Параллели и перпендикуляры

ГЛАВА 1

Через открытое окно второго этажа старинной постройки в центральной части города, где размещалась медиакорпорация «Проф-Рум», вливались шум машин городского проспекта и шуршание старых развесистых клёнов под окнами. Мужчина за крайним слева столом что-то писал и время от времени поглядывал на часы. Раздалось бренчание телефона, оповещающее о приходе СМС. Привычным движением поправив очки, он достал из кармана мобильник.

«Милый, будешь ехать – купи хлеб!»

- Ну да, а то я не знаю, что к двум пакетам еды нужно ещё и хлеб купить, - еле слышно проговорив, он снова спрятал телефон в карман пиджака.

- Фёдор Михайлович, мы где будем тренинг проводить? – в кабинет заглянул молодой парень и завис в дверях.

- Это я должен знать? – удивился мужчина. – Ты менеджер, вот и найди свободное помещение, а потом придешь ко мне и скажешь. Вопросы есть?

- Никак нет! – отрапортовал молодой человек и скрылся, хлопнув за собой дверью.

Опять звякнул мобильный, и Фёдор, перестав писать, кинув ручку и чертыхнувшись, полез в пиджак за телефоном.

«Любовь моя! Скучаю!!!» и смайлик. Мужчина снял очки в тёмной роговой оправе, небрежно кинул их на стол и ослабил петлю галстука на шее.

- Золотко, - улыбнувшись, он откинулся на спинку стула. – И я скучаю...

Пробираясь сквозь крону резных листьев клёна, в окно светило поблескивающее близким отпуском солнце. Оно очень настойчиво пригревало, и Фёдор блаженно потянулся всем телом, запрокинув руки за голову, отчего пластиковое крепление офисного кресла жалобно крякнуло. Он хотел в отпуск. Нет, не так – ему катастрофически необходим отпуск! Они давно уже не отдыхали вместе, постоянно какие-то дела, то срочная потребность поехать именно в эти драгоценные недели в деревню, чтобы поправить забор бабке, то отъезд любимой родительницы в санаторий и жизненная необходимость оставить с кем-то её барбоса: «Он же так привык к заботе, Феденька! Не откажи мамочке!». Хотя, на взгляд самого Фёдора, этого собакена запросто можно было и на улицу отправить, откуда, собственно, он и был в свое время взят. Неделька-другая без шампуней, расчёсываний, отварной телятины и вычурных бантиков-заколочек пошли бы псу на пользу. И, в конце концов, банальное несовпадение графиков не позволяло им опять съездить к южному тёплому морю, к мягкому, шелковистому песку, к волнам прибоя и страсти, романтическим вечерам на пляже, лавине нежности и обилию жаркого шепота, к остро пряным ночам в бунгало и…

- Фёдор Михайлович, мы в переговорной, в западном крыле! – оповестила появившаяся опять в дверном проёме голова белобрысого менеджера, являвшегося не только клерком среднего пошиба, но и одновременно помощником руководства по вопросам кадровой подготовки. 

Мужчина от неожиданности чуть не свалился с кресла на колёсиках, резко дернувшись и неудачно опершись на расшатанный поручень. Вовремя ухватившись за край стола, он всё же удержал равновесие, принял опять вертикальное положение и с невозмутимым лицом посмотрел на менеджера.

- Через пять минут буду, - кивнул он молодому помощнику, - ты пока беги и смотри, чтобы группа не рассосалась по этажам!

- Засосём обратно! – заверил парень и скрылся.

- Засосёшь, - хмыкнул Фёдор и снова посмотрел на мобильный телефон в своей руке. – Эх, я бы…

Он растянул губы в улыбке и принялся старательно щелкать клавишами набора, собираясь ответить на последнее сообщение. От усердия и увлеченности он даже высунул кончик языка.

«Золотко, обожаю тебя! Тоже соскучился! Хочу с тобой на море. Опять!» - и пара смайликов. Отправив СМС, улыбнулся экрану и послал ему воздушный поцелуй, чмокнув губами. Затем, выбрав в телефоне номер, нажал вызов. После длительного ожидания и надоевших гудков ему наконец-то отвечают.

- Это я, привет. Вот сейчас небольшой перерыв, через минуту иду на бизнес-тренинг. Да, получил… - Фёдор на ходу собрался, сгребая одной рукой методички, поправляя галстук на шее, доставая из тумбочки стола папку с лекциями и пряча в карман флешку с графиками и схемами. – Да, я понял – хлеб… И крахмал? А это тебе зачем? – в паузе он закатил глаза к потолку с лампой дневного света. – Понял, понял, куплю. Только хочу тебе напомнить, что я в детстве перепил киселя, так что сейчас ты можешь варить только на себя, - подхватив свободной рукой стопку раздаточного материала, Фёдор направился к дверям, где столкнулся с двумя сотрудницами, входящими в кабинет. Улыбнувшись их хихиканью и все же разминувшись, он наконец-то вышел в коридор. – Хорошо, я посмотрю часы работы химчистки на углу. Всё, дорогая, у меня работа, после пяти буду. Целую, - и отключил телефон.

Фёдор Михайлович был отменным специалистом в своей области, что не мешало ему быть и вполне нормальным и уважаемым мужиком в коллективе. Последние восемь лет он вполне успешно работал в этой самой медиакорпорации штатным психологом, в обязанности которого входило проведение тренингов с многочисленным штатом рекламных агентов, консультации руководства по поводу подбора персонала, помощь сотрудникам в производственных конфликтах, внедрение различных социальных проектов и прочая чепуха, которой в таких огромных корпорациях всегда предостаточно. До этого, имея на руках диплом психолога и психотерапевта, он с десяток лет искал себя в разных сферах, даже частной практикой одно время занимался, пока не познакомился со своей Дикой Страстью. После не вполне профессионального поведения с клиентом на третьем по счету психологическом сеансе он понял, что больше не хочет никого расслабленного видеть на своей кушетке в кабинете. Тем более, что после этого началась их тайная, но такая чертовски сказочная реальность. Самое обидное, что ни с кем нельзя было поделиться, ведь никто не понял бы, и его назвали бы психом. И были бы правы! Но Фёдор все же наплевал на все каноны приличия и, заручившись поддержкой философских понятий, принципов психологии и собственной влюбленностью, наслаждался своим Золотком, которое грело душу. Причем уже много лет. 

***

На другом конце города, в живописном Первомайском районе – сосредоточении молодежной субкультуры, включая учебные заведения и объекты неформального вечернего отдыха, в одном из высших учебных заведений заканчивалась «пара» по истории Древней Руси.

- Ну, пожалуй, хватит на сегодня, - бодро подвел итог лектор, сгребая широким жестом свои немногочисленные записи с кафедры и кивком отпуская аудиторию. Шумовой фон ожидаемо возрастает: вжиканье молний, шорох пакетов, скрип отодвигаемых стульев.

- Васильева! Эй, староста, зачётки где?

- Петров, тебя в деканате ждут, у тебя «хвост» с прошлого семестра!

- Народ, кто в буфет? Взаймы дадите до понедельника?

- Да ты что?! Он же стаааааарыыыый!!! 

- Дура! Чего орёшь-то на всю Ивановскую?

- Чё там у нас дальше-то, куда рулить? В сто семнадцатую?

В дверях кого-то зажали, возня, хохот, наконец «пробку» вышибает напором желающих покинуть аудиторию. 

- Виталий Львович, а вы обещали «автомат» за стопроцентное посещение! – у преподавательского стола остановилась миловидная девушка. Мелированные волосы беспорядочными пружинками, широко распахнутые светлые глаза в умелом макияже, взгляд котёнка – ми-ми-ми! 

Историк едва заметно улыбнулся:
- Обещал – значит, поставлю. На следующем занятии посмотрим вашу стопроцентную посещаемость.

- Спасибо, Виталий Львович!

- И чего вы так экзаменов боитесь? Самим не досадно: целый год вникать – и не поговорить в итоге?

- Так на семинарах наговорились!

- Чего-то я не наблюдал после семинаров приступов тотальной немоты. Скорее, наоборот.

- ВитальВович, а можно я вместо экзамена доклад сделаю?

- Доклад? Рубли к рублям, доллары к долларам? Лучше долив сделай, - посмеиваясь, ответил преподаватель. - Нет, Ванюша, в свете антикоррупционной компании – никаких докладов, всё строго по протоколу. Встречаемся ровно в девять, при секундантах из деканата. Отвечать с десяти шагов.

- Ну, блииииин… - разочарованно протянул Ванюша, лоб под два метра, и отвалил в сторону выхода.

Толчея продолжается ещё минут пять, наконец аудитория пустеет. Доцент Тихомиров откинулся на спинку стула, вытянул ноги, снял свои неизменные очки в тонкой оправе и с некоторым остервенением стал тереть уставшие глаза. Третья пара подряд уже сказывалась небольшим утомлением, предстоящий обеденный перерыв грел душу. Но в буфет Виталий Львович не торопился: всё так же полулёжа на стуле, он перевел рассеянный взгляд за высокое окно, в зелёный туман свежей листвы старых лип в институтском сквере. Для него без очков это именно туман – всё расплывается пятнами, словно на картинах импрессионистов, но сейчас чётких линий и не хочется. Последнее время чёткие линии слишком нелицеприятны. Очень странно чувствовать себя молодым парнем, практически вровень со своими студентами, а в зеркале видеть сорокалетнего мужчину. Моложавого, но не молодого. А для этих оболтусов и вообще – «стаааааааарого»! Усмехнувшись, Тихомиров всё-таки вернул очки себе на нос, предварительно потерев красные пятнышки намятышей по бокам переносицы. Он и сам, будучи в возрасте своих студентов, наивно полагал, что после сорока «не живут». Оказывается – очень даже. С мечтами, надеждами, всплесками сумасшедших желаний, с чувством, что «жизнь только начинается». 

Достав мобильный из кармана пиджака, надетого поверх футболки, Тихомиров некоторое время задумчиво глядел на экран, мечтательно улыбаясь, после чего начал набирать текст смс-сообщения. Не чтобы отправить – чтобы выплеснуть. Чтобы подарить себе мимолётный самообман, будто, и правда, дотянулся, прикоснулся…

Дверь в аудиторию приоткрылась, издав характерный скрип. Тихомиров вздрогнул, перевел взгляд на вход и спрятал мобильный обратно в карман, улыбка слетела, словно дрёма с заснувшего в общественном месте человека, оставляя после себя лёгкое замешательство. 

- Виталий Львович? Не помешала? – к столу подошла его коллега, Анна Викторовна, энергичная и целеустремлённая. Женщина, умеющая себя подать, пробить себе дорогу и устлать её пальмовыми ветвями, как характеризовал её про себя Тихомиров. 

На самом деле он побаивался её напористости, но признаваться в этом даже себе неприятно. Анна, в свою очередь, слегка иронично нет-нет да и назовёт Тихомирова за глаза «Святым Витом», а в глаза подкалывает «излишней интеллигентностью» - за то, что безотказен, не конфликтен и склонен уступать. Потому и «вечный доцент», хотя, бесспорно, специалист высокого уровня. Периодически она пытается его «взять под крыло» и «направить», но Тихомиров неизменно «сливается» - ему претит такое навязчивое покровительство. Тогда Анна Викторовна негодующе пожимает плечиками, закатывая глаза, очередной раз ехидно констатирует «святость» и начинает новый заход издали. Эти манёвры длятся уже лет пятнадцать, практически с самого начала их совместной работы. В результате по институту периодически бродят слухи о романе между завкафедрой Беловой и доцентом Тихомировым. 

Мужчина поднялся из-за стола и начал собирать свои вещи:

- Нет, Анна Викторовна, я уже ухожу. Располагайтесь…

- Не торопитесь, - с улыбкой в большей степени милой, чем вежливой, произнесла та. 

Тихомиров на минуту тормознул:

- Извините, у меня… довольно туго со временем. Вы хотели о чём-то поговорить?

- Ничего важного. Просто спросить, как ваши дела.

Весна. Конец года. Близкий отпуск. Прилив любви ко всему миру и особенно к холостой части мужского контингента. Виталий Львович улыбнулся не столько женщине, сколько себе:

- Благодарю! Мои дела в полном порядке. Как и ваши, судя по тому, какая вы сегодня цветущая!

- Вы сегодня на редкость любезны, Виталий Львович! – прозвучало с кокетливым смешком. Наклонив голову в стилизованном поклоне на прощание, преподаватель истории отбыла за дверь.

***

На улице Липской, в западном крыле второго этажа корпорации «Проф-Рум», Фёдор Михайлович со знанием дела проводил бизнес-тренинг уставшим и немного рассеянным рекламным агентам. Они успели с утра побегать по своим клиентам, раздать им новые бизнес-предложения, узнать о намерении выделить хоть мизер на рекламку, удостовериться в проплате уже заключенных договоров или хотя бы напомнить о себе и облизаться на возможность будущих контрактов. Именно поэтому психолог решил сегодня не очень загружать своих подопечных коллективной работой над личностью, а лишь напомнить старые прописные истины работы с клиентами в зависимости от их психотипов и поставленных задач.

