Петунии

Сергеев устал от жены. Не умна, не развита, развиваться не хочет. И не может, наверное. В принципе, зачем жене ум, хватит и моего. В общем да, но года через два становится скучно. А Сергеев терпел уже шесть долгих лет жизни. Терпят люди и дольше, ради детей, например - но детей у них не было, не потому что чайлд фри, а всё никак было не собраться.

Впрочем, существовала причина усталости и поважнее: Сергееву постоянно снились мальчики. С одной стороны, подумаешь, мало ли что или кто кому-то там снится. Любой психотерапевт с опытом расскажет, что у нас вообще нет ни одного счастливого человека, и снится всем бог знает что. Но Сергеев устал. Он устал видеть каждый день одну и ту же рожу, нащупывать рукой одни и те же сиськи, поворачивать это покорное тело как деталь в станке и молча удовлетворять своё желание, представляя в уме совсем-совсем другое.

Он долго держался, не изменял ей. Во-первых, её было жалко. Он знал, что, если влюбится на стороне, то ведь уйдёт, и она будет плакать. Он все-таки жил с ней и не плакал, она ведь не делала ему ничего плохого, как раз наоборот, искала новые рецепты, честно старалась разнообразить меню, совала добавку, и Сергеев осуждал себя за неблагодарность. Да, благодарность он не чувствовал, наоборот, нарастала агрессия, иногда Сергееву хотелось ее ударить, особенно, когда она слишком навязчиво предлагала ему попробовать какой нибудь тыквенный пирог "по очень душевному рецепту, Вовик". Нахер мне и твой пирог, и твоя душа, и вообще всё - тихо думал про себя Сергеев, мучительно улыбался и уходил в спальню с телефоном, сославшись на боли в животе "после этой нашей говностоловой в институте".
Сергеев часто утешал себя, повторяя: наверное, у неё есть другие достоинства, кроме интеллекта, иначе б я с ней не жил, а ведь живу как-то. Объективно говоря, жена у него была вполне красавица, глаза с поволокой, великолепные сиськи и шикарные волосы - мужчины на улице нагло пялились на неё, Сергеева это возбуждало.

Возможно, жена замечала его состояние, возможно верила про столовую и вечные неприятности на работе, ему это давно уже было все равно. А тут ещё мальчики - они одолевали все больше и больше, упорно накапливая критическую массу.
- Я уже их не только во сне вижу, а просто если закрыть глаза, доктор, такие, знаете, голенькие, с тугими такими, знаете, мышцами, с гладкими волосками на задницах, и я их, ну, понимаете?
- Понимаю, - грустно отвечал доктор.
Даже как-то слишком грустно - проникся, наверное, эмпатия развита, профессиональное, скорее всего. Он был не доктор, а гештальт-терапевт или что-то в этом роде, дипломы и звания висели в кабинете, Сергеев их не читал, какая разница, ему срочно нужно было хоть кому-то об этом рассказать, ну не другу же Лёхе, который черт его знает, как еще отреагирует.

Он стал совсем плохо спать, жить так дальше казалось невозможным, вернее, совершенно никому не нужным. Не ждать же, пока его, сергеевское подсознание не выдержит и шарахнет ее по физиономии. Она ударится башкой о стену или об угол шкафа - он это тоже часто представлял - она потеряет сознание и лениво осядет на пол, уставившись широко открытыми глупыми своими глазами прямо в него, как фотоаппарат, сначала снимая его лицо, потом шею, и так все ниже и ниже, а на стене останется полоса крови, или на углу шкафа, он вызовет скорую, и жена будет тихо шептать: только не звоните в полицию, я сама упала, споткнулась нечаянно, он не виноват, не виноват, у нас все хорошо…

- Ну что вам посоветовать, Владимир. Выход есть всегда. У вас их два, в общем, не так и плохо, у некоторых меньше. Вы можете рассказать обо всем жене. Возможно, она поймёт и примет, возможно ей потребуется помощь, тут я к вашим услугам. Это - если вам эти отношения ценны. Ну а если не ценны, тогда что ж. Разводитесь. Вы ж ведь тоже человек и тоже имеете право быть счастливым. Или хоть попытаться.

