Идеальная ночь

Сентябрь 1943, Таунсвилл 
Чертова влажность.
Возможно такое, чтоб здесь было хуже, чем на острове? Наверно. Хотя, скорее всего, здесь было на пару градусов прохладнее, только вот какой-то идиот построил здания стык встык, и в течение дня они напоминали печки.
Пот струился по спине Таннера, отчего рубашка прилипала к коже. Все чесалось. Висевший над головой вентилятор медленно гонял горячий воздух. Мужчина, что стоял в очереди перед Таннером, без конца что-то бубнил, а сидевшая за столом женщина водила пальцем по воротнику рубашки цвета хаки. На столе лежал бумажный веер, который с легкостью можно было приобрести на китайском рынке, и Таннера необъяснимо потянуло его украсть. Прохлада того стоила.
Таннер переложил конверт из левой руки в правую, и на нем остались мокрые следы.
Чертова влажность.
В открывшуюся со скрипом дверь вестибюля вошли двое мужчин, и Таннер поднял голову.
Донеслось окончание фразы:
—... после того, что случилось в Наматанаи1.
Этот голос.
Несмотря на жару, Таннеру внезапно стало холодно.
Таннер слушал этот голос сидя на корточках в брезентовой палатке на крошечном зеленом клочке посреди бескрайнего синего океана. Обычно радио разрывало сумрак пронзительными звуками, и, чтоб не упустить ни единого слова, Таннер придвигался ближе.
«Привет, американцы». 
Он не ожидал его услышать в служебном здании Таунсвилла, особенно в районном штабе. Странно думать, что все военные дела, что велись здесь в окружении карт, досье и отчетов, имели хоть какое-то отношение к грязи, духоте и хаосу тихоокеанских островов.
«Привет, американцы. Сегодня небо было очень голубым».  
Таннер уставился на мужчин. Первый — маленький и пухлый, с подкрученными вверх усами и лысой головой. Второй — худой, долговязый и загорелый. Он все еще говорил, когда Таннер обернулся, голос сейчас звучал тише и спокойнее, но все же это был он.
Парень Голубое Небо.
Неделями Таннер слушал его голос, ждал его каждый день, наблюдая за пальмовыми тенями, что тянулись вдоль пляжа. Голос парня ему нравился. Он отличался от других. Не такой равнодушный. Молодой. Акцент в основном австралийский, но иногда он пропадал. Парень воплощал собой Тихий океан. Он был голосом, просто бестелесным голосом, что проплывал в ночи через океан, а Таннер всегда слушал, и саднящая боль где-то внутри проходила.
Стоило лишь Таннеру узнать, что он в порядке.
Сколько раз он начинал волноваться, если не слышал голос хотя бы несколько дней? Сколько раз он зажимал сигарету губами, брал дрожавшей рукой карандаш, и моментальное облегчение сокрушало его с той же силой, что и беспокойство?
Он скучал по голосу, если какое-то время его не слышал, каждую ночь думал о нем и ворочался в постели. В такие дни он смотрел на север, устремлял свой взгляд на туманный горизонт и желал парню всего хорошего. Этому парню. Парню Голубое Небо.
«Привет, американцы. Сегодня небо было очень голубым». 
Наконец-то стоявший перед Таннером мужчина завершил свои дела. Таннер занял его место, положил на стол привезенный из аэродрома конверт и, подписав протянутую квитанцию, пожелал женщине хорошего дня. Он понятия не имел, что лежало в конверте. Вообще.
Но таков уж был характер военных.
— Когда доберешься до Таунсвилла, отнеси в районный штаб, — сказал майор, а Таннер отдал честь.
Ответа женщины он не разобрал. Присматривал за парнем Голубое Небо. Хотел удостовериться, что тот не исчезнет.
Наверно, это была судьба. Таннер начал немного верить в судьбу, во всяком случае, не отрицал. Вы встретили человека, который знаком с кем-то из вашей родни, и это именно судьба свела вас вместе выпить. С парнем, что учился в колледже с вашим кузеном. С парнем, чья семья, как и ваша, ездила на летние каникулы в Рехобот-Бич2. Который помнил вкус продаваемого на пирсе мороженого. Вы восприняли его как брата, пусть и на несколько часов. А поступили вы так, потому что другого случая может не представиться.
Потому что ухватились за связь с домом.
С парнем Голубое Небо все обстояло иначе. Он не был связан с домом. Парень был голосом, что достигал Таннера через необъятный одинокий океан, а теперь он находился рядом.
Все равно судьба.
Может, даже что-то более основательное. Таннер мечтал о подобном моменте. Да они все мечтали.
— Если я когда-нибудь встречусь с этими парнями, — раз сто повторил Карузо, — с удовольствием пожму им руку.
Но Таннер в основном размышлял о парне Голубое Небо. О его менявшемся акценте. О голосе, что звучал моложе, чем у остальных. О чувстве юмора, которое не могли скрыть даже ограниченные сигналы радиовещания.
Парень поймал его взгляд и, закрыв рот, настороженно наблюдал за приближением Таннера.
Был он молод, как Таннер и думал. Где-то чуть за двадцать. Выглядел отлично: около метра восьмидесяти ростом, приятное лицо, светло-каштановые выгоревшие на солнце волосы. Затылок и бока короткие, а макушка длиннее: стрижка гражданская, не военная. А глаза были цвета Тихого океана на рассвете.
— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — протянув руку, сказал Таннер. — Меня зовут капитан Джон Таннер. А ты — парень Голубое Небо.
Парень призадумался, но руку пожал.
— Мне нужно купить тебе пива, — произнес Таннер.
Парень улыбнулся.
— Да, было бы неплохо.
*** 
Звали его Ник. Фамилию он не назвал, а Таннер не спросил. Во многих смыслах парень Голубое Небо сражался в другой войне. Никаких имен, никакой формы. Только радио, бинокль и остров за линией японского фронта, о котором впервые Таннер услышал несколько месяцев назад: Бугенвиль3.
Ну, сейчас он о нем знал. Он знал их все: Манус, Новая Ирландия, Новая Британия, Бугенвиль, Гуадалканал и другие острова, где мужчины вроде парня Голубое Небо прятались и наблюдали.
