Сказка о Дьяволе

«Если до неба рукой подать

и оно деревянное - это очень,

очень плохая примета...» (с)

Пока лифт, подмигивая кнопками и дребезжа, медленно отсчитывает этажи, Илья просто стоит. Он смотрит на лампочку, отгороженную матовым стеклом, жует жвачку и пытается вспомнить: Райан Гослинг – это тот, который в «Дневниках памяти», или тот, который в «Дэдпуле»?

- Ко-о-отик, почему так долго? – ноет Анечка. Или Олечка? Он не помнит, да и какая разница?

- Долго, потому что я живу хер знает где, - говорит Илья, перегоняя жвачку за другую щеку. Он вспоминает: в «Дэдпуле» был Райан Рейнольдс. Его мозгу, разъебанному танцами и алкоголем, эта информация кажется смертельно важной.

Анечка - или Олечка? – целует его в шею, а потом ниже, расстегивая рубашку и прижимаясь всем телом. Илья не остается безучастным – задирает юбку Анечки, хватая её крепкие маленькие ягодицы, совсем плоские, но это не беда. По крайней мере, этой девахе не грозит целлюлит.

Ключи находятся не сразу, и в какой-то момент Илье кажется, что проще выебать Анечку прямо здесь, в тускло освещенном коридоре, уткнув её лицом в стену. Но ключи вдруг ложатся в ладонь; Илья не с первого раза попадает ими в скважину, но, в конце концов, справляется. Он включает свет и дергает одежду, свою и чужую, распахивая блузку Анечки, сжимая маленькие упругие грудки под кружевным лифом.

Всё на мази, гондон в кармане, а в голове у Ильи – шумно и весело, пьяно и бархатно. Они вваливаются в комнату, и вдруг Анечка встает, как вкопанная. В её глазах – звериный ужас, как у человека, на которого наставили пушку.

Илья оборачивается.

- Привет, - дружелюбно говорят ему, помахивая красным и гибким, как у лемура, хвостом. – Слушай, у тебя перекиси водорода не завалялось?

Анечка – или Олечка? - орет как резаная и сбегает, кое-как запахнув блузку на тощей груди.

В первые несколько минут Илье кажется, что ему в бухло что-то подсыпали. Ну не может это быть взаправду. Реакция Анечки показывает, что еще как может, но трудно поверить глазам, увидев на своей кровати краснокожего хвостатого ублюдка.

«Краснокожего» не в общепринятом смысле этого слова. Незнакомец, проникший в квартиру Ильи, не имеет отношения к коренным жителям Северной Америки. Кожа у него лоснящаяся и ярко-красная, как флаг Турции. Волосы – черные до синевы, жесткие и убранные ото лба к затылку. Сейчас они липнут к вискам и завиваются на кончиках – незнакомец взмылен, весь в поту и крови, а дыхание у него быстрое и одышливое.

- Ну? – в его голосе мелькает раздражение. – Перекись водорода. Живо!

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Илья разворачивается и бежит на кухню – грохотать пузырьками в аптечке. Краснокожий ублюдок выглядит так, словно вот-вот откинется. Он мощный и широкоплечий, его руки увиты тугими мускулами, на животе проступает каждая мышца, а через грудь проходит рана такой глубины, будто его рубануло вертолетным винтом. Из раны торчат кости, и Илья совершенно уверен – люди с таким не живут.

Но красномордая тварь – не человек. У незнакомца есть хвост, он раздраженно снует по кровати, скручиваясь кольцами от боли, а на конце его – плоская костяная зазубрина, которую Илье сразу хочется потрогать.

Вместо того чтобы лапать вторженца за хвост, он вываливает перед ним: перекись водорода, спирт, йод, моток ваты, старый советский бинт. Проигнорировав остальное, незнакомец выливает в рану полбутылки перекиси, а потом исчезает.

Просто исчезает. Раз – он еще был тут, два – его уже нет. Испачканные кровью простыни медленно расправляются – они еще хранят память о тяжести чужого тела.

Рядом с ногами Ильи валяется китель времен второй мировой, распанаханный от ворота до грудины, и кровь на нем уже запеклась. Пока он думает, не привиделось ли ему, и могут ли галлюцинации оставлять после себя одежду, незнакомец снова появляется. Куда бы он не исчезал, возвращается он не с пустыми руками – Илье достается бутылка водки, а красномордый выбирает самую толстую иголку из целой пачки и начинает быстрыми стежками штопать себе грудину.

Люди с таким не живут – снова думает Илья. Но вместо того, чтобы доказывать это хвостатой твари, прикладывается губами к горлышку бутылки. У водки – этикетка с надписями на незнакомом языке, и по вкусу оказывается, что водка эта – не водка вовсе.

- Какого хуя, - жалобно говорит Илья, а потом, откашливаясь и орудуя содержимым бутылки, помогает вымывать из раны кровь. - Тебе, может, врача?

Незнакомец не разделяет его беспокойства. Хвост снует по простыням, а потом сворачивается кольцами вокруг колена Ильи, сжимаясь туже, когда иголка протыкает красную кожу. На все вопросы незнакомец отвечает строчками из советских песен, как-то:

- Какого хуя ты делаешь?

- Мы рождены, чтоб сказку сделать былью!

- Может, я позвоню…

- … преодолеть пространство и простор!

У него хороший голос, - думает Илья. Наверное, хороший. Но ему мешают две иголки, зажатые в зубах, и рана поперек груди, которую он зашивает.

- Пожалуйста, - кричит Илья. - Давай я позвоню! Тебе помогут!

- Наш ра-азум дал стальные руки-крылья, - не соглашается с ним незнакомец. Он снова исчезает, а потом появляется. Иголки, бинт и бутылка чего-то, напоминающего паленую водку, исчезают навеки. - А вместо сердца – пламенный мотор…

Незнакомец так и не представился. Илья не знает, как его звать, так что именует его Дьяволом.

Дьявол не против. Он грабит алкогольную заначку Ильи, спит на его кровати и явно не собирается никуда уходить. Рана перестает кровоточить, но вид у Дьявола уставший, волосы свалянные, а хвост – напряженно подрагивающий.

Ему больно, и Илья не решается его прогнать.

Сны начинаются в первый же день. Они преследуют Илью и делают ему физически плохо – в этих снах его обвивает красный хвост, а зазубрина впивается в кожу, как нож, как игла, как тысяча игл. Илья кричит, но его распинают, наваливаются упругим красным телом, горячим как ад, и умело стаскивают с него штаны. Илья дерется, сопротивляясь до последнего, и, кажется, ломает запястье о скулу Дьявола, но тот лишь смеется и переворачивает его, утыкая лицом в грязные простыни. Илья орет как резаный, но красный хвост обвивает его шею и сжимает так сильно, что ему становится нечем дышать, а между ягодиц толкается крепкое и упругое, такое же горячее, как тело Дьявола.

Когда ему засаживают, Илья, наконец, просыпается. Он подскакивает на корявом кресле-раскладушке, весь в поту, с железным стояком и упавшими на лицо волосами. Бабушка давно твердит: пора подстричься, но девчонкам нравятся его волосы, а Илье нравится, когда на него западают. С этим у него нет проблем – ему двадцать пять, он красиво сложен, у него лицо модели и бархатистая смуглая кожа. Волосы – темные и завиваются, жесткими прядями обрамляя лицо, а щеки и подбородок вечно кажутся небритыми, как бы гладко их не выскоблили. Слишком темная щетина. Слишком жгучие глаза. Слишком много цыганских кровей и дерзкого, шального обаяния, из-за которого девки вешаются на Илью пачками.