Нельзя сказать, что Сергеев сам не приходил к этим, в общем, не семи пядей во лбу выводам. Приходил. Он ожидал услышать что-то другое, научно обоснованное, новое, может быть, снимающее с него хоть часть ответственности, но увы. Решать все придётся самому.
Сначала ему нужно было убедиться, что он действительно пидор. Одно дело сны, а другое - живая практика. Сайт знакомств он отыскал давно. Светиться лицом в этом ****ишнике, который, как это сейчас модно, организован для всех категорий граждан подряд, ему пока не хотелось. Внешне-то Сергеев являл собой вполне привлекательного тридцатилетнего мужичка почти без лишнего веса, и сантиметров между прочим девятнадцать и между прочим без преувеличения, а это в нужных ему категориях граждан ценилось особенно высоко, он все читал. Фотографии он разместил какие надо, и первое, ключевое в его жизни свидание не заставило себя долго ждать. Мальчика звали Веня, он не был вот прямо из сергеевых снов, но после свидания Сергеев понял, что да, пидор я, уже не отвертеться.

- Давай-ка поговорим, - осторожно начал Сергеев максимально спокойным тоном, - понимаешь, вот то, как мы живем, это не семья. Мы просто живем вместе и все. Этого мало, понимаешь?
- В смысле?
Жена не понимала.
- У нас такое, типа общежитие. Зачем это все. Я тебе квартиру оставлю, ты не волнуйся, мебель, посудомойку, ну всё, короче. Мне скучно просто. Какие-то две параллельные жизни. Мы не соприкасаемся душами, мне, вообще, наплевать стало, понимаешь.
Жена уставилась на Сергеева совершеннейшей овцой и ничего не говорила. Наверное, обиделась. С каждым новым произнесенным словом Сергеев чувствовал, будто камни высыпаются по одному из тяжёлого рюкзака. Он достаточно намучился, теперь ее очередь, подумал Сергеев.

Развод занял примерно месяц. Жена, как и ожидалась, плакала, вслух ничего не спрашивала, а в глазах прямо сплошное что-где-когда и, особенно - почему. Сергееву было ее сильно жаль. Он что-то мямлил про отношения, у которых же есть начало, и, стало быть, может же быть и конец, и мы не обязаны же проводить всю жизнь с одним и тем же человеком. Корабли в море расходятся же в разные стороны, что тут поделаешь.
Жена все равно ничего не понимала. Во-первых, по глупости, а, во-вторых, действительно непросто было понять, что же вдруг случилось-то. Рассказывать ей правду имело нулевой смысл. Лечиться она ему, скорее всего, не предложит - времена не те, ну хоть что-то же она читала по этой теме в инстаграме, в перерывах между тупыми сериалами. Наверное, она бы предложила Сергееву встречаться со своими мальчиками по вторникам, четвергам и субботам. Или нет лучше пятницам, чтобы выходные все же с семьей. А какая нахуй семья, господи.
Она автоматически готовила Сергееву завтраки, обеды и ужины, хотя он и обьявил ей официально, что мол всё. Ему приходилось есть. Готовила она, в общем, неплохо, но он не хотел жить с кухаркой или уборщицей, нет, жена это все-таки что-то более интересное, думал он, жуя. Как и муж, впрочем. Но ее, почему-то, устраивало, что он приходит, жрет и утыкается в интернет, потом спит, жрет и уходит на работу. Иногда равнодушно ****. Все как у людей, да ведь?

