Валери Нортон
Чужие края
Мир стремительно меняется, а владелец лесопилки, Янг Леман, человек образованный, любознательный и смелый, живет в глухом лесу и порою, скучает. Хотя и говорят, что любопытство часто не доводит до добра, в суеверия и народную мудрость он не верит. Доверяя лишь своей интуиции, он покупает на городском рынке кое-что необычное, чужое и потенциально опасное.
В середине зимы изнуряющая болезнь отступила, и Янг смог наконец-то позволить себе длительную прогулку. Ранним утром, управляющий, одетый в тонкий сюртук, сутулясь и похлопывая себя по плечам, выдыхая розовый пар, вышел на задний двор. Он прогрел машину и подогнал ее к парадному крыльцу, примяв черными колесами хрустящую серую снежную кашу. Утро было тихим. На заре пелена облаков чуть приподнялась на горизонте, и под рваной мрачной кромкой показалось светлое, малиново-голубое небо, освещенное весенним, пока еще недоступным для жителей северной части страны солнцем.
К тому времени, когда хозяин вышел из дома – нараспашку, лишь накинув на плечи, поверх белой тонкой рубахи, длинную волчью шубу, малиновый рассвет спрятался за толстое, ватное небесное покрывало.
Управляющий захлопнул за ним дверь и сел за руль, ожидая приказа трогаться. Янг Леман неподвижно затих, сидя на гладком, все еще прохладном, обтянутом кожей сидении. Он смотрел в запотевшее окошко, на то, как с мокрой хвои капает в снег осевшая из воздуха влага. Пахло печным дымом из высоких домовых труб и мокрым снегом. Солнца не было видно уже четыре месяца, но Янг знал, что когда оно, наконец, появится, улыбчивое, обманчиво жаркое, похожее на раскаленное блюдо, морозы еще вернутся, с удвоенной силой. Ненадолго. Но снег тогда станет сладко, как сахар на зубах, хрустеть под ногами, крошась в мелкую крошку и солнечно-розовое дыхание тогда будет вырываться из каждого рта. В этот момент и придет в их край настоящая весна.
-Поехали к крепости, - негромко скомандовал Янг. -Давно я не был на людях.
Ехали долго. Дорога, петляя через хвойный лес, приветствовала склонившимися от снежных шапок тяжелыми ветвями, коротким, как вспышка, блеском льда на неровной колее, рыжими пушистыми хвостами спасавшихся от невиданного чудовища, лисиц. В самом лесу было темно, точно в медвежьей берлоге. Сосны росли крона к кроне, сплетаясь ветвями и не давая света земле. Янг всматривался в гущу леса, все так же, как и в детстве, дивясь его мощи и крепости.
Только один раз за весь путь им показался горизонт – дымчатый, темно-синий, тяжелый. Там, где вода ближе всего подходила к поверхности, было обширное, до самого края их земель, болото и лес в этом месте уступал ему.
Сейчас, под ненадежным, тонким слоем льда, оно походило на обычное поле. Лишь кое-где, то ближе, то дальше, торчали остовы деревьев, искореженные и серые, тянущие к небу свои крючковатые ветви. Ветер завывал над болотом даже днем, тоскливо, жутко. И даже шум работающего мотора не мог заглушить этого протяжного, долгого воя.
Когда они, хлюпая колесами в глубоких, полных воды, ямах на разбитой дороге, добрались к старой крепости, день уже перевалил за середину. Рынок, вынесенный за стены старого города, кипел, как вода в котле. Он жил и дышал будто единый организм, но все-равно, ближе к вечеру тихо умирал. И в сумерках распадался на составляющие – отдельных людей, как муравьи, тянущих по домам свою добычу.
Сейчас же огромное скопище народу, мешалось, звенело, ухало, бранилось и хохотало одновременно. Широкие, нарядные и одновременно грязные ряды, были украшены цветными флажками. Крепкие фургоны, прицепы и бедные повозки, кое-как крытые старым тряпьем стояли вдоль старых стен. По центральной аллее ходили женщины с корзинами, старьевщики с тележками, пестрые, поблескивающие золотом в ушах, цыгане. Подавали голоса лошади, свиньи, овцы и козы, разнообразная птица в плетеных клетках. На старых камнях лежало сено, смешанное со снегом, в открытых жаровнях готовили быструю еду. Пахло серой, дымом, жареным мясом, пивом и конским навозом. Под ногами хлюпала тысячу раз мешаная снежная желтая крупа.
Рынок раскинулся вокруг старинной, разрушенной почти до основания крепости. Прежде эта крепость была древним городом, спасавшим людей от набегов завоевателей. Стены ее выдержали не одну осаду и дали возможность выжить предкам тех, кто сейчас населял всю северную часть страны. Те, прежние люди, рыжеволосые и коренастые, разбрелись, построили свои дома и размножились, осели и выстроили новые, молодые, свободные города. Но сейчас они все, старые и молодые, каждую неделю, все стекались к прародительнице, точно отдавая дань прошлому, несли под стены крепости свои деньги и товары.
От толстых стен громадины остался лишь каменный, все еще крепкий остов, служащий теперь забором, а внутренние комнаты превратились в лавчонки и кабаки. Бестолковое, шумное, галдящее место, затихающее в глубоких сумерках. Единственным островком духовности оставался здесь сохранившийся чудом и мастерски подлатанный шпиль, в котором жил и проводил службы старик священник. Он был до того дряхл, что казался ровесником этой крепости. Он упрямо, каждый божий день поднимался на самый верх колокольни и отбивал в чугунный колокол два раза – утром и вечером. И по традиции утром было десять ударов –древний знак тревоги, сбора, а вечером всего три удара. Как знак того, что все спокойно, что можно расходиться по домам и спать спокойно.
Янг легко ступил в грязную, пропитанную конской мочой снежную мешанину. Узкие ступни его были обуты в дорогие коричневые сапоги на высокой, крепкой подошве. Машину его, огромный, горячий и тяжелый, такой волшебный механизм, тут же обступили городские мальчишки. Маленькие девочки с подоткнутыми передниками, обернутые в козьи платки, робко стояли в стороне, не решаясь подойти к чудовищу ближе. Таких машин и в самом городе-то еще было две-три, не больше.
Филс, управляющий господина Янга, сутулый и похожий на старую ворону, шикнул на детей. Те отскочили, но, впрочем, неохотно и недалеко. А Янг уже скрылся за воротами. Его гнала жажда. Он знал, где именно можно заказать хороший травяной отвар, такой, который успокоит его измученные затянувшейся еще с промозглой осени болезнью легкие. Он, было дело, даже как-то подослал к хозяину той забегаловки своих людей, чтобы выведать секрет настоя. Но, то ли хитрый трактирщик его провел, то ли люди его что-то упустили. Получалось нечто похожее, но все же не то. А вот в трактире отвар был хорош. Он заряжал силой и бодростью надолго и потом еще долго, целых несколько дней, кашель совсем не беспокоил его.
Внутри было все то же, что и при отце Янга. Толстые сосновые, не сдвигаемые с места столы, отполированные до блеска рукавами посетителей за долгие годы службы. И тяжелые стулья, отполированные не менее тяжелыми задами. Низкий, закопчённый каменный потолок и горящие масляные светильники, развешанные по стенам. Старые дутые бочки стояли вдоль стен, такие большие, что несколько взрослых человек легко бы смогли в них уместиться.
Господина Янга, хозяина леса, посетители трактира поприветствовали поклонами и вскинутыми вверх чарками. Янг сдержанно кивнул в ответ и присел за ближайший свободный стол. Ритуал его визитов сюда не менялся. С тех самых пор еще как отец начал брать его с собой. Пару раз в месяц, не чаще. Отец, человек богатый, легкий и общительный, отдыхал, пил здесь пиво, кружку за кружкой, гоготал, окруженный знакомыми и приятелями, а Янг, в ту пору еще бледный, худой, черноволосый мальчик, молча таращась по сторонам, потягивал здесь этот самый отвар.
На отваре застыла пленка, точно тонкое стекло. Янг не спешил. Ему нравилось слушать человеческий гомон, вдыхать запах пожаренного теста и хмеля, как нравилось и бродить по торговым рядам, сливаясь с толпой и становясь незаметным, делать разные покупки, нравилось возвращаться домой поздно. К теплому камину и книгам. К послушным, боязливым людям, живущим в его доме и к своему тихому одиночеству. В доме, который принадлежал теперь ему одному.
Он незаметно осматривался, потягивая из тяжелой глиняной кружки. Друзей в городе у него не было, с городскими он дел не вел и все прежние, бывшие еще при отце связи, оборвались за несколько лет. Став хозяином, Янг перестал продавать пшеницу и горох, засадив свои поля новым молодым лесом. Он вел все дела иначе, более холодно и разумно, не страдая больше от прихотей засушливого лета и особенностей обработки покрытой камнями, скудной почвы.
Стуча по каменному полу деревянными подошвами, к нему приблизилась хозяйка. Некрасивая, высокая, мосластая женщина в перепачканном, пахнущем коровьим маслом и жиром переднике. Янг с любопытством вскинул на нее глаза.
-Как ваше здоровье, господин Леман? Давно вы не заходили к нам, кажется, еще с прошлой осени.
-И то верно. Давненько…
-Не обзавелись еще молодой хозяйкой? – кокетливо спросила она.
-К сожалению, нет. Мало у нас там, в лесу, свободных девиц.
Хозяйка засмеялась.
-Скучно поди у вас там… не то, что здесь. Вот, как с неделю назад к нам сюда с запада привезли «нечистых», -наклонившись, тихо сообщила она последние новости.
Янг проследил как она ставит на его стол блюдо с парой свежеиспеченных овсяных печений. Янг никогда не притрагивался к ним, ему нужен был лишь отвар, но она подавала их всякий раз.
-Они продаются, или это просто зверинец? – спросил он, удивленный этой новостью.
Хозяйка, заметив его живой интерес, улыбнулась сжатыми губами, скрывая отсутствие переднего зуба.
-Нескольких уже продали фермерам. Наши местные, из города, купили для работы на кухне одну совсем молодую девочку. Кое-кто еще остался. Я даже видела их сама. Смирные, здоровые, очень тихие. Такая редкость нынче.
-Я бы тоже глянул. Предупредишь хозяина? – Он поблагодарил ее, сунув в карман передника несколько медных монет.
Но вставать и идти в холодную слякоть ему не хотелось. От выпитого стало жарко, на лбу выступил пот, и потому он не спешил.
В последнее время в его жизни было мало событий и жил он скорее по привычке, а это было утомительно. Янг задумался, продолжая посматривать на окружающих людей и в запотевшее окно. «Нечистые» очень крепкие работники – вспоминал он все, что знал о них. Обычно ловкие, сильные, выносливые и здоровые, умные от природы и очень одаренные. Они, как известно, обладают особыми, недоступными для людей умениями и знаниями, и оттого считаются опасными. Особенно после того, как люди растоптали их города и почти дотла выжгли их род, а жалкие остатки их племени сделали своими рабами и игрушками. Но и эти, оставшиеся, все равно опасны, опаснее любых диких зверей, потому что они – лишь подобие человека. Скрытные, странные, упорные. Не хотят служить поработившим их людям в полную силу, не отдают ни знания, ни умения. Есть вероятность, что вид их скоро вымрет совсем. Иссякнет. Потому что в неволе они… не могут плодиться.
В доме Янга никогда не было подобного существа. Отец не хотел брать этих даровых работников из-за матери, хотя проезжие торговцы, гремя своими железными клетками и цепями, не раз останавливались у их высоких кованых ворот. Брезгливость и ненависть к ним матери была сверх всякой меры…, а Янг и его сестра Виктория, изнуренные запретами и любопытством, тайком подкрадывались к клетками и смотрели в лица, покрытые слоем грязи и пыли, в глаза, подернутые пеленой равнодушия, на выступающие над всклокоченными волосами рога…
Янг, раззадорив воспоминаниями вое любопытство, поднялся со стула и накинул шубу на плечи. Приехал не зря, - решил он. Хоть какое-то, но событие в этой бесконечной, однообразной, промозглой зиме.
«Нечистых», как сообщила хозяйка трактира, продавали в старых катакомбах, в стороне от животных, и Янгу пришлось пересечь широкую, забитую людьми площадь, отбиваясь от детворы и назойливых продавцов.
