Танцор из танца

Труд - тысяча цветов или приятный танец,
Где тело не изранено для услаждения души,
И красота рождается не из ее отчаяния,
А мудрость не из полуночных смен.
Кто ты, каштан,
один большой цветок с огромными корнями,
Быть может, лист, цветок иль ствол?
Так тело музыке внимает, сияет взгляд,
Хотя едва ли представляется возможным
Постичь танцора сущность
В единственно движениях его.
Уильям Батлер Йейтс
К школьникам

Полночь
Далеко на Юге

Экстаз,
Наконец-то здесь, на Чаттахучи, наступила весна — цветут азалии, и все умирают от
рака. Пишу тебе очень поздно ночью. У нас всего одна керосиновая лампа, а жуки с
мотыльками снаружи настойчиво атакуют сетку совсем недалеко от моего локтя, пытаясь
пробиться к свету, — почти как и те, многих из которых мы знали в Нью-Йорке, в попытках
снискать любовь, нес-па? — настырно, настойчиво, бесцеремонно. Я не могу сказать тебе,
где я, потому что хочу полностью порвать со своей прежней жизнью. Сейчас я знаю, моя
квартира погребена под толщей тараканов и наводнена стаями крыс; женщина снизу
выкашливает туберкулез; мужчина по соседству избивает
жену; приглушенный закадровый смех из повтора Я люблю Люси эхом разносится по лестнице;
где-то звонит телефон, и мне все равно. Я не могу вернуться. Лучше бы я умер, как зверь в
поле, амиго, лицом к луне, пустому небу и звездам, чем возвращаться; да, умереть с росой на
щеках. Вот так, например: ржаво-красная луна висит низко над озерными лилиями, и листья
дубов мерцают под ее светом. Нет ни звука в целом мире, кроме кряканья уток в камышах,
прорезающегося, когда умолкают лягушки. Там же гнездятся и цапли, большие белые цапли,
которые каждый день уже в сумерках прилетают стаями, чтобы устроиться на ночлег в
золотистых зарослях, и мы, после долгого жаркого дня, сидим под деревьями, чтобы
понаблюдать за ними в приятных дуновениях бриза, слетающего с воды. Все цветет, азалии
и кизил, воздух мягкий, подобно тальку, такой мягкий, что не возможно представить,
чтобы здесь умирали люди; но представляешь, как они рассыпаются в прах, как печенье под
дождем, печенье, тальк и азалии, опавшие и гниющие в настоящих сугробах из их же
лепестков, — а в полдень, дорогуша, запах сосновых иголок поднимающийся от земли, когда
идешь по лесу, окутывает словно облаком, и чувствуешь, как теряешь сознание. Здесь вдоль
дорог каторжники подстригают траву под наблюдением человека с винтовкой; каторжники,
цапли, азалии, ржаво-красная луна, водяные щитомордники и пекановые фермы, а за моим окном в этот момент
бурый пересмешник спит у гнезда, которое сам и строит: приносит по одной веточке за раз,
затем садится на ветку рядом, оглядываясь по сторонам, охраняя свою работу; это
увлекательно и намного приятнее, чем те пропылившиеся голуби. (Как они там живут в той
грязи? Как и я когда-то?) Мальчики здесь в центре города ходят в джинсах, без рубашек, -
долговязые, длинноногие южные мальчики.. Но здесь и наш ирландский священник, только
что вернувшийся из миссии в Гвинее! Мы ходим к мессе каждую неделю и довольно активно
заняты церковными делами. Я влюблен в него, и в пересмешников, и в жаркое голубое небо, и
в яркие белые облака под полуденным солнцем, и в сосны, щетинящиеся от жары, будто под
током, и в мух, жужжащих над гардениями, и в красное, сумеречное небо, прочерчиваемое
цаплями, летящими низко над озерной гладью. В полдень я обычно лежу в гамаке в нашем
саду и слушаю, как пересмешники снуют высоко в кронах дубов, наблюдаю кардиналов***
шныряющих в испанском мху, свисающем с деревьев. И скажу вот что: мы живем на
ферме недалеко от небольшого городка, где полно почтовых служащих на пенсии, большинство из которых умирают от рака. Завтра мы с Рамоном пойдем к соседям, чтобы помочь установить септик. Не могу передать, как я счастлив, что
помогаю устанавливать септик, вместо того, чтобы выслушивать друзей, которые звонят
в три часа ночи и говорят мне, что собираются покончить с собой. Американцы —
практичные люди! И нам требуются практические проблемы. Я бы ЛУЧШЕ помог кому-
нибудь установить септик, чем обеспечил ему причину жить, — установить септик очень
легко, но последнее, конечно, невозможно. Здесь нет Горячих Линий для самоубийц. Если здесь
хотят покончить со всем, то выходят на озеро на лодке очень рано утром, когда семья спит,
и вышибают себе мозги там, где способны что-то услышать лишь утки! Что экономит
столь много сообщений, не правда ли?
Пиши. Мы забираем почту в Атланте раз в неделю, когда Рамон едет покупать удобрения,
насосы и тому подобные вещи для больших девочек.
Агате-Элен де Ротшильд

