"Сказка" Булонского леса

========== "Сказка" Булонского леса ==========

Очередная пустая ночь, холодная, колючая. Так и хочется завыть в голос на сырную головку луны, проглядывающую сквозь голые ветви. Вот-вот уже забрезжит рассвет, я продрог, старая косуха не греет, лишь холодит, забирая то малое тепло, что осталось. Свет фонарей тускнеет, скоро он окончательно погаснет, уступив место космическому светилу. Я лишь поднимаю воротник, отчаянно выдыхая в промозглую влажность сизый дым из уставших лёгких. Может, стоило напиться и уснуть до вечера, денег осталось немного, но на дешёвое бухло хватит. Под ногами оранжевые листья, над головой оранжевый нимб «фонарной духовности» — это осень моей жизни. Я убыстряю шаг, мечтая лишь скорее добраться до своей «волчьей норы», выкурить заныканные полкосяка, сожрать что-нибудь и, возможно, полирнуть чем-нибудь горячительным.

Она почти налетает на меня — весёлая, пьяная, рыжая, падает мне в объятия, а я ловлю, едва не выронив сигарету изо рта. Улыбается мне игривыми глазами и хохочет, поправляя красную беретку, сползшую на лоб, а я отчего-то переживаю, как бы она вдруг не блеванула мне на куртку.

— Вооолк, — кокетливо произносит она и протягивает мне бутылку сидра, в которой на дне покачивается жёлтая прозрачная жидкость цвета мочи.
— Да ты в хламину.

От неё пахнет яблоками, смешался аромат бессменного DKNY и выпитого сидра. Я помню её ещё девочкой, из маленькой хулиганки она вымахала в пикантную особу. Пухлые губы в красной губной помаде тянутся ко мне, оставляя влажный след на небритой щеке.

— Мне сегодня попался такооой щедрый клиент! Член у него как мармеладный червячок, но мы-то с тобой знаем, как обращаться… с червячками! — она прыснула смехом и расхохоталась, повиснув на мне. — Сейчас бы ещё… — она скорчила недовольную гримасу, — у тебя есть что-нибудь? А?

Я отрицательно качнул головой.

— Тебе уже сидра многовато.
— Старый никчёмный зануда, — она оттолкнула меня.
— Возможно, ты права. Могу вызвать тебе такси.
— Ничего лучше не придумал! — обиженно и зло пфыкнула, будто бы протрезвев.
— Почему ты не бросишь это место и не уедешь куда-нибудь? Ты же ещё так молода.
— Иди ты к чёрту со своей заботой! Я уже не ребёнок! Мне здесь НРА-ВИТ-СЯ!!! — прокричала она и пошла прочь, покачиваясь на высоких каблуках и продолжая обкладывать меня грязными ругательствами.

«Мерд» — самое скромное из всех. Удаляясь по аллее и сверкая красными подошвами высоких сапог, она показала мне на прощанье средней палец, украшенный алым коготком.
Я сплюнул в сухую листву и поспешил прочь, не желая, чтобы бдящие спокойствие Булонского леса «фараоны» сочли меня виноватым.

В крохотной квартирке-студии с окном, выходящим на кирпичную стену, я так и не смог уснуть, провалявшись одетым на смятой постели пару часов, я выкурил припасённый косяк, потом сварганил себе макароны, сдобрив их самым дешёвым сыром. Плотно пожрав, я всё-таки уснул, а когда проснулся, солнце золотило кирпичную стену за окном.

В зеркале отражается обрюзгшая серая физиономия, чёрные волосы до плеч процентов на сорок тронуты сединой. Я оскалил зубы, оголив жёлтые от никотина клыки, нещадно чистя их изношенной зубной щёткой. До сих пор поджарый, не раздобреешь при таком-то заработке. Золотистый вечер — самое время растрясти тяжесть в животе и навестить Бабулю, скрасить грусть-тоску, разбавить депрессию «препаратами».

Недалеко, почти на самой границе с Булонским лесом в одном из старых домишек с богатым криминальным прошлым живёт Бабуля, некогда «ночная бабочка», позже сутенёрша, а на старости лет увлёкшаяся выращиванием марихуаны на дому и производством лёгких галлюциногенов. Мы с Бабулей многое повидали. Она — так совсем динозавр, реликт Булонского леса.

Тёплый вечер наполняет меня нездоровым оптимизмом, когда я добираюсь до узкой улочки, захожу в подъезд и поднимаюсь по лестнице на второй этаж. Звонок выдаёт птичьи трели.

— Иду-иду, — доносится прокуренный, но всё ещё зычный голос.
Скрипит ржавая защёлка, дверная цепочка, натянувшаяся на уровне обвислых грудей старухи, преграждает путь.
— Волчара ты позорный! — улыбается Бабуля, блеснув золотым зубом, — проходи, садись в кресло и подожди меня, у меня там… кое-что на плите убегает, — подмигнула она заговорщицки.

Для меня не секрет… что она там? «Печёт свои экстази-блины», печенье или пироги с марихуаной? Я устраиваюсь в старое кресло, пытаясь расслабить закостенелую спину. Бабуля возвращается и садится на диван напротив.

— Что смурной?
— Видел наутро твою внучку.
— Смотрю, ты испытываешь больший отеческий трепет, нежели кто-либо из её физиологических родителей. Если мандёнка не послушала меня, неужели она послушает старого пидораса? Кого ты пытаешься обмануть?