Мучимый комплексом вины, Сергеев оставил ей их общую квартиру. После развода они вышли под ручку из здания загса, Сергеев улыбался, а жена выглядела совсем потерянной.
- Ну вот, - сказала она тихо, с интонацией почти вопросительной.
- Ну да, - ответил Сергеев с некоторой злобой. Так он часто отвечал ей, когда она подходила к дивану, на котором он лежал с книгой или планшетом, и капризно просила, почти требовала: ну что, надоела я тебе, совсем мне внимание не уделяешь, хватит уже там читать, все равно все не прочтёшь. Сергеев соглашался - действительно, жена всё-таки, и они смотрели что-то вместе. Если фильм выбирала она, то к концу задрёмывал он, если наоборот, то наоборот. Иногда она принималась читать его фэйсбук, терпеливо ждала, пока он напишет очередной комментарий, а он терпеливо объяснял ей, в чем там вообще дело, хотя ему и было наплевать, поняла она или нет. В сложных постах ей и вправду так и не удавалась постичь, о чем это, и не потому, что дура - нет, она по-своему чего-то там соображала - а потому, что ей это было ну совершенно неинтересно.

Когда они гуляли по Парижу, она обращала внимание только на цветы в клумбах, она знала их все, и это было, в общем, достойно уважения. А Сергеев всё искал какие-то адреса:
- Смотри, вот дом, где жил Феликс Юсупов, номер шестнадцать, видишь, а завтра пойдём в Лувр, это же первое воскресенье месяца будет, должен быть бесплатный вход. Ну Юсупов, который Распутина убил, ты же слышала.
- Ой, глянь, какие петунии красивые, крупные, ничего себе! Пошли, тут из-за домов Эйфелеву башню не видно. Слушай, ну какая тебе разница, кто кого убил, Распутин Юсупова или Юсупов Распутина? Что это изменит?
Сергееву было лень объяснять. Да и в самом деле, Набоков вполне себе увлекался бабочками, и ничего. Стал ли бы он в Париже разыскивать дом Юсупова? Надо бы, кстати, погуглить, встречались ли они вообще. Хм. И почему это ему, научному сотруднику кафедры химии высокомолекулярных соединений, должно быть интересно. Но интересно, черт побери.

Из достопримечательностей ей хотелось подняться на Эйфелеву башню, а он, разумеется, не собирался выстаивать три часа в очереди и платить бешеные деньги за эту попсню. Они поссорились там, и один день из пяти он гулял по городу один, злой как черт, а она сидела в отеле, потому что без него не знала, куда идти и боялась заблудиться. Вечером у них состоялся бурный примирительный секс с ликёром Куантро, во время которого он думал о том, что ладно, надо сходить с ней в ботанический сад, на хера козе баян. Да и что он там в Лувре увидит из того, что нельзя увидеть в интернете. И, действительно, ну какая разница, кто убил Распутина. До ботанического сада они так и не добрались, а просто гуляли по улицам, без суеты и поиска адресов. Жена не уставала объяснять Сергееву, чем розы отличаются от гибискусов и платаны от каштанов, и, в общем, со стороны они казались довольно удачной парой. Блять, размышлял про себя Сергеев, у других-то, у многих других, все ещё хуже - вот Лёхе, например, снятся не мальчики, а другие девочки, и не только снятся, так что он, Сергеев, наверное, просто слишком многого требует от жизни.