Нижний Ист-Сайд
НьюЙорк, штат НьюЙорк

Очевидность,
У нас тоже весна с прошлой недели — в воскресенье днем я спускался лестницей с
Коламбус-сёркл в парк, и по запаху мочи из туалетов, ударившему мне в нос, стало
понятно, что прошел год. В твоем старом районе, дорогуша, бомжующие дамы снова заняли
на ночь ступени аптеки Св. Марка, шлюхи рассекают в секси-шортах, поляки
выстраиваются перед зданием, где ты жил, в темных костюмах и при шляпах, как если в
ожидании выезда кортежа. Все уже думали: Пришла весна! А потом за один день похолодало
на тридцать градусов, следующим утром пошел снег, Боба ограбили на Девятой улице, и
мы снова вернулись к нью-йоркской зиме.
Вчера вечером во Фламинго была Белая вечеринка — пришли два мускулистых парня в
ПОДГУЗНИКАХ, Боб был в топе от Холстона с блестками, там был и барон Эмберт, а
также две египтянки, курсирующие вместе с Сазерлендом, - они спросили меня, не покрасить
ли им свои киски! Я сказал им, что не следует привлекать внимание к неприятным вещам.
Сазерленд заметил, что единственная причина, по которой он пришел, в том, что он не осмелился
бросить вызов вечерним газетам; Хоббс тут же парировал, что
благовоспитанная женщина появляется в печати только в трех случаях: рождение, свадьба
и смерть.
- Да, дорогуша, — ответил Сазерленд, — но я не настолько благовоспитан. Музыка же
была отвратительной: именно та музыка для катания на роликах, которую выпускают
сейчас, когда дискотеки стали большим бизнесом. И только в шесть, когда почти все уже
разошлись, включились хорошие ритмы. Джин Харрис всю ночь просидел на банкетке с
чудесным пуэрториканским мальчиком, который облизывал его руку каждый раз, когда я
смотрел, — я был уже готов к отправке в Белвью. Вот вам интеллектуальная жизнь, — я
на самом деле так подавлен, что вчера вечером, когда Боб Чанеович сидел на моем лице,
начал думать, как тщетна жизнь, что бы ты ни делал — все заканчивается Смертью, нам
дано так мало времени, и все действительно так, как говорит Екклесиаст: Суета, Суета,
суета-сует. (Конечно, это лишь заставило меня зарыться глубже, но все же — мысль никуда
не делась.) Возможно, именно поэтому я ушел из Cadwalader, Wickersham & Taft в прошлом
месяце. Это правда. Я не мог более составить еще одно завещание, аккредитив или
меморандум, поэтому начал зарабатывать на жизнь проституцией. Я очень хорош. Могу
делать это с кем угодно: со стариками, с заячьей губой. Я ставлю клизмы, и один парень,
который живет на Саттон-Плейс, просто просит понюхать мои мокрые волосы. Сотня на ЭТОМ - легко! У меня есть один замечательный старик, который был сценаристом и знал ВСЕХ в Голливуде в тридцатые, -
во время секса звонит телефон, и это всегда Джоан Фонтейн! Я также делаю много всяких
штук с бандажом, с таксой в пятьдесят баксов (минус цена бандажа, который остается у
них). У меня есть знакомый на 64-й улице, который наливает мне между ягодиц Bosco со
взбитыми сливками и, пока я стою так, он дрочит!!
(Мне сказали, что есть еще целый рынок грязного нижнего белья и вонючих бандажей —
мы могли бы, наверное, сорвать куш?) Что касается Сазерленда, то вчера он провел целый
день в Бергдорфе В ПОЛНОЙ ЭКИПИРОВКЕ — и в гаржетке от Холстона, которую
ему тайно вынесли в магазине. И заявил продавщицам, что следует отправлять счета за
покупки на его адрес в Ист-Хэмптоне! Кого боги хотят погубить, того они сначала сводят с
ума. Твой первый очень подавлен; думает, что профсоюзы разрушают Запад, что люди
больше ни во что не верят, а черные разрушили город и проч. А вчера вечером на него напал белый подросток, и он провел остаток этого вечера в Белвью.
Меня самого вчера вечером избили трое сербохорватских охранников в отеле Plaza, куда
я поехал по вызову. (А я думал, что такие вещи случаются только в Восточной Германии!)
Но не буду утомлять остальной частью истории, скажу только, что моя левая нога теперь
в гипсе, и мы подаем на всех них в суд.
Так что, как видишь, ты ничего не упустил. Хотя все по тебе скучают. У меня есть еще
одна вещь, которую я хочу рассказать, несомненно, более шокирующая, чем моя новая
карьера, и вот: пока я восстанавливаюсь после вчерашнего «допроса», я начал писать роман,
который хочу, чтобы ты прочел. Роман для геев, дорогуша. Обо всех нас. Не мог бы ты, не
смог бы ты прочитать?
Ваша во Христе, Мадлен де Ротшильд
P.S. Мне жаль, что все там умирают от рака, но будь осторожен; я начинаю думать, что
рак заразен. Я бы не хотел потерять тебя именно сейчас.
* роскошный отель и жилой комплекс в Мидтауне на Манхэттене в Нью-Йорке. Постройка
начала 20 века.

