Кавказская пленница

Вот не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Моя подруга Сюзи, например, нашла в интернете, а потеряла в туалете. Обманутые клиенты утопили ее нежного олигарха сетевого маркетинга в унитазе. Фирма лопнула, как китайский презерватив, и Сюзанна Писюк снова пошла по рукам широкими шагами. Подрабатывала в дешевом бубнистанском ресторане при караван-сарае в глухом тупичке за Черкизовским. Клиент шел в основном базарный, среднего звена, не наш уровень.

И вот звонит подруга, задыхаясь от волненья. Мол, вечером ждут дорогого гостя, который тащится от танца живота и сует зеленые купюры в трусы кому не попадя, а танцовщица захворала, как на грех. Мол, Зиночка, озолотишься! А я когда-то на «химии» показывала чудеса самодеятельности местному начальству за пачку чаю. Сюзи вспомнила и ну уговаривать. Я глядь в зеркало: под глазами уже не мешки, а авоськи со стеклотарой. На попе чирий в придачу выскочил. Ох, не в форме, но ведь же на мели совсем. Решилась по принципу: «прикинься старухой и сделай проруху». Пошла, короче, навстречу судьбе и просьбам трудящихся.

Бикини надела с висюльками, на голову башню вавилонскую с бисером, бижу обвесилась, как рождественская елка. Гипюром чирий кое–как прикрыла, а на трусики повесила замок с торчащим спереди ключиком – для интриги и романтики. Сюзанке показались мелкими мои сережки, так в уши вставили номерки из гардероба. На сцену вышла на цыпочках, с зажатым между ног кальяном. Полтанца раскуривала и строила всем глазки, пока не вычислила главного падишаха. Тогда и крутанула бедрами неслабо. Пусть знает, кто здесь Шемаханская царица!

Поплыыыл касатик, как курдючное сало в казане. Ладошки отбил, пока слюни капали из глаз. «Вах-вах, красавица!» Похотливая улыбка расплылась, как гранатовый нар-шараб по ветхой баранине. Я подошла, не гордая, резинку трусов для купюр оттянула. А он за столик пригласил. 

Пока халдей заискивающе наливал шампанское, я жажду утолила коньяком с горла. И не преминула сказать правду в морду: армянский на порядок лучше. На чело гостя из солнечного Бубнистана легла было тень межнациональной розни, но он мужественно превозмог себя и умоляющим голосом предложил шашлик-машлик из осетринки и плов из молодого барашка. Тогда я снова ненароком оттянула резинку трусов. 

– О, ярчайший циветок, распустившийся в зажигательном танце… О, брильант, затмивший солнце и луну …

При слове «бриллиант» я шумно вздохнула и срыгнула плохой коньяк. Моя левая грудь выжидательно приподнялась, и я бросила исподлобья взрывоопасный взгляд. Не выдержав моего суворовского взгляда, падишах сдался без сопротивления. Шармёр достал из кармана не белый флаг, но бархатную шкатулку, и извлек роскошное колье. Количество каратов повысило мою авансовую самооценку. Я машинально наклонила головку и позволила застегнуть подарок на шее. Из нестойкого чувства материальной благодарности дала поцеловать ручку. Лучшие друзья девушек – это бриллианты!

– Мерси, мой эфенди.

Разговор принимал другой оборот, довольно крупный. А я не какая-нибудь зухра-замухра, чтобы долго размазывать и дешево кокетничать. Клиент созрел – подставляй корзину! И тут я позволила себе маленькую импровизацию: когда закинула ногу на ногу, ключ из моего «сезама» грохнулся на пол; я подняла его, положила в бархатный футляр от брильянтов и торжественно протянула умиленному визави. 

– Эльчин Гасанов, – представился огорошенный олигарх.

У них там все ханы – гасановы или алиевы, остальные – сплошное бюль–бюль. Вся мимика и телодвижения паши источали приторную медовую сладость, так что у меня уже слипалось между ног. В сто сорок солнц пылали его золотые коронки, будто взошла звезда пленительного счастья. Да, такой мед, решила я, надо пользовать, пока не засахарился.

– О, я самий счастливый мужчина Бубнистана! Получить ключ от сердца такой красавиц!

