Превратности Friend-зоны или последние «553»

Обычный понедельник. Любимый универ. Две пары счастливо пережиты. Впереди еще две и обе — начертательная, мать ее, геометрия. Снова это ископаемое со слуховым аппаратом. Препод, судя по возрасту, еще за бабкой моей бабки ухлестывал. Старый маразматик. Чего ему на пенсии не живется? Зачем детей мучит? Вениамин Таратушкин. Меня преследует мысль, что в детстве его скорей всего называли Таратушкин Веник.

Я давно забил бы на эту извращенную геометрию, но без стопроцентного посещения зачет автоматом не поставит, а сдать ему невозможно. Каждого валит безбожно и рекомендует: парням — обратиться в ближайшую поликлинику для проверки наличия головного мозга, девушкам — оставить науку, идти домой, варить борщ и рожать детей.

Сука, каждый раз всех поголовно отмечает. Я со своим гуманитарным уклоном точно завалю.

Черт меня дернул, вообще, становиться инженером. Всю жизнь пытался рисовать, фотографировать и сочинять стихи. Вот такой разносторонний будущий инженер.

Родители с десятого класса наседали:

— Васенька, кем ты хочешь стать?

«Когда вырастешь…» — мысленно продолжаю я.

— Журналистом.

— Какая-то несерьезная профессия, в нашем городе нет таких институтов.

— Тогда фотографом, — угрюмо предлагаю встречный вариант.

— Василий, это, вообще, баловство, — резюмирует отец.

— Ага… — якобы соглашаюсь с родителем, пялясь в окно. Наблюдаю за пауком, поселившимся между старыми деревянными рамами. Спорить нет никакого желания. Я, правда, не знаю, кем хочу стать. Вернее, никем особо не хочу. Хочу, чтобы меня просто оставили в покое.

— Васенька, — снова встревает мама, — тетя Катя (внучатая крестная моей троюродной бабки) может помочь с поступлением на инженера. Не возражаешь?

— Не возражаю, — лучше пусть буду хоть с каким-нибудь высшим, чем совсем без него.

Сызмальства втирают, что «без бумажки, ты — какашка».

И вот, худо-бедно доучился на бюджетном до конца второго курса. Даже экзамены все сам сдаю. Отличная посещаемость — это почти 70% успеха. Да и прогуливать, особого желания нет. Я ответственный и безработный. Дома скучно. Навещаю альма-матер исправно. Группа у нас дружная: семнадцать пацанов и всего четыре девушки.

Две трети успеха. Дальше только зубрежка и выдача заученных фраз, еще грамотное списывание, куда же без него.

Пять минут до начала пары. Уже приперся, полтора метра студенческого ужаса. Оглядывает аудиторию в толстенные стекла очков. Подтягиваются наши и ребята с параллельного потока. Сидим с Вовкой на галерке. Заслуженный профессор всея Руси дрожащими руками раскрывает учебник. Последний наверняка мой ровесник или чуть старше.

«Мне не вынести две пары начерталки».

Поднимаю глаза к потолку: «Господи, если ты есть, пошли мне какое-нибудь чудо».

Тут же где-то в области правой коленки пищит телефон. Выуживаю из недр джинсов примитивный потертый «самсунг». Этот самый стойкий, четвертую неделю у меня живет. Жив курилка.

«Василь Петровичу пить, в принципе, можно, одна незадача — каждый раз теряет телефоны, хоть за 20 косарей, хоть за 500 рублей, а если нет разницы? Ну, вы поняли».

Кнопкой выбираю функцию «открыть сообщение». Читаю и застываю на месте.

«Саша умер, можешь приехать?»

Номер не записан, но я знаю, что это от нее. Последние «553». Я помню этот номер наизусть. Свой могу забыть, а ее помню. Каждый раз, напиваясь, рвусь набрать его и признаться в любви. В чувстве, которое меня разрушает последние пять лет. Чтобы я ей не позвонил, у меня нужно силой забрать телефон и не давать чей-то еще.

Когда отбирает Вовка, утром выключенный телефон обычно сам находится в джинсах или куртке. Если не Вовка… я ищу синюю записную книжку и иду в ближайшую «Евросеть» выбирать новую бэушную модель.