Но только девки.

Мужиков у него не было, и начинать – пусть даже во сне, - он не планирует.

Дьявол сидит на постели, скрестив перед собой ноги, полностью одетый и очень внимательный. Глаза у него – голубые, ярко сияющие в темноте.

- Это нахуй что такое было? - спрашивает Илья.

- Ты меня хочешь, - сообщает Дьявол таким тоном, словно это само собой разумеется. – Предлагаю потрахаться.

Илья смотрит ненавидяще и натягивает одеяло на свой богатырский стояк.

- Предпочитаю девок, - цедит он. - А ты у меня отжал кровать, квартиру и остатки вискаря. Ты, мудло, сидишь у меня уже вот...

- Проблема в вискаре? - удивляется Дьявол.

- ... тут! - Илья тыкает указательным пальцем в горло и замирает. В комнате никого нет.

Дьявол возвращается раньше, чем он успевает принять душ. Их сожительство – худшее, что могло приключиться с Ильей, но избавиться от Дьявола не так уж просто. К тому же, на этот раз он приволок откуда-то пару бутылок мартини и пластиковый контейнер с суши.

Не худший вариант для раннего завтрака, - решает Илья, - и достает посуду с верхней полки.

Всю следующую неделю Илья пытается работать и жить по привычному графику, но постоянно теряет концентрацию и клюет носом. Он плохо спит, плохо ест, а по ночам к нему являются хищный хвост, сжимающий горло, и красный член, толкающийся между ягодиц. В этих снах Илья горит, тонет, умирает, задыхается. Его раскладывают на кладбищенской земле, его насилуют, ему в рот запихивают что-то большое и пульсирующее, больше напоминающее коровий язык, чем человеческий хуй.

Каждый раз, когда он просыпается, Дьявол смотрит на него беспечными голубыми глазами, а потом смеется и похабно комментирует его сны. Эти глаза – самое страшное, что есть в его облике. Такие ясные и голубые, они должны принадлежать красавчику-блондину, а не жуткой красномордой твари.

Последняя капля выглядит, как денежное дерево, выброшенное из окна вместе с горшком. Дьяволу что-то потребовалось на подоконнике, а судьба цветка его не волновала.

Илья взбешен. Он любил чертово дерево, чертов горшок и чертов подоконник с этим горшком.

- Уходи! – орет он. - Ты уже заштопался, всё, вали, какого хуя!

Дьявол смотрит на него с презрением.

- Я вызову милицию! – тоном победителя объявляет Илья. Это же так просто, почему он раньше не додумался?

Дьявол скептично поджимает уголок рта.

- Расскажешь им, что в твоей квартире поселился демон с хвостом?

- Я позвоню... – Илья задыхается от злости и бьет кулаком по стене. - Они приедут, увидят! Увидят, что ты настоящий, и что у тебя есть чертов хвост!

- Звони, - говорит Дьявол. Судя по голосу, он ничего не боится. Судя по скручивающемуся кольцами хвосту, ему больно, а шов на груди снова расходится. Илья следит за зазубриной на кончике хвоста так долго, что у него начинает рябить в глазах.

Он понимает главное: ни он, ни полиция, ни Вооруженные Силы Российской Федерации в полном составе не заставят Дьявола исчезнуть.

В приступе отчаяния он сбегает из квартиры и до поздней ночи курит во дворе.

На этот раз сон необычный. Илья в нем не сопротивляется – напротив, разводит перед Дьяволом ноги и запускает пальцы в его жесткие черные волосы, дергает за них, кричит, насаживается. Его имеют, распластав на пошлых черных простынях, и Дьявол движется размеренно, как отбойный молоток, погружаясь в него каждым сантиметром вздыбленной плоти. Илье хорошо, так хорошо, что даже не больно, и впервые хочется, чтобы сон не заканчивался, пока его долбит упругий красный член. Но так не должно быть, - внезапно понимает он, - это неправильнонеправильнонеправильно, надо драться, кусать, бить в живот и по ребрам, выдавливать твари глаза!

Илья просыпается, задыхаясь от возбуждения и ужаса, крепко сжимая член в ладони. На него из темноты смотрят чужие глаза, холодные, как мрамор, и яркие, как лазурь на фарфоровых чашках.

- Нет, - говорит Илья.

- Да, - говорит Дьявол.

Илья с трудом разжимает ладонь, смеется побелевшими губами и уходит в ванную – дрочить. Делать это под пристальным взглядом красномордой твари он не может, а в ванную Дьявол не сунется – он не любит синюю обшарпанную занавеску в мелких дельфинчиков.

- У этих дельфинов есть зонтики, - говорит он. - Это глупо.

Следующие несколько дней Илья не ночует дома. У него есть друзья, есть даже пара подружек, способных его приютить, и он гудит с ними до ночи, с кем-то пьет, а с кем-то трахается, гуляет под дождем, уходит на работу, снова пьет, снова гуляет. Он уже не помнит, когда в последний раз был абсолютно трезв, и острая пика на конце хвоста впивается в его мозги, словно заноза.

Проблема в том, что вечно скрываться не выйдет. Его одежда заношена, и нужно сменить хотя бы белье – а для этого нужно вернуться домой. Пару часов посомневавшись и скурив десяток сигарет, Илья, наконец, заходит в собственный подъезд, дожидается лифта и нажимает нужную кнопку.

Ему так страшно, что ладони потеют, и приходится вытирать их об джинсы.

Дьявол не в спальне, а на кухне – он восседает на столешнице, обсасывая куриные косточки и выбрасывая их в раковину. Заметив Илью, Дьявол небрежно кивает ему, наливает в стакан что-то без цвета и других опознавательных знаков, чокается с отражением в окне, а потом выпивает.

- Сядь, - говорит он.

Илья стоит.

- Сегодня ты ночуешь дома, - сообщает Дьявол.

К своему ужасу, Илья чувствует, что ноги его приросли к полу, язык – к небу, а желудок – к внутренней стороне живота. Кишки сводит то ли от страха, то ли потому, что он уже не помнит, когда ел в последний раз.

- Зачем? - спрашивает он, и язык еле-еле ворочается во рту, шершавый и негибкий.

- Мне скучно, - говорит Дьявол, и достает еще один стакан. – Это ракия.

Возражений он не принимает.

Ракия пахнет фруктами и спиртом. В ней столько градусов, что Илья смаргивает слезы и боится за свой пищевод. Они пьют и ни о чем не говорят, а потом – просто сидят, а потом – пускают с балкона самолетики, сложенные из старых газет. Дьявол трижды пропадает и возвращается, рассказывает анекдот про священника и проститутку, смеется и предлагает Илье бросить монетку – решить, кто из них сегодня спит на кровати, а кто – на кресле-раскладушке.

Выпадает решка, и Илья получает собственную кровать во временное пользование.

Он на последнем издыхании.