При входе в узницу, полуподвальное каменное сооружение, лежал розоватый, стоптанный снег, пропитанный кровью. Леман нахмурился, увидев это, и даже засомневался... Но светильник уже загорелся, и Янг, сопровождаемый смотрителем, направился вглубь темного каменного помещения.
Дневной, мутный и холодный свет падал сверху, из узких вентиляционных щелей. Звонко цокая о камень, капала талая вода. Смотритель, угрюмый, крепкий, бородатый мужчина, сильный на вид как медведь, нес в вытянутой руке масляный фонарь, который давал в этом подполье больше двигающихся мрачных теней, чем настоящего света.
Леман знал, что прежде, в это место было тюрьмой и местом где держали пленных. Внутри было довольно тепло и сыро, влага висела в воздухе густым туманом. Вдоль стен были сформированы маленькие, тесные клетки. Узники не могли бы выпрямиться в них в полный рост, поэтому они сидели, либо лежали на каменном, местами покрытой старой соломой полу. В узнице стоял резкий звериный запах и Янг тот же подумал –они не люди. Они звери. У них есть рога, они пахнут зверьми и владеют знаниями опасными для людей. Но все же, несмотря на это – они не преступники. Прирученные, они кротки и исполнительны. Хотя, говорят, прежде бывало всякое…
Ему было жутко и любопытно. Первыми он увидел в желтом тусклом свете двух женщин. Они сидели спина к спине. Светловолосые, молодые, одетые в коричневые одинаковые платья-балахоны.
Янг замер перед каморкой. Картина, открывшаяся перед ним была вовсе не такой, какую он себе только что нафантазировал.
-Это же…девушки! – выдохнул он, широко распахнув глаза.
-«Нечистые». – Смотритель хмуро покосился на него. –Не воспринимайте их как людей, они обманчиво беззащитны. Эти две – сестры, - спокойным тоном продолжил он. -Ничего особенного. К домашней работе они не приучены, брать в дом не советую. Но если у вас есть коровья или козья ферма, то для такой работы они вполне сгодятся. Они любят животных, ладят с ними.
-У меня нет фермы, - пробормотал Янг и закашлялся в кулак. -Все это …странно. Они такие...обычные
-Посмотрите на их рога. Да разве же это люди? - смотритель ухмыльнулся на молодого, изумленного господина. -Пойдемте же дальше.
В следующей каморке на соломе скорчился мальчик. Подросток лет пятнадцати. Он сидел согнувшись, выставив на посетителей свои острые спинные позвонки и лопатки, просвечивающие сквозь светлую тонкую рубаху. Янг, тревожно переступая с ноги на ногу, прижал густой меховой рукав к своему носу. Как нельзя кстати вспомнились ему слова их набожной матери: «Это большой грех, дети. Смотреть на них –грешно, прикасаться к ним – грешно. Но самый большие грех – разорять их дома и торговать ими наподобие животных. Ибо они люди. Потомки дьявола, его ученики и последователи, но все равно - люди»…
-…отличный пловец. Может сутками не выходить из воды. Совсем не боится холода, - кивнул на ребенка сопровождающий. –Ловит рыбу сетями, чует ее. Так мне рассказал про него торговец.
Янг смотрел и лишь молча хмурился.
-Но явно глухой, - недовольно проговорил смотритель. -Видимо, от болезни, или еще по какой причине. Не дозовешься даже на кормежку. Таких как он, молодых, осталось уже мало. Он умеет делать только то, чему его научили люди, знаниями своих он не владеет.
-Значит, он просто ребенок?
-Есть еще несколько, - пробурчал недовольно смотритель. –Но поймите, господин, сейчас с ними так худо… Они не рожают детей и прячутся в лесах. Те, кого удается поймать, бьются насмерть. Слышал я, в столице, говорят, что мол, торговля и отлов - все это варварство и хотят ввести закон, дающий им свободу. Но на кой черт им сдалась теперь свобода? У них нет ни земель, ни домов. Кто даст им землю? И сами они – рогатые черти, разве смогут жить по соседству с нами?
Под этот глухой бубнеж Янг прошел еще немного вперед, миновав несколько пустых каморок.
-Еще один. –Янг остановился, всматриваясь и щурясь. Глаза ему резало от скудного света и едкой гари, источаемой светильником.
-Этот уже довольно взрослый. Торговец перекупил его у кого-то по пути сюда. Говорит, что он прожил в плену почти десять лет. Он очень спокойный. На вид он здоров и крепок и, кажется, совсем не так глуп, как хочет казаться.
-Он не выглядит таким уж здоровым, – не удержался от комментария Янг, пристально смотря вглубь каморки.
В отличие от предыдущих, этот сидел лицом к ним, подобрав под себя ноги и прижавшись спиною к каменной стене. Веки его были опущены. Он был высок ростом, но чрезмерно худ и явно сильно измучен.
Янг хмурился и щурился, но не отводил взгляда. Лицо этот «нечистого» было совсем другим, не таким равнодушно-пустым, как у предыдущих особей. Оно казалось…наполненным. Он помнил все, что тайком выспрашивал про «нечистых» у знающих их людей. И теперь, воочию убедился в их правоте, рассмотрев этого явно сломленного мужчину в тусклом, сыром и дурно пахнущем склепе. Но даже не это взволновало его. Не его осмысленное, кроткое, чистое выражение и точно излучающее белый свет лицо. Было еще кое-что кроме. То, что Янг угадывал сразу и в чем не ошибался. Он всем телом чувствовал стоящую сейчас за спиною «нечистого» смерть, так, как часто ощущал ее рядом с самим собою, с самого детства, всегда.
Этот нелюдь готовился к смерти, и Янг с трепетом, пристально смотрел на него. Сам он в такие минуты всегда ощущал жуткий животный страх. И страстно молился про себя, прося дать ему еще: времени и здоровья. У него было все: богатство, и молодость, жизнь его была легка и терять ее не хотелось.
Но что же было у этого существа? Ничего. Ничего такого, за что можно было бы держаться.
Смотритель покосился на застывшего у клетки, с побледневшим, искаженным, точно в гримасе боли лицом, гостя.
-Может, вам выйти на воздух?
Янг очнулся от своих раздумий.
-Нет…. Скажите, что случилось с ним? - Янг указал на клетку. -Почему он… такой?
-Да он постоянно спит!
Смотритель, размахнувшись, резко ударил по решетке железным прутом, который все это время волок за собою по каменному полу. Янг вздрогнул от резкого звука, звонким эхом заметавшегося по стенам.
-Эй, очнись! - крикнул смотритель. -Ты вообще там живой?!
«Нечистый» проснулся. Янг щурясь, пытался разглядеть пленника в деталях, но затылок того растворялся в темноте, лишь серые волнистые кольца волос опускались на бледный лоб. Глаза его казались странно черными и глубокими. Он лишь скользнул по людям взглядом, а затем уставился в стену.
-Как тебя зовут? - Янг впервые обращался к «нечистому». Ответа, впрочем, он не дождался.
Смотритель, кинув быстрый взгляд на своего озадаченного покупателя, со злостью ударил прутом по металлической решетке, точно надеясь пробить ее и достать до тела.
-Отвечай!! Молчит… Уж как я его хлестал всю предыдущую неделю – все равно молчит. С молодых-то и взять нечего – они не обученные, а вот эти, пойманные уже взрослыми, они все что-то умеют. Но он так и не признался, -с ненавистью в голосе прошипел смотритель. -Но шкура его заживает быстро. Он скрывает знания. И, кажется мне, это что-то нехорошее для нас. Не берите его, господин Янг. Зная вашего покойного отца и всю вашу добрую семью, я…. не советую вам. Сдам кому-нибудь, никуда не денется. А даже если и умрет здесь – невелика потеря. Взгляните лучше на оставшихся…
Янг остановил смотрителя коротким жестом. Вдохнул спертый, теплый воздух подземелья.
-Нет, погодите…
-Что такое, господин Леман?
-Я его покупаю.
-Что ж… Как прикажете, воля ваша. – Смотритель равнодушно кивнул и затем прошипел, обращаясь к своему товару: – Считай, что тебе крепко повезло…. Я уже готов был запороть тебя до смерти, чертов ты гордец!
***
Дорога домой оказалась долгой. Янг все никак не мог согреться, кутался в мех и задумчиво молчал. Из-за налетевших туч сумерки сгустились раньше обычного. Вскоре повалил густой и липкий мокрый снег.
-Надеюсь, он не погубит нас по пути. От них всего можно ожидать, проклятое племя.... У вас столько работников и служанок, зачем он вам сдался?
Янг молчал. Он ощущал усталость и тоску. И не собирался вступать в унылую беседу. Филс быстро понял это и больше не проронил ни слова. В машине пахло углями, выделанной кожей и мокрой шерстью от его шубы. Но никакого звериного запаха не было, сколько бы Янг не принюхивался.
Никаких суеверных страхов он перед этим существом не испытывал. Он не верил в сверхъестественную силу этого племени. Сидящий позади них был тих и спокоен. Он не разговаривал, не вздыхал, вообще никак не проявлял себя. Точно они везли с собой не живое тело, а мешок сухой картофельной ботвы.
Это было странное ощущение. Он купил равного себе человека, эта мысль не покидала Лемана. Постыдное и одновременно щекотливое чувство. Его самого могли бы так же продать, или Викторию, ведь могли бы, родись они от «нечистой» женщины… Янг видел чернокожих рабов и рабынь, привезенных богатыми путешественниками из-за моря. Это были настоящие люди. И они были куда менее похожи на представителей его благородного народа, чем этот тихий и смиренный белокожий зверь.
Мысли вертелись в его голове вихрем, обрывочные, короткие, его клонило в сон от усталости. Он нарушил запрет матери, он везет в их дом потомка дьявола. Для чего он его купил? Из прихоти, - ответил Янг сам себе, точно пытаясь оправдаться. От скуки. Мне просто стало интересно. И еще из жалости. Мне не хотелось, чтобы он умирал. Я вообще не выношу даже ее упоминания и очень боюсь смерти.
На одном из поворотов машина крепко увязла в снегу. Филс боролся за их свободу, мотор ревел, но толку было мало.
Сумерки давно уже перешли в глухую и темную ночь. Окруженные лесными стенами, они словно находились в западне. Металлические округлые части машины тускло поблескивали в темноте и отдавали тепло. Леман и Филс, щелкая дверными задвижками, вышли на дорогу.
-Я знаю. Ты говорил мне, что погода не для прогулок. Я тебя не виню, - успокоил старика Янг, -Скажи, у нас есть с собой лопата?
-Есть, господин, - ответил Филс.
Янг зажег светильник и решил пройтись вперед, чтобы убедиться в том, что они смогут проехать дальше. Снег чавкал и хрустел под его ногами. Левой рукой он удерживал на плечах ставшую тяжелой шубу, а правой - масляный светильник, сделанный из стекла и металла. Свет падал совсем недалеко, толком все-равно ничего не было видно. Он долго всматривался в темную, тихую даль, но видел лишь узкую, бледную ленту дороги, окаймленную чернотой густого старого леса. Пару раз ему показалось – что-то мелькает перед ним, не так далеко. Но снег летел прямо в лицо, сырой и липкий, норовил залепить глаза. Янг вспомнил о волках и поспешил вернуться.
Мотор в машине глухо шумел, а канавка, в которой они застряли, была уже почти расчищена. Филс заставил «нечистого» копать снег и тот справлялся с этим делом быстро. Руки у него были сильные, ноги – длинные и ростом он был действительно высок. Длинная рубаха, схваченная на поясе ремнем, болталась на поджаром теле, волосы падали ему на лицо, прикрывая глаза и рот, и он не убирал их, продолжая трудиться. Янг пристально рассматривал его, до тех пор, пока случайно не заметил на снегу следы босых человеческих ступней – это было странно. Подойдя ближе и осветив землю, увидел, что ноги «нечистого» - в крови. Тот был бос и изрезал себе ступни об острые заледеневшие края.
***
В большом, просторном доме, в несколько этажей, было тепло и тихо. Янг улыбнулся, войдя в жарко натопленную, чистую, большую комнату, сбросил мокрый мех на пол, поближе к камину. Поленья в очаге тихо потрескивали, отдавая свой теплый, смолистый аромат.
