История одного дня

1
Максима разбудил шум кофемолки. Он открыл глаза и посмотрел на часы, было 7:45. На стене висела репродукция картины Ван Гога «Ночное кафе», на другой был морской пейзаж Щедрина. На столике, возле монитора, стояла фотография с четырьмя смеющимися людьми. Около дивана, где спал Макс, занимала место инвалидная коляска. Из раскрытой двери на лоджию дул легкий ветерок, шевеля белые шторки. В комнате было прохладно. Максим натянул на себя одеяло и перевернулся на живот. По его телу прошел нервный озноб, он глубоко вздохнул. Начинался новый день, и его нужно было прожить.

В комнату вошел отец, раздвинул шторы и сказал:

- Сегодня море спокойно, можно купаться (при волнении моря Максим не мог купаться).

У Макса шевельнулась злоба.

- Может, позвоним Ромашке, пусть придет, покупаетесь?
- Оставь его в покое! - вдруг взорвался Макс. - Пацану восемнадцать лет, у него есть своя личная жизнь, он не раб мне, он не обязан круглые сутки сидеть у моей коляски и выполнять мои желания, он член нашей семьи, а вы с матерью почему-то об этом постоянно забываете!

Максим скинул с себя одеяло, сел.

- Кофе будешь? – помолчав, спросил отец.
- Нет.
- Но я уже заварил.
- Я сказал, нет! – Макс вновь повысил голос.
- Тебе помочь?
- Нет, я сам.

Отец ушел. Максим надел шорты, с трудом пересел на коляску, включил привод и выехал на лоджию.

Горячее тело Макса обжог холодный воздух. Перед его взором слева до самого горизонта расстилалась разноцветная гамма моря, его небольшие волны поблескивали под лучами утреннего солнца. Внизу выстроились в ряд несколько пирсов. За ними левее уже развернули на бетонных плитах искусственного пляжа зеленый ковролин. правее виднелась белая полоска пляжа из гальки. От них поднималась вверх и расходилась надвое асфальтированная дорожка, одна ветка ее тянулась к зданию «Морского бриза», другая же ныряла под деревья и, минуя ресторанчик «Старый якорь», примыкала к детской площадке. С правой стороны возвышались зеленные горы, они вдалеке огибали несколько многоэтажных зданий и сходили в воду.

Макс взял пачку сигарет, лежащую на столике рядом, и закурил.

Ему было досадно, что не справился со своими эмоциями и сорвался на отца. Он понимал, что отец, видя, что с ним происходит, желал только ему помочь. Но как раз этой помощи он не хотел, она унижала его, лишний раз напоминала, что он инвалид. Ему хотелось уменьшиться, забиться в угол, залезть в какую-то щель, пережить тяжелый период своей жизни наедине, в тишине, без посторонних глаз, без свидетелей.

Максим ревновал, ревновал он своего милого мальчика, свое дорогое солнышко - своего Ромку. Ромка принадлежал ему, и только ему, об этом знали все, кто окружал их. Они жили в одной комнате, проводили все время вместе, изливали друг другу свои души, делились самыми интимными тайнами. Они были одним целым, которое невозможно было разделить, и вот уже тринадцать лет на их дружбу никто не покушался. Но месяц назад в их жизнь вошла Яна, юная красавица. И Ромка со всей своей юной пылкостью влюбился, а Максим должен был отступить.

Хотел ли Макс, чтоб Ромка сегодня был с ним? Да, безусловно – как всегда. Но он ждал, чтобы Роман пришел сам, без звонка, без понукания. Вообще, это самое ожидание, что Ромка проявит инициативу первым, было для Максима дурной привычкой - патологической потребностью. Он всегда хотел, чтоб Ромка предугадывал его желания, оказывал знаки нежности, доказывал свою преданность, и любое малейшее принуждение его бесило Максима, напоминало драматическое прошлое.

- Я иду в столовую, ты со мной? – за спиной раздался голос отца.
- Да, подожди, я сейчас умоюсь.

2

- Тебе как всегда? – спросил отец, когда они оказались в отдельном кабинете для ВИП-персон.
- А ты что, вместо Люси сегодня решил поработать? - усмехнулся Максим.
- Люси, кажется, сегодня не будет.
- Почему?
- Меню на столе нет, да цветы в вазе не свежие – не заметил? Пойду, узнаю, что случилось.
- Тогда сметану не бери, не надо.
- А может йогурт?
- Нет, не хочу.

Отец направился к выходу. Максим взял дистанционку и включил Муз-ТВ. Через несколько минут на его плечо легла рука. Он поднял голову. Рядом стоял белокурый юноша среднего роста, с большими голубыми глазами и чуть вздернутым носиком. Он улыбался:

- Привет!
- Доброе утро, Солнышко! – просиял Макс.

Они обнялись. Юноша сел напротив.

- А я тебя только к вечеру ждал, думал, что ты в объятиях своей девочки десятый сон видишь, – продолжал улыбаться Макс.
- С девочкой облом вышел.
- Облом? Какой облом?
- Да ее предки вчера остались дома. Пришлось всю ночь прошататься на улице.
- А почему к нам не пошли?
- Ну, там же тетя Люда, было как-то неловко.
- Что тут неловко – не понимаю? – лицо Максима стало серьезным. - У нас есть своя комната, тебе восемнадцать лет, мать знает Яну.
- Ну-у-у, не знаю, мне показалось, что Яна не согласится.
- То есть, так тебе показалось. Ты что, ей даже не предложил?

Ромка опустил голову.

- Ну знаешь, дорогой мой, я от тебя такого не ожидал. Значит, ей ничего не кажется, когда она зовёт тебя к себе, а тебе вдруг показалось. Ты - тюха, милый мой, девки таких не любят. Мужик должен инициативу брать на се6я, особенно в таких вопросах, - с раздражением проговорил Максим, но, видя поникшую голову Ромки, смягчился: - Я, конечно, не знаю, может, ты прав, может, и в самом деле Яна не согласилась бы ночевать в чужом доме при свидетелях – тебе виднее. Я просто на будущее тебе говорю. Мужчина всегда должен идти впереди, искать пути решения, чтобы женщина чувствовала себя женщиной.

Макс взял Ромку за подбородок и взглянул в его глаза.

- Ты меня понял?
- Да, - после короткого молчания произнес Ромка.
- Не обижаешься?
- Ничуть. С чего мне на тебя обижаться, - на лице юноши вновь показалась улыбка.
- Ну правильно. Не обижайся, не надо, ведь я хочу тебе только помочь. А теперь давай, рассказывай, как провели ночь?
- Нормально провели, ездили в Сочи.
- В Сочи?
- Да. Там Тодэс выступал, а Яна увлекается танцами, хотела посмотреть. Я вот что еще хотел тебе сказать, - вдруг зарделся Ромка, - я вчера везде ее ласкал.
- Везде? – хитро прищурился Макс.
- Угу.
- И даже под трусиками?

Роман энергично закивал головой.

- Ну как?

Юноша закатил глаза.