Все, баста, у Ильи не осталось больше ни сил, ни упрямства, чтобы это терпеть. Измученный кошмарами и бессонницей, он снова встречается с Анечкой (все-таки Анечкой, а не Олечкой, теперь он знает точно), жарко и разнузданно с ней трахается, но от ночевки отказывается. Он знает – Дьяволу скучно одному. Дьявол ждет.

Каким-то шестым чувством Илья понимает, что огорчать Дьявола ему не с руки.

Вернувшись в квартиру, он несколько минут просто стоит на пороге, сгорбившись от усталости, а потом роняет куртку на пол и идет в душ.

Дьявол в его кровати, на носу – очки, в руках – какой-то детектив Донцовой. Илья входит в комнату полностью голый, член его мягко и равнодушно висит между бедер, но сами бедра – узкие и крепкие, с бархатной смуглой кожей, на которой так ярко вспыхивают царапины от женских коготков. Илья представляет, как по его коже скользит красный хвост, и сглатывает, судорожно дернув кадыком.

- Еби уже, - в отчаянии бросает он. - Только перестань это делать.

- Что делать? – уточняет Дьявол, закрыв книжку и глядя на него поверх очков.

- Это, - говорит Илья.

И опускается рядом с ним на постель.

Раньше он думал, что секс за деньги – это стыдно.

Он и сейчас так думает. Он трахается с Дьяволом не за деньги, не за еду или какие-то материальные блага. Он трахается, потому что очень хочет спать – без кошмаров, в которых его душат насмерть и ебут как кошку.

Он очень устал.

У него больше нет сил, чтобы сопротивляться.

- Да-а-авай, - тянет Дьявол, и медленно проводит ладонями по телу Ильи. Ощупывает его гладкими красными пальцами, сжимает бока, медленно прикасается ногтями. Его хвост елозит у самого пола и обвивается вокруг щиколоток Ильи, а потом с силой сжимает его под коленями, опрокидывая на кровать. Илья стонет от злости, но не пытается драться.

Теперь хвост лезет ему между ног и в подмышки, елозит где попало, тычется в губы острой зазубриной. Илья приоткрывает рот, и пика на конце хвоста оказывается шершавой на ощупь, никакой на вкус и острой, как столовый нож. Рот заполняется кровью, и Илья шипит, отпихивая чертову зазубрину.

- Давай, - спокойно повторяет Дьявол, и переворачивает его на живот.

Чуть помедлив, раздвигает ладонями ягодицы Ильи и ведет языком в ложбинке между ними. Это так стыдно и мерзко, что Илья вздрагивает и застывает, накрыв затылок ладонями, молча уткнувшись лицом в подушку. Лишь бы это быстрее закончилось, - молится он. Пожалуйста, лишь бы это быстрее закончилось.

Дьявол старательно, с совершенно бессовестным удовольствием его вылизывает, кончиком языка касаясь узкого прохода и стараясь раздвинуть, медленно проникая внутрь. Между ягодиц уже столько слюны, что Илье кажется, теперь он мог бы выебать себя бутылкой шампуня.

Или нет. Скорей всего, нет.

Помедлив, Дьявол отстраняется и начинает раздеваться. Одежда у него одна на все случаи жизни – синий френч, который никогда не мнется, и красный платочек-паше. Такое ощущение, что он сбежал с президентского приема, но Илья точно знает: он не выбирается никуда дальше баров и забегаловок, откуда ворует жратву и спиртное. Ах да. Еще ларьков с порнухой.

Когда Дьявол наваливается на него сзади, Илья закрывает глаза и молча кусает губу. Это намного больнее, чем в любом из снов. Он чувствует себя рябчиком, которого насаживают на раскаленный металлический вертел. Дьявол, словно почувствовав его мысли, шлепает его по заднице и смеется.

- Да ладно тебе, после пары недель практики – привыкнешь. Не такой уж у меня большой.

У него большой. Илья закусывает костяшку пальца, чтобы не стонать, и понимает, что слюны в таких случаях – недопустимо мало. Надо было смазать себя чем-нибудь, пока был в душе – но теперь уже поздно. Он не знает, за какие грехи в него засаживают этот хуй, и молча дрожит, напряженный, усталый, испуганный. Кто вообще может ебаться с Дьяволом по собственному желанию? – думает Илья. Кто согласится добровольно влезть на такой член?

Подслушивая его мысли, Дьявол смеется и наклоняется, чтобы хрипло сообщить ему на ухо:

- Не поверишь – некоторым нравится.

А затем, с силой вцепившись пальцами в бедра Ильи, загоняет в него член на полную длину и начинает двигаться. Это так больно и стыдно, что на мгновение Илья решает: он зря согласился. Нужно было бросать квартиру и съебывать куда-нибудь в Словению. Отчаянно вскрикнув, он вцепляется пальцами в простыни и стонет, а потом огрызается:

- Вот кому нравится, тех и еби!

Голос его дрожит от боли и смущения.

Дьявол ему не отвечает – только хмыкает и продолжает всаживаться в него каждым своим сантиметром, гладким, и твердым, и жарким, и распирающим его внутри. Кажется, это будет продолжаться ебаную бесконечность: Илья не может кончить, он вообще ничего не может, только терпеть и ждать, пока Дьявол подвигается, спустит в его зад и оставит в покое.

Но Дьявол все никак не кончает. Стоя перед ним на локтях и коленях, Илья понимает, что выглядит сейчас, как распоследняя курва – потный, лохматый, напрочь забывший про сопротивление, похеривший чувство собственного достоинства после месяца кошмаров.

Просто нужно поспать, - думает он. Нужно поспать, и все закончится. Дьявол его поимеет, и он снова станет хозяином своей кровати и квартиры. Только все простыни нужно будет выбросить, чтобы не подцепить каких-нибудь демонических вшей.

О том, что его ебут без резинки, Илья вспоминает только сейчас. Интересно, с Дьяволом вообще опасно?

А потом, когда его мысли становятся совсем скучными, а боль в заднице – невыносимой и тупой, словно в него запихивают ручку раскаленной сковородки, Дьявол вдруг обхватывает его хвостом за горло и вздергивает вертикально, с силой насаживая на себя.

И все вдруг стает по-другому.

- Что-то мне херово, - говорит Дьявол.

Илья сбрасывает его руку со своей груди и садится. Холодный линолеум приятно остужает разгоряченные ступни.

- Спину ломит, хвост отваливается? – огрызается он.

Рана на груди у Дьявола выглядит кошмарно – как будто ему проломили ребра, потом кое-как выпрямили и небрежно заштопали сверху. Илья долго думает, что могло нанести Дьяволу такой урон. Ангел с мечом? Поп с кадилом?

На версию с ангелом Дьявол задумчиво хмыкает. На версию с попом – так хохочет, что хвост его мечется по простыням и царапает зазубриной босые ноги Ильи. Кажется, что пять минут тому назад они не трахались, а играли в твистер.

- Сгоняешь за водой? – просит Илья.

- Тебе лень сходить до крана?

- А тебе и ходить не надо…

Дьявол исчезает, а потом появляется, и вместе с ним на кровати появляется ведро воды. Илья ругается и пинками изгоняет Дьявола с мокрого матраса.

Первый раз с ним – умопомрачительный.

Когда все заканчивается, еще несколько секунд Илье кажется, что он больше не сможет вдохнуть. Никогда. Воздух – что-то такое ненужное, что-то, о предназначении чего он забыл. А потом тугие кольца на горле слабеют, хвост разматывается, и Илья валится на простыни, как подкошенный.

