Голод

Снег продолжал валить — Жеке показалось даже, что снегопад усилился. Сквозь размазанную по лобовому стеклу кашу он разглядел приземистую постройку — дом, не дом, непонятно — по самые окна занесенную сугробами.

Вжикнув молнией куртки, Жека отстегнул ремень безопасности, нащупал в сумке фотоаппарат и покосился на Токаря.

Тот потер руки, преувеличенно бодро хлопнул себя по коленкам.

— Ну? Чо там, за бортом?

Жека расценил его слова как разрешение и распахнул дверцу. Снег сыпал еще сильнее, чем смотрелось из машины — сплошная сизо-белая пелена. Сизым было небо, именно оно окрашивало пространство в тревожные блеклые тона. Жека поднял ладонь, растопырил пальцы — на руку опускались никакие не снежинки, это больше напоминало мохнатые влажные ошметки шерсти. Или обрывки какой-то гигантской паутины.

Было тепло, воздух казался на удивление неподвижным — ни ветерка, ни малейшего порыва. Если бы к липкому шерстяному снегопаду добавился еще и ветер, находиться на улице стало бы невозможно. А так — ну, валит, сильно валит, ну, не проехать, да и черт бы с ним. Кому-кому, а ему на это точно было плевать.

Жека сморгнул повисший на ресницах снег. Осмотрелся.

Притащивший их сюда желтый бульдозер был единственным ярким пятном — он бодро рычал, ронял на снег капли солярки и выглядел неестественно живым на фоне жутковатого белого безмолвия.

Дом-не дом, который он заметил еще из машины, рядом — навес заправки. Плотно укутанные в пластик колонки выглядели, как фантастические грибы, припорошенные той же сизой дымкой. Вдалеке чернел лес. Даже представить было нельзя, что прямо под ногами, под слоем снега пролегала дорога, и не какая-нибудь — асфальтовая.

Пока они ехали, Жека от скуки вдоль и поперек изучил старый дорожный атлас. Когда замолк навигатор, выяснилось, что Токарь ни черта не понимает в хитросплетении разноцветных линий, в обозначениях и пометках, а вникать он бы и под страхом смерти не стал. Такой характер. Попытки Жеки как-то прояснить направление он поначалу хмуро игнорировал, а потом злобно приказал «завалить ебало». Так и ползли наугад под скрип радиопомех и под хриплые Токаревы матюги — слепо и бесцельно. Сколько они петляли? Час? Полтора? В снежной паутине ощущение времени полностью терялось. И закончилось тем, чем и должно было — в конце концов, старательный фольксваген Токаря накрепко завяз.

Жека припомнил, как запаниковал в тот момент, и невольно вздрогнул. Разъяренный Токарь мог сделать что угодно — вымещать злобу на том, кто находился рядом, было в порядке вещей. И когда Жека уже приготовился к паре-тройке фингалов, вдалеке заурчал мотор.

Жека дернул плечом, стряхивая мерзкий озноб, и снова посмотрел вокруг.

Чуть в стороне темнела длинная громада ангара, подъезд у ворот, видно недавно расчищенный, почти полностью замело. За ангаром угадывались еще какие-то постройки — сарай, изба, не разберешь.

Из кабины бульдозера появился парень, который их сюда притащил — ловко спрыгнул на снег, достал из кармана сигареты.

Токарь хлопнул дверцей, подошел.

— Чо за место, братиш? Мы последнее, что проехали — райцентр какой-то. Ивановка? Егоровка? Одна херня… Часа три крутились, не меньше, а потом — цоп — и пиздец. — Токарь, скривившись, сплюнул на снег. Жека поморщился. На белом снегу густой бурый харчок выглядел непристойно — почти как куча дерьма.

Отвернувшись, он стал смотреть на снежную даль, сливающуюся с небом — махровые нити вплетались в сизую муть, стирали горизонт, казалось, что там, вдалеке, лежит не поле, а неподвижная гладь океана. Или затянутая туманом пропасть. Кромка леса напоминала неприступные скалы. Жека непроизвольно нашарил камеру, спрятанную под плотным брезентом. Нет, сейчас для фотографий точно неподходящий момент.

— Ну, ни хера себе, — басил за спиной Токарь. — Вот попадалово. А ты тут типа живешь?.. — Жека представил себе, как он крутит своей бритой башкой, осматривая окрестности. Было неприятно думать, что его взгляд сейчас ползает по свежим сугробам, по призрачным бензоколонкам, по засыпанному снегом ангару. Почему-то казалось, что мутные зенки Токаря оставляют везде такой же липкий след, как недавний комок мокроты.

— Вы от Ивановки слишком вправо ушли, — отвечал ему парень из бульдозера. Его говор еще там, на дороге показался Жеке непривычным, как будто он нарочно выделял согласные — звонкую «р», колючую «к». — Там от перекрестка два проселка уходят. Так вы не тот выбрали, рано свернули.

— Понятненько, — протянул Токарь. — А выезд тут есть? Кроме той сраки, где мы застряли?

