Геннадий Нейман

Уроки словесности

Аннотация
Рассказ о любви двух парней, которая не выдержала испытания. Один женился, другой уехал в глухую деревню преподавать. Оба пожалели об этом расставании. Однажды кто-то из них снова сделает шаг к сближению. Но не будет ли уже слишком поздно?.. Еще один из рассказов полюбившегося многим автора гей-прозы осторожно подводит нас к непростой как всегда развязке.

Максим


Вот я и дождался письма от тебя. После двух лет молчания. После бессонных ночей, одиночества, потерявшего смысл существования. Дождался - и сам не знаю, рад ли. И стоит ли отвечать.

Ты помнишь...

... мы поехали на Новый год к тебе на дачу. Стояли жуткие морозы, мы шли по еле заметной тропинке, торопясь успеть до заката. Ни единого огонька не светилось в закрытых на зиму домах. Твой дом тоже казался нежилым. Но мы открыли примерзшую дверь, затопили печь, зажгли принесенные из дома свечи. Комната стала наполняться теплом, каким-то особым, интимным уютом. Пушистая елочка во дворе словно ждала, когда мы украсим ее. Половина игрушек разбилась по дороге в моем рюкзаке, а те немногие, что остались, мы аккуратно развесили, стараясь не сбрасывать с ветвей шапки снега.

Руки стыли на жестоком декабрьском морозе, мы бегали отогревать их, прижимаясь всем телом к горячим печным бокам. Фотографировались, кидались друг в друга разноцветным серпантином, рассыпали по всему дому пакетики конфетти. Потом расставили на столе пластиковые стаканчики, закуску, достали заледеневшую бутылку. Дребезжал старенький будильник, поставленный на без минуты двенадцать, от холодного шампанского заломило зубы, и ты согрел меня своим поцелуем. А потом мы сидели перед открытой дверцей печки, на ватнике, который ты выкопал где-то в чулане, и смотрели на ярко-рыжий веселый огонь. Потрескивали поленья, вкусно пахло смолой, и мне казалось, что эта ночь никогда не закончится...

Как мы боялись, что кто-то заметит нашу любовь. И как хотели рассказать о ней кому-нибудь. Нам казалось, что, узнав о нашем счастье, все вокруг станут чуть-чуть счастливее. На лекциях мы садились как можно дальше друг от друга - чтобы томиться ожиданием прикосновения, случайным словом, сказанным в коротком перерыве между занятиями.

Ты помнишь...

...какая бурная и жаркая была весна. Как-то сразу растаял снег, без длинных теплых дождей с ветрами, просто под нетерпеливыми лучами солнца. Зазеленела тоненькая березка под твоими окнами, в одну теплую ночь одевшись пушистыми сережками. Вдоль дорожек сияли головки мать-и-мачехи, малыши пускали щепки в стремительных ручьях. Потом похолодало - с Ладоги шел лед, и - зацвела черемуха. Ты приносил мне охапки душистых веток, ронявших цветы. К утру они умирали, стояли почерневшие, несчастные, устелив все вокруг белым ковром. А ты смеялся и говорил, что вечером наломаешь новых.

Мог ли я подумать тогда, что наша любовь станет для тебя такой же сломаной опавшей веткой. Ты был так нежен, в твоих глазах было столько страсти, что нельзя было не поверить - это навсегда. Никто и никогда не встанет между нами, потому что такое чувство приходит только раз в жизни.

Ты помнишь...

...мы поехали вдвоем на юг. Нас ждало ласковое море и теплые камни на берегу. Лето дарило нам свои улыбки - только нам двоим. Ночью вокруг нашей палатки звенели цикады, плавали зеленоватые огоньки светляков. Огромные южные звезды подмигивали нам, все понимая. Мы разжигали маленький костер, на его свет из темноты летели большие мохнатые бабочки. И сгорали, поднимаясь к небу легким пеплом. Моя рука лежала в твоей руке, мое сердце билось рядом с твоим сердцем. Жаркие ночи - их невозможно забыть. Под песню цикад, шепот прибоя мы летали среди звезд, равные богам.

Поезд уносил нас назад, в короткое северное лето. На станциях мы покупали яблоки, хранившие запах солнца и юга, это был вкус нашей с тобой любви.

Ты помнишь...

... как пришла осень. Мы шли по дорожкам Летнего сада. Мраморных богов и богинь прятали на зиму в серые деревянные ящики, похожие на гробы. Под ногами шептала опавшая листва, ее сгребали в кучи. Сизый дым стелился над землей, весь сад пропитался горьким запахом умирания. Дул пронзительный ветер, вода в Неве поднялась высоко, в ней тоже плавали опавшие листья. Ты зябко прятал руки в рукава куртки, пытаясь сохранить хотя бы каплю тепла. Потом мы сидели на мокрой скамейке, подложив какую-то старую газету, ты молчал, отводил глаза и, наконец, признался мне, что в твоей жизни появилась Она.

Как долго я не хотел верить, что все кончено. Даже тогда, когда ты попросил меня быть свидетелем на вашей свадьбе. Даже тогда, когда ты одел Ей на палец кольцо, и Она стала твоей женой. Я видел, как ты смотрел на Нее, даря ту любовь и нежность, что когда-то принадлежали мне. Нет, никто не заметил мою боль, ведь для всех вокруг мы были только друзья - очень давние, очень близкие. Я улыбался, шутил, танцевал с подружкой невесты, даже целовался с ней где-то в укромном уголке.

Всю ночь после вашей свадьбы я не мог спать. Я знал - каким-то совсем особым, даже не шестым, а шестнадцатым чувством - вот ты привел Ее в спальню, помог снять белое тонкое платье. Вот ты целуешь нежные девичьи губы, поднимаешь Ее на руки, несешь к постели. Конечно, я никогда бы не смог дать тебе то, что ты получил от Нее - дом, который можно назвать своим домом, семью, детей. Она ничего у меня не отняла - у меня ничего и не было, вот только зимние ночи стали длиннее и темнее, а весна наступила поздняя и дождливая.

Я не мог оставаться в этом городе, где все напоминало мне о тебе. Когда я сказал, что уезжаю на три года, ты просто пожелал мне счастливого пути. Потом засмущался и сообщил, что скоро будешь отцом. Я мог только порадоваться вместе с тобой.

Станция "Сырь" - так называлось то место, где я вышел из поезда. Потом час трясся на старом разбитом грузовике. И деревня называлась Сырь, и река - Сырь. И лес стоял сырой и холодный. Председатель сельсовета показал мне деревянное здание, которое по недоразумению называлось школой, и предложил выбрать любой из нескольких пустующих домов.

Так я стал деревенским учителем.

Я приходил в класс: "Здравствуйте, дети". "Здравствуйте, Максим Валерьянович", - отвечали они недружным хором. Десятки глаз смотрели на меня - серые, голубые, карие, веселые, испуганные, задорные. Кроме русского языка и литературы мне пришлось вести еще и историю. Учителей не хватало и мы делили уроки на всех, чтобы наши ученики получили хотя бы какое-то образование.

Я учил первоклашек писать и читать, выводить в тетрадях палочки и кружочки. Половину урока мы занимались чистописанием, потом я читал вместе с ними сказки - веселые, волшебные, там зло всегда наказывалось, а влюбленные жили потом долго и счастливо.

С учениками средних и старших классов мы занимались уже серьезнее, я старался дать им не только школьную программу. Мне хотелось, чтобы они полюбили литературу, родной язык, научились говорить на нем. Мы читали Булгакