Половина тебя

От автора: Написал автор миник и понял, что это фигня. Потому как слил он не только финал, а всю вторую половину, фактически изменив характер гг и нагло изгнав всеми забитый обоснуй. И горько заплакал автор. *нагло врёт* Пришла Laarme, прочла бред сей, побила автора тапком, несильно. А потом погладила, и мысленно громко выругалась (я всё слышал!). И разрезала Laarme миник пополам, и отдала растерянному автору обе половинки. И молвила Laarme: «Вот, возьми эти две половинки и сделай из каждой отдельный миник. И сделай на этот раз хорошо». И обрадовался автор, что так мало огрёб от гаммы. И загорелся он этой идеей настолько, что написал три миника. И сказала Laarme, что это хорошо (если что, все претензии к ней, ага). И пришла следом Remi13 с тележкой запятых. И стали они втроём миники те разбирать, протирать тряпочкой, да лишнее выбрасывать. А коли не хватало чего, строго велели дописывать. А как закончили, да встряхнули, да поставили миники на ножки некрепкие, строем не по росту, а по званию, так прошлась Remi13 со своей волшебной тележкой и расставила запятые, где им стоять от веку положено, да автор вдохновением прощелкал (ну не любят меня запятые!). И пришёл автор с готовыми миниками к читателям… а вот побили его или конфетку дали, вы нам расскажете)))
Сам ржу))) А между тем истории на самом деле совсем не смешные.

Полпервого. Дрожание теней.

Дымкой по небу.
Криком под ребра.
Ты собой не был.
Я не был добрым.
Трется о морось
Тени дрожанье.
Ты моя повесть
Об ожиданьи.
Я отраженье
Твоих желаний
В жадном служеньи
Без оправданий.



Мальчик танцевал. И столько было грации в каждом движении, столько волшебной пластики в гибком, ещё немного угловатом теле, что я засмотрелся. Стоял на балконе, зажав в руке тлеющую сигарету и зачарованно пялился в окно нового дома напротив. На танцующую под неслышную музыку изящную фигурку в одних белых брючках. Крошечные с такого расстояния соски ярко выделялись на загорелой коже. Тёмные волосы, словно живые, взлетали подвижным демоническим ореолом вокруг головы. Мне казалось, что парнишка танцует босиком. Или просто очень хотелось, чтобы это было так. Почему-то именно эти босые ступни, которых я не видел, рождали внутри острую щемящую сладость и заставляли облизывать губы. Желать хотя бы мимолётного прикосновения этих ножек. Томительно мечтать о смутном, ещё непознанном мною наслаждении.
Сглотнув набежавшую слюну, я затянулся и сам удивился, каким нервным вышло это движение. А чудо в коробке соседнего дома, будто почувствовав мой взгляд, остановилось. Не доведя до конца движение, наклонилось, подхватывая пульт с дивана, чуть прогнувшись по-кошачьи и приподняв при этом ногу в полубалетном па. Щёлкнуло кнопкой и исчезло из просторной комнаты. Маленькая аквариумная рыбка с золотистыми боками.
Я беспокойно заметался, заглядывая в соседние окна. Парня нигде не было видно. Я стоял истуканом, высушенным осенним ветром изваянием, выжидая, что он появится снова. Почему? Наверное, на этот вопрос у меня никогда не будет ответа. Просто не хотел, чтобы чудо исчезло. Хотел увидеть ещё раз. И увидел. Спустя минут двадцать чудо впорхнуло в пространство за другим окном, правее. Ещё более обнаженное. Теперь его прикрывало лишь полотенце на узких бедрах. Больше воспаляя фантазию, чем защищая от нескромного взгляда.
- Да, малыш… да… - шептал я, словно озабоченный маньяк, пришлёпывая губами и ежесекундно сглатывая слюну, пока объект моего внезапного интереса, скинув полотенце, рылся в шкафу.
Ох, какое это было зрелище! Я курил уже третью сигарету, когда парнишка полностью одевшись, исчез снова. Теперь уже надолго. Да и мне пора было отправляться на работу.

И почему я не замечал его раньше?! Весь день меня преследовал образ танцующего мальчишки. Я так увлёкся внутренним созерцанием этой картинки, что допустил несколько глупых ошибок в тексте. Моя начальница, суперстервозная дамочка пенсионного возраста, отчитала меня, как подростка за разбитое окно. Окно. Окна не давали мне покоя ни на минуту, я заглядывал в каждое, в надежде снова увидеть своё пьянящее наваждение. Старательно избегая давления логики. Тщательно оберегая от разума своё нелепое сумасшествие.