***

Лиля перешла в нашу школу в 9-м классе. Тонкая, звонкая, романтичная. Неплохо поет, на гитаре играть умеет. Симпатичная. Меня пленила какая-то ее отрешенность. Она была похожа на сказочную фею, а не на обычную девчонку. Волосы темные густые, ниже лопаток. Всегда распущены. Глаза невнятного цвета. Иногда зеленые, иногда светло-карие. Косметикой совсем не пользовалась, или я не замечал. Однако всегда была невероятно красива и немного взъерошена. Носила синие джинсы, кеды и однотонные водолазки всевозможных цветов. Еще украшения: браслет и бусы. Никакого намека на обнажение. Открыты только кисти рук, шея и лицо. Я мог бы часами любоваться ею, если бы учился в «Б», но судьба-злодейка распорядилась так, что учился я в «А» — классе. Даже перевестись пытался к ней, не разрешили.

Лично присутствовал при разговоре классной и завуча.

— Сейчас одинаковое количество, а будет перебор в «Б». Не положено. Тем более причин явных нет.

— Вася — мальчик спокойный и неконфликтный, с одноклассниками ладит. Был бы конфликт с коллективом, тогда…

Тогда мне захотелось пойти и сломать нос ни в чем неповинному Вовке, чтобы смахивало на конфликт.

Умная девочка интересовалась восточной философией и курила. Я тоже в 9-м классе начал запоем читать книжки про буддизм и конфуцианство, стал тайком таскать батин «дукат». Совпадение? Не думаю.

Пересекались в библиотеке, стреляли друг у друга сигареты. Я знал, что она встречается с Илюхой Кузнецовым из 11-го «А». Высоченный, спортивный, голубоглазый брюнет. Без вредных привычек. Девчонки на него вешались.

А я? На что мог рассчитывать я при росте метр шестьдесят? Блондо-рыжий дрыщ с редкими бровями, прозрачными ресницами и посредственными способностями к учебе. Мои выразительные глаза, цвета болотной тины, за десять лет обучения так никого и не пленили. Только Володька Сухов всегда был рядом. Пухлый русый ботаник. Очкарик и отличник. По совместительству, одного со мной роста. Нас так и звали в школе «парочкой уродливых хоббитов». Даже не обидно было, против правды не попрешь.

Однако с Лилей мы подружились. Говорили о даосизме, музыке, медитации, делились адресами ларьков, где продают «Мальборо» поштучно. Илья не ревновал. Как ко мне можно кого-то ревновать? Тем более Лилю.

Так и пролетели два года до самых выпускных экзаменов. На выпускном пили портвейн из коробок, якобы с соком, и играли в «слабо». Тут кто-то из ребят спросил:

— А слабо тебе, Архипов, пацана взасос поцеловать?

— Мне? — фыркаю. — Да хоть носорога, тащите жертву. — Мне действительно всё равно, за свою гетеросексуальность я не переживаю. Сплетни всегда до лампочки были. Еще и поступать через месяц. Я, может, этих людей последний раз вижу. Пофиг.

— Давай Вовку! — кричит публика из семи зрителей, порожденная тремя выпускными классами.

Бросаю пытливый взгляд на господина Сухова, который с третьего класса сидел со мной за одной партой.

— Иди на хуй, Вася! — сурово отвечает мне лучший друг и отпрыгивает на два метра. Впервые услышал, как он матерится, зауважал еще больше. Хотел руку пожать. Потянулся. Вовочка тотчас растворился в ночных кустах, растущих по периметру школьного забора.

Оставили в покое Сухова, притащили какого-то пьянющего парня. Первый раз его вижу. Едва на ногах стоит, глаза открыть вообще не способен. Он даже не запомнит этот эротичный момент. А я? Да пофиг!

Припадаю губами к пылающему перегаром лицу в области подбородка. Да, я пьян, но я чувствую его ядреный перегар. Губы намеренно не разжимаю. Действие длится меньше минуты, наблюдающие аплодируют, мычащее тело оттаскивают. Вновь появляется Вовка.