Совсем недавно, когда Дьявол вздернул его, распиная, обхватывая хвостом и насаживая на себя, всё изменилось. Изменился угол – головка члена прошлась так удачно, что Илья взвыл от восторга. Изменилась тактика – Дьявол перестал быть сукой и взялся как надо, обхватив ладонью и грубовато лаская его член. Изменилась сама суть происходящего. Раньше Илья оплакивал свою надуманную добродетель и приносил себя в жертву.

Теперь он ебался без лишних понтов.

Постанывал, забрасывая руку назад и впиваясь пальцами в чужое плечо, еле удерживаясь под сильным, невыносимо твердым телом, таким горячим, что можно обжечься. Илья знал, что не может этого быть. Что не может быть так охуенно с мужиком, что все это – сон, очередной кошмар, навеянный красным хвостом и голубыми глазами. Но секунды тянулись, а сон не заканчивался.

Дьявол кайфовал, кусая его за плечи и резко, с самозабвенным удовольствием втрахивая в постель. Илья застонал тише, почти не двигаясь под его телом – зачем? За тварью поди поспей, да и надобности нет – он внутри, он снаружи, он сжимает твердыми ладонями и каждым движением делает больно, и сладко, и так, что язык заплетается.

Илья судорожно задышал, хватая воздух распахнутым ртом, кусая простыни и сбиваясь на стоны – сладкие, злые и громкие, в ответ на каждое движение и каждый укус. Завтра будут синяки, но они под одеждой, не страшно, бог с ними, да и не думается о них сейчас. Сейчас – так хорошо, что волоски на загривке становятся дыбом, и Илью пробирает всего, от лопаток до копчика, даже пальцы поджимаются, а когда дыхания перестает хватать – наконец-то приходит разрядка.

… позже Илья ерзает и ругается, чувствуя животом липкие простыни. Долбаные дохуя сантиметров весьма неуютны, если их обладатель валится сверху, как подбитый мамонт. Но Дьявол держит его, и Илья позволяет взять себя в охапку, и прижать, и погладить по гибкой разгоряченной спине.

Им нужно в душ, но в душе – синяя штора и дельфинчики с зонтиками, так что никто никуда не идет. Вместо этого Дьявол лижет его в потную шею и недовольно морщится.

- Невкусный? – смеется Илья.

- Не тело, - говорит Дьявол. – Душа.

- Что, не нравится? – Илья отмахивается от хвоста, а потом ловит его и наматывает на ладонь. - С гнильцой?

- Проспиртована, - отвечает Дьявол, и рожа у него брезгливая. - Ничего, на опохмел сойдет.

Рана у него в груди – влажная и широкая, и выглядит плохо.

- Что-то мне херово, - говорит Дьявол.

- Спину ломит, хвост отваливается?..

Привыкнуть к Дьяволу в своей жизни не так уж сложно. Люди вообще легко привыкают к хорошему. Хотя в первое время никакие силы небесные не могут убедить Илью, что это – «хорошее». После Дьявола у него все болит, ему сложно переставлять ноги и неудобно сидеть. Илья матерится, дергает Дьявола за хвост и с горя мешает абсент с огуречным ликером.

Красномордый ему ни в чем не отказывает.

На выходных Илья идет в кино. В качестве бунта – один, но свободное сидение рядом с ним быстро перестает быть свободным. Дьявол закидывает ногу за ногу, и в темноте ярко светятся его голубые глаза и красный платочек в нагрудном кармане.

Илья считает, что фильм интересный, но Дьяволу скучно. Он изнывает, пихает коленями передний ряд и лезет хвостом в попкорн Ильи. Когда бумажное ведерко летит на пол, Дьявол наваливается на него, загораживает экран и целует – быстро, глубоко и настойчиво; целует так, что почти трахает его шершавым как у кошки языком. Люди на соседних сидениях шикают, и Илья вылетает из зала, пунцовый от стыда и жгучего, предательского возбуждения.

В последний месяц они трахаются так часто, что Илья уже не понимает: как он раньше без этого жил? Как вообще можно жить, не цепляясь за чужие плечи, не вскрикивая от боли и мучительного удовольствия, не сплетаясь телами на жарких, влажных от пота простынях.

Белое и красное – они с Дьяволом красиво выглядят вместе.

Анечка - или Олечка? Илья снова не помнит, - зовет его в клуб после работы. Получив отказ, она закатывает истерику, и Илья узнает много нового – что они, оказывается, встречались, и что для неё все было серьезно. Не дослушав до конца, он кладет трубку.

Дьявол на кухне рассматривает столовые приборы, особое внимание уделяя ножам. Рана у него на груди едва заметна – швы сняли на прошлой неделе, и теперь под рубашкой нет толстого слоя бинтов.

- Мне нужно грохнуть одного крылатого, - говорит Дьявол, трогая пальцем нож. - А потом я уйду.

Это первый раз, когда он вообще собирается куда-то идти. Илья вспоминает то время, когда пытался от него избавиться, и сам себе удивляется.

Если Дьявол исчезнет, то в его жизни не останется ничего, кроме натасканного отовсюду импортного алкоголя, маленького бонсая, подаренного Дьяволом вместо погубленного денежного дерева, дешевой тачки и унылой работы.

Позже они лежат в кровати, и Илья любопытно ощупывает пальцами заостренную пику. Лапает под ней, отыскивая позвонки под лоснящейся красной шкурой, пересчитывает их и мнет в ладонях упругое, нежное, гибкое.

«Массаж хвоста», - называет это Илья.

«Еще раз так сделаешь – голову откушу», - называет это Дьявол.

На следующий день он пропадает, и Илье кажется: всё. Крылатый издох, и Дьявола тут больше ничто не держит. Через неделю Илья пересчитывает столовые приборы и обнаруживает, что пропал один нож.

Дьявол появляется спустя двадцать четыре дня, шесть часов и девятнадцать минут круглосуточного бдения. До этого он не пропадал дольше, чем на пару дней.

Время позднее; Илья, уставший и омерзительно трезвый, возвращается из-за города. Когда на дороге перед ним материализуется черное и красное (смешать, не взбалтывать), он тормозит так резко, будто готов расшибиться к хренам.

Он и расшибся бы, повези ему чуть меньше.

Пригородная дорога пуста – когда Илья выскакивает из машины, ругаясь, на чем свет стоит, его слышит только Дьявол. Хвост его танцует в свете фар, красный платочек на месте, глаза – слепяще голубые и спокойные.

- Какого хуя! – орет Илья. – Да я убиться мог! Ты башкой вообще думаешь?!

Дьявол ждет, пока он наорется, а потом выворачивает ему руку и швыряет лицом на капот. Илья шипит, рухнув грудью на горячий металл и ударившись об него носом. Он пытается драться, но Дьявол сильнее людей. Сколько ни ходи в качалку, красный хвост, тугими петлями сжимающий горло, тебя все равно остановит.

- Не паникуй, - роняет Дьявол, и, судя по звуку, расстегивает брюки. – Пока я не захочу – не убьешься.

Илья дергается и выворачивается, плюет в его сторону, но чужая ладонь уже елозит у него между ног, и остается только опустить голову и упереться руками в горячий капот.