Таннер купил Нику пиво в отеле «Критерион», оживленном заведении на Флиндерс-стрит неподалеку от пляжа. Формы цвета хаки, в основном американские, мелькали то тут, то там. Ник тоже был одет в форму, хотя Таннер знал, что типичным военным Ник не был. Таннер предположил, что униформа служила мерой предосторожности в гарнизонном городке. Благодаря ей он не выделялся из толпы в городе, где солдаты союзных войск значительно превосходили по численности мирное население. В отличие от пьяного американского солдата молодой не состоявший на военной службе мужчина после наступления темноты почти не имел шансов беспрепятственно пройти по Флиндерс-стрит. Таннеру рассказывали, что американцу, сумевшему преодолеть это препятствие и при этом не подраться с австралийскими солдатами, вручалась неофициальная медаль — звезда Флиндерс-стрит.
Как там говорили австралийцы про американских военнослужащих? Богатенькие, гиперсексуальные и вездесущие.
Таннеру подумалось, что два пункта из трех были не так уж и плохи.
— Где вы базируетесь? — тихим голосом спросил Ник, когда они прислонились к барной стойке.
— У черта на рогах, в верхней части острова Гуадалканал, — рассматривая приклеенный к стене постер, ответил Таннер.
Болтун — находка для шпиона. Но он знал голос Ника и в глубине души не мог поверить, что этот мужчина стоял рядом с ним во плоти.
— Возле Щели4, — сказал Ник.
— Лучшие места, — отозвался Таннер.
В ясные дни он почти видел Бугенвиль — пятно с северной стороны горизонта.
— Да. — Губы Ника изогнулись в усмешке.
«Лучшие места, — подумал Таннер, — а Ник брошен в клетку со львами».
— Тебя пошлют назад?
Ник кивнул.
— Завтра. Кто-то должен обезопасить пролив Бука и предупредить вас, ребятки, до того как японцы доберутся до Щели. И вытащить ваших пилотов из запоя. — Он ухмыльнулся. — В общем, мальчики вонзят копье Карлайлу в спину, если я не вернусь и не разберусь.
— Мальчики?
— Местная полиция, — отхлебнув пива, пояснил Ник. — И несколько человек с плантации.
— Ты плантатор?
Береговые наблюдатели5 занимались разношерстной волонтерской работой. Они знали острова лучше всех. Говорили на местных языках. Таннер знал, что большинство были плантаторами. Или колониальными чиновниками. Некоторые миссионерами. Даже немецкими миссионерами, потому что в Тихом океане правила были разными. Как и враги.
— Карлайл, — ответил Ник. — Мой отец получил работу на его плантации, когда мне было восемь, а потом его свалила малярия. Карлайл меня оставил.
— Да?
Опять эта улыбка. Мимолетный всплеск эмоций.
— Особо выбирать не приходилось. Я мчался в кусты всякий раз, когда он пытался всучить меня миссионерам.
Таннер захохотал над внезапно возникшим образом тощего упрямого белого мальчика, что сбегал в джунгли. Но смех стих, а улыбка померкла. Стоявший перед ним мужчина прятался в тех же джунглях, только в этот раз на него охотились японцы.
— Спасибо за пиво, приятель.
Ник поставил стакан на барную стойку и очень долго вглядывался Таннеру в лицо. И Таннер все понял. По разряду электричества в воздухе. По молчанию. По заданному безмолвно вопросу и без единого звука данному ответу. Всего за несколько секунд. И все это время Таннер задерживал дыхание и только сейчас сумел выдохнуть.
— Хочешь, пойдем туда, где потише? — спросил Таннер.
Взор Ника не дрогнул.
— Да.
Они вышли на улицу и зашагали нога в ногу.
Добрались до береговой линии и уселись на пляже посреди мотков колючей проволоки и заложенных песком пулеметов. Уже вечерело. С океана долетали порывы сильного ветра и охлаждали влажную от пота кожу Таннера. Свет был золотистым, тени длинными, а небо прекрасным. Над бухтой Магнитного острова6 нависали розовые и оранжевые пушистые облака.
Таннер посмотрел на север, на горизонт. Там проглядывались другие острова, названий которых он не знал. Казалось, они не были столь же холмистыми, как Магнитный остров, но, наверно, в том заключалась хитрость расстояния.
— Я давно тебя не слышал, — скручивая сигарету, произнес Таннер, отвернулся от ветра и, прикрыв сигарету руками, прикурил. — Думал, ты погиб.
Ник разглядывал горизонт.
— Несколько раз я и сам так думал.
Таннер провел пальцами по песку. Стоило закрыть глаза, он тотчас же возвращался на крошечный остров. К запаху океана. К привкусу соли на губах. К скрипу и визгу радиопомех.
— Ты занимаешься опасным делом.
Не сводя глаз с горизонта, Ник улыбнулся.
— Ты читал эту историю? Про быка Фердинанда?
— Конечно, — откликнулся Таннер. Он помнил эту историю и красные иллюстрации. — И что?
— Это мы. За несколько лет до начала войны Фельдт прибыл на острова, привез нам радио и сказал, что мы похожи на быка Фердинанда. Мы так и поступаем: сидим под деревьями, нюхаем цветы и наблюдаем за окружающим миром. Пока нас не ужалят.
Смакуя аромат океана, Таннер медленно вдохнул.
— А что случится, когда вас ужалят?
— Мы сопротивляемся. — Он улыбнулся, но улыбка быстро угасла. — Но в основном сидим и нюхаем цветы.
Таннеру не удалось вообразить такую возможность на оккупированном японцами острове.
— Сестра читает эту книгу племяннице каждый день. Она обожает Фердинанда.
Интересно, Ник действительно считал, что после окончания войны он сможет вернуться к цветам? Или все простые удовольствия уже стали недоступны? Очень хотелось спросить, но Таннер смолчал, лишь разглядывал горизонт вместе с Ником и гадал, о чем же тот думал. Их острова находились всего в нескольких километрах друг от друга, но отличались кардинально. На Таннера не охотился никто.
