Портрет

Сергеев никогда ещё не заказывал портрет. Чтоб не фотка с фотошопами - а красками, у художника. Портрет жены в спальне у них висел. Ню. Висел давно уже, лет пятнадцать. Ванда была и сейчас ещё вполне ничего, хотя, конечно, разница заметна была, когда она стояла голая напротив портрета, выискивая в шкафу нужный лифчик. Сергеев тоже сравнивал себя с фотографиями прошлых лет, в общем, он выглядел вполне соответственно возрасту, плюс-минус. В конце концов, они ж не в модельном бизнесе с Вандой, обычные люди.

Художник, мальчишка совсем, подошёл к ним в ресторане и положил на стол свою визитку: Иван такой-то, рисую портреты, серьезные, не за три минуты, студент художественного училища, курс третий. Они с Вандой  пили просекко, кстати, вполне приличное, ресторан был недешёвый. Ванда повертела визитку в руках.

- Слушай, Сергеев, а вдруг это будущий, не знаю, Пикассо. Розовый период. Потом ты у меня будешь миллион стоить, а. Позвони ему. Ну сколько он там захочет, студент.
- Ага. Портрет в костюме с орденами.
- Нет. Это тупо. А давай голышом!
- Ванда, тебе больше не наливаем. Зачем? Я ж не звезда, а скромный руководитель.
- Ну хорошо. Будешь держать какую-нибудь тряпочку перед собой, типа голый, но не нагой. Или... нагой, но не голый, я уже забыла.
- Голые и смешные. А, может, пусть нас вдвоём?
- Я нет. Я уже в спальне висю, хватит. Я ж не звезда, а скромная хозяйка салона. Короче, давай, пупсик. Мне эта идея нравится. Ты ж ещё ничего у меня, Сергеев, давай. А я ему сейчас позвоню.
- Пфф. -Сергеев повертел пальцем у виска. -Ну, не знаю. Звони. Тебе проще дать, чем объяснять.

Художник попросил сто долларов. Два дня по три часа. Получилось две субботы. Ванда угощала парня обедом, расспрашивала о судьбе.
Иван неместный, живет в общаге, девушка есть, в клубы особо не ходит, это тупо, много времени проводит за рисованием, бывает, встаёт в пять утра и рисует, рисует. Мечтает съездить в Лувр, Пинакотеку, Прадо и тд. В Эрмитаже был. Штаны по щиколотку, дурацкие башмаки, свитер навырост, тот ещё хипстер. Суп ест с аппетитом. 
Еду убрали, подвинули обеденный стол к стене. Иван установил свой мольберт, деловито переоделся в заляпанную краской огромную футболку, намешал на дощечке красок, закрепил холст. Там уже был нанесён эскиз - мужик с пустым лицом и бесформенным телом, типа он, Сергеев.
Сергеев встал у стены, в рубашке и домашних штанах. Иван сказал ему, как повернуться. Они немного поговорили о какой-то ерунде, чтобы установить контакт. О ценах на краски: там целая наука, есть совсем дешевые, ерундовые, а есть какие-то французские, которые не растекаются и не линяют, Сергеев не очень внимательно слушал, скорее, из вежливости. Иван не знал, о чем ему говорить с незнакомым взрослым мужиком, и Сергеев тоже не знал. Иногда в гостиную заходила Ванда, контролировать процесс.
- Ну что, все хорошо, Иван? Свет нормально падает? Тут у нас солнечная сторона, если надо - можете в спальню перейти, там все более матовое.
- Спасибо, Ванда Николаевна, все хорошо. Мне нравятся эти блики.
Ванда хотела было сказать что-то ещё, но почему-то не сказала.
- Ладно, я уехала в салон. Сергеев, не мори студента голодом, в холодильнике все есть.
Хлопнула дверь. Нарочито громко, или Сергееву так показалось. Стало совсем тихо. Во дворе завелась машина, щелкнуло сцепление, зашуршали колёса.