Он приблизился к окну. За высоким, обрамленным тяжелыми шторами стеклом было черно. Лишь только белые мокрые хлопья снега, гонимые ветром, с размаху впечатывались в стекло. Тьма и холод вокруг. Но уже безопасно и спокойно. Он был дома.
Леман отдал приказ подавать в библиотеке чай. И тут же Филс, громыхая подбитыми гвоздями сапогами, привел в гостиную единственную сделанную на сегодняшнем рынке покупку. Янг ждал их. Он склонил голову набок, с нескрываемым любопытством рассматривая вошедшего мужчину. Он не знал ни его имени, ни разу еще не слышал голоса этого странного существа. Верил ли Янг в то, что перед ним стоит не человек, а нечто другое? Он и сам не отдавал себе в этом отчета. Его пробирало лишь жгучее любопытство, тянущееся родом из детства, как неутоленное мальчишеское желание иметь что-то недоступное, запретное и опасное.
-Подойди поближе, - потребовал Янг, едва управляющий, оглядываясь и неодобрительно качая головой, скрылся за дверью.
«Нечистый» приблизился к камину, бесшумно ступая босыми ногами по блестящему, теплому начищенному паркету. Он был высок, строен, очень спокоен и послушен, как автомат. И, кажется, довольно интересен собой внешне, что было бы виднее, если бы не спутанные, прикрывающие лицо волосы и опущенная вниз голова.
Леман находился на своей территории и нисколько не опасался его, оставшись наедине. Ему хотелось заглянуть ему в лицо, увидеть глаза, но «нечистый» смотрел строго в пол и не поднимал своего взгляда.
-Меня зовут Янг Леман. Я хозяин этого дома и, стало быть, твой хозяин тоже. Скажу тебе честно – я не рабовладелец и ни разу им не был, как и мой отец. Я нанимаю людей для работы, и они служат мне по доброй воле. Даже не знаю, что именно подвигло меня сегодня на такой странный шаг. Но дело сделано и теперь ты здесь. Мой управляющий обеспечит тебя всем необходимым, одеждой и прочим… можешь обращаться к нему по любому вопросу.Ты нуждаешься в лечении или чем-то еще?
«Нечистый» лишь качнул головой, давая понять, что ему ничего не нужно. Янг хмыкнул про себя, проскользнула мысль о том – а в порядке ли у этой особи голова? Может, тронулся давно от всего пережитого, и теперь перед камином в его особняке стоит пустая оболочка, тело, способное выполнять лишь определенный набор несложных функций? Но ведь его лицо, там, в камере…, освещенное мыслью изнутри, точно светом – оно не могло померещиться ему.
-Посмотри на меня. – потребовал Янг. -Если ты того не заслужишь, я никогда не буду ни пытать, ни мучить тебя, хотя, я так полагаю, ты привык видеть в людях иное. Но я не для этого выкупил тебя. Тебе действительно незачем бояться меня.
-Я не боюсь вас, - произнес «нечистый», поднимая свою голову и затем - темный, глубокий взгляд.
От его голоса Янга продрал озноб. Голос этого существа прошелестел, точно ветер в кронах, тихо, но почти осязательно. Но взгляд его темных глаз был спокойным и кротким. А в лице таилось все то же, замеченное Янгом еще в катакомбах, скрытое тот всех знание, и господин Леман понял, что не ошибся. Он пристально, с жадным любопытством уставился в это лицо. Оно было бледное, точно выточенное из полупрозрачного дымчатого оникса, неподвижное, тонкое. С размашистой, темной линией бровей и аккуратным, строгим носом. Темная щетина покрывала его подбородок, острые от худобы углы нижней челюсти и немного шею. «Нечистый» стоял, замерев, как статуя. Он был настолько спокоен, что это казалось подозрительным.
Любопытство – враг мой, - думал Янг, тревожась из-за собственных обострившихся чувств. Я, должно быть, спятил, если решил приволочь домой такое… Невероятно. Ведь внешне он такой…человек и вместе с тем – нет. Будто какая-то часть его связана с потусторонним миром, который закрыт для нас, но распахнут для них.
Кисти рук его были покрыты буграми синих вен, ногти обломаны, босые стопы – красны и грязны. Все прочее в нем скрывала старая, покрытая пятнами, слишком холодная для зимы одежда.
И где же этот характерный признак, выдающий с потрохами их племя? Янг, не произнося ни слова, приблизился к нему, почти вплотную, поднял свою правую руку и опустил ее на чужую голову. «Нечистый» не пошевелился, а хозяин довольно быстро одернул назад свою ладонь. Его передернуло от сильного, глубокого чувства из смеси страха и отвращения. Под волнистыми, жесткими волосами по обеим сторонам головы этого, казалось, человека, прощупывалось два твердых, будто каменных выступа, сужающихся кверху.
-Ну что ж… я этим ясно, - проговорил Янг, потирая правую руку о рукав. –А теперь, будь добр, разденься,- потребовал он.
В глазах «нечистого» промелькнуло недоумение. Это была первая эмоция, слетевшая с его «каменного» лица с тех пор, как Леман увидел его. Но человечность в Янге с самого утра сражалась со стыдом и жгучим желанием видеть и знать. Он решил на время заглушить человечность и дойти до конца, раз уж начал.
-Я всего лишь хочу взглянуть на тебя.
«Нечистый» на долю секунды прикрыл глаза, точно борясь с самим собой. Его шея едва заметно дернулась. Это был уже довольно взрослый мужчина. Прошедший, очевидно, через многое, покорный, смирившийся. И Янг слегка склонил голову набок, ожидая подчинения. Он привык получать желаемое. И ему снова подчинились.
Обнаженное тело было крепким, стройным, явно сильным и выносливым. И, вместе с тем, изящным. Длинные ноги и руки, тонкая поясница, прямая спина и гордо посаженная голова в копне серых спутанных волос, падающих на лицо и шею. Ничего «ненормального» и «неправильного» Янг в нем не рассмотрел. За исключением того, что тело было изранено. Кожа на спине и груди – в сетке тонких шрамов, заживающих рваных ран и ссадин. Сбитые локти и колени, старые следы от ожогов и обморожений. Янг рассматривал чужое тело, точно карту мира. Десять лет рабства отпечатались внутри и снаружи этого существа. Средневековье какое-то…в наше-то время… «Нечистый» и сейчас смотрел - вперед, мимо хозяина. Спокойный, равнодушный ко всему и прежде всего - к себе самому.
Лемана пробирала внутренняя щекотка. Он медленно ходил по за ним кругами, точно подле рождественской елки. Он сегодня купил…человека. Во времена его молодости отца это было еще нормой – но сейчас такие действия уже практически вне закона. Парламентарии все тянут, не хотят брать на себя ответственность и ждут, пока первой в защиту рогатого народа выступит какая-нибудь другая, близлежащая страна. Но закон, дающий эти жителям гор свободу, в любом случае будет принят, годом раньше, или годом позже, разницы это не имеет.
-Можешь одеваться.
«Нечистый» наклонился и быстро подобрал с пола сброшенную одежду.
-Ты образован? – снова начал допрашивать его Янг, едва тот затянул свой брючный ремень .
-Да.
-Умеешь ухаживать за лошадьми, косить траву, рубить дрова, класть кирпич, рыть колодцы, тесать камень?
-Да.
-И это тоже… Твой прежний хозяин не будет тебя искать? По-моему, он крупно прогадал, что продал тебя.
-Он уже не с нами, - «нечистый», коротко взглянув на Янга, вскинул свой указательный палец вверх, очевидно, имея в виду небо.
-Ясно. – Янг улыбнулся этому жесту. –Пусть так. Но мы-то с тобой здесь. А на земле у нас немало дел, - продолжил он. –Послушай меня сейчас внимательно, ибо я скажу это лишь раз. Будет очень хорошо, если ты окажешься для меня хорошим помощником. Бежать тебе незачем…, повторюсь, я – не жестокий и не злой человек. Но я все же сообщу тебе, вдруг ты сам не понял - что вокруг нас густой лес. В нем живут хищные звери. Вокруг нас озера, покрытые тонким льдом. И еще болота. В них лучше не соваться. И это не просто земля. Это мой лес. Мои болота, мои озера и мои холмы. А дальше начинаются земли чужие. И для вас здесь нет места.
-Вам не стоит беспокоиться о том, что я сбегу, - тихо ответил тот. –Моя жизнь в ваших руках. И стоит она ровно столько, сколько вы заплатили за нее.
***
Комната показалась ему этим вечером нежилой. Слишком тихо, холодно и пусто было вокруг. Янг, сидя на постели, протянул руку и усилил подачу топлива в газовый рожок, но лучше от этого не стало. Желтый свет колебался от сквозняков, дующих через оконные ставни, по потолку и стенам бродили серые тени, и было ощущение, что он все еще находится в катакомбах.
-Что это был за ответ? Дерзость? Гордость? Теперь стало понятнее, отчего его спина исполосована на ремни. Он, видимо, знает себе цену и презирает весь человеческий род.
Янг никогда не сомневался в правильности своих поступков и адекватности своих желаний. До этого дня. Ему было слегка не по себе и постель, в которой он сидел, не грела его. Зачем он купил и привез в свой дом это существо? Что еще за блажь скучающего барина? Молодой хозяин уныло вдохнул и улегся на бок, прикрыв свои, вечно замерзающие на сквозняке ноги шерстяным клетчатым одеялом.
Ему не спалось. Комната наполнилась неслышимыми прежде звуками. Слабый треск горящего пламени, вой ветра за окном, легкий перезвон тонких стекол в деревянных рамах и слабый шорох в стенах. В доме опять завелись мыши.
Во время болезни он ничего подобного не слышал. Лишь только собственный, сотрясающий стены, надрывный кашель. Сейчас дышалось ему легко. Он прикоснулся рукой к своей груди. Сердце билось часто и сильно.
-Не притащил ли я часом в дом свою собственную смерть? - с улыбкой подумал он. – Не прикончит ли меня этот «зверь»? В отместку за все то, что сотворили с ним люди, за все те боли и унижения, которые он пережил. Сколько же раз его били, пытаясь добиться ответов? Есть хотя бы что-то такое, чего он по-настоящему боится?
Так я добавил ему иную боль. – Янг резко распахнул глаза. Уставился в серую стену напротив. – Я унизил его. Неудовлетворенное детское любопытство взяло надо мною верх. Мне хотелось рассмотреть его тело, и я это сделал. Но я имел право сделать это, ведь я его купил, не так ли?
***
-Я считаю, что он сбежит при первой же возможности. Вы даете ему свободу передвижения слишком рано.
Янг, сидя на кровати, не торопясь и застегивая на своей рубашке мелкие пуговки, усмехнулся.
-Пусть, если так. Не могу же я посадить его на цепь. Если он и сбежит, то в любом случае, мы быстро об этом узнаем. Пустим по следу собак...
-Хотел бы я принять участие в такой охоте.
-А ты довольно кровожаден, старина.
-Так мой отец был охотник. Стрелял уток, волков и лисиц.
-Вот как…, - Янг задумчиво уставился в окно. -Мы не будем торопить события. Я хочу понаблюдать за ним. Возьму его с собой на лесопилку. Толку там от него будет гораздо больше, чем в доме.
-Да, это точно, -ухмыльнулся управляющий. -Все служанки вчера забились по углам как мыши, едва только прознали про то, кого вы изволили привезти домой. Если уж не то пошло – они просто разбегутся и вам придется стирать себе рубашки самому.
Дорога петляла в снегах, среди могучих сосен, узкая, неровная, больше похожая на темный тоннель. Грязно-серые облака висели так низко, что того и гляди – прорвутся о макушки деревьев. На чадящей, фыркающей машине они продвигались в самую глубь темного леса. Черный дымок клубами вылетал из высокой, закопчённой трубы и растворялся в сыром промозглом воздухе.
-Я вчера забыл кое о чем тебя спросить. Как твое имя? – спросил «нечистого» Янг.
Тот не ответил.
Сидя по правую руку от своего хозяина, он смотрел на дорогу, руки его лежали на коленях. Спина – все так же прямая, лицо – застывшая маска.
-Я знаю… - Янг двинул обтянутый кожей руль в сторону, уворачиваясь от сломанной снежным сугробом и упавшей на дорогу сосны. Их, всех троих, качнуло налево, к стенке машины. –У вас…. вашего народа, имя имеет сакральное значение. В ваших именах зашифрованы ваши судьбы и ремесла, которыми вы владеете. Но люди ведь должны как-то обращаться к тебе, не так ли?