Всё время, пока пришлось выслушивать длительную тираду о моём непрофессионализме и удивлении стервы моим неожиданным сбоем в работе, я пялился в окно. Очень хотелось возразить, что их паршивая газетёнка держится исключительно на моём таланте. Что я, когда-то молодой, подающий большие надежды журналист, писатель и поэт, оказываю честь этому вшивому изданию, редактируя и делая читабельными чужие безграмотные, бездарные тексты. Кто бы читал эти гнилые насквозь, плоские, пустые сенсации о мальчике, откусившем палец маме, или о медведе из приехавшего в город зоопарка, заразившем сифилисом уборщицу санатория для престарелых нефтяников? Кто?! Кто бы читал эту несусветную чушь, если бы не мой непревзойдённый талант делать увлекательным любое дерьмо?
Но я сдержался. Мне нужна была эта работа. Погубившая мой талант, не позволившая взлететь, но продолжавшая исправно меня кормить и позволяющая хоть как-то удовлетворять не только приземленные потребности тела, но и хоть частично восполнять потребность в творчестве. Я даже постарался сосредоточиться и не допускать больше таких непростительных ошибок. Лишь раз пропустив опечатку в слове «пердельного». Вполне логичную в контексте интервью с пожилым воякой, пишущем умопомрачительно-скучные мемуары о том, как он пьянствовал с Ельциным, обсуждая политику страны. Очень полезное чтиво. Вполне правдоподобно объясняет возникновение новых несуразных идей в политических кругах. Пить надо меньше с вояками и трактористами, и уделять больше времени интеллигенции.
Вечером, после работы, помчался в магазин «Рыбалка и охота» на другом конце города, купил самый мощный бинокль. Вернулся домой, быстренько поужинал, проглотив холодную котлету из кулинарии и запив её горячим чаем. Выключил свет во всей квартире, задернул шторы и прилип к окну, сжимая во влажных пальцах новенькую оптику.
Мальчик появился почти в одиннадцать.
- Ну наконец-то, - шептал я ему внезапно пересохшими губами сквозь пространство и непреодолимую разницу в возрасте. – Я уже заждался тебя, маленький. Здравствуй, мой хороший.
Парнишка, не зная о моем существовании, разделся, небрежно разбрасывая одежду по спальне, и в одних белых трусиках танцующей походкой скрылся, зажимая подмышкой давешнее полотенце.
Чистоплотный. Умничка какая. Возвращайся поскорее, я соскучился.
В тот вечер я узнал, что слева от большой комнаты находятся окна его кухни. Мне было показано, как моё неожиданное наваждение само себе готовит ужин, аккуратно кушает, используя вилку и нож. Как церемонно пьёт чай с печеньем, очаровательно и чуточку манерно оттопыривая пальчики. Как моет посуду и тщательно прибирается на кухне. Как мило кусает ладошку, читая, видимо, какой-то учебник. Как сладко потягивается, изгибая тонкое тело в коротенькой футболке, оголяя животик с маленькой ямкой пупка и трогательные тазовые косточки, торчащие из низких узеньких джинсов. Как переодевается в большую, сильно растянутую футболку с неразборчивым выцветшим рисунком, укладывается спать, кутаясь в мягкое одеяло. Сонный солнечный зайчик, похитивший мой разум.
Так и потекла наша с ним жизнь. Он там, за стеклом, дышал, двигался, прикусывал губы, щурил карие, почти чёрные, глаза, танцевал, пёк печенье, готовился к занятиям, беззвучно пел, делал уборку, разговаривал по телефону, жил полноценной жизнью. А я, оставаясь снаружи его мирка, жил им, от встречи к встрече, всё больше заболевая им, всё сильнее скучая без него, всё с большей тоской ожидая его появления, когда он задерживался.
Я перенёс в комнату чайник, холодильник и микроволновку. Закупил готовые к употреблению продукты на неделю, воду в баллонах и прочие необходимые мелочи, вроде дюжины носков и нижнего белья, чтобы не заморачиваться стиркой. Не отвлекаться на бытовые мелочи.
Не имея достоверной информации о своём чуде, я строил предположения. Это увлекало меня неимоверно.
