"В небе голубом кусочки льда"

Народ снова едет  за город в пионерские лагеря. Даже школьные лагеря открылись для новых «пионеров». А раньше, были ещё  и «продлёнки».  Вот, ностальгия, то.. 
  Тем, кто был  «на продлёнке», совершенно не обязательно было после учёбы бежать куда-то домой. Обедом кормил школьный буфет, а кто-нибудь из учителей присматривал за детьми, которые до вечера могли шляться по школе и её окрестностям. Конечно, с нами ещё «водились» те пацаны и «девки», кто жил недалеко от школы. Вместе мы лазали по свалке «макулатуры и металлолома», которая была, аккурат, за школьным двором. Ржавые железяки и старые журналы, как положено, собирались юными ленинцами хотя бы раз  в год, только вывозить всё это добро было, видимо, некуда.. Подозреваю, что до макулатуры это была нормальная такая, человеческая свалка, какие были  в каждом дворе и, если хорошенько покопаться, можно было найти что-нибудь полезное или, на крайняк, что-нибудь взрывчатое.. Мы жгли вонючие костры, кидая  в них самодельные бомбочки, карбид и шифер, мерили лужи, на жопе съезжали  в ближайший овраг, где кружком курили старшие пацаны.  Но, вспомнить хочу не это.

   Был со мной на продлёнке один белобрысый шкет. Мелкий такой пацанёнок, как и я, собственно, как и все остальные. Ну, не было у нас обилия "жирных", как сейчас... И мы с этим белобрысым - "иди пописай", только и делали, что боролись. Причём, всякий раз, как увидимся.

  А всех остальных, кто пытался нам  что-то сказать неприятное по этому поводу или растащить в разные стороны,  мы валяли уже совместно, сбивая  с ног и случайных зрителей, которым не посчастливилось оказаться рядом или, кто не успевал увернуться от наших неловких падений и цепких объятий..  

  В памяти только имя его и осталось - Женька. Весь такой беленький, дохлый и, волосы его ещё постоянно мешались, - ну, никак не подступиться было. Это сейчас могу сказать, - были они нежнейшие, шёлковые, мягкие, как у бельчонка.. А тогда, - елозят по лицу,  в глаза лезут ну, никак не ухватить его. А под волосами Женька краснющий от натуги, словно рак и, жаром от него так и пышет! 
  У Женека было преимущество, - он был повыше и всякие захваты ему было ловчей делать. Но, я всёравно его изводил, пока  у него силёнки не заканчивались. Так и валялись вместе сцепившись, пока отдышаться не удастся. И вокруг всё валялось: столы, стулья, одежда зимняя, которую не успели убрать, книжки, пеналы и прочие атрибуты маленьких стаек голодных школяров. 

  И нравилось мне так с ним валяться, громко тяжело дыша и, совершенно без разницы,  в классе ли,  в школьном коридоре или туалете, на ступеньках или, просто, на улице где-нибудь в снегу.  И глазищи его горящие, дикие, разве ж, только искры не сыпались, рывки бешеные, яростные. Если несколько первых не сдержать, - напрыгнет, подомнёт и, будет сверху гарцевать, улыбаться, чёлкой своей шёлковой, мне по морде елозить, рожица разгорячённая, мокрая а, всёравно, жар этот и пот его не противный, даже, как-будто, пахнет от него приятно, удивительно. И пахнет он ..хлебом! Чёрным горячим, да  с молоком и, есть  в нём ещё, что-то ..пряное, почти неуловимое, ..прозрачное, точно, наст утренний, по кромкам оврага и, все эти запахи весенние, свежие. Вдвоём мы, а от школьной формы, что на нас, аж, пар валит.. Я ведь тогда, каждую Жекину царапинку знал, каждую родинку, помнил все его пуговки да значки, которыми он елозил по моей роже и, которые каждый день пришивала его мамка.

  Ругалась она - мамка "евойная", - "Только пальто новое купили..! Да, отпусти ж ты его, вцепился, как клещ! – Это уже, непонятно кому.  Пошли жжжЖ уЖже домой! Жжж...  Завтра опять сцепитесь, склещитесь..", - причём, его мамка, тоже была длиннющая  и беленькая и, могла так ему наподдать, что  у Женика настроение портилось, казалось, даже злоба выступала. Онн, всёравно, вырывался от мамки и, на меня налетал.. Пока мои не приходили и, не растаскивали нас по домам. А то,  в одиночку, кто ж справится, да и, как культурной мамке чадо такое раскрасневшееся тащить? Всё взлохмаченное, расцарапанное,  в ссадинах, одёжка "порватая"..

  Вот, помню голос его, как слова произносил, руки помню, живот его дохлый, шевелюру беленькую, лохматую, глазищи его, как сопел и краснел сразу, как потел и выскальзывал и, уже мимо пройти боялся).  И как, после пары моих слов в столовой,  в сторону на девчонок летел стакан  с компотом, красиво так летел из его руки, высоко, медленно, они ещё косились  и увернуться пытались.. Недогрызенный молочный коржик тоже, враз подлетал,  и эта жующая рожа, не  с того не  с сего, набрасывалась, хватала и, уже совсем рядом  оказывалась, только ..слюнями поливала.

   И возникает одна сумашедшая догадка, что схватки наши, это, ведь, наши первые объятия! Ведь, что ещё мы могли сделать, крепко соскучившись за день, когда, все мысли  в голове о нём, о чёртике моём белобрысом, диком, слюнтявом! О встрече и, как я ему..! Когда ночью не спишь, подуха на полу, одеяло скинуто, простыня вся всклочена, будто, схватка была. Вот мы и набрасывались друг на друга при встрече, мутузили и душили из последних сил и, расстаться никак не могли… 

   Оторвали тогда моего Женека, - в другую школу перевели. Могу, конечно, думать, что это специально, чтобы мы друг другу хоть «проход давали» но, знаю, что переехали они в другой район города, потому и ходил он в продлёнку, пока мамка не хабёрёт, добираясь с работы.
   Думал, позабылось всё давно, а память таки, выдала.. «пламень истоков». Может, и жизнь сложилась бы по-другому, не перейди тогда Женька  в другую школу, по крайней мере, школьные годы уж точно пошли бы наперекосяк))