- Понимаю, не передаваемо.
- Секретничаете? - улыбнулся подошедший отец, ставя на стол поднос.
- Доброе утро, дядь Вов.
- Доброе, доброе, Ромашка, растянул отец, расставляя посуду, и, обращаясь к Максу, проговорил: - В общем, так, Люся не вышла, Галя сломала ногу, Вера взяла отгул, на всю столовую только одна официантка осталась.
- Ну, надо вызвать.
- Уже позвонили, к обеду придут, - сказал отец и взглянул на Ромку: - Ты завтракал?
- Нет, мы только с тетей Людой кофе попили, и я сразу сюда. Она, кстати, сказала, что после двенадцати приедет – у нее что-то в магазине случилось.
- А домой когда пришел? – спросил Максим, беря ложку.
- Около пяти.
- А как же встал? – произнес отец.
- А я в ушах уснул, а «центр» на будильник поставил.
- Ноу-хау, - улыбнулся отец.
- Ты же спишь как мертвец, не каждая пушка тебя разбудит, – заметил Максим.
- А я громко сделал.
- Рамштайн?
- Не, Арбенину.
Ты дарила мне розы,
Розы пахли полынью,
Знала все мои песни,
Шевелила губами...
- Хорошо поешь! – сказал отец.
- На крыльях счастья, еще не то можно сделать, - с улыбкой проговорил Макс.
- Я лечу на крыльях счастья, словно орел над ущельем! – протяжно произнес Ромка, вытянув в стороны руки.

Все рассмеялись

- Ну ладно, я пойду, что-то возьму, а то у меня от вашей еды уже слюнки потекли, - Ромка поднялся, и от избытка сил и радости побежал к двери.

Макс проводил его взглядом, вздохнул, посмотрел на отца и начал есть.

Татьяна, мать Ромки, родилась в Краснодаре, в многодетной неблагополучной семье. В восемнадцать лет познакомилась со студентом Виталием. Возникла любовь – стали встречаться. Через полгода Татьяна забеременела. Виталий стал намекать на аборт. Татьяна восприняла это в штыки – начались ссоры. Тогда Виталий дал деньги, перевелся на заочное и уехал домой, в Туапсе. Татьяна осталась со своей бедой одна. Но по совету матери – пьющей, но неглупой женщины, она поехала вслед за своим возлюбленным, нашла Виталия и предстала перед его родителями. Отец, владелец небольшой турфирмы, был в бешенстве, выгнал их обоих из дома – так что с неделю пришлось ютиться у друзей. Но когда гнев улегся, отец снял им на краю города маленькую квартирку, дал десять тысяч на обустройство и сказал, что он отныне будет платить только за квартиру, а все остальное пусть на себя берет будущий папаша. Из роддома Виталий забирал Татьяну на такси.

Конечно, такой смелый поступок Татьяны и рождение ребенка не могли не сказаться на их отношениях. Виталий стал раздражительным, злым. Часто жаловался на нехватку денег, упрекал Татьяну за неумение вести хозяйство, к ребенку не подходил - от былой любви у Татьяны осталось подаренное Виталием на день рождения дешевое колечко. Так прошло полтора года. За это время их отношения окончательно испортились. Теперь Виталий частенько не ночевал дома, постоянно орал на Татьяну, даже несколько раз поднимал на нее руку. И когда он заявил, что летит на две недели по делам на Кипр, Татьяна решила с ним расстаться. Но ей не хотелось возвращаться в Краснодар, где в трехкомнатной квартире жили восемнадцать человек, и она решила: пока у нее есть квартира в Туапсе - искать работу в этом курортном городе. Тут как раз она увидела объявление в «Морском бризе».

Первое время Татьяна работала санитаркой в грязелечебнице. Но потом отец, узнав ее историю, перевел ее сначала в помощники горничной, а затем и самой горничной в основной корпус на двенадцатый этаж. Ромка бегал тут же – тихий, ласковый карапуз. Отец не возражал, напротив, угощал конфетами, даже приглашал к себе посмотреть мультяшки. Максим тоже стал к нему благоволить – Максу всегда хотелась младшего братика. Ромка также привязался к своему старшему товарищу.

Через год, когда Максим вернулся с несостоявшихся уроков в «Морской бриз», он увидел в постели отца с Татьяной и замер в проеме двери. Отец вскочил: невысокий, смуглый, с жирными складками, с пивным животиком, с мотающимся во все стороны сизым желтым членом, подбежал к нему и стал что-то говорить. Но Макс не слышал его, реальность отстранилась, он очутился во сне. Перед ним стоял незнакомый, неприятный, растерянный, с бегающими черными глазками человек. А тот, благородный, умный, смелый папа - его папа, был сейчас где-то далеко. Вдруг слюна стала наполнять рот, его начало тошнить. Максим выбежал из номера, молнией слетел с двенадцатого этажа, прибежал на детскую площадку, где никого не было, сел на качели и стал качаться. Вечером там его нашла мать. Они уехали в город.

Спустя четыре месяца, когда они вернулись, Татьяны уже не было, как позже узнал Максим, отец ее пристроил в соседний санаторий. Дома стало неуютно, отец был чужым. Еще миновал месяц, и отец тихо сказал:

- Таню сбила машина.

Мать воскликнула:

- Как?!
- Вечером, около дома, насмерть.
- А что будет с ребенком? – помолчав, спросила мать.
- Не знаю… наверно, сдадут в детдом, - вздохнул отец. – Отец наверняка от него откажется, у Тани родители алкоголики.

А в конце декабря в их городской квартире появился похудевший, повзрослевший, пятилетний Ромка.

- Ты потом куда? – после некоторого молчания спросил Максим.
- К десяти на совещание в городскую администрацию, а к двум - в Адлер, мэра Новокуйбышевска встречать.
- Что, мэр будет жить в нашей дыре? – поднял брови Максим.
- Да, с семьей недельку решил отдохнуть, - с некоторой  гордостью сказал отец.
- А на Гоа разве погода испортилась?
- Ты же знаешь, что основная часть наших акций принадлежит предприятиям Новокуйбышевска, а это значит, что мэр у нас будет жить и лечиться бесплатно. А на Гоа можно слетать и зимой – во время рождественских каникул.

Завтрак подошел к концу. Отец взглянул на часы и сказал:

- Ну что, дети мои, мне пора, опаздывать к начальству нельзя.
- А приедешь когда? – спросил Макс.
- Я думаю, что часиков в пять должен быть.
- Почему так поздно?
- Ну, во-первых, Адлер - не ближний свет, а во-вторых, вдруг мэр захочет навестить своих коллег или Сочи посмотреть. Ладно, в случае чего, я позвоню - давайте, - с этими словами отец собрал пустую посуду, взял поднос и вышел из кабинета.
- А тетя Люда сегодня ведь будет ночевать здесь? – спустя несколько минут спросил Ромка, допивая кофе.

Макс расхохотался:

- Что, хочешь исправить вчерашнюю ошибку?

Юноша смущено улыбнулся.

- Конечно, здесь, а где еще? Ведь завтра воскресенье, так что сегодня вечером квартира будет в твоем распоряжении – дерзай, мой персик! - добавил Макс, переходя в конце фразы на кавказский акцент.

Ромка привел в порядок стол, отнес остатки посуды и сказал:

- Ну что, сейчас в туалет и куп-куп?
- Я еще должен плавки надеть.
- Значит, наденем плавки, - произнес Ромка, берясь за ручки коляски.

Макс с улыбкой убрал руку с пульта управления привода.

3

Они поднялись на этаж. Ромка открыл дверь в трехкомнатный номер. Макс въехал в просторную ванную комнату. Роман нагнулся, со вздохом раздвинул подножки у коляски, взял Максима под руки.