Все мои мысли были сосредоточены на этом парнишке. Для себя я решил, что лет ему около двадцати. Что он, вероятно, студент. Но деньги у него есть. Наверное, родители не оставляют своё чадо без поддержки. Живет один. Очень весёлый и раскрепощенный. Аккуратный, чистоплотный. Тщательно следит за своей внешностью. С определением ориентации было сложнее. Едва уловимая манерность в жестах ни о чем не говорила. Сейчас такая молодежь, что и натуралы иногда ведут себя, как прожжённые пидовки. А в дом он никого не приводил, только по субботам частенько задерживался сам. Мне приходилось ждать его, иногда и до четырех утра. Ревность кипела во мне бурлящей обжигающей внутренности лавой, оставляла противный горький привкус во рту, душила вязкими прогорклыми объятиями. Но я ещё понимал остатками разума, что мальчик просто не знает ничего о том, как сильно я его жду.
Я не пытался дать ему имя, в надежде однажды узнать настоящее. Он так и оставался для меня солнечным зайчиком в аквариуме уютного двухкомнатного мирка. Чудесный, легкий, яркий и неуловимый. Я не осознавал, как долго продолжалось это безумие. Мой воспалённый мозг наделял парнишку качествами, вполне возможно, ему не присущими. Но я был почти уверен в том, что не ошибаюсь, делая выводы из собственных наблюдений.
И вот наступила та, страшная и восхитительная в своей жестокой правдивости, ночь. Ночь, когда он пришел домой не один.
Я занял привычную позицию для наблюдения загодя, хотя знал, что в субботу он не вернётся раньше полуночи. Но я боялся пропустить даже мгновение из его заоконной жизни. Я ждал. Тоскливо. Изводя себя предположениями о том, что может делать сейчас мой волшебный зайчик.
Вошедший с ним в комнату немолодой, но ещё не старый, мужчина, примерно моего возраста, поначалу показался мне довольно приятным. Подтянутый, импозантный, с едва пробивающейся сединой на висках. Ухожен и хорошо одет. Я было принялся тешить себя мыслью, что это преподаватель из института или репетитор, стараясь не думать о позднем времени визита. Но этот тип быстро развеял мои добровольные заблуждения, впившись в губы моего зайчика подобно пиявке.
- Сука, - нервно выдохнул я. - Отойди от него. Отойди. Нет. Он мой. Почему?!
Меня трясло. Било крупной дрожью. Неудержимо. Бинокль скакал в моих руках, мешая разглядеть руки наглого визитёра, шарящие по хрупкой фигурке.
- За что?
Мой зайчик с обворожительной улыбкой чуть отстранился от незнакомца.
- Нет, оттолкни его совсем! Выгони его! Ну, пожалуйста!!! Что ты ему говоришь?
Парнишка выпутался из крепких объятий, задорно подмигнув мерзкому самозванцу, и, коротко что-то сказав, вышел из комнаты. Мы остались наедине. Я, бешено скрипящий зубами, и гость, со скучающим видом вальяжно развалившийся на диване и лениво переключающий каналы телевизора. Пришлось некоторое время упорно заниматься дыхательной гимнастикой.
Мой зайчик появился вновь, в полотенце, слишком уж небрежно обёрнутом вокруг бёдер. Кинув пару слов своему гостю, он перешёл в спальню и потянул яркое покрывало с кровати.
 - Нет!!! – завопил я, в сумасшедшей надежде, что он послушается.
Незнакомец вошёл в спальню следом и обнял моё чудо со спины, нагло шаря грязными лапами по полуобнажённому телу. Парень что-то сказал ему, обернувшись, и кивнул на окно. Мне стало совсем не по себе, когда этот тип одним резким движением захлопнул передо мной шторы. Я невольно отшатнулся. У меня было ощущение, будто меня только что вышвырнули за дверь, как шелудивого пса. Отстранили от того, что касается только этих двоих. В отчаянии я обхватил голову руками и сполз на пол, обрывая тяжестью тела легкие занавески. Я выл, скрутившись в плотный ком, до боли сжимая себя руками. Не понимая, как это возможно. За что он так со мной. Прошло немало времени, прежде чем я смог взять себя в руки. Мой мальчик там, наедине с этим уродом, который может сделать всё, что угодно! Он же может причинить ему боль! А я даже не смогу ничем помешать этому… Я даже не увижу этого… Зайчик мой…
Я снова приник к оконному стеклу, твердо решив во что бы то ни стало дождаться момента, когда шторы будут вновь раздернуты, впуская меня обратно. Даже если придётся ждать до утра. А если этого так и не произойдет, я подниму на уши весь дом, но разыщу моё солнышко и постараюсь спасти.