Иван рисовал, Сергеев стоял.
- Андрей Васильевич, вот, хотите лицо посмотреть. По-моему, похоже.
Лицо было одновременно похоже и не похоже, вроде он, Сергеев, а вроде и не он.
- Подбородок не тяжеловат?
- Думаете?
- Ну, вам виднее, Ваня. И, вообще, пусть Ванда решает.
- Ээ. Андрей Васильевич, ваша супруга говорила о ню, тут, я не знаю, конечно, как хотите. Стесняться не нужно.
Сергеев снял рубашку, повесил ее на спинку стула. Втянул живот. Дальше раздеваться не стал. Рубашку сразу захотелось надеть обратно, но Сергеев сдержался, в конце концов, он у себя дома. Прошло ещё полчаса. Сергеев устал.
- Хм. Слушай, Вань, выпить хочешь?
- Можно. Но я немного.
Обрадованный Сергеев забыл про живот, спрыгнул со своего воображаемого постамента, бодро вытащил виски из буфета, привычным движением сгрёб с полки два бокала, разлил. А, ещё ж лёд, - снова поднялся, набрал льда в морозилке.
- Да ты садись, Вань, чо, будь как дома.
Ваня по молодости не умел пить виски чистоганом и попросил колы.
Сначала Сергеев решил, что мальчишке будет интересно про футбол. Сергеев хорошо в этом разбирался, помнил удачные голы, кто сколько стоит, кто ушёл в Ювентус, кто ушёл из Ювентуса. Ваня кивал из вежливости, и Сергеев довольно быстро догадался, что парень не в теме.
- Про девчонку-то свою расскажи, художник?
Иван посмотрел на Сергеева странно.
- Как зовут-то? Погоди, хочешь, угадаю. Светка!
- Светка, да. Надо же, с первого раза угадали. Но есть и другая. Врядли вы снова угадаете, имя не такое частое.
- Оля?
- Не.
- Нечастое. Хм. Пелагея! Слушай, давай, тоже, на ты, а. Будем друзьями. Андрей, просто Андрей.
- Андрей Васильевич. Ее зовут Ванда.
Сергеев сильно подавился виски, кашлял какое-то время. Глаза его налились красным и веки набрякли.
- Ээ. В смысле?
- Да. Вы хотели на ты?  Вот теперь точно можно.
- То есть? Моя Ванда? Хаха.
- Моя тоже. Ну, если не считать штампов в паспортах, какое они сейчас имеют значение.

Сергеев налил себе полный бокал, без льда, выпил, медленно, но твёрдо. Вытащил откуда-то из глубины буфета начатую пачку сигарет, закурил, жадно втягивая дым, табак не успевал сгорать и тлел красным, как головешка в печи.
- Вот же ж сучка, а.
На Ивана он не обращал теперь никакого внимания, сидел как бы один. Тело его дополнительно обвисло, кожа на шее стала почти как у крокодила, подкожные вены казались нервами. Вот сейчас бы его рисовать и рисовать, подумал Иван, но это выглядело б совсем уже неуместно и даже жестоко. Иван медлил с лишними движениями, сидел и наблюдал. Он почему-то не боялся неожиданной реакции Сергеева, скорее, Ванды, но ее все не было.
- А зачем? Зачем вы все это устроили, с картиной этой? Что за цирк.
- Это я придумал.
- Накуя.
- Хотел с вами познакомиться. Вы ведь ее муж, не чужой нам человек.
- Что? Что ты там пропищал, щенок?
- Я понимаю, когда я родился, вы ее уже трахали в общежитии. Это вы мне хотели сказать, да? Я в курсе. Но так сложилось, что, ну, мы теперь все трое типа - мы. И вы с ней - мы, и я с ней... мы. Я не хочу ссор, я бы хотел, чтобы и с вами, Андрей, Васильевич, мы тоже были - мы.
- Слушай, а иди-ка ты накуй, придурок малый. Мы он захотел. Собирай свои манатки и дуй отсюда - учти, я два раза не повторяю. Пизтец молодёжь пошла.
- Нормальная молодежь, -Иван встал, -это вы странные. Зачем вести сложную двойную жизнь? Зачем врать? Дело-то хозяйское. У вашей жены любовник, уже давно, полгода примерно, чего вам не принять это спокойно? Тем более, ведь вы ее уже не любите, у вас с ней секс раз в неделю, вам жалко что-ли, если она порадуется с другим.