Жека снова сморщился — благо, его физиономии никто не видел. Привычные пассажи Токаря сейчас почему-то были особенно невыносимы. А он ведь совсем не понимал, что все это звучало на грани оскорбления — открытое неуважение к человеку, который их выручил, который жил и, возможно, вырос в этих местах.

Он интуитивно уловил чье-то присутствие — кроме них троих — и почти вздрогнул. Обернулся.

Из-за бульдозера вышла девушка в темно-зеленом пуховике и больших дутых сапогах. Лет ей на вид было не больше, чем Жеке. Он не заметил, с какой стороны она подошла — быстро, бесшумно. Волосы скрывал капюшон, лицо даже на фоне снежной белизны выглядело слишком бледным.

Парень из бульдозера кивнул одновременно на фольксваген и на Токаря:

— А я вот людей привез. Из Ивановки ехали, заблудились.

Девушка улыбнулась.

— Застряли?

— Ага, — сказал Токарь. — Засосало по самую жо… ну, по это. Самое.

Теперь Жека мог гримасничать только мысленно — лицо было на виду.

Девушка стянула перчатки, похлопала себя по карманам, сбивая снег.

— Так пойдемте в дом, согреетесь. Скоро стемнеет. Артем, чего ты, приглашай людей.

Парень из бульдозера — Артем — протянул руку, и на этот раз Жека по-настоящему вздрогнул: первому ладонь для пожатия он подал ему. Дружки Токаря с ним обычно вообще не здоровались, кивали — самое большое. Жеку это вполне устраивало, — быть для них пустым местом воспринималось за благо, — но он и сам не заметил, как отвык от простых человеческих жестов. Рукопожатие. Приветствие. Знакомство.

Он почти улыбнулся своей дурацкой реакции. Артем легко сжал его кисть сквозь перчатку, посмотрел прямо в лицо. Почему-то стало совсем неловко — Жека почувствовал, что краснеет, и внутренне похолодел. Токарь еще припомнит ему эту неловкость, ох, как припомнит. Мало не покажется.

— Же… Евгений, — выдавил он.

Артем вернул ему улыбку — ту, на которую сам Жека так и не решился. Подал руку Токарю.

— В общем, я — Артем. — Кивнул на девушку: — А это Аленка, сестра. Давайте, правда, в дом, а то застынем. Туда, рядом с заправкой.

Жека сунул руки в карманы, оглянулся на темнеющий лес. Сизая хмарь сменилась лиловым — до темноты, действительно, оставалось всего ничего.

* * *

— Зимой все закрыто, место такое, не сезон, — рассказывал Артем. — Все лето отдыхающие едут, там дальше — заповедник, а за ним — турбазы, дома отдыха. Километров сто примерно. Если по трассе объезжать, все триста выйдет, а тут удобно — срезал и на месте. И заправка по пути. Дальше уже ни одной нет — охранная зона, лес.Жека прикинул — точно, так и было все в той карте, от которой отмахивался Токарь. Спешил, долбоеб.

— Вы туда, в туристическую зону? — спросила Алена. Под капюшоном у нее оказались длинные пепельные пряди, стянутые в хвост. Скулы в вечернем мареве выглядели еще более острыми, а кожа — почти прозрачной.

— Туда, — кивнул Токарь и принялся рассказывать, как он сам собирался срезать, и что был бы уже на месте, если бы не «сучий снег».

Жека исподтишка косился на Артема, и оттого, что этого делать было нельзя, хотелось рассмотреть его еще внимательнее. Прямой нос, светлая щетина, глаза цветом напоминали небо снаружи — густая серая хмарь. Вязаный свитер под горло. Сумерки скрадывали детали и делали эту игру еще более будоражащей — Жека чувствовал себя почти шпионом под угрозой разоблачения.

— Братишка один тут на новый год всю базу снял, «Лесная мара», слышали? Гудеж на неделю, — продолжал Токарь. — Завтра надо попасть.

Распизделся, не заткнешь, думал Жека.

— Ну, так чо — мы у тебя заночуем? Сегодня уже не рыпнешься. Не забесплатно, ясен пень, не обижу. — Токарь подчеркнуто обращался только к Артему, считая, что он, как хозяин, один принимает такие решения. — А завтра по холодку…

Они сидели в просторном помещении, которое в сезон наверняка было торговым залом: вдоль стен стояли стеллажи, сейчас — пустые, холодильная камера под чехлом, у окна — стойка, боксы для сигарет… За столом, на котором Алена расставила чашки, летом сидели отдыхающие. Те, кто ехал в туристическую зону.

— Ночуйте, без проблем. Сегодня не выберетесь, это точно.

— Во! — Токарь еще больше оживился, хлопнул Жеку по плечу. — Блин, повезло.

Чмо тупое, думал Жека, разглядывая его залоснившуюся в тепле рожу.

— А вы, это, тут так круглый год и живете? Ни хера себе. Дырень такая.

Артем пожал плечами.

— Заправку не бросишь. Аленка, правда, то тут, то там, у нее дом в Ивановке. Летом в турзоне еще подрабатывает, поваром.