С первым симптомом рассеянного склероза Максим столкнулся в шестнадцать лет - через год после того, как в их семью вошел Ромка, когда по утрам, после сна, перед глазами появились «мурашки». Врачи поставили неврит. Стали лечить. В скорости «мурашки» прошли – зрение полностью восстановилось. Через два года возникли судороги и онемение в ногах, понизилась чувствительность ступней к холоду. При наклоне вперед головы создавалось ощущение, что по позвоночнику простреливает разряд тока, море начало пугать. Тогда его положили на обследование, в институт имени Бехтерева в Питере, где у отца работал друг детства.

Максиму не сказали, что первые результаты МРТ были неутешительными, но из-за излишней суеты матери и глубоких вздохов отца он понял, что его дело плохо. Для подтверждения диагноза его отправили на повторное МРТ с контрастом.

И вот, после углубленного обследования, Макс узнал, что у него рассеянный склероз – аутоиммунное заболевание, приводящее к инвалидности и преждевременной смерти. Врач сказал, что болезнь появляется из-за сбоя в иммунной системе, которая начинает атаковать свои собственные нейроны, в связи с чем разрушаются миелиновые оболочки нейронов и образовываются бляшки, которые затрудняют прохождение нервных импульсов. Макс также услышал, что болезнь эта очень коварна потому, что после ремиссий наступает новое обострение в других, доселе еще здоровых частях организма, и предсказать, где возникнет следующий очаг болезни, практически невозможно. Самым ужасным было то, что эта болезнь-хамелеон до сих пор неизлечима, но для поддержания организма необходимо два раза в год ложиться на обследование и проводить гормональную терапию.

- Чтобы жить, нужно лечиться, - заключил доктор. – И никаких стрессов.

Ему стало страшно. Он захотел, чтоб родители поднялись, подошли к нему, сказали, что все это неправда, что все это нелепая ошибка, что завтра он проснется - и жизнь пойдет по-прежнему, он будет здоровым. Но родители сидели. Они Максу показались какими-то отстраненными, беспомощными, жалкими.

Безусловно, всегда бывает трудно осознать, что ты скоро станешь инвалидом или даже умрешь. Но особо это невозможно сделать в юном возрасте. Когда душевные силы соответствуют физическим, когда мёд мира манит к себе своим сладким ароматом, а все твои желания выполняются по первому капризу. Максим почувствовал, как перед ним выросла стеклянная стена, отгораживающая весь окружающий мир, оставляющая его наедине с этим неведомым монстром, неизвестным существом, с этой болезнью.

И Туапсе, где он родился, и «Морской бриз», где он прожил всю свою жизнь и знал каждый уголок, встретили его хмуро, неприветливо, как чужака. И только Ромка, как раньше, был родным, он так же обвивал своими худенькими ручками шею Макса и целовал его. Тогда Максим забывался и начинал возиться с ним.

Болезнь прогрессировала. Через год Макс взял трость, через два передвигался с ходунками. К мышечной слабости присоединились опоясывающая боль в позвоночнике и боязнь упасть навзничь. После долгого сопротивления в двадцать два пришлось сесть в коляску, начались проблемы с почками. Нельзя было ни перегреваться, ни переохлаждаться. Даже обычная простуда могла вызвать необратимые осложнения. Максим очень сильно это переживал: бросил четвертый курс института, начал пить, лежал в больнице с нервным срывом, серьезно задумывался о суициде, и только Ромка по-прежнему был его отрадой, он словно солнечный зайчик проникал в его мрачную пещеру и заставлял улыбаться.

Их отношения для постороннего взгляда были странными, даже нетрадиционными. Но чувства обычного человека, которые могут рассеиваться на разных людей, отличаются от чувств инвалида, которые имеют свойство собираться в одну густую, кипящую массу и выплескиваться на того, кто рядом. Максим Ромку любил: как сына, как брата, как единственного друга, и еще десятки «как», которые Макс сам не мог или не смел себе объяснить. Максим восхищался его непосредственностью, его широко открытыми глазами на мир, его беззаботным, заразительным смехом. Максу нравилось любоваться его красотой, его юным, смуглым телом, его стройной фигурой; безумно хотелось сбросить с себя никчемную физическую оболочку и слиться с этим золотым мальчиком, чтоб вновь ощутить пьянящую прелесть первых открытий. Ромка в Максе тоже нашел человека, который заменил отца, мать, друга. Человека, на которого можно без стеснения излить свою любовь и свою нежность.

4

- Вчера отец звонил, - глубоко вздохнул Ромка, когда они спустились к морю.
- Что хотел? – насторожился Макс.
- На уик-энд на будущей неделе с семьей обещал приехать.
- Ты хочешь их видеть? – после минутного молчания произнес Максим.
- А он меня спросил? Он просто сказал – мы приедем - вот и все, - со злостью проговорил Ромка, снимая с Макса туфли.

Максим прикусил губу. Роман поднялся с корточек, разделся и сказал:

- Ну, что, пошли?
- Посидим чуточку.

Юноша сел на лежак рядом. Макс обнял его, притянул к себе и ласково зашептал:

- Ну что ты, не злись, не надо, не у всех есть такт.
- Какой хрен такт! Он наверно решил, что за его сраный мотоцикл я должен польку перед его детьми плясать! - продолжал бушевать Ромка.
- Ну нет, не думаю, просто человек оторвался от жизни, забыл, что ты уже вырос, что с тобой нужно считаться – спрашивать. Ничего, напомним – покажем, кто в доме хозяин, ты ведь знаешь, как мать это умеет делать - тихо, умно, внушительно. Никто здесь тебя не даст в обиду, тут твоя территория, тут твой дом, - Максим поцеловал Ромку и взглянул на пляж. – Посмотри, сколько народу сегодня привалило.

Юноша помолчал, затем поднял голову и произнес:

- Алексей сказал, что вчера еще семьдесят человек заехало.
- Да. Июль - пик лета. Смотри, сколько детей в море, как купаться будем?
- Как-нибудь, нам не привыкать.

Через несколько минут Ромка встал, взял Макса на руки и пошел в море. Зайдя по пояс, он опустил Максима в воду, так что Макс с головой ушел в морскую глубину, перехватил Макса под руки и, лавируя между людьми, начал пятиться к противоположному пирсу. Максим вынырнул, выплюнул соленую влагу и, лениво шевеля конечностями, как бы поплыл на спине. Рядом возникали иногда удивленные, иногда брезгливые, но в большинстве своем равнодушные лица отдыхающих. Слева возвышалась двенадцатиэтажная глыба «Морского бриза», в небе светило еще мягкое солнце. Тело Максима обволакивала прохладная, местами очень теплая вода, на душе было блаженно.

Он вспомнил, как шестилетним мальчиком лежал на большом матрасе и смеясь ловил смуглую спину отца - отец изображал дельфина. В голубом небе точно так же светило утреннее солнышко, ему было весело. Вдруг дельфин превратился в акулу и повлек его под воду. Макс вырвался, поднялся на поверхность и, о чем-то крича, поплыл к своему искусственному острову. Тогда отец воскликнул: «давай наперегонки до конца пирса», и Максим бросился за ним. В тот момент Макс ничего не боялся, он знал, что отец рядом, что он всегда поможет, он всегда спасет. Потом на берегу их встретила улыбающаяся мать. Она обтерла Макса большим, душистым полотенцем, посадила на лежак и начала наносить на его худенькое, смуглое тельце противозагарный крем. Отец принес мороженое. Максим надел черные очки в яркой зеленой оправе и стал смотреть на людей. И ему казалось, что жизнь такая прекрасная – вечная, и что эти два красивых, сильных человека всегда будут с ним, всегда защитят его, придут на помощь.