Долго ждать не пришлось. К моему облегчению, через час занавески разошлись в стороны, впуская тёплый свет ламп в мой расстроенный разум. Парень был абсолютно цел и невредим, насколько я мог судить. Двигался привычно легко и непринуждённо. Только проскальзывала какая-то изломанная печаль в черточках его лица. Но его не обидели, в этом я мог быть уверен. Гостя не было видно, и я надеялся, что он уже покинул квартиру. Зайчик ловко стянул измятое бельё с постели и постелил свежее.
- Это правильно, пусть даже запаха этого сукиного сына не останется.
 Когда погас свет, я смог, наконец, расслабиться. Прижавшись горячим лбом к холодному стеклу, я постарался успокоиться. Именно в этот момент я принял важное для нас обоих решение. Решение, которое далось нелегко, но казалось единственно верным.
Я решил забыть о мальчишке. Отказаться от изматывающей душу болезненной страсти. Слишком сильно будоражащее меня чувство. Слишком больно позволять ему расти неразделённым. Слишком страшно сходить с ума окончательно. Я уже понимал, насколько губительным будет для меня продолжение этой сюрреалистичной, искажающей меня и окружающий мир, трагикомедии.
Это оказалось не так просто.
Несколько дней я провёл в беспощадном бреду. У меня поднялась температура. Вызванный на дом врач равнодушно выписал мне рецепт. Лекарства пришлось заказывать через интернет, потому что вставал я с трудом, а дойти до аптеки не представлялось возможным. Я гнил в концентрированном одиночестве. Дышал насыщенным запахами моего разложения спёртым воздухом, боясь приблизиться к окну. Мне становилось всё хуже. Я уже не понимал, на каком свете я нахожусь. Что реально, а что нет. Мне не хватало Его. Моего юного божества. Рождающего во мне болезненно-влажный восторг. Разливающего в крови пугающую своей необратимостью истому. Вызывающего безысходную зависимость от своего образа.
И я не выдержал. В тусклом сером полусвете полной луны я выполз на балкон и уселся на какую-то полупустую коробку. Здесь всегда было полно хлама. Говорят, беспорядок в доме – отражение неприкаянности души. Тогда моя душа полна хаоса. Впервые за дни болезни я закурил. Голова отчаянно кружилась. Ватные конечности едва слушались. Глаза сами, помимо моей воли, нашли заветные окна.
Мальчик танцевал. Танцевал на подоконнике распахнутого настежь окна. Нежно и невесомо касаясь ступнями твёрдой поверхности. Задевая тонкими ручками подрагивающие рамы. Волшебный эльф ночного города. Демон, похитивший мою жизнь.
Я с трудом поднялся на непослушных ногах, сделал шаг и прижался животом к ледяным перилам. Во рту пересохло. Я хотел кричать, но горло стиснуло каменной клешнёй спазма. Мальчик танцевал, глядя на меня. На меня! Я протянул руку к моему бесшумному наваждению. А он протянул свою мне навстречу. Потянулся всем телом. Его нога скользнула по жести карниза вниз.
 Я закричал. Нечеловеческий вопль, наконец, вырвался из меня. Наружу. Раздирая горло. Сдавливая легкие.
Он удержался. Схватившись руками за подвижную раму, едва не потерял равновесие, но каким-то невероятным усилием, чудом, какое дается нам только в момент близости смерти, извернулся и упал вовнутрь комнаты.
Моё сердце скакало и рвало грудину на обломки, сходные с остовами кораблей после крушения. Я не мог вдохнуть. В голове гудело от недостатка кислорода. Вокруг захлопали окнами. Запричитали чужие женские голоса на улице внизу.
- Ой, убился!
- Да что случилось-то, господи?!
- Никитка с сорок восьмой убился!
- Ох, мальчишка же совсем! Да как же это!
Глупые пустые бабы. Заткнитесь. Сердце сдавило чьей-то тяжёлой рукой. Смяло вялые мышцы едва трепыхающегося сгустка отчаяния и надежды. Самого противоречивого коктейля чувств, который когда-либо порождал этот безрассудный орган.