— А-а. У вас тут, значит, все схвачено. Ну, молодцы, молодцы…

Жека не мог поручиться, но ему показалось, что Алену почти передернуло. От тона Токаря, от его жлобских ухваток, которые здесь, среди снежной пустоши, казались еще более гадкими, перекосило бы кого угодно.

— Ладно, — она встала. — Пойду с ужином что-нибудь придумаю.

Токарь ухмыльнулся.

Жека почувствовал на себе взгляд — цепкий, пристальный. Неловко вскинулся, словно взгляд был настоящим прикосновением, но не успел — Артем уже отвел глаза. Появилось ощущение, что он весь на виду и каждая его мысль легко читается, но это почему-то совсем не напрягало.

Артем встал, включил свет, опустил наружные ставни.

— Хрена се, вы устроились, — присвистнул Токарь. — И электричество есть?

— Генератор, — кивнул Артем.

— Да-а. А говорят, народ у нас хуево живет.

Жека чувствовал — еще одно слово, и его стошнит. Вне привычной обстановки отвращение к Токарю просто вышибало дух. Утырок сраный, подумал он, и стоило больших усилий не произнести это вслух.

* * *

Ужинали там же — в торговом зале.— Кухня маленькая, — пояснил Артем. — Там, конечно, теплее, но пришлось бы друг на друге сидеть.

Жеку это полностью устраивало, а Токарю было все равно, где жрать.

Алена накрыла стол: компот, тушеная картошка, салаты, мясная нарезка. Прислушиваясь к хриплому смеху Токаря, Жека думал, что не сможет проглотить ни куска, но при виде еды понял, что вот-вот захлебнется слюной.

Артем выставил к ужину пиво, водку, даже бутылку вина, и Жеку это удивило — он не был похож на человека, который бросится квасить с незнакомцем из чистого поля. Тем более, с таким, как Токарь. Ему казалось, что, несмотря на подчеркнутое дружелюбие, Артем видит его насквозь и воспринимает соответственно. Поэтому такой поворот вызывал эмоции — не очень-то уместные.

Например, Жека ловил себя на нелепом ощущении, что его предали, хотя, это была собачья чушь. Кто предал? Тип, с которым он даже парой слов не перекинулся? Которого видит в первый и последний раз? Но эти доводы почему-то не действовали, в душе вскипала почти детская обида — да как он может? С этой гнидой срать рядом стремно, не то что пить.

Жека считал, что давно избавился от рефлексии подобного сорта, — время, проведенное с Токарем, отбивало склонность к пустой лирике — но теперь выяснялось, что нет. Куда там, не избавился, даже наоборот. Пара взглядов, рука, улыбка — и он уже раскис.

В голове зазвучал голос Токаря, словно мало его было снаружи: «Заигрался, сявка? Ну-ну, бывает».

Такие мысли находили нужное место — подходящую дыру где-то глубоко внутри — и расширяли ее до размеров воронки. В нее могло легко провалиться что угодно — снежная пустошь, заправка, лес. Рукопожатие, улыбка. Камера на дне сумки. Что угодно — все.

Артем налил вина в два стакана, один придвинул Жеке, второй подал Алене. Казалось, ее совсем не смущали внезапные возлияния за ужином, во всяком случае, виду она не подавала.

Жека подумал, что, может, она Артему никакая не сестра. Или сестра, но отношения между ними далеко не родственные. А что — живут себе на отшибе, извращенцы.

Стало совсем тоскливо.

Артем потягивал пиво, внимательно слушал Токаря, не забывал наполнять его рюмку, а тот словно не замечал, что за столом говорит он один. Впрочем, такие мелочи его никогда особо не волновали. Он как-то стремительно пьянел, может, сказывалась усталость, все-таки с утра за рулем, даже для дерьма вроде Токаря это слишком. А может намеренно отключил тормоза — ехал на отдых, так что мешает сразу и начать.

— Я в кои-то веки сам себе отпуск дал, — плел он, — с корешами договорились. Все ж друзья, все свои… Надо ехать. Ничо, думаю, за неделю без меня дома не наворотят, я, знаешь чо, авторынок у меня. Автосалона два, стошек десяток по городу. А щас без присмотра даже ларек оставить нельзя, все проебут, заразы. Ну ничо… ничо, вернусь, устрою… им. Ты, знаешь чо, если нужно будет чего, запчасти, там, какие, техосмотр, ремонт, сразу обращайся, нарисуем все в лучшем виде…

Артем невозмутимо налил ему до самых краев, потянулся бутылкой к бокалу Жеки, хотя тот едва ли сделал три глотка.

От трепа Токаря саднило виски.

— Это ты правильно — винца девчатам! — Выкатив глаза, он громко заржал.

Началось.