- А теперь полежи на спинке, - улыбнулся Ромка.

Он развернул Максима поперек себя, подложил под него свои сильные руки, так что все тело Макса поднялось на поверхность, и он инстинктивно схватился за шею юноши.

- Что боишься? Не бойся, не надо, отпусти шею, ведь я держу тебя, - со смехом проговорил Ромка.

Максим расслабился, рука соскользнула в воду, он закрыл глаза.

А еще раньше он любил играть с детьми отдыхающих в прятки. Он всегда мог найти такие места, где его никто и никогда не замечал. Тогда Макс выскакивал, кричал так, что пугались прохожие, и громко, раскатисто смеялся. Мать сидела в уголке на террасе около входа в санаторий и наблюдала за ним. Он подбегал к ней и просил воды. Мать вставала, шла в бар, который находился рядом, покупала ледяную, чуть влажную бутылочку Кока-колы, и Макс с наслаждением пил. Потом они поднимались к себе в номер. Там отец ждал их, обнимал сына, говорил ласковые слова, и они все вместе шли на кухню пить чай.

- Ты что, заснул? – раздался голос Ромки.

Макс поднял голову:

- Нет, мне хорошо.
- Пойдем ловить крабиков?
- Пошли.

Ромка вновь совершил манипуляцию над Максимом, теперь Роман держал его одной рукой, Макс обнял юношу за шею, и они приблизились к пирсу.

На бетонных плитах сидели маленькие, комичные существа, напоминавшие чем-то инопланетян. Ромка протянул руку и накрыл одного из них, но краб нашел щель между пальцами и исчез за плитами.

- Эх ты, неумеха! Даже крабика поймать не можешь, - засмеялся Максим.
- Почему не могу? Могу. Просто он сидел рядом со щелью.

Макс попытался прихлопнуть ладонью другого крабика, но он тоже быстро скрылся.

- А сам-то, сам-то! – с улыбкой произнес Ромка.
- Да-а-а, быстрые, черти.

Наконец Роман поймал маленькое существо, взял его и поднес к лицу Максима. Макс дотронулся до клешней, и клешни зашевелились.

Максиму вдруг показалось, что ему четыре годика, и что его держит отец – его любимый папка и первый раз показывает это ракообразное существо. Макс протянул свой маленький пальчик и дотронулся до того места, где должна была быть голова. Отец тогда гавкнул, Макс испугался, отдернул руку и полуиспуганными, полурастерянными глазами посмотрел на отца. Отец рассмеялся, поцеловал Макса, посадил его себе на широкую спину и поплыл к буйкам. Когда берег превратился в тоненькую полоску, и мать исчезла - Максиму стало жутко.

- Ну что, выходим? – минут через десять спросил Ромка.
- Да, пора, а то мне уже становится холодно.

Юноша сделал несколько шагов к берегу, присел, взял Макса на руки и вынес его из моря. Посадив Макса на лежак, он спросил:

- Пить хочешь?
- Чуть-чуть,
- Принести воды?
- Нет, не надо, иди покупайся, а потом Спрайт купишь.
- Я долго.
- Иди-иди, я потерплю.

Ромка подал очки Максу и со всего разбега нырнул в море. Через минуту он уже плыл возле ближних буйков.

Несмотря на то, что Максим всю жизнь прожил около моря, он не был равнодушным к воде. Любил купаться в спокойных волнах во время затишья, и ему нравилось смотреть на морское неистовство во время шторма. Когда-то он точно так же, как Ромка, наслаждался, часами плавая на глубине, или с восторгом рассекал водную поверхность на гидроцикле. Море, словно немой свидетель, вошло в его жизнь. Он кидался в волны и во время счастья, когда душу его переполняла безмерная радость, и приходил к морю во время невыносимого горя. И сейчас, когда он плавал с Ромкой, и между ними происходило что-то таинственное, словами не передаваемое, море точно так же было их спутником,

Максим смотрел на баттерфляй Ромки и думал, что вот и в Ромкину жизнь вошло море, что и Ромка будет приходить к морю в минуты радости и печали. И, быть может, когда-нибудь, через много-много лет, сидя вот на этом месте, он будет точно так же листать страницы своей жизни под вечный шум прибоя.

5

- Сегодня суббота, ты не забыл? – произнес Ромка, когда стрелки часов приблизились к часу.
- Нет. Ты имеешь ввиду массаж?
- Да, у них сегодня короткий день, можем не успеть.
- Да, действительно идти надо, - глубоко вздохнул Максим.
- Что вздыхаешь, не накупался?
- Да нет, накупался, большое спасибо. Просто настроение сегодня поганое, вчера с матерью не стал говорить, утром на отца набросился, на душе мерзко, никого не хочу видеть.
- И даже меня? - хитро прищурился Ромка.
- Кроме тебя, мое сокровище, - улыбнулся Макс, и его губы вновь прикоснулись к нежной щеке юноши.

Они оделись, выбрались с пляжа и стали взбираться по достаточно утомительному подъему. Максим включил мотор. Ромка пошел рядом, положа руку на плечо своего друга.

- Ты после массажа в город? – подавляя вздох, спросил Макс.
- Почему? Нет.
- А как же Яна?
- Она после двух сюда приедет. Ее отец в Небуге работает, обещал завезти.
- Ты есть хочешь? - после паузы спросил Максим.
- Нет, конечно, такая жара!
- А я бы персиков поел и кофейка с мороженым попил.
- Ну, давай организую, пока ты на массаже будешь лежать.
- Хорошо, только у нас наверху – ладно?
- Угу. Ты что-то скачал?
- Да, фильм, посмотрим.
- Опять какую-нибудь драму?
- Нет, романтику, про вас - глупышек. Знаешь, как называется? - улыбнулся Макс, взглянув на Ромку.
- Как? - насторожился юноша.
- «В первый раз».
- Я сейчас тебя убью! – воскликнул Ромка и набросился на Максима.

Раздался громкий, дружный смех.

Около трех пришла Яна. Красивая девочка, чем-то напоминающая Максу летнее облачко, приплывшее из заморских стран и разбудившее дремлющие чувства. Она была во вкусе Макса. Чуть овальное личико с немного вздернутым, как у Ромки, носиком и пухлыми маленькими губками. Тоненькая гибкая фигурка, с небольшими холмиками. Яна подошла, поцеловала Макса и села напротив. Макс улыбнулся, ему нравилось, что она подражала Ромке. За ней зашел юноша и упал в кресло:

