Amadeo Aldegaski
Четверо в лодке, не считая Шекспира
У каждого настоящего театрального мэтра есть свой почерк, узнаваемый, яркий, со временем повторяющийся, словно клише, но изначально оригинальный. Иначе, создаваемый им продукт будет не штучным товаром, а ширпотребом. Роман Григорьевич Виктюк именно такой мэтр. Его пластические зарисовки, в которых жеманство и брутальность идут рука об руку с нарочитой театральностью и аскетичной сценографией когда-то взорвали театральную Москву. Со временем страсти поутихли, но некоторая провокационность осталась.
И вот в 2009 году Роман Виктюк замахнулся на «Вильяма, нашего, Шекспира» и поставил, как он сам выразился, «гормональную комедию» «R&J», адаптировав под себя повесть, которой нет печальнее на свете – «Ромео и Джульетта». Ходили слухи, что на самом деле это адаптация какого-то западноевропейского спектакля, наподобие того как у нас адаптируют мюзиклы, но насколько это верно, сказать трудно. Нам посчастливилось увидеть это творение спустя 8 лет, в ноябре 2017.
До этого мы лишь раз прикасались к творчеству маэстро, посмотрев «Реквием по Радамесу» с блистательными Аросьевой, Васильевой и Образцовой. Но в именном театре не бывали. Оказалось, даже здание «храма искусств» на Стромынке обращает на себя внимание, не меньше, чем личность самого режиссера. Яркий, святящийся в темноте кристалл, с огромными окнами витринами, впечатляющим залом и отсутствием сцены настраивает на нетривиальность предстоящего действа. И вот с ритмичным жужжанием опустились автоматические жалюзи, и оно началось.
Хорошо, что мы пришли подготовленными… Нет, не в смысле, что бегло перечитали великую трагедию, дело в том, что, готовясь к встрече с прекрасным, мы узнали, что разыгрывать пьесу будут четыре студента-моряка, которые, от нечего делать,совмещают спортивные игры с чтением классики. Если этого не знать, то все выглядит довольно странно.
Художник Владимир Боер разбросал по полу спортивные маты с фразами из пьесы, натянул над ними паруса-гамаки, развесил канаты и поставил школьные парты, создав, таким образом, и спортивный зал, и читальный, и корабль.
Четверо уже не очень молодых людей в тельняшках и парусиновых штанах медленно и плавно, подобно ленивым морским волнам, накатили на нас из темных уголков закулисья. Рассредоточившись по сцене, они сбросили с себя некоторую часть одежд, обнажая гладкую плоть, прикрытую у некоторых, лишь полосатыми плавками.
Один из них, подобрав томик Шекспира, монотонно, но на достаточно высокой ноте стал декламировать монолог Меркуцио о королеве Мод. Причем он не просто читал стоя или сидя, нет... Его практически обнаженное тело извивалось в немыслимымых позах, в которых он то и дело бесстыдно фиксировался, смущая зрителей первого ряда. Остальные трое заворожено застыли. После довольно утомительного по восприятию акробатического чтения, все моряки похватали книжки, стали распределять монологи, рыться в тексте, словно искать «следы сновидческой реальности, которой искушал их Меркуцио». Все это перемежалось лазанием по канатам и парусам, повторением на латыни одной и той же строки молитвы и прочими гимнастическими этюдами, которые так любит мэтр. Учитывая, что спектакль длился два с половиной часа без антракта – это было весьма утомительно, как для актеров, так и для нас - зрителей.
В кульминации двое мужчин – белокурый и темнокожий присвоили себе роли Ромео и Джульетты. Их чтение было уже похоже на молитву, и вероятно, должно вводить в гипноз. Действие неизбежно подходило к финалу. Трагическая развязка оказалась очень экспрессивной - Ромео, засунув голову между ножек парты, поднимал ее, словно деревянный капюшон или гроб, неистовствовал. Игорь Неведров, озвучивающий монологи Джульетты, потный от физических нагрузок и драматизма момента довёл ситуацию до чистой абстракции. Когда все кончено парус, будто саван накрыл два тела...
Что хотел сказать режиссёр? Для чего выбрал такую необычную форму? Может было бы правильнее, грубее очертить контуры повествования, дав понять зрителю, кто перед ним. Заставив, героев от иронии и скепсиса, от легкого и, даже комедийного, восприятия шекспировских строк, пройти до высокого накала трагедии? Не знаю, это уже мое видение, безусловно далекое от видения Романа Григорьевича.
Что же увидели мы: четверо мясистых мужиков в полосатых трусах странными голосами читают выдержки из пьесы, занимаясь прилюдно физподготовкой. Получили ли мы удовольствие от этого? Увы нет, при том, что, столь близкий тактильный контакт между актёрами, возможно подразумевал скрытый гомосексуальный подтекст. Никогда ещё мы не видели такого большого количества зрителей, покидающих зал посреди спектакля. Только покидали они его не из-за гомосексуальных намёков, а из-за разочарования формой постановки. Но в зале были и восхищенные лица, и аплодисменты, особенно, когда вместе с запыхавшимися артистами вышел и сам мастер.