Жека спросил у Алены, где туалет. Нужно было уйти — куда угодно, лучше всего — спать, но ему не хотелось укладываться раньше Токаря. Если заявится потом в койку пьяный, покоя точно не видать. Может, получится как-нибудь исхитриться…

— Э-э, а каким выблевком был, — загоготал Токарь ему в спину. — Шваль сортирная, я его почти из-под параши выдернул, работал бы сейчас на зоне общественным насосом…

В туалете Жека долго стоял, прижавшись лбом к стене. Стыд притупился — Токарь на каждой пьянке устраивал одинаковый цирк, инстинкт самосохранения срабатывал четко. Хочешь уцелеть — молчи и ни о чем не думай. Просто пьяный дебил, мало ли их вокруг. Если каждого слушать… А этих двоих он больше никогда не увидит. Насрать. На все — совсем. И надо было возвращаться, целую ночь в сортире не проторчишь.

Видно, Токарь уже не соображал, где находится — попытался встать навстречу Жеке, зацепился ботинком за ножку табурета, грузно осел обратно. Водки в бутылке осталось меньше, чем треть — на самом дне.

Водка, прикинул Жека, с пивом. Неплохо.

— Слышь, доставай свою щелкалку, — не унимался он. — Сфоткаешь нас… с ребятами. Как тебя там, братан? — Попытался наклониться к Артему, промазал локтем мимо стола, снова чуть не навернулся.

На хрена он его так напоил? Стоп. Напоил? Ну да — напоил... Ебать, ловко.

Жека почувствовал, что его лихорадит. Артем смотрел на него, едва ли не впервые за весь вечер — прямо в лицо. Кровь бросилась в голову, жар за секунду достиг кончиков пальцев. Во рту пересохло.

Токарь вяло копошился за столом — то ли встать пытался, то ли, наоборот, лечь.

Алена поднялась. Взгляд ее был непроницаемым, но за ним читалась странная досада.

— Ладно, я спать. Артем, сам все покажешь. — Кивнув Жеке, она вышла.

Жека с трудом проглотил вставший в горле комок.

Через полминуты Токарь рухнул рожей на стол и надсадно захрапел.

* * *

Артем сжимал его руку, теперь уже по-настоящему — без перчаток, без неловких предлогов, без посторонних рядом — и Жека чувствовал примерно то самое, что в нелепых фильмах называют «забыть обо всем». Сказки про любовь все нелепые — это Жека усвоил уже давно, однако что-то такое с ним и происходило. Забыть обо всем. Слишком это напоминало «упасть и задергаться» — или «выпустить слюни», или «проебать мозг» — в общем, поехать крышей.Забыть обо всем.

Артем молча тянул его по холодному коридору, сердце заполнило все пространство под ребрами — и голову тоже, и оставалось только удивляться, как он не переломал ноги в полной темноте.

Артемов свитер едва заметно пах соляркой и дымом, там, где ворот касался горла, запах переходил во что-то тонкое, почти неуловимое: можжевельник, мята, чабрец. Рябина. Лес. Незнакомые, давно забытые ноты.

Щетина колола шею, подбородок. Жека наощупь протянул руку, коснулся лица Артема — обвел контур, сжал ладонями скулы.

Щелкнул замок, Жека откинулся спиной на дверь. Комната? Комната. Темная, хоть глаз коли — занесенные снегом окна не пропускали ни малейшего отсвета снаружи. Ни луны, ни снежных бликов, сплошная непроглядная чернота.

Дверь окончательно отсекла храп Токаря — и все остальное.

Они поцеловались по-настоящему, глубоко и медленно, но за неспешностью угадывался голод — и у него не было ни края, ни дна. Слишком сильный, чтобы казаться безобидным.

Артем дернул из петель ремень, не расстегивая стянул с Жеки джинсы, тот в секунду вывернулся из толстовки, нашарил застежки на Артемовых штанах — пуговица, молния, резинка трусов. Член лег в руку — тыльной стороной ладони Жека почувствовал, как вздрагивает кожа у Артема на животе. Он обнял Жеку за талию, притянул ближе, тот безотчетно прижался — тесно до одури, колко от мурашек, горячо. Собственный член, прижатый к чужому бедру, почти саднило от прихлынувшей крови.

— Больно, — выдохнул Жека.

Очень больно — от напряжения, от жестких волосков, царапавших головку, от возбуждения. От голода. Пришлось зубами вцепиться в Артемов свитер, вжаться в него лицом — иначе он бы закричал.

— Сейчас, — пробормотал Артем и обхватил его за плечи. — Подожди, сейчас.

Жека со стоном потерся о горячую кожу, потом еще раз, во рту стало солоно, он застонал и кончил — слишком болезненно и быстро, чтобы это доставило удовольствие. Артем погладил его по затылку, по взмокшей спине, прикусил кожу в основании шеи, сжал Жекины пальцы поверх собственного члена. И сразу кончил следом — тело прошила почти судорога, он прижал Жеку так крепко, что перед глазами поплыли алые круги.