– А то! – неуверенно подтвердила я. А сама подумала: за ключик отдашь мне краник, от трубочки. Ну не может быть, чтоб у такого упакованного господина не было кусочка нефтепровода…

Так завертелся очередной виток моей светской жизни. Каждый вечер в новом ресторане со смуглым женихом. Через неделю он пригласил меня на историческую родину, чтобы представить невесту родне. Я честно обегала все бутики в поисках паранджи и скромного бубнистанского национального платья, но накупила только миниюбок (такой голяк в московских бутиках, прям за державу обидно!). И вот, в один прекрасный осенний день я завернулась в белую шелковую простыню, и мы вылетели на родину нефти и базаров.

Из аэропорта мерин понес нас по долинам и по взгорьям, пока не остановился в центре горного аула. Средь бескрайних блеющих полей овец стояла большая сакля, утопающая в саду. Оттуда навстречу вышла мешковатая старушка, до глаз замотанная в черный платок.

– Это твоя мама, Эльчинчик?

– Нэт, это мой старшая жена Бибигюль.

– Какой сюрприз, мой эфенди! И много их у тебя?

– Ты будэшь четвертой, лубимой, – и самодовольно захихикал.

Старшая жена приоткрыла усатое личико и затарахтела по-бубнистански. Два кислых евнуха неопределенного возраста отвели меня в мрачную камору на женской половине. Бибигюль принесла на ужин горсть урюка, и при этом так зыркнула и шевельнула усами, что я поняла без перевода: объявление войны. Вокруг поблеивали овцы, а с мужской половины доносились заунывные звуки бубна и запах шашлыка. Если б не припасенные коньяк и сервелат, а также шматок шмали, к утру б я протянула ноги от голода и тоски по Родине.

Утром явились те же евнухи с кувшином козлиного молока. Их упитанные попки кокетливо и вызывающе выпирали, так что я не смогла удержаться и инстинктивно их погладила. Они взвизгнули и уронили кувшин. На мой колокольчиковый хохот прибежала сердитая Бибигюль и, поскользнувшись в луже, растянулась так, что носом достала до пустой коньячной бутылки под столом.

О, как она повела своим шнобелем и зашевелила усами! Такой мимики я не видела даже у моськи Луи де Фюнеса. Она разоралась по-бубнистански (я поняла только «парапетшный пираститутка»), а евнух перевел: завтра пойдешь раком на хлопковое поле.

– Щас! – ответила я честно.

Евнухи забубнили со старшей женой.

– Нет, на хлопок – завтра, – назидательно заявил евнух. – А сейчас будешь мыть полы. 

Что за тон? Было б что оторвать – оторвала б тушканчику.

– Щас! – я подняла бутылку и запустила в Бибигюль.

На крик несчастной прибежал эфенди, вернувшийся в роль доминирующего самца референтной группы. Как был в национальном суконном пальтишке с патронташем для папирос и папахе, так и поскользнулся в своих джурабах. Когда он поднялся, ноздри раздувались, как у ишака, тянущего арбу. Из дальнейшей скоропалительной бубнилогии я поняла только слово «зиндан».

Вскоре прибежали два телохранителя-абрека и заволокли меня в яму. Там не было коньяка, колбасы и дури, только кизяки в углу и холодно. Я протрезвела, а потом озверела. Рабство в двадцать первом веке! Мракобесы, я научу вас уважать скромных девушек и бога правильно любить! Поскольку отару отправили на высокогорную прогулку, я заполнила собой музыкальную паузу. От «Врагу не сдается наш гордый «Варяг» в окрестных саклях попадали медные тазы, а с деревьев – фруктовый урожай. Перелетные птицы немедленно собрались в стаи и в испуге приняли положение низкого старта.

Первой просунулась в яму любопытная мордашка ханского отпрыска с прыщавыми следами нагрянувшего полового созревания, такая упитанная харя поросенка, недавно прозревшего, что кроме ишака в сексуальной жизни бывают и другие удовольствия. Я расправила грудь, задрала юбку и кивком пригласила к себе на солому, но он помотал головой и убежал. 

Через пять минут вернулся, теребя мотню, и спустил лестницу. Я было зажала в зубах туфли и полезла. Но сверху навстречу мне уже пятилась толстая задница. Когда мы сблизились, я достала заколку и воткнула со всей силы в курдюк отпрыска. Он завизжал, я посторонилась, и тюфяк с яростным хрипом рухнул на солому.

