Карим Даламанов
Внучата
Он закуривает и, отвернувшись от дыма, я снова рассматриваю его банки-”божьи коровки”, его цветастые шторы и макушки леса за окном. Валя наклоняется к Игорю и целует его, гладит по затылку, как любимого внука. А у того на лбу снова проступает пот. Я беру орех, и изюм, и снова орех, думая о том, что когда-то, в безвозвратно утерянные времена, Вале тоже было двадцать с небольшим, и он не знал, куда девать своё перегретое девственное тело. Девушки, очевидно, обходили его стороной, а подумать о том, что этим можно заниматься с мужчиной, было всё равно что мечтать побывать на Венере. А жизнь текла своим чередом: строили дома у леса, в которые въезжали новосёлы, радуясь отдельным кухням и центральному отоплению, закрывались заводы, ставились ларьки, затем открывались супермаркеты и торговые центры, светящиеся в ночи плазменной рекламой.
Кухня у него - узкая и длинная, с крепким деревянным столом и какими-то цветастыми занавесками. На плите - кастрюля с супом, которым он сначала пытается нас накормить. Но я по вечерам не ем суп. Второй гость по имени Игорь тоже отказывается.
- Валя, да сядь ты уже, - одёргиваю я расторопного хозяина, - Мы ж не пожрать пришли, в конце концов!
- Да вы же с работы, голодные небось, это я пенсионер…
- С полным брюхом только и кувыркаться! - продолжаю одёргивать я, - Плесни мне лучше чаю ещё.
- Тебе зелёного или чёрного?
- Господи, да какого угодно! -
- Или хочешь, у меня пиво есть?..
Вале без пяти минут семьдесят, и он неисправим. Как ни придёшь к нему, он стремится накормить тебя, как тумбочку: из одного шкафчика вытаскивает конфеты, из другого - какие-то орехи с изюмом, из холодильника - огрызок колбасы, пол-литровку с квашеной капустой. А ещё у него сбоку от окна - полки, на которых громоздятся железные банки в расцветке “божьих коровок”: у нас дома когда-то были такие же - один в один. Я отлично представляю себе, как целыми днями Валя наваривает борщи и напекает стопки блинов. Только вот для кого? Живёт он один в трёхкомнатных хоромах. Иногда к нему, правда, залетают такие, как мы, которых он в шутку называет “внучатами”.
Я, конечно, в свои без малого сорок на внучонка уже не тяну - скорее, на сына, которого у Вали никогда не было. А вот Игорь в двадцать с хвостиком ещё сойдёт. Правда, “внучок” вымахал выше “деда”: ростом под два метра и весом под сотку. Тучность ощущается в каждом его движении - от шевеления двойного подбородка и густых бровей до неловкого передвигания пухлых ног в вельветовых домашних тапках.
Отхлебнув чая, Валя придвигается ко мне, затем садится на корточки, расстёгивает ширинку на моих джинсах и просовывает туда руку. Я по-сыновьи глажу его седую голову, провожу ладонью по обросшей белой бородой щеке. Он всегда любит начинать на кухне, давая волю застоявшейся похоти. Игорь смотрит на эту немую сцену не то испуганно, не то с каким-то недоверием. Ни он, ни Валя ещё никогда не пробовали втроём. Так что я чувствую себя рулевым. Ну а мне жалко, что ли? Я тем временем чай допью…
С Валей мы познакомились лет пять назад. Сейчас, в эпоху интернета, это немудрено. Валя - поздний во всех смыслах: с женщиной попробовал лет в тридцать, хотя с юности мечтал о мужчинах. Ну а первым мужчиной у него оказался я. Меня вообще как-то тянет к девственникам, и Валя стал одним из самых верных учеников.
“Когда я учился классе во втором, мы с одноклассником “ебались”, - рассказывал он, - “Тёрлись друг с другом письками, правда, через штаны. Потом, когда я уже начал дрочить, часто вспоминал эту сцену”.
“Чего ж не повторил потом?”
“Так одноклассник в другой город переехал. У него отец военный был”.
“Ну а с кем-нибудь ещё?”
“Да вот понимаешь”, - грустно улыбался Валя, - “Времена были другие. Я много чего упустил, но чего уж теперь… Спасибо вот тебя встретил на старости лет…”
Ебались мы с ним примерно раз в полгода. Чаще мне не слишком хотелось, да и живёт на отшибе, в переулке с говорящим названием Камчатский, куда добираться - до второго пришествия.
“Ты не обидишься, если я признаюсь тебе, что познакомился с ещё одним парнем?” - сказал мне в один из моих приездов Валя, неизменно хлопоча на своей узкой кухне.