-Можете назвать меня сами, -тихо отозвался тот.
Янг покачал головой.
-Это будет не совсем правильно. Ведь каждому от рождения дается имя. И человек, как правило, ни разу не меняет его на протяжении жизни.
-У меня было много имен.
-После того как ты попал в рабство к людям?
-Да, после этого.
-А сколько лет тебе было?
-Годы жизни мы исчисляем по-другому. Мне сложно будет объяснить вам.
-Хм… - Янг удивленно покосился на него. -Но ты…. – он задумался, -Ты был моложе, или старше, чем я сейчас?
-Я был моложе.
-И как ты попал к людям?
«Нечистый» не ответил и на этот вопрос. Янг окидывал его взглядом в ответ на молчание. «Каменный» профиль светился на фоне мелькающих за окошком темных стволов и веток. Лицо и волосы его сегодня были чистыми, и теперь он был тепло одет. Филс позаботился об этом.
-Вас завоевали, не так ли? – сказал Янг. -Взяли штурмом. Весь ваш город, запрятанный высоко в горах разобрали по камню и вывели жителей вниз, продали в рабство ваших детей и жен. Ваши семьи навсегда разлучились… Но вы не сдаетесь. Вы владеете удивительными древними знаниями и разнообразными умениями, которые передавали из поколения в поколение. И большую часть этих знаний вы унесли с собой в преисподнюю…. откуда и произошли.
-Выпороть его. Тогда он расскажет все, - пробормотал Филс, сидящий позади Янга.
Для безопасности преданный старик держал на своих коленях заряженный пистолет и не сводил с «нечистого» глаз.
-Филс, ну вот мы-то не дикари, - усмехнулся Леман. -Сколько можно говорить об одном и том же?
-А Маркуса, сына кузнеца, помнится, чуть насмерть не запороли прошлым летом.
-Так он подстерег в лесу и напал на дочку аптекаря! – с нажимом в голосе возразил Янг. -А что, если бы это была твоя дочка, Филс? Как прикажешь тогда поступить? Или ты решил защитить насильника?
-Конечно нет! Но все-таки…
-Даром, что ему было всего семнадцать. Нужно было сдать его властям. И все дела. Но как тогда было донести до остальных, что любое преступление наказуемо? Да и не наказали бы его в тюрьме толком. А так – он получил хороший урок и теперь ведет себя как самый благовоспитанный отрок. – Янг усмехнулся. –Жаль только что окосел слегка… Но мы не наказываем людей просто так, Филс.
Машина качалась на снежных кочках. Янг, крепко держа руль, втянул носом сырой густой воздух. В машине пахло кожей от сидений, углями, дымом, мокрой хвоей. Ему нравился этот запах, он успокаивал и вселял в него уверенность.
-Я знаю, что ваш народ невероятно вынослив. Почему вы так стойко переносите пытки?
«Нечистый» помолчал немого, раздумывая, а затем все же ответил:
-Мы умеем ограничивать боль. Загоняем ее в саму глубину тела и там подавляем. И тогда можем ощущать лишь потерю. Крови, ногтей, ушей, конечностей… Но боли при этом нет. Человек, такой как вы, не может этому научиться, - добавил он.
-Почему мы не можем этому научиться? Разве у вас есть какие-то другие органы или чувства? Этого я не понимаю.
Филс позади только присвистнул.
-Значит, вы можете пережить любую боль? Даже потерю рук и ног? Настолько хорошо повелеваете собственным телом и умираете лишь от серьезных ран и потери крови. Но тогда почему вы все-таки сдавались и раскрывали ваши секреты? Ведь есть все-таки способ заставить вас говорить?
Вопрос был хорошим. Янг, держась за руль, повернув лицо и заметил, как дрогнули веки у «нечистого» Теперь тот смотрел не на дорогу перед собой, а на свои, лежащие на коленях, обветренные руки.
-Матери не могут молчать…., - пробормотал он совсем тихо. -Ведь мы, как и все живые существа, способны ощущать сильнейшую душевную боль. Женщинам было можно….не молчать. Мы понимали этих женщин. Когда пыткам подвергали их маленьких детей, они рассказывали все, что знали, и мы прощали им каждое сказанное слово.
Янг почувствовал тошноту, отвернулся, нахмурился и уставился на дорогу. Впереди был один лишь заснеженный темный, стоящий стеною лес.
-Черт побери, как трогательно, - проворчал сидящий сзади управляющий. -Что-то я за сорок лет жизни ни разу не слышал о таких зверствах, как-то пытки детей и женщин. Не бывало такого.
-Этого не происходило в ваших городах, - возразил «нечистый». -Там властвует ваш милосердный к нам закон. Но у нас, в горных городах, такое случалось. Это делали «охотники», так они себя называют. Им нужны только наши секреты и знания. Они всегда охотились именно за этим, а не за «живым» товаром.
Леман призадумался, слушая его. Речь «нечистого» звучала гладко, мягко. Точно неторопливое журчание ручья. Все это было неспроста. Хмурясь, он дивился про себя правильности и чистоте его голоса и речи. Внутреннее тревожное ощущение, что рядом с ним находится равный ему человек, а то и превосходящий его по интеллекту, не покидало Янга.
-Но… а как же ваша способность терпеть? – вставил свой вопрос Леман.
-Маленькие дети не могут уметь того, что умеет взрослый. Всему, что мы знаем, нужно учиться. Для этого нужно время. И те, кто не умел…
-Я понял, не продолжай. – Янг сжал руками руль. - И поэтому вы больше не рожаете детей. Их некому учить. Никто не может передать сакральные знания вашим детям и они, взрослея, становятся бессловесными человеческими рабами, но не являются носителями вашего коллективного ума. Суть вашей культуры почти утрачена…
Сказав это, Янг почувствовал, что у него под тонкой кожей перчаток, взмокли ладони. Мысли вертелись в его голове вихрем. Но произнес он лишь одно:
-Нет, я бы никогда не допустил такого варварства! Даже если бы мне, или кому-то там еще, до смерти понадобилось услышать то, что вы там скрываете. Рецепты бессмертия, вечной молодости, или же просто ваши умения и имена. Мне это не интересно, черт бы вас побрал, - пробормотал он. -Господи, да и что такого вы можете знать, чего не знаем мы?! Посмотри вот на эту машину, которой я управляю. Разве ты можешь знать, как она устроена? Что вы можете понимать в науках: астрономии, математике, химии, физике? Вы отстали от нас в развитии на сотню лет. Ваши каменные города – это же варварские поселения диких племен! Я не верю, что вы обладаете особым знанием, все это – сказки! Сочиненные браконьерами для тех глупцов, кто желает купить вас в виде живого товара и получить нечто большее! Все это – обман. Дурная слава, которая погубила ваш народ.
Янг замолчал, переводя дыхание. Глубоко в груди у него слабо закололо. Досада на себя самого и растревоженные чувства вывели его из равновесия. Он никогда не был черствым человеком, напротив, отец очень часто упрекал его за излишне живое воображение и чрезмерную доброту. И сейчас Янг четко слышал за своей спиной его голос:
«Всем воздается по заслугам. Это закон жизни, сынок. И, если добрый человек пострадал, не печалься о нем. Помоги ему, чем сможешь и иди своей дорогой. Не твое это дело – утешать страждущих. Для этого есть монастыри и церкви. А мы – живем законами и живы благодаря законам. Справедливость в мире хоть и есть, но в человеческом обществе она, как продажная девка, льнет к богатым и находится на стороне сильных, разнузданностью своей прикрывая их интересы. Так что будь сильным. И тогда ты сможешь быть милосердным».
Он старался быть сильным. Видит Бог, он всегда стремился к этому.
-Мое имя Рэйнер, -неожиданно нарушил тишину «нечистый». – Так назвали меня мои родители. Мое имя означает - «образ, дар, эталон, учитель».
-Рэйнер. -Тихо повторил Янг. –Как много значений имеет твое имя! И ты успел заслужить их все в таком юном возрасте?
-Вот оно как! –с издевкой в голосе воскликнул с заднего сидения Филс. –Смотрите-ка, он разговорился! Ну, а теперь давай, выкладывай секрет вечной молодости. Я готов записывать.
-Погоди ерничать, Филс. И так… Рэйнер. Раз ты открыл его нам, значит, ты хочешь называться своим истинным именем? –спросил Янг.
-Да.
-Это странно. Но почему ты это сделал именно сейчас?
-Потому что вы не пытались узнать его, применяя силу.
-И ты…настолько доверчив? Только лишь потому, что я обещал не бить и не пытать тебя, ты рассказал мне то, что скрывал долгие годы? А что, если бы я сейчас привез тебя на лесопилку и подставил под железный вертящийся диск твои руки или колени?
-Тогда я бы тоже признался.
-Хорошая идея, господин Янг, - мрачно пробормотал управляющий. -Мне не пришло бы такое в голову.
-Филс, ты меня иногда так удивляешь!
-Но вы-то гораздо умнее меня, господин Леман. Вы же знаете, я во всем поддерживаю вас.
Янг рассмеялся, смотря на дорогу. Старик, сидящий за его спиною с пистолетом в руке, тоже улыбался.
Лесопилка Янга молчала. Не было слышно ни человеческих голосов, ни визга пилы, ни грохота натяжительных ремней. Непривычная для этого места, лесная, туманная и влажная тишина, окутала крытое широкой и высокой крышей, лишенное стен строение.
Крыша держалась на пяти высоких, прочных каменных колоннах. Огромная паровая машина стояла по центру – как идол. Это и был гигантский железный живой бог, приводившей в движение круглые большие, зубастые пилы. Позади сооружения темнел широкий водоем, по которому срубленные в лесу стволы доставляли к месту обработки. Снег вокруг лесопилки был вытоптан и вся почва была припорошена свежими опилками. Никого из людей не было видно.
Едва машина остановилась, как Янг, выскочил из-за руля, и быстрым шагом направился под навес.
-Что-то произошло…сейчас Ирвинг Вонг получит, бездельник, - бормотал про себя Филс глуша мотор. -Да чтобы среди бела дня остановились работы, такого в жизнь не бывало. Эй ты! – крикнул он. -Рэйнер, или как там тебя зовут? Подойди-ка сейчас ко мне.
«Нечистый», стоя у машины, осматривался по сторонам. Услышав приказ, он обошел ее и приблизился к управляющему.
Одежда не новая, но чистая, сидела на нем ладно. Длинная темно-зеленая шерстяная куртка облегала широкие плечи и болталась на тонкой пояснице «нечистого». Он прихватил ее своим ремнем – единственным имуществом, оставшимся у него от прежней жизни.
Филс пристально смотрел и отчаянно не доверял ему. Управляющий был хороший исполнитель, понимающий, ценящий свое место. Он был не из тех, кто спорит и сомневается в приказах, но все же теперь он служил сыну… человеку достаточно молодому. В чем-то Янг был еще неопытен, а по причине своего здоровья он не так много бывал в обществе и мог чего-то не понимать. «Нечистый», этот рогатый родственник самого дьявола переночевал с ними под одной крышей. Отец Янга, старый господин, никогда бы не допустил подобного. Он бы даже не стал связываться с проклятым племенем.
В грудь Рэйнера ткнулся пистолет. Филс подошел к нему вплотную и сурово посмотрел в чужие красно- коричневые, блестящие зрачки. Смотреть ему приходилось снизу вверх, но от этого его сухое, острое лицо делалось еще более раздраженным и решительным.
-А теперь слушай сюда, отродье сатаны. Мой господин еще молод, и как все молодые люди, он любопытен. Но я вот, к счастью, другой. Я многое повидал, и вашего племени тоже. Вы травили наши колодцы и воровали наших детей и женщин. Об этом ты сегодня ему рассказать забыл. А так же, о том, что вы побили немало нашего народу. Все эти твои жалостливые истории, твои басни и признания – сказки для детей. Поэтому, если хочешь остаться жив - не разговаривай с ним! Служи молча и будь покорным. Иначе…. – он указал глазами на пистолет. -Эта штука запросто вынесет твои собачьи мозги на снег. Тебе здесь не место и любой твой шаг будет отслежен…
-Господин Филс, в котле нужно сбросить давление.