- …И, в конце концов, мы ни при каких обстоятельствах не имеем права употреблять констатацию негатива, - мужчина положил зелёный маркер на подставку исчерканного стрелками и кружками флипчарта и вернулся к своему стулу. - Такие высказывания, как «Вы меня плохо слушали» или «Вы не разбираетесь в теме», тут же заводят нашего собеседника, вызывая у него огромное желание дать вам в пятак, - в переговорной комнате тут же раздался расслабленный смех, и Фёдор одобрительно улыбнулся. – Другими словами – возникает желание обороняться или броситься в ответную атаку. В словесную, я имею в виду! – он постарался предупредить следующую волну веселья, но группа рекламистов снова начала шуметь. – Всё-всё, будем серьёзнее и продолжаем. Нужно помнить, что стоит нашего собеседника задеть, и он тут же моментально перестаёт нас слышать. Поэтому никогда не следует говорить: «Вы меня не поняли». Лучше сказать: «Я плохо выразил свою мысль».

Мгновенно последовали примеры из личного опыта от рекламных агентов, и Фёдор Михайлович благодарно, а главное, молча слушал и кивал головой. Он любил такие моменты, когда тренинг «на мази» и слушатели становятся активными участниками. Можно внутренне расслабиться и позволить сотрудникам болтать самим, обсуждая и делясь информацией. Это тоже являлось частью программы по сближению в коллективе, ведь не одними корпоративами люди налаживают контакт, можно просто их погрузить в обстоятельства, которые будут сродни бытовым, и позволить свободно себя вести. Не всегда на рабочем месте можно позволить себе панибратство, да и начальство не очень это любит. Поэтому многие и сбегают либо в курилку с очередной сигаретой, либо на кухню за очередной чашкой кофе, чтобы побыть в неформальной обстановке с коллегами. А тут, на тренингах, психолог сам заставлял их расслабляться и вести себя естественно, запрещая официоз и приветствуя фамильярность.

- …а этот жирдяй мне и говорит: подпишу договор на рекламную компанию, только давайте с вами встретимся вечерком в кафе, - звонкий голосок симпатичной девушки-агента вернул Фёдора к шумному галдёжу в кабинете. – А я ему такая, Сидор Аполлинарьевич, простите, но бланки договоров – ценный документ, и нам не разрешают выносить его за пределы фирмы, поэтому либо мы сейчас его подпишем, либо я вас приглашу в офис.

- А нужно было сказать, что ты с мужем придешь на подписание, - захохотал высокий брюнет и шумно глотнул минералку из горлышка пластиковой бутылки.

- Или с грудным ребёнком! - подхватила женщина с бархатным обручем на голове и крупными бусами на коротенькой шее. – Вот я бы посмотрела на него!

- Нет, нужно было сказать этому наглецу, что в следующий раз подписывать договор приедет сам генеральный! – подал идею седовласый мужчина с армейской выправкой.

- Тогда уж лучше пусть Рыков едет к таким клиентам! – парировала девушка с мальчиковой стрижкой и в неформальном прикиде, похожем на солдатскую униформу. Все дружно разразились хохотом при упоминании невыносимого кадровика. – Вот это был бы номер! Твой пузанчик и компанию свою на него бы переписал, а не только подпись поставил под договором на рекламу.

Все наперебой стали давать советы «пострадавшей» девице и весело галдеть. Фёдор с улыбкой смотрел на эту компанию разношерстных людей возрастом от девятнадцати и до предпенсионного. Они были похожи на школьников в пионерском лагере после отбоя. Длинный овальный стол, за которым они все устроились, завален дамскими сумками, мужскими портфелями, целлофановыми пакетами и разными гаджетами. Там же лежат тонкие кофточки некоторых женщин, один зонтик, несколько бутылочек с водой и пара пачек сока. Кто-то даже водрузил на стол пакет с печеньем, и кто поближе – тянутся за десертом. Сам же психолог мыслями был уже далеко. Он вспомнил, как пару лет назад и они со своей Тайной Любовью, прячась от всех, уехали на выходные за город. И там, как комсомольцы на Амуре, провели три дня и две ночи на лесном озере: спали в палатке, купались в холодной июньской воде, лазили по поваленным деревьям, даже подобие шалаша из сухих веток и озёрной осоки попробовали построить, но когда поздно вечером пошел густой дождь, спрятались в машине. Зато потом, когда в прозрачном воздухе остался шлейф недавнего дождя, на листьях и траве - капли прозрачных кристалликов, а над головами - шёлковая глубина ночного неба и бесчисленная россыпь ярчайших звёзд, они были самыми счастливыми людьми на свете. Даже говорить ничего не хотелось, лишь лежать на карематах поверх влажного травяного ковра и держаться мизинцами…

- …правильно, Фёдор Михайлович? – мужской голос вырвал психолога из воспоминаний, и он тут же попробовал сфокусироваться на спрашивающем.

- Ну… да, конечно, - немного дёргано ответил мужчина и попытался включиться в работу. – А кто как думает? – обратился он к группе, и несколько человек начали тут же высказывать свое мнение. 

«Чёрт, так я когда-нибудь вообще выпаду из реальности и не смогу адекватно вернуться», - одернул сам себя Фёдор и решил взять себя в руки. Последующие полчаса он активно дискутировал с рекламистами, показывал им интересное видео тренинга американских коллег, заготовленные графики и схемы, а напоследок - музыкальный клип хитовой танцевальной мелодии какого-то ди-джея, который обрадовал всех без исключения, а уж когда на плазме появились пальмы и смуглые девушки в бикини, мужская часть коллектива одобрительно заулюлюкала. Заряд бодрости дан, и Фёдор с чувством исполненного долга закончил тренинг, желая всем продуктивного дня и нежадных клиентов.

ГЛАВА 2

Шагая по бесконечным коридорам родного института, Тихомиров привычно погрузился в свои мысли. Забавно, что некоторые всерьёз считают его женоненавистником. И даже сочувствуют, утверждая, что в этом виновата его бывшая жена. Да, развод был тяжёлым… но как же невероятно давно это было! 

Про развод знал весь институт, хотя Виталий Львович близкими друзьями на кафедре так и не обзавёлся, да и вообще – откровенничать и жаловаться не умел. И пить не умел и не любил, что тоже не способствовало сближению с коллективом. Но когда человек оказывается на грани нервного срыва – это заметно и без объявлений. Тем более, если у этого человека и в обычном-то состоянии все эмоции на лице написаны, что называется. И всё-таки, несмотря на свою эмоциональную загнанность, ни одного срыва он не допустил - ни на коллег, ни на студентов. За что и удостоился звания «интеллигента», а не «размазни». Тихомиров умел прятаться в панцирь отстранённости, что его спасало. К тому же бороться при необходимости он тоже очень даже умел – просто его понятие этой «необходимости» частенько не совпадало с общепринятым. Он мог отстоять студента, свою принципиальную позицию, вообще – то, что ему было действительно дорого. Но он слишком ценил свой внутренний душевный комфорт, чтобы сражаться за лишний рубль, например. Потому и работы писал годами – в большей степени ради собственного удовольствия, чем для продвижения по карьерной лестнице.

Как истинный интроверт, свою внутреннюю жизнь Виталий Львович ценил куда выше статуса, мнения коллег, финансового благополучия и прочих «сиюминутностей». И то, что делало, питало его внутренний мир, Тихомиров возносил на пьедестал уверенно и бескомпромиссно. Хотя история и была одной из его богинь, Тихомиров не стремился загнать всех в один хоровод с собой. Даже если его лекциями пренебрегали, никогда не досадовал – сам он удовольствие получал в любом случае, к тому же всегда находились студенты, которые заражались его искренней увлечённостью своим предметом. А те, кого «не зацепило» - ну что ж, бывает. Ведь и музыку не все способны любить, и поэзию не все чувствуют. За эту позицию студенты Тихомирова если и не любили, то уважали однозначно, поэтому из задумчивости его периодически выдёргивали раздающиеся от встречных молодых людей приветствия. Виталий Львович кивал в ответ, улыбался слегка заговорщицки – студентов он чувствовал более «своими», чем преподавательский состав; но стоило отойти на пару шагов, и он снова уходил под тонкий лёд своих мыслей. 

Институтский буфет уже почти опустел, студенты разбежались по аудиториям перед началом очередной пары, а Тихомиров неспешно тянул дрянной растворимый кофе, по привычке глядя в сторону окна. Из полуподвального помещения были видны зелень газона и часть выложенной тротуарной плиткой пешеходной дорожки. Лежащие на них световые пятна от лучей невидимого солнца дарили ощущение летней жары и томного ничегонеделания. Как это похоже на прошлое лето: жалящий зной с самого утра загоняет свежесть в тень парков, день неспешно начинается с терпкого аромата свежесваренного кофе, в который вплетается жасминовый запах зелёного чая и свежей выпечки, и день этот огромен, бесконечен... Мужчина поймал себя на мечтательной улыбке, поставил остывший стакан на столик и хмыкнул про себя, вспомнив, как осенью коллеги, узнав, что он так никуда и не съездил, сочувственно качали головами: «Так и загнать себя недолго!» 

- Можно же хоть в Турцию! Хоть на недельку!

Неделька? Да что там неделька в сравнении с ... да хоть с этими тремя месяцами безмятежного, невероятного счастья? Когда внутри тебя солнце не менее яркое, томительно горячее и вместе с тем чутко нежное, чем снаружи в небе? Это, дорогие мои, ни в одной турфирме не продаётся. Тихомиров вежливо выслушивал сочувственные причитания, кивая и думая: молодцы, что смогли выбраться из своей рутины, из осточертевшего быта и утомительных свар хоть на месяц, хоть на несколько дней! 

Вообще Тихомиров гораздо чаще вёл мысленные диалоги с людьми, чем высказывался вслух. Потому как большинство окружающих всё равно предпочитали слушать себя. Поэтому же он избегал и откровенничать – не любил бессмысленных действий. 

- Ты невыносим, ты всё время молчишь! – укоряла его Ниночка, теперь уже бывшая жена, а Тихомиров в ответ пожимал плечами и закуривал десятую сигарету за день. Законная по недоразумению, как он уже понимал, супруга трагически сжимала голову руками: - Мне нужен психиатр. 

- Зачем? 

- Рассказать ему, с каким сумасшедшим я живу!

Тихомиров вздохнул – Ниночка с её заявлениями была не самым приятным воспоминанием; да и пора было заканчивать свой послеобеденный отдых. Так что он поднялся и принялся дисциплинированно сгружать на поднос грязную посуду – впереди маячили ещё две пары, после чего надо было успеть зайти в магазин и приготовить ужин.

***

Фёдор Михайлович, стоя в коридоре и упираясь обеими руками в подоконник, смотрел в окно на улицу, где неспешным шагом или резвыми перебежками перемещались люди. Он поднял руку и посмотрел на часы – время обеда уже прошло, но перекусить все же нужно. Можно было и тут, в кафе, ещё что-то съестное найти после обеденного нашествия массы сотрудников, совместителей, вольных посетителей, клиентов и местной детворы из соседней школы, но нужно было заехать ещё в одно место, где Фёдор утром взял для размышлений красочные буклеты. Только он развернулся, направляясь к лестнице, чтобы выйти куда-то в город, как его тут же окликнул довольно зычный баритон.

- Фёдор! Вот ты-то мне и нужен, - даже не поворачивая головы, можно было с точностью до сантиметра сказать – это Рыков! Неугомонный и жутко правильный кадровик. – Есть дело! 

- А съедобного ничего нет? Я бы съел, - пошутил психолог и сделал попытку интеллигентно «срулить». – Прости, я голодный, так что сейчас не могу тебе уделить время.

Сам Фёдор прекрасно знает, что от Рыкова невозможно отвязаться в первые критические двадцать пять минут. Вот по истечении этого срока шанс был, но небольшой. Кадровик страдал явно выраженным «комплексом Наполеона», при совсем невысоком росте и заурядной внешности мужчина обладал низким голосом и высокими амбициями. Он всегда и во всем старался показать свою значимость и, надо признаться, довольно сносно преуспевал в этом деле.

- Так давай вместе пообедаем! – обрадовался тот и хлопнул психолога по плечу, но в этот момент у него раздалась телефонная трель, и он отвлекся на разговор. – Рыков слушает!

- Вот и чудно, - еле слышно сказал Фёдор и незаметно стал пробираться вдоль стенки, пока его навязчивый визави разговаривал с невидимым собеседником.

Сделав два десятка шагов, мужчина повернул за угол и стал спускаться по лестнице, ведущей в холл на первом этаже. По дороге успел поздороваться с несколькими сотрудниками, получить комплимент от руководства за хорошо проведенный комплекс мероприятий для улучшения социального климата в коллективе, дойти до охранника на входе и даже дать маленькую консультацию по вопросу, как лучше пригласить очередную девушку к себе домой на «посмотреть детские фотографии». Уже на выходе из дверей здания у него начал играть до боли знакомый рингтон, и он, притормозив и переведя дух, нажал на кнопку.

- Да, - спокойным и вполне уравновешенным голосом ответил Фёдор, - конечно, не занят ничем важным… Конечно, могу говорить, ты же знаешь, я всегда для тебя свободен, - губы немного скривились в ухмылке, но беззлобно. – Ты же и так всегда в курсе, когда у меня тренинги… да, на сегодня закончились… да, немного устал… нет, не ел, сейчас как раз отправляюсь.