И всё же, спектакль оставляет чувство недоумения, чтобы удержаться и досмотреть до конца нужно либо очень сильно любить Шекспира, либо полуобнаженную мужскую плоть, либо авторский почерк маэстро Виктюка.
И вот в 2009 году Роман Виктюк замахнулся на «Вильяма, нашего, Шекспира» и поставил, как он сам выразился, «гормональную комедию» «R&J», адаптировав под себя повесть, которой нет печальнее на свете – «Ромео и Джульетта». Ходили слухи, что на самом деле это адаптация какого-то западноевропейского спектакля, наподобие того как у нас адаптируют мюзиклы, но насколько это верно, сказать трудно. Нам посчастливилось увидеть это творение спустя 8 лет, в ноябре 2017.
До этого мы лишь раз прикасались к творчеству маэстро, посмотрев «Реквием по Радамесу» с блистательными Аросьевой, Васильевой и Образцовой. Но в именном театре не бывали. Оказалось, даже здание «храма искусств» на Стромынке обращает на себя внимание, не меньше, чем личность самого режиссера. Яркий, святящийся в темноте кристалл, с огромными окнами витринами, впечатляющим залом и отсутствием сцены настраивает на нетривиальность предстоящего действа. И вот с ритмичным жужжанием опустились автоматические жалюзи, и оно началось.
Хорошо, что мы пришли подготовленными… Нет, не в смысле, что бегло перечитали великую трагедию, дело в том, что, готовясь к встрече с прекрасным, мы узнали, что разыгрывать пьесу будут четыре студента-моряка, которые, от нечего делать,совмещают спортивные игры с чтением классики. Если этого не знать, то все выглядит довольно странно.
Художник Владимир Боер разбросал по полу спортивные маты с фразами из пьесы, натянул над ними паруса-гамаки, развесил канаты и поставил школьные парты, создав, таким образом, и спортивный зал, и читальный, и корабль.
Четверо уже не очень молодых людей в тельняшках и парусиновых штанах медленно и плавно, подобно ленивым морским волнам, накатили на нас из темных уголков закулисья. Рассредоточившись по сцене, они сбросили с себя некоторую часть одежд, обнажая гладкую плоть, прикрытую у некоторых, лишь полосатыми плавками.
Один из них, подобрав томик Шекспира, монотонно, но на достаточно высокой ноте стал декламировать монолог Меркуцио о королеве Мод. Причем он не просто читал стоя или сидя, нет... Его практически обнаженное тело извивалось в немыслимымых позах, в которых он то и дело бесстыдно фиксировался, смущая зрителей первого ряда. Остальные трое заворожено застыли. После довольно утомительного по восприятию акробатического чтения, все моряки похватали книжки, стали распределять монологи, рыться в тексте, словно искать «следы сновидческой реальности, которой искушал их Меркуцио». Все это перемежалось лазанием по канатам и парусам, повторением на латыни одной и той же строки молитвы и прочими гимнастическими этюдами, которые так любит мэтр. Учитывая, что спектакль длился два с половиной часа без антракта – это было весьма утомительно, как для актеров, так и для нас - зрителей.
В кульминации двое мужчин – белокурый и темнокожий присвоили себе роли Ромео и Джульетты. Их чтение было уже похоже на молитву, и вероятно, должно вводить в гипноз. Действие неизбежно подходило к финалу. Трагическая развязка оказалась очень экспрессивной - Ромео, засунув голову между ножек парты, поднимал ее, словно деревянный капюшон или гроб, неистовствовал. Игорь Неведров, озвучивающий монологи Джульетты, потный от физических нагрузок и драматизма момента довёл ситуацию до чистой абстракции. Когда все кончено парус, будто саван накрыл два тела...
Что хотел сказать режиссёр? Для чего выбрал такую необычную форму? Может было бы правильнее, грубее очертить контуры повествования, дав понять зрителю, кто перед ним. Заставив, героев от иронии и скепсиса, от легкого и, даже комедийного, восприятия шекспировских строк, пройти до высокого накала трагедии? Не знаю, это уже мое видение, безусловно далекое от видения Романа Григорьевича.
Что же увидели мы: четверо мясистых мужиков в полосатых трусах странными голосами читают выдержки из пьесы, занимаясь прилюдно физподготовкой. Получили ли мы удовольствие от этого? Увы нет, при том, что, столь близкий тактильный контакт между актёрами, возможно подразумевал скрытый гомосексуальный подтекст. Никогда ещё мы не видели такого большого количества зрителей, покидающих зал посреди спектакля. Только покидали они его не из-за гомосексуальных намёков, а из-за разочарования формой постановки. Но в зале были и восхищенные лица, и аплодисменты, особенно, когда вместе с запыхавшимися артистами вышел и сам мастер.
И всё же, спектакль оставляет чувство недоумения, чтобы удержаться и досмотреть до конца нужно либо очень сильно любить Шекспира, либо полуобнаженную мужскую плоть, либо авторский почерк маэстро Виктюка.
12 комментариев