Пока что.
На крошечной радиостанции острова их было пятеро. Работа была скучной. Размеренной. Они по очереди сидели возле радио и играли в мяч на пляже. Самое ужасное — это ненадежность поставок. К тому же они никогда не получали то, о чем просили. Иногда казалось, будто война про них забыла. Подумаешь, какой-то малюсенький островок, какие-то мужчины. Иногда казалось, будто про них позабыл весь мир.
Если б периодически не проезжали патрульные судна и не пролетали самолеты, — если б не парень Голубое Небо — Таннер тоже позабыл бы обо всем мире.
«Доброй ночи, американцы». 
Доброй ночи, парень.
Таннер бросил взгляд на Ника. Он все еще смотрел на горизонт, — возможно, неосознанно — и в его ресницах путались солнечные лучи. Светилось все его лицо. «А он... привлекательный», — подумал Таннер. Или был бы привлекательным в каком-то другом месте, при других обстоятельствах. Ник относился к типу молодых людей, которых Таннер замечал, но не добивался. Дома Таннер посчитал бы его слишком молодым. Мужчины в возрасте Ника, которые недавно были мальчишками, не умели соблюдать осторожность. И могли стать проблемой.
Сейчас все это не имело значения. Ник был береговым наблюдателем на оккупированном японцами острове. Сколько раз он смотрел в лицо смерти? Видимо, немало, и от этого бремени мальчишеские черты затвердели. Вокруг губ и в уголках глаз залегли крохотные морщинки. Он был слишком худым. Бдительным. Война уже оставила на нем свой след. Его улыбка, подобно молнии, появлялась на долю секунды и тут же исчезала.
— Значит, — тихо заговорил Таннер, — завтра ты уезжаешь.
— Завтра, — повторил Ник и перевел взгляд на Таннера.
— А до отъезда какие планы? — спросил Таннер, и пульс его ускорился.
Ник смотрел на него неотрывно.
— До отъезда я хочу идеально провести ночь.
Таннер не спеша провел пальцами по песку и коснулся ладони Ника. Ник прильнул ближе. И опять, не проронив ни слова, они поняли друг друга, кусочки головоломки заняли свои места и превратились в нечто цельное и новое.
Таннер улыбнулся.
— Ну, это мы можем.
*** 
Когда они вернулись на Флиндерс-стрит, уже начало смеркаться. Банки уже закрылись, пабы еще работали, а на тротуарах не иссякал поток пешеходов. Большинство были американскими солдатами-срочниками с зачесанными назад волосами, свежими лицами и сверкавшими в предвкушении глазами. Они искали веселья, но, скорее всего, отыщут лишь неприятности. Военная полиция уже вышла на улицы и наряду с местной полицией внимательно следила за происходящим.
Перед валютным банком Таннер и Ник пересекли улицу, купили в киоске хот-доги и уминали их под пальмой неподалеку от ручья Росса. Ник никогда раньше не ел хот-догов, и такая нелепица Таннера рассмешила.
— Правда, — вытирая горчицу с подбородка, сказал Ник. — Первый раз пробую!
И хот-доги, и кофе, и кока-колу. В Таунсвилл прибыло много американцев, и специально для них открылась целая куча заведений.
По ту сторону ручья Таннер разглядел пабы, а на востоке, где устье ручья впадало в океан, — склады и пристани. Порт.
— Чем ты занимаешься? — с любопытством спросил Ник. — Я имею в виду дома.
— Я учитель, — ответил Таннер.
Говорить об этом было странно, он будто бы лгал. Какого черта забыл учитель среди всего этого безобразия?
— Слушай. Tanner i stap wanpela tisa.
От австралийского акцента не осталось и следа. Точно так же говорили туземцы, которых Таннер встречал на Гуадалканале. Невысокие смуглые мужчины, сошедшие со страниц географического журнала, тянули руки к табаку и шоколаду, а потом вновь испарялись в джунглях.
Иногда Таннеру становилось любопытно, как для них выглядела война.
— И что это значит? — Он приподнял брови.
— Таннер учитель, — пояснил Ник.
— Скажи еще раз.
— Tanner i stap wanpela tisa. — Каждое слово Ник произносил медленно. — Но если говоришь сам, ты скажешь: «Mi stap wanpela tisa».
Впитывая последние солнечные лучи, с громкими писками на небесном фоне порхали попугаи яркого окраса.
Таннер откашлялся.
— Mi stap wanpela tisa. 
Он спотыкался на каждом слове, и его старания вызвали у Ника улыбку.
— Gutpela wok, tisa!
— Отлично получилось? — Таннер засмеялся. — Не думаю.
Ник оторвал край булочки и отправил в рот.
— Что преподаешь?
— Английскую литературу в старшей школе небольшого городка под названием Милсборо.
Ощущение тоски сдавило грудь, как случалось всегда, стоило вспомнить о доме. Правда, боль давно притупилась, а дом уже казался чем-то ненастоящим. Мысли о нем были сравнимы со сновидением, которое по пробуждении никак не удавалось припомнить, из-за чего в течение всего дня им овладевало уныние.
Он не поверит, что все это вновь стало реальностью, пока не сойдет с поезда.
Пока не ощутит настоящую зимнюю стужу.
Пока не прогуляется по улице в тени дубов и кленов, и всех известных деревьев.
Пока не увидит знакомые лица.
Пока не сядет за стол и не проведет пальцами по потрепанным обложкам любимых книг.
Пока не вернется в понятный ему мир. Мир, который не сошел с ума.
Посигналила машина, и хохотавшие американские солдаты резко затормозили и дали автомобилю проехать. Молодые, уже пьяные, наверно, они точно так же, как и Таннер, игнорировали тягу к дому.
— Значит, любишь читать? — поинтересовался Ник.
— Уже не так, как раньше, когда только начал преподавать литературу кучке ленивых детишек. — Таннер поморщился. — Что насчет тебя? Работаешь на плантации?
— Выращиваем копру7, — с полным ртом ответил Ник. — Своей семьи у Карлайла нет, и он планировал передать все мне, когда станет слишком старым и управлять уже не сможет.
