Марк Эльберг

Я всегда был "белой вороной", где бы я ни учился, с кем бы ни общался, чем бы ни занимался. "Ну, почему ты не можешь просто быть нормальным человеком?" — горестно восклицала маман. Ну, не могу. Неинтересно. Всё, чего мне хотелось, всегда выбивалось за рамки "нормальности" и вызывало всяческие осуждения. Моими любимыми вопросами были "а нафига?" и "а что будет, если...?". "А нафига ходить в школу? Почему шнурки должны быть одинакового цвета? А что будет, если жить по ночам? А что будет, если перестать разговаривать, скажем, на месяц?"

Я всегда хотел быть свободным художником. Собственно, так и вышло. Ни денег, ни славы я не снискал, впрочем, не особенно и старался. Они налагают слишком много ответственности. А я живу одним днём, точнее, ночью. Да и время, как таковое — не моя иллюзия. Я не люблю спешить, зато люблю слушать ночь и мечтать. А ещё меня дико раздражал вечный шёпот за спиной: "А вы знаете, что этот мальчишка..." В общем, из академической культуры пришлось уйти.

Свой "дом" я нашёл в "подполье", среди андеграундных художников вроде себя самого. В доковидные годы я часто слышал о том, что все мы застряли где-то в точке развала Совка, и наше творчество уже не актуально. Но мы знали, что это не так, во-первых, потому что так и не вошли в ряды массовой культуры, во-вторых, потому что чувствовали сжимающиеся тиски новой цензуры. И теперь, когда многим из нас запрещено говорить о себе, можно смело утверждать, что настала эпоха новой волны русского андеграунда.

Писать художественную прозу я начал в 27, просто потому, что понял: сейчас мне нужны именно слова. Что ж, почему бы и нет? Не вижу смысла ограничивать себя рамками одной раз и навсегда выбранной профессии. Разумеется, писать я стал о том, о чем было не принято говорить. Уже через год после выхода "[Не]святого Себастьяна" в самиздатовском разделе "Литреса", книгу сняли с публикации по причине, о которой все и так знают. За тот год, впрочем, я отправил свою рукопись в 13 издательств и получил вежливое молчание в ответ. Дёргаться дальше просто не имело смысла. Иногда мне предлагали издаться за свой счёт, точнее, просто распечатать книгу в 50 экземплярах и получить их в картонной коробке. Я только смеялся. А потом собрал макет и напечатал книжку на домашнем принтере, чтобы подарить её другу на день рождения, потому что денег на подарок у меня не было. Все собравшиеся тотчас запросили себе по экземпляру. Так я нашёл ещё один хитрый способ экономить на подарках. Шутка. Или нет. В конце концов нашлось несколько интересных мест, где мои самиздатовские книги стали брать на реализацию вопреки всему. Шить вручную, разумеется, запарно, но этот процесс можно сопровождать прослушиванием аудиокниг и просмотром фильмов. Своё домашнее издательство я назвал "Grincarnation Press", отдав дань уальдовской зелёной гвоздике, и совместив её со словами "воплощение" и "оскал". Теперь провожу подпольные воркшопы по шитью книг вручную.

Несколько лет своей жизни я посвятил активизму. Будучи трансчеловеком, я пришёл в комьюнити за помощью в переходных делах, но вскоре и сам включился в работу. Однако работа с людьми требует не только определённых навыков, но и больших эмоциональных ресурсов, которых у меня не так уж много. Так что, к своему разочарованию, мне вскоре пришлось покинуть ряды активистов. Однако я нашёл иную нишу, а именно пространство для печатного слова. Так появился цикл статей "Разрушители траснслегенд", который, вероятно, также появится в библиотеке Квирион, а потом пошла и художественная проза.

Любое творчество можно рассматривать как средство коммуникации, способ заявить о себе и снискать отклик. Вспоминая юные годы, я могу однозначно ответить, что выбрал путь художника именно потому, что всё, решительно всё, что я знал, было не про меня. Я не видел своего отражения ни в одном произведении, будь то живопись, музыка или литература. Я должен был создать своё видение реальности, чтобы, может быть, однажды какие-то другие "белые вороны", натолкнувшись на мои произведения, сказали: "Да, это про нас".