- Да заткнитесь вы! Жив ваш Никитка! - рыкнул мужской бас с соседнего с моим балкона. – Сосед, ты как, в порядке?
Над подоконником окна моего зайчонка торчала взлохмаченная темная макушка. Мальчишка возился с чем-то на полу. Я, наконец, вдохнул тонкую пробную струйку осеннего прогорклого воздуха. Парнишка поднялся и взглянул на меня. На его подбородке алела широкая полоса крови. Мне казалось, что я могу увидеть даже её четкие очертания. Он снова влез на подоконник и стоял, глядя мне прямо в глаза. Я ощущал это физически. Ледяные иглы укора, разочарования, одиночества.
Мне пришлось почти насильно оторваться от этого, тяжёлого, почти волчьего, пронзительного взгляда, выпихнуть себя с балкона. А дальше ноги сами несли меня. Главное не задумываться о том, что я делаю. Разбитая колёсами дорожка. Слякотный истоптанный газон. Дом напротив. Подъезд. Лестница. Квартира номер сорок восемь. Незапертая дверь. Коридор. Кровать с ярким покрывалом. Тонкая фигурка на окне.
Он обернулся. Кровавая полоса разбавлена слезами.
- Где ты был?! – ненависть в черных глазах.
- Ты… - снова давящая длань сжимает сердце, мешая дышать. – Пожалуйста, слезь с окна.
Презрительный прищур в ответ, и его красивые губы кривятся в неприятной усмешке.
- Я прыгну. Хочешь посмотреть? – манящий полушепот.
- Нет, слезь, пожалуйста, - осторожно подступаю к нему, протягивая руку.
Таким беспомощным я ещё не чувствовал себя никогда.
- Иди ко мне, малыш, - задыхаюсь, проглатываю окончания слов.
- Зачем? – очень серьёзный вопрос. – Я больше не нужен тебе.
- Ты знаешь? – удивляюсь, продолжаю медленно приближаться.
- Да! – он опять чуть не падает от резкого движения, но я успеваю подхватить его под колени, прижать к себе. – Это же ты, да?
- Да, малыш. Давай я помогу тебе спуститься?
- Почему ты больше не смотришь? – обида на грани истерики, плохо, очень плохо.
- Я испугался, - признание самому себе.
- Меня? – растерянность.
- Того, что никогда не решусь приблизиться и сойду с ума.
- Почему? – требовательные нотки ребёнка в голосе.
- Потому что люблю. Потому что без тебя я лишь половина человека. Никто со знаком минус.  
- Я понимаю, - он обессиленно опирается на мои плечи. – Помоги спуститься. Я знаю, что делать.
- Знаешь? – как может знать этот ребёнок то, чего не в силах постичь я?
Коснувшись пола, мой солнечный зайчик отскочил от меня и зажал нос ладошкой.
- Фу! Ты воняешь как бомж! Меня стошнит сейчас.
Моему смущению не было предела. Я вдруг осознал, что всё время, пока пытался излечить себя от этого наваждения, ни разу не помылся.
- Я приболел немного, - вру, вру, вру.
- Немедленно иди в душ! Нет, прими ванну!
Я развернулся и поплёлся в прихожую.
- Куда?!
Я замер в недоумении. Обернулся.
- Ванная там, - всё так же зажимая нос, указал мне на двери в другой стороне.
Я послушно последовал туда.
- Одежду сними в коридоре, - буркнуло солнышко и скрылось в спальне.
Всё время, пока я раздевался, чувствовал на себе тяжелый оценивающий взгляд. Обернулся. Никого.
Когда уже лежал в горячей воде, отмокая, он вошел ко мне и, молча, налил в воду какой-то душистой жидкости. Гримаска брезгливости на его лице оцарапала меня изнутри острыми тонкими коготками, облив стенки души горячей кровавой волной.
Тщательно помывшись, я обмотался полотенцем. Вынужденно, за неимением одежды.
В коридоре уже не было моих вещей.
- Иди сюда! – раздался требовательный голос из спальни.
Мне стало так страшно, будто меня зовут на жертвенный костер. Мальчик мой. Пожалуйста. Тебе так легко меня ранить. Ты управляешь мной, как безвольным рабом. А я и рад стараться. Что же происходит?
- Ну же! – нетерпеливый окрик.
Я вошёл в спальню. На кровати лежал мой зайчик. Обнажённый. Ослепительно красивый.
