Григорий Горский
Дебилы
Что делать двум оболтусам если одному двадцать один годик, а другому шестнадцать в новогодние праздники, когда у одного выходные, а у другого каникулы? Правильно: сидеть дома и носа на улицу не показывать, пока народ бухает как не в себя и шляется по улицам похлопотать насчёт подраться.
Первых два дня мы не вылезали из постели и доедали салаты под советские мультики и тупые развлекательные программы по телеку. За это время мы настолько одурели, что шлялись по квартире чуть не нагишом и кидались друг в дружку мандариновыми шкурками и скомканными фантиками от конфет.
Периодически нас отвлекал котейка, которому срочно надо было то пожрать, то поссать, то ëлку повалить. Спасибо усатому, два раза постельное бельё поменяли и прибрались в комнате, а то бы точно с ума сошли.
А так только слегка тронулись и на третий день пошли по киношкам и музеям. Устроили себе неделю культурного отдыха от новостей и всего грëбаного окружающего мира. Только я, мой мальчик и кот.
Разумеется, усатого с собой брали за пазухой, чтобы веселее было от тëток в музеях шарахаться и на последнем ряду в кинозале хулиганить. Не бросать же парня одного дома! Кто его, кота такого знает, что ему в башку взбредëт?
Кот нас и познакомил в Зоологическом музее с тремя пацанами в военной форме. Стоим мы напротив чучела льва, а мальчик мой коту рассказывает, что это мол его дальний родственник из-за границы, где всегда тепло и снега не бывает.. И тут эти трое подходят и ещë издалека над нами ржут:
- Смотри, триколор! Один белый, другой чëрный, третий рыжий!
- О, какой опасный хищник!
- А можно вашего тигра погладить?
- Он у вас кусается?
Нет, говорю им, только ссытся и ëлки валит на раз.
Те со смеху чуть не попадали:
- Кот-лесоруб!
– Хвостом, небось, валит?
- Нет, лапами, – улыбаюсь я. Весëлые пацаны, едва ли старше меня. Сразу видно, что хорошие, глаза живые, честные.
- Богатырь!
- Смешной какой!
– Дай лапу, кот, на счастье мне!
Один из них, худенький такой, с длинной шеей и очками, спрашивает:
- А подержать на руках можно? А то у меня кота никогда не было! Я детдомовский, нам животных не разрешали заводить.
Мальчик мой улыбнулся, кивнул ему и доверил своë сокровище парню в военной форме.
- Тебя как звать? - спрашивает. - Ты откуда?
Худенький назвался и глянул на него исподлобья.
- А ты что... Тоже?
Мальчик мой кивает на меня и говорит:
- Если бы не он, я бы до сих пор там кантовался.
Двое других парней посмотрели на меня с уважением и сказали один за другим:
- Молодец, отец, держи пять! - это мне.
- Повезло тебе, парень! - а это моему мальчику.
Тот смущëнно-довольно кивает и спрашивает сдуру:
- А вы откуда такие весëлые?
Парни переглянулись и перестали улыбаться.
- Оттуда, - говорит самый рослый. - Из-за ленточки.
- Нас домой отпустили на побывку, - кривится щербатым ртом второй, низенький, коренастый.
Мальчик мой кивает, молча забирает у них котëнка и отворачивается. Худенький вояка в очках непонятливо хлопает глазами, а остальные парни начинают хмуриться.
- Что такое, пацаны?
- В чëм дело?
- Что вы все на нас так смотрите? - в сердцах спрашивает рослый.
- Как на уродов! - с досадой подхватывает второй.
- Мы же за вас бьëмся, - тихонько говорит худенький в очках. - За Родину.
Я молчу. Мальчик мой стоит к ним спиной и гладит своего рыжего зверëныша.
Трое военных с досадой смотрят на нас. Мы молчим, чтобы не затевать скандал. Они тоже, потому что видать не первый раз уже их так встречают.
- Ладно, пошли, пацаны, - бросает рослый. Коренастый без слова разворачивается и уходит за ним. А худенький, чуть не плача, говорит:
- Мы же в кого не стреляем и даже дроны не пускаем! Мы ремонтники, рации чиним и всякую электронику...
Мальчик мой, не поворачиваясь, говорит мне убитым голосом:
- Пошли домой.
Худенький подскакивает к нему и орëт:
- Да! Я за деньгами пошëл! И за довольствием! Кормят, поят, одевают, жить есть, где! Ты-то должен это понимать!
Мальчик мой молчит. Гладит котëнка.
- Мы не сволочи, - тихо говорит худенький. - Просто куда нам было деваться? Где ещë такие деньжищи платят? На гражданке всю жизнь будешь вкалывать за копейки и ипотеку платить, пока не сдохнешь! А я семью хочу и детей, понимаешь?
Мальчик мой усмехнулся и отвечает:
- Не, не понимаю. И понимать не хочу. Как ты потом детям в глаза смотреть будешь, когда они спросят, как ты на всë заработал.
Худенький поперхнулся, махнул рукой и побежал догонять остальных.
А мальчик мой стоит, гладит котëнка и глаза трëт.
- Зря я с ним познакомился, – хлюпает он носом. – Теперь думать буду, убили его, дурака, уже или нет ещë...
А когда возвращается домой, падает лицом на кровать и долго смотрит на нашу ëлочку. Я сажусь рядом и глажу одной рукой его, другой кота. И говорю:
– Это война, миленький мой. Одни хорошие парни убивают других таких же хороших парней. Якобы для того, чтобы мир стал лучше.
Мой мальчик вздыхает прерывисто и в сердцах бросает:
– Семью он хочет! Придурок. Придëт калечный-увечный, кому он нужен будет?
Я неуверенно глажу его по спине.
– Вы все, наверно, еë хотите больше всего в жизни, да?
Мой мальчик кивает и хватает меня за руку:
– Ты моя семья, – говорит он. И гладит котëнка. – И ты, рыжий.
– Спасибо, – говорю я и целую его в затылок.
Он молча хлюпает носом.
- Тебе в этом году семнадцать. Пора придумывать что-то, чтобы ты в армию не пошëл, – говорю я.
Он поднимает на меня глаза:
- Боишься, что убьют? – спрашивает.
- Боюсь, что тебя убивать заставят, – отвечаю.
А у самого перед глазами стоит этот худенький детдомовец в очках, которому некуда было деваться в этом грëбаном мире, кроме как пойти воевать с такими же дурачками с другой стороны. И так его жалко стало, не поверите! Убьют его и никто же о нëм не вспомнит, никогда. Потому что некому. Кроме нас с моим глупым мальчишкой.
Что, отдохнули пару дней? Два дебила! Сидели бы дома, ничего бы этого не было... А так добро пожаловать обратно! Даже если ты не идëшь на войну, она всë равно приходит к тебе. И деваться от неë некуда. До свидания, пацаны. Надеюсь, кто-нибудь из вас останется в живых, когда это всë закончится. Дай Бог, ты, худенький. Тебе ещë стыдно, значит, ты не совсем пропащий человек. Пусть тебе повезëт. Прощай.