Рэйнер, опираясь спиной о холодный металл блестящей машины, сдвинув брови, пристально смотрел мимо управляющего, под навес.
Управляющий замер на долю секунды, недоуменно таращась в спокойное лицо чужака, а затем резко обернулся и бросился к котлу, к этой гигантской раскаленной металлической бочке, покрытой ободами и заклепками.
Пар вышел мощной струей, резким, высоким и пронзительным свистом огласив всю округу, так что даже птицы испугано крича, черной стаей сорвались с макушек деревьев. Через несколько секунд на этот звук прибежал Леман. Руки и серый сюртук его были в алой, свежей крови, а лицо - бледным и перепуганным.
-Какого черта котел оставили без присмотра! – в бешенстве закричал он, оборачиваясь к служащим. -Вы что, все разом выжили из ума?! Как такое возможно! Все, как стадо, сбежались смотреть на зарезанного, будто никогда в жизни не видели мяса! Я уволю вас всех в чертовой матери, и тогда проваливайте с вашими семьями куда хотите! Быстро все вернулись за работу! Сейчас же!!!
Рабочие поспешно кинулись к своим брошенным местам. Ремни натянулись и загудели, а пилы снова завизжали. Молодые работницы, одетые в удобные, широкие штаны, снова начали собирать в корзины горы насыпавшихся за утро опилок.
-Кто-то из рабочих погиб?
-Одного из новеньких затянуло за одежду, - Янг, тяжело дыша, наклонился и зачерпнув снега, принялся стирать с себя чужую кровь. -Не помню, как зовут. Руку ему прихватило и плечо. Всего пол часа назад. Но, кажется, он выживет. За доктором уже послали, но теперь езжай ты, Филс. Давай, вези Оллсопа сюда поскорее.
-Хорошо, господин Янг, - спохватился управляющий. -Я привезу его и потом доставлю вас домой.
-Я заночую здесь. Нужно распорядиться, чтобы все привели в порядок до моего отъезда в столицу. Ирвинга нигде нет, убежал он что ли со страху? Так они здесь все загубят. Что за люди? – разочарованно сокрушался Леман. -Разве можно положиться на таких работников? Если бы не твоя внимательность, котел бы взорвался, вот тогда бы была потеха, до столицы бы грохот долетел….
Филс бросил взгляд на «нечистого». Тот по прежнему стоял у машины и равнодушно смотрел в сторону озера.
-Это не моя заслуга, - пробормотал управляющий. И кивком головы указал на нового работника.
-Вот значит как. – Янг склонил голову набок. Спиною он устало прислонился к каменному столбу. С его покрасневших от холода рук капала и тут же впитывалась в снег талая розовая вода. – Ну и денек выдался…. И что, он, стоя там, действительно заметил неполадки с котлом прежде тебя?
Управляющий это подтвердил.
-Он очень внимателен и явно себе на уме. Я бы следил за ним и настращал на вашем месте как можно сильнее. Плохо, что вы не удосужились расспросить о нем подробнее, господин Янг. Вы же видите, что он явно не простой работяга. Есть в нем что-то странное и вызывающее.
-Поэтому я и взял его. Я всегда любил сложные механизмы. На деле – стоит только разобраться, как ими управлять и тогда они полностью подчиняются тебе. Я рад, что он здесь, видишь, как он нам пригодился? – Янг усмехнулся. –Давай, уже, поторопись, езжай за доктором. У нас много дел сегодня, а у меня совсем нет времени. Вечером в трактире я проведу собрание. И, будь добр, найди Ирвинга, этого лысого черта. Если он не появится передо мною в ближайшие десять минут, он потеряет свое место.
2.
Сестра была беременная третьим ребенком. Янг с недоумением смотрел на круто выпирающий живот Виктории и молчал, не находя слов.
-Ну что же ты? Обними меня хотя бы, брат, - сказала она.
Янг выполнил ее просьбу, осторожно сжав хрупкие, исхудавшие плечи и вдохнув запах ее волос. Знакомый, теплый.
-И когда вы успели?
-Ты о новом ребенке? – она засмеялась, отодвигаясь от него. -Он родится летом.
-Ты разве не устала? Твой предыдущий еще даже не встал на ножки.
-Няньки помогают мне. Об этом нечего беспокоиться. Надеюсь, на этот раз родится мальчик.
-Как знаешь. Теперь мне ясно, почему ты не приезжала домой так долго.
-Мой дом здесь, Янг. Рядом с мужем и детьми.
-Ну что…я рад. Что ты счастлива.
Она улыбнулась и пожала плечами. Солнечный свет сквозь голубую штору мягко обволакивал ее фигуру в длинном, светлом платье.
-Как и должно быть. Ведь я вышла замуж по любви. И я, конечно, буду не против, если мои дети унаследуют наш дом в лесу и производство. Но все-таки, мне хотелось бы, чтобы ты тоже обрел свое счастье и семью.
-Я думал, когда же ты это скажешь, - улыбнулся он.
-Тебя это обижает?
-Нет, нисколько.
-Хорошо, что ты приехал. Там, в поселке, общества нет и….
-Там есть общество. Вполне приемлемое для меня.
-Но здесь так много людей. Ты встретишься, познакомишься с кем-нибудь. Ты ведь приехал надолго?
-Думаешь, что какая-то барышня захочет уехать из столицы в наши болотистые глухие края? - задал Янг ответный вопрос. -Только если совсем…плохонькая. Бедная и некрасивая, которой нечего терять в жизни.
Виктория покачала головой.
-Янг! Ты очень сильно недооцениваешь себя…
Дверь в гостиную с треском распахнулась.
-А вот и мой дорогой зять!
Эдвард, широко шагая, внес себя в гостиную. Щедро источая спиртной и табачный дух, он крепко обнял Янга, сдавив ему шею.
-Ну здравствуй мой дорогой голубоглазый друг! – Завопил он. -Что-то ты исхудал и совсем забыл про нас с Викторией.
-А ведь действительно Янг… Ты изменился с лета.
-Со мною все в порядке. Я бы хотел выпить чаю. Очень устал с дороги.
-Я распоряжусь, - Виктория попыталась встать.
-Виктория, не двигайся! - потребовал ее муж. -Дом полон людей. Нечего тебе сто раз на день ходить на кухню. А глухих мы здесь не держим. -Эй, Эмили! Чаю сюда, живо!! – заорал он в приоткрытую дверь.
Затем Эдвард уставился на Янга так, словно видел его впервые.
-Каждый раз удивляюсь вашему семейному сходству. В темноте и перепутать можно! – он громко расхохотался своей шутке и, протянув руку, шлепнул зятя по плечу.
Физический контакт был, очевидно, очень важен для него. Как элемент проявления дружественности и хорошего расположения духа. Эдвард был рыжий иностранец и на местные нравы – ему было плевать с высоты своего почти двухметрового роста.
Брат и сестра переглянусь с улыбкой. Оба стройные, черноволосые, светлокожие и голубоглазые. Красота – от матери. Сдержанность и спокойствие – от отца.
Большой рыжий человек, сидящий напротив них, полез во внутренний карман своей жилетки и извлек толстую сигару.
-Тогда ждем чай. Эх, до ужина еще так долго…. Ну, Янг, дружище, рассказывай. Какими судьбами тебя с болот занесло в наши края?
Дом, узкий трёхэтажный дом на центральной городской улице и крохотный, обнесенный кирпичной стеной чахлый садик на заднем дворе. Это были владения Виктории.
Приходящие служанки, или же «помощницы по хозяйству», как их теперь принято было называть. Няньки для малышей. Уютные и чистые комнаты с хорошей, крепкой современной мебелью. Водопровод, канализация и газ, электрический желтый свет. Из узких окон видна улица с громыхающими по брусчатке конными повозками и машинами, а так же, соседние дома, такие же высокие и цветные.
Леман осматривался, вскинув лицо. Круглый солнечный диск бледным пятном пробивался сквозь плотные, высокие зимние облака. В воздухе висел осязаемый запах серы и дровяного дыма, на зданиях поблескивала изморось.
-Мы сейчас мало с кем видимся. Эдуард сильно занят в конторе. Я иногда встречаюсь с подругами, но тебе это будет скучно. Сюда, Янг, скорее же!
Они быстро перескочили через скользкую от наледи проезжую часть, увернувшись от блестящей бежевой, очень красивой, машины новой, невиданной прежде модели.
Янг проводил машину взглядом.
-Тогда с кем же ты хотела знакомить меня, если сама целыми днями просиживаешь дома?
-Я думала, может быть ты сам… проявишь интерес. Тот же клуб, библиотека, набережная, или ресторан.
-Ох, Виктория, ну кто же знакомится в ресторанах? Туда приходят чтобы поесть.
-Янг, пожалуйста, не говори как деревенщина.
Она уцепилась ему под руку и щебетала, перескакивая с темы на тему. Он поначалу тревожился за нее. Из-за толпы на улице, машин и лошадей. Но она была в этом мире как рыбка в воде. Глазела на витрины, болтала и ловко переступала своими ножками. Янг заметил, что юбка ее стала короче, были видны щиколотки. Да и у всех, увиденных им девушек и женщин, платья были именно такого фасона.
Он вздохнул, успокоился и предоставил ей возможность вести себя куда ей вздумается.
-Мода в этом году сделала такой рывок! - воскликнула Виктория, точно угадывая мысли брата. -Тебе нужен новый сюртук. И куртка. А еще плащ для весенних оттепелей. Ведь скоро весна, Янг, а ты выглядишь как будто только что вылез из дедушкиного сундука.
Брат кивал и поддерживал беседу, не вникая в ее смысл. Его сестра стала самой обычной женщиной. Больше он не видел в ней ничего того, что было в юности. Тогда он любовался ею, похожей на амазонку, легкой на подъем, сильной. И она никогда не имела привычки хватать его под руку и почти висеть на нем. Хотя…эта ее глупая обувь на каблуках, имеет смысл держаться за что-то. Если бы у меня была такая жена… я бы страшно скучал, - думал он. -Я так люблю сестру, единственного близкого мне человека. Но мне абсолютно не о чем говорить с нею. Кроме ее детей, кухни и моды. Она даже не спрашивает меня о нашем доме. Ей совсем не интересно, что там происходит. А что же там происходит? Янг улыбнулся себе. -Ничего. Ничего такого, о чем можно было бы рассказывать взахлеб. Не говорить же ему о лесе, полном мрачной, ароматной, пьянящей тишины? О заснеженной топи, спящей под ломким льдом, о снеге, бесшумно падающем всю ночь и залепляющем до середины окно, так что поутру свет, пробиваясь сквозь него, приобретает молочно-белый оттенок.
-Эуард рассказал мне, что ты хочешь открыть бумажное производство. И приехал затем, чтобы изучить это дело. Так ты настроен серьезно?
- Ты о чем-то спросила? – Янг точно очнулся. -Прости меня.
Виктория усмехнулась, смотря на него.
-Ты уверен, что бумажное предприятие стоящее? Тебе придется много потрудиться, ведь помощников у тебя нет, ты совсем один. Тебе будет сложно.
Он качнул головой, усмехнулся. Обсуждать свои дела с сестрой? А почему бы и нет?
-Да, так оно и будет. Но я уверен, что справлюсь. Виктория, сейчас я продаю доски, дрова и опилки. Это прибыльно, но все же… Я могу сделать больше и заниматься производством совсем другого уровня. Город растет и все больше нуждается в разного рода вещах. Бумага как раз то, что нужно всем, от детей, учащихся в школе, до стариков, переписывающих завещание четыре раза в год.. Я думаю, я готов вложиться в это дело. Но вначале, мне нужно все как следует изучить и вникнуть, все просчитать. Возможно, мне придется брать небольшую ссуду.
-Янг.. не хочешь ли уехать за границу? – с испугом спросила она. -Это же так далеко, это через океан…
Янг покачал головой.
-Не думаю, что это потребуется. Не волнуйся. Наши технологии идут в ногу со временем. Я изучу как следует производство, наведаюсь в сульфатную фабрику в качестве оптового покупателя и пожелаю осмотреть цех.
-Ты будешь шпионить? – изумилась она.
-Мне придется. А еще нужно будет нанять понимающих людей для налаживания производства, закупить оборудование. Как ты думаешь, отец одобрил бы мою затею? Я часто думаю о том, чтобы он сказал мне на это.