— Планировал? — покосившись на него, спросил Таннер.
— Все сожгли японцы, — отозвался Ник. — Главный дом, сараи. Даже пристань. — Он пожал плечами. — Хотя деревья сохранились. А деревья — это самое главное.
— Черт.
Ник вытер ладони о штаны.
— В общем, первым делом нужно будет все восстановить. Построить сараи и вернуть рабочих. А через пару лет... — Его лицо внезапно посерьезнело.
Эти слова искушали судьбу. Таннер слышал их уже тысячу раз, они все оступались, начинали делать громкие заявления и неуверенно замолкали.
Когда я доберусь до дома...
Когда все закончится...
Через пару лет...
Таннер по собственному опыту знал: стоило произнести эти слова, голосок где-то на задворках сознания тут же напоминал, что вы можете умереть. Можете умереть завтра. Можете умереть сегодня. В любую минуту.
И Таннер не хотел, чтоб сегодня этот голосок взял над ними верх.
— Значит, дома никаких хот-догов, — сказал Таннер. — А чем вы питаетесь?
— В последнее время особо ничем. — Ник запихнул остатки булочки в рот. — Если удается добраться до воды, то рыбой и черепахами. А так свининой и летучими лисицами.
— Черепахами и летучими лисицами? — со смешком переспросил Таннер. — Серьезно?
— Все лучше того дерьма, которое нам сбрасывают, — скомкав салфетку, откликнулся Ник. — И черепахи вкуснее хот-догов.
— Поверю тебе на слово.
Ник ухмыльнулся.
— В основном мы едим холодные бобы.
— Как и мы.
— Как и вы.
Улыбку Ника дополнило снова воцарившееся между ними понимание.
Сомнений, чем завершится сегодняшняя ночь, не осталось. Но перед этим Таннеру хотелось показать Нику гораздо больше. Хотелось повеселиться, посмеяться и даже узнать его поближе. Потому что на острове Таннер каждый вечер слушал этот голос и размышлял: «Кто ты, парень Голубое Небо?».
Это судьба свела их вместе.
Благодаря судьбе они оказались похожи.
Таннер в это верил.
— Хочешь пойти потанцевать? — спросил Таннер.
Ник удивился, но быстро пришел в себя. Ухмыльнулся и пожал плечами.
— Почему бы и нет?
***  
Общество Красного Креста устроило танцевальный вечер в приходском зале возле Касл-Хилла. На Флиндерс-стрит Таннер видел приколотые к телеграфным столбам листовки, да и отыскать нужное место труда не составило. Музыку стало слышно еще за квартал.
Мероприятие ничем не отличалось от других танцевальных вечеров, на которых бывал Таннер: много мужчин, мало женщин, теплый пунш и безвкусные сэндвичи, а на стенах развешаны флаги и вымпелы. Но хотя бы группа была приличной. Таннер и Ник держались поодаль и наблюдали за девушками, что наслаждались вниманием в свой адрес. Как только сумерки сгустились, кто-то задвинул плотные шторы, и в помещении стало жарко как в печке.
Они сбежали на дальнюю веранду отдышаться. В воздухе витал аромат жасмина. Таннер прикурил сигарету и предложил Нику. Ник покачал головой.
— Не куришь? — спросил Таннер.
— Никогда не хотелось.
— Порядочный мальчик? — поддразнил Таннер.
Ник фыркнул.
Группа заиграла медленную композицию, и Таннер улыбнулся.
Улыбнулся, потому что все было идеально, и вместе с хаосом война принесла и ясность. Таннеру хватало ума не задаваться вопросом, для чего он находился здесь, с Ником, объединяло ли их хоть что-то, помимо радиоволн, Тихого океана и этой ночи.
Прошлое не имело значения, а будущее не знал никто.
— Эта мне нравится. — Он принялся подпевать, но быстро взял себя в руки и отвернулся.
— Она немного печальная, — с сомнением произнес Ник.
«Меланхоличная», — подумал Таннер. Сладкая грусть. Он чувствовал ее соблазн.
Война во всех ее проявлениях — горе, безумие, страх и хаос — накрыла их с головой, как огромная мощная волна, и тащила вниз. Таннер и Ник вынырнули на поверхность, они не утонули в бурных водах прилива, но и освободиться не могли. В любой миг вода могла затянуть их на дно и потопить идеальную ночь. Если они позволят.
— Не печальная, — сказал Таннер. — А чудесная.
— Ты серьезно привел меня сюда танцевать, капитан Таннер? — подколол Ник и ухмыльнулся.
Правда, в улыбке виднелось смущение.
Таннер отбросил сигарету.
— Да. Идем.
— Таннер, — буркнул Ник, и по тону Таннер понял, что он покраснел.
— Ну же.
В зале продолжала играть группа. Разносившаяся по улице музыка заглушалась шелестом пальмовых ветвей и щебетанием насекомых. Таннер перепрыгнул три ступени и направился туда, где потемнее, а Ник шагал позади него.
— Куда мы идем?
Таннер схватил Ника за руку, они обогнули каучуковую рощицу и спрятались в кромешной тьме за ширмой из деревьев. Сзади, загораживая звезды, возвышался Касл-Хилл.
Таннер привлек Ника ближе и опустил руку ему на поясницу. На ощупь ткань форменной рубашки Ника была грубой. Стоило им прижаться друг к другу, сердце у Таннера сжалось и забилось быстрее.
— Ты умеешь танцевать, Ник?
— Нет. Кто бы меня научил? — В голосе Ника слышалась улыбка.
— Держу пари, я смог бы изящно исполнить танец дождя8, — проговорил Таннер. — В травяной юбке и прочем.
— Только проклятого дождя нам и не хватало, — пробубнил Ник.
Таннер захохотал и крепче обнял Ника.
— Вслушайся. Это медленный танец.
— Понятия не имею, что делать.
Таннер вдохнул аромат одеколона Ника.
— Мы слегка раскачиваемся в такт.
Ник вздохнул, его дыхание согрело Таннеру шею.
Таннер знал, отыскать более идеальный момент просто-напросто не удастся.
Склонив голову, он коснулся Ника губами.
