Прекрасна, прекрасна!

Галя была на дежурстве. Я быстро собирал вещи. Дети спали.
- Да, Серёжа. Снял. Однушка. Угол Пушкинской и Бунина, ну, короче, центр. Не хоромы. Да, сейчас в машину погружу, вот и весь переезд. Пару книжек, одежда, бритва, хули тут особо. Да зачем, я мешки купил, знаешь, чёрные, в них все запихаю прямо с вешалками. И тарелки тоже. Хотя, нах мне тарелки, куплю потом. За тобой в в субботу приеду. Да, все как планировали. Хорошо. Ладно, я тут буду паковаться.

У Серёжи на сайте знакомств висела фотка примерно пятилетней давности. Мы встретились в Киеве, я был там по работе. У Золотых Ворот стоял несколько погрузневший вариант того худощавого с фотографии, но мне казалось тогда, что если уж я теперь гей, то не во внешности дело, все равно полюблю, Серёжа ведь очень хороший парень.

Он действительно оказался отличным вариантом: научил меня всему - он был уже опытным пидором, хоть и тоже женат, не то, что я.
Серёжа умел схватывать мои желания на лету, на взлёте, я не переставал удивляться его колдовской чуткости: каким-то непостижимым образом он знал, что я голоден, ещё раньше, чем я регистрировал это сам, он определял - по взгляду, наверное - что я вот сейчас хочу секса, и тут же подставлял все свои отверстия. Или, наоборот, когда я хотел побыть один, он умел тихо исчезать, что-то делать на кухне или долго курить на балконе.

-Ох, залюблю я тебя, забалую, Витечка, мужики такое разве ценят. Вам интригу подавай. Тебе чай какой? Мелисса?
-Ну пусть будет мелисса.

Серёжа стоял у кухонного стола и терпеливо, минутами, ползущими, как змеи, переливал свежезаваренный чай из чашки в чашку, чтоб побыстрее остыл. Меня это бесило, но я молчал - зачем обижать человека, который тебя любит.

Каждые вторые выходные я забирал к нам детей.
Серёжа пек им пироги, покупал мороженое, играл с Вовкой в прятки и учил Светку рисовать. При этом он всегда мудро оставался в тени и никогда не спорил со мной в вопросах воспитания. Если папа решает идти в парк - дети, одевайтесь, если в кино - идите, я пока обед сварганю. Подарки он покупал им на свои, ни в коем случае дорогие, чтобы не вызвать мою ревность.
Я понимал, что он любит меня, а не моих детей. И дети любят все равно меня, сколько бы пирогов он им не выпек. И я люблю не его - это я понял примерно через месяц. Странно, что он, с его то эмпатией, не видел этого.

Серёжа умел и ненавидеть. Он ненавидел свою жену, скорее всего за то, что не любил ее. Когда он ушёл от неё ко мне, ребёнок был ещё совсем крошечный, годика полтора. Серёжа ненавидел и его.
-Ты бы своего тоже к нам забрал хоть раз, -спрашивал я его удивленно. -Ты им хоть деньги какие-то посылаешь?
-Хер ей, а не деньги.
Он тут же краснел от злобы, глаза его, всегда такие ласковые, внезапно менялись, и взгляд становился жестким, будто колючая проволока.
-Не могла аборт сделать, сука. Знала же, что я пидор.
-Пидор-то пидор, но ребёнка ведь заделал.
-Так напоила. Может, он и не мой вовсе. Хз. Пусть сама воспитывает.
-Твой конечно. Я ж видел. Вылитый папашка. Ну, она наверное чувство к тебе имела. Любовь жестокая вещь. Такого, как есть, пидора, и полюбила.
-Ну вот пускай теперь полюбит кого-нибудь другого.
Ненависть его была густой и чёрной, с разводами, словно мазут.

Я видел его жену. Красивая баба, и явно на пару лет старше. Она стояла в дверях и наблюдала, мне казалось, безучастно, как мы выносим Сережины чемоданы и сумки. Испуганный малыш обнимал маму за ногу, мамина большая ласковая ладонь лежала на его макушке, но ему все равно явно было страшно. Я глупо улыбался, и маме и ребёнку, как будто я виноват, что у них все так сложилось. Серёжа вёл себя, как подросток, злой, обиженный всеми, понимающий, что не везде прав, и оттого ещё более злой.

У нас с Галей было все совсем не так - я любил её, в общем, или мне честно казалось, что любил. Мы хорошо понимали друг друга, это ведь важно, не правда ли.
Галке, в отличие от других постсоветских жён, нравилось, когда я навеселе, сама подливала мне водочки. В эти вечера я лучше ее трахал, яростно нависал сверху, шумно дышал, обхватывал её сиськи ладонями, как бутоны, и хрипел, задыхаясь: "Галочка, я люблю тебя".