Иван, с обиженным лицом, направился к мольберту, собирать манатки.
- Да что ты понимаешь в любви, сопляк! Ты, чтоли, в больницу к ней ходил, ты ей слёзы вытирал, что детей не будет у бабы? Тебя кроме пинакотеки твоей что-то ещё серьезно интересует? Сегодня ты с Вандой развлекаешься, завтра со Светой. Да и правильно, в общем, тебе развиваться надо, ты ж ребёнок ещё. Вот для чего тебе Ванда нужна? Для познания жизни, да? Духовный рост? С ней интересно тебе, конечно, хули говорить, уж поинтереснее, чем с блондинками твоими, а ты о ней подумал?
- А вы...
...а ты помолчи, студент, и послушай. Ты ее выжмешь, как губку для посуды, и бросишь, когда больше нечего будет познавать. Ключик сраный. Сундучок открыл, порылся там своими любопытными клешнями, закрыл и ушёл. А слёзы вытирать снова мне. Нахер ты нам сдался, щенок. Иди в общаге своей дрочи, наперегонки с другими гениями.
- Вы думаете, Ванда не знает про вас? Что пока она в больнице с придатками мучилась, вы другую завели? Что вы до сих пор к этой Зине бегаете? Вы думаете, она не знает? Думаете, я Ванде слёзы не вытирал? Идеальный муж, хехе.

Сергеев сильно покраснел. И сам почувствовал, что покраснел.
- Да что ты... что ты знаешь о жизни, балбес. Пинакотека блять. У каждого мужика накапливаются за жизнь какие-то связи, грехи. Ванда меня поймет, ничего в этой Зине нет страшного, она замужем, кстати...
- Мы в курсе.
- Да дело-то не в этом. В курсе они. Когда люди двадцать лет вместе, они уже как родственники, как родные. Что-то прощают друг другу. Какое-то понимание образуется, на глубинном уровне. А не как у тебя, давайте жить дружно. Я не хочу тебя знать, понимаешь? Мне это неприятно. Я ее прощу, но я не хочу знать, кто ты. И что вы там с ней делаете, я тоже не хочу знать. Я понимаю, что ты можешь больше за ночь, но я все равно лучше в сексе, поверь, лучше. И я ее не брошу. Хотя, хер меня знает, может, теперь и брошу.

Сергеев налил себе ещё, задумался, медленно выпил. Иван молча собрал мольберт, снял свою рабочую футболку, надел свитер. Он был не такой уж прямо дрищ, наверное, ходил пару раз в неделю на фитнес. Небось, на наши денежки, подумал Сергеев и вздохнул.
- Кстати, вы мне тоже нравитесь.
- Что??
- Мы все бисексуальны, Андрей. Васильевич. Некоторые чуть больше, некоторые чуть меньше. Если честно, я бы и втроём попробовал.
Сергеев молча вытащил ещё одну сигарету. Какое-то время смотрел на неё, тщательно размял, подкурил, затянулся.
- Мда. Может, и хорошо, что у нас детей нет. А с собакой ты тоже хотел бы попробовать?
Иван засмеялся.
- Нет. С собакой не хотел бы. Собака не может дать своё согласие. А вы можете. Вот Ванда не против.
- Нет, это уже выше моего понимания. Это уже просто еп твою мать. И Ванда, значит, не против. Хорошо. Я было подумал, что это она тебе от своей женской скуки голову заморочила, а выходит - ты ей. Заразил. У вас вообще нет ничего святого, одно любопытство к жизни. Прадо, Секстинская капелла, автостопом по Европе, что там ещё, втроём потрахаться, вчетвером, коммуной пожить, свободная любовь, эта, как ее, полиамория? Амурия? Все попробовать. Ты думаешь, этого всего уже не было? Да было, все было уже минимум по разику, было да прошло. Потому что в итоге-то что? А ничего, кроме одинокой старости, после всех этих экспериментов. Ни-че-го. С сорокалетней бабой он попробовал. Мало. Надо попробовать с сорокалетним мужиком.
- Я втроём предлагал.
Сергеев посмотрел на Ивана взглядом одновременно презрительным и ненавидящим, долго не отводя глаз, в молчании. Иван уже собрал свои вещи и стоял около сумки, не зная, идти ему или садиться обратно к столу. Иван ждал Ванду, он был уверен, что она его поддержит, тем более, что он ведь уже говорил ей обо всем этом, и она улыбалась, гладила его по вечно нечесаной шевелюре и целовала в плечо. Дурачок, говорила она, только не вздумай Андрею об этом говорить, ну какой из тебя бисексуал, господи.

Щелкнул замок. Они оба, Иван и Сергеев, ждали ее появления на сцене, каждый по-своему, и неизвестно, кто сильнее. Оба молчали, пока она шевелилась там, в прихожей, шуршала одеждой, кричала им: мальчики, как там ваш высокий реализм? Вы тут вообще? А кто курил? Знала же, что тут - куртка Ивана висела на вешалке, а то,  что Андрей в доме, она чувствовала и без косвенных доказательств. Эй, вы где? Она осторожно вошла в столовую. Ого, Сергеев, ты снова куришь?