- Не трогай меня, - шипит Илья. – Ты съебал почти на месяц. Вали. Задрал.

- Не могу, - говорит Дьявол, стаскивая с него узкие брюки. – Мне нужно.

Илья не уточняет, что именно ему нужно. Дьявол наверняка нашел бы, с кем потрахаться и без него. В то, что у красномордого к нему какие-то особые симпатии, Илья не верит.

- Блядь, тебе что, обязательно ебать меня посреди дороги?

- Нас не арестуют, не бойся, - отвечает Дьявол, впихивая в него чуть влажный, кое-как смазанный слюной член.

- Это тебя не арестуют, - огрызается Илья. - Потому что ты свалишь куда-нибудь на Гаити, оставив меня со спущенными штанами и голым задом.

Дьявол не отвечает, стиснув его бока и аккуратно, медленно насаживая Илью на себя.

Когда его традиционно хватают зубами за загривок, Илья стонет и прогибается в спине. Ему неудобно, ноги спутаны штанами, и раздвинуть их не получается. Вместо этого Илья глубоко дышит и двигает бедрами, опускаясь чуть ниже – медленно насаживаясь, задыхаясь от ужасного, распирающего чувства внутри.

- Н-н… - тянет он. - … нахуя?

- Надо.

Дьявол начинает двигаться, и Илья под ним вздрагивает, распластанный по теплому капоту. Ерзает, натягивая рубашку на стоящий член, чтобы не тереться о металл разгоряченной плотью, неловко хватается пальцами за железо и стонет – неудобно, неудобно, это странная плохая поза, в которой практически не получается двигаться самому! Можно лишь ждать, когда чертова краснохвостая тварь покроет его, как жалкую сучку.

И Дьявол двигается – быстрыми короткими толчками, наращивая темп и входя не до конца, но так, что Илья скулит от скомканного, злого удовольствия. Он вскрикивает, а потом еще раз, и еще, каждый толчок будто выдергивает из него по нерву. Хвост стискивается на шее Ильи, Дьявол прихватывает губами краешек его уха и шарит руками по телу, трогая, сминая, щипая, словно стараясь ощупать решительно везде.

- Больно, - шипит Илья, упираясь в капот и чувствуя, что держится уже не на руках, не на слабых коленях, а только за счет чужой тяжести. А потом его сдергивают с члена и играючи, как куклу, переворачивают и укладывают спиной на машину. Когда ему снова вставляют, Илья вскрикивает и злится, высоко задирая колени и силясь их развести – штаны едва приспущены, но задница предательски открыта, и наглой красномордой твари ничто не мешает.

- Какого ху…

- Ты повторяешься, - резюмирует Дьявол. – Надо купить тебе словарь.

Он наклоняется, забрасывая ноги Ильи на плечи, и ловит его губы, жадно и глубоко целуя. Тот лишь стонет в ответ, смирившись с жалкой позой и послушно прижимая колени к груди, хватая иссиня-черные патлы, пропуская их сквозь пальцы и внезапно нащупывая под волосами что-то твердое.

Рога?

Илья срывается и стонет – снова, и снова, и еще, откликаясь на каждое глубокое, изнурительно прекрасное движение. Потом он вздрагивает и распахивает глаза, только сейчас сообразив, что отдается под открытым небом и орет так, что кто угодно может услышать. Илья захлопывает рот ладонью, сдавленно мыча и дергаясь, подаваясь бедрами навстречу – еще, и еще, и еще, ерзая и чуть не плача от переполняющего, нестерпимого восторга. А потом он обеими руками вцепляется Дьяволу в горло и вскрикивает – несколько раз, протяжно, гортанно, кончая и чувствуя горячее и влажное внутри.

Какое-то время Дьявол молчит, а потом наклоняется, прижимаясь лбом ко лбу в каком-то странном, глубоко интимном жесте. Илья ерошит ладонью его волосы, не решаясь трогать там, где нащупал зачатки рогов. А потом говорит:

- Нет, я сдохну не так.

Дьявол разгибается и смотрит на него.

- Что?

- Не так, - повторяет Илья, соскальзывая с машины и пытаясь натянуть штаны. – Я не расшибусь в тачке. Я умру, но не так.

- А как ты умрешь? – кажется, Дьявол заинтригован. По крайней мере, в его взгляде становится на градус меньше равнодушия.

- От рака, - заявляет Илья. В бардачке должны быть влажные салфетки, он ищет их, но не находит, и приходится вытираться платком сомнительной свежести. – У меня охуенная семейная история. Бабка, дед, еще один дед – по материнской линии, отец, дядя по отцу…

Дьявол приближается к нему и задумчиво втягивает воздух ноздрями.

- Короче, - заканчивает Илья, - рак надирает нам зад. У меня ни шанса.

Еще несколько секунд Дьявол обнюхивает его ухо, а потом, так ничего и не сказав, исчезает.

Он появляется трое суток спустя, и красные руки до локтей вымазаны в чьей-то крови. Дьявол ставит на стол бутылку темного стекла, на горлышке – разводы пыли и кровавый отпечаток ладони. Он усаживает Илью на кухне, садится напротив и оплетает хвостом его щиколотку.

- Ты должен кое-что сделать, - говорит Дьявол.

- Какого хуя, - уже привычно отвечает Илья. – Что на этот раз?

- Пей.

Ничего столь мерзкого Илья раньше не пробовал. И не попробует. Иначе выблюет себе кишки. Он давится первой же стопкой, но Дьявол наливает еще и требует пить. Это нужно – утверждает он. От этого многое зависит. Его мутное пойло воняет скипидаром и жженой резиной, у Ильи сводит скулы, желудок сокращается, словно старается вытолкнуть из себя ядовитую дрянь, но Дьявол неумолим. Еще, еще, еще!

Илье кажется, что с таким же успехом можно пить незамерзайку. Что еще чуть-чуть, и он ослепнет, прожжет себе желудок и сдохнет в муках. А потом Дьявол обнюхивает его рот, отставляет бутылку и обнимает его обеими руками. Тело у него – сильное и горячее. Илья пытается не потерять сознание, но в голове у него щелкает и шумит.

Потом становится жарко, нестерпимо горячо, как в аду, и у Ильи закатываются глаза. Несколько секунд он горит, а потом нет.

- Зачем? – спрашивает он, когда приходит в себя и садится в кровати.

Дьявол усмехается и наклоняет голову.

- Решил подправить твою карму.

- Что?..

- Рак.

- Я угадал? – Илья вздрагивает. На него накатывает блевотная слабость, и приходится лечь. - Я заболею?

- Уже нет. Еще пара месяцев, и я бы тебе не помог.

- Почему?

- Пересадка души не лечит метастазы в почках.

Следующую неделю Илья пьет, не просыхая, и плачет, а потом смеется, а потом все вместе. У мадеры мерзкий вкус и маслянистая консистенция, от водки хочется блевать, от абсента язык завязывается узлом, а мозги идут кровавой бахромой. Дьявол таскает ему выпивку и говорит, что это чужая душа прирастает к его собственной – скверная процедура, нужно потерпеть. Илья не хочет терпеть, он хочет, чтобы это закончилось, ему мешают чужие мысли в своей голове, или свои в чужой, он уже ничего не понимает. Он плачет от чувств, которых в нем не было, он смеется от чувств, которых в нем скоро не будет, он хочет пить и трахаться, а потом – снова трахаться, и еще раз, и так до скончания лет.