Потом они целовались так и стоя у двери, оба не хотели выпускать друг друга даже на секунду, даже для того, чтобы устроиться удобнее. Жека бездумно водил пальцами по Артемовым лопаткам. Ноги запутались в джинсах. Темнота скрадывала время. Жека чувствовал, как тело нехотя расслабляется, но голод никуда не ушел, даже не спрятался, ногти безотчетно впились Артему в поясницу, и через пару минут яйца снова свело в напряжении. Голод всего лишь давал отсрочку — ровно столько, чтобы раздеться и сделать пару шагов.

Артем с трудом отстранился и потянул его куда-то вглубь темноты.

Что-то глухо шлепнулось на пол. Жека стянул джинсы, пошарил ногой — матрас.

Он без раздумий опустился на живот, нашел Артемову руку — пальцы, запястье, предплечье — и потянул его на себя. Резинки остались в торговом зале — в куртке и в сумке. Плевать. Он был уверен, что Артем не откажется — голод, дикий снежный голод не оставлял шансов.

Грудь коснулась спины, загрубевшие ладони сжали бедра, приподняли. Артем замер на нем — Жека хорошо представлял, чего ему стоила эта пауза. От влажного дыхания шея почти горела.

— Давай же. Ну. Пожалуйста. — Жека выгнулся, закрыл глаза. Боль должна притупить голод, должна прочистить голову. Член тяжело пульсировал, прижатый к матрасу, кожу щипало.

Артем поцеловал его в плечо, потерся щекой, потом приподнялся, сплюнул в руку.

— Потерпишь?

Жека ничего не ответил, закрыл глаза. Уткнулся лбом в матрас. Представил почему-то, как Токарь приходит в себя за грязным столом, бродит в темноте, напарываясь на мебель. Голод ощерился, спутал мысли, подстегнул кровь.

Артем сзади тяжело застонал — словно отозвался.

* * *

Похоже, снег прекратился еще вчера — фольксваген почти не занесло, если приглядеться, можно было даже различить широкий неровный след, протянувшийся сквозь пустошь. Там, где стоял бульдозер Артема, лежала глубокая бесформенная колея.Жека бездумно смотрел на горизонт — без снежной паутины линии выровнялись, стали четче, острее. Сизое небо никуда не девалось, и если бы не эта хмурая дымка, на белое пространство было бы невыносимо смотреть. Жека опустил веки — словно снег уже вспарывал ему глаза.

Он проснулся час назад в узкой комнатушке за торговым залом — сквозь окна пробивался слепой свет, одежда его была аккуратно сложена рядом на стуле. Токарь храпел на старом продавленном диване у соседней стены.

Жека помнил, как почти вырубился после всего прямо на матрасе, как Артем тихо разбудил его, провел по коридору и сунул в руки одеяло. Дальше — ничего, темнота.

Он оделся и нашел на кухне Алену — та поздоровалась, улыбнулась, и Жека начал любимую игру — принялся искать в ее чертах отголоски невысказанных мыслей, следы того, о чем она думала на самом деле. Алена налила ему кофе, сама села напротив. К своему удивлению, Жека ничего не находил. Ничего не было — ни следа вчерашней досады. Или это боль мешала сосредоточиться — задницу саднило безумно.

Поерзав и кое-как отыскав удобное положение, Жека спросил про Артема — хотелось верить, что достаточно вскользь. Хотя, наверняка, она все знала — догадывалась уж точно.

На его вопрос Алена махнула в сторону двери.

— Дорогу поехал расчищать.

Жека поморщился. Скоро проснется Токарь и начнется привычный ад.

Он совсем не испытывал неловкости за случившееся ночью — странно — он мог говорить, смотреть Алене прямо в лицо, не стыдиться собственных мыслей, а, между тем, все они сводились к тому, как он выгибался на матрасе под взмокшим телом, как пот стекал со лба на губы, на шею. Это были не мысли — ощущения. Ночь для Жеки еще не кончилась, но это почему-то ничуть не смущало.

Поблагодарив Алену, он вышел в торговый зал, оттуда — на улицу.

Встав у двери, он рассматривал грозовые тени у горизонта и думал про голод. На самом деле, это было нечто большее — не только страсть, безумная и слепая, это было желание выжить. Жить — любой ценой. Человек хочет говорить, есть, трахаться — значит, он жив. Давно ли он хотел всего этого? Давно ли он хотел чего-либо вообще? Последние два года Жека только приспосабливался и избегал опасности — рядом с Токарем это было трудно, но что-то он все-таки да умел, раз протянул так долго и даже вполне уцелел. Голод. Голод — Жеке казалось, что он уже разучился такое чувствовать. И что теперь? Возвращаться после этого в свой привычный загон, увозить голод с собой — и день за днем мучительно переплавлять его в тоску, в страх, в ненависть и апатию… И когда-нибудь он не выдержит — сломается или порвется — предел прочности есть у каждого.

Бежать. Паспорт — у Токаря, ни денег, ни прописки, ни единого человека, готового помочь.

Жека глубоко вдохнул холодный серый воздух. Где-то в сумке валялись сигареты, но возвращаться за ними не хотелось. А что если просто пойти сейчас вперед — напрямик через поле, к замершему вдалеке лесу, просто пойти и будь, что будет. Если повезет, дойти куда-нибудь. Или нет.