— Ты идиот, Архипов!

Как же у него это получается. Каждый раз называет меня идиотом, но так по-доброму, словно хвалит или комплимент отвешивает. Улыбаюсь другу. Вова негодует, хватает меня за шиворот и шипит на ухо.

— Дурак, вас Лиля видела, она… там, — кивает в темноту.

Пробираюсь сквозь буйную растительность. На каком-то ящике ревет Лилька в нежно-лиловом платье с открытыми плечами.

Неужели из-за меня? Да нет, быть того не может.

Тихонько подхожу сзади. Набрасываю пиджак ей на плечи. Оставшись в рубашке, отмечаю, что июньская ночь довольно свежа.

— Ты чего, Лиль?

Шмыгая носом, моя фея выдает информацию порциями.

— Я ему…, а он… я не могу так. Рано еще… подожди…, а он… не нужна мне такая недотрога, — поднимает глаза на меня, замечаю дорожки туши на щеках. — Вась, я, правда, так не могу, не готова я еще, мне шестнадцать лет всего.

Хватает меня за талию и продолжает завывать в белую рубашку на груди. Провожу рукой по ее волосам. Они как всегда распущены, но украшены цветами лилии и какими-то бусинками. Такой близости у нас еще не было. Меня только для общих фотографий иногда обнимали одноклассницы, но никак не плачущая Лиля.

— Вась, ты хороший, а он…

— Лиль, ты достойна большего. Не стоит так убиваться. Встретишь еще своего человека. Давай-ка приведем тебя в порядок.

Набор шаблонных фраз. Не знаю, что еще сказать. Мысленно благодарю отца за то, что уговорил меня положить в нагрудной карман новый носовой платок.

— Пап, сейчас так уже не носят.

— Возьми, так нужно! У мужчины обязательно должен быть чистый носовой платок. Если мужик в костюме. Это ж выпускной, дурень!

Начинаю вытирать ее щеки своим платком. Лицо Лили светлеет.

— Вась, ты хороший, а я тебе рубашку испортила, — вся ее тушь для ресниц теперь, действительно, на мне.

— Ерунда, под пиджаком не видно.

Рубашка новая, дорогая. Мать голову за нее оторвет, и так денег не хватает. Но нет, не буду стирать, сохраню на память.

— Повезло Вовке! Ты ему не изменяй больше, — продолжает Лиля. Эти слова звучат, как гром среди ясного неба.

— Лиль, я… мы с Вовкой не… — ошарашено выбираю слова, но не успеваю договорить, из кустов вылезает Кузнецов.

— Лилия, королева моя, давай поговорим. Хоббит, брысь!

Пытаюсь возразить, но девушка уже возвращает мне пиджак, давая понять, что я тут явно лишний. Удаляюсь.

У крыльца нахожу своего верного оруженосца.

— И что там? — Вовка всегда умел проявлять мнимое участие.

— Во, — распахиваю пиджак, демонстрируя грязную рубашку. — Любимая женщина в меня… плакала.

— Запомни этот момент, будет что воображаемым внукам в старости рассказать.

Сажусь рядом, закуриваю. Вовка встает и недалеко отходит.

— Вов, ты чего? — недоумеваю я.

— Я с идиотами не курю.

— Ишь, ревнивый какой! — ржу я. Действительно, хотя и уверен, что Лиля с Ильей помирятся, эта ночь навсегда останется в моей памяти как особенная. Она меня обнимала, и я видел ее слезы. Это же проявление крайнего доверия к человеку, заплакать при ком-то. Вася, ты избранный!

Они помирились. А мы с Лилей потерялись на лето. Поступление, практика. Я не звонил, она не писала.

Снова столкнулись на остановке в сентябре.

Изменилась. В блузке и юбке, роскошная. Красная помада на губах.

— Как дела, красотка? Цветешь и пахнешь! Рассказывай. Где? Куда?

— Поступила в педагогический, учитель начальных классов. Всегда с детьми хотела работать. А ты?

— Молодец! А я в будущем, возможно, инженер-технолог. Это нам с тобой по дороге теперь, — последнее наблюдение поднимает мне настроение.