Он съехал в этот же день, в день развода; вещей было не много: книги, стол, кресло. Ну, три чемодана тряпья. Жена ушла куда-то, чтоб не смотреть. Они частенько созванивались, он ещё несколько раз заезжал забрать какую-то забытую мелочь, она наливала ему суп и грустно смотрела, как он ест. Спрашивала, как зовут его новую избранницу, он отвечал, что нет никакой избранницы, я просто ушёл, хочу побыть один, я же тебе объяснял.
Она одна побыть совсем не хотела, так что избранник сначала появился у неё. Они даже познакомились с Сергеевым: его позвали вносить новый письменный стол. Мужика звали Антон, потный натурал, такие Сергееву не снились ни разу. Крепкое рукопожатие, немного неуверенный взгляд. Наверное, Антону хотелось спросить Сергеева, в чем дело-то, нах ты ее бросил, может, там секрет какой, скрытый брак? Но он, разумеется, не спрашивал. Они открыли бутылку вина, жена накидала на сковородку котлет, Сергеев с Антоном разговорились. Оказалось, они учились в одной школе, только Антон был на пять лет старше. Вспомнили преподов. Открыли вторую.
- Так что, Вовик, как там твоя избранница, - не выдержала разгоряченная вином жена.
- Ну что ты пристала к человеку. Захочет, сам расскажет, - заметил Антон. - Он уже не твой муж. Твой муж это теперь я, между прочим.
Жена покраснела.
- У меня не будет избранницы уже. Новая жизнь. Будут избранники. Вот так. - брякнул Сергеев, специально не пряча глаза.
Он опять почувствовал сильное облегчение, как тогда, будто поставил тяжёлый чемодан на землю, чтобы передохнуть. Ему стало неинтересно, всё равно, как они отреагируют и что дальше скажут. Антон молчал. Жена сидела в совершенном потрясении, попросила сигарету, хоть вроде не курила.
- А я догадывалась, догадывалась. Но как-то крайней мыслью. У тебя ж стоял. Что ж ты мне раньше не говорил ничего.
- Я тоже крайней мыслью. Именно поэтому. Такое дело.
- Ни *** себе дела, - подвёл итог находчивый Антон, - будем дружить семьями.

Насчёт семьи Сергеев никуда теперь не торопился. Хотелось сначала насладиться свободой, да, сексуальной. В некоторых мальчиков он влюблялся, они становились на какое-то время постоянными. Сергеев, начав эту карьеру уже взрослым мужчиной, понимал, что сильно хотеть и любить - это две разные вещи. Обычно мальчики надоедали недели за две. Мальчик Саша надоел за полгода. Артем продержался месяцев девять. Были ещё разные между и параллельно. После Артема Сергеев пришёл к выводу, что не мудро искать кого-то постоянного. Мудро плыть по течению, вытянув руку в поиске счастья, или там не руку, хе-хе. То есть надо, разумеется, покупать время от времени лотерейные билеты, иначе шансов на выигрыш не будет почти совсем. Он знакомился, трахался, чего ж нет, слушал свой организм.

Мальчик Рома запал в душу прочнее других. Организм говорил Сергееву: ну вот он, твой лотерейный билет, на, люби, можно. Умён и одновременно красив, чего ещё желать-то. Рома имел редкостно правильное телосложение, ему и в зал ходить было не обязательно, а он ещё и ходил. Совершенно гладкая от природы кожа, и косметика не нужна, а он ещё и пользовался. И нос, и глаза, густые волнистые волосы, в которых так уютно пальцам. Сергеев расслабился, полюбил. Рома поселился у него, ходил на лекции, немного подрабатывал переводами. Сергеев повёз его в Париж. Рома говорил по-французски, он наметил объекты посещения заранее и сам тянул Сергеева за руку, скорее!, бегом!, мы не успеем в музей Орсе. Сергееву хотелось плакать из-за потерянных прежде лет.
- Ромчик, смотри, какие петунии классные. Крупные, у нас такие не растут.
- Вот эти? Это петунии называются? Откуда ты всё знаешь.
- Жизнь прожить, Ромчик, не поле перейти. Я снова тебя хочу.
- Я тоже. Но после Орсе.

Через два счастливых года Сергеев неожиданно получил от Ромы сообщение следующего содержания:
дорогой Вовка. Я много думал о наших отношениях. Мне очень хорошо с тобой. Но мне, как ты сам понимаешь, нужно расти дальше. На данном этапе моего развития мне будет полезнее пожить одному, это ведь тоже нужно в жизни уметь. Уверен, что ты поймёшь меня правильно.