Фёдор Михайлович старался не пользоваться мобильным во время коллективных или индивидуальных занятий, ведь это было показателем плохого тона, констатацией непрофессионализма и выражением неуважения к персоне собеседника, поэтому он всегда в такие моменты ставил свой телефон в беззвучный режим, оставляя лишь вибросигнал для оповещения, что он кому-то нужен. Если обстоятельства позволяли, он мог в любой момент подсмотреть, от кого был входящий или СМС. На некоторые не хотелось отвечать даже при смертной скуке или после года, проведённого на необитаемом острове, а были звонки и сообщения, которых он ждал всегда, даже если он только что положил трубку после получасового разговора. Это не надоедало и всегда вызывало прилив блаженной эйфории…

- Конечно, слушаю! – встрепенулся психолог и опять влился в разговор после минутной слабости мечтаний. – Нет, сегодня не звонил. Я помню, что он муж моей троюродной сестры и что он хотел со мной посоветоваться. Но пойми, я не могу все на свете успевать, тем более, когда это нужно кому-то, а не мне… Да, я знаю, что вы общались, и она тебе все рассказала… Да, ты уже говорила, - Фёдор устало прикрыл глаза и облокотился о колонну, поддерживающую арку над входом. – Дорогая, у женщин это происходит естественнее, им присуща болтливость… Хорошо-хорошо, уговорила, сегодня же позвоню этому оболтусу.

Мужчина снова улыбнулся и шумно вздохнул. Большинство женщин, и правда, имели невероятную способность проговаривать сто пятнадцать слов в минуту, причем меняя темы через каждые две минуты и одновременно обижаясь, что им и слова не дают сказать. Он давным-давно это понял и даже научился с этим жить. Но порою мужчине хочется, чтобы и его кто-то послушал. Это Фёдор Михайлович изучил на личном опыте и не раз провозглашался «супер мужиком» или «настоящим другом» именно благодаря профессиональному умению выслушивать даже мужчин. Однажды это сыграло с ним «злую шутку» и даже поставило под сомнение его собственную профпригодность... Это воспоминание опять вызвало широкую улыбку, и психолог как бы сам себе покивал головой. В это время его снова вернули к телефонному разговору, дали ещё одно задание и отключились. Но блаженство тишины продлилось недолго, зычный баритон Рыкова опять побаловал барабанные перепонки психолога своим радостным: «А вот и ты! Хорошо, что догнал!»

***

Занятия подходили к концу, и Виталий Львович предвкушал неспешное возвращение домой по уже почти летним улицам, прикидывая, что надо купить на ужин. С тех пор как Ниночка исчезла из его жизни, он освоил тонкое искусство готовки и временами пытался создать нечто изысканное. А временами обходился полуфабрикатами и «быстрой едой». Но сегодня хотелось праздника: то ли погода способствовала, то ли пельмени с бутербродами надоели. Последние недели загруженность на работе не способствовала полёту творческой мысли в сфере кулинарии, а сегодня вот внезапно пробило под вечер. 

«Пожалуй, плов! Или духовое мясо?»

Виталий Львович задумчиво побарабанил пальцами по столу, пока вечерники пыхтели над тестом, зарабатывая свой «зачёт».

«К мясу неплохо бы вина. Решено, сегодня будет классика, говядина с красным вином. И овощи!»

Тихомиров довольно улыбнулся и закинул ногу на ногу. Полюбовался на свои недавно купленные ярко-синие джинсы и решил, что ещё и побреется! Гулять так гулять. Этот чудесный вечер заслуживает того, чтобы его провели шикарно.

«Странно, почему при Ниночке не возникало таких порывов?» - рассеянно подумал мужчина и мысленно пожал плечами. Почему-то не возникало… 

Тихомиров был увлекающимся человеком. В том смысле, что любимое дело могло захватить его настолько, что временами он не замечал, как пролетал день. В состоянии увлечённости он мог забыть о еде и сне и приходил в себя только с закатом, а то и с рассветом. Ниночка, бывшая жена, ненавидела эту его особенность: 

- Господи, Тихомиров, тебе на всё плевать! Ты меня не замечаешь неделями! До тебя не достучаться. Виталик, когда мы последний ходили в кино?! Гуляли? Да просто телевизор вместе смотрели?! У меня муж есть или нет, я понять не могу?!

Тихомиров признавал справедливость обвинений и, скрепя сердце, шёл гулять с Ниночкой. Но мысли витали далеко, вместо удовольствия от совместного времяпрепровождения выходила какая-то нелепая маета. Желания не совпадали, направления катастрофически расходились, и виноват в этом был, разумеется, Тихомиров, рассеянный чудак «не от мира сего».

Телефон на столе завибрировал и пополз к краю. Отключив зуммер таймера, Тихомиров по привычке поднял очки на лоб, потёр переносицу большим и средним пальцами, после чего вернул очки на их законное место и объявил: 

- Время истекло, господа студенты. Прошу ваши работы ко мне на стол.

Время, коварное время. Кажется, оно стоит на месте, ведь ничего не меняется, но однажды ты открываешь глаза и обнаруживаешь, что десять лет куда-то утекли. Ты всё тот же – свободный, очарованный, счастливый, только тебе уже сорок. И на мгновение становится жутко, хочется крикнуть – не так быстро! Почему так мало?!

- Почему так мало? – Виталий Львович поднимает взгляд с работы на сдавшего её студента. Тот с мрачным видом пожимает плечами и продолжает стоять у стола, вопросительно глядя на преподавателя. Тихомиров усмехается, качает головой и укоризненно констатирует:

-Ребята, вы обнаглели! Я понимаю, что работать и учиться это тяжело, но вы сами это выбрали. Я весь год шёл вам навстречу, но за просто так ставить вам зачёты – это слишком… 

- Пересдача? – мрачно спрашивает вечерник.

- Разумеется, Евсеев, - слегка притормозил перед фамилией, подглядев на обратной стороне листка. Отложив работу, Виталий Львович откинулся на мягкую спинку стула: - Я так понимаю, что на лекции вы не ходили. По крайней мере, я вас не помню. Для таких случаев существуют конспекты, но, видимо, их у вас тоже нет? – дождавшись утвердительного кивка, Тихомиров продолжил: - Я дам вам свои, на выходные. Они очень сжатые, так что запомнить можно. В понедельник мы с вами по ним побеседуем. 

Воспрянувший духом парень басит что-то благодарное, засовывает компьютерную распечатку в свой пакет и, окрылённый, улетает из аудитории. Тихомиров иронично хмыкнул и стал неспешно собираться – на сегодня всё, домой! Смешные они, эти мальчики и девочки… Придумывают себе из преподавателей каких-то монстров, сказочных драконов, с которыми надо сражаться за оценки и зачёты. Хотя… некоторые преподы им в этом усиленно подыгрывают. И даже как-то забывают в азарте, что и учителя, и ученики сражаются на одной стороне, а не против друг друга. Впрочем, люди вообще часто забывают, что они – на одной стороне. 

Тихомиров любил историю за то, что она позволяла почувствовать корни, своё место в пространстве и времени; меняла неизбежную близорукость обывательского взгляда одного из миллионов со своей коротенькой, зачастую нелепой судьбой на грандиозную панораму судеб народов и, в конечном счёте, всего человечества, позволяя ощущать единство с этим самым человечеством. Знание истории разрушало отделяющую от мира стену из личностных проблем – или, по крайней мере, поднимало над ней. Это он и пытался донести до своих студентов, временами досадуя, что те циклятся на оценках, словно на высшем благе.

- Я женат на истории, - отшучивался Тихомиров от вопросов по поводу его затянувшегося холостого положения, но доля истины в этой шутке была значительная. К сожалению, Ниночку история не увлекала совершенно. Как и литература, и философия, и музыка…

- Мне это неинтересно! – кидала она ему словно обвинение.

- Хорошо, извини. Давай поговорим о том, что тебе интересно.

Ниночка успокаивалась и начинала сыпать мелочёвку про подруг, родственников, соседей, строить планы по приобретению дачки за городом для летнего отдыха – и Тихомиров чувствовал, что ему начинает выворачивать челюсти от зевоты.

- Ты опять меня не слушаешь! 

- Слушаю. Ты говорила про Галочку…

- Валечку! 

- Ну да, извини, оговорился. Так она всё-таки устроилась на работу в эту парикмахерскую?

- Тихомиров!!! Ещё месяц назад! Ты мизантроп какой-то! Тебя люди живые вообще не интересуют, только твои покойники драгоценные!

- Мы копали, копали и нашли прелестный череп! – смеялся Виталик. Первые года три Ниночка смеялась в ответ. Потом перестала. Её раздражение опасно плескалось и то и дело грозило выйти из берегов, а он всё чаще сбегал в свою башню из слоновой кости.

Последний год Тихомиров уже не шутил, просто молчал. Как молчат на поминках. Он напрочь забыл, с чего началась в тот вечер ссора, но дальнейшие события врезались в память. Ниночка, его нежная Ниночка запустила в стену чашкой с отчаянным воплем полной безнадёги. И тогда он отчётливо понял – надо расходиться. Нельзя так мучить друг друга.

- Нинуль, послушай… успокойся и послушай! – взяв жену за руки, он помолчал минуту, давая ей остыть, и мягко сказал: - Прости меня. Я не оправдал твоих ожиданий. И никогда не смогу оправдать. Мы оба ошиблись… в выборе. Давай исправим это. Давай разойдёмся.

То, что за этим последовало, было ужасно. Виталий молча перенёс обрушившийся на него поток рыданий, крика, негодования и обвинений, чувствуя, что ещё немного – и он не выдержит, физически. Хотелось бежать, но бежать было некуда. В конце концов, буря всё-таки иссякла, сменившись дождиком слёз и жалобными причитаниями:

- Ты не можешь со мной так поступить! Неужели это для тебя так просто?! Виталик, давай хотя бы попытаемся! Если мы сами не можем договориться – ну давай обратимся к семейному психологу! Нельзя же так, ведь пять лет…

Измотанный до ваты в голове, Виталий согласно кивнул, подумав, что, может, и правда, через психолога будет легче. Через несколько дней Тихомировы записались на приём, жена – в надежде сохранить брак, муж – с твёрдым намерением развестись. Виталий всё ещё любил Ниночку и жалел, поэтому не мог просто собрать вещи и сбежать. Ради того, чтобы смягчить расставание, он готов был перетерпеть даже довольно унизительную, по его понятиям, процедуру выкладывания их общего грязного белья перед третьим лицом.

Как же давно это было, подумал Виталий Львович, запирая аудиторию на ключ. Десять, целых десть лет назад! Вот только пролетели они невероятно быстро…

ГЛАВА 3

От здания корпорации вниз по улице Липской Фёдор проехал довольно быстро, поскольку сидящий рядом на переднем сидении Рыков начинал его утомлять быстрее, чем программа по National Geographic о насекомых. Свернув за угол и проехав ещё два квартала, он остановился на узкой улочке у старой закусочной «Стейк-Хауз».

- Слушай, Гена, утомил. Если ты хочешь о чем-то поговорить, то давай сначала я все же поем, а потом - хоть завещание на тебя напишу.

- Всё-всё, Федя! Я – могила! – стал божиться Рыков и по-детски показал, как он на молнию закрывает рот и вешает замочек. Когда он повернул воображаемый ключик и выбросил его себе за спину, Фёдор устало вздохнул и вышел из машины.

Обед, и правда, прошел в теплой и почти спокойной обстановке, Рыков мужественно промолчал, пока они выбирали столик и ждали официанта, но когда пришло время заказа, он виновато пожал плечам и открыл рот… Больше он не смог его закрыть.

Фёдор Михайлович любил это заведение не только потому, что здесь готовили отличную телятину, а ещё и за то, что когда-то именно здесь он в первый раз прятался со своей Порочной Страстью. Они не знали, куда можно пойти, чтобы никто их не застукал вместе. Это заведение на тихой улочке и вдалеке от его дома казалось самым уютным местом для таких тайных свиданий. Нет, можно было проводить время и в четырёх стенах, натянув на головы одеяло и боясь издавать компрометирующие звуки. Но все же Феде очень хотелось хоть иногда выходить «в свет». И именно вдвоём. Столы здесь были, как и раньше, огорожены невысокими деревянными «плетёнками» и обвиты джутовыми канатами на ковбойский манер. Именно здесь, за столиком в самом углу, он в первый раз с блаженной улыбкой принимал с вилки кусочки прожаренного мяса, которые специально для него отрезали от крупного бифштекса, макали в острый красный соус и протягивали, любуясь, как он их снимает губами с вилки и медленно жует, чуть прикрыв глаза…

- …Так вот, я и хотел по поводу этого поговорить, - прорвался сквозь его воспоминания Рыков.

- А что от меня требуется? – Фёдор положил вилку и нож на практически пустую тарелку, на которой остались лишь разводы красного соуса, зелёный горошек и листок салата. – Обрисуй в двух словах.

- Фёдор, скажи мне как друг…

Это заявление Рыкова немного удивило, и мужчина ухмыльнулся, ведь с кадровиком они никогда не дружили, но не посмел развеять его самообман, иначе тот разразится монологом ещё на час.

- Можно работать с родственниками или нет?

Оказалось, что его жена проела ему всю плешь, чтобы он взял на работу её младшую сестру, а Рыков ни за что не хотел этого делать, поскольку понимал, что та будет следить за ним и все докладывать его жене. Психолог смекнул, чего именно боится кадровик и что хочет от него услышать, поэтому последующие три минуты излагал тому шикарную версию с аргументами и примерами из жизни, из которых его жена должна была понять, что нет большего зла в мире, чем работа родственников в одной связке. 