Дьявол ему в этом не отказывает.

Пересадка души, - рассказывает Дьявол, - как пересадка костного мозга. Нужно добавить чуть-чуть чужого к своему собственному. Скорей всего, они подерутся, но дело будет сделано, и ты будешь жить.

- А зачем было то пойло? – спрашивает Илья чуть позже.

- Звезда-полынь, - смеется Дьявол.

На деле всё проще – это полынный шнапс. Чтобы пересадка души удалась, её нужно ослабить. Оказывается, полынь справляется с этим лучше других трав.

Это такая метафизика, что у Ильи от нее чешется мозг. Вместо того чтобы решать что-то с мозгом, он встает на колени и локти, решив почесать себе зад, и Дьявол седлает его, как боевого коня, толкаясь бедрами, хватая за волосы, засаживая ему так, что слезы из глаз.

Илье так больно, что от этого очень быстро стает хорошо.

По всем каналам транслируют резонансную криминальную сводку – выпотрошенный парнишка, двадцать пять лет, Максим Чараев. Убийство в особо извращенной форме – над ним словно поработал чудовищный вивисектор, перемешав все органы и кое-как заштопав ему брюхо цыганской иглой. До Ильи доходит очень медленно, но потом он вспоминает: сильные красные руки, окровавленные сверху донизу, будто ими копались в чьих-то кишках.

Его исцеление от рака стоило кому-то жизни.

Илья находит Дьявола на балконе и спрашивает:

- Он уже был мертв, когда ты?..

- И да, и нет, - бросает Дьявол, и отказывается говорить на эту тему.

Когда Илья приходит в себя и может слышать мир, видеть мир, воспринимать мир без алкогольной завесы, он наконец-то спрашивает:

- Зачем?

- Что «зачем»? – уточняет Дьявол.

- Зачем ты меня спас?

Дьявол моргает, и глаза у него – синие и равнодушные.

- Мне нужно с кем-то пить.

- И трахаться, - подсказывает Илья.

- И раскладывать пасьянсы.

- И жить.

- Вот видишь, - Дьявол расстегивает пуговицы своей строгой темно-синей жилетки. - У тебя есть масса применений.

Илья не верит ему ни на грамм.

Дьявол пропадает где-то сутками, потом появляется, трахает Илью, щекочет хвостом его пятки, смотрит телек и опять исчезает. Он вышел на тропу войны, но недобитый крылатый не сдается так просто.

На западе грохочут танки, в Турции падают самолеты, доллар – девяносто два и продолжает расти. Хляби небесные разверзлись и вывалили на мир столько дерьма, сколько Илья и не ждал.

- Это из-за тебя? - спрашивает он у Дьявола.

- Нет, - говорит тот.

И пропадает, оставив после себя запах ментоловой жвачки, царапины на бедрах и пустоту в растраханной дыре.

Илья не может спать, но у него нет выбора. Он до отупения смотрит телек и пьет таблетку за таблеткой, сначала от бессонницы, потом от боли, потом – от всего на свете. Он запивает таблетки сначала водой, а потом – остатками бренди из трех разных бутылок. У него кружится голова и хочется блевать, вокруг него – светопреставление, и во всем виноват его Дьявол. Илья не может с этим жить. Не знает, как.

- Хватит жрать это говно. Ты от него ватный, - говорит Дьявол. Нюхает блистер с таблетками, шуршит ими, а потом выбрасывает в окно. Он не знает, что такое бензодиазепины, но ему и не нужно. - Откуда ты их взял вообще?

- Бе-е-ез разницы, - устало отзывается Илья. – Тебе не похуй?

Ему дают пощечину, а потом вымачивают в холодной воде. Выбравшись из ванной, Илья ругается и стучит зубами, но Дьяволу больше не перечит.

Он понимает главное: Дьявол о нем не заботится. Даже если это смахивает на заботу, это – всего лишь поддержание Ильи в живом работоспособном состоянии. Для чего? Он не знает.

В день, когда Дьявол убивает крылатого, Илья абсолютно чист, трезв и сидит на работе. В мире ничего не происходит. Гигантские волны не смывают Японию с лица земли, Нью-Йорк не рушится, ядерная боеголовка не летит на Москву.

Мир дремлет, ленивый и влажный – его репутация подмочена осенними дождями и брехливыми журналюгами, перегрызающими друг другу горло за сенсацию.

Когда Илья возвращается домой, Дьявол возлежит в его ванне, голый и прекрасный – с крепкими мускулами, литыми плечами и блестящей кожей. Черты лица у него грубые и правильные, как у старых президентов с американских купюр. Шторки с дельфинами нигде не наблюдается, и Илья, молча осмотрев это дело, отворачивается и собирается уйти.

- Стоять.

Гибкий хвост хватает его у двери и тащит обратно, прямо в одежде опрокидывая в ванну. Вода перехлестывает через край и заливает пол. Теперь она везде – в рубашке, в носу и в глазах. Илья отплевывается и ненавидит Дьявола так искренне и жгуче, словно нашел источник всех своих бед. Чувство ненависти для него в последнее время столь же привычно, как черные носки и кофе по утрам. Красный хвост вьется рядом с его ногами, изгибается и сворачивается петлями. Он скользит, хищно обматывая запястья Ильи, и зазубрина с кинжально-острыми краями елозит в ладони. Илья берет ее двумя пальцами, чтобы не порезаться, несколько секунд ждет, а потом отпускает.

- Я всё, - говорит Дьявол. – Командировка окончена и все такое…

Илья молчит. Он взрослая, самостоятельная личность, его душевное равновесие не зависит от наличия или отсутствия каких-то там демонов. По крайней мере, не должно зависеть. Его волосы липнут к вискам, жесткие и темные, и Илья думает: если бы он заплакал, слез не было бы видно на мокром лице.

Но он не плачет. Слезы – херня для влюбленных парочек, детей и стариков. Хотя он, раздосадованный мокрой одеждой, сейчас ворчит как старик, но все-таки им не является.

- Как насчет попрощаться? - говорит Дьявол, и упругий красный хвост лезет Илье между ног, колет пикой бедро и трется о влажную ткань.

- А мы не могли попрощаться в постели и голыми?

Дьявол смеется. Илья оборачивается и бросает на него взгляд, равнодушный чуть более чем полностью.

- Зачем?

Дьявол молчит, но не потому, что не хочет отвечать, а потому что предлагает ему расширить вопрос. Илья сам поражается, как много оттенков чужого молчания он научился различать за два месяца.

- Зачем это все? - говорит он.

И знает: Дьявол его понял.

А еще: Дьявол ответит, и на этот раз – честно. Раньше у него был смысл юлить, Илья был ему нужен, хоть и не понимал – зачем. А теперь... «командировка окончена». Крылатый сдох. Завтра – а может, сегодня ночью, - Дьявол уйдет, и этого ничто не изменит.

Помолчав, Дьявол тянется к крану и откручивает его на максимальную мощность. По ногам хлещет кипяток, но это ничего: Илье холодно, а мокрая одежда быстро остывает и липнет к дрожащему телу. Сердце в его груди колотится, как шаманский набат.