- Фу-у-у, ну и жарища, градусов сорок не меньше, - выдохнул Роман и нерешительно проговорил: - Слушай, Макс, я забыл сказать, что Яна сегодня на Арбенину тоже хочет.
- Ты любишь Диану? – Максим с удивлением взглянул на Яну.
- Да, она мне очень нравится.
- Ну, значит, прямо отсюда и поедем.
- А билеты, у нас их только два? – заметил юноша.
- Ну, приедем и купим, или ты думаешь, что их может не быть?
- А ты разве нет?
- Вообще-то на рок не бывает аншлагов. Правда, можно забронировать.
- Я лучше забронирую, - Ромка взял трубку и вышел из комнаты.
- Тебе какие альбомы больше всего у Дианы нравятся? - помолчав, спросил Макс.
- Не знаю, - пожала плечами Яна. – По-моему, в каждом альбоме есть свои слабые и сильные вещи.
- Например, в последнем, какие песни тебе нравятся?
- В «Четыре»?
- Да, в «Четыре».
- «Нецке», я ее, наверно, раз тысячу слушала, - смущаясь, улыбнулась Яна.
- Мы с Ромкой от нее тоже балдеем.
- Потом, «Аисты», «Бунин», «Что мы делали прошлым летом», «Иди ко мне», - Яна чуть покраснела.
- Да, она таким голосом ее поет, иди ко мне, иди ко мне, иди ко мне, - мечтательно произнес Макс, сделал паузу и сказал: - А у тебя что-то случилось в жизни?
- Почему ты так решил? – опять смутилась Яна.
- Такой необычный выбор, Саган, Диана?
- Да нет, просто они меня понимают, а я их.
- Родство душ.
- Типа того.
- А друзей у тебя много? - вновь помолчав, спросил Максим.
- Да нет, товарищей много, а подруга только одна, Ленка, да еще вот вы.
- Все, заказал, - входя, произнес Ромка и снова сел на диван. – Ну, что будем делать?
- Купаться хочу, - Яна взяла руку Ромки. Юноша с выжидательной улыбкой посмотрел на Максима.
- Да-да, дети мои, идите, покупайтесь, - сдерживая вздох, сказал Макс, - А фильм досмотрим потом…
- Вы смотрели фильм?
- Да, Макс скачал.
- Тогда, может, досмотрите, а я пока в нете полазаю?
- О, нет-нет, реальность в ваши годы должна быть на первом вместе, а фильмы и нет оставьте на будущие. И фильм, кстати, уже заканчивается, там уже все понятно. Он остается с ней, она с ним, у них все получится. Так что идите, купайтесь.

Юноша поднялся и спросил:

- Тебе что-то надо?
- Нет вроде, сейчас мать должна прийти.
- Я гидроцикл возьму?
- Конечно. Ключи, кажется, у Вани.
- Я знаю.

Дверь хлопнула. Макс остался один, глубоко вздохнул, взял дистанционку и включил прерванное кино.

Душевное состояние Максима в этот момент достаточно трудно описать словами. Это была и свинцовая скорбь о чем-то близком, безвозвратно ушедшем. И тихая радость, что его дорогому человеку сейчас очень хорошо. И легкая обида, что Ромка не позвал его с собой. Максу было досадно, что его воспринимают как инвалида, без всего спектра чувств. Что пройдет еще несколько лет, и его уже не станет, а этот безумный шарик будет точно так же вертеться. И Ромка с Яной, быть может, будут по-прежнему спускаться к морю.

При слове «Яна» лицо Макса тронула улыбка. Он вспомнил, как они встретились. Это произошло в кинотеатре, куда они с Ромкой пришли. До сеанса оставалось еще полчаса, и они решили попить кофе. За столиком напротив сидела Яна, она пила напиток и читала что-то в планшетнике. Ромка при виде ее смутился.

- Что, нравится куколка? – с улыбкой спросил Макс.
- Помнишь, я тебе на прошлой неделе рассказывал, что в «Магните» увидел красивую девчонку, - это она.
- Да-а-а, красивая девочка, - вздохнул Максим. – Ну, иди познакомься.
- Как ты это себе представляешь? - Ромка взглянул на Макса.
- Тут не представлять надо, а действовать.
- Не, не могу, - глубоко вздохнул юноша и опять опустил голову.
- Понятно, - с укоризной бросил Макс, снял коляску с тормоза и подъехал к противоположному столику.

Яна машинально взглянула на него и вновь ушла в планшетник.

- Гм, - откашлялся Максим. – Извините, можно вопрос?
- Вы меня? – на Максима посмотрели большие, карие, вопросительные глаза.

Макс не смог сдержать улыбку:

- Да. Простите еще раз, но я хочу спросить, не ловит ли тут вай-фай?
- Не знаю, я читаю книжку, - Яна пожала худенькими смуглыми плечиками, на которые спадали черные волосы, и опять хотела погрузиться в чтение.
- Наверно, Донцову?
- Нет, Саган.
- М-м-м, - одобрительно произнес Макс. – «Здравствуй, грусть»?
- А как вы догадались? – Яна смущено улыбнулась.
- Ну как же, это самый популярный роман у нее, она, кажется, его написала в вашем юном возрасте.
- Я знаю, я читала аннотацию.
- А вам тоже грустно?
- Почему вы так решили? – опять смущено улыбнулась Яна.
- Ну как же, в кино вроде не ходят поодиночке.
- Нет, просто мы сегодня с подружкой собирались, и она не смогла, а я не люблю менять решение, да фильм, говорят, хороший.
- Вы на «Метро»?
- Да. А вы? – Яна бросила взгляд на противоположный столик.
- Мы с братом тоже… - замялся Максим и посмотрел на Ромку. Роман подошел к коляске.
- А мы, кажется, виделись? - чуть покраснела Яна.
- Да! На прошлой неделе в «Магните», в сырном отделе, - радостно подхватил Ромка, кладя руку на плечо Макса.
- У второй полки, около Рокфора, - улыбнулся Макс.
И все рассмеялись.

Максим посмотрел на часы:

- У нас еще есть немного времени, может, по мороженому? Ах, да! забыл представиться. Меня звать Максим, а этот юный принц Ромка.
- А я Яна, - улыбнувшись, сказала Яна.

Был ли Максим влюблен в эту воздушную девочку? Скорее всего, нет, скорее всего, это было немного другое чувство. Он влюбился в нее глазами Ромки – через его чистое, наивное восприятие. Макс представлял, как через Ромкины губы целовал ее, как через его сильные руки обнимал ее тоненькую, гибкую талию, как через его юное, мускулистое тело сегодня ночью будет наслаждаться ее безвинной плотью, и, наконец, как через его уши услышит первый стон женщины. Были ли эти мысли порождением темного подсознания Макса, или такие фантазии приходят в голову каждому человеку, Макс не задумывался. Он относился к ним, как назойливой мухе, которою лень бывает прихлопнуть - хотя и муха иногда бывает полезной, она помогает убить лишнее время.

6

- Привет! - сказала мать, целуя Макса.
- Привет! Почему так долго?
- В магазине был кошмар, пришлось разруливать. А Ромашка где? – мать ушла в другую комнату переодеваться.
- Они с Яной купаться ушли, - чуть повысил голос Максим.
- Ты был на массаже?
- Да.
- А уколы тебе делали?
- Да.
- Кто? Нина Дмитриевна?
- Нет, Ромка.
- А Нина Дмитриевна?
- Потом пришла. Да что их делать, внутримышечные, Ромка прекрасно справляется.
- Вы ели? – мать вновь появилась в комнате.
- Только персиками перекусили.
- Я хочу мясо по-французски приготовить и салат с крабовыми палочками сделать.
- С какого праздника? – усмехнулся Макс.
- А ты разве не помнишь? Сегодня нам двадцать девять.
- Ва-а-ам? Кому - вам? – не понял Максим. – День свадьбы что ли?
- Угу, - счастливо улыбнулась мать.
- А он мне ничего не сказал.
- Еще бы, сначала испортил мужику все настроение, а потом хочешь, чтоб он тебе сказал.

Максим глубоко вздохнул.

- Ну ладно, пошли на кухню, поможешь.

Макс пересел в коляску.