Три часа
Далеко на Юге

Безумие,
Я только что закончил намывать алтарь в церкви ко Всемирному дню молитвы.
Пожалуйста, присылай роман. Здесь идеальное место для чтения, и все, что я хочу сделать с
этой жизнью — прочитать о ней. Рамон говорит: пиши короткие главы. Рамон еще говорит,
что больше никто не способен на длительную концентрацию внимания, и именно поэтому
мир столь несчастен. (Видит Бог, что это и к нам относится.) Однако я должен
предостеречь тебя, любовь моя: все это может быть забавным для нас, но кто, в конце
концов, хочет читать о девочках? Гейская жизнь очаровывает лишь потому, что это
жизнь, на которую ты и обречен. Но если бы ты был семейным человеком, возвращающимся
домой поездом в 5:43 в Чаппакуа, я не думаю, что ты хотел бы читать о мужчинах,
которые сосут друг другу письки! Даже если люди принимают педиков по доброте своей,
даже если они переносят бедняжек, они не хотят знать, ЧТО ТЕ ДЕЛАЮТ.
Каноны вкуса следует соблюдать, дорогуша. Люди в любом случае устали слушать о
сексе.
История любви мальчика к мальчику никогда не покорит сердца в мире так, как история
любви мальчика к девочке. (Или любви мальчика к своей СОБАКЕ — если бы ты смог
рассказать подобное еще раз, эта страна сделала бы тебя богатым, будто Крёз!) Также
придется сделать роман очень грустным — мир требует, чтобы жизнь геев, как и жизнь
Очень Богатых, была в конечном счете грустной, поскольку все в этой стране верят в
глубине души, что для счастья нужны двухэтажный дом в пригороде и СЕМЬЯ: жена, 2,6
ребенка, фургон, большая собака, вяз с покрышкой, подвешенной на веревке к ветке этого
дерева. Заклинаю, дорогуша, здесь, как и в любой другой стране, не так уж много
разногласий; весь мир хочет быть похожим на Трех Моих Сыновей. Итак (а) люди
переблюются от романа о мужчинах, которые сосут член (не говоря уже о Других Вещах!), и
(б) они будут требовать, чтобы он был в конечном счете жестоким и/или трагичным, а
зачем им уступать? В любом случае, — вопреки активистам, которые хотят, чтобы мир
поверил не только в то, что Гей — это Хорошо, но и в то, что Гей — это даже Лучше, — в
жизни геев есть свои печали.
Твой роман может послужить исторической цели — хотя бы потому, что молодые
королевны в наши дни совершенно неотличимы от гетеросексуальных мальчиков.
Двадцатилетние совершенно спокойно относятся к тому, что они геи, не считая себя
обреченными. Кто-то должен запечатлеть безумие и отчаяние королев старых времен,
Великих королев, истории которых, в отличие от той же Елизаветы Австрийской(!),
никогда не были рассказаны: Сазерленд, Та, Которой Должно Повиноваться, и Эпштейн —
настоящие психи этого общества, отказывающиеся маскироваться ради его же блага.
Однако я не думаю, что роман — это хроника времени; полагаю, все, что должно делать
литературное произведение, это рассказывать, каково было впервые прикоснуться к губам
Фрэнка Ромеро жарким августовским днем в туалете Les’ Café по пути на Файер-
Айленд. Если ты можешь сделать это, будет божественно! Поэтому думаю, что задача
почти невыполнима, но почему бы и нет. Я бы с удовольствием посидел под сенью испанских
мхов со стаканом лимонада и ореховым пирожным, почитывая роман, написанный моим
близким другом! Как это по-южному! И с каждым днем я все больше люблю Юг.
Единственная часть этой страны, где есть хоть какие-то манеры, и только потому, что у людей больше нет манер, они
отваживаются на различные вредоносные для себя действия. Прилагаю одну азалию, бледно-
розового цвета; не знаю, какой она будет, когда ты ее получишь.