И пока я разгадываю шарады на её иранском ковре, она продолжает поучать:
— Ты прекрасно знаешь, что её алкоголичка-мамаша — «девушка с востока», бегала всю свою жизнь, задрав юбку. И как только появились штаны поинтересней, она свалила навсегда. Туда ей и дорога, «красная славянская манда». Дочка — вся в мать, я говорила ей, чтобы она шла и училась, у них сейчас столько возможностей, но она теперь… Красная Шапочка… — Бабуля прошипела ругательство, — ну, хватит о ней. Как сам-то?
— Будто не видишь. Я старею. Когда-то мне платили бабки за то, чтобы у меня же отсосать, а теперь… посмотри на меня. Кругом молодость. Мы с тобой — вымирающие виды.
— Ты — редкий зверь, вот уж соглашусь. Не грусти, — она крепко хлопнула меня по колену, — у меня есть для тебя кое-что забористое и натуральное.

Бабуля выудила из кармана халата зажигалку, а из недр журнального столика бурбулятор, умело сделанный из зелёной жестяной банки газировки «Перье». Глубокий затяг, и я ощутил, что сдержанная улыбка тронула мои губы. Старуха составила мне компанию.
— Ты же знаешь мой принцип — пока сама не попробую…

Я подмигнул ей и рассмеялся. Комната медленно заполнялась вязким дымом, а иранский ковёр приобретал свойства картинок с «третьим глазом». Смех булькал и искрился, будто пузырьки газировки «Перье», а красное боа из перьев, которое Бабуля водрузила на меня, контрастировало с остатками смоли в волосах. Нарядная, в цветастом шёлковом халате она нескладно танцевала под Азнавура, пластинку которого царапал старый ламповый проигрыватель. Она запыхалась и плюхнулась на диван, смяв разноцветные подушки.

— Ты — уже не тот, я — не та. Помнишь «фараона»? Коротышку, который за мной приударял? Он всё спрашивал: «Почему у тебя такой острый язык?». «А это чтобы дёргать тебя за уздечку!», — говорила я.
Смех её застревал в тюлевых занавесках, он заглушил чужие шаги. В комнату ввалилась Красная Шапочка в компании бугая с гнусной мордой.

— Я, кажется, не приглашала тебя на пирог, милая! — лицо старухи покрылось пунцовыми пятнами.
— А я и не обязана предупреждать, что приду. Мне нужны деньги. И кое-что из твоих запасов. Ты же запаслива. Верно?
— Вот сколько раз я просила тебя запирать входную дверь на щеколду? — осведомилась Бабуля, обращаясь ко мне.
— Признаю. Мой косяк… — проговорил я и рассмеялся на последнем слове, поймав «хвосты», опять как тот пёс, что кусает собственный хвост.
— Запас-то есть, да не про твою честь… — таков был ответ незваным гостям.

Молодое личико под беретом явно разгневалось.
— Шарль! — визгливо и требовательно обратилась внучка к своему спутнику.
Бугай добыл из внутреннего кармана пиджака револьвер.
— Ахахахаха! — сотряслась от смеха Бабуля, — ты решил напугать меня своей «пукалкой»? Если у тебя и в штанах такой же размер, то ты просто сказочник, Шарль! — и она зашлась сардоническим смехом.

Она хохотала, потрясывая объёмной низкой грудью и пузцом, всё сильнее покрываясь алыми пятнами. Смех её был так заразителен и не остановим, что и я зашёлся приступом хохота, даже не заметил, как Бабуля вдруг резко затихла. Я продолжал смеяться во весь зубастый рот, утопая в мягком кресле, а красные перья боа норовили попасть мне в рот, будто глупые птицы-кардиналы.

— Она что? Умерла?! — спросила обладательница красной беретки и неумелого «сказочника». — Эй, я к тебе обращаюсь, старая дура! — и Шапочка затормошила Бабулю, чуть не порвав её пёстрый шёлковый халат. — Шарль, она умерла!
— Чёрт побери, — я всё ещё никак не мог выбраться из этого «всепоглотительного» кресла, — лучшая шутка в её жизни — вот так помереть…
— Это он убил Бабулю! — полный ненависти взгляд пробил мою «наркотическую» броню, глубже вжав в бархат кресла. — Шарль, это ОН!

Я не успел очухаться, как бугай, «охотник на злодеев», схватил меня за грудки и вытащил из бархатистой трясины. Кулак врезался мне в лицо, я терял улыбку, терял зубы и капли крови, со следующим ударом я потерял равновесие и потерял вертикальное положение, зато встретил ворс и пентаграммы иранского ковра. Ещё с одним ударом я потерял остаток чувства юмора, оно разбилось подле моего носа, как стеклянный стакан. Шарль потянул меня за волосы, но я скалился волчьей улыбкой, где-то внутри меня продолжали шуршать щекотливые пузырьки «Перье».

Дуло — чёрная дыра, засасывающая жизнь в своё пространство. И пока девка в красной беретке суетливо копошилась, обыскивая квартиру, оранжевое пятно света на полу от торшера залило красным.

— Милый, а почему у тебя такие большие глаза?
— А это чтобы лучше видеть тебя…

Перья цвета крови застряли в зубах. Хищные люди — дикие звери. Нелепые люди — в неестественных позах. Осень закончилась, наступила зима. Это понятно хотя бы потому, что булонские птицы устремились на юг…