Родители Максима познакомились довольно поздно, когда лучшие годы были прожиты, розовые очки сброшены, первые семьи оставлены. У матери это произошло из-за зеленого змия, без последствий. У отца из-за взаимонепонимания, с последствием, которое звали Алексей, который работал замом отца по коммерческой части и через пару лет готовился пересесть в его кресло на должность директора санатория. Макс появился на свет, когда матери был сорок один, и она начала подниматься по карьерной лестнице в порту, но в девяностые там произошла перетурбация, половина людей уволилось, и мать подалась в бизнес, где и нашла свое призвание.

Не смотря на то, что Максим был поздним ребенком и рос в любви и неге, вырос он в достаточно ядовитую личность, а болезнь сделала из него мизантропа. Его раздражал громкий смех, веселый гомон детворы отзывался душевной болью, а юные парочки заставляли глубоко вздыхать. К двадцати восьми годам он чувствовал себя глубоким стариком. Ему невыносимо было наблюдать за цепью одних и тех же событий: Новый год, Восьмое марта, день рождения. Ему надоело говорить одни и те же слова, слушать одни и те же речи, видеть одни и те же эмоции – ему всюду чудилась смерть.

Отношения с родителями были прохладными. С матерью он постоянно ссорился. Он не выносил ее советов, ее поучений, как ему жить, что есть, что пить. Он взрывался, кричал, что она не была в его шкуре, что она не знает, что такое быть инвалидом, что учить других - самое легкое дело, что она сама ничего не выполняет из того, о чем говорит другим. С отцом же отношения были более мягкие. Он никогда не возражал и всегда переживал вспышки гнева Макса молча, тогда Максим успокаивался, затихал, ему становилось стыдно. От раны с Татьяной у них остался лишь рубец в виде излишнего подобострастия отца.

В конфликтах Максима со своими родителями помимо дурного характера и болезни была еще одна составляющая - боязнь смерти. Он замечал все больше и больше морщин на лице у матери, видел обвисшею кожу отца, наблюдал за их чуть сгорбившейся осанкой. Ему становилось страшно, твердая почва уходила из-под ног. Та надежная крепость из молодости и силы, которая защищала его от жизненного ветра, разрушалась. И страх от этого проникал в подсознание и превращался в излишнюю раздражительность. Его все больше и больше тянуло к Ромке, к молодости, красоте и силе. К тому потерянному раю, где когда-то он был счастлив.

- Скажи, ты изменяла отцу? – спросил Максим, отдавая очищенные яйца.
- Что за вопрос, Макс? В такой день, – мать с укором взглянула на сына.
- Ну, не юбилей же, - Максим чуть смущено улыбнулся.
- Было пару раз – отомстила, - после нескольких минут молчания сказала мать.
- После Татьяны?
- Да, - она вновь сделала паузу, затем продолжила: – Ты знаешь, она ведь у него не первая была, все эти бани, рестораны, вип-кабинеты, там ведь бабы идут как приложение, а он любил это дело – правда, шифроваться умел. Помню, один раз нашла в машине упаковку гандонов. Ну, думаю, сейчас я тебе покажу, сейчас ты у меня как уж на сковороде будешь извиваться. Ничерта подобного. Сказал, что в ремонт машину сдавал.

Максим улыбнулся.

- Смешно? Безусловно, смешно. Но возможно? Возможно. Не пойман - не вор, - мать подошла к плите, достала из духовки противень с мясом, накрыла его салфеткой, затем опять продолжила  готовить салат. – А тут, когда он сам все рассказал, я не стерпела, все припомнила, все высказала.
- Но ты же его простила.
- Простила, - вздохнула мать.  - Знаешь, не хотелось в пятьдесят шесть оставаться одной. Ты пацан, тебе нужен был отец, он умолял, каждый день с работы встречал. А потом, я его любила.

Макс опять усмехнулся.

- Конечно, смешно после шестнадцати лет говорить о какой-то любви, но, тем не менее, это так.
- А Ромку ты взяла без задних мыслей? – помолчав, произнес Макс.

Мать открыла холодильник, взяла майонез.

- Ну как же, без задних, там были всякие, и задние и передние. Но месть была не главное, ты же понимаешь. Просто мне было жалко этого мальчика, я видела, как ты к нему привязался, достаток позволял – почему не взять? А потом, он по-видимому тоже хотел, ведь он мог бы промолчать про смерть - не промолчал. По-моему, у них там все не просто так было, - со вздохом проговорила мать.

В это время в прихожей послышались голоса.

- Наши пришли.
- Давно пора, пять уже, через час выезжать, - недовольно произнес Макс, отворачиваясь к окну.
- Концерт начнется в семь, а до города двадцать минут, - в кухню вошел улыбающийся Ромка.
- А пробки, а ЧП, а вдруг колесо спустит, ты что, совсем уже разучился думать?
 - Правильно, всегда время нужно на запас оставлять, - заметила мать.

Ромка подошел вплотную к Максиму, поднял вверх его голову:

- Ты что сегодня такой злой, м-м-м? Ты что, забыл, что я - Шумахер? Что я могу тебя домчать до города за десять минут без всяких ЧП?
- Ты что, бог? Чтоб без всяких ЧП, - расцвел Макс, хватая руку Ромки.
- Я бог дороги! – засмеялся Роман, пытаясь освободить кисть руки.

Началась веселая возня, после которой, переведя дух, юноша спросил:

- А что, у нас сегодня что-то случилось? Так вкусно пахнет!
- Им сегодня двадцать девять! Почти как мне.
- Им? – удивился Ромка.
- Да у нас с отцом сегодня день свадьбы, и вот, решила приготовить что-то вкусненькое.
- Так здорово! – воскликнула Яна, садясь на стул.
- Привет, Ян!
- Здравствуйте!
- А почему сейчас готовишь, а не вечером? – Ромка прислонился к подоконнику.
- Вечером, небось, тебе будет не до нас, - мать посмотрела на юношу, он смущено улыбнулся.
– А я хотела, чтоб всей семьей собрались – отметили, а потом, вечером мы хотим вдвоем посидеть, потанцевать.
- А мэра кто будет развлекать? - с сарказмом заметил Макс.
- А мэра поручим Алексею, пусть привыкает.
- А он не обидится за такое понижение?
- Мэр - мировой мужик, он не обидится, - в кухне появился сияющий отец с огромным букетом желтых роз.

Мать с улыбкой подошла к нему:

- Спасибо, дорогой! Мои любимые.

Они обнялись. Ромка побежал в комнату за вазой.
Отец спросил у Максима:
- Ну, как провели время?
- Нормально провели, купались, загорали.
- Представляешь, Ромка опять ему уколы делает, - в порыве радости сказала мать.
- Правильно, Ромашка у нас классный парень: и уколы сделает, и суп сварит, а когда нужно - и гвоздь вобьет, - улыбнулся отец, подмигивая Яне. Она покраснела.
- Ну что ж, у меня вроде все готово, можно садиться, где будем накрывать?
- Ну, я не знаю, произнес отец, - взглянув на Макса.
- По-моему, лучше в зале, чего тут ютиться? - решил Максим.

7

- Ну, что ж, нам в самом деле пора, еще нужно переодеться, - через час сказал Ромка.
- А Яна тоже с вами поедет? – спросил отец.
- А как же, она уже наша и душой и телом! – с улыбкой проговорил Макс.

Лицо Яны покрылось румянцем.