Элен де Севиньё
Полночь
Нижний Ист-Сайд

Бред,
Только что вернулся от епископального священника, который, по-видимому, очень
популярен среди своей паствы маленького городка в Коннектикуте, — втройне шикарно,
конечно. Этот человек такой красивый, такой остроумный и такой обаятельный — он
читал мне псалмы, а потом заставил меня избить его рукояткой мачете и плюнуть в лицо
(довела популярность, полагаю). А потом я пошел в Pierre*, где живет Дункан Ур, парень с
одним из крупнейших трастовых фондов в Нью-Йорке и одним из самых больших членов
(двойное сокровище). Он довольно умен, но проводит в Pierre весь день, ест спагетти и
смотрит повторы Я люблю Люси и приглашает к себе мальчиков; или ходит по саунам
ночью. Однако это было довольно неловко, - МЫ ЗНАЛИ ДРУГ ДРУГА ПО ШКОЛЕ!
Хотя он совершенно забыл об этом, пока я не напомнил ему, после того, как наша сделка состоялась.
Не знаю, использовать ли в качестве цитаты в начале моего романа строку Ницше или
Ширелл:
Мир никогда не сможет стать таким, Каким ты хочешь, чтоб он был.
(из «Будешь ли ты еще любить меня и завтра?»)
На самом деле, не знаю, должен ли роман быть написан в духе Тетушки Мейм или
Упадка и разрушения Римской империи; в нем есть элементы и того и того. Что
касается твоих возражений, — которые я оценил, — соглашусь с Рамоном, у всех слишком
ограниченное внимание, и это именно то, что не так с миром; впрочем, как и то, что никто
не хочет читать о педиках! Но я ничего не могу поделать с тем, что я гей. Я был
последовательным педиком последние пять лет, как я понял на днях. Все, кого я знаю, геи,
все, что я делаю, — гейское, все мои фантазии — гейские, я — то, что Гас называл теми
людьми, которых постоянно видят на дискотеках, в барах, в саунах, — помнишь? Те самые, которых мы привыкли видеть ВЕЗДЕ, каждый раз, когда выходишь куда-то, так что хочется вызвать полицию, арестовать их? — Я обреченная
королевна.
Я ХОТЕЛ бы жить счастливо женатым адвокатом с домом в пригороде, 2,6 детьми и
фургоном, в котором мы каждое лето выезжали бы посмотреть Гранд-Каньон, но я не
такой! Я законченный, безнадежный гей! На самом деле, когда Стэнфорд* прислал мне
анкету с вопросом о самом ярком впечатлении за последние десять лет жизни, мой
внутренний голос ответил без колебаний: сосать член Альфредо Монтавальди. (Это,
конечно, значило больше, чем семинар профессора Леона о Чосере**.) Но позволь заверить
тебя, мой роман не о педиках. Речь идет о нескольких персонажах, которые просто оказались
геями (знаю, это клише, но это правда). В конце концов, большинство педиков такие же
скучные, как и натуралы — они начинают бизнес с любовниками, оказываются в Голливуде,
Флориде, с собаками и в трикотажных штанах, и у меня нет желания писать о них. Что
можно сказать об успехе? Ничего!
Но неудачники, — крошечный подвид гомосексуалов, обреченные королевны, которые
включают передачу и несутся к пропасти! Это завораживает. Педики, считающие себя
никчемными, потому что они извращенцы, впадают в деградацию и мерзость! Это как раз
те, с кем и подружился Христос, а не придурки из центральных городских рекламных
агентств, которые выезжают в Сент-Китс в феврале! Эти люди мне СМЕРТЕЛЬНО
надоели! (Один из моих клиентов акционер фирмы по производству картофельных чипсов, —
он любит, чтобы я садился ему на лицо.) Так что, видишь ли, я написал только о небольшом
подвиде: обреченные королевны. Capisce?
Снова очень холодно; я шел мимо женщины, которая живет по соседству, поднимаясь по
лестнице, — она была пьяна, как обычно, и ей пришлось схватиться за перила, чтобы не
упасть. У нее такое грустное лицо, поблекшее лицо женщины, которая когда-то была
красивой, а теперь - просто смирилась, и меня прошиб озноб. ВОТ о чем я хочу написать —
почему жизнь ПЕЧАЛЬНА. И что люди делают ради Любви (все) — неважно, геи они или нет.
Виктор Гюго