Поцелуй был почти целомудренным.
Прожекторы озарили ночное небо, а сладкий жалобный голос девушки, очень похожий на Веру Линн, пообещал, что они встретятся вновь.
*** 
Вскоре они покинули танцы и решили вернуться к береговой линии.
Чем дальше они удалялись, тем тише становилось. Где-то вдалеке грохотала машина, ближний свет фар терялся в темноте. По пути Таннер напевал под нос, а Ник улыбался.
У береговой линии Ник уселся под пальму и начал снимать ботинки.
— Что ты творишь?
— Хочу побродить по воде, — ответил Ник, словно и без слов все было понятно, поднялся и закатал штаны до колен. — Ты идешь?
Таннер расшнуровал ботинки.
— Ты псих. Ты же знаешь, да?
— Да. — Ник торопливо его чмокнул. — Знаю.
У Таннера перехватило дыхание. Стояла глубокая ночь. Вокруг непроглядная тьма. Они походили на двух притаившихся под деревом призраков. Но все равно казалось, что кто-нибудь их заметит. Даже если рядом никого и не было... Что он там всегда говорил своим бойцам об оружии? Нет такого понятия как «незаряженное оружие». Всегда, всегда нужно делать вид, что оно заряжено.
Прежде чем целовать Таннера, Нику стоило проверить, не обретался ли кто поблизости. Ведь, помимо них, на пляж после танцев могли отправиться и другие пары.
Но, может, влюбленные парочки слишком погрузились друг в друга и не заметили, как две тени занырнули под пальмы.
Таннер стащил ботинки и последовал за Ником на пляж. По камням они добрались до песка, а потом миновали мотки колючей проволоки.
— Псих, — буркнул Таннер.
Примчавшаяся небольшая волна окутала его ноги, и он улыбнулся. А Ник плескался на мелководье.
— Здорово же, — произнес Ник. — Разве не здорово?
— Здорово, — согласился Таннер.
Таннер частенько так делал на своем крошечном островке с радиостанцией. Всегда становилось легче, будто каждая ласка воды смывала слой злобы, разочарования и страха. Каждая крохотная волна точила камень, которым был Таннер.
Ник что-то подобрал и, обтерев рукавом, протянул Таннеру.
— Карлайл всегда так поступал, когда возвращался из поездок. Он никогда не ждал, пока лодка причалит к пристани, а спускался прямо в воду. И неважно, был отлив или прилив. Дети всегда смеялись над ненормальным белым стариком. А он говорил, что попадал домой, только когда его ноги оказывались в воде. Однажды он так сделал, когда с ним в лодке сидел окружной комиссар.
Таннер почувствовал, как к ладони прижались ребристые края. Ракушка. Он сунул ее в карман.
— Так вот от кого ты заразился сумасшествием.
Ник расхохотался.
— Я не такой сумасшедший, как он, но тоже люблю мочить ноги.
— Готов поспорить, ты плаваешь как рыба.
В Порт-Виле9 он видел, как местные дети прыгали с пристани в ярко-голубую воду. Не просто ныряли, а разбегались и делали в воздухе кувырки, кричали и смеялись, и погружались в океан. Он видел, как эти бесстрашные дети выныривали, и их захлестывало волнами. Среди них можно было с легкостью представить и Ника.
— Когда удается, — ответил Ник. — Несколько месяцев назад мы с Юпепи спасли вашего бойца. Его сбили прямо над нами, мы взяли каноэ и отправились проверять. Подобрать его труда не составило, только вот на обратном пути мы встретили японский патруль.
— И что случилось?
— Мы с вашим бойцом выпрыгнули за борт и задерживали дыхание, а Юпепи изображал перед японцами глупого туземца.
— Господи.
— В тот вечер я о Нем вспоминал. — Ник усмехнулся. — В общем, на следующий день мы загрузили вашего пилота на патрульное судно, и правительство США прилично нам заплатило. Черт, если удастся прожить подольше, мы разбогатеем.
— Но ты же делаешь это не ради денег.
— Нет. — Улыбка Ника исчезла. — Это же моя родина.
— Ты занимаешься потрясающим делом. И никто об этом даже не знает.
Ник пожал плечами.
— Ты говоришь... э-э... Ты говоришь, это потрясающее дело, хотя на самом деле — нет. Чуть раньше ты сказал, что это опасно. Но мне кажется, опасность преследует всех. Я думаю о солдатах в Европе и подобных местах и внушаю себе: пускай я умру, но это случится в знакомой местности. На родине. Ни у одного бойца в Европе нет такой привелегии, как и у вас, американцев. Ты его ненавидишь?
— Остров? — Таннер глубоко вздохнул и посмотрел на звезды. — Иногда — да. Здесь жарко до одурения. Даже без войны здесь было бы жарко и полно грязи и насекомых. И это не моя родина.
— Да.
— Но здесь красиво.
— Мы так по-разному живем, Таннер.
Крошечные волны ласкали их ноги.
Таннер отпустил пальцы Ника.
— Мы действительно живем по-разному. — Он попытался мысленно поместить Ника в узкие рамки классной комнаты. Попытался представить самого себя на плантации копры. — Это важно?
Ник подобрал еще одну ракушку.
— Нет.
— Знаешь, я убедил себя, что мы не станем говорить о войне. Или о родных местах. Убедил себя, что эта ночь станет идеальной, и мы не будем ее портить.
— А мы испортили?
Таннер взял его за руку.
— Нет. Не думаю.
Если на пляже находились другие пары, значит, они видели, что случилось дальше. Таннер и Ник стояли по щиколотку в воде и держались за руки. В этот раз Таннер подался ближе, не обращая внимания на малюсенький лучик лунного света, который по яркости ничем не уступал прожектору, и поцелуем стер привкус соли с губ Ника.
*** 
Ник остановился в присвоенном военными большом доме с широкими верандами на Александра-стрит. Ник взял Таннера за руку и повел по темному помещению в дальнюю часть дома, где находилась его комната.
Таннер знал, это было... безумие. Он никогда не посмел бы поступить так на родине. Особенно в общем доме. Особенно когда в любое время их могли застукать. Но сегодня это не имело значения, потому что сегодняшняя ночь была идеальной.