Назад они ехали вполне счастливые, Рыков – от полученного профессионального контраргумента для жены, а Федор – от полного желудка и возможности окунуться в грёзы. И все же он ясно ощущал нехватку присутствия. В одиночку этот бифштекс был не так сочен; хотелось, чтобы его снова покормили с вилочки. Чтобы улыбались и пальчиком снимали с уголка рта капли соуса. Чтобы никуда не нужно было спешить и можно было снова почувствовать себя мальчишкой…

- Да люблю я тебя, люблю! – громкий и почему-то немного злой баритон Рыкова вдруг разнесся на всю машину, и Фёдор от неожиданности дернул руль.

- Что? – возмутился он и кинул взгляд направо, где сидел кадровик, и тут же получил его небрежную отмашку кистью руки: Рыков, отвернувшись к боковому стеклу и прижимаясь к нему лбом, разговаривал с кем-то по мобильнику. – Кошмар, дожил, - усмехнулся водитель сам себе и понял, что настолько погрузился в себя, что не увидел, как Геннадий Рыков начал говорить по телефону с женой и, скорее всего, та его чем-то начала упрекать, а этот несгибаемый и очень принципиальный для всех мужик просто стал оправдываться.

Добавить газа; машина летит ещё шустрее, а Фёдор с улыбкой на губах и с мыслью, что осталось всего часа два работы, делает музыку в салоне чуть громче, чтобы не слышать заискивающего тона Рыкова. Нужно всего ничего: дописать план семинара для работников их колл-центра, подготовить замечания по поводу текста их социальной рекламы, сходить, позвонить, принять, написать и дождаться пяти часов вечера, чтобы закончить день и начать вечер. В планах – поход в супермаркет, два пакета продуктов, хлеб, крахмал… В общем, романтический вечер только начинается!

***

Тихомиров шёл по Садовому проспекту – тенистой улочке, сплошь засаженной деревьями. Ему нравилось, что его официальный рабочий день заканчивался зачастую раньше, чем офисный, либо затягивался до позднего вечера – и он редко попадал в толчею часа пик. К тому же он почти всегда мог выкроить себе пару свободных часов среди суеты и просто позволить себе созерцать Жизнь. Дыхание ветра, ход солнца, бег облаков – это умиротворяло. В такие моменты он словно останавливался от бега по проторенной дорожке и получал шанс сделать шаг в нечто новое и до сих пор неизведанное. Это было его время Свободы, возможность Альтернативы.

Забавно, что тогда для посещения семейного психотерапевта он использовал именно эти свои часы, хотя можно было договориться и с самого утра, и вечером. Впрочем, нет. Закономерно. Ведь для него это посещение как раз и оказалось таким «шагом в сторону». Шагом к свободе.

И сейчас, неспешно двигаясь по направлению к мясной лавке, Виталик купался в этой свободе как дорвавшийся до воды пацан. Притормозил около рекламного щита с броской афишей открывшегося неподалёку 5D кинотеатра. В большей степени это был аттракцион, а не кинотеатр в прямом понимании этого слова. Подводный мир – гласила надпись на красочном постере в сине-голубых тонах и с какими-то зубастыми тварями на изготовку. Тихомиров усмехнулся – а было бы забавно! Краем уха он слышал разговоры среди студентов, что двадцатиминутный фильм обеспечивает «непередаваемые очучения». Надо будет сходить – решил мужчина, делая в памяти отметку. 

Ещё несколько шагов по солнечному асфальту – и Виталий снова остановился, на этот раз около витрины недавно открытого галантерейного магазина. На витрине – кожаные перчатки всевозможных фасонов и расцветок и надпись Sale. Тихомиров довольно долго мялся перед крылечком, зная свою слабость к хорошо выделанной коже и понимая, что если войдёт – точно что-нибудь купит. Перчатки – летом. Но зато со скидкой, возразил он сам себе и, в конце концов, всё-таки вошел внутрь. 

До мясной лавки он добрался минут через сорок. Придирчиво выбрал кусок однороднее без прожилок и, оплатив выбранный, двинулся теперь уже в сторону дома – всего-то дорогу перейти да во двор завернуть. 

У самого подъезда Тихомиров остановился и с досадой хлопнул себя по лбу – вино! Чёрт, как он мог забыть! Проклятая рассеянность… Расстроенно поглядел на циферблат наручных часов и, махнув рукой, зашел в подъезд. Можно будет и попозже сбегать, на крайний случай. Лучше уж без вина, чем без ужина.

***

Стоя перед открытой витриной с молочными продуктами в супермаркете, Фёдор задумчиво смотрел на разноцветные пакеты и баночки с йогуртами, при этом таинственно улыбаясь. В тележке уже громоздились продукты «по списку», из которых каждая умеющая хозяйка смогла бы соорудить небольшой банкет, но сегодня вечером его точно будут кормить полезной кашей с паровыми котлетками, непременно будет спаржа, сельдерей и брокколи, а может, даже витаминный коктейль из овощей. Мужчина аж передёрнул плечами. Если повезёт, будет ещё и его любимая шарлотка с яблоками, но все мог перечеркнуть злополучный кисель, поэтому было решено: нужно брать молоко! Если десерта не будет, то можно и так попить.

Потянувшись за литровой бутылкой, мужчина замер. Молоко – это хорошо, но ведь не хлебом единым… Ведь вечер этим не заканчивается, и можно подумать о более приятном его завершении. Решено! Нужно вино! И Фёдор, кинув на гору продуктов молоко, резко развернул колёсики своей тележки в отдел алкоголя. 

Уже на стоянке, сидя в машине и откинув голову на подголовник, мужчина достал мобильный телефон. Но позвонить не успел, тот сам начинает вибрировать и орать заводной мелодией.

- Алло, - ответил Фёдор и сразу же протяжно простонал в трубку. – Гена! Ты меня ухайдохал уже за сегодня. Сам разбирайся со своей женой! – Рыков был в своём репертуаре: если уж присаживался на уши, то скинуть его было довольно проблематично. – Я не буду к тебе ехать! Ты с ума сошел? Она твоя супруга, и ты просто обязан находить с ней общий язык. 

А тот все продолжал канючить в трубку, что не может найти управы на свою властную жену. Фёдору было смешно, ведь он видел эту хрупкую, как фарфоровая статуэтка, девушку. И как она умудрялась держать Рыкова в ежовых рукавицах? Самому психологу практически никогда не доводилось ощущать такого давления. Ну разве что от мамочки, и то, её опека носила сугубо благожелательный характер, и они никогда не позволяли себе выяснять отношения, обвинять в чём-то, а соответственно, и оправдываться.

- Послушай, Гена, я сейчас сижу в машине у супермаркета. В багажнике – два огромных пакета с продуктами, в салоне – ноль семьдесят пять Кьянти, голубой сыр с плесенью и коробка шоколадного ассорти,– Фёдор машинально потянулся к бардачку за салфетками для полировки виниловой поверхности торпеды, и еле сдержался, чтобы не рассмеяться, достав красно-белую пачку. – А в бардачке у меня – презервативы! Как думаешь, я смогу это всё применить у тебя? Если ты готов – я еду! – в ответ послышалось возмущенное тарахтение Рыкова, и Федя снова откинулся на подголовник затылком. – Тогда – слушай. Сейчас я тремя ёмкими словами вселю в тебя бешеную уверенность, после чего ты как непобедимый воин идешь к супруге и твердо сообщаешь ей свое решение. А я, как законопослушный гражданин, который выполнил свой рабочий долг, еду исполнять супружеский. И ты меня больше не беспокоишь. Исключение – если тебя убьют, тогда можешь звонить и приглашать на поминки. Всё, хорошего вечера! 

Фёдор отключил трубку, поднял руку с зажатой пачкой резиновых изделий и снова улыбнулся. В прошлые выходные они ездили за город и как раз распечатывали эту пачку «особо прочных с усиками и вкусом шоколада». Это было забавно и вызвало какой-то нечеловеческий восторг, как будто они не взрослые люди, занимающиеся сексом уже как минимум лет двадцать, а школьники, нашедшие презики в тумбочке родительской спальни. К концу отдыха они уже надували их как шарики, и это ввергало в какой-то блаженный кайф, когда, лёжа на кровати в совершенно первозданном виде, они подбрасывали их то руками, то ногами, натыкаясь друг на дружку и, в конце концов, снова слившись воедино, но на этот раз – без «шоколадных с усиками».

Воспоминания целый день не давали спокойно работать: туманили мысли, воровали внимание, расслабляли тело. Но именно в такие минуты Фёдор Михайлович замирал в этом реальном мире и внутри него просыпался счастливый Федюня, озорной Федька или любимый Федюша... 

Шумно вздохнув, томно прижав руку к паху и глянув на переднее сидение с бутылкой красного вина, сыром и конфетами, Фёдор завел мотор и тронулся с места, чтобы наконец отвезти те самые два пакета продуктов, лежащие в багажнике его машины, из которых сегодня вечером приготовят диетическую и очень полезную еду. А ещё – сварят-таки кисель. Ещё раз улыбнувшись и покачав головой, он вырулил со стоянки и поехал по направлению к дому.

***

Пока нарезанное небольшими ломтями мясо мариновалось со специями в двухлитровой кастрюльке на разделочном столе, Тихомиров успел прибраться, принять душ и теперь неспешно скоблил подбородок, глядя в слегка запотевшее зеркало. Сполоснул бритву, проверил гладкость щеки, проведя по ней тыльной стороной пальцев левой руки, и взялся выскабливать подбородок, задрав голову. 

Перед самым уходом его опять заловила на кафедре Белова и попыталась навязать ему археологическую экспедицию, но Тихомиров отбрыкался, сославшись на то, что его специализация – история нового и новейшего времени. И что ему надо заканчивать диссертацию. Честно говоря, диссертация была уже готова, но Виталий отложил защиту до сентября в надежде, что у него в этом году с отпуском всё-таки получится. 

Море грезилось давно и страстно. Бирюзовое, остро пахнущее свежестью и солью, с раскалённым белым песком и мерным плеском, с пальмами, с тонущим в сгущающемся мареве закатным шаром солнца и с шёлковыми рассветами, с расслабленно-беспечными днями под джаз вперемешку с регги и бешеными ночами с внезапно наваливающейся ослепляющей тьмой. Ах, чёрт, как же всего этого хотелось! Тихомиров сдавленно выдохнул и разжал пальцы левой руки, стиснувшие край раковины. Без моря тоже ничего себе, но раз хочется – почему нет?

Выбравшись из душной ванной, Виталий пошел на кухню ставить мясо в духовку. Натягивать одежду на влажную кожу ему не хотелось, поэтому из одежды на нём красовались серые боксёры и тканевый фартук с вышивкой под этнос. Закончив возиться с духовкой, мужчина избавился от униформы домохозяек по пути в комнату, где с наслаждением растянулся на кровати с ноутбуком, решив перепроверить свой доклад, с которым ему предстояло выступать на ежегодной вузовской конференции, которую традиционно проводили в последнюю неделю мая. Но работа не шла, сосредоточиться не удавалось. Лето наступало по всем фронтам, и, в конце концов, Тихомиров капитулировал: включил музыку, вытянулся на кровати, закинув левую руку за голову, а правой рассеянно листая вебстраницы на стоящем рядом ноутбуке, и стал просто ждать вечера. 

***

Нажать на кнопку вызова лифта было немного проблематично, и Фёдор попытался переложить оба пакета в одну руку. Ничего не получилось, поскольку они были набиты под завязку, а уже растянутые ручки могли и не выдержать. Повернувшись боком, мужчина нажал локтем кнопку и услышал гул спускающейся кабины. Через полминуты он уже был у двери квартиры на площадке седьмого этажа. На кнопку звонка он нажимал уже лбом.

- Ой, дорогой, ну что же ты так много накупил, - женщина в ярко-красном шелковом халате с вышивкой, отдалённо похожем на японское кимоно, всплеснула руками и просияла улыбкой.

- Так тут только необходимое, то, что ты и просила, - Фёдор протиснулся в квартиру и поставил пакеты на пол. – Привет.

- Здравствуй, милый, - женщина приобняла его и подставила щёчку, в которую Федя её и поцеловал. - Ты голодный, наверное, давай проходи, мой руки, у меня есть изумительная уха!

- О, рыбий супчик? Это хорошо, - обрадованно потер руки мужчина и направился в ванную комнату. - Как твоё давление?

Женщина уже шумела кастрюльками и тарелками на кухне, но услышала вопрос. Ответив, что давление как у космонавта и ей можно было бы ещё и с молодыми посоревноваться, она включила кухонный комбайн.

- Так, соковыжималка, хоть бы не буряк с сельдереем, - пробормотал с улыбкой Фёдор и взял кусок мыла, чтобы умыться после жаркого дня.

- Феденька, я тебе цитрусовый сок сделала, выпьешь перед едой, для пищеварения полезно!

- Ого! – удивился мужчина и поднял мокрое лицо. Потянувшись за своим полотенцем, он не сдержался, чтобы недоуменно не прокомментировать: - Прям день сюрпризов, может, и десерт будет не из обезжиренного творога? 