Виктория, держась за его локоть, посерьезнела и окинула брата пристальным взглядом.
-Ты идешь в ногу со временем. Я горжусь тобой. Отца нет с нами уже почти четыре года. Но будь он жив, думаю, он позволили бы тебе делать так, как ты считаешь нужным. Ведь он всегда доверял тебе.
Янг улыбнулся ей.
-Да, дорогая. Время летит так быстро. Еще четыре года назад все вокруг было иным. И мы сами были совсем другими.
***
В столице он все чаще чувствовал усталость. Суета, шум и резкие запахи городских улиц рассеивали его внимание. В груди болело и он довольно скоро ощутил смутную тревогу. Не нужно было сейчас уезжать, - думал он. -Дела на лесопилке идут неважно, а я прогуливаюсь по каменным улицам и глазею на пышные клетчатые юбки. И когда это в моду вошла такая яркая клетка? Может быть, стоит пошить себе такой жилет? Или хотя бы купить готовый. Какие перья…
Мимо прошла молодая особа. С крохотной собачкой, семенящей следом за широкой юбкой, подцепленная на узкий ремешок. На голове у дамы покоилась шляпка с длинными, узкими перьями, переливающимися всеми цветами радуги. Как у фазанов, что живут на лугу за лисьим холмом. Янг усмехнулся про себя. Нет, вывести из него деревню просто невозможно. Ему хотелось вернуться домой.
Что делается там, дома? Все ли в порядке? Леман, потягивая горько-сладкий кофе, щурился на городскую улицу и почти не видел того, что там происходило: ни машин, ни экипажей, ни прохожих. Мысленно он находился за много миль отсюда и старшая сестра в голубой шерстяной накидке, перебирающая рядом с ним толстые листы ресторанного меню, казалась ему нереальной – как сон. Довольно часто ему вспоминался странный, вопросительный взгляд, которым «нечистый» смотрел на него в тот день, в трактире. Леман, ближе к ночи, собрал всех работников лесопилки и грозно отругал. Затем он был вынужден зачитать им правила безопасности – в который уже раз. «Не допускать новеньких к работе без надзора. Ирвинг! Ты теперь будешь контролировать их работу лично! Еще одна такая осечка - и я засажу тебя за решетку!»
Ирвинг бледнел и трясся толстым, лежащим на коленях животом, божась, что больше ни разу он не допустит такой беды. У Ирвинга дома было одиннадцать детей, потому что жена его рожала каждый год. Девятеро из детей были девочки. Потеря места управляющего на лесопилке Лемана была для него равносильна самоубийству.
«Нечистого» Леман вывел под конец собрания. Толкнул несильно в спину, вынуждая того шагнуть вперед, чтобы люди хорошенько рассмотрели его. Янг внимательно следил за реакцией работников. Несколько молодых женщин испуганно охнули, остальные же смотрели с удивлением и любопытством на лицах.
«Он будет жить в поселке, и работать с вами», - объявил Янг. «Предупреждаю, что он – моя личная собственность. И когда я вернусь сюда снова, он должен быть в такой же форме и в таком же виде, что и сейчас. Если кому-то это не нравится, то говорите сразу». – Он выдержал паузу, окидывая взглядом деревянный, освещенный желтым светом, пропахший пивом и жареным беконом зал. Работники его молчали, все как один. Янг продолжил: «Я понимаю, что где-то еще сильны суеверия и древние страхи, но надеюсь, что на моей земле этим глупостям нет места. Я вас предупреждаю: за малейшее причиненное ему зло, любой из вас мигом освободит рабочее место на лесопилке».
Рэйнер смотрел на него, обернувшись через плечо. И выражение его лица было непонимающим и растерянным. Янг старался не встречаться с ним взглядом, ему было не по себе, что он оставляет его один на один с толпой рабочих. Будь тот простым человеком, так он быстро нашел бы здесь свое место, но нет…желтый свет от масляного светильника бликовал на кончиках темных, торчащих из волнистых волос рогов. И не человек, и до черта недотягивает. А люди…, они всегда остаются людьми.
Точно в подтверждение его слов из толпы послышался голос:
«Ну а что, если он причинит кому-то из нас вред? Что нам тогда делать, господин Леман? Мы живем тут все вместе, с детьми и женами. Дай Бог, его и пальцем никто не тронет. Ну а вдруг ему что-то взбредет в его рогатую голову? Как нам быть тогда?»
Янг спокойно выслушал одного из работников. Имени его он не вспомнил, хотя обычно знал всех в лицо и знал все их семьи. Но за прошедшую зиму, пока он болел и не выходил из дома, Ирвинг нанял несколько новых людей, переселенцев из соседнего городка. Видимо, этот был одним из новеньких.
«Если такое произойдет, то я буду разбираться с этим вопросом сам», - быстро ответил Леман. Затем он обратился к «нечистому». «Рэйнер, поговори с людьми, чтобы они не думали о тебе невесть что, и не боялись за своих хулиганистых отпрысков».
«Нечистый» спокойно и беспрекословно выполнил его указание. Говорил он сдержанно, негромко, в нескольких словах сообщив, откуда он родом, и где жил после того, как спустился с гор и чем занимался. Люди смотрели на него с изумлением, некоторые качали головами и перешептывались.
Янг перевел взгляд на меню и очнулся. Бумага. Плотная, лощеная, светло-коричневого цвета. Скорее всего, привезена из-за границы. Но делать такую здесь – вполне возможно. Он взял в руки меню и аккуратно отогнул край, проверяя листок на гибкость.
Виктория вскинула глаза и улыбнулась ему.
-Все-таки проголодался. Закажи бифштекс с жареной картошкой. Мой муж его здесь просто обожает.
Ужин в доме Виктории никогда не проходил тихо. Шум, в основном, производили дети, которые сидя на высоких деревянных стульчиках, громко плакали или смеялись, кидались предметами и едой. Детей обычно уводили в спальню после первой смены блюд. Затем начинал шуметь Эдуард. Хорошенько набравшись вина, он громко рассуждал и звенел посудой.
Кроме гостя, лица нового и редко посещающего их дом, цепляться больше было не кому. Эдуард почти совсем вытряс из зятя душу, но заметив, что брата клонит в сон, Виктория потребовала, чтобы тот отправился спать. Сама же осталась с мужем, любуясь рыжей бородой, кивая и выслушивая его реплики, пока тот набирался вином.
Чужое семейное счастье не мешало Леману и не вызывало зависти. Но прошел уже почти месяц. Янг вертелся с боку на бок и не мог уснуть. Дела его в столице были завершены. Пора было отправляться домой.
3.
Дорога была долгой. Но Янг всегда предпочитал машину поезду. В душном купе, в толпе людей и шуме железной дороги он за пару часов выбивался из сил. То ли дело – ехать за рулем самому. Дышать воздухом с полей и видеть вокруг себя просторы и покатый, задернутый дымкой горизонт.
Приближаясь к дому, он видел, как меняется местность. Относительная равнина сменилась невысокими каменными холмами, поросшими лесом. В низинах сверкали сине-серым льдом озера и болота. Снег почти сошел, но весна еще не наступила. В полях свистел ветер и от его порывов порыжелые прошлогодние травы гнулись к земле.
Дорога была насыпная. Твердая, в мелких лужицах. Грязь из-под колес летела в разные стороны, залепляла стекла, и Янгу приходилось останавливаться для того, чтобы протирать их.
Под конец пути он устал. Вспотел и замерз в своем модном, купленном в городе за большие деньги, новом сюртуке. Уголки белой рубашки накололи ему шею.
Увиденный наконец, деревянный указатель, к городу Н, к тому, где у стен старой крепости находился большой рынок, вызвал облегчение. Путь Лемана пролегал мимо города и до его затерянного в лесах поместья, оставалась еще пара часов пути.
Уже вечерело, когда из-за туч внезапно показалось ярко-красное солнце. Оно быстро мелькнуло в небе и тут же скрылось, садясь за макушки сосен. Весна, - с радостью в душе подумал Янг. -Я возвращаюсь домой, когда наступила весна. Мысленно он принялся планировать дела на ближайшую неделю. Наведаться на лесопилку – завтра, с утра. Ну а дальше – заняться полями. Пусть их и немного, но они требуют обработки, да и полученный осенью урожай ушел почти подчистую, зерно и овощи ему придется докупать, а весной это совсем невыгодно. Значит, сажать в этом году придется больше.
Солнце яркой вспышкой озарило салон его машины. Поначалу Леману показалось, что произошел взрыв, и он даже испугался, тряхнув от неожиданности своей темноволосой головой. Но это был лишь отблеск на льду от заходящего за горизонт яркого солнца.
Сверкало его болото. Затаившееся и тихое этим днем. Растаявший во время оттепели снег за ночь снова замерз и превратился в свежий, гладкий лед. Вся поверхность болота была покрыта бликующей гладью красно-оранжевого, теплого цвета, а тени от редких сохранившихся кое-где деревьев рисовали длинные на этой палитре причудливые ажурные узоры.
Янг остановил машину на дороге и не без труда выбрался из нее. Устало потирая шею затянутой в кожаную перчатку рукой, он с восхищением смотрел на открывающийся перед ним вид. В воздухе пахло приближающимся теплом и далеким морским берегом.
Улыбнувшись своим мыслям, он спустился с дороги вниз, расслабленно прошелся вдоль кромки льда, сминая сапогами хрусткие сухие стебли. Заходящее солнце грело ему плечо и спину. Как же хорошо было вернуться домой! Понимать, что ходишь по своей собственной земле и можешь снова делать все, что захочешь. Ни за что он не хотел бы снова вернуться в столицу. Годы, проведенные им в университете, были не самыми плохими, - Янг усмехнулся. –Иногда бывало даже очень весело. Но теперь…окружающая его природа и свобода, делали его куда более счастливым человеком, чем наличие модного фрака, самой дорогой машины и членства в престижном клубе. Так, наверное, становятся стариками? – думал он. –Хотя…к черту такие мысли. Я еще слишком молод. И уж тем более я не обязан становиться подобием Эдуарда. Там и без меня хватает таких типов. Боже…да за что же она так сильно любит его?
Внезапно Леман заметил движение на болоте и остановился. Довольно близко к нему, из низкого, хилого подлеска выскочил на лед, отбрасывая длинную, серую тень, крупный волк. Впереди бежала косуля. Почти прозрачная, тонконогая, светлая. Цветом она сливалась со льдом и выдавала ее только длинная, искривленная долгими лучами тень.
Янг замер на месте. Но волк уже заметил его. Остановился, шевеля носом и втягивая воздух. Он учуял запах человека и гарь, источаемую его железной техникой. Волк был умен и, понимая, что не стоит связываться с человеком, прекратил охоту, трусцой вернувшись обратно в лес.
Янг вздохнул, сцепил за спиной руки и беззаботно подставил лицо солнцу. Спасенная косуля неловко ковыляла, скользя по льду, уходя все дальше в задернутую пленкой топь. Янг следил за ней глазами.
-Стой! – крикнул он.
И хлопнул в ладоши. От ближайшего холма отскочило слабое эхо. И по льду все еще озаренному солнцем, как будто прошла тонкая вибрация.
Животное только испугалось сильнее и принялось уходить от него все дальше. Тогда Янг ступил на лед, осторожно, мелко переступая обутыми в тонкие сапоги ногами. Лед был крепок и на удивление прозрачен. Под ним виднелось дно – черно-зеленое, и живое, по сравнению с сухой и серой сушей. В воде колыхались живые травы и на дне лежали пустые раковины водяных улиток. Наклонившись, Леман долго рассматривал их.
Подошвы его мягко скользили, он проехался, радуясь, как ребенок. От его шагов по льду теперь уже ощутимо шла гулкая, зудящая вибрация, а позади колыхалась его тень, нелепая, длинноногая и размахивающая короткими руками. Солнце уже почти село за горизонт. Леман прошел еще немного вперед и обернулся, чтобы посмотреть на свою машину. И тут тонкий лед треснул под ним.
4.
Дом был тих. Такой большой, холодный и пустой. Иногда казалось, что он остался в этом доме совсем один. И это, как ни странно, приносило облегчение. Люди только раздражали его, тихие, молчаливые и бесполезные. Если бы он мог подняться и запереть свою комнату изнутри – он бы так и сделал.