Мужчины молчали. Ванда достала из принесённого пакета упаковку яиц, бутылку молока, сыр, колбасу - мужчины внимательно наблюдали за ее спиной, как она поправляла ворот блузки, как все тело ее мягко подавалось вслед рукам, теперь их глаза знали, куда смотреть - она выкладывала продукты на столешницу, комкала пустой пакет, переставляла продукты в холодильник. Казалось, они, Сергеев и Иван, управляли ее движениями невидимыми электрическими нитями.
Сергеев вдруг застеснялся, непонятно чего, встал, нашёл свою рубашку, надел ее и застегнул на большинство пуговиц.
Ванда уселась к столу, жестом приказала Ивану тоже сесть.
- Что тут у вас случилось? Где картина?
Мужчины молчали, не знали, что говорить и говорить ли. Получалось, что из-за Ванды у них и произошёл весь сыр-бор, и вот она появилась - казалось бы, стало можно поставить все точки над всеми буквами, но оба они почувствовали вдруг опустошение. Почему они должны обязательно ссориться из-за женщины, из-за этой, например. Каждый из них аргументировал по-своему, но итог был один: зачем?
Ладно, если б они расходились по каким-то важным политическим взглядам или за команды разные болели, так ведь нет, они вообще жили в параллельных вселенных, взгляды не пересекались, племена из соседних лесов, чего им делить-то.
Ну вот она пришла, Ванда, сейчас надо будет ей все рассказывать, объяснять, а нахера? Она ж вообще изначально из третьего леса.

Сергеев, хозяин дома и вообще вождь одного из племён, почувствовал необходимость в переговорах.
- Ванда, он мне все рассказал. Хочет трахаться с нами втроём. Ты где его блин откопала?
Ванда потянулась за сигаретой. Зажгла сама, попросила виски. Не покраснела.
- Иван, иди домой. Сеанс окончен.
- Как? Что, ничего не будет? Ты уже не хочешь?
- Хочу. Но сейчас иди, потом поговорим. Я напишу.
- Ты бросаешь меня ради...? -Иван поднялся. -Ты так и не смогла научиться любить больше, чем одного человека.
- Слышь, парень, она мужик на самом деле, а я баба, мы семья трансов-асексуалов. Тебе с нами скучно будет.
- Да что же вы такие зажатые оба? Вылезайте из вашего совка, мир гораздо разнообразнее ваших пионерских моделей. Не бойтесь желаний, освободитесь же!
Иван стоял и махал своими длинными худыми руками.
- Мне с вами интересно, ну что вы меня гоните? Я что, прям совсем никакущий? Малолетка, да? Скучно вам со мной?

Ванда поднялась, подошла к Ивану и поцеловала его в щеку.
- Иди, Ваня. Дай нам поговорить. Ты с ним говорил, давай теперь я. Все будет хорошо, иди.
Иван посмотрел на Ванду, потом на Сергеева, резко шагнул к своим вещам, подхватил сумку и сложенный мольберт, почти убежал.

- Что, сильно втюрилась, жинка?
- Втюрилась. И ты не можешь мне это запретить. Хочу и буду.
- Шлюха.

Камера, покачиваясь, следит за бегущим по ступенькам вниз Иваном. Наезжает спереди, показывает его лицо, злое, разочарованное в себе и в человечестве.
Вот он идёт по проспекту, обгоняя прохожих, со своей холщовой сумкой на длинных лямках, из которой торчат палки от мольберта.
- Але, Света, ты где сейчас? Ты мне нужна.

Мы видим дешевую китайскую закусочную. Иван и Света едят вместе суп из одной тарелки, Света - короткой фарфоровой ложкой, а Иван поддевает палочками длинную рисовую вермишель и кормит ей Свету, потом они меняются, у неё получается хуже, вермишелины шлепаются обратно в суп и капли летят вокруг, они тихо смеются.
- Светка, ну почему они такие. Ты же вот можешь радоваться, что я ее люблю, это же так просто, почему они не могут? Они, вообще, умеют любить? Обладать они умеют, иметь. А любить - нет.
- Ванечка, ты кушай, кушай. Я наелась уже. А их, их уже не перевоспитать. Зря ты пытаешься. До этого дорасти надо, это не для всякого.