Мистеру Эверетту, Дюбук, Айова

Мистер Эверетт,

мне теперь тридцать четыре. Вам, стало быть, теперь шестьдесят один. Поэтому, и еще потому, что я знаю — Вы переехали в Дюбук — я не боюсь Вас.

Нет. Именно потому, что я все еще боюсь Вас, я пишу это письмо, выждав, пока между нами не окажется достаточного расстояния во времени и милях.

Я боюсь Вас, мистер Эверетт. Пятнадцать лет я уверял себя, что мой страх и моя боль пройдут. Но стоит мне начать третий бокал или наткнуться на Windmills по радио, как я возвращаюсь в нашу квартиру на первом этаже таунхауса Калленов в Манчестере, и полоса света, что вновь лежит под Вашей дверью, приводит меня в парализующее оцепенение.

Вы думаете, что я скучал, был неприкаянным и рассеянным. Оттого по десять раз на дню выходил в кухню, заваривал бесконечные кофейники и перебирал газеты в нашей общей гостиной, с неприлично долгим шорохом. Вы думаете, что я был слишком своенравным, если позволял себе многие неподобающие скромному помощнику юриста привычки — проводить дома дни и вечера напролет, занимать лучшее место на диване перед камином и шуршать газетой. Вы не знаете, что этот шорох умолял Вас выйти и провести со мной хотя бы час. Что лучшее место на диване было для меня таковым потому, что я оказывался в нем ближе к Вам, куда бы Вы ни вздумали сесть: в кресло по правую мою руку или рядом со мной.

Четыре года, что я прожил с Вами, оставили на мне след, который я пытался вывести пятнадцать лет, но так и не смог. Я давно женат и имею двоих сыновей. У меня большая практика. Я могу считать себя взрослым, уверенным и самодостаточным мужчиной, но стоит мне вспомнить о Вас, как я вновь превращаюсь в мальчика. Я давно простил себя за это. Я давно простил Вас. Я думал, это облегчит мой груз.

Вы еще не понимаете, в чем он заключается, не так ли? Нет, не в том, что я был недостойно влюблен в мужчину вдвое старше меня. Не в испытываемом мною чувстве стыда перед Вами за свое поведение в последние месяцы, которое в конце концов и заставило Вас переехать. Всеми этими девочками я нарочно обладал так яростно, чтобы они кричали Вам — через две разделяющие нас двери. Сам прокричать Вам я не мог.

Привести мальчика я так и не решился. Никакие мальчики кроме Вас меня не привлекали. Впрочем, Вы были не мальчиком. Вы были демоном, которому я пытался продать душу и которого, узнав, что душа ему не нужна, пытался разозлить.

Мой груз состоит в том, что после Вас моя душа не испытывала ни одной эмоции, по силе сравнимой с теми, что рождали Вы. Во всей моей прилежной и добропорядочной жизни отсутствуют зерно и смысл. Я чувствую, что однажды не получил того единственного, чего отчаянно желал. И с тех пор у меня больше не было ничего, что я хотел бы отчаянно пожелать.

Я боюсь Вас, мистер Эверетт. Потому что никто больше не обладает надо мной такой властью, как Вы, и потому, что мне так хочется отдаться Вашей власти.

Когда я провожал Вас, слушая, как запирается дверь калитки и раздается шум мотора, когда я заходил в Вашу комнату и шпионил, следил за Вами, читая Ваши записки и листая Ваши ежедневники, когда я трогал Ваши вещи и пил из Ваших бокалов — я не испытывал укоров совести. До сих пор я ни к кому не вхожу без стука и возвращаю найденные бумажники, но Вас я грабил не задумываясь. Я похищал Вашу приватность, возмещая свой ущерб, и это мародерство питало меня. Тогда стыд не останавливал меня и, видит Бог, я не жалею об этом.

Вся моя жизнь в итоге сводится к этому воспоминанию. К воспоминанию того, как мы сидим в гостиной и Вы снисходительно прощаете мне, нахальному юнцу, мое присутствие тут в половине первого, когда курить за книгой дозволяется только взрослым и степенным господам. Вы обмениваетесь со мной парой фраз, иногда я вызываю у Вас интерес своими ответами — ведь я, несомненно, пытаюсь быть самым эпатажным и необычным юношей, в своих обреченных попытках заслужить Ваше расположение. 

Но Вы всегда давали понять: место рядом с Вами могут занять лишь люди Вашего круга. Я не входил в этот круг. И Вы были слишком предусмотрительны, чтобы оставлять лазейки, с помощью которых я мог бы вытребовать к себе немного внимания. Пока мне, в итоге, не становилось совсем невыносимо. И тогда я предпринимал вероломные и почти насильственные меры, против которых у истинного английского джентльмена нет оружия. Как в ту ночь, когда я проник в Вашу спальню в начале третьего, заставляя Вас срочно отправиться в аптеку и достать мне лекарство от болей. Я простоял у Вашей кровати с четверть часа, прежде, чем решился разбудить Вас. Я могу описать, как лежала на Вашем широком лбу каждая прядь, как были сложены пальцы в Вашей закрытой ладони. Я не помню, во что была одета моя жена в день нашей помолвки, но я помню каждую складку на Вашем воротнике. 

Скорее всего, Вы не поверили мне. Но я стоял перед Вами и настаивал на том, что испытываю непереносимую боль и Вы, Вы должны для меня подняться и сходить в соседний квартал.

Но я испытывал боль, мистер Эверетт. Только за лекарством от нее не нужно было далеко ходить. Оно всегда было при Вас. 

На четвертом году нашей совместной жизни я уже отчетливо ощущал свою беспомощность. Я неохотно вспоминаю свои поступки, но иначе справиться с этим я не мог. 

Я не жалею себя. И Вам не стоит жалеть меня, мистер Эверетт. Я пишу все это затем, чтобы воплотить в физическое обличье все то, что не давало и не дает мне покоя. Мне теперь тридцать четыре, и я все еще не придумал и не нашел, что мне делать с Вами, и не получил ответа на вопрос, почему так случилось, что моя жизнь оказывается Вашим заложником. 

Я знаю, что человека, которого я хотел и искал пятнадцать лет назад, больше не существует. Я ждал и надеялся, что осознание этого меня спасет. А может быть, просто был трусом. Или слишком умным для того, чтобы посчитать уместным такого рода письма.

Все это мне не помогло.

Вы украли, Вы лишили меня некоего ядра моей жизни, мистер Эверетт. Каждый день я живу и ощущаю, что эта жизнь неполноценна, недостоверна. Я живу в неизменном отсутствии. Поначалу это приводило меня в ярость, но потом я смог смириться. 

Единственное, что способно пронять меня до прежней глубины — это страх перед Вами, который я испытываю после сна, где Вы мне внезапно явились, или когда начинаю третий бокал, или когда невпопад включаю радио.

Почему я до сих пор не возненавидел Вас, мистер Эверетт? Наверное, это чувство требует слишком решительной отваги и способности гореть, которыми я уже давно не обладаю. Слишком долго я заперт наедине с Вами в своем сознании. Это научило меня терпению. Это позволяет мне ложиться в кровать и просыпаться, встречая новый день и зная, что он будет таким же, как и все остальные дни до и после Вас.