Он умирал уже вторую неделю. То впадая в забытье, то выплывая на поверхность. Мучительное состояние, подвешенность на тонкой нитке между небом и пропастью. Порою его одолевала страшная жажда и к его губам подносили теплое питье. Но он захлебывался, не в силах сделать глотка, обливал постель и хрипел.
Он осознавал, что может умереть от удушья еще раньше, чем от воспаления. Засевшая внутри жаба давила на его грудь, и воздух вливался в него лишь слабой струйкой, недостаточной для поддержания жизни в теле. Боль из груди разливалась по всему телу, пальцы рук и ног онемели. Кашель уже не приносил облегчения.
Лежа в одиночестве в своей пустой и холодной комнате, по вечерам Янг наблюдал за тем, как постепенно гаснет дневной свет. Серые цветы на стенах вяли с приходом сумерек, тени в углах росли, а предметы становились расплывчатыми, точно теряли свою привычную форму. Его комната становилась похожей на склеп.
Глаза его то и дело закрывались, но очередной приступ мучительного сухого кашля выдергивал его из состояния слабой дремоты. Сильно саднило изодранное, сухое горло. Янг иногда поднимал руки и царапал ногтями свою шею, оставляя на коже красные полосы, раздирая кожу до крови.
Слуги сновали бесшумно, точно боясь спугнуть слабую жизнь, едва теплящуюся в большой комнате наверху. Обед и ужин оставались нетронутыми, дом наполнился холодом и ожиданием беды. Филс угрюмо смотрел на доктора, стоя у входной двери. Но доктор Оллсоп, отходя от постели больного лишь качал головою.
-Не ждите чуда. Все очень плохо, Филс. Хуже некуда. Вот уже восьмой день как я вливаю ему препараты, которые доставили мне из столицы. В обычном положении они бы уже помогли человеку, мы спасали ими многих, порою даже в самых запущенных случаях люди выздоравливали полностью. Но в его случае… поскольку он поражен и наследственным недугом тоже…. Понимаете, болезнь сидит в его органах, во рту и в горле. Он не откашливается, у него даже нет на это сил, вся грязь остается внутри и не выходит. Лечение не дает результата, это просто бесполезный круговорот. Я, конечно, могу сделать ему резекцию, чуть позже… но считаю, что это только усугубит мучения…. Вам лучше написать телеграмму госпоже Норд. Она должна знать, что здесь происходит.
Филс, провожая доктора, выглядел совершенным стариком. Седые косматые виски поредели, а на полах сего серого сюртука виднелись пятна.
-Я ей напишу, - бормотал он, к вечеру уже забывая о своем обещании.
Виктория была где-то там…слишком далеко по его разумению и все-равно не смогла бы помочь. Руки старика беспомощно опускались, худые и слабые. Широкие коричневые кисти висели крючками. Он гладил ими Янга по холодному белому лбу и утирал свои слабые мутные слезы, вспоминая, как катал его, маленького, на своих плечах.
Ему было удивительно, что он пережил почти всех членов этой некогда большой семьи. Попав в этот дом необученным, двенадцатилетним деревенским пареньком, он всему научился и с годами стал правой рукой старшего Лемана. А уж Янга он тем более, знал с пеленок. И, видя как тот растет, проникался к нему все большей симпатией, считая своим долгом до самой своей смерти помогать ему и защищать его.
Но род тихо гас. Слабый наследник рожденный от слабой матери – и нет больше никого, кто мог бы перенять на себя обязанности хозяина этого дома.
Управляющий часами бродил по нижнему этажу, переходя из гостиной в библиотеку, из библиотеки – в маленькую оранжерею, где круглый год росла бархатная мята, несколько лимонных деревьев и множество разных цветов. Было жаль дома, жаль людей из поселка, которым Леман давал работу, но больше всего было жаль его самого.
***
Рейнер шел в лес, ступая босиком по мягкой, пружинистой хвое. Снег весь сошел, и в ветвях начинали петь свои весенние звонкие песни желтые синички. Он смотрел по сторонам, вдыхая запахи чужого для него места, вслушивался в тихие шорохи и щебет. Там, где он вырос, все было по-другому. Там было тепло и солнечно. Он помнил и старался никогда не забывать: запахи моря и сырого песка. Шорох щедрого летнего ливня по крупным, мясистым листьям, теплоту нагретого солнцем камня и блики на коже от его, проникающих сквозь сухой камышовый навес, лучей.
Тогда они часами просиживали над старыми книгами. Был один короткий перерыв – на быстрый пресный обед, а затем их ждала долгая прогулка в отдаленный каменный храм. Он и сейчас, стоило только вспомнить, ощущал босыми ступнями прохладные, скользкие от сырости, поросшие мхом ступени. Собственное волнение перед величием этого места. И страстное желание - не подвести. Стать достойным обещанного ему имени. Ему хотелось, очень хотелось быть нужным.
Сейчас он был так далеко от своего дома… и знал, что уже не вернется туда никогда. Но, несмотря ни на что, величие, суровая и холодная красота севера нравились ему. Пожалуй, они даже в большей степени отражали его характер.
Шаги его были бесшумны, точно шаги зверя, а движения легки и спокойны. Он выбрал себе небольшой, усыпанный хвоей холмик, и сел, опершись спиною о старую, шершавую сосну. Подняв подбородок кверху, он наблюдал некоторое время за тем, как шумит ветер в макушках сосен.
От усталости вызванной ранним подъемом и тяжелым физическим трудом, его клонило в сон. Он улегся спиной на хвою, глубоко и легко вздохнул, прикрыл свои глаза. Вытянулся, раскинув руки и ноги. Хвоя была теплой, мягкой, как перина, и пахла солнцем. Его отросшие, волнистые, пышные теперь от частого мыться волосы, сцепились с отдельными иголками.
Родина никогда не снилась ему. Точно для того, чтобы сохранить этому существу рассудок, которого он едва не лишился, особенно в первые годы его жизни среди людей. Когда он был еще совсем молодым, неопытным и насмерть перепуганным. Он начисто все забыл и во сне не видел совершенно ничего. И лишь теперь, спустя годы, воспоминания к нему вернулись в виде мягких, теплых образов и расплывчатых картинок, которые так нравились ему.
Рэйнер вернулся на лесопилку к началу работы. Пилы все еще молчали, а люди столпились на площадке вокруг главного управляющего, приехавшего в этот день из поместья Лемана. На деревянном помосте под навесом отдавал распоряжения старик Филс. Рэйнер приблизился к Марии, кухарке, заправляющей единственной харчевней в поселке.
Та обернулась, взглянув на него через плечо. Затем протянула руку и вытащила из его волос зацепившуюся в них длинную рыжую хвою.
-Бродишь и спишь в лесу, как зверь. И надеешься, что после этого люди к тебе будут относится как равному? Да для того, чтобы жить с людьми – нужно вести себя как человек. Никто здесь не любит тех, кто хоть чем-то выделяется. Понимаешь?
Шея у нее была короткая, а щеки красные и выпуклые. И сама она была – приземиста, кругла. И зимой, и летом она носила одно и тоже платье – темно-бордовое, подбитое по подолу коричневой каймой и опоясанное передником. Она не избегала поселившегося в их поселке чужака и часто разговаривала с ним. И, если управляющий Ирвинг Вонг был вынужден иметь с «нечистым» дело, обучать и следить за ним, то Мария завела с ним дружбу бескорыстно и добровольно.
«Ни Бога, ни черта не боишься», - упрекали ее растревоженные соседки. «Водишься и разговариваешь с ним. Даром, что он красавец – на голове-то у него – рога! Один грех.»
«Да что мне-то», - усмехалась она. «Я уже стара и троих мужей пережила за свою жизнь. Один каторжник, другой пьяница, а третий был вообще дурак – и этот, уж поверьте, он был хуже двух первых. Я таких чертей насмотрелась за свою жизнь, что вам и не снилось. А уж коли господин Леман дал нам понять, что беды от этого человека не будет, так я ему верю. А что касается греха – так не вам о моих бедах печалиться. Сама нагрешила – сама искуплю».
Рэйнер поднял глаза и столкнулся взглядом с управляющим Филсом. Тот был угрюм и мрачен. Черный, будто траурный сюртук болтался на его высохшем теле, а ветер слабо шевелил седые космы на макушке. Он лишь скользнул по «нечистому» взглядом, равнодушно и коротко. С того зимнего дня, когда они с Янгом впервые привезли его сюда, Филс и молодой хозяин точно позабыли про него.
Довольно скоро собрание закончилось, и он вернулся к своей работе. Крепко упершись ногами в мокрую шероховатую древесину, цепляя тяжелым ржавым от постоянного намокания, острым крюком, он подтягивал и перекатывал на платформу стволы для распила. Обычно эту работу выполняли двое людей, работающие по обе стороны бревна, но ему приходилось делать все это самому. Ирвин Вонг надувался как жаба, наблюдая чудовищную силу этого существа. Внутренне он боялся его и не доверял ему. Порою, при взгляде на его затылок, на играющие под одеждой железные мышцы, на спокойное, чистое лицо, Ирвинг чувствовал, как по спине у него пробегает неприятная, точно рой мерзких насекомых, щекотка.
«Чертовщина. Чертов пес, - возмущался про себя он, поглядывая и покуривая толстую длинную сигару. Пепел то и дело падал ему на выступающий живот. –Из чего же он, дьявол его возьми, сделан? Жаль, что их еще не истребили всех до единого. Мало того, что работа моя тяжела, а доход невелик, так еще стой и постоянно оглядывайся – что этот пришелец делает за твоей спиной». Но приказ, между тем, управляющий исполнял четко. Тем более, что «нечистый» работал за двоих, вел себя тихо и не доставлял ему никаких хлопот.
Вечером солнце долго висело над лесом, согревая жителей поселка красноватым теплом. На улицах с криками носились и играли дети, а ветер приносил запах перечной мяты, что в изобилии росла у берегов озера. Рэйнер дождался сумерек и тишины. Поднялся с постели и оделся. Тихо спустился по крутой деревянной лестнице со своего чердака. Пересек широкий складской двор, заваленный обрубками и корзинами со стружкой. Там крепко пахло смолой и влажной, сырою землей, оттаявшей после долгой зимы.
Стараясь вышагивать по теневой стороне улицы, он довольно скоро пришел в трактир, куда начал захаживать в последнее время. Внутри было пусто. Огонь в каменном, полукруглой формы очаге ярко пылал. Мария, экономя масло в светильнике, стоя перед огнем, заканчивала протирать тарелки.
Местные собирались позже, когда на улице становилось темнее и холоднее. Тогда начинались посиделки, застольные беседы с криками, хохотом и ударами о стол тяжелыми кружками, а уже в ночи – игры на скрипке и дикие пляски на небольшом пятачке между раздвинутых столов.
Он присел на край ближайшей, гладкой обтесанной лавки. Мария, щурясь от яркого света пламени, все никак не могла понять, кто же это сидит там в темноте.
-Рэйнер? – скорее догадалась она. -Может, хочешь выпить? Могу предложить пива, или сидра. А вот еда еще не готова. Жаркого ни крошки не осталось.
-Нет, благодарю. Я пришел потому, что хотел кое-что спросить у тебя.
-И что же?
Мария подошла к нему, и устало опустилась на лавку, расправила свой передник. Впереди у нее был еще долгий вечер и много работы, но сейчас ей хотелось посидеть с ним рядом. Этот нечистый нравился ей потому, что она чувствовала в нем человека другого склада – образованного, умного и воспитанного. Совсем как те леди и джентльмены, которых она видела и на которых работала в молодости, живя в доме Леманов.
-Когда ты приходишь сюда, мне становится очень спокойно на душе. Ты и сам, несмотря ни на что, остаешься всегда спокойным.
-Но мне действительно не о чем беспокоиться, - заметил он. –Жить здесь… довольно хорошо.
-И то – верно, - усмехнулась она. –Но ты очень тихий. Я удивлена, что наши горластые петухи до сих пор не начали тебя задирать. Ведь между собой они обычно – хуже собак, особенно когда выпьют.
-Мария, ты говоришь о людях?
-Если этот тупой и пьющий без остановки скот можно назвать людьми…., - пробормотала она.
Рэйнер молча смотрел на нее. В глазах и на рогах его играли отсветы желтого пламени. Ворот рубашки был распахнут и грудь, поднимающаяся от глубокого дыхания, влажно блестела, а кожа казалась медной.