Чушь.

За спиной скрипнула дверь. Алена вышла, встала рядом. Протянула ему сигареты, закурила сама.

— В сторону от трассы есть село, — сказала она. Жека покосился на нее — взгляд казался насмешливым. — Километров пятнадцать отсюда. Летом они мотаются к нам за продуктами. Зимой через заповедник никто не ездит.

Жека ничего не успел ответить — на горизонте появилась темная точка. Выхлоп стелился за ней, как черный след от кометы, а рев мотора далеко разносился в неподвижном воздухе.

* * *

Токарь молча расчищал от снега лобовое стекло — движения были размашистыми и резкими, лицо отекло, щеки за ночь покрылись темной щетиной.Жека изучил похмельного Токаря, как самого себя, и знал, что в такие моменты вообще лучше не отсвечивать — и все равно пара оплеух обеспечена. Токарь с перепоя был внезапен и предсказуем одновременно — никогда не знаешь, за что выхватишь в ухо, и вместе с тем точно известно, что не разминешься.

Пока Алена отпаивала Токаря чаем на кухне, Жека подобрал свою сумку, проглотил пару таблеток кетанова, замотался шарфом и прошмыгнул на улицу. Смотреть на Артема было невыносимо, хотя он видел, что тот нарочно ловит его взгляд и даже хочет что-то сказать. Жека не хотел. Сил не было.

Он не слышал, что там говорил Токарь, не видел, как он с ними расплачивался, — а, может, Артем отказался от денег.

Жека прикрыл за собой дверь и достал камеру. Пара снимков на память — ладно, это он может себе позволить. Снежное поле, заправка, желтый бульдозер. Он один будет знать, что под ними спрятано. Темная комната, голод, зима.

Алена не вышла их проводить.

Артем пожал Токарю руку, указал на широкую колею:

— Туда, до самого леса и — прямо. Не заблудитесь, я расчистил до половины. А дальше ребята из турзоны сами чистят.

Токарь хмуро кивнул.

— Благодарю, выручил.

От его вчерашнего гнилого оживления не осталось и следа.

Артем глянул на камеру — Жека все еще не убрал ее в сумку.

— Там найдется, что поснимать.

Жека пожал протянутую руку, промямлил благодарности. Внутри все застыло, покрылось инеем. Голод пульсировал глубоко внутри — и теперь от него так просто не избавиться.

Токарь нетерпеливо хлопнул дверцей. Артем повернулся и пошел к дому.

* * *

Несмотря на расчищенную дорогу, фольксваген тащился вперед со скоростью километров тридцать от силы — то и дело подскакивал на ухабах, проваливался в невидимые глазу рытвины, черт знает, что за дорога.Токарь угрюмо смотрел перед собой и не произносил ни слова. Жека этому не радовался, понимал — чем больше он молчит сейчас, тем круче его понесет после. И даже присутствие корешей не спасет — наоборот. Все они ублюдки.

В этом была своя закономерность — за ночь на заправке — с Артемом — предстояло расплачиваться. И пусть Токарь ничего не знал, дела это не меняло. И не облегчало наказание.

Впереди маячила кромка леса. Сугробы вокруг колеи, недавно срезанные ковшом бульдозера, поднимались почти до самой крыши. Жека осторожно покосился на Токаря и закрыл глаза.

На повороте тряхнуло — Жека выпрямился, зевнул, потер глаза.

— Дрыхнешь, блядь, — отозвался Токарь. — Расслабляешься…

Хотелось сказать, что он сам виноват — нечего было нажираться, как последняя скотина, но Жека, разумеется, промолчал. Принялся смотреть в окно: поворот круто изгибался и уходил дальше, в лес. Артем честно все расчистил, застрять не грозило.

Жека вдруг почувствовал досаду — вот ведь, правильный какой. Оттрахал, проводил, дорожку расчистил. Только что вслед не помахал. Мог ведь не выделываться — откуда приехали, туда и езжайте. До трассы ведь все равно осталась колея, куда бы Токарь делся — поехал как миленький. Так нет же, вот вам короткий путь, вот вам дорога сквозь сугробы… Тошно.

С обеих сторон надвинулся зимний лес — густой, черный. Тут и там над дорогой нависали голые ветки, вдали колея вообще упиралась в сплошной бурелом — должно быть, очередной поворот.

Жеке безотчетно захотелось опустить боковое стекло, почувствовать снежный воздух, услышать лесную тишину. Время от времени от деревьев отделялись птицы — неровные черные точки — взмывали и садились снова. Небо выровняло цвет — серые разводы, очерчивающие тучи, исчезли. Сплошная сизая хмарь. Понемногу начинало смеркаться, пока едва заметно, но все же.

Наверняка здесь есть волки. И олени — заповедник, настоящий лес.

Вспомнились слова Алены: «Зимой через заповедник никто не ездит». И правильно. Нечего тут делать. Это была странная мысль, и Жека не успел за нее как следует ухватиться — впереди замаячил указатель. Машина тащилась так медленно, что Жека успел хорошо его рассмотреть.