Закончив в ванной и зайдя в комнату, он снял свой пиджак, расстегнул рубашку, стянул через голову галстук, и все это кинул на кровать, а из шкафа достал свою старую майку с надписью, которая, несмотря на почтенный возраст, идеально выглажена. Зайдя на кухню, где на белоснежной скатерти словно в ресторане дымится тарелка с ухой, присыпанная поверху мелко нарезанной зеленью, в высоком стакане играет ярко-оранжевый сок, на блюдце порушены ломтики ржаного хлеба, а в прозрачной тортовнице на ножке возлежит присыпанная сахарной пудрой шарлотка, Федя расплылся в восхищенной улыбке.

- Какая же ты у меня…

- Какая? – со смехом переспросила женщина и щёлкнула кнопкой чайника. – Не стесняйся, можешь говорить: я замечательная, обворожительная, самая заботливая и, что немаловажно, самая красивая женщина в этом мире!

- О да, ты восхитительна, - засмеялся Федя и уселся за стол. – Как же мне с тобой повезло.

- Незаслуженно, конечно…

- Так, а это ещё почему? – сделав первый глоток ухи, мужчина на секунду поднял голову, но тут же прикрыл глаза и пробормотал: - Как же вкусно… Но ты не отвлекайся, почему это я незаслуженный такой у тебя?

Женщина села напротив и подперла ладошкой голову. Она с огромной любовью смотрела на то, с каким аппетитом кушал мужчина. Ей всегда было приятно угодить ему, хотя в последнее время она очень уж увлеклась здоровым питанием. А во всём виновата соседская девица, которая неосторожно заметила ей в разговоре, что она, мол, уже не первой свежести, и что Элизабет Тейлор в её возрасте выглядела куда лучше.

- Ну так что насчет достойных? – напомнил о себе Фёдор и опустил ложку в пустую тарелку.

- Ты меня совсем не любишь, - закапризничала женщина, но было видно, что она вовсе не сердится и готова заулыбаться. – Вечно где-то пропадаешь, заезжаешь всего пару раз в неделю, не хочешь поехать вместе в отпуск, как раньше.

Фёдор громко засмеялся и откинулся на стуле. Он, чуть склонив голову на бок, стал рассматривать небольшие морщинки в уголках любимых глаз, еле заметно подкрашенные помадой губы, идеальную стрижку, аккуратный маникюр на ухоженных пальчиках и поймал себя на мысли, что вовсе не замечает под этим всем возраста женщины. Протянув руки через стол и взяв её пальцы в свои ладони, он практически шепотом сказал: 

- Мама, ты у меня самая прекрасная женщина, я тебя очень люблю, и ты это знаешь. 

- Конечно, знаю, Феденька, - женщина немного сжала губы, и стало заметно, что глаза стали чуточку влажными. – И понимаю, что у тебя своя личная жизнь, что ты счастлив, и поверь, для меня это самое главное оправдание. 

- Мамочка, ты всегда будешь самой главной женщиной в моей жизни, - еле слышно проговорил Фёдор.

- Сынок, не сердись, что я иногда надоедаю тебе звонками, но мне хочется быть уверенной, что у тебя всё хорошо. 

- У меня просто не может быть плохо, - улыбнулся сын.

- Всё верно, когда тебя так любят – не может ничего плохого произойти, - женщина шумно вздохнула, резко поднялась со стула и тут же поменяла тон с трогательно заботливого на властно грозный: - Так, нечего рассиживаться! Тебя дома ждут! Нельзя заставлять любимых ждать!

- Но ты тоже любимая, - шутливо уворачиваясь от материнских рук, которые попытались его поднять со стула, Фёдор заливисто рассмеялся. – Ну, мам!

В кухню вбежал дворовой пес – любимчик женщины - с поднятой яркой резинкой чёлкой над глазами и с блестящим ошейником, и тоже закрутился вокруг хозяйки и её сына, иногда весело тявкая.

- Там – любимее! Брысь домой! – шутливо взялась прогонять сына женщина. 

- Так дай хоть кусочек пирога откусить!

- И кисель будешь? – обрадовалась женщина.

- Не-не! Я лучше домой, - подскочил Фёдор и со смехом замахал руками. – Моя порция – барбосу!

- Какой же ты у меня ещё мальчишка, - вздохнула мама.

- А ты у меня всё ещё молоденькая девчонка, - он обнял женщину и поцеловал её в висок. – Спасибо за вкусный ужин, мамуля. Мне, и правда, уже пора.

- Беги, милый, и передавай привет своему сокровищу.

- Обязательно передам. Спасибо тебе.

- За что, сынок?

- А просто так! Что ты у меня такая есть.

Уже сидя в машине и направляясь в сторону дома, Фёдор с улыбкой вспомнил сегодняшний день. Он был вроде бы обычным, но всё равно каким-то мечтательным. Мужчина часто проваливался в приятные моменты своей жизни, путешествовал во времени, и постоянно казалось, что он это делает не один, что кто-то с ним постоянно за руку идет. Казалось бы, мысли - просто чувственные образы, всего лишь продукт работы нашего разума, но как же порою эти образы реальны, будто, и правда, перемещаешься в какой-то параллельный мир. И, самое странное, явно ощущаешь пересечение с чужими фантазиями…

Но Фёдор чётко знал, что это вовсе не чужие, а очень родные прикосновения к его личным воспоминаниям. Нет, скорее, к их личным воспоминаниям. И чтобы это проверить, нужно было всего лишь побыстрее добраться туда, где его ждут, где ценят и любят. Нужно просто резче нажать на педаль газа и скорее домчаться до дома, подхватить вино, сыр и шоколад, взлететь, не дожидаясь лифта, на пятый этаж, нетерпеливо нажимать на кнопку звонка, пока не щелкнет замок, и когда откроют двери, облегчённо выдохнуть и сказать: «Я дома, любовь моя…».

Именно так он и сделал, правда, с единственным отличием: неспешно сгреб романтический набор в охапку. Бутылку итальянского сухого засунул в бумажный пакет к длинной французской булке и чёрному винограду, портфель взял подмышку, прозрачный пластиковый судок с сыром – в руку и овальную коробку ассорти – под другую подмышку. Кое-как изловчившись, он хлопнул дверцей, толкнув её бедром, пикнул сигнализацией и пошел к подъезду, стараясь не делать резких движений, чтобы не выронить что-то из рук. На пятый этаж он всё же решил взбежать, не дожидаясь лифта, но уже на третьем замедлил подъём. До пятого он добрался уверенным полновесным шагом, а возле самой квартиры оперся о косяк и аккуратно протянул руку, чтобы нажать звонок. Он улыбался, пока палец вдавливал белую кнопку… А ведь когда-то, лет десять назад, Фёдор Михайлович каждый день играючи преодолевал такие смешные высоты, поднимаясь с десяток раз за день на четвертый этаж здания медицинского центра, где он практиковал семейную психологию. Клиентов было не так много, но те, кто попадал к нему на прием, оставались очень довольны, и уже «сарафанным радио» разносили слух о чудо-докторе. Это Фёдору льстило, он очень ценил именно такую – человечную, как он говорил, рекламу. Да, то были времена…

ГЛАВА 4

…Ниночка Тихомирова в тот момент находилась в очень затруднительной семейной ситуации: отсутствие взаимопонимания с мужем изматывало её. Когда из «третьих рук», от подруги, она узнала о чудесном психологе, то незамедлительно записалась на приём, и уже через пару дней вместе с супругом явилась на консультацию. Звали психолога Фёдор Михайлович, но Ниночку это мало интересовало, она ждала чуда; а вот глава семьи подсознательно настроился на нечто массивное и тяжеловесное. И промахнулся: Фёдор Михайлович оказался немногим старше самого Тихомирова, роста был среднего, как и сам Виталик, и телосложение имел, скорее, изящное.

Принял доктор супругов очень учтиво: заботливо и внимательно, даже чересчур - будто точно знал, что в голове у женщины и на душе мужчины. Виталию даже показалось, что тот сходу поставил им диагноз - сумасшедшие. Но к концу приема мнение о психологе у него изменилось: тот уже не выглядел сухим специалистом в строгом кабинете с двумя по-домашнему мягкими креслами и лаконичной кушеткой у стены. Фёдор Михайлович казался давним приятелем, с понимающими глазами, чуть склоненной к плечу головой и подпирающей подбородок кистью руки с зажатой между пальцами ручкой. Он с интересом слушал и его, и жену, причем Виталию казалось, что даже в момент общения с его супругой доктор не утрачивал с ним самим зрительного контакта. Когда последовало предложение провести несколько индивидуальных сеансов с мужем и женой по отдельности, Тихомиров задумался лишь на минуту. Затормозить его заставил довольно нелепый страх, что у него в голове будут копаться. Однако, глянув на милейшего Фёдора Михайловича и подумав, что наедине можно будет говорить, как есть, а не выбирать обтекаемые фразы, чтобы не провоцировать Ниночку, Виталий Львович согласно кивнул головой, решив, что это именно то, что надо.

Второго сеанса Виталий ждал, как панацеи от своего семейного кошмара. И шёл на него решительно, как к зубному, с намерением выдернуть разболевшийся зуб. А влетев в кабинет, вдруг почувствовал, что неожиданно успокаивается. Сама возможность высказаться и этот волевой человек с мягкими, дружелюбными манерами дарили ему неведомое ранее спокойствие, рационального основания которому Тихомиров найти не мог. Оно просто было. От психолога исходила уверенность, что всё будет в порядке, просто не может быть иначе – и Тихомиров почему-то верил. А потому расслабленно вытянулся в кресле и выложил то, что его мучило чуть ли не с самого начала брака не заранее заготовленными чёткими формулировками, а так, как само излилось - с лирическими отступлениями, философскими экзерсисами, даже позволил себе пару любимых исторических анекдотов припомнить - благо, слушатель из Фёдора Михайловича был потрясающий, настолько, что клиент забыл, что он клиент и находится на приёме. 

Поначалу, когда проходила первая встреча с этой семьей, сам Фёдор Михайлович воспринимал их как очередных обычных среднестатистических клиентов, и разговор происходил довольно стандартно. Он даже успел сделать умозрительный вывод, что перед ним классический союз - апокалиптически настроенная женщина и медитативно спокойный мужчина. Но к концу их первого сеанса, когда супружеская пара дала волю эмоциям в допустимо приличных пределах, Фёдор вдруг понял, что первое впечатление о мужчине как о подкаблучнике обманчиво! Он намного глубже эмоционально и выше духовно, он просто сглаживает свою энергию, не давая повода супруге ещё больше «вампирить» его. Это было приятное открытие, и психолог стал постоянно держать в поле зрения именно своего клиента, даже в те долгие минуты, когда звучали пространные монологи жены. Тихомиров стал интересен ему. Наверно, как… как… Да просто интересен. 

Именно поэтому на втором сеансе он старался помочь тому раскрыться, дать почувствовать свободу изъяснения и уверенность, что здесь его никто не осудит. К концу сеанса Виталик, как тот попросил себя называть, уже не стеснялся и рассказывал, казалось, просто, что в голову приходило. И это радовало Фёдора безгранично! Он очень трепетно относился к своим профессиональным обязанностям, но тут, как ни странно, была примесь ещё чего-то. Психолог чувствовал, что проникает в клиента быстрее, чем следовало. Причем порою забывая делать пометки в своем блокноте и задавать наводящие вопросы. Он просто кивал головой, склонял её на бок, часто улыбался, растерянно вертел шариковой ручкой в пальцах и слушал, слушал, слушал… 

Третьего сеанса он уже откровенно побаивался, но все же назначил его через день, встретившись накануне со второй половинкой Тихомирова. Для более рабочего настроя Фёдор Михайлович решил, что предложит клиенту кушетку, потому как сидеть напротив него в кресле и смотреть в глаза было не очень комфортно. Пусть это и смешно звучит, но психолог искал для себя менее уязвимое положение. Большинство людей предпочитали удобную кушетку и сидящего где-то за головой вне поля зрения психолога - складывалось впечатление, что разговариваешь с самим собой.

Виталик предложение принял без восторга, но послушно растянулся на кушетке; попытался найти комфортную позу, поёрзав, закинул согнутую в локте правую руку вверх и прикрыл тыльной стороной кисти глаза. Немного помолчав, вдруг издал смешок:

- Простите. Не могу избавиться от чувства, что сейчас мне вскроют череп. Знаете, мне важна реакция собеседника на мои слова… Хотя я понимаю, что разговор с психотерапевтом – это не дружеская беседа, - Тихомиров замолчал и неожиданно глубоко вздохнул, поймав себя на странной, нелогичной горечи. Прошлый разговор произвёл на него именно такое впечатление - дружеской тёплой беседы, словно ему впервые за бог знает сколько лет удалось вдруг распахнуть окна своего дома-крепости навстречу свежему ветру. И расставаться с этой иллюзией оказалось на редкость тяжело. 

Психолог же сдавленно и практически беззвучно выдохнул и возрадовался тому, что сел всё же вне поля зрения, как и подобает профессиональному аналитику. Он улыбался как мальчишка, и это было бы нелогичным ввиду последних слов клиента. Поэтому Фёдор Михайлович довольно сдержанно, но мягко успокоил Тихомирова, сказав, что он - вегетарианец и не ест мозг своих пациентов, на что тот расслабленно хохотнул и закинул вверх и вторую руку, устроив её согнутой над головой. Виталий получил-таки нужную долю поддержки, по крайней мере, это было четко видно по его позе. Фёдор довольно хорошо знал язык тела и с лёгкостью мог определить степень напряженности или дискомфорта клиента.