Ровно в полдень
Испанский мох и ягодные клещи
Жизнь во всей ее очевидности, Только что вернулся со сбора клубники — крупная,
красивая, — так приятно работать на земле, дорогуша, чувствовать Грязь под ногтями, — и
не звонить по телефону, для разнообразия! (О, эта засаленная трубка!) Не могу передать,
какая тишина и умиротворение на дворе. Полдень, любовь моя; все недвижимо из-за жары;
полная тишина, даже птицы дремлют; слабый ветерок струится сквозь сетку, ветерок
много более ласковый, чем губы любого любовника-человека; и я исполнился полного
умиротворения со вселенной. И сколь много в этом!
Вчера я немного очистил от травы землю вокруг пальмы, чтобы удобрить ее (здесь
фермеры используют банановую кожуру, она обогащает почву калием), и обнаружил
блестящее, почти как вода жидкое, тело змееныша — полосатое, серое, влажное тельце,
подраставшее до этого в маленькой пещере из травы и земли рядом со стволом; я также
нашел яйцо черепахи, очень белое, с прожилками, подобное мрамору или кусковому сахару; и
красивого мальчика в лодке с веслами, ловившего рыбу в водорослях у берега, с охотничьим
ножом за поясом, среди всей этой тишины и жары. Прости, что утомил всем этим. Однако
новостей здесь, как можешь себе представить, нет, кроме моего черепашьего яйца и того,
что органист в церкви заболел, а также бабушки Рамона, которая приехала к нам в гости.
Так вот, вчера вечером, когда я купал сеньору Эчеваррию, мне пришло в голову, что
настоящая печаль гей-жизни в том, что она отрезает нас от такого опыта: находиться в
темной комнате в сумерках весеннего вечера, вытирая лоб старой кубинской леди, (которая,
по крайней мере, не утверждает, что происходит из богатой аристократической семьи
Гаваны, как все эти королевны в Нью-Йорке), пока Рамон говорит с ней по-испански (увы, я
знаю только французский; и почему? Потому что, когда впервые приехал в НьюЙорк,
Сазерленд сказал мне, что для социального успеха среди королев в Хэмптоне есть только два
требования: идеальный французский и большой член), и здесь, в этой комнате, так много
ЖИЗНИ, не той тепличной, искусственной, отчаянной жизни, которую мы вели там, в
Готэме*, а ЖИЗНИ, как она есть, во всей ее сложности и богатстве. Ибо, в чем настоящая
печаль обреченных королев? В том, что они бегают стаями друг с другом, ожидая появления
очередной гусиной лапки, выгадывая, сколько еще сезонов смогут провести на Файер-
Айленде, прежде чем
* Gotham - давнее прозвище Нью-Йорка, получившее распространение с 1807г., когда одна из
сатирических газет сравнила город с деревней Gotham/Готэм в английском графстве
Ноттингемшир, известной всякими безумствами, но и философскими изречениями, одно из
которых: видимо, через Готэм проходит больше дураков, чем остается и стало, вероятно,
решающим для сравнения с Нью-Йорком.
придется снять дом на севере штата и затвориться в нем. Гомосексуальность — вроде
школы-интерната, где нет каникул. Боже мой!
Дункан Ур — прекрасный пример, и его накрыло от этого много лет назад. Ты знаешь, он
сумасшедший. Совершенно теряет контроль, если кто-то его отвергает. Он вламывался в
дома на Файер-Айленде, перелезал через кабинки в банях. Однажды в Эверарде я был занят
сексом с корейцем-виолончелистом, поднял глаза в порыве страсти, и вдруг увидел, как
Дункан спускается по стене надо мной, словно человек-муха.
- Не обращай на меня внимания, просто продолжай в том же духе, - лишь сказал он и
продолжил взбираться на корейского парня, который уже был на мне (кореец же ничего не
сказал; восточные люди такие вежливые). Я тогда спросил Дункана, не сложно ли
заниматься такого рода сексом, а он ответил:
- Нет, все дело в ритме, раз-два-три, раз-два-три, как в танце! (Именно подобные
замечания, дорогой, заставили меня осознать, что нужно убираться из Нью-Йорка, каким бы
божественным ни был этот город!) А где роман?
Герцог де Сен-Симон