-Мария, что-то случилось? – тихо спросил он, наклоняя голову и заглядывая ей в лицо. -Зачем сегодня приезжал управляющий из поместья?
-Господин Янг умирает, - ответила она, шумно вдыхая и потирая свой нос. -Филс сказал Ирвингу сегодня, что на этот раз он не выберется. Грудная жаба его душит уже много лет, считай с самого детства. А тут он еще умудрился недавно провалиться под лед и заболеть. Мать его была такая – слабая здоровьем. Уж как ни трясся над нею старый господин, а все-равно пережил ее, хоть и был почти на двадцать лет старше.
-Вот значит как….
-Да. Нашей славной жизни скоро придет конец. Уж Виктория точно не захочет жить здесь и управлять лесопилкой, уж очень глухое здесь место, даже ближайших соседей у нас нет. Даже не знаю, что еще может быть хуже. Допустим, они и наймут кого-то, но это ведь будет уже не хозяин, понимаешь? Господин Янг, как и его отец – был тем, кто безмерно любил эту землю и лес. И не настолько нуждался в обществе, чтобы бросить все это и уехать жить в столицу.
-Мария, ты говоришь так, как будто господин Леман уже умер, - тихо сказал Рэйнер.
-Ох, и правда…., - Мария быстро перекрестилась. –Господи, прости…, - она зашептала молитву.
-Славный он человек, славный. И всегда был таким, с детства. Уж я-то знаю. Человек – он либо рождается добрым и на всю жизнь таким и остается, либо - нет. А милосердия в нем – не меряно. И даже такого как ты, он бы ни за что не обидел напрасно. Все этим пользуются и неплохо живут. И мало кто здесь понимает – что все здесь держится на нем одном.
-Я вижу, что ты жалеешь его.
-Жалею…, - у нее вырвался горестный вздох. -Не знаю я, как ты жил все это время и поймешь ли ты… мне было пятнадцать лет, когда он родился. И я тогда служила в господском доме, помогала на кухне, а уже потом только и делала, что нянчила их с Викторией. Ровно десять лет, до тех пор, пока не вышла замуж и не ушла жить в поселок, к мужу. Тогда я и узнала его очень хорошо. – Она снова тяжело вздохнула.
-Стоит ли его жалеть? Ну, это для кого как. Был у нас до Ирвинга один управляющий, лет пять назад. Так он приворовывал деньги, торговал налево. Потом в конец обнаглел, совратил и увез в город чужую жену. Господин Янг его и выгнал взашей, едва он явился, оставил без полугодового жалованья. Женщина та его бросила, а жена на порог не пустила, дети отвернулись. Тогда он возьми и застрелись из охотничьего ружья. Хорошее ли это дело? Кого из них мы имеем право судить? А недавно был случай, мальчишка, сын нашего кузнеца, напал на девчонку в лесу. Она, бедная, за малиной по просьбе матери пошла, для пирога. Малины в тот год было много, - Мария закатила глаза к потолку, - Такие пироги пекли! Так вот ей-то лет пятнадцать не больше. Да и он сам ненамного старше нее. Пришла она домой, вся оборванная и в крови. Все рассказала матери и отцу, как было. Его-то поймали, и господин Янг сильно тогда разозлился. Приехал. Бил он его на площади в поселке, своими руками. Бил плетью, потом кнутом. А самому-то ему чуть больше лет, чем этому мальчишке. Жена кузнеца-то, мать этого мальчишки, сделать ничего не могла, упала без чувств. Хорошо ли он поступил? Думай сам, как знаешь. И вот что я тебе скажу: дети наши учатся грамоте в школе. Господина еще Янга отец ее построил. А сам он покупает для детей книжки, чернила и бумагу. Держит в поселке лекаря и учителя. И живется нам не худо. Ты и сам-то многое повидал, как и где живут люди, вот и скажи мне, где она, правда? Почему воры да пьяницы век тянут, а другим – всего ничего отмеряно?
Мария встала и вернулась, всхлипывая, к брошенной посуде, схватила, и начала зло тереть чугунную сковороду. Рэйнер остался сидеть за столом. Медленно опустив голову на скрещенные локти, он задумчиво смотрел на ее руки.
5.
Тяжелое, мокрое бревно сорвалось с крюка и ломая слабые деревянные крепления, с грохотом покатилось по настилу в озеро. С шумом плюхнулось в освещенную солнцем, холодную воду. С близкого дна всколыхнулись затонувшие прошлогодние бурые листья.
-Да что с тобой такое?! Руки что ли отсохли?!
«Нечистый» обернулся на окрик.
-Вытаскивай чертово бревно назад! – закричал Ирвинг. –Лодка уже стоит у другого берега! Сам виноват! Лезь в воду!
-Ирвинг, не горячись. Он заболеет и умрет, если простынет в такой холодной воде.
-Да и пусть! Криворуких болванов тут еще не хватало. Одним будет меньше - невелика потеря!
-Он же не наемный. Господина Янга человек.
-Да не человек он!
-Для смерти разницы нет. – Настаивал упрямый рабочий. -Вот хозяин приедет – будешь потом объясняться, куда делся купленный им «нечистый»! И за то, что работу ты ему дал – не по силам.
-Что ты сказал? – Ирвинг, раздувая ноздри, развернулся к молодому парню. –Ах ты, наглец какой! Не по силам, значит, ему работа?! Ну а тебе твоя работа – по силам?! Не хочешь ли ты отправиться домой?
Управляющий шумел еще долго. Рабочие молчали, привыкшие к его сиплому и одновременно визгливому голосу. Господин Янг уже не приедет – только эта мысль и витала в воздухе над лесопилкой. Что же будет с ними со всеми дальше?
Рэйнер, измученный многочасовым тяжелым трудом, вымокший до пояса, стоял на покатом помосте и смотрел, как упущенное им бревно медленно уплывает на середину темного озера.
-Иди. Становись за пилу вместо Филлипа, - пробурчал ему наконец Ирвинг. –Пришла пора тебе поработать как следует.
Рэйнер немного понаблюдав за работой другого, вскоре принялся распиливать бревна сам. Он быстро обучался, чувствуя руками вибрацию дерева и ловко орудуя крючком. Пила была точно живая, прожорливая и ненасытная, как акула. Напиленные им доски летели в общий штабель. Через пару часов он весь покрылся потом и стружкой. Останавливаться было еще рано, а времени для передышки не было совсем. Механизм работал очень быстро, поглощая толстые стволы с бешеной, жадной скоростью.
Справа, на подъездной дороге раздался сигнал. Вскоре из-за невысокой ограды показался Филс. Ирвинг и все, кто не был занят работой с пилами, потянулись к нему. Перед Рэйнером было еще целое, пузатое бревно. Отрезая со ствола кору, он напряженно, встревоженно следил за процессом. Лицо его, обычно бесстрастное, спокойное, сейчас было напряженным, брови нахмурены, а губы сжаты, на лбу выступили капли пота.
Покончив с бревном, он остановил пилу. Филс уже провел собрание и все еще бродил по территории лесопилки, внося данные в записную книжку. Дождавшись, когда он останется один, Рэйнер сорвался с места и быстро подошел к нему.
-Господин Филс…
-Чего…? – Тот уставился на «нечистого», точно забыл, кто тот такой и что он здесь делает.
-Вы должны отвезти меня в поместье.
-Чего?! Ты что, издеваешься надо мной? Проваливай отсюда к черту!
«Нечистый» продолжал в упор смотреть на него. Он часто дышал, не от волнения, а от тяжелой работы, которую только что оставил. На лице его блестел пот и льняная, грубая рубашка на нем вся промокла.
-Я могу помочь господину Леману. – Негромко, но настойчиво произнес он.
Филс вдруг, с неожиданной для старика резвостью, протянул свою костлявую бледную руку и схватил «нечистого» за ворот, стянув рубашку на его груди.
-Откуда, черт возьми, у тебя столько наглости? Не подходи ко мне, проклятый дьявол. Я не буду слушать тебя. И даже близко не подпущу к дому. Ты меня понял? Убирайся!
Губы у него старчески затряслись, а крючковатый нос побелел. Он с силой оттолкнул «нечистого» от себя.
-Ирвинг! – закричал Филс. –Где ты? Немедленно убери от меня этого зверя!
Ирвинг Вонг торопливо подбежал и схватил Рэйнера за локоть.
-Да что на тебя сегодня нашло? Простите, господин Филс. Это моя вина. Иди…
Но сдвинуть Рэйнера с места оказалось ему не под силу.
-Господин Филс. Я лекарь. Я многое умею. – Рэйнер выглядывал из-за круглой головы Ирвинга, и все пытался поймать взгляд раздосадованного старика.
-Что он такое говорит? О ком это он?
-Да он у вас тут свихнулся совсем… ты кто вообще такой? Что ты можешь знать о человеческом теле?
-Я знаю достаточно. Ведь я такой же человек.
-Послушайте его только…., - горько усмехнулся управляющий. –Убирайся. Или я застрелю тебя. Я тебе это обещал. Уводи его, Ирвинг и запри где-нибудь, а лучше, посади на цепь, ибо мое терпение уже заканчивается.
Рэйнер больше не настаивал. Покорно вернувшись к своей работе, он продолжил сосредоточенно распиливать бревна. Пила пронзительно визжала и мелкие опилки летели от него во все стороны.
Работники, ставшие свидетелями этого разговора, шептались и тревожно косились на его обтянутую грубой рубахой, взмокшую спину. Некоторые из них понимали, что такой взрослый и сильный «нечистый» как Рэйнер, мог обладать каким-то особым знанием. Но, как и все из их племени, он тщательно скрывал его. Никто здесь, среди людей, и не ожидал от него такой прыти, настойчивого желания проявить свои способности. Собственно, настойчивое желание «нечистого» помочь человеку добровольно, стало гораздо более необычным событием, чем само его появление в этом глухом лесном поселке.
Ночь была темная и уже достаточно теплая. Где-то очень близко ухал филин. Через час над лесом поднялась половинка луны. И нырнула в озеро, осветив серебристой дорожкой черную, точно смола, воду. «Нечистый» долго смотрел на озеро. Он стоял, опираясь локтями о подоконник маленького чердачного оконца. И раздосадовано хмурился, недовольный самим собой.
Он ощущал, что ему нравится эта деревня и этот лес. И даже эти люди, - он только сейчас это понял. И озеро, и луна, совсем не такая, как его исчезнувшей, растоптанной родине. Ему нравилось дышать и жить, трудиться здесь, нравилось просыпаться по утрам под гомон собирающихся на лесопилке рабочих. И даже его чердачная комната на крыше склада – принадлежала только ему.
Это было так много.
Рэйнер отвернулся от окна. Осмотрел свою пустую комнату, точно впервые видел ее. Затем снял с крючка серую рабочую куртку и ступая бесшумно, как зверь, вышел из комнаты.
Он прошел через складской двор и остановился в воротах. Лесопилка, освещенная лунным светом, казалась сейчас бесформенным нагромождением металла и дерева. Рэйнер постоял немного, оглядывая ее. Затем обошел и приблизился к краю озера. Наклонился и зачерпнул обеими руками воду, плеснув ее себе на лицо. Выпрямился. И, развернувшись, быстрым шагом направился по укатанной, плотной, сырой песчаной дороге.
Ноги его ступали мягко, проваливаясь в песок и утопая, его следы мешались с сотнями чужих следов. Лунный свет впереди путался в густом и теплом тумане. Запахи ночного леса окутывали его, кружили голову. Задержавшийся над спящими домами дровяной вечерний поздний дым маялся между небом и землею, лениво сползая с черепичных крыш. Поселок спал. Деревянные крылечки и темные окна тонули в темноте, а лес над каменными, бликующими при луне дымоходами, чернел неприступной стеной. Пару раз тишину нарушал собачий лай. Но псы, чуявшие чужака, сидели на цепи и были не опасны для него. То ли дело были волки, обитающие в лесу и на холмах.
На краю поселка он остановился. Перед ним была сплошная мгла. Дорога терялась где-то впереди, в темноте, окруженная старыми, густо растущими деревьями. Он оглянулся назад и потер ладонью свой лоб, затем глотнул воздуха и шагнул в темноту леса как в воду.
9 комментариев