Когда я добралась до края ямы, то углядела пару борзых телохранителей на пороге ханского дома. Тогда ползком через хурмовый сад – к воротам. С балкона меня заметили и раскудахтались Бибигюль со сворой местных самок. Янычары бросились и нагнали меня у ворот. Но я была вооружена и готова к отпору и нанесению телесных средней тяжести. Один получил шпилькой в глаз, другой – коленкой по яйцам. Вот вам, завистливые шакалы бусурманские, за нью-йоркские небоскребы, мадридские взрывы и поджоги парижских бутиков! Вот, я вырвалась из плена!

Полдня ковыляла садами и полями – направление чувствовала интуитивно – вниз, в долину. Вдруг на каком-то проселке выныривает немытая пятитонка времен совнархоза. Я – в позу потерянной девственницы, даже юбку приподняла, будто ищу там что-то ценное. В кузове – дыни, в кабине – усатый хач. 

– Вай, куда красавиц дарога дэржит?

– С таким джигитом хоть на край света, – сказала я, облизывая губы, и залезла в кабину. 

Тронулись. Только он лапу на коленку, я предупредила:

– Не торопись, касатик. Вези в Агдам, на родину лучшего портвейна, расчет по полной на месте, – сложила я губы восьмеркой и многообещающе закатила глаза.

– Так его ж армяны оккупировали!

– Надеюсь, портвейн от этого хуже не стал. Вези на ближайший к Агдаму блокпост… – для убедительности я вытянула ноги на лобовое стекло.

К вечеру мы прибыли на заставу. Первым делом я оторвалась от пятитонного хача, ворвалась в офицерскую столовку и заорала: 

– О, доблестные воины–победоносцы! Спецгруз с дынями от бубнистанского народа в дар непобедимой армии прибыл по назначению. А ну разгружать!

– Аллах акбар!

– Воистину акбар, – заметила я.

Все ринулись во двор. Пытавшемуся возражать водиле быстро набили морду как непатриоту. Из оставшихся в столовке я выбрала самый жирный, самый сочный кусок пушечного мяса – откровенно коррумпированного вида майора с немигающими птичьими глазками, и элегантно подсела. Достав из пояса бриллиантовый подарок падишаха, я поставила вопрос ребрышком:

– Зайчик мой сладкий, нравится безделушка? 

Пока он пучил свои немигающие и пробовал на зуб брюлики, я прокомментировала:

– Все твои, касатик, если ночью перекинешь меня на ту сторону, к оккупантам, у меня срочное разведзадание.

– Вай, красавица, это как?!

– А как контрабанду с арами туда-суда, так и меня, понял?

– Ой, ну все вы, русские, знаете, – а сам сияет ярче брюликов.

До конца вечера я хлестала коньяк с офицерами и флиртовала с комсоставом, но предпочтение отдавала немигающему майору. Ночью он уволок меня в красный уголок со штабными картами, где мы надели маскхалаты и при свечах спланировали самую блестящую операцию в истории бубнистанской армии. До утра я петляла за ним по бесконечным окопам, переходила вброд ручей и ползала под колючкой, пока вдруг на три зеленых свистка из кустов не появился …такой же толстый немигающий майор, только вражеской армии.

– Гагик, от нашего стола к вашему, забирай! – поклонился на прощанье мой проводник и растворился в утреннем тумане.

– Вай, красавица, какими судьбами? – расплылся золотым ртом Гагик.

– Беженка я, от бусурманского ига.

Когда меня привели в местный штаб, я потребовала коньяку и портвейну на запивку. Принесли настоящий пятизвездочный и ностальгический «Агдам». Цивилизация! От полноты чувств я по-союзнически поцеловала ару в шнобель и попросила телефон. 

– Алло, Сюзанка? Записывай адрес, куда высылать бабки на дорогу. Вольная птица вылетает на Родину… Что, а? Дать серию концертов в прифронтовой полосе?... Эт я не тебе, Сюзи… А портвейну хватит?.. Сюзи, денег пока не высылай… Отвали, чернявенький, а то нос откушу… Эт я не тебе, Сюзи. Ась? Не, не польку и не танго, тошнякцутюн какой-то... А я знаю? Не, номер с сезамом и кальяном не прокатит... Приезжай лучше, выступим дуэтом... Во, козел, такой коньяк расплескать…