“Обижусь? Ты о чём вообще?!” - фыркнул я, попивая чай, пока он расстёгивал мне ширинку, - “Что за парень хоть?”
“Двадцать два года, стеснительный, как и я…” - оторвавшись, он поднял на меня глаза в стариковских очках и грустно улыбнулся.
“Неужели девственник?”
“Угу…”
“Класс!.. И с девушкой не пробовал?”
“Неа…”
В общем, в Вале Игорь нашёл своё первое большое утешение. Мне понадобилось ещё года полтора, чтобы уговорить на встречу втроём Валю, а ему - Игоря, и вот, наконец, они решились.
Оторвавшись от чая, мы отправляемся в “зал”, где напротив добротного советского серванта уже разложен диван, а на столике рядом лежит пачка презервативов.
- Ну, командуй! - говорит Валя интонацией дедушки.
- Игорь, давай-ка на диван! - по-отечески распоряжаюсь я.
- Игорёша, лучше, наверное, на спину, - жестом показывает Валя.
Игорь неуклюж, как переношенный ребёнок. Испуганные глаза, покрытый большими каплями пота лоб, огромные ляхи и практически безволосая попа. Розовые щёчки, на которых даже пуха не заметно.
- Не бреешься ещё? - спрашиваю я, добираясь до его губ и проводя ладонью по нетронутой бритвой щеке.
- У меня не растёт почти, - шепчет Игорь, неловко отвечая языком на мой поцелуй.
Потом мы снова пьём чай, и Валя предпринимает очередную попытку накормить нас супом. Он закуривает и, отвернувшись от дыма, я снова рассматриваю его банки-”божьи коровки”, его цветастые шторы и макушки леса за окном. Валя наклоняется к Игорю и целует его, гладит по затылку, как любимого внука. А у того на лбу снова проступает пот.
Я беру орех, и изюм, и снова орех, думая о том, что когда-то, в безвозвратно утерянные времена, Вале тоже было двадцать с небольшим, и он не знал, куда девать своё перегретое девственное тело. Девушки, очевидно, обходили его стороной, а подумать о том, что этим можно заниматься с мужчиной, было всё равно что мечтать побывать на Венере. А жизнь текла своим чередом: строили дома у леса, в которые въезжали новосёлы, радуясь отдельным кухням и центральному отоплению, закрывались заводы, ставились ларьки, затем открывались супермаркеты и торговые центры, светящиеся в ночи плазменной рекламой. Банки-”божьи коровки” исправно наполнялись мукой, манкой, рисом, гречкой, горохом… Валина мама варила суп, а отец каждый день ходил в гараж, потом не стало ни мамы, ни отца, ни гаража, остался один суп. Валя сменил шторы, купил новый деревянный стол. Жизнь текла и текла: он по-прежнему хлопотал на кухне, пару раз в неделю ездил в супермаркет, во дворе появлялись какие-то незнакомые дети, а знакомые вырастали и растворялись среди взрослых. Валино тело всё ещё искало выхода, давно усвоив, что с женским телом ему не по пути.
Валя отрывается от Игоря и придвигает ему вазу со сладостями. Тот разворачивает конфету и жуёт её, как робкий детсадовец, которому перепало что-то вкусное.
- Тебе хоть понравилось? - киваю ему я.
- Скорее да, - изрекает Игорь после непродолжительной паузы.
- Попа не болит?
- Нет…
- Теперь надо с девочкой попробовать, - подмигиваю я.
- Надо, - вздыхает он.
Я ругаю себя за то, что ткнул человека со всей дури в его звенящую рану, словно напомнив: ему мало что светит в этой жизни, которая пройдёт, скорее всего, так же, как Валина. Валя даже может завещать ему квартиру, ведь больше завещать её, кажется, некому. Ну а Игорю тоже вряд ли будет кому её завещать… А, может, он сумеет? Может, встанет во весь рост и крикнет: “НЕ ДОЖДЁТЕСЬ!!!” Сбросит детский жирок, сбреет пушок над верхней губой… Взросление, наконец, настигнет его. Он сможет, он вскочит в отходящий поезд, в самолёт, чей трап уже пятится от крыла. Он вырвется из этого чёртова колеса, выучится на чужих ошибках.
В общем, после этого я снова полгода не появляюсь в Камчатском переулке. И вот уже Валя пишет мне привычное сообщение:
“Привет, Карим! Как жизнь, как настроение? Заехать не хочешь?”
“Можно”, - отвечаю я, - “Игоря позовём?” (подмигивающий смайлик)
“Позвать можно”, - строчит Валя, - “Только он, наверное, не придёт. Он с тех пор перестал отвечать мне на сообщения и отовсюду удалил свои анкеты. А жаль… Я очень к нему привязался”.
3 комментария