— Ага, маршрут один, разница в четыре остановки. А Вовка? — я почти забыл, о чем мы говорили той ночью, помню только ее слезы и объятья.

— Вовка со мной учится! Хрен знает, что его потянуло с отличным аттестатом. Мог бы и на юриста попробовать. Он всегда хотел законы изучать.

— Здорово, что и учитесь вместе! А я с Ильей рассталась, изменил… Теперь с мальчиком хорошим встречаюсь. Саша зовут. Пятикурсник. Физруком будет. Познакомились во время моей вступительной практики. На мотоцикле меня возит на учебу и забирает. Сегодня, вот, сама, у него сборы какие-то спортивные.

Опять, ты Вася, счастье своё проворонил. Нравятся ей высокие и спортивные. Без шансов.

— Вась, ты чего задумался? Вовку что ли вспомнил? — подмигивает Лиля и толкает меня в бок. — Телефон мой запиши. Созвонимся как-нибудь, в кафешку сходим!

Приглашение интригует, забиваю номер в мобильный. Последние «553».

Лиля часто звонит, рассказывает, как у них с Сашкой всё хорошо. Выглядит счастливой. Радуюсь за нее, периодически теряя телефоны. Ходим вместе на концерты и по магазинам. Доверяет Василию Архипову, как лучшей подружке. Немного неловко. Даже платье как-то попросила застегнуть. Подушечки моих пальцев помнят, как удивительно бархатна ее кожа в области лопаток. Видел кусочек кружевного бюстгальтера.

Догадываюсь, что считает меня геем. Зачем переубеждать? Девушки у меня все равно нет, а расположение терять жаль. Хорошо, хоть про наши отношения с господином Суховым не расспрашивает, сразу бы спалился.

Вовка же в курсе всех моих телодвижений.

— Доведет тебя, Вась, эта любовь до цугундера.

— Не каркай! И не любовь это. Дружим мы!

— Ага… — многозначительно кивает Владимир. Обожаю его за ненавязчивость.

Второй курс. Я потерял невинность с Валькой Ивановой, что учится на экономическом. Случайно. В общаге, находясь в неслабом подпитии по случаю Дня студента. Всё произошло в темноте, как-то невнятно и слишком быстро. Помню только липкие хлюпанья в области члена. Зато мой рекорд — четыре минуты. Это как в новой игре. Первый результат и есть рекорд. Второго же еще не было. Хожу, переполняемый гордостью, Вовка пока девственник.

Лиля готовится к замужеству. Скоро из Шевелевой превратиться в Игнатову. Я рад. Поздравил с помолвкой. Пригласила на свадьбу. Меня с Вовой.

— Вовочка, моя любимая женщина замуж выходит. Мы с тобой приглашены. Давай купим одинаковые костюмы.

Готов взять вечернюю подработку, ради такого дела.

— Такую фразу дурацкую сейчас сказал. Не пойду я… Тебе тоже не советую. Зачем душу травить?

— Я точно пойду! Подругу поддержать нужно. Платочек там поднести, если что. Давай со мной, там же будут подружки ее. Может, замутим с кем, — подмигиваю Владимиру.

— Как бы тебе самому платочек не понадобился, — у Вовчика талант — бить не в бровь, а в глаз.

— Вообще-то, чувства давно прошли. Это я ее так, по привычке любимой женщиной называю. А ты просто завидуешь, потому что у меня был секс, а у тебя нет, – да, я как последний подонок, теперь ему этим каждый раз тыкаю.

Вован мужественно держит удар.

— Нечему завидовать. Подумаешь, главная универская шлюха об тебя потерлась гениталиями. Пьяная! Хорошо, хоть ничего не подхватил. А если прошли чувства, девушку себе найди и забудь Шевелеву.

Если совсем объективно, я симпатичнее Вовки. Точно завидует.

— Вот и найду! Я ж почти зеленоглазый блондин, стройный и не страшный. Мне только смелости не хватает, а всё обаяние на тебя трачу.

Вовка от хохота чуть не падает под стол в столовке.