Тихомиров медленно оттаивал. Когда же психолог вкрадчиво добавил, что приложит все усилия, чтобы на ближайший час стать самым лучшим для Виталика другом, тот долго молчал, продолжая лежать неподвижно. Минуты через две психолог тихонько откашлялся.

- Знаете, Виталик, эта беседа действительно имеет для меня сакральный смысл, - сделав паузу, он уточнил: - Я же ваш личный психолог. Поэтому не волнуйтесь, можете быть откровенны, и мою реакцию вы, естественно, увидите. Я понимаю, что для вас это важно.

- Будете мне родной матерью, пока не закончится этот кошмар с разводом? – уточнил Тихомиров и ухмыльнулся, дёрнув вниз левым углом рта. Как ни странно, но в настоящий момент его совершенно не волновала предстоящая битва за свою личную свободу. В душе клубилось туманом нечто новое, захватывающее территорию вкрадчиво, но быстро; и в неопределённости этого нового Виталик ощущал и угрозу, и притягательность. И связано это новое было явно с отличным специалистом, мастером своего дела Фёдором Михайловичем. Интуитивно Виталик чувствовал, что нагружать этим своим туманом Фёдора – рисковое занятие. Для обоих. Поэтому и молчал, пытаясь нащупать рациональную линию поведения, которая, как назло, ни в какую не нащупывалась. Зато, в конце концов, вылетела эта дурацкая шутка, подозрительно смахивающая на завуалированный упрёк бог знает в чём. Тихомирову тут же стало дико неловко, и он порадовался, что заранее прикрыл себе лицо.

- Если для вашего душевного комфорта и полной гармонии будет необходимо моё присутствие, то я, конечно же, вас поддержу, - витиевато ответил психолог и закрыл свой рабочий блокнот. В данный момент ему не нужны были никакие заметки, фазы и степени состояния пациента, он, казалось, читал того, как книгу, даже сейчас, рассматривая спокойно лежащего Виталия с закинутыми вверх руками и открывшего своё солнечное сплетение, Фёдор представлял, какие смятения распирают молодого мужчину. Он снова немного склонился к Тихомирову и, проговорив несколько обычных, но очень точных и нужных в данную секунду слов, открыл его для вербального контакта. 

Виталик шумно выдохнул, пошевелил пальцами руки, кистью которой он прикрывал свои глаза, и расслабил наконец-то ноги, перестав их скрещивать и спокойно раскинув их на кушетке. Последующие минут двадцать психолог лишь слушал и смотрел. Не было надобности в поддакивании или в банальных переспрашиваниях. Речь пациента текла как горная речка, то тихо и немного вкрадчиво, то бурно и отчаянно. Было видно, что ему просто необходимо выговориться: о себе, о браке, об отношениях с женой и отношении к жене, об окружающих и о внутренних метаниях, о глобальной несправедливости и о банальном желании быть выслушанным и, возможно, понятым. 

Последние слова он проговорил с такой мольбой и отчаянием в голосе, что Фёдор Михайлович позволил себе совершить непростительную оплошность – он дотронулся до пациента. Да, просто так. Не думая, зачем и что после этого будет. Он даже на секунду не задумался о том, как будет объяснять свои действия. Просто протянул руку, опустил ладонь на плечо Виталика и несмело сжал пальцы. В голове не было никаких мыслей, только дробь пульсации в висках.

Тихомиров испытал нечто вроде ядерного взрыва в голове – слепящий свет, в котором потонуло всё. И только через вечность в секунду осознал собственное одеревеневшее от внезапно сковавшего напряжения тело. Правая рука, так и лежавшая на лице, соскользнула на длинные, крепкие пальцы, сжавшие плечо таким непосредственным и в этой непосредственности необходимым, даже желанным жестом. Виталик накрыл их на мгновение ладонью – и тут вдруг словно увидел себя со стороны. «Что я делаю?!» - ладонь тут же отдёрнулась от пальцев доктора, и Тихомиров распахнул глаза с немым вопросом «что это было?».

- Простите, Виталий Львович, - хрипловато извинился психолог. - Я не должен был…

- Нет-нет, это вы меня, Фёдор Михайлович…

- Ну что вы, - начал глупый пиетет Фёдор, но что ещё сказать, он впервые не знал.

- Я просто расслабился…

- Да, эффект неожиданности, - сиплым голосом констатировал доктор.

- Это как бы…

- Ну да, вы правы…

- Просто я…

- Просто мне… 

- А? - вдруг вопросительно среагировал Виталий и поднял глаза, чуть запрокинув голову назад. Над ним перевернутым лицом нависал Фёдор Михайлович. Почему-то стало смешно, и Тихомиров улыбнулся. Психолог отзеркалил улыбку и тоже растянул губы. Тут же обстановка разрядилась, оба вслух хохотнули.

- Ну вот, теперь вы не скажете, что я плохой специалист, и не потребуете вернуть плату за сеансы, - Фёдор пожал плечами и его брови вспорхнули вверх. - Как вы себя чувствуете, Виталий Львович?

- Спасибо, - продолжая смотреть психологу в глаза, отвечал Тихомиров. - Намного лучше, чем в начале.

Фёдор Михайлович кивнул и встал с кресла. Он сделал несколько шагов и остановился у края кушетки. Виталий внимательно следил взглядом за его перемещением, и когда тот тихо и очень медленно присел на край возле его ног, неожиданно шумно сглотнул. 

«Не может быть!» - недоверчиво ахнула добропорядочность в голове Тихомирова.

Маленький Тихомиров-прагматик невозмутимо пожал плечами: «Почему же не может?» 

Добропорядочный ехидно констатировал: «Дожили! Виталь, ты, кажись, влюбился! В МУЖИКА!!! Ты – педик?» 

Большой Тихомиров нахмурился, испытав желание наподдать собственной на редкость пошлой добропорядочности.

«Может, это совсем не то, что кажется? Просто… случайная реакция организма? На фоне эмоциональных перегрузок? Само пройдёт?» - загундосило сомнение.

«Заткнитесь все!» - мысленно приказал Виталик, внезапно разозлившись. Потому что чётко понял, что не хочет, чтобы проходило. И в то же время накатил страх, оттого что с ним, Тихомировым, происходит что-то непонятное. Тело пробило нервной дрожью. Виталик сел и зябко обхватил себя за плечи. Стало тревожно, словно свежий ветер звякнул стеклом в створках распахнутых окон, грозя перерасти в ураган и смести сам дом. 

«Господи, а он? А он-то что?!» - Тихомиров вскинул глаза и пытливо глянул в лицо Фёдору Михайловичу.

А тот был само спокойствие, словно буддийский монах. Глаза внимательно и очень по-доброму смотрели на Виталия, губы чуточку приоткрыты, руки спокойно лежат на коленях, грудь еле заметно поднимается от спокойного дыхания и только голова немного склонена на бок. Создавалось впечатление, что он прислушивается к безумным мыслям своего пациента и делает это безо всякого труда. Когда же в голове у Тихомирова пронесся последний вопрос «А он-то что?!», у психолога дрогнули уголки рта, и он опустил глаза. В следующий момент Виталий почувствовал, как на его колено снова опустилась теплая ладонь. Нет, просто обжигающая. Даже через ткань джинсов. Опустилась очень несмело и почти невесомо. Но сам молодой человек боялся опустить взгляд, чтобы удостовериться в этом или развеять фантазию. Его ноги, всё еще бесполезными столбиками лежащие на кушетке, занемели, потом начали покалывать и под конец просто исчезли.

- А знаете что, Виталий Львович, - психолог резко встал с кушетки и отошел к окну. Стоя вполоборота и глядя на улицу, он вдруг констатировал: - Вы очень хорошо потрудились за эти дни, и, думаю, вам больше не нужна моя помощь. Сегодняшний наш сеанс - последний.

Виталий наконец-то выдохнул, спустил занемевшие ноги с кушетки, опёрся на колени локтями и потёр ладонями подозрительно горячее лицо. Голова гудела, и он не сразу понял смысл услышанной фразы. А когда дошло, то у него растерянно вырвалось:

- Значит, больше не увидимся?

- А разве у вас есть ко мне… - психолог сделал паузу и повернулся спиной к окну. Сделав несколько шагов, Фёдор Михайлович подошел к своему стулу, что стоял напротив кресел и сел. Он закинул ногу на ногу, а руки спокойно положил на поручни, но сделал это так грациозно, будто пианист перед исполнением увертюры. - Мне казалось, что у вас нет ко мне… вопросов. Или я вам нужен?

Психолог снова склонил голову немного набок и приподнял одну бровь. Он как будто знал не только ответ, но и весь калейдоскоп размышлений, которые хаотично метались в голове Виталия.

Последний вопрос формально давал повод проявить инициативу и продолжить общение в другом формате, но… просить о дружбе Тихомиров не умел. Да и стоит ли, если участие и заинтересованность Фёдора не простираются дальше профессиональных рамок? Ведь если бы простирались дальше – просить бы не пришлось… 

Тихомирову показалось, что он опять слышит тревожное звяканье оконных стёкол под напором шального ветра. Изнутри тоскливо выстудило. Как жаль, подумалось ему, но чего именно жаль – он так и не сформулировал. Вопросы? Какие тут могут быть вопросы? Надо идти домой, по пути зайти в ЗАГС - подать заявление. А потом в квартире, когда-то бывшей ему домом, собирать вещи. Потом перевезти их в комнату в институтской общаге, о которой он договорился ещё вчера, и начинать всё заново. Теперь уже в полном одиночестве. В конце концов, одиночество – не так уж и плохо, легко будет успокоиться и как-то переварить свои противоречивые эмоции: болезненное чувство, словно оступился на полном ходу, шок от собственной горячей заинтересованности мужчиной и пустоту от утраты пригрезившихся близких отношений. 

Психолог очень внимательно следил за выражением лица Тихомирова, за его вмиг образовавшимися вертикальными складками на лбу, опущенными уголками рта, плотно сжатыми губами и блуждающим взглядом. Сам он продолжал чинно сидеть на стуле и наблюдать за своим клиентом. Но если бы тот все же поднял взгляд и посмотрел на своего психолога, то мог бы заметить побелевшие костяшки напряженных пальцев, сжимающих поручни, и немного суетливое дыхание.

- Благодарю вас, - тихо выдохнул мужчина, поднимаясь с кушетки. - Вы мне действительно очень помогли.

На всё ещё не до конца послушных ногах Виталий подошёл к психологу, протянул руку для прощания и в знак благодарности пристально заглянул мужчине в глаза. Хотелось запомнить… как это бывает. 

Фёдор хоть и снизу вверх, но цепко держался глазами за взгляд стоящего напротив Тихомирова, а потом опустил глаза на протянутую ладонь молодого человека. Тот подошёл довольно близко, и если бы психолог захотел подняться со своего стула, то они бы непременно столкнулись. Долю секунды Фёдор размышлял, и у него в голове мгновенно нарисовались схемы, варианты развития событий, возможные риски и даже план «Б», именуемый капитуляционным. Всё просчитанное ему понравилось, и он сам себе поставил твёрдую четвёрку. Если он окажется прав, тогда добавит ещё один заслуженный бал. Поэтому, обезоруживающе лучезарно улыбнувшись, он вложил свою руку в ладонь Виталика и тут же рывком поднялся на ноги. Когда его лицо оказалось на расстоянии сантиметров двадцати от внезапно вспотевшего виска Тихомирова, а их немного покачивающееся рукопожатие терлось о ткань одежды друг друга, психолог очень любезно ответил:

- Было приятно с вами познакомиться и очень рад, если смог действительно помочь.

Виталик цепко вбирал взглядом внезапно оказавшееся так близко лицо и, казалось, пропустил мимо ушей последнюю фразу. По крайней мере, он ничего не ответил, только внезапно крепко сжал ладонь Фёдора, губы дрогнули в открытой и в то же время слегка болезненной улыбке, а через секунду он отступил назад, выпустив ладонь и поворачиваясь к дверям. 

Ему дали сделать этих восемь безумно трудных шагов до двери кабинета и даже положить руку на потертый завиток латунной ручки, вот только нажать на неё он не успел.

- Ах да… - раздался голос Фёдора, и Виталий замер. - Забыл вам сказать... 

Замерев от неожиданности, Тихомиров медленно снял ладонь с дверной ручки, не спеша развернулся лицом к кабинету и посмотрел на своего недавнего психолога. Теперь уже – не своего.

- Может, это не столь важно, - начал Фёдор Михайлович и скрестил руки на груди. Потом он опустил голову и пожал плечами, как бы извиняясь: - Просто хотел вам сказать, что теперь мы с вами не психоаналитик и пациент. 

Виталий не сводил глаз с мужчины, еле заметно переминающегося с ноги на ногу, изредка касающегося своей шеи, будто потирая её, и ничего не понимал. Вернее - понимал, что они уже не… Да это и дураку понятно, ведь сеансов больше не будет, а значит… Додумать он не успел, поскольку услышал то, что не сразу воспринялось реальностью. 

- Виталик, раз профессиональная субординация меня теперь не сдерживает, то… не могли бы вы со мной сегодня поужинать? - после паузы, которая длилась вечность, он добавил: - Нет, я не настаиваю именно сегодня… Ну и не обязательно ужин… И вообще, я не настаиваю… Если нет - я пойму, - он расставил руки в стороны и снова пожал плечами, после чего безвольно опустил их вниз и еле слышно закончил: - Извините, если что.