Семь утра,
Нижний Ист-Сайд

Бытие,
Нет ни отопления, ни горячей воды, и окна вздрагивают под ударами ветра, пока я
печатаю это письмо тебе после того, как не спал всю ночь, чтобы закончить роман. Я здесь
могу видеть кухню квартиры за моей, через пожарную лестницу. Кухня очень аккуратная, —
там живет японская девушка, — и у нее на полках выстроилось в ряд следующее: Tide, Comet,
средство для мытья посуды Dove, гель для стирки Woolite, отбеливатель Clorox — точь-в-
точь все, как у меня!!!
Превосходная история о Дункане Уре, и поверь мне, только одна из многих. Он был очень
умным мальчиком в школе, но всегда отчаянно влюбленным, конечно. Немного неловко
видеть его в таком контексте, но в моих делах никогда не знаешь, кто откроет дверь.
Во Фламинго вчера была черная вечеринка — просто изумительно; живые модели делали
фистинг на платформах, порно на всех стенах, а все кожаные королевны Нью-Йорка
мочились друг на друга в тайной комнате. Какое декадентство, нес-па? Но и скучно, — я
ушел до двух, но когда выходил, услышал тихий голос совсем рядом: - У нас будет небольшое
Распятие, лишь несколько друзей, на углу Парковой и Семьдесят пятой после вечеринки,
придешь? Я обернулся, - это был Сазерленд с двумя его египетскими воспитанницами,
полностью в коже с молниями на спине и крошечными отверстиями для ушей, носа/рта! Они
такие БОЙкие! И такие шикарные! Итак, зрю, роман готов, наконец; в конце концов, он о
Сазерленде — и Мэлоуне. Ты этого ожидал? Людей чествуют по совсем неправильным
причинам, думаю, — люди должны быть известны и прославлены тем, что они хорошие, —
Мэлоун таким и был, — и его история самая грустная из всех, каким-то образом. Я назвал
книгу Дикие Лебеди; как думаешь, люди сочтут, что это о птицах? Итак, я иду, дорогуша, на
почту, отправлять, а потом по вызову: к пилоту Люфтганзы. И это звучит как нечто, что
я сделал бы бесплатно! Но тогда секс потеряет для меня значение; он слишком
бессмысленный.
О, на прошлой неделе я обнаружил венерические бородавки на своей заднице. Я выжег их у
доктора Джонса, в той клинике, которой он заведует на Лексингтон-авеню; если прийти к
нему со сломанной ногой, он сразу скажет, - это сифилис — какой ужас/успокойся.
Азалии прибыли темно-фиолетовыми. Спасибо. Я выбрал Сантаяну и Йейтса.
Прилагаю: один из первых романов (я не менял имена; там нет беззащитных, нуждающихся в анонимности!)
Ваша во Христе, Мари де Ментенон

Полностью текст романа можно скачатьздесь​​​