- У этих ребят, - Дьявол тычет пальцем вверх, но указывает, очевидно, не на лампу в матовом плафоне. – Так вот, у них большая фан-группа. Чтобы драться с ними на равных, мне нужен тот, кто будет в меня верить.

- Тебе мало сатанистов? - уточняет Илья.

- Сатанисты – херня, - отвечает Дьявол. Пика на кончике хвоста царапает бортики ванной, ныряет в воду и мелко дрожит. - Для них это развлекуха, а не стиль жизни. Мне нужно другое.

Илья молчит. Он, кажется, начинает понимать.

- Тысяча сатанистов, - говорит Дьявол, - хуже одного человека, который верит в меня абсолютно. Который любит меня, доверяется мне, орет подо мной долгими ночами, влажными от дождя и нашего пота. Это такая сила...

Он шумно втягивает ноздрями воздух и запрокидывает голову, а красный хвост взмывает над водой. На этот хвост у Ильи страшный стояк, но он сидит спиной к Дьяволу, мокрый и усталый, и понимает: чтобы потрахаться, нужно раздеться, а чтобы раздеться, нужно приложить слишком много усилий. Рубашка липнет к телу, и из-за этого трудно дышать.

- Это такая сила... - повторяет Дьявол, и голос у него мечтательный. - Пока я подпитываюсь от пары-тройки прирученных смертных, крылатым приходится со мной считаться.

Несколько секунд Илья обдумывает, что ранит его сильнее: «пара-тройка» или «прирученных». Но, кажется, ничто из этого не приносит ему боли – душа спокойна, ей плевать. Илья не приручен, он это точно знает. Конечно, он в говно, и если понадобится, отдаст Дьяволу душу за бесценок, но это – другое. Не любовь, а нежелание возвращаться к тому, скучному и обыденному, с Анечками и Олечками, с тощими сиськами, с пышными сиськами, с ночами, полными угара и безбашенного секса. Оказывается, не такой уж он был безбашенный. С Дьяволом все кажется лучше, полнее, он как специя, которая придает жизни смысл и остроту.

Соль моей жизни, - думает Илья.

А вслух говорит:

- И каждый раз, когда ты волок меня ебаться...

Дьявол кивает, а его хвост обвивается вокруг щиколоток Ильи, как живая петля. Однажды он на спор сдвинул кровать, захлестнув кончиком хвоста деревянную ножку. После этого Илья неделю относился к хвосту с благоговением, а потом решил – тварь он дрожащая или право имеет? - и снова намотал его на руку.

- И тогда, с машиной...

На машине, - думает он.

Дьявол пожимает плечами – Илья чувствует спиной каждое его движение.

- Ты же ставишь мобильник на зарядку? - говорят ему. - Просто у каждого свой вид розетки.

«Ты меня использовал», - звучит банально, а Илья не любит банальностей. Конечно, использовал, это же ебаный Дьявол, ты чего ожидал?

- Я пришел, подзарядился и ушел, - красный хвост извивается, будто Дьяволу смертельно скучно. Илья берет в ладонь зазубрину и режется об ее край.

- Зачем ты спасал меня? - спрашивает он. - Ты справился за два месяца и собираешься свалить. За это время я бы не окочурился.

Дьявол хмыкает и, наверное, смотрит на него, как на идиота. Илья не оборачивается, потому что не хочет выяснять, так ли это.

- Представляешь, какой благодарностью, какой безумной преданностью фонит человек, если спасти ему жизнь?

Илья вспоминает, как долго и мучительно – с болями, с незаживающими язвами, с заполненными жидкостью легкими, - его бабка собиралась на тот свет. И дед. И еще один дед. И отец. И дядя.

Он скорее выбросился бы из окна, чем мучился так же. Но, к счастью, рак ему больше не грозит.

- Допрос окончен? - спрашивает Дьявол, и задирает на нем мокрую одежду. - Доволен?

Илья кивает, а потом медленно расстегивает пуговицы рубашки. Он не доволен, но он, по крайней мере, теперь все понимает.

Секс в ванне – это неловко, особенно если ванна слишком тесна для двоих. Илья, сверху донизу облепленный мокрой одеждой, барахтается в воде, как муха в чае. Он оскальзывается на бортиках и ляпает руками куда попало, натыкаясь на чужие колени, чужие бедра, чужой хвост, чужой взгляд. Мрачно усевшись на дно, он стаскивает рубашку и швыряет ее на пол, демонстрируя степень своего недовольства. Дьявол смеется и пытается стащить с него штаны, но это выше их совместных сил. Потолкавшись локтями, они идут по пути наименьшего сопротивления, и Илья встает коленями на дно ванны, хватаясь за трубы и кран. Металл под ладонями горячий до умопомрачения, но он этого не чувствует.

Мурлыча прилипчивую попсовую песенку, Дьявол стаскивает по его бедрам штаны, тянется к полкам и опрокидывает гель для душа. Тяжелый флакон плюхается в воду, и Дьявол мучительно долго шарит руками по дну ванны, а потом – выдавливает сладко пахнущий грушевый гель между ягодиц Ильи. С гелем дело идет веселее, и Дьявол засаживает ему до самых яиц, тут же прихватывая зубами за загривок, словно помечая: моё, моя сучка, мой человек.

Илья шипит, прижимаясь грудью к бортику ванны и прогибаясь в спине, то ли пытаясь ускользнуть от укуса, то ли, напротив, подставляясь задницей. Чужой член движется в нем так неумолимо, что ноет все нутро, и Илья прикусывает костяшку пальца, чтобы не стонать от боли. Стиснув пальцами одной руки запястье другой, он восстанавливает дыхание, а после – неловко двигает бедрами, злой, молчаливый, уже взнузданный и примирившийся с судьбой.

Когда Дьявол грубо сжимает его соски, Илья все-таки стонет, но недовольства в его голосе меньше, чем ожидалось. Боль отвлекает – даром, что от другой боли, - и немного расслабляет, позволяя ему сделать вдох. Помедлив, Илья опускает голову, сводя лопатки и вытягиваясь смуглой изящной спиной – словно просясь, чтобы его погладили, чтобы задвигались мягче и сбавили темп. Ради разнообразия, Дьявол отзывается на его невысказанную просьбу и целует Илью между лопаток, а потом ведет языком вдоль позвоночника.

Это так сладко, что Илья стонет, хватая воздух губами. Вцепившись в чужое запястье, он уверенно опускает ладонь Дьявола на собственный член, а потом хватается за бортик и с неожиданной силой насаживается. И снова. И снова. Дьявол наклоняется через его плечо, и Илья, повернув голову, разрешает себя целовать – приоткрывает рот и медленно прикасается языком к языку. Но трахаться так, согнувшись в три погибели, чертовски неудобно, и Илья отворачивается, закусывает губы и ритмично двигается на чужом хуе. Он сжимается от удовольствия, стискивая зубы и закатывая глаза; от каждого толчка ему простреливает прямо в позвоночник.

У Ильи сейчас совершенно дикие, мутные от удовольствия глаза и искусанные губы, а сам он смеется, и стонет, и хватается пальцами за стену. На его виске истерично бьется венка, и кажется, что от этой пульсации может взорваться голова. Вскрикнув, Илья с силой насаживается, обжимая тугими гладкими мышцами, и дрожит, удерживаясь на тоненькой грани между «да, да, о господи, да, еще, почти!» и ослепляющим ничем после оргазма.

