Мат с королевой. О книге Г. Реве "Милые мальчики"

(Реве Г. Милые мальчики. — Спб: «Митин журнал», 2006. — 331 с., ил.)
 
…Итак, мы поверим и в это. Замечательный нидерландский писатель Герард Реве был личным другом Ее Величества Королевы Нидерландов Юлианы[1]. Они часто прогуливались в аллеях дворцового парка и поверяли друг другу свои тайны. И когда Реве было необходимо употребить словечко — ну, вы сами понимаете, не из придворного обихода — королева доставала из складок платья грифельную доску из слоновой кости. Реве писал слово или фразу, просоленные всеми ветрами его бурной жизни гея и алкоголика, королева читала ее про себя. После этого Герард Реве написанное… слизывал.
 
Книга Герарда Реве «Милые мальчики» все же введет нас в курс бесед писателя с королевой. Взвинченно цветистая и откровенная, она звучит гимном фетишу Реве, который писатель пронес через всю жизнь. Этот фетиш — задницы юных существ мужеска пола. Обтянутые большей частью бархатными штанами белого, черного, винно-красного или невинно еще зеленого цвета, они не столько распаляют немолодого уже автора к сексу, сколько к упреждающей, назидательной порке. Увы, такова сила импринтинга: первый раз Реве испытал сексуальное возбуждение в детстве, когда сосед порол своего сынишку, а тот, свинтус, еще и вопил. И бегал этот мальчик[2] именно ведь же в бархатных штаниках!
 
Какая малость и какая глупость, скажете вы. Но покопайтесь в себе, и вы обнаружите, что сами всю жизнь поете своей плотью гимн какому-нибудь дурацкому детскому впечатлению.
 
Реве делает это удивительно пластично, хотя порой так яростно, назойливо, страстно, что его бы самого впору за это и выпороть. Во всяком случае, впечатление такое, что он все время на это напрашивается. Нужно обладать поистине огромным лирическим дарованием, чтобы тянуть свою короткую партию так долго и с такими разнообразными модуляциями.
 
Невротичный импринтинг Реве алчно рвется по тем тропам, что ведут его сквозь действительность к наслаждению, реальному или измысленному. Тысячи оттенков в описаниях юных шей, поп, затылков, ключиц и локтей находит писатель, не гнушаясь порой впадать в штампы мягкого и жесткого порно. Все эти «бархатные» всхолмления, «шелковистые» юношеские лощины и прочие атласные буераки, косогоры и выемки мы встретим на каждой странице. Подобная взвихренная расточительность автора иной раз пугает. Кажется, еще миг, и он прорвется к простатам из драпа и к экскрементам из кашемира цвета горчицы с молоком…
 
А между тем, большой, трехсотстраничный текст «держит» не только эта искусно и пышно задрапированная человечья «сантехника». Главное — читатель чувствует ПОДЛИННОСТЬ массы лиц и событий, представленных здесь.
 
В первую очередь, это основной любовник Реве в 60 — 70-е гг. Виллем Бруно ван Альбада или попросту Тигр, Тигра. Любовная коллизия с ним поверх всех мечтаемых штанишек и розог скрепляет две повести (две части) книги воедино. В начале стареющий повествователь снисходительно смотрит на увлечения молодого любовника. Он даже готов приводить к нему дружков на перепих. Он, повествователь, и сам принимает участие в этих как бы изменах, то прячась за занавеской, то фантазируя о…, — и конечно, всегда, всегда расспрашивая Тигру ПОСЛЕ, находя основную сладость и отраду свою в смущении парня… Это смущение — как бы и доказательство, что он, Тигра, остается внутренне верен своему Зверю.
 
В конце книги неуемный и сладострастный рассказчик раскрутит Тигру на трах с полюбившимся ему, повествователю, парнишкой. Такие вот сложные, петлистые тропы любви у повествователя Герарда Реве…
 
Его вполне можно было бы назвать сказочником. Атмосфера сказки присутствует в книге постоянно, как атмосфера того полудетства, в котором мысленно пребывает Реве со своими героями. Даже королева Юлиана (Беатрикс?) — хотя ее фото, как и фото Тигры. вы найдете в книге — выглядит немного персонажем из сказки Андерсена.
 
Впрочем, «сказка» Реве имеет совершенно замечательное свойство: читатель всегда точно знает, — вот писатель играет с фетишем (образ эсэсовца Вольфганга), вот он живописует своему любовнику Мышонку (тоже реальное лицо) соитие с одним парнем, которого тот приглядел для себя. Наверно, Мышонок и половины деталек не заметил бы, случись это все в реале… А вот и фантазия о своем романе с сыном Вольфганга…
 
При этом писатель сохраняет такие точные приметы реальности, они так выпуклы и неподдельны, шершавы, что руками только разводишь: вот уж творит свой мир — так творит!
 
Как и все мы, впрочем, по мере отпущенных нам возможностей.
 
Мир Реве абсолютно телесен. Наверно, поэтому так органично выглядят здесь фривольные прорывы автора — истового католика приобщиться небесных таинств. Кажется, он готов тушить или зажигать (ему, в принципе, все едино) залупой свечи перед сами знаете чем…
 
Эта настырная, навязчивая — вязкая даже порой — телесность несколько раздражает. Тем драгоценней, тем пронзительней (сей взвинченный тон — тон гиперистерика Реве!) тонкие душевные движения, что промелькивают в словах и на лице Тигры, в его смущении, в его грусти, нежности и порой усталости, — о, слишком, слишком понятной…
 
И кажется, больше всего Реве домогается именно этого вот движенья души, провоцирует на него своего Тигру, такого почти равнодушно податливого телесно. И это душевное движение — то, что автор считает главной своей победой.
 
Хотя вряд ли смущенная улыбка Тигры — из мира, который Реве так истово сам себе сотворил…