У меня не было других, ни баб, ни мужиков, я очень хотел быть счастливым с ней, с Галей, матерью моих детей, и почти был. Друзья, походы с палатками и гитарами, клубы, рейвы, иногда легкие наркотики - мы неплохо жили, с детьми нам здорово помогали дедушки и бабушки с обеих сторон, в общем, вполне можно сказать, что жили душа в душу - по крайней мере, снаружи это точно так казалось. Ну и что, что мне снились не девочки по ночам. Мало ли кому что снится. Ну а если б все-таки девочки - другие, не Галя - было бы разве лучше.

Кстати, я говорил Гале, что, наверное, бисексуал. Она понимала меня и тут, шептала, что если тебе так уж надо, то иди, трахни какого-нибудь парнишу, все равно ж вернёшься. Но я не трахал парниш, боялся, что не вернусь. Понимала ли она это.

Галя умела просто волшебно сосать, гордилась этим умением и была серьезно уверена, что так хорошо мне больше никто не сделает.
Я был с ней согласен, и только Серёжа доказал мне, что бывает и классом повыше.

Наверное, было бы лучше, если бы я так и не встретился с Серёжей, но случилось: я зарегестрировался на сайте знакомств для меньшинств, увидел, что в Киеве их совсем не мало. Разумеется, в моем профиле не было фотографии лица, только тело, в трусах. И, конечно же, я никогда не решился бы на это в родной Одессе. Но в большом и анонимном Киеве, почему бы в конце концов и нет, пуркуа  бы и не па, один раз не пидорас, и что там ещё говорят в таких торжественных случаях.
Я только посмотреть!
Ну, максимум, пообщаться.
Надо же свои сны хоть с кем-то обсудить. Зачем психолог, если тут бесплатно.

После Серёжи я перестал хотеть Галю. Молчал и не хотел. Отдирал ее руки от своего тела. Поворачивался на бок и не спал. Она никак не могла понять, что стряслось.
-Что у тебя там в Киеве было? Я же вижу, расскажи, Витьк. Девочка или мальчик? У меня тоже один раз девочка случилась. Нет в этом ничего страшного! Ну чего ты? 

Она опять потянула ко мне свои руки, к члену. Я отпихнул ее от себя ногой, с силой.
-Совсем ебнулся. Дурак.
Мы оба долго не спали, каждый на своей стороне.
Я не знал, что ей говорить и как утешать. И что говорить себе, тоже не знал. И что будет дальше. Хотелось счастья, но счастье не получалось.

-Серёжа. Нам бы надо расстаться. Не срочно, не завтра. Но надо. Это не любовь у меня, я ничего не могу с собой поделать.
Я полусидел на диване. Серёжа пришел из ванной и стоял напротив, красивый, с эрекцией и полотенцем на плечах, глаза его светились озорством, как всегда перед сексом.
-Как это. Витя. Витенька. Почему вдруг.
Он нелепо всплеснул руками. Мне стало остро жаль его, я поднялся, подошёл к нему и обнял. Он кончил, прямо тут, стоя, просто так, и сам этому удивился, улыбнулся виновато.
-Может, у тебя это временно? Ты мне с кем-то изменил? Это ничего, бывает, ты можешь, иногда - я разрешаю.
-Сережка. Мы, наверное, не должны были так быстро вот прямо съезжаться. Без испытательного срока. Не знаю. Надо по-другому было, медленнее, постепенно как-то. Теперь вот буду знать. Прости меня.

Он вернулся в свой Киев. Нет, не к жене. Я останавливался у него пару раз, потом, экономил на отеле. Трахались, разумеется. А чего нет.

Теперь у меня Коля. Ему семнадцать. Родители алкаши. Мой стройный мальчик с большими карими глазами и вонючими кроссовками, которые я каждую неделю стираю в машинке. Ну почему он не хочет носить летом более легкую обувь!
Поколение идиотов в подстрелянных штанах на все сезоны.
Вчера я купил ему новый телефон, он расцеловал меня прямо в магазине и убежал кататься с друзьями на электросамокатах. Я выпек банановый пирог по рецепту из интернета, ждал его до двух ночи.

Я стараюсь не надоедать, чай из чашки в чашку не переливаю, внимания насильно не требую, стараюсь быть интересным, шлю ему забавные видосы. Стараюсь быть успешным, это притягивает.
Он вернулся в шесть, с банкой энергетика в руке.
Ему пока не хочется секса, их сейчас секс вообще не так сильно интересует. Ну и что, не всех же трахать. И без секса можно все это очень даже интенсивно чувствовать, даже интенсивнее. Плюс, наверное, я староват для него, ведь мне уже тридцать два, почти папик. Тридцать три. Но он привыкнет и захочет, я уверен.

Конечно, захочет, ведь я так забочусь о нем, и люблю, люблю, люблю, наконец.