Самат

Газельку, чтобы отвезти растения до рабочего места нам пришлось ждать дольше обычного. Если бы не сигарета и кофеин, наверное, свалился бы прямо там, под кустом.  Громкий шелест колёс, клубы пыли,  чернявый водила  попросил его извинить.
-Летел по объездной,  на Красноармейской пробка, не сунуться, еле развернулся, стоял бы в ней, сейчас бы ещё стоял. Раньше, ну, совершенно никак, не реально.
Куда вам везти, на Правды? А, на Карачиже, - ну, вот, понятно объяснили. По русски.  Ироничным тоном  с лёгким южным акцентом очень твёрдо эмоционально выговаривая слова проговорил он. – А то, сказали бы по армянски, не сразу бы понял, - одними глазами улыбнулся он. 


 – Я за вами или, вы за мной, показать дорогу? - шутил он, почти не улыбаясь.  Нас  на синенькой Нексии он пропустил вперёд но, через пару минут, обгоняя, он уже семафорил нам с другой полосы.  Всю дорогу продолжалась гонка но, мы всётаки его сделали, нырнув во двор, пока он стоял на светофоре. 
Весёлый парень, оОчень нескушный, разговорчивый, черная щетина - по молодому ещё лицу, «как  у негра ... где-то там» Разгрузив газельку, я пожал ему руку и, поблагодарил за боевой настрой и «нескушную дорогу», а он, увидев нашу работу, попросил телефон. 
– Самат, - представился он, - скажу своим, как парни в Брянске делают, наши, конечно могут. Но, так не сделают...

   Имя стало ключом. Вспомнился Саматик. Давно-давно... 
В пионерском лагере мы были в одном отряде но, жили в разных комнатах. Мне не нравился парень, который всегда был на виду, помогал вожатым, собирал всех наших в кучку, когда медлили и, насильно тащил в строй тех, кто не привык слушаться…  С моими друзьями конфликтов у него не возникало, поэтому, мы почти что и не общались, так, лишь сторонились, как чего-то навязчивого и совершенно не обязательного.

  Первое время в лагере мы знакомились, гоняли мяч, я же, находил все возможности отлучиться и обследовал окрестности  парка лагеря, со всех сторон ограниченного металлической сеткой.  За старой школой, если одолеть дикие заросли алычи и колючки шиповника, начинались горы.  В одном месте металлическая сетка ограждения  была  примята и, если сильно нагнуться, можно было пролезть за территорию. Я выбрал время после «тихого часа», когда можно было гулять до самых сумерек, чтобы подольше лазить по горам, обследовать «свою собственную природу».  
А там, интересно было всё!  Узенькие каменистые тропки, сбегавшие, наверное, с самой вершины горы, внизу они вились мимо отвесных каменных глыб, прочно увитых корнями и стволами старых деревьев, порой, пробираться нужно было низко пригнувшись и крепко держась за изогнутый стволик.  Были  естественные гроты в мягком грязно-жёлтом песчаннике, которые уводили куда-то в тёмноту, где наверняка сохранились скелеты древних жителей…  Камни  слоились, крупные полосатые улитки балансировали изящными рожками, всевозможные колючие кустики цеплялись за штанины, чуть заметные горные цветики,  изогнутые, точно змеи, ветки, выцветшие прошлогодние каштаны, жирные аппетитные червяки и,  много - премного всевозможных сокровищ, которые не встретишь на территории, поскольку там всё это богатство достаётся дворнику и складируется в специальной низинке вместе с опавшей листвой и арбузными корками.

  Не очень уверенно я балансировал на «козьей тропке», проложенной  вдоль границ лагеря, несколько сместившись в сторону гор. Земля под ногами была подмыта дождевыми потоками, поэтому клочки растений целялись за камни хаотично,  побурели и выгорели к концу лета. На глаза попались  очень знакомые синевато-жёлтые ягоды.  Виноград, - узнал я, подняв ягодку с земли, обтёр ладошкой и, насладился сладкой-терпкой не очень сочной мякотью. Раньше я не видел, как растёт виноград, и стал искать дерево где-то рядом. В самом деле,  с засохшего толстого дерева в расселине камней свисали виноградные грозди. Правда, они были не такими большими, как привозили на рынок, зато сами ягоды были значительно ароматней.