Сергеев ушёл гулять в парк, чтоб не видеть, как Рома собирает вещи. Очень хотелось расплакаться, но Сергеев держался. Слава богу, что это был парк, люди - дома он бы точно разревелся. Ключи Рома позже прислал по почте, Сергеев не хотел с ним встречаться, по крайней мере на этом этапе.
Первое время Рома и вправду жил один, снимал комнату. Иногда он навещал Сергеева: стрельнуть денег или просто потрахаться. Или, наоборот: потрахаться или просто стрельнуть денег. Они остались друзьями.

Следующим был Иван. В свои семнадцать он прочёл едва ли не больше книг, чем Сергеев в свои теперь уже тридцать три. Сергеев любил слушать его философские упражнения, Иван умел увлечь. Сергееву нравилось найти в интернете какого-нибудь философа и спросить Ивана, когда они валялись на диване, каждый в своём планшете: Ванька, а что сказал Кьеркегор? А Локк? Юм? А Бэконов было сколько? Как правило, Иван знал. Ещё он более или менее правильно определял авторство по стихотворению, рассказывал Сергееву, что у Бродского почти нет прилагательных, в этом и магия, и, что если убрать у Цветаевой тире, половина магии точно исчезнет. Они много спорили. Внешне Иван был совсем не его, Сергеева, тип. Склонный к полноте, с волосатой спиной уже в семнадцать, с пухлой задницей. Иван потел, когда они занимались сексом, и Сергееву не сильно нравился его запах. Сергеев говорил Ивану об этом, мол ты вообще не мой тип, даже странно, зачем я с тобой живу - видимо, у тебя есть другие достоинства. Иван грустно улыбался, расстегивал Сергееву штаны и упорно сосал, опять потея.
- Какая вообще разница, как человек выглядит, - говорил он Сергееву. Ты же в человека влюбляешься, а не в член там или в глаза или ноги.
- Хм. Завидую я тебе, - отвечал Сергеев. - Ты что, вообще в любого можешь втюриться? В восьмидесятилетнего тоже?
- Не надо до абсурда доводить. В восьмидесятилетнего врядли. А вот в тебя вполне, старичок.
- Наверное, я твой тип? Так что внешность тебе тоже важна, Ванюшка.
- У меня нет своего типа, что за бред. Разные были, вообще разные.
И он показывал Сергееву фотографии бывших, действительно, абсолютно разных и возрастом, и внешне. Получалось, что у Сергеева тоже так, ведь Ванька был не похож на остальных, а он его, вроде бы, любил, да, любил, хотя и больше платонически, больше как человека.

Он изменял Ваньке и не скрывал этого.
- Ну трахни своего худенького, тебе же это надо, я у предков сегодня переночую, - говорил Ванька Сергееву и нежно улыбался.
Некоторыми худенькими Сергеев увлекался на какое-то время, но страсть каждый раз проходила  максимум через неделю-другую, тогда Сергеев виновато целовал своего мудрого Ваньку, шептал ему, что он у него всё-таки лучше всех, и у них происходил очень неплохой примирительный секс, где Ванька выполнял любые сергеевские желания. Ему нравилось быть податливым и немножко жертвой.

Бывало, Сергеев притаскивал худенького домой прямо при Ваньке, тот никогда не был против. Терпел, но не бросал Сергеева и не грозил бросить. В одного худенького, Витю, Ванька влюбился сам, впрочем, тоже ненадолго. Сергеев удивленно наблюдал, как они чпокаются друг с другом по пять раз в день, вот животные, и уходил на кухню готовить на всех еду. Ревновал ли Сергеев? Если и да, то несильно, причём обоих друг к другу.
Пожалуй, он завидовал их молодости. Они гуляли втроём в вечернем парке, Сергеев курил на скамеечке, а дети тихо хлопотали в кустах. Месяца через два они подрались. Ванька грубо выгнал Витю из Сергеевской квартиры, выкинув Витин чемодан из окна. Сергеев с трудом их разнял.
- Ты тупой, серый колхозник, - рычал Ванька, - пошёл нахуй из нашего дома.