- Перестань смущать девчонку, развратник!
- Пусть привыкает, если хочет иметь дело с нами, с двумя неординарными парнями.
- А машину мою возьмете? – сказала мать, поднося к губам бокал с шампанским.
- Ну-у-у, не знаю, - нерешительно протянул Ромка.
- Твою-твою! Сегодня, кажется, красный цвет будет популярным – не правда ли, Солнышко? - улыбнулся Макс.

Ромка побагровел.

- Вот видишь! Солнышко краснеет - значит, я прав.
- Заткнись! – воскликнул юноша и прижал его голову к своему плечу.
- Ай-ай-ай! Отпусти башку, шею сломаешь! – начал хохотать Максим.

Спустя пятнадцать минут Ромка открыл переднею дверь красной Мазды перед Максом:

- О, нет-нет, джентльмены пропускают дам вперед, я сяду сзади, - сказал Максим.

Яна с улыбкой заняла место впереди. Роман помог Максу расположиться на заднем сидении, затем сложил в багажник облегченную коляску, двери закрылись, машина тронулась.

Макс открыл окно, закурил. Ему стало досадно, Он снова уступил Яне, уступил ей свое законное место рядом с Ромкой. Мелочь? Да, мелочь, тысячная мелочь за последний месяц.

Максим вдруг увидел, как смуглая ручка Яны протянулась и легла на нежную шею Ромки, юноша блажено улыбнулся. Макс вспомнил, как он учил Романа водить машину. Как Ромка злился, ругался, кусал себе губы. Как Максим потом точно так же клал на него руку, как он успокаивался, затихал, и машина начинала повиноваться. Со временем этот прием вошел у них в привычку. Макс всегда к нему прибегал, когда на дороге была сложная ситуация.

Максу стало невыносимо, он сделал сигаретную затяжку. Рука исчезла. Ромка взглянул в зеркало заднего обзора, их глаза встретились, Максим стал смотреть в окно.

Проникающий в окна прохладный ветер затруднял дыхание. Дорога серым маслом струилась между гор, делая крутые повороты. Зеленые вершины переходили в зеленые впадины. Серые, уродливые, недостроенные здания соседствовали с разноцветными, симпатичными особнячками. Железные и бетонные заборы сменялись стволами деревьев. Рекламные щиты с вечно смеющимися людьми утопали в зеленой растительности. Около города, в долине, раскинулся небольшой поселок с многоэтажными зданиями.

Машина сделала еще несколько поворотов и остановилась возле концертного зала. Яна вышла. Ромка помог Максиму. Они слились с толпой.

В зале царило оживление, молодые лица преобладали. От смуглых тел распространялся пряный запах духов. Кое-где виднелись маленькие букетики цветов. Изредка в воздух вспархивали нестройные стайки аплодисментов нетерпеливых фанатов, приводящие в напряжение публику.

Ромка подвез Макса ближе к сцене, а сам с Яной сел в первый ряд. Через некоторое время музыканты заняли свои места, зал зааплодировал, свет погас. На авансцену вышла Диана, она сказала свое отрывистое: «здрасте», взяла с подставки гитару и начала петь.

Макс слушал и в каждой песне, в каждой строфе, в каждом слове узнавал себя, свой внутренний мир. Она словно отражала его собственную душу, со всеми своими горькими слезами и грустными улыбками. Да! Это, безусловно, он по асфальту шагает, с тем, кого должен потерять. Да! Это его скоро будут рисовать мелом на стене. Да! Это ему безумно хочется застыть навсегда в транскрипции звезд, чтобы увидеть, что будет там, в будущем – после его смерти. В этот момент из динамиков вырвалось гитарное соло и заполнило зал. И под это соло Макс вновь превратился в пятнадцатилетнего пацана. Он забыл, что он в коляске, он перестал замечать окружающих его людей, ему было абсолютно все ровно, как нелепо выглядит его качающаяся фигура в инвалидном кресле. Он стал кричать, свистеть, бить в ладони, ловить телом ритм, отбивать ногами такт. И вся негативная энергия стала уходить, а взамен нее в Макса начала входить другая, бешеная, неистовая сила. Но, странное дело, эта сила стала оказывать благотворное действие на него, на его душу. Он по-иному увидел свою жизнь, свою искалеченную судьбу, и блаженный покой стал заполнять все его существо.

- Ну-у-у ты давал! Не ожидала! - с восхищением воскликнула Яна, когда они вышли из зала.
- Рок - баня для души, не сидеть же истуканом, - с улыбкой произнес Максим чуть осипшим голосом.
- Он так орал, что голос сорвал! - засмеялся Ромка.
- А сами-то, сами-то бесились как черти!
- Нам положено, мы тинейджеры.
- Тинейджеры?! Какие вы тинейджеры, в особенности ты - осенью в институт пойдешь, – с иронией воскликнул Макс.
- По западному образцу.    
- А-а-а, по западному образцу! Тогда идите сюда, детки! – Макс обнял за талию Яну одной рукой и притянул к себе Ромку другой.
- Отстань, противный, а то посадим за развращение малолетних, - брызнул юноша.
- А я и так сижу, куда еще меня сажать! – захохотал Максим.
- А песня «Черное солнце» - про проституток? – спросила Яна у Макса, когда они сели в машину.
- Да.
- А почему оно черное, от их жизни?
- Может, так, а может… Около Питера много промышленных предприятий, дымят.
- Или от постоянных дождей, там солнца почти не видно, - заметил Ромка.
- И так тоже может быть, каждый человек вкладывает свой смысл.
- А вам что в Диане больше всего нравится? – помолчав, опять спросила Яна.
- Мне - ее порывистость, ее импульсивность, - после паузы медленно начал Максим. – Помните, когда она еще с Сургановой пела, песня про Магадан была, там такие слова были: «я бросаю все, я лечу к тебе». Вот так наверно и я смог бы – бросить все и на край света, к родному человечку, чтоб обнять его, поцеловать его нежные губки.
- А тебе, Ромашка? – взглянув в окно, продолжила Яна.
- Мне нравится, как она рассказывает о любви, о дружбе. Как о Томе Йорке – помнишь?
«И если ты станешь взрослой
И даже совсем не тоненькой,
Я буду любить тебя так же,
Как в наше первое лето».

Ромка взглянул на Яну. Она зарделась.

- А мне Диана нравится за то, что она так клево может рассказать про жизнь, - сказала Яна и, вздохнув, тихо произнесла: -
«Я редкая птица, я вышла из дома.
Мне было в нем плохо, но что здесь такого -
Когда есть дороги мосты и трамваи,
А в доме не ждали и не понимали».

- Там потрясные последние слова, - подхватил Максим. -
«И я оглянулась - вокруг было пусто.
И я улыбнулась, хотя было грустно.
И тень промелькнула над детской кроваткой».

8

Через полчаса машина въехала на территорию санатория. Макс сел в коляску, Ромка с Яной подошли к нему.