 
- Ээй, туда нельзя, - окликнул меня смуглый парень из нашего отряда, имя которого я запомнил. Он  был далеко внизу. Опираясь на камни вездесущий Самат ловко пробирался в мою сторону. 
– Тебя накажут.
- И тебя тоже, - не задумываясь ответил я.  - Но, ты же не станешь рассказывать?!
Было слышно, как Самат тяжело дышал, спешно подымаясь в мою сторону.
- На, - протянул я ему жёлтые ягоды, - гляди, - и я показал на увитое лианой засохшее дерево в камнях.
Видно было, что Самата обидел мой ответ но, предложенное угощение его совершенно дезориентировало, и он улыбнулся самой солнечной улыбкой, на которую был способен. 
-Хотишь, ща достану ещё! - Взыграл он  и, поплевав на свои жёлтые ладошки стал карабкаться на сухое дерево, опираясь сандаликами о вертикальный уступ песчаника. Он не стал срывать нижние отдельные ягодки, которые уже изрядно поклевали птицы,  а взобрался почти на самую макушку, где отгрызал самые спелые янтарные грозди и сбрасывал мне вниз. Тяжело дыша, всеми четырьмя обхватив дерево, он медленно сползал вниз. Свитерок и кофта задрались почти до самой шеи, обнажив смуглую до черноты фигурку маленького акробатика. Я хотел было помочь ему спуститься, когда он был уже не так высоко, но  строгим «уйды» Саматик остановил меня и, зависнув на одно лишь мгновение сиганул с дерева. По инерции он кувыркнулся вперёд и опрокинулся в колючие кусты, где получил широкую царапину через всю щёку.  Даже не помню, как он тогда ругался или, мы ещё не ругались, лишь охали, потирая ушибы и, всё равно, наверное, как-то ругались... Я помог ему выпутаться из кустов, чтобы не разорвать одежду, отряхнул, толчёным кирпичом и мелом мы как могли закрасили его ссадины и, свесив ноги с отвесного горного уступа пожирали пронизанные солнцем,  с лёгкой синеватой патиной ароматнейшие ягоды, добытые Саматиком  с самого верха.  До сих пор помню их вкус и, наверное, это был самый вкусный виноград в моей жизни.


- Люха, ты ток никому не скажи, что мы с тобой  в горы лазили, - просительным тоном проговорил Самат, давай скажем, что я это,  с дерева сорвался на территории, когда за каштанами полез?
Никогда не слышал, чтобы Самат кого-то  уговаривал,  а здесь...
- Да, ладно те, не дрейфь, - вот те зуб, - щёлкнул я по резцу и провёл по горлу  жестом узнаваемой всеми клятвы , когда мы аккуратно пролезали на территорию лагеря.
Уже через день, когда мы строем возвращались из столовой, Самат просочился ко мне:
- Люх, давай  в горы сходим, - заговорщически проговорил он, всёравно здесь делать нечего…
Почему-то мне было приятно внимание этого крепкого пацанёнка, который, легко общался со всеми но, как-будто, держал всех на расстоянии и мальчишки, даже самые задиры его побаивались, старались до драки не доводить.
Саматик первый пролез под забор, подождал меня, протянул руку. Мы не спешили наверх, мы просто гуляли. Он рассказывал, как живёт в деревне  с папой и бабушкой, и что отец ему ничего не запрещает потому, что очень любит, говорил, как скучает по младшей сестрёнке и готовит ей подарок…  С Саматом мы нашли виноградную лозу и на другом дереве, на которое, словно в гнездо забирались уже вместе, ведь грызть ягоды в кроне дерева и плевать косточки вниз было гораздо интересней. У Саматика было круглое  загоревшее до черноты лицо, отливавшие  синевой мягкие волосы, мне нравилось касаться его шоколадной кожи, бывало, что мы вместе зависали на ветках лицом друг к другу, близко-близко. Не знаю, зачем мы это делали, может для того, чтобы безбоязненно рассматривать друг друга? А может, чтобы коснуться, когда одежда полностью оголяла торс.  Самат, на сколько мог, добирался до края ветки и, писал прямо с дерева, только листочки шелестели под его горячей струйкой. Не выпуская ветку из рук, разворачивался и возвращался. Смотри, - показал он, - мой коте, он сейчас большой, и противоударный,  дай руку, да не бойся ты и, он схватил мою ладошку и, ей потрогал свою  торчащую вперёд письку.  Ты не бойся, - говорил Самат, она чистая, не так, мягко надо, чтобы было приятно.  Как-будто он знал, что и мой «коте» в момент вырос, - «смотри, как надо», -  засунул он свою ладошку ко мне в штаны,  я  успел лишь дёрнуться от неожиданности. Не мог я тогда и подумать, какими приятными и нежными могут быть его грубоватые ладошки…