— Угу, почти блондин, почти не страшный. Прям, забракованный пробник Брэда Питта. В мини-формате. Вась, ничего личного, но если бы мы с тобой в Древней Спарте родились, нас бы еще десятилетними в пропасть скинули, чтоб генофонд не портили. Тебе в нашем универе с девушками не обломится.

Обиделся я на Вована. Три дня с ним не разговаривал, зато познакомился в библиотеке с очаровательной первокурсницей. Наталья. Ниже меня. Внешне чем-то на Вовку смахивает. Тоже полненькая и в очках. Их можно рядом посадить и в игру играть «найди пять отличий». У Наташки две тонкие русые косички и зачем-то красный ободок. Она постоянно мило краснеет и лепечет тихим голоском. А, вообще, — умная. Приглашал пару раз в студенческий буфет, подарил шоколадку, кофе из автомата таскаю. Ухаживаю. В кино ходили на мелодраму какую-то. Поцеловал в щечку после сеанса. Стала аж бордовая. Я думал, ей плохо, а нет — застеснялась.

От Вована пассию свою три недели скрывал, только сказал, что появилась у меня девушка, и теперь про Лилю я не вспоминаю.

— И когда же Василий Архипов представит свою избранницу лучшему другу? Или она воображаемая?

— Да не знаю, занята она. Вов, у тебя из родни в нашем универе случайно никто не учится? Может, сеструха какая?

— Неа, а зачем тебе?

— Да так…

Решил все же Наташу Вовке показать. Гуляли в весеннем парке втроем. Владимир интеллектуальную барышню одобрил. Потом сказал, что для меня в самый раз. Обещал на нашу свадьбу прийти обязательно.

— Пусть будет классическая свадьба хоббитов с жестким фэйс-контролем. Людям выше 165 см вход строго запрещен.

И вроде жизнь налаживается. Правда, сессия скоро, и Лильку давно не видно.

К свадьбе готовится, понятное дело. Сижу как-то вечером. Завтра проверочная по русскому. Усердно учу. И тут телефон звонит, не определился номер, но последние цифры "553". Понял, что Лиля.

— Привет, невеста! — а она в трубку ревет, захлебывается.

— Вася-я-я.

— Что стряслось? Свадьбы не будет? Тоже изменил?

— Нет, он… он вчера с мотоцикла упал. Мне недавно сообщили. Множественные переломы, сотрясение мозга. В больнице сейчас, состояние тяжелое, в себя не приходит. Не знаю что делать, вот… номер твой набрала.

Чувствую, спину холодом обдало.

— Лиль, главное — живой, всё хорошо будет. Поправится он! Не плачь, хочешь, я к тебе приеду? — время почти одиннадцать, пешком до нее далековато. Я и на такси могу, если нужно.

— Нет, не надо, спасибо, — как будто немного успокоилась. — Хороший ты друг, Вась.

Кладет трубку.

Иногда видимся утром в троллейбусе. Рассказывает, что Саша на поправку идет, стабильное состояние. Но еще в коме и под капельницей. Каждый день после учебы к нему в больницу мотается. Совсем худая стала, ветром носит. Так хочется ее обнять, к себе прижать крепко-крепко.

— Наверное, свадьбу перенесем, пока окрепнет Сашка, — вздыхает.

Сердце сжимается от тоски. За нее переживаю, даже за него, за человека, которого видел однажды, мельком. Высокий, красивый. Лучше Кузнецова.

И хочется им счастья семейного неземного пожелать, но сука какая-то живет в моей душе плесенью вонючей. Совесть? Любовь? Зависть? Не знаю.

Вот не желаю я ему крепкого здоровья и счастья. Вернее, не искренне желаю. Ей счастья желаю, а ему с ней нет. Вот такая я скотина.

Вовке почему-то решил ничего не говорить. Скажет еще какую-нибудь гадость.

— Давно Шевелеву видел? — спрашивает Вован как-то перед началом занятий.

— Давно, а что? — пытаюсь скрыть волнение.

— Сейчас в тралике с ней ехал. Далеко стояла, грустная до жути, лицо зеленого цвета. Ее ж жених на байке возил. Разбежались, не в курсе?

— Не твое дело, болеет он. В больнице лежит.