Витя и в самом деле был не особо развит, хотя и учился в чем-то высшем. Это не  мешало Ваньке, влюблявшегося якобы за внутреннее содержание, минут по пятнадцать кряду лизать этому неразвитому Вите его красивую задницу. Они потом долго обсуждали эту историю с Ванькой, и почему он так теперь злится на в общем совсем не вредного Витю. Выходило, что злится он на себя, за то, что чувство у него не хотело подчиняться уму, а Ваньке хотелось, чтоб подчинялось.

Они протянули с Ванькой года три. В какой-то момент Сергееву пришло в голову, что с Ванькой можно просто дружить, а с просто другом совсем не обязательно ведь жить вместе. Дружба это не брак и не партнёрство, дружба это дружба. Нет, думал Сергеев, страсть все-таки нужна в отношениях, от неё нужно танцевать, к ней прилагается остальное, не наоборот.

Чем старше становился Сергеев, тем привередливее. Задница у мальчика его мечты должна быть не просто небольшая, но аккуратная, не плоская, чтоб половинка помещалась в руке; член тоже чтобы в пальцах не терялся - понятно, что не в член влюбляешься, а в человека, но ведь и в член тоже, нужен комплекс достоинств. Плечи чтоб не покатые, ключицы нежные, чтоб косточки под тонкой кожей чувствовать в темноте языком, грудка гладкая, в глазах глубина, а в губах страсть. Ну и дальше - чтоб не тупой был, шутки чтоб не приходилось объяснять по два раза, чтоб учился чему-то, а не просто на шее сидел. Со своей стороны Сергеев был готов на многое: финансовая поддержка, душевное участие, поездки в Европу, но, опять-таки, не только за тряпками и селфи на фоне Колизея.

Сергеев искал такого лет пять. Сейчас ему за сорок, он уже доктор и старший научный сотрудник, заведующей лабораторией. У него в квартире, теперь уже двухкомнатной, поселился Сенечка.
Сенечка красив, как бог. Когда они с несколько располневшим Сергеевым идут по улице, на них оглядываются люди, женщины с завистью, мужчины тоже. Сенечка мог бы быть моделью, но ему неохота этим заниматься. Ему вообще неохота ничем заниматься. Охота играть в любимую компьютерную игру всю ночь и спать потом целый день. И так уже с годик. В Париж его Сергеев не повёз, нет смысла. Из интересов у Сенечки последняя модель айфона, а что он будет на нем снимать, он пока не знает. Нужен именно айфон, последняя модель. Иногда Сенечка готовит, кстати, довольно вкусно. Примерно раз в неделю. В такие моменты он устраивает Сергееву истерики с попреками, что он тут не служанка, что устал уже два часа подряд лепить эти ****ые котлеты, а ведь впереди ещё суп, для которого ещё надо чистить эту ненавистную картошку. Видимо, так вела себя его мама, там явно была какая-то очень несчастливая семья. Сергеев говорит Сенечке, что не обязательно готовить, можно в кулинарии купить. Но Сенечка кричит и готовит. Сергеев старается в это время не появляться на кухне или вообще куда-нибудь уходить. Уйти сложно, потому что Сенечка кричит, что Сергеев опять оставляет его одного чистить картошку и не хочет помочь. Сергеев оправдывается, что картошку не обязательно чистить, раз уж так не хочется, можно помыть и всё, и так съедим. Дальше следует "мы что с тобой, свиньи?!", и Сергеев молча садится и чистит. Сенечка красиво оформляет тарелки, отдельно гарнир, салатик и мяско, Сергеев перемешивает и ест. Сенечка требует доедать и настойчиво суёт Сергееву добавку.