Белый треугольник с красной каймой, слегка покосившийся — самый обычный дорожный указатель. Странным был рисунок — какая-то потешная сказочная фигура, схематичная, но четкая. На голове существа ветвились рога, лапы казались чересчур тонкими для массивного тела. Это был не олень — живность стояла на двух ногах, свесив по бокам верхние конечности. Леший.

Офигеть.

Жека вообразил, какой бы получился кадр: сумрачная заснеженная дорога, черный лес и этот указатель — на переднем плане. Небо, силуэты птиц, кривые сугробы и… указатель. Основа композиции. Точка, преломляющая пространство. Линия, за которой начинается другой мир. Не лезь, там тебе не место — примерно так. С таким кадром не стыдно было сунуться даже на «Золотую камеру» — если снять с умом.

Черт.

Мысли обрели болезненную остроту.

— Останови, пожалуйста! — Жека почти вскрикнул. Голос звенел. Токарь удивленно глянул на него — удивлялся он не тому, что Жеке потребовалось остановиться, а тому, что тот вообще открыл рот. — Пожалуйста, на одну минуту, я быстро!

Токарь презрительно скривился, хрюкнул, прочищая горло, но все-таки притормозил. Наверное, Жекин голос звучал слишком отчаянно. Настолько, что нельзя было просто отмахнуться.

— Чо, приспичило? — буркнул он. — Ладно, чеши.

Стоило распахнуть дверцу, тишина обрушилась сверху — и придавила неподъемным весом. Жеке на секунду показалось, что его контузило — руки сами потянулись к ушам, в горле защипало.

Что за…

Но рассусоливать было некогда. Оставалась всего пара минут. Максимум — три.

Жека побежал к указателю, на ходу расчехляя фотоаппарат. Опустился на одно колено, поднялся, не отрываясь от видоискателя. Выставил нужные настройки. Серый. Черный. Красный. Тишина. Тишина тоже попадала в кадр — и пропитывала в нем каждую деталь.

Краем глаза Жека увидел, как Токарь выбрался на обочину и пристроился отлить. Ему неслыханно везло. Он защелкал затвором; весь слился с пейзажем, стал его частью. Леший с указателя смешно растопыривал пальцы, словно приветствовал.

Грохот был таким сильным, словно рядом взорвалась бомба. В первую секунду Жека так и подумал — он рухнул на колени, тут же попытался вскочить, безотчетно прижимая к груди камеру. Уперся спиной в снежную глыбу и сполз по ней вниз. Указатель трясся, словно земля под ним ходила ходуном. Над головой закричали перепуганные птицы. Жека бы и сам закричал, но горло свело намертво.

Поначалу ему показалось, что на дорогу вышло ожившее дерево — с широким стволом и ветвистой кроной. Сверху свисали лохмотья белого мха — или та самая снежная паутина, что вчера опускалась с неба. Дерево опрокинуло машину. Просто перевернуло фольксваген Токаря, как табуретку — именно этот грохот Жека и принял за взрыв. Дерево — на дороге. На дороге.

Птицы наверху сходили с ума. Хотелось зажать уши, но руки словно вросли в корпус камеры. С сугроба посыпалась колючая крошка.

«Дерево» выпрямилось в полный рост. Обернулось. И посмотрело на него. Под седыми мшистыми прядями горели глаза — все остальное было сплошной чернотой. Ветви поднимались над головой, как рогатая корона. Это была смерть.

Так вот оно значит как, пронеслось в голове. Вот так.

Жека почувствовал в животе тошнотворную вибрацию — мочевой пузырь тянуло и дергало. Ноги отнялись. Правое колесо фольксвагена медленно крутилось, из трубы валили выхлопы.

Жека посмотрел на указатель. Существо. Леший. Мох и рога.

Существо тем временем, с неожиданным для своих габаритов проворством перегнулось через корпус фольксвагена, и что-то выдернуло оттуда. Токарь — еще живой. Похоже, он угодил прямо под опрокинувшуюся машину, и ударом ему переломало ноги. Жека увидел, как на окровавленном лице выпучились глаза, как рот беззвучно открывается и закрывается, как левая ступня вывернулась под неестественным углом. Птицы в деревьях уже не кричали — почти выли.

Чудовище выпрямилось с Токарем на руках — и словно бы удовлетворенно вздохнуло. Одной лапой оно придавило его ноги — обе — и потянуло за плечи вверх. Медленно, почти нехотя. Раздался глухой хлопок, живот Токаря лопнул, как гнилая дыня. На снег упали кишки. Еще раз вздохнув, существо окунуло морду в дымящееся месиво. Нижнюю часть тела оно, не глядя, пнуло в сторону — кровь веером выплеснулась на сугробы, на указатель. И на Жеку.

Он, наконец, закричал, но было поздно: со снежных отвалов спускался еще с десяток таких же — черных, рогатых, они наступали, припадая к земле, старательно брали в кольцо.