К концу речи Тихомиров почувствовал себя воздушным шариком и обнаружил на собственном лице неприлично широкую улыбку, согнать которую всё равно не удалось, получилось только закусить губы. Впрочем, от бесполезных попыток взять свою мимику под контроль Виталик достаточно быстро отказался. Были дела и поважнее. 

- А я, пожалуй, настаиваю, - поймав взгляд своего визави, молодой мужчина кивнул, продолжая сиять благодарной улыбкой. - Правда, сегодня не получится, слишком много дел – развод, переезд… - он махнул рукой, словно отгоняя от лица надоедливых комаров. - Но завтра я хотел бы пригласить вас к себе на новоселье. Придёте? 

И солнце вновь светило вовсю! И ветер через распахнутые настежь окна шевелил отросшие за зиму волосы и холодил щёки…

ГЛАВА 5

Длинный звонок в дверь застал Тихомирова на кухне всё в том же наряде - боксёрах и кухонном фартуке. Мужчина торопливо вышел в коридор и открыл входную дверь.

- Федюша! - констатировал Виталик очевидное, улыбнувшись радостно и слегка удивлённо, словно за десять лет так и не привык, что Фёдор возвращается к нему каждый вечер. Забирая из рук коробки и пакеты, он подался вперёд, чтобы скользнуть своими губами по губам своего любимого, после чего сообщает заговорщицки: - Я убил и зажарил на ужин мамонта, а из его шкуры приготовил для тебя сюрприз. Надеюсь, ты будешь ужинать? Или ты поел у мамы? 

- Ты же знаешь, что даже после званого обеда в Букингемском дворце я бы ни за что не отказался от романтического ужина с тобой, - Федя игриво подмигнул и, прихватив край фартука на голой груди Виталика, потянул того на себя. – Так что там за сюрприз нам оставил мамонт? Надеюсь, не такой же, как мамин барбос у нас на балконе? - поцеловав его в кончик носа, Федя снова заговорщицки подмигнул и добавил: - Кстати, тебе от моей мамочки привет.

- Спасибо, солнце! Ей от меня тоже обязательно передай, хорошо? А насчёт сюрприза, - Виталик хохотнул, на автомате заглянул в пакет и не окончил фразы. Поражённо глядя на Фёдора, он хмыкнул: - Ничего себе… Ты читаешь мои мысли? Я сегодня хотел купить вино, именно красное, но забыл, а ты… догадался. И ты принёс мне сыр!!! - Тихомиров по-мультяшному облизнулся и поволок коробочки на кухню, так как они очень уж мешали - не обнимешь, ни прижмёшь…

Уже с кухни он крикнул:

- Федь, я понимаю, что сейчас не сезон, но там была распродажа, и кожа действительно качественная! И на твоих руках они будут смотреться просто идеально! Это я о сюрпризе, я тебе перчатки купил. Федюнь, а что с отпуском? У тебя получится? Я отбрыкался, июль свободен. Махнём на море? 

Фёдор разулся и прошел в комнату, где сбросил пиджак, из кармана которого свисал языком галстук, и начал было расстёгивать рубаху, но остановился.

- На море? Ну, не зна-а-аю, - как бы нехотя протянул он скучающим голосом, и его глаза тут же сверкнули хитрыми искрами. Наклонившись и достав из внутреннего кармана пиджака конверт, он кинул его себе за пазуху и снова застегнулся на все пуговицы и только тогда заметил синюю с золотистым орнаментом и надписью Sale коробочку на подушке. – Виталь! А это случайно не тот самый подарочек в спальне? Я могу посмотреть? А померить? 

- Ты просто обязан и посмотреть, и померить, и мне показать! - отозвался Виталий, позвякивая извлекаемыми из посудного шкафчика фужерами. - Приходи с ними сюда… или подожди, я сам к тебе приду галстук надеть. Ноблес оближ, Тосканское – только в галстуке!

Фёдор хохотнул, он любил разные словечки от своего Витали и то, как он умело с ними обращался. Ещё он любил слушать его рассказы об исторических событиях, особенно когда они болтали перед телевизором, позабыв о том, что смотрели. С ним было всегда интересно и, в принципе, не столь важно, что именно он говорил, главное, что Федя в эти моменты мог быть с ним рядом, и можно было просто этим наслаждаться.

- Судя по звону, ты придешь не с пустыми руками! - крикнул в ответ Фёдор и раскрыл коробочку: там лежали шикарные демисезонные перчатки невероятно мягкого зелёного цвета. Он тут же натянул одну и погладил свою руку кончиками пальцев. Верхняя сторона имела перфорацию и фигурный вырез как у авто-перчаток, от этого они выглядели нереально классно. Он тут же надел вторую и приложил свои руки к лицу, улыбаясь приятному касанию. – Милый, я уже в коже и жду тебя!

- Боже-боже, Федя в коже! - выдал экспромтом Виталь, появляясь на пороге с двумя бокалами и уже открытой бутылкой. - Ты нереально крут! - мужчина со смехом и голодным блеском в глазах окинул взглядом своего любимого и освободил руки, сгрузив принесённое на ночной столик. От фартука он уже избавился и теперь снова щеголял в одних трусах: - Ну что, мне надевать галстук или раздевать тебя?

- Ну, можем надеть… - Фёдор провел рукой, затянутой в перчатку, по плечу Виталика и одним пальцем спустился по ключице на его грудь. – А можем и раздеть, - указательный палец скользил всё ниже и остановился лишь у пупка, обрисовав загадочный узор вокруг.

Тихомиров облизал приоткрывшиеся от сбитого дыхания губы и поднял руку к верхней пуговице на рубашке Фёдора.

- Провокатор, - пробормотал он себе под нос с улыбкой, - тогда я выбираю: будем как боги, в натуральном виде. Для перчаток пока исключение! - Виталий расстегнул ещё пару пуговиц, подтянул полы рубашки, доставая их из брюк, и тут из-под неё на пол выскользнул конверт. Мужчина удивлённо вскидывает брови: - Это что? Дипломатическая почта?

- Это? Хм, понятия не имею! – наигранно нейтрально ответил Фёдор и продолжил поглаживать кожу живота Виталика – лайковой кожей перчаток. Странные ощущения были в новинку. – Если хочешь, можем вместе посмотреть. Ты загляни в конверт, а я загляну… - пробравшись пальцами под резинку боксёров, он начал медленно её оттягивать. 

Тихомиров чертыхнулся сквозь зубы, откинув рефлекторно голову назад и прикрыв глаза. Он никак не мог привыкнуть и перестать реагировать остро. Кровь всё так же кидалась в лицо, а дыхание сбивалось, словно от удара поддых. Справившись с первой, самой острой волной, он всё же опустил глаза на белый бумажный прямоугольник на полу.

- Подожди, дай хоть поднять, - со смешком он перехватил запястье Фёдора и, сжав его, присел, чтобы подобрать бумаги. Но когда поднялся, руку пришлось отпустить, так как одной открывать загадочный конверт было бы слишком неудобно.

Фёдор воспользовался этим и обнял любимого за поясницу, притянув к себе и прижав того к своему оголившемуся из-за распахнутой рубашки животу. Он с улыбкой наблюдал, как серьёзный и умудрённый Виталий в его присутствии превращался в мальчишку, каким он его помнил ещё со времени знакомства десять лет назад. В следующий миг лицо Витальки вытянулось, а рот удивленно округлился.

- Что это?! – с долей восхищения, недоумения и предвкушения шепотом спросил он и повернул к Феде лицевой стороной две глянцевых открытки. На них были красочное изображение белоснежной террасы, роскошной лапы пальмовой ветки и панорамы ярко-голубой воды, уходящей от кромки песчаного пляжа в синеву неба.

- Если я правильно понимаю… - небрежно начал рассуждать Федя, медленно, палец за пальцем снимая новые перчатки с рук. – И помню ещё все буквы, то тут написано: «Подарите себе кристально чистое море, величественные горы и древние города. Ощутите яркие традиции и искреннее гостеприимство. Добро пожаловать в Грецию на остров Крит!» - с последним словом он театрально отбросил одновременно обеими руками за спину снятые перчатки и снова потянулся с объятиями к любимому.

- Крит! Мы едем?! Федюня!!! - Виталик взялся тискать Фёдора в ответ и в порыве восторга приподнял над полом, но не удержал, и оба повалились на кровать. Тем не менее, эмоции продолжали бить ключом: - Федька, телепат, как ты догадался?! - нависнув над своим любимым, Тихомиров уставился с широкой улыбкой ему в лицо, потом наклонился и поцеловал, куснув нижнюю губу. После чего резво вскочил: - Срочно! Надо обмыть, чтобы всё срослось! - он схватил бутылку и наполняет оба бокала.

- Ну, раз положено, значит будем «сращивать», - согласно кивнул головой Фёдор и, сев на кровати со скрещенными по-турецки ногами, принял из рук Виталика бокал в котором плескался нектар насыщенного темно-гранатового цвета. – А угадывать мне и не нужно было, мы ведь уже два года никуда толком не ездили, а сегодня утром я как-то случайно проезжал по улице, почему-то решил зайти в турагенство, зачем-то взял с собой на работу буклеты, отчего-то полистал яркие страницы, и мне вдруг вспомнилась наша последняя поездка в Хургаду…

Протянув руку, мужчина привлёк к себе любимого и поцеловал в красные от вина губы. Хотя он прекрасно знал, что и без этого благородного напитка губы Витали тёрпкие до сладости и страстные до умопомрачения. 

- Я сегодня очень остро ощутил нехватку именно такого отдыха, чтобы как тогда – с бунгало в тени тропических деревьев, с Пина Коладой в кокосе, с шумом прибоя в предрассветный час…

- С песком на простынях, - хохотнул Виталик.

- А нечего было меня тащить сразу в постель, я ведь тогда даже не успел в душ сходить! – замерев на мгновение, Фёдор забрал бокал у друга и поставил оба на прикроватную тумбочку. Затем на четвереньках и с хитрым животным оскалом начал приближаться к сидящему на краю кровати с согнутыми под себя ногами Виталию. – А я и сейчас не успел ещё в душ сходить… - он приблизился ещё на пару сантиметров и хищно клацнул зубами. – Но ты ведь не оттолкнешь меня? Да, милый?

Тихомиров прикрыл глаза, чувствуя, как кровь разносит по телу хмель и сладость. Протянул руку и, запустив пальцы под расстёгнутый воротник рубашки, прошелся по шее своего любимого мужчины, а затем скользнул на спину.

- Хорошо, что ты у меня не в регби играешь. Я бы тебя и вымазанного в земле оттолкнуть не смог, - негромко, с усмешкой хмыкнул он, касаясь тела Фёдора с нежностью и одновременно жадностью, словно восполняя вынужденный тактильный голод. Затем он наклонился, ткнулся носом в предплечье и сквозь ткань рубашки втянул запах: - Ты вкусно пахнешь, родной… - тихо пробормотал он, затем отстранился и решительно распорядился всё с той же не сходящей с лица широкой улыбкой: - Так что в душ потом сходишь! 

- Твоё слово – закон, и я не смею ослушаться…

Фёдор обхватил любимого и повалился на спину, увлекая того на себя. Когда Виталя оказался сверху и тут же вспыхнул румянцем, мужчина ощутимо сжал его бока, затем поднялся ладонями вверх по обнажённой спине, надавил на лопатки, чтобы привлечь его к поцелую, и короткими ногтями прочертил по спине вниз. Когда его пальцы дошли до единственной ткани на теле Виталика, он лишь на миг замер и тут же, поддев резинку боксеров, скользнул по упругой коже ягодиц. 

- Ты пахнешь сексом, - хрипловато пробормотал Федя и потерся носом в сгибе плеча и шеи, продолжая втягивать аромат любимого тела. – А ещё ты пахнешь… дымом? – он резко дернулся, и его лицо немного перекосилось. – Виталь, мы горим?

- Чёрт! – прошипел Тихомиров со смесью досады от облома и некоторым испугом, отстраняясь и вскакивая. - Это наша шарлотка!

Мужчина рванул на кухню, предварительно подтянув приспущенные боксёры, и уже оттуда с печальным смехом констатировал:

- Подошва! Опять не поднялась и чёрная. Можно будет запустить с балкона - отлично полетит. Ещё вариант - прибить на стену. Скоро меня можно будет заносить в Книгу рекордов Гиннеса по числу неудачных попыток испечь этот пирог! - Виталий с досадой отправил подгоревший блин в мусорное ведро и обернулся к вошедшему на кухню Фёдору. - Зато мясо получилось замечательно, так что голодная смерть тебе всё же не грозит! 

Мужчина подошел поближе и притянул своего кулинара за бёдра к себе вплотную. Для Фёдора была не столь важна эта самая шарлотка, хоть он её и любил. Намного ценнее были неутомимое желание Витали и двадцать какая-то попытка испечь этот пирог для него. Такое рвение и неиссякаемая настойчивость приводили в восторг и вызывали огромное уважение. Когда ради тебя что-то совершают – это особый кайф, и ты понимаешь, что ценность именно в таких неудавшихся попытках, ведь каждую из них Федя помнил очень хорошо. Каждый раз, когда затевалось приготовление шарлотки, у них что-то должно было стрястись, и очередной неудавшийся шедевр потом весело предавался мусорному ведру, дворовому псу или просто полёту в ночную тишину деревьев под окном со словами: «Для птичек!»

- Не страшно, Виталь, на сладкое у меня есть… любимый десерт, - хитро подмигнув, успокоил он друга и обнял его поверх опущенных рук. – Знаешь, а я сегодня был в нашем кафе.

