День сурка

Я стою на крыльце нашего загородного дома и подставляю лицо теплым лучам весеннего солнца. Загородный дом – это обычный летний домик на совершенно обычной даче. Хотя… для меня она необычная. Она как зеркало, в котором отражаются мои чувства.Я помню летний ливень с раскатами грома и яркими вспышками молний. И твои руки… сильные и крепкие руки, сжимающие меня в жарких объятьях. Помню тихие вечера под монотонное жужжание комаров и тебя, заботливо накидывающего мне на плечи кофту. Помню жаркие летние дни, наполненные запахом скошенной травы, и тебя, идущего по лужайке с газонокосилкой в руках. Твое мокрое от пота тело с перекатывающимися бугорками мышц под смуглой кожей. Помню мутный мелкий дождь, головную боль, бледный свет ночника и тебя, сидящего напротив кровати и укоризненно качающего головой. И снова солнце, гроза, вечер, дождь…
– Малыш, принеси мне пилу из сарая! – ты стоишь около кухни и пытаешься отрубить сук повалившейся на крышу березы.
Снова дача… И на этот раз теплое солнце, пригревающее сверху, и шапки сугробов на грядках. У тебя сейчас абсолютно дикий вид: детская шапочка с помпоном на голове, старый ватник и валенки. Трехдневная щетина заканчивает образ хана Батыя после недельного запоя.
Я мелкой трусцой бегу в сарай и уже оттуда кричу тебе во все горло:
– Женька! Тут нет пилы!
– Вот где ты смотришь? – твое недовольное лицо просовывается в щель двери.
– Где все инструменты лежат, – пожимаю я плечами.
Ты пытаешься просочиться в дверь сарая, которая после зимы не открывается полностью, но набранная за зиму мышечная масса и ватник не дают тебе этого сделать. Ты долго кряхтишь в дверях, потом устало вздыхаешь и бросаешь эту затею.
– Посмотри под верстаком, в ящике, – ты хочешь вылезти наружу, но все та же мышечная масса и ватник плотно держат тебя в дверном проеме. – Малыш… – настороженно произносишь ты, – я, кажется, застрял. Помоги!
– Кто-то просто слишком много ест! – шепеляво говорю я, подняв вверх указательный палец, и поправляю на носу невидимые очки. Ты смеешься, и дверь выпускает тебя из своих лап.
Я готовлю твой любимый овощной салат, помешивая в кастрюльке мясо, и смотрю в окно, как ты бежишь с полными ведрами воды от скважины. Ты на секунду останавливаешься перед кучкой снега, лежащей прямо на дороге, потом решительно делаешь шаг, и твоя нога в резиновой галоше скользит по снегу. Ты роняешь ведра и смешно машешь руками, пытаясь удержать равновесие.
– Воду принес? – я делаю вид, что не видел этого комичного момента. Ты бросаешь на меня недовольный взгляд и, тихо ворча: «Сидел бы сейчас где-нибудь на берегу Атлантического океана с кокосом в руке… Нет… На дачу ему приспичило!» – уходишь в комнату переодеваться.
– Ты не сказал мне, что хотел поехать куда-то, – говорю я, наливая в чашки ароматный улун. Ты уже переоделся, принес два ведра воды и наелся мяса с картошкой и салатом.
– Мало ли, что я хотел, – ты откидываешься спиной на подушку и, блаженно улыбаясь, делаешь глоток горячего чая.
– Жень, у нас вроде компаньонство. Решаем все вместе. Нет? – хмурюсь я.
– Так мы и решили вместе, что отпуск проводим на даче. Нет? – ты улыбаешься большой шоколадной конфете с курагой, зажатой в пальцах.
Вообще-то, ты прав. Мы решили, что едем на дачу вместе, но я же знаю, что ты снова подтасовал результаты голосования, чтобы я мог спокойно лепить своих кукол.
Уже почти ночь, а я сижу под яркой лампой и кручу перед глазами кукольную ручку. Мой взгляд падает на тебя. Ты в этот момент начинаешь заливисто хохотать над нелепой шуткой Джеки Чана. У меня уже третий день не получается эта чертова рука, и меня все начинает бесить.
– Можно немного потише! – бросаю я гневный взгляд в твою сторону. 
– Не выходит, Данила-мастер, каменный цветок? – говоришь ты и добавляешь: – Может, нам правда нужно было сменить обстановку и поехать куда-нибудь? Ты весь год занимался куклами. Можно было бы и передохнуть. Мне кажется, тебя утомляет «день сурка».
– У нас с тобой вся жизнь вечный «день сурка», – бурчу я и снова погружаюсь в «удивительный мир кукол».
Ночь… За окнами абсолютная тишина, прерываемая тихим храпом собаки, лежащей на коврике. Я выключаю лампу и смотрю на тебя. Ты спишь, уютно подложив под щеку ладонь. Мне становится стыдно за сказанные слова, и я пытаюсь понять, что изменилось в наших отношениях. Или, вернее, как изменились мы за эти три года.
Кто мы друг для друга? Друзья? Мы с тобой точно не друзья. У друзей много общего, а у нас с тобой общие только быт, работа и постель. Сожители? Неприятное слово, которое совсем не подходит к нашим отношениям. Мы ведь не только живем вместе. Мы вместе работаем, ездим на дачу, ведем хозяйство, спим. Любовники? Да, секс в моей жизни играет большую роль, и ты для меня до сих пор желанный мужчина, но…Разве в этом основа наших отношений.
– Же-е-нь… Женька! – я трясу тебя за плечо. Ты открываешь глаза и осоловело смотришь на спящего на подушке крыса. – Жень, это я тебя зову, – я машу рукой перед твоим лицом.
– Макс! Три часа ночи! – недовольно ворчишь ты и, перевернувшись на спину, снова закрываешь глаза.
– Жень, кто я для тебя? – задаю я вопрос, не обращая внимания на твой храп.
– Что у тебя за привычка задавать ночью риторические вопросы? – бурчишь ты, не открывая глаз.
– Мне это очень важно знать, Жень, – уверенно говорю я.
– В три часа ночи? – ты наконец открываешь глаза и удивленно приподнимаешь брови.
– Я его серьезно спрашиваю, а он ерничает, – обижаюсь я и пытаюсь улечься под одеяло.
– Ну уж нет, – ты разворачиваешь меня к себе лицом, – раз разбудил, давай поговорим! Только мне не понятен твой вопрос. Что значит кто?
– Ну, я не друг, не сожитель, не любовник. Вернее, я надеюсь на это. Вот и скажи, кто я для тебя? – я немного в напряжении и боюсь услышать от тебя, что я три в одном. 
– Ты любимый… Этого достаточно? – улыбаешься ты и укладываешь мою голову себе на плечо.
– Достаточно, – облегченно вздыхаю я.
Странно, почему это слово не пришло в мою голову. Ведь это так просто. Любимый… Как емко и как глубоко, и звучит приятнее, чем любовник и тем более сожитель.