Ник втащил Таннера в комнату, запер дверь на замок и улыбнулся. Они не боялись этого момента.
Война преподнесла им хотя бы этот миг.
Они суетливо завозились с пуговицами, пряжками и шнурками. В каждом движении чувствовались настойчивость и безрассудство, и отчаянное желание.
Все вокруг было погружено во мрак, а они разгорались все ярче. Пока могли.
— Я... — забормотал Ник, когда Таннер потянул за кнопку на его ширинке. — Я... — Слово вырвалось подобно вздоху.
— Что ты? — скользнув рукой по нижнему белью Ника и обхватив набухший член, спросил Таннер.
— Мало что пробовал, — сглотнув, сказал Ник. — Особо не было... возможности.
— Хорошо. — Таннер ласково его поцеловал.
— Но эту возможность я не упущу. — Ник с вызовом вздернул подбородок.
— Как и я.
Таннер стянул с Ника рубашку и, прослеживая контуры тела, провел рукой по его груди, отчего Ник содрогнулся. Правой рукой он рисовал узоры на ребрах Ника, а левой все пытался расстегнуть проклятую кнопку на штанах, которая никак не желала поддаваться.
— Черт, — буркнул он, а Ник фыркнул.
Таннер снял с себя рубашку и бросил ее на пол. С помощью Ника расстегнул его брюки и скользнул рукой внутрь. От спрятанного в нижнем белье члена исходил жар, а по ткани уже расползалось влажное пятно. Вздрогнув, Ник выпрямил плечи и прижался членом к ладони Таннера.
— Хорошо, — сказал Таннер. Ободрение. Утешение. Слово, чтоб заполнить молчание и устранить между ними дистанцию. — Хорошо.
Вновь поцеловав Ника, он потянул зубами за нижнюю губу. Ник широко распахнул глаза, и Таннер его отпустил. Ник двинулся вперед, крепко вцепился в бедра Таннера, и под скрип матрасных пружин они рухнули на постель.
— Как ты хочешь это сделать? — прошептал Таннер.
— Не знаю. — Ник провел языком по нижней губе. — А ты?
— Разреши сделать тебе приятно.
Таннер уже говорил похожие слова мужчинам, но они никогда не несли в себе тот же смысл. Этот миг имел значение. Ник имел значение. Завтра он вновь окажется на Бугенвиле. Эта идеальная ночь имела значение.
— Ляг на спину.
Ник подчинился, и вновь заскрипели пружины.
Таннер стянул с Ника нижнее белье до спущенных до бедер брюк. Ник вытянул ноги, и Таннеру удалось стащить одежду полностью. Хотелось бы, чтоб сквозь занавески проникало больше лунного света. Хотелось бы видеть каждый миллиметр тела Ника, чтоб запомнить его не только по прикосновениям.
Таннер опустился на колени между ног Ника и провел руками по бедрам, мягкие волоски покалывали ладони. От касаний Ник дернулся. Робкий. Беззащитный. Таннер аккуратно развел его ноги шире, слегка задел яйца тыльной стороной ладони, и Ник тяжело задышал и откинул голову на подушку.
— Господи! — прошипел он.
Улыбнувшись, Таннер облизнул губы. Ник таращился на него широко распахнутыми глазами, от удивления разинул рот, а Таннер стиснул его член и, оттянув крайнюю плоть, выдохнул на влажную головку. А другой рукой ласково поглаживал живот.
— Таннер, — вскинув бедра, пробормотал Ник. — Джон.
Таннер обхватил головку губами. Он различил привкус соли, пота и опаляющей неистовой потребности. Облизал щелку, отчего Ник простонал и содрогнулся. С его губ срывалось невнятное бормотание, но даже если слова звучали на английском, Таннер их не разобрал.
Таннер усилил хватку и поджал губы, вобрал его в рот, и Ник вздрогнул. Глаза смотрели безумно, грудь при каждом вдохе тяжело вздымалась.
— Таннер. Господи. — Ник потянул Таннера за волосы.
Таннер отстранился и вновь облизнул губы. Забравшись на Ника, он улегся сверху, и они переплелись ногами. Головкой члена Таннер уткнулся Нику в яйца, и они оба ахнули. Удерживая вес на одной руке, Таннер вновь поцеловал Ника. На миг показалось, что Ник отвернется, но он ответил на поцелуй, а языком прослеживал контур губ Таннера, будто уговаривал их приоткрыть. Обвив ладонью свой член, Таннер прижался к члену Ника.
Они сцепили пальцы, и Таннер осторожно толкнулся в получившийся кулак. Застонав, Ник снова рухнул на подушку, а Таннер покрыл линию его подбородка поцелуями, дразнил, покусывал. Ник вновь впился Таннеру в губы, а свободной рукой удерживал его за голову.
Поначалу темп был неспешным, они учились двигаться в унисон, пальцы скользили от пота и выступившей влаги. Вскинув бедра, Ник содрогнулся и напряг ноги, а Таннер толкался все быстрее и быстрее.
Пружины ласково подпевали.
Они нашли ритм, двигались все резче и резче. Внутри у Таннера все скрутилось в тугую спираль. Яйца подтянулись, мышцы напряглись. Все быстрее и быстрее они оба мчались к финишу.
— Таннер, — пробормотал Ник ему в губы, голос сорвался, а дыхание ускорилось. — Таннер!
И тут же Ник мощно кончил, сперма, горячая и липкая, стекала по их пальцам. Таннер последовал за ним, выгнул спину и дернул бедрами, после чего мертвым грузом рухнул сверху.
Ник чертил узоры на потной спине Таннера и тяжело дышал ему на ухо.
— Tenkiu. Tenkiu tumas.
— Спасибо? — скатившись с Ника, Таннер повернулся к нему лицом.
— Спасибо, — кивнув, прошептал Ник.
Таннер провел пальцами по подбородку Ника.
— Как сказать «до свидания»?
Выпятив подбородок, Ник сглотнул.
— Lukim yu bihain.
— А как сказать «завтра»?
— Tumora.