— А, значит, общаетесь? А чего тайно? Наташа знает, или ты ей спецом мозги пудришь? Отвлекающий маневр? А, Вась? Нехорошо, ой, как поступаешь нехорошо. Девушке своей изменяешь, чужую невесту соблазняешь, пользуясь нездоровьем ее суженого.

— Не общаемся, тоже иногда пересекаемся в транспорте. Никому я не изменяю.

Я запутался. Не знаю, что чувствует ко мне Лиля? Почему именно мне позвонила тогда? У нее же есть подружки. Для чего мне Наташа? Она мне нравится, с ней интересно и легко, но Лиля мне по-прежнему нравится больше. Черт!

— Архипов, хочешь тоже секрет?

— Ну? — думаю, что зря я ему нос в девятом классе не сломал.

— Наташка-то в тебя втюрилась по самые гланды. Ходит, подарок тебе на днюху выбирает, у меня спрашивала: «Не знаешь, Вов, что бы Василию на юбилей хотелось?» Сумму назвала, я чуть не упал. У меня мать на почте в месяц столько зарабатывает. А юбиляр наш с чужими невестами шашни крутит. Ай, нехорошо!

— Да дружим мы, блять! Заебал ты! — взрываюсь я на всю аудиторию. Три группы синхронно оборачиваются.

— Тише, влюбленные! Что, нору не поделили? — шипит парень из другой группы.

Да, и в высшем учебном заведении люди малознакомые, интеллигентные и совершеннолетние по-прежнему причисляют нас с Вовочкой к полуросликам-геям. Наташу мою из группы никто не видел. Намеренно скрываю, чтобы и над ней не прикалывались. Ранимая она.

Поссорились мы с Суховым в пятницу. Сегодня понедельник. Снова три дня не разговариваем. Но сидим вместе, больше негде. Места мало. На начерталке всегда аншлаг.

Приходит sms-ка эта бляцкая со знакомого номера, последние «553».

Лилин жених умер. Нет, не такого чуда я просил у Творца. Я в ужасе. Вскакиваю. Звонок звенит.

Таратушкин оглядывает аудиторию. Бежать!

Вова тормозит меня взглядом и сухо спрашивает.

— Куда? — первым нарушает трехдневное молчание.

— Дело срочное, скажи, что я заболел и умер. Потом объясню.

Древний профессор начинает перекличку по трем группам. По алфавиту в своей я второй, сразу после Авдеева Лёхи. Сперва перекличка, потом иногда пересчитывает по головам. В случае несовпадения — карает всех суперсложной внеплановой контрольной.

— Начерталку прогуливать нельзя, — сурово замечает Вова, — а у тебя уже один пропуск есть из-за температуры.

— Помню я, но… в общем, надо мне. Вов, прикрой! Отзовись за меня, может, прокатит, потом честно лекцию передеру.

Вовка мне просто так никогда не давал списывать домашку. Всегда сядет, насупится и долго-долго разжевывает. Даже до младшего школьника дойдет. Иногда и я понимаю. С лекциями также никаких «ксероксов», только собственной рукой с авторскими комментариями. Надо признать, лектор из Вована получше Таратушкина выйдет. Иногда задаюсь вечным вопросом: «Зачем Сухов со мной возится последние лет десять? Понятно, что друг, но с учебой зачем пристает?» Наверное, жалеет. Я некрасивый, маленький, худенький, еще и тупой. Что только Наташка во мне нашла?

— Лиля? — сурово вскидывает бровь товарищ. Как догадался?

Киваю, опустив взгляд.

— Вовочка, валить мне нужно. Срочно.

Во время нашего короткого диалога, я уже сгреб с парты тетрадь с ручкой и карандаши. Теперь бегу вниз со ступенек, проношусь мимо растерявшегося препода. Не здороваясь. Как галлюцинация.

Захлопнув за собой дверь, слышу.

— Это кто у нас был? Или точнее, не был? — язвительно крякает Таратушкин.

— Тимофеев, — доносится Вовкино с галерки.

— Ты что, хоббит, ошалел?! Тут я, Вениамин Афанасьевич! — раздается незнакомый возмущенный бас с первых рядов.