Я больше не сторонился этого задиристого мальчишку, как бывало раньше. Наши потасовке  в отряде становились самыми захватывающими схватками, наверное потому, что всерьёз мы никогда не злились, зато, не могли пройти мимо друг друга, чтобы не задеть или не толкануть, не ухватить за дохлую шею (это у меня – дохлую,  у Саматика шея была как  у маленького бычка), как и бывает  у лучших друганцов. Пацаны включались в наши потасовки, пока хватало дыхания,  а если  в нашу комнату слышались шаги вожатого, Саматик запрыгивал ко мне в кровать и замирал, как-будто его и не было.

  Конечно, мы продолжали убегать и уединяться  в горах,  уверенные, что никто нас не видит, словно кутята,  боролись  в пожухлой траве,  пропитанной горечью чабреца и полыни, подолгу рассматривали пористые кусочки песчанника, уже тогда пробовали курить горькие чинарики, которые находили  в тёмных каменистых гротах. Забирались в наше «гнездо», чтобы «поссать с высоты» или просто, лежали рядом, понимая, какими приятными могут быть касания, даже через одежду…  Чуть красноватая ладошка Саматика пахла карамелью и солёной рыбкой,  а пальцы делались скользкими, как  виноградные улитки…  Словно пружинки сдерживаемые внутри, внезапными выстрелами звучал наш дурацкий хохот или же, напротив, мы переговаривались только шёпотом, чувствуя себя маленькими, совершенно беззащитными  перед чёрными корявыми деревьями, перед этими огромными камнями, которые здесь были всегда и останутся такими же после нас. Наверное, здесь мы впервые начинали понимать, что мы смертны, что умрут наши родители, что когда-нибудь не станет и нас, и от мыслей этих делалось очень жутко пред вечностью этого таинственного места, для которого мы, не более значимы, чем извивающиеся червяки на сухом камне… И оттого столь близок становился тот, кто вместе с тобой постигал эту вечность, делил твою трансцедентную боль. Чувствуя состояние друг друга мы постигали себя, открывали великую скорбь и безмерную благодарность другу, разделившему с тобой самые сокровенные понимания…


  Саматик  до сих пор не знает, из-за чего мы «до кровИ» схватились тогда с большим Ванькой под самый конец смены лагеря, когда уронили шкаф и сломали кровать. Только вожатые и смогли нас растащить. Помню нервную дрожь и, что плакал,  когда Ваньку уже оттащили. Ребята, как могли, утешали, но внутри было очень больно. Видимо, болел и задыхался тот уголок меня,  в котором, я как мог, старался хранить своего Саматика…

  А слёзы Самата я видел в последний день, когда за ним приехал отец.  Круглое лицо мальчика вдруг порезали морщинки, краснота стала видна сквозь черноту кожи, на лбу и шее вздулись венки, о существовании которых знал только я… Самат лишь всхлипывал, но слёзы катились одна за другой.  Мы прощались. Прощались навсегда…
Наверное, сейчас Самат во многом будет похож на моего нового знакомого. Будет таким же большущим, с  чёрной до синевы щетиной в пол-лица, столь же циничным, весёлым парнем. Помнит ли? ..

  "Имя Самат имеет арабские корни, это имя означает «верховный правитель», «вождь», «руководитель». По другой трактовке имя переводят как «вечный», «вечно живущий», «постоянный», «устойчивый», и как синонимичное значение – «крепкий»…
Уже в детстве Самат демонстрирует эти качества, держится откровенной и прямой линии поведения, делает упор на уважение и чувство справедливости и равенства. Не стоит обделять его лаской и любовью, именно эти чувства помогают ему в полной мере понять, что такое ответственность."