Со временем Сергеев поймал себя на мысли, что комфортнее всего себя чувствует, когда Сенечка спит. Спит он много, так что совместная жизнь, в общем, складывается не так уж плохо. И секс вот Сенечка любит, когда не спит. Сергееву не хочется изменять Сенечке, ибо все остальные мальчики кажутся ему менее крутыми. Вместо Парижа они едут в Одессу, тоже красивый город, но намного дешевле. Сергеев даже не заикается о стиле модерн на Пушкинской улице, не водит Сенечку по красивым дворам на Софиевской, и совершенно правильно - Сенечка всего этого не заметит. Ему интересны цветы на клумбах, вот, смотри, какие петунии удачные, а вот эти цветы, знаешь, как называются? - день и ночь.
Сенечка захотел "эту знаменитую, как ее, лестницу, надо селфи сделать". После лестницы ему больше не интересно выходить на улицу.
- Я что, каждый день, что ли, гулять должен? - говорит Сенечка и ложится играть с телефоном.

Сергеев давно догадался, что их отношения держатся на том, что ему нравится, что прохожие оглядываются на Сенечку. Плюс, конечно, секс. Кстати, если Сергееву не хочется в какой-то вечер, то Сенечка мудро не настаивает, не сексом единым, ведь есть еще игры и сериалы.

Любовь, она же не за что-то, она же как раз вопреки - описывает Сергеев ситуацию закадычному бывшему Ромке. Если ты можешь объяснить себе, за что ты любишь, тогда это не любовь.
Ромка стал уже совсем взрослым человеком, зарабатывает много больше Сергеева, живет в Италии с уже вторым итальянским бойфрендом и, кстати, одолжил Сергееву недостающие пять тысяч на первый взнос. Сергеев уже почти отдал.
- Нахер тебе эта круглая дура, Вовка? - спрашивает он Сергеева по видео с трогательной заботой. - Ты ж ещё не старый дяхон совсем.
- Не знаю, - отвечает Сергеев. - Да ты не думай, всё не так прям трагично. Он, разумеется, балбес, но относится ко мне довольно нежно, по-своему заботится, видно, что боится потерять. Он мое украшение в этой жизни, ожерелье.
- Ну я думаю, что боится потерять. Устроился-то неплохо. Значит, не совсем балбес. Ожерелье? Скорее, хомут. Ну, Вовка, твоё дело. А мы вот на Капри завтра едем. И в Помпеи. Представь, мой Эмилька там ни разу не был.
- Класс. Пришлёшь фотки и видосики. Чмок!

Недавно Сергеева настиг кризис. Он растолкал спящего Сенечку.
- Сеньк, нам бы надо поговорить.
- Ну бляяяять. Что?
- Сеньк. То, как мы живем, это не семья. Мне скучно с тобой. А тебе со мной. Ты как спутник на своей орбите, кружишь вокруг, а соприкосновения нет. Нет смысла продолжать это параллельное существование.
- Это ты типа послать меня хочешь? Бросить?
- Ну типа да.
- Я не уйду. Всё. Эта, как её, аудиенция окончена, дай поспать.
Он зевнул.
- Сеньк, я серьезно.
- Я тоже. Кстати, у меня кончился шампунь, разбуди меня часа через два, сходим купим. А то я уже дня три голову не мыл.
- Господи, так помой моим.
- Ты чо дурак? У меня от других шампуней волосы выпадают. Я ж тебе объяснял. Всё, отстань. Только разбуди, не забудь!

Сергеев смотрит пару долгих минут на Сенькино спящее лицо. Нежность вспыхивает где-то внутри и тихо тает, будто глоток коньяка. Он выходит на балкон покурить, осторожно пробираясь среди горшков с петуниями, традесканциями, геранью, бальзамином и чём-то ещё. Он уже выучил почти все названия.