Эх, надо было фамилию позаковыристей придумать. Брэдпитов, например. У Вована всегда туго с фантазией было.

Лечу на остановку, запрыгиваю в последнюю дверь троллейбуса. Сказал бы, что повезло, если бы не повод. Черт! Куда ехать? Что с ней делать? Звонить страшно, ревёт, наверное.

Дрожащими руками, вися на поручне, пишу sms: «Еду. Где ты?»

Ответ приходит мгновенно: «На стадионе»

Стадион возле ее универа, значит, правильно в троллейбус сел.

Через двадцать минут я на месте. Скорая психологическая помощь прибыла.

Нахожу Лилю на скамейке. Курит, теребя четки из рудракши, носит их, как браслет. Обнимаю за плечи.

В ответ она еле заметно вздрагивает и кивает.

Вот, что сейчас сказать? Утешительные фразы не прокатят. Ничего не будет хорошо. Никто не поправится.

У меня в висках стучит новая мысль: «Она больше не невеста. Свадьбы не будет. Её любимый погиб. Моя Лиля СВОБОДНА!»

Так паршиво становится от самого себя. Сажусь рядом. Девушка дрожит, поднося к губам, видимо, далеко не первую сигарету. Обнимаю, прижимаю к себе. Слезы тихо стекают по ее щекам. Косметики нет. Глаза опухшие, красные.

— Когда?

— Два часа назад, — почти спокойно отвечает она. — Мама его из больницы недавно звонила. Так и не пришел в себя. Сердце не выдержало. Вась, почему? — новый всплеск рыданий. — Врачи же говорили, что он поправится. И ты говорил, — бьет меня кулаком в грудь. — Я тебя ненавижу! Вы все врете, а моего Сашеньки больше нет. Платье шьют, ресторан заказан. Зачем всё это теперь? Зачем? Кому? — пытается на меня кричать и бьет, а я прижимаю ее к себе сильнее.

Дурак, нужно было хоть корвалола ей в аптеке купить. Мать всегда себе капает, когда переживает.

— Поплачь, иногда помогает, — Лиля снова рыдает мне в плечо, захлебываясь слезами.

— Вась, я в больницу поехать не могу. Я не хочу его увидеть… таким. Не живым.

Блять, вот блять, что делать-то? Как успокоить? Напоить? Да ну нахрен, она ж не мужик. Только ждать, пока сама прекратит. Жаль её. Больно видеть в таком состоянии любимую женщину. Да, до сих пор люблю.

Наташка мне нравится, а Лильку люблю. Зачем мне позвонила, а не подружке, которая бы повыла с ней рядышком? От меня какая польза? Сижу, вздыхаю. И, Санек, наверняка не плохим парнем был, раз замуж за него собиралась.

Ревёт и ревёт нескончаемым потоком. Многозначительно вздыхаю, рука лежит на ее волосах.

Она свободна. Свободна! — все еще стучит в голове.

Дальше я себя не контролирую, руки поднимают ее лицо, тянусь к нему. Касаюсь губами таких давно желанных, соленых от слез, любимых губ. Лиля затихает.

Проникаю языком.

И целоваться я толком не умею, что уж о большем говорить.

Ласкаю губы по очереди. Нежно, приятно, растворяюсь в этом поцелуе. Чувствую ее вкус. Черт, встал. Ой, как не вовремя.

А в голове немой укор: "Ну и мразь же ты, Вася! Она жениха потеряла, а ты… Еще бы на похоронах её засосал, чего уж там".

Вот кому я сейчас изменяю? Любимой женщине, встречаясь с другой? Или Наташе, целуя Лилю?

Лиля отталкивает меня и смотрит внимательно. Не плачет. Успокоилась.

— Вась, ты чего? — удивленно таращит светло-карие глаза.

— Извини, я пять лет об этом мечтал. Понимаю, что неуместно. Не сейчас. Но...

— Так ты не…?

— Увы, нет.

Ничего не говоря, она встает и уходит. Понимаю, что догонять — только хуже сделать. Теперь она свободна, но всё равно чужая. Не моя. И никогда моей не станет.