— Tumora, — повторил Таннер. — Tumora тебе придется напомнить мне, как это сказать.
— Да, — снова расслабляясь, прошептал Ник. — Завтра.
*** 
Всю ночь по саду носился легкий ветерок и шелестел пальмовыми ветвями. Таннеру снова стало жарко. Луну в ночном небе почти не было видно. Снаружи, как и внутри, царила непроглядная мгла. За домом, заслоняя небо, возвышался Касл-Хилл.
Может, в передние комнаты и залетал морской бриз, но в дальней части дома плотные шторы даже не колыхались.
Таннер их раздвинул и, распахнув окно, закурил сигарету. Скрип и вспышка спички успокаивали, были привычны даже в незнакомом месте. Спичка догорела почти до пальцев, но он затушил пламя и, закрыв глаза, попытался припомнить, какие песни сегодня исполняла группа. Песню, под которую они с Ником танцевали. Бесполезно. Мелодия на память не пришла, но воспоминания о прикосновениях Ника никуда не делись.
Сколько всего Таннер мог бы сделать с Ником. Будь у них больше времени, и если б никуда не надо было спешить. Может, Таннер опустил бы Ника на колени и, показывая, как именно нужно делать минет, направлял бы голову. Может, Ник позволил бы Таннеру стать первым мужчиной, который бы его взял. Его «мало что пробовал» — ложь. Ник вообще ничего не пробовал. Таннер столько всего мог бы показать, если б только им дали время.
Но к чему злиться на тот факт, что они получили всего одну ночь? Ведь многие и этого не получали.
Заскрипели пружины: Ник пошевелился.
— Я подумал, ты ушел, — тихим голосом произнес он.
Сквозь сумрак Таннер всмотрелся Нику в лицо. Он выглядел моложе прежнего, мрак и расстояние сгладили острые углы его переживаний.
— Завтра еще не наступило.
Завтра. Tumora. Слово имело слишком большой вес, и Таннер возненавидел его за вторжение в данный момент. Оно крало настоящее.
— Не хочу возвращаться, — дрожавшим голосом проговорил Ник.
Дыхание у Таннера перехватило.
— Не хочу, но придется. — Ник обернул простыню вокруг бедер. — А кто еще все сделает? Кто знает остров лучше меня?
— Да.
Таннер затушил сигарету о подоконник, выбросил окурок на улицу и задернул шторы. Он подошел к кровати и, присев, провел ладонью по руке Ника, от прикосновения мягкие волоски встали дыбом.
— Mama graun bilong me, — пробормотал Ник. — Это мой дом. Другой жизни я не знаю. Но здесь... здесь мне не страшно.
Таннер сжал руку Ника и промолчал. А что, собственно, тут скажешь? Он лишь надеялся, что прикосновений было достаточно.
Ник смотрел куда-то Таннеру за плечо.
— После Наматанаи, Новой Британии и Гуадалканала, перед тем как ваши сумели их отбить...
Оборвав фразу, Ник покачал головой и протянул руку Таннеру.
— Знаю, события меняют свой ход, но все происходит медленно, Таннер. Это не играет нам на руку. Мы с трудом держимся.
Таннер погладил его по волосам.
— У меня есть лучший друг Юпепи, мы вместе выросли. Его деревня... Ну, они знали, что мы получали оттуда помощь. Дядя Юпепи был вождем. Они вынудили всех смотреть, как его казнили. Лишь за то, что он нам помогал. Выстроили женщин и детей и заставили смотреть. — Он вздрогнул. — В Наматанаи они натравили на Алленби собак. Теперь наша очередь.
«Тогда не возвращайся». 
Ник не был военным. Его не могли силой отправить назад. Но Таннер хранил молчание, он понимал, что это всего лишь фантазия. Утром — tumora — Ник вернется на Бугенвиль, и все рассказанное им навсегда останется в тайне.
— Они не доберутся до тебя, Ник. Ты приедешь и заткнешь их за пояс.
— Да. — В голосе Ника послышалась улыбка, усталость как рукой сняло.
— Да, — решительно повторил Таннер. — Да, черт возьми.
Ник слегка повеселел.
— Прости.
— За что?
— За поднятую тему.
Война. Завтра. Страх.
— Не извиняйся. — Таннер его поцеловал. — Никогда не извиняйся. Все по-прежнему идеально, Ник.
— Уверен?
— Да. — Таннер снова его поцеловал и растянулся рядом.
Эта идеальная ночь стала фиксированной точкой — единственным местом, где пересеклись их разноплановые жизни. Таннера, школьного учителя из Милсборо, штат Делавэр, и Ника, плантатора с острова Бугенвиль. В цивилизованном мире, в спокойном мире — в мире, который они мечтали унаследовать — они никогда бы не встретились.
В столь неожиданном месте казалось нормальным вот так касаться друг друга. Казалось нормальным таким способом искать утешения. Страхи, ранимость, их не приходилось прятать. Они уже и так поделились друг с другом величайшим секретом.
Таннер не мог всецело ненавидеть войну. Если б не война, были бы другие мужчины, другие ночи, которые, возможно, достигли бы высот нынешней, но Таннер не мог знать наверняка. Слишком многое следовало принять на веру. Но он знал, что война преподнесла ему идеальную ночь с Ником. Вне хаоса, безумия и ужаса. Война подарила ему Ника. И проведенное с ним время наполнило все случившееся смыслом.
Сотни бойцов, сотни тысяч бойцов никогда не отыщут во всем этом смысла.
Вчера Таннер был одним из них.
Но сейчас он ничего не стал бы менять.
Ник пододвинулся к Таннеру, закрыв глаза, переплел их пальцы, и какое-то время они дышали в унисон. На темной улице жужжали и стрекотали насекомые. Чирикал геккон.
Ночь близилась к рассвету.
*** 
Как же было здорово проснуться на чистых простынях.
Ну, не совсем чистых. В постели был песок.
В окно струился дневной свет, и, неспешно очухиваясь, Таннер заморгал.
— Черт, — буркнул он.
Ник лежал на животе и тихонько посапывал в подушку. Ночью он умудрился скинуть простынь.