Кончая себе на живот, он вскрикивает и чуть не ломает ногти о кафель.

А потом.

Потом его не отпускают.

Дьявол берет его за бедра и обхватывает хвостом за шею, уверенно вбиваясь в его зад. Илья стонет и дрожит, судорожно ища руками опору, едва удерживаясь на слабых после оргазма ногах. Внутри него нарастает мучительное, тянущее неудовольствие: крупный член, так доставляющий на пике, после него чувствуется совсем по-другому. Дьявол двигается в нем с силой отбойного молотка, и Илья, недовольный своим положением, шипит и дерется, рискуя напрочь сбить красномордую тварь с предоргазменного настроя. Но Дьявол его не боится, и вместо того, чтобы отпустить, с силой вжимает щекой в скользкий кафель.

Илья шипит, сопротивляясь, выкручиваясь, задыхаясь в объятиях сильных рук и хвоста. Его насилуют, и это ни в какие ворота. Это больно, и стыдно, и страшно, Дьявол определенно издевается, и Илья думает: возможно, сейчас его утопят. Выебут и утопят, как слепого котенка. Выбросят, как использованный презерватив. Севшую батарейку. Фантик от конфеты.

А потом Дьявол в него кончает, придушив хвостом почти до обморока, и все это становится неважно.

У Ильи кружится голова и сухо во рту. Если закрыть глаза, головокружение только усиливается, темнота давит на него со всех сторон, вертится и пляшет, как треклятый хвост. Илья пытается курить, но давится дымом, кашляет и утирает с губ вязкую, липнущую к пальцам слюну.

- Ты, - говорит Дьявол, и усаживается рядом с ним на перила балкона. - Что тут делаешь?

Илья не делает решительно ничего. Он сидит на перилах, свесив ноги и болтая ими над пропастью, внизу двор, а людишки кажутся мелкими, как тараканы в разноцветных одежках. У некоторых тараканов – коляски с детьми, у некоторых – песики на поводках, и все они прохаживаются с глубоким чувством собственного достоинства, как будто двор принадлежит именно им.

Илья откашливается и щелчком пальцев избавляется от сигареты.

Вместо того чтобы ответить на вопрос, он спрашивает Дьявола:

- Как себя чувствует человек без души?

- По-новому.

- Как?

Дьявол закатывает глаза и нетерпеливо дергает хвостом.

- Ты перестанешь любить, что любил. Тебя не будет волновать, что волновало. Тебе наконец-то станет легко.

- Кажется, это рай.

- Кажется.

Они сидят и молчат, соприкасаясь коленями, а потом хвост Дьявола скользит вниз. Илья опускает глаза и смотрит, как вокруг его щиколотки обвиваются красные лоснящиеся кольца.

- Вдруг ты грохнешься, - объясняет Дьявол, и крепко держит его хвостом.

Илья вспоминает, как чужие губы скользили по его шее, как Дьявол фыркал и кривил нос.

«Проспиртована».

И еще:

«На опохмел сойдет».

Илья кривит губы, и улыбка его получается горькой, как полынный шнапс.

- Хочешь, я продам тебе душу? - говорит он.

- Решил оптом избавиться от анальной девственности и души? - усмехается Дьявол. - Шустро. Твое предложение?

- Останься со мной.

Дьявол приподнимает брови. Кольца на щиколотке сжимаются, и Илье невыносимо хочется дернуть ногой и освободиться. Даже если для этого придется спрыгнуть с балкона.

- Зачем? - говорит Дьявол.

- Я помню, как жил без тебя, - Илья делает над собой усилие и изображает эмоцию. Теперь это больше похоже на улыбку, чем на судорогу лицевых мышц. - Больше так не хочу.

Небо над ними – большое, малиновое, и людишки с колясками и собаками начинают потихоньку расползаться по домам. Илья перебрасывает ноги через перила, но балкон – слишком маленький, чтобы вышагивать по нему из угла в угол. И потому он встает, положив руки на перила, и смотрит прямо перед собой. Куда угодно, лишь бы не на Дьявола.

- Соглашайся, - говорит он. - Побудь самой дорогой в мире шлюхой, услуги которой оплачиваются душой.

Дьявол смеется и спрыгивает на балкон, а потом его хвост обвивается вокруг бедер Ильи, пальцы сжимают его плечи и наклоняют вперед. Укладываясь грудью на перила и вцепляясь в них ладонями, Илья думает, что его соседи пропускают интересное зрелище. Пока они залипают в телевизор и делают домашние задания, его пялят на соседнем балконе, кое-как стащив по бедрам узкие джинсы. Пялят, словно они и не трахались пару часов тому назад, придерживая его хвостом и руками, обдавая волнами адреналина, возбуждения и жгучего, болезненного удовольствия.

Среди всех видов секса этот – как спирт среди всех видов выпивки. Дешево и горячо. Илья покачивается на волнах адского пламени, в него засаживают двадцать два сантиметра красного хуя, и ему хочется кричать, но гибкий хвост оплетает его голову и втискивается в зубы, как кляп.

Это – слишком явный намек. Илья кусает так сильно, что рот заполняется кровью, она горячая и горькая, но Дьявол не ругается, не отбирает хвост, даже не прекращает двигаться. Илья давится слезами, слюной и кровью, и стонет, и насаживается, и не хочет, чтобы это когда-нибудь закан...

Глаза у Ильи – карие. Он долго смотрит на себя в зеркало, а потом споласкивает лицо холодной водой. В комнатах пусто и тихо, а разномастные бутылки разной степени экзотичности, натасканные Дьяволом, он выбросил еще вчера.

Самого Дьявола он выбросил из своей жизни еще раньше – в тот момент, когда душа, парализованная вкусом демонской крови, была оторвана от плоти и костей. Это не было больно. Илья не помнит, как это было. Он, кажется, кричал, а потом дышал упоительно густым ночным воздухом, а потом хлебал из-под крана холодную воду. Потом он разделся и долго рассматривал себя в зеркале, силясь найти рану, которую чувствовал, но которой не было. И души не было тоже. И чувств, и страха, и вожделения к Дьяволу.

«Кажется, это рай».

«Кажется».

Дьявол пришел к нему спустя пару часов, положил руки на голые плечи и сказал:

- Как мило. Все вы думаете, что без души сможете наслаждаться жизнью.

Илья молчал и смотрел в зеркало. Тело у него смуглое, а у Дьявола – красное; кажется, раньше они хорошо сочетались. Теперь это – просто яркий и бледный штрихи на зеркальном холсте.

Дьявол склонился и медленно провел языком по шее Ильи, словно пробуя его на вкус.

- Оболочка, - сказал он. Кажется, в голосе мелькнула нотка жалости. - Шкурка от виноградины. Ну что, мне остаться с тобой?

Илья молчал. Глаза у него были тусклыми.

- Правильно, - хмыкнул Дьявол. - Зачем я шкурке от виноградины?

Илья молчал.

- Я был нужен душе, а не телу, - продолжил его собеседник. - С ней я и останусь.

Илья молчал.

Красная зазубрина медленно и ласково скользнула по его плечам, а потом исчезла.

Ильи больше не было.