- Я хочу сделать тебе подарок, - томно прошептало наваждение.
Нет, не может быть. Бред. Я всё-таки сошел с ума и теперь валяюсь один в пустой квартире, и мой воспалённый мозг порождает эту несбыточную невозможность.
- Что во мне больше всего тебя привлекает? Можешь выбрать что-то одно и прикоснуться, - благосклонно улыбается мой сладкий морок.
Значит, всё же есть и в этом бреду ограничения. Обречённо опускаюсь на колени перед моим божеством. Тянусь к нему. Провожу руками над смуглым телом. Над припухшими разбитыми губами. Острым, упрямым подбородком. Тонкой шеей. Хрупкими ключицами. Яркими сосками. Чуть выпирающими ребрами. Впалым животом. Над членом, приподнятым над курчавым лобком. Таким нежным, с ещё не совсем потемневшей кожицей. Над тонкими сильными бедрами. Аккуратными коленками. Гладкими голенями. Изящными щиколотками.
Касаюсь вожделенных ступней.
Замираю. Смотрю в его глаза. Оттолкнёт? Осмеёт мой выбор?
Он улыбается.
Можно.
Я ласкаю розоватые ступни, которыми я столько бредил. Глажу их пальцами.
Он чуть дергает ногой. Бурчит недовольно:
- Щекотно.
Улыбаюсь. Целую каждый пальчик. Облизываю гладкую кожу. Каждый сантиметр этих ног. Во мне растёт возбуждение. Упругой горячей волной давит в пах. Невольный стон сквозь маленький мизинчик во рту.
- Можешь касаться, чем хочешь, - он игриво проводит пальчиками ноги по моему лицу.
Чем хочу. Но можно ли…
Осторожно снимаю полотенце. Смотрю вопросительно. Он благосклонно кивает.
Он возбужден. Может ли быть, что ему это тоже нравится?
Устраиваюсь на постели у его ног. Так, чтобы видеть его всего. Касаюсь членом его ступней. Он шумно выдыхает. Вожу головкой по влажным от моих ласк подушечкам пальцев и под ними. По чувствительной коже стопы. По розовой пяточке.
Он облизывает губы. Напряженные пальцы комкают простынь. Прозрачные капли набухают на головке и стекают, падают на подрагивающий живот.
Я ввожу свой член между его ступнями. Помогаю себе ладонями, стискивая его ножки. Зажимая себя между двух таких желанных стоп. Начинаю двигаться между ними. Содрогаясь от невыносимого восторга. Едва удерживая сознание на грани полного помешательства.
Вижу, как он ласкает себя. Как сверкают ониксы его глаз. Как подрагивает его рука на небольшом ровненьком члене. Как шевелятся его губы.
Я взвинчен до предела. Меня изнутри колотит крупная дрожь. Сбивая с ритма. Заставляя бешено метаться воющим пойманным зверем. Втискиваться в узкую щель меж его ступнями. Стискивать их всё сильнее, почти до боли зажимая свою плоть.
Влажно блестит его кожа. Неровно и быстро мелькает ладонь в такт моим движениям.
Оргазм приходит одуряющей вспышкой, обдирающей горло сдавленным хриплым стоном.
Он тут же следует за мной. Словно взрыв моих чресел вызвал детонацию.
Обессиленный и удовлетворённый больше, чем когда-либо, я падаю у его ног. Маленькое трепещущее колено у самого лица.
- Молодец, - шепчет он, тяжело дыша. – Ты оправдал этот подарок.
Тянусь губами к взмокшей коже бедра, но зайчик отодвигается от меня.
Всё правильно. Я прошу слишком многого у того, кто и так сегодня одарил меня сверх меры.
- Можешь сегодня спать там. У ног, - его голос мне показался довольным и ласковым. – Заслужил, - он милостиво приблизил своё острое колено к моим губам, позволил поцеловать и тут же отнял.
Я был счастлив, как наивный щенок, впервые получивший разрешение лизнуть руку хозяина. Внутри меня всё скакало от восторга. Мысли бешеными шмелями носились по опустошённой голове. Теперь главное - постараться сделать так, чтобы он никогда не прогнал меня. Очень постараться. И возможно, однажды мне будет доступно большее. Я зажмурился от невероятности собственных желаний.
Мой солнечный зайчик, теперь я твой. Ты поймал меня.