- Ну, что ж, дети мои, будем прощаться? – с грустной улыбкой произнес Макс.
- В отставку отправляешь? - улыбнулся Ромка.
- Не дождешься, увольнительную даю.
- Есть, товарищ командир, - засмеялся юноша, прикладывая пальцы к виску. – Завтра в восемь ноль-ноль буду на месте.
- Я сегодня добрый, товарищ солдат, отпускаю до трех, - сказал Максим, потом спохватившись спросил: – или вы завтра погулять хотите?
- Завтра, вроде, нас Ленка на дачу приглашала – у ее матери день рождения, - Ромка взглянул на Яну.
- Да-да, дети мои, тогда гуляйте, наслаждайтесь жизнью, - подавляя вздох, проговорил Макс.
- Мы еще позвоним, - вставила Яна.
- Конечно, позвоните.
- Тебя отвезти? – спросил Ромка, кладя руку на плечо Макса.
- Нет, время еще детское, я тут побуду, на людей посмотрю, потом поеду, с морем пообщаюсь.
- У вас что, с ним свои секреты?
- А как же, мы давние приятели.
- Не боишься, что ревновать буду? – улыбнулся Ромка.
- А что меня ревновать, у тебя есть Яна, я теперь свободный, как птица в небе.
- Ну, если это так, тогда я пошел за мотоциклом, - вздохнул Роман.
- Оставь ради бога в покое этот мотоцикл, поезжайте на машине!
- А можно? – просиял юноша.
- Можно-можно, сегодня все можно! Мать беру на себя.
- Ты прелесть, Макс! – с радостью воскликнул Ромка и обнял друга.

Максим крепко прижал белокурую головку юноши к себе, несколько раз поцеловал его и шепнул:

- Прекрасной ночи, мой милый мальчик.

Роман чмокнул Макса в щеку. Яна тоже прикоснулась к щеке Максима. Потом они сели в Мазду, и машина выехала за ворота.

В этот миг Максу хотелось сорваться с коляски, догнать эту машину, проникнуть в салон, уменьшиться до насекомого, взобраться на плечо своего дорогого мальчика и наслаждаться музыкой его голоса. Но ворота закрылись. Он сквозь решетку ворот в удаляющейся Мазде различил светлую головку юноши, догадался, что он над чем-то смеется, и эта догадка тяжеленной бетонной плитой опустилась на него. От сердца что-то оторвалось – оно заболело. Максим тихо произнес: «он завтра не приедет», резко повернул коляску и поехал к ресторану.

Навстречу шли холеные, изнеженные солнцем люди. Их шоколадные тела источали сладкий запах. Они весело говорили о своем. Максиму вдруг стало невыносимо трудно сохранять подобающий вид. Он не мог видеть эти смеющиеся лица, слышать эти громкие голоса, ощущать этот теплый бархат летного вечера. Его нервы превратились в тонкие струны, на которых играли плохие музыканты. Ему хотелось стать букашкой, муравьем, забиться под плиты, зарыться в землю, лишиться чувств – лишь бы не слышать этой музыки, лишь бы не ощущать этого праздника жизни.

За кухней «Старого якоря», под навесом, грузин готовил шашлык.
- Давид! – Макс позвал его.
- Да? – наклоняясь к Максиму, спросил тот.
- Позови, пожалуйста, официантку, мне трудно на бордюр въехать.

Давид исчез за дверью кухни. Через минуту он вышел вместе с юной девочкой в белой блузке и в черных обтягивающих брючках:

- Я вас слушаю, Максим Владимирович, – сказала она, останавливаясь возле коляски.
- У вас португальский Мускат есть?
- Нет, к сожалению не завезли. У нас есть болгарский, золотой, полусладкий.
- Принесите бутылочку.
- Простите, что?

Новая песня певца заглушила голос Макса, он повторил фразу. Официантка заколебалась.

- Я деньги завтра завезу.
- Ее вам открыть? - после короткой паузы произнесла девочка.
- Да.

Официантка поднялась на террасу ресторана, прошла к барной стойке и принесла Мускат. Максим поблагодарил. Потом спустился к морю, проехал искусственный пляж и въехал на безлюдный, крайний пирс. Сюда музыка почти не доносилась. Он оглянулся. В сотне метров от него стоял охранник и внимательно наблюдал за ним. Макс зло усмехнулся, выбросил пробку и сделал пару глотков. Кисло-сладкая жидкость наполнила рот. Морской бриз проникал под рубашку, приятно холодя тело. Море вновь разволновалось – оно бросало свои пенистые волны в нескольких шагах от коляски. Солнце уже скрылось за край горы. В небе начали появляться первые звезды. Макс закурил и стал смотреть вдаль.

Его всегда привлекали эти килотонны воды, эта безудержная, первобытная стихия, которая несла свои воды миллионы лет до него и будет это делать миллионы лет после него.
«Кто я для этой стихии? - думал Максим. – Муравей – букашка. Пройдет мгновение, и я исчезну. Появятся новые муравьи, и они исчезнут, а этот бездушный зверь по-прежнему будет бросать свои белые волны на серые камни гор. Все, все в мире бессмысленно, и деревья сгорают, и дома разрушаются, и дети умирают, ничего, ничего не остается после человека - и сама жизнь тоже бессмысленна. В сущности, чем человек отличается от той же букашки? Лишь тем, что он осознал свою конечность и потерял из-за этого свой вечный покой – свой земной рай. А бог? Бог? – Макс улыбнулся и вновь отхлебнул вино. – Бог - сказки для слабаков, нет никакого бога. Все пропадет, и религиозные концепции, и научные открытия, и шедевры искусства, все уйдет в вечную тишину. И этот бездушный зверь, тоже когда-то испарится. И земля сгорит, и солнце потухнет, и звезды исчезнут, все поглотит темное ничто. А это значит, что я уйду чуточку пораньше, подчиняясь всеобщей участи, всемирному закону».

Максим взглянул на небо. Звезды уже обрисовали созвездия. Была безлунная ночь. Макс вдруг вспомнил, что полтора месяца назад, в такую точно прекрасную ночь, после дискотеки, где Ромка помогал вести конкурсы, они с ним просто так - от ничего делать поехали в Сочи. Он вспомнил, как они там гуляли по парку, смотрели фигуры динозавров, стреляли в тире, ели мороженое, смеялись, шутили. Макс пил свой любимый португальский Мускат. Как потом они сели на колесо обозрения, Максим положил голову на плечо юноши и стал рассказывать про звезды. Сердце Макса вновь защемило, он заплакал.

Спустя некоторое время его тронули. Он обернулся, рядом стоял Ромка. Юноша присел на корточки, положил руку на плечи своего друга и тихо сказал:

- Ты что плачешь? Не плачь, не надо.
- А где твоя девочка? - спросил Максим сквозь слезы.
- Да ну ее, ты же знаешь, что мне кроме тебя никто не нужен, я только тебя люблю, я только с тобой хочу быть.

Максим счастливо улыбнулся и начал гладить белокурые волосы юноши, затем произнес:

- Давай завтра улетим далеко-далеко, купим маленький домик и будем там жить, только ты и я, и больше никого?
- Давай купим, только не плачь, теперь я всегда буду с тобой.

Макс прикоснулся своими горячими губами к нежному личику юноши, Ромка обнял Максима.

9

- Ма-а-акс, Ма-а-акс, ты что, спишь?! - мать потрепала Максима и со вздохом взяла из коляски пустую бутылку.

Максим поднял голову, оглянулся, потом медленно проговорил:

- Мама, а где папа?
- Вон он, идет, - мать кивнула к сторону пляжа.

Подошел отец. Мать показала ему пустую бутылку. Он тоже глубоко вздохнул, снял коляску с тормозов и повез ее к корпусу, мать пошла за ними.

В номере Максиму помогли умыться, раздеться, мать укрыла его одеялом.

- Мам, – произнес он, когда мать была на пороге комнаты.
- Да?
- Я машину твою отдал Ромке, ты не будешь ругаться?
- Конечно, нет, сына, спи спокойно, спокойной ночи.

Свет погас. Мать ушла. Максим закрыл глаза.

Автор выражает благодарность Stylist за корректуру текста.