Услышав его крик, существо, поедающее Токаря, замерло, а потом утробно взревело. На снег выплеснулась еще одна порция кровавой слизи. Оно сделало шаг к Жеке.

Тот больше не мог кричать — горло снова перехватило. По ногам заструилось что-то горячее, но он этого даже не заметил. Сам не понимая, что делает, Жека поднял вверх камеру — как будто это было оружие. Пальцы дергались, словно от электрических разрядов. Не думая, он нажал на затвор.

Вспышка осветила сумеречное пространство на несколько метров вокруг, и Жека не сразу сообразил, что произошло — существо остановилось. Остальных видно не было, но скрип ломаемых сугробов стих. Даже птицы замолкли.

Жека снова щелкнул затвором. И снова.

Чудовище быстро повернулось, опустилось на все четыре лапы и в секунду поднялось на самый высокий отвал. Из пасти свисало то, что осталось от Токаря. Бахрома из кровавых ошметков тянулась следом.

Жека поднялся, попятился назад. Ног он по-прежнему не чувствовал. Задрав лицо к небу, снова попытался закричать, но из горла неслось только сухое шипение — как в дурном сне.

Он повернулся и побежал. Бежал, бежал, падал, снова поднимался. В один из разов он упал так сильно, что дальше ногу пришлось почти волочить. Он не оборачивался.

В какой-то момент Жека услышал звук — и поначалу решил, что ему кажется. Звук был тихий, но узнаваемый. Он остановился, держась за грудь, согнулся пополам. Мотор. Бульдозер. На секунду Жека подумал, что не сможет больше сделать ни шагу, но сунув в рот пригоршню снега, снова поковылял вперед.

Когда из-за очередного поворота вынырнула знакомая ярко-желтая кабина, Жека повалился в снег, давясь едким кашлем. А когда высокий ковш замер почти вплотную к нему, он снова закричал — и на этот раз получилось.

* * *

— Знаешь, кто такой вендиго? — Жека не ответил, и Артем продолжил: — Вендиго — это дух голодной зимы. Нечто, рожденное голодом, настолько сильным, что ему недостаточно места в человеческом теле. Вендиго живет в зимнем лесу. Как-то так. — Он помолчал, покосившись на Жеку, одной рукой нашарил что-то в темноте, сунул ему под самый нос. Бутылка. Заговорил снова: — Когда-то в этих лесах укрывались раскольники. Слышал о таких? Их выгнали из скитов, загнали на болота, заставили бежать, прятаться. Не скажу точно, какого века история, их периодически гоняли до начала двадцатого. Потом почти совсем истребили. Не суть. К зиме община подготовиться не успела, и с началом холодов пришел голод — как раз вот такой. Настоящий.Жека жадно глотнул. Коньяк. Горло занялось огнем.

— Что там происходило, точно неизвестно, но до весны дотянули всего двое.

Кабину качало из стороны в сторону, как корабль на волнах. Жека понял, что плачет — слезы текли, словно вода из прохудившегося ведра. Ни всхлипов, ни дрожи — капли просто струились по лицу, с подбородка на шею, и он их не вытирал.

— Они выбрались к соседней деревне — тогда там всего была пара домов. И все.

Высморкавшись, Жека снова хлебнул.

— Что было дальше?

— Ничего. Появилась такая легенда — или вроде того. Каждое поколение добавляло к ней что-то свое, сначала был просто леший, потом стал леший-людоед, года три назад указатель вот поставили для туристов. Народ любит страшные сказки.

Жека дернулся.

— Какие, на хуй, сказки?! Оно… оно жрало его! Выпустило кишки и чавкало, а потом… — Его трясло. Голос срывался, тонул в слезах. Фары бульдозера равнодушно освещали колею.

Артем протянул руку, нашел Жекины пальцы. Нащупал голову, погладил по волосам — как маленького.

— Ч-ш-ш. Тихо. Давай, глотни-ка. Я знаю. Я тебе верю, понял?

Успокоиться было совсем нелегко.

— Тогда какого хрена ты нас туда отправил? Если знаешь? Зачем?!

Артем ответил не сразу. Спустя минуту сказал:

— Они идут на голод. Но никогда не тронут голодного.

Жека замер, словно ему неожиданно отвесили пощечину. Шмыгнул носом, снова потянулся к бутылке. Слезы высохли — так же внезапно, как и потекли. Дрожь утихла. Какое-то время он следил за ползущим впереди лучом фар, потом плотнее запахнулся в куртку и сказал:

— Кто-нибудь найдет его машину. Тогда — все.

Артем снова нащупал Жекину ладонь.

— Зимой там никто не ездит. А до весны что-нибудь придумаем.

Жека повертел в руках бутылку. Закрыл глаза, прислушиваясь к мерному тарахтению мотора. Бульдозер, урча, двигался вперед. Дрема накатывала волнами, опутывала с ног до головы, не давала даже шевельнуться.

Вот оно что — голод. Значит, не зря он об этом думал, значит, все понял правильно — голод. Пока ты голоден, ты жив.