- Да? – мужчина поднял взгляд и улыбнулся, продолжая стоять смирно в крепких объятиях Федора.

- Угу. И вспоминал наш первый поход туда. Как ты меня кормил мясом, отрезая небольшие кусочки и подавая мне, чтобы я снимал их губами с вилки, - шумно вздохнув, Федя добавил: - Как же мне в тот момент захотелось опять с тобой так поужинать.

- Тогда сегодня я буду кормить тебя именно так! - Виталик провёл носом по щеке Фёдора и хохотнул. - А я, знаешь, что вспомнил сегодня? Как ты ко мне на новоселье пришёл в общагу. С букетом. Это было так… эротично, - Тихомиров снова тихо засмеялся, - и как я тебя угощал овощным рагу, потому что всерьёз воспринял твою шутку, что ты вегетарианец.

Уже позже, в комнате, сидя на разбросанных по полу подушках у низкого столика в японском стиле, мужчины мирно беседовали под тихую музыку, кормили друг друга вкуснейшим мясом, пили на брудершафт красное вино и время от времени негромко смеялись. 

- Слушай, Виталь, а я, и правда, выглядел странно тогда – с букетом? – Федя снял губами очередной кусочек мяса, протянутый ему на вилке. – Что ты подумал? Ну, как воспринял меня? 

- Нет, ты всегда выглядишь очень уместно, а если кому-то что-то кажется странным - очень быстро выясняется, что это личные тараканы этого «кого-то», - Виталик подался к Фёдору и, облизнув подушечку большого пальца, стёр след от соуса в уголке его губ. - Просто я тогда ловил малейший намёк на твой особый интерес ко мне. Для меня это было… дико волнующе, - Тихомиров улыбнулся, - хотя - почему было? Меня и сейчас это волнует. Просто тогда всё было впервые. И когда ты сказал мне, что цветы - это символ уюта, мне даже стало неловко, что я мог трактовать это как-то иначе.

- Если честно, поначалу я думал притащить тебе вазон, - прожевав сочное мясо, Фёдор расправил плечи, понаклонял голову со стороны в сторону, разминая затёкшую шею, и потянулся за бокалом. - За тебя, родной.

Они сделали по глотку и поставили бокалы на столик. Федя подтянул к себе ещё одну стёганую подушечку, валяющуюся тут же у стола, положил её поверх той, на которой сидел, устроил их под голову и улёгся на ковёр, блаженно вытянув ноги. Подняв руку, он достал с тарелки, стоящей на краю низкого столика гроздь винограда и стал зубами снимать ягоду за ягодой. Виталий тут же на коленях переполз со своей стороны к распластавшемуся Федьке и улегся, положив голову ему на живот.

- Наверно меня бы и вазон в твоих руках восхитил не меньше, - мечтательно вздохнул Виталя.

- А прикинь, если бы я не только с цветком в кашпо к тебе пришел, а ещё и с чемоданом! – расхохотался Федя и, оторвав одну виноградинку, протянул её в пальцах к Виталькиным губам. – Я ведь и сам не особо знал, чего хочу и зачем вообще иду к тебе. Когда приглашал на ужин, представлял его в довольно дружеской обстановке, в конце концов, это совместная трапеза, не более того. Там бы видно было, я ведь не хотел форсировать события, чтобы потом казнить себя за поспешность. Но когда ты пригласил на новоселье, я струхнул. Дурак, да? – Федя снова протянул в пальцах виноград другу и сам для себя оторвал зубами от ветки ягоду. – Я ведь осознавал, что у тебя конкретный стресс во время развода, видел, что ты на грани эмоционального срыва, хоть у тебя он, скорее всего, проходил бы не в виде выплеска, а наоборот, как депрессивная закрытость в себе. Я слишком отчетливо понимал, что просто обязан как-то тебя поддержать. 

- И всё? – наигранно обидчиво воскликнул Виталик и толкнулся затылком в живот друга.

- Эй! Нечего меня лупить! – засмеялся Федька, отчего голова Виталия начала подпрыгивать на его животе. – Ты же прекрасно знаешь, что я запал на тебя, и если бы у меня ничего к тебе не было, я бы не прекратил наши сеансы ради возможности общаться с тобой неформально. Да и вообще, не ушел бы с той работы, а продолжал бы принимать лежащих или сидящих беспомощных, испуганных, запутавшихся, потерявшихся или просто жалующихся пациентов. Я ведь понимал, что не смогу сконцентрироваться на их проблемах, а буду думать о тебе, прокручивать в голове наши встречи, разговоры. Да и я реально хотел быть с тобой, а вот уют… - Фёдор замолчал, и несколько минут были слышны лишь его дыхание и тихий фон музыки из аудиосистемы. – Может, это было очень самонадеянно, но в тот момент, когда я появился с букетом на пороге твоей комнаты в общаге, я фантазировал, что мог бы создавать уют не только для тебя, но и для нас обоих. Мне тогда это казалось практически невыполнимым. 

- Погоди, ты хотел и фантазировал, но считал, что это практически невыполнимо? - Тихомиров повернул голову, чтобы видеть лицо любимого. - Из-за меня или из-за тебя невыполнимо? 

- Из-за превратностей судьбы, - Фёдор провел пятернёй по волосам Витали и оставил руку там, а большим пальцем погладил его бровь. - Понимаешь, глупо полагать, что всё, что нам взбредает в голову, непременно должно исполняться в реальной жизни. Да ещё и в таком деликатном деле, как наши чувства.

- Но ты же решился воплотить в жизнь свои желания? - улыбнулся Виталий - это поглаживание было своеобразным кодом для них двоих, жестом, настраивающим на максимальную открытость и душевную близость. - Знаешь, думаю, воплощается то, что мы принимаем внутри себя как необходимость, а не просто - желание из разряда "хорошо бы".

- Вот скажи мне, мой мудрец, ты-то сам как отчаялся провести контрудар и врезать мне апперкот своим приглашением, да так, что я потерял дар речи? - Федя откинул объеденную ветку винограда и свободной рукой погладил обнаженную грудь Виталия. - Ладно я, вполне себе взрослый и осознанный гей, привыкший вырывать у судьбы шанс на хоть какое-то среднестатистическое подобие счастья. А ты ведь и впрямь рождался на моих глазах, да так, что я чуть не рехнулся, видя твою робкую реакцию и всё же с диким усилием сдерживая самого себя.

- Это одно из самых моих любимых воспоминаний, между прочим, - хохотнул Виталик, - в кои-то веки удалось тебя лишить дара речи! А если серьёзно… Я хотел с тобой общаться. Настолько, что меня не смущал даже вопрос формата. Тем более, что отторжения никакого не возникло. Ты же знаешь, что выбирая между своими интересами и желаниями или общественной системой взглядов, которые сегодня одни, завтра другие, и мне ли как специалисту этого не знать, так вот - я по-любому выбираю свои интересы. Для меня самым главным была твоя заинтересованность во мне. Глубинная, не поверхностная. Ты очень быстро стал для меня важен и необходим… А я привык добывать то, что мне необходимо, - Виталий опять усмехнулся, поднял руку и погладил Фёдора по груди тыльной стороной кисти. - Ты мне стал необходим, так что сам виноват! Просто… я понял, что ты - мой, и всё остальное как-то отступило на второй план.

- Вот зря ты так, - с хитрой улыбкой пожурил Федя и перехватил пальцы Виталика, накрыв своей ладонью. – Знаешь же, что начну отвлекаться.

Он погладил кончиками пальцев раскрытую ладонь друга, потом провел по внутренней стороне запястья, задержавшись на прожилочках вен под тонкой кожей. Вторая рука аккуратно массировала кожу головы, ероша волосы и тем самым вызвав сдавленный выдох и еле различимый стон Витали. 

- Хотя ты можешь и дальше мне рассказывать, я с удовольствием послушаю тебя, - пальцы с запястья пробежались по внутренней стороне руки, по сгибу локтя, потом - подмышку и опять коснулись груди Виталика. – Признаюсь, я весь день с тобой разговариваю, мысленно, и наплевать, что тебя рядом нет, - вторая рука уже ласкала гладкий висок, идеально выбритую щеку. Фёдору хотелось касаться любимого мужчины, вбирать его теплую дрожь, порывистое влажное дыхание. Он успевал соскучиться уже утром – только переступив порог квартиры, поэтому до вечера голод нехватки проявлялся особенно сильно. – Ты ведь чувствуешь мое присутствие в течение дня? Так же, как и я?

Виталик перехватил родную ладонь и прижал к губам, прикрыв глаза, потом всё же пробормотал:

- Ты у меня вот тут, солнышко, - и переместил руку Фёдора себе на грудь. 

В ответ Фёдор пошевелил пальцами, растревожив и своё, и Виталькино воображение, отчего кожа обоих тут же покрылась мелкими будоражащими мурашками.

- Федька, мстительный гад! – Виталий с ухмылкой перекатился на живот и навалился на Фёдора. - Вот что ты собираешься услышать, отключая мне мозги?! – мужчина упёрся своим лбом в лоб любимого, вжав его голову в подушку и глядя глаза в глаза с хулиганской улыбкой. На пару мгновений оба замерли, а затем Виталик неожиданно мягко погладил своего любимого мужчину по лицу.

Сказать хотелось многое: как тянет в груди каждый божий день, когда они расходятся каждый по своим делам, как к вечеру начинает валиться из рук даже любимая работа, как прошивает одиночеством, когда он не может хмыкнуть вслух: «Нет, Федюнь, ты это слышал?!» - а только про себя, мысленно; как он улетает среди разговоров с другими или просто посреди какого-то дела – не в облака, как полагают, а к нему, своему родному человеку. Как ему мало его присутствия и как он каждый день пытается дотянуться до него – сквозь суету, дела, других людей. Как ему несколько раз снился кошмар – что Феди нет. Просто нет, и всё. Нет солнца, счастья, жизни – и Виталик горько рыдал во сне, а когда встревоженный Фёдор разбудил его – так и не смог признаться ему, произнести вслух этот дьявольский ужас, сказал, что не помнит, что снилось.

- Я чувствую тебя, мой хороший, - сказал негромко, вглядываясь в родное до последней чёрточки лицо. - Чувствую как себя. И слышу, как ты со мной разговариваешь, - Виталик улыбнулся, - мы же даже СМС друг другу иногда одновременно шлём… - опустив голову на плечо мужчине, Виталик чуть съехал по его телу вниз и обхватил, придавив собой. - А вообще ты иногда хулиганишь. И я чувствую не просто твоё присутствие, а ещё и твои желания и фантазии. Вот стоял сегодня в ванной, брился, а ты вдруг каааак подумал…

Фёдор блаженно растянул губы в улыбке, вспомнив свою томность вечером в машине на стоянке у супермаркета, и погладил тёплыми ладонями своего любимого мужчину по спине. Все эти слова он знал и мог бы даже не спрашивать у Виталика об их незримой, но очень прочной связи. Они действительно давным-давно научились не обращать внимания на условности, и это помогало им преодолевать расстояния, ощущать друг друга именно «в это время и в этом месте». Они научились ловко обманывать время и путешествовать в своё прошлое, а порою и в будущее. Они научились не просто жить друг с другом, а друг в друге. Наверное, именно поэтому, когда они бегут каждый своей дорогой по ежедневным параллелям будней, нет-нет, да пересекутся в каком-то ином, только им ведомом мире. Они его создали сами, своими отношениями, своим безграничным доверием, своей беззаветной любовью друг к другу. На самом же деле всё очень просто – оказывается, что вблизи параллели затушевываются перпендикулярами. Если духовно вы близки, то всегда будете ощущать переплетение ваших мыслей, ваших ощущений и ваших желаний…

- Знаешь, милый, а я ведь именно тогда и подумал о тебе, - Фёдор перекатился на бок, уложив Виталика на пол возле себя. Проведя подушечками пальцев по его идеально выбритой щеке и коснувшись губами гладкого подбородка, он удовлетворённо вздохнул. – Вот и сейчас я очень чётко ощущаю, что ты начал… дуууумать, - хохотнул Федька, прижавшись к любимому мужчине всем телом и томно выдохнув с еле различимым «Мой бог…». Через несколько секунд он снова поменял положение, оседлав сверху бедра Витальки и взяв в плен его запястья, прижав их на уровне его головы к полу.

- Эх, что поделаешь, никак не привыкну, что ты мой, поэтому реагирую как в первый раз, - облизав губы, Виталик волной подвигался под натиском Фёдора.

- Поверь, я не дам тебе привыкнуть…

Мужчина склонился к сгибу шеи и нежно прижался губами к тёплой и пьянящей коже. Оставив розовую отметину, он тихонько улыбнулся. Утром Виталька будет умываться и обязательно это заметит, позовет его для разборок, и Федя с хитрым лицом и боевой готовностью проскользнет в ванную. Там они задержатся надолго, чтобы проснуться окончательно и зарядиться счастьем по самую макушку. А затем, спешно позавтракав и пожелав друг другу хорошего дня, разбегутся вновь по своим делам – чтобы следовать весь день параллельно друг другу, временами пересекаясь в своих мыслях или в СМС, случайных воспоминаниях или коротких звонках; и чтобы вечером непременно вернуться туда, где их дом, где они поселили свою любовь, и где порою не нужны слова, чтобы сказать друг другу: «Я тебя люблю…»