При свете дня Таннер разглядывал худое, жилистое тело Ника. Таннер мог бы с легкостью пересчитать его ребра. Руки и спину покрывал загар. Плечи усеивали веснушки. Зад был бледным. На задней части правого бедра виднелся тонкий побелевший шрам. Ноги были шероховатыми, пятки загрубели.
— Ник, — погладив его по плечу, пробормотал Таннер. — Ник, утро.
Потянувшись, Ник моргнул.
— Что?
— Утро, — повторил Таннер.
Ник перевернулся.
— Уже?
Таннер поправил Нику прическу.
— Уже.
Где-то в доме кто-то ходил. Скрипели половицы. Свистел чайник. Звякнули упавшие приборы. Донеслось приглушенное ругательство.
— Наверно, мне придется уходить через окно, — прошептал Таннер.
Ник ухмыльнулся.
— Наверно, придется!
Приподнявшись на локте, Таннер посмотрел на Ника, и улыбка у Ника тут же померкла.
— Береги себя, Ник, хорошо?
— Да, ты тоже, — прошептал Ник и сглотнул. — Будешь меня слушать?
— Буду. Я всегда тебя слушал, парень Голубое Небо. Всегда.
— Хорошо. — На миг Ник закрыл глаза, а когда их открыл, они заблестели. — Как думаешь, эта идеальная ночь останется единственной? Или мы сможем получить больше?
— Сможем. — Все его тело охватило тепло. — Сколько захотим.
— Хорошо. Я верю.
И во время их следующего поцелуя Таннер тоже поверил.
— Lukim yu bihain, Таннер, — пробормотал Ник.
— Lukim yu bihain, Ник, — в ответ прошептал Таннер.
Почему-то эти слова прозвучали не так печально, как «до свидания».
*** 
Октябрь 1943, остров Мбаника 
— Привет, американцы.
Таннер резко выпрямился. «Ник».
Уже несколько дней Таннер не слышал его голоса. Все эти несколько дней были наполнены болью, которая затмила даже тоску по родине. Все эти несколько дней он неотрывно смотрел на горизонт, на пятнышко под названием Бугенвиль. Все эти несколько дней он размышлял только о Нике, гадал, надеялся, молился. Все эти несколько дней он ненавидел скуку радиостанции и игры, которыми они себя развлекали. Все эти несколько дней хотелось вопить на совершенное голубое небо. Было нечестно, что Таннер играл в мяч и курил сигареты, и собирал ракушки на береговой линии, а с Ником могло происходить что угодно.
Возможно, уже произошло.
Ник находился так близко, но Таннеру не удавалось до него дотянуться. Где-то по другую сторону горизонта на Ника охотились, как на животное. И он боялся.
— Привет, американцы.
Как только прозвучал его голос, палатка мгновенно заполнилась.
— Это же парень Голубое Небо! — завопил Карузо. — Парень Голубое Небо!
— Заткнись! — отпихнув его в сторону, бросил Таннер. — Заткнись на хрен!
Затрещали помехи, а потом вновь послышался далекий, немного грубый, надтреснутый голос Ника.
— Карлайл мертв. А меня... э-э... меня окружили. Сломал лодыжку. Юпепи отправился за помощью, но это было давно. Думаю, его схватили. — Протяжный вздох.
«Господи». Таннер уставился на радио, безумно хотелось дотронуться до Ника. «Все хорошо, Ник. Я рядом, все хорошо».
— Не собирался говорить, но мое местоположение уже вычислили. Батарея на этой штуковине скоро разрядится. Наверно, они придут утром. Юпепи хотел взять каноэ и попытаться встретить патрульное судно. Уже неважно.
«Ник». 
— Сегодня в сторону Щели никаких поползновений. Хотя много пеших патрулей. Думаю... Думаю, сначала они хотят избавиться от меня.
Горло у Таннера сдавило. Ник казался таким одиноким, таким напуганным.
«Я рядом, Ник». 
— Если кто-нибудь слушает... — Нервный вздох.
«Я здесь, Ник. Я слушаю». 
— Для меня это было честью, американцы. Сегодня небо было очень голубым.
Радио затихло.
Таннер не улавливал шума помех. Он слышал лишь кровь, что пульсировала в голове.
— Ну, черт, — произнес Карузо и сплюнул. — Вот и еще одного не стало.
***  
Спустившись на пляж, Таннер таращился в темноту.
Крошечные волны набегали на берег и мчались назад, океан отталкивал их и вновь манил обратно. Таннер закурил сигарету и игнорировал суету в палатке, где все принялись рассуждать о парне Голубое Небо и просчитывать его шансы.
Ник приедет. Он встретит патрульную лодку и приедет.
Их идеальная ночь не станет последней.
Таннер верил тогда, верил и сейчас.
Он посмотрел на звезды, и на него снизошло странное умиротворение.
Стоя по щиколотку в воде, Таннер ждал.
Ник приедет.
Таннеру хотелось в это верить как можно дольше.

  
Notes
[
←1
]
Второй по величине город в провинции Новая Ирландия (Папуа — Новая Гвинея).
[
←2
]
Город в округе Сассекс, Делавэр, США.
[
←3
]
Остров в Тихом океане, крупнейший в группе Соломоновых островов. Входит в состав государства Папуа — Новой Гвинеи.
[
←4
]
Пролив Нью-Джорджия разделяет Соломоновы острова примерно посередине. В период Второй мировой войны пролив приобрёл своё второе название Щель, данное союзниками за специфические географические очертания и количеству военных кораблей пересекавших его.
[
←5
]
Подразделение военной разведки союзников в период Второй мировой войны, действовавшее на удалённых островах Тихого океана.
[
←6
]
Остров у побережья Австралии. Расположен в 8 км от крупного города Таунсвилл.
[
←7
]
Высушенная маслянистая мякоть кокосовых орехов.
[
←8
]
Обряд вызывания дождя — во многих культурах обряд, исполняемый во время засухи с целью вызова дождя. Часто сопровождался ритуальными танцами и песнями.
[
←9
]
Крупнейший город и столица республики Вануату, расположенной в юго-западной части Тихого океана.