Геморрой

Вот как на духу: я лирик и романтик, ненавижу всех этих юмористов и прочих сатириков. Но хочется же иногда поговорить о жизненных драмах любимых подруг - из непреходящего чувства глубокой привязанности и верности дружбе.
 
С Лешкой мы дружим много лет – еще с тех пор, когда он сел мне на хуй в подсобке лаборатории с анализами мочи. Одно неловкое движение – и я чуть не стал отцом задел рукавом несколько баночек, обмотанных резинками и фамилиями мочесодержащих больных. Потом мы вместе переливали мочу, добавляя эритроцитов, лейкоцитов и эпителия плоского всем нуждающимся. Такое начало романа не могло не превратиться в крепкую мужскую дружбу. Романа, правда, едва хватило на один семестр, но дружба продолжилась в ординатуре и в клинике.
 
Защитились мы практически одновременно и также единовременно стали завами разных отделений. Оба мы, конечно, специалисты в своем деле, но не чураемся административных должностей с хорошими окладами и прочими материальными благодарностями. Но у Лешки жопа оказалась толще, а у меня ленивее, поэтому он через несколько лет написал докторскую и пробился в главврачи на зависть сукам, ну и мне - совсем чуть-чуть. Правда, я, как и прежде, мог без стука входить в кабинет Алеши, игнорируя пергидролевую секретаршу мадам Пепкис с ее хамским «Алексей Петрович занят».
 
Лет до сорока Леша летал с хуя на хуй, пока однажды не совершил жесткую посадку. Геморрой быстро прогрессировал, а Алексей Петрович страдал и воздерживался. Лечился самозабвенно, свечи были распиханы по всем карманам. Даже к целительнице в Мухосранск ездил. Но геморрой же дело такое: то обострение, то рецессия. Как поется в любимой народом песне, узелок завяжется – узелок развяжется. 
 
И вот в один из светлых периодов развязки он решился на секс-тур в Бразилию, где много диких обезьян роскошных мулатов. Новоявленной донне Розе Дальвадорес не терпелось отоварить взятки, поскольку конфискации Алексей Петрович боялся пуще спида и ковида, вместе взятых. Естественно, что из гей-клубов он там не вылазил, сдались ему Копакабана и карнавалы. 
 
По приезде он пригласил на ужин узкий круг любимых подруг, которым не терпелось вкусно пожрать и послушать, как он будет врать. Посреди стола фаллически стояла потная бутылка кашасы из дьюти-фри, а перед нами солировала лоснящаяся жаба с тройным подбородком в прыщах, пузо вальяжно свисало с коленей. Жопа, правда, уместилась всего на двух стульях. Ни тени загара, будто вернулся из Магадана.
 
Все, что он описывал, было большим или очень большим, равно как упругим, плечистым, мускулистым и неутомимым. Все писаные красавцы Бразилии хотели руссо туристо и едва не дрались за очень сильно прекрасного богатыря Алешу. Слюни гостей текли ручьями на заливную рыбу, которая таки оказалась гадостью.
 
И дернул же меня черт за язык сочувственно так спросить: «А как же твой геморрой, Алешенька?» Ну да, мудак я, забыл, что не тет-а-тет у него в кабинете. Главврач Алексей Петрович резко встал из-за стола. Гости утерли слюни. А одна закадычная многоопытная подруга тоже не сплоховала: «Леш, а мулаты по чем нынче? Неужто ты все нажитое непосильным трудом спустил?» 
 
Посеревший Лешка убежал на кухню. Я следом извиняться. Плакал он тихо, но взахлеб. В перерывах между всхлипами ел без аппетита цыпленка табака и жаловался: «Ни разу не смог! ... А какие были кадры! … Не отпуск, а сплошной гемор… ой!» И побежал к свечам в санузел.
 
Подруге то ссы в глаза – божья роса, а мне теперь что, работу искать? Хотя он же не совсем дурак, знает, сколько интересного о его делишках я порассказать могу. Так что еще помиримся. Старая дружба не ржавеет, не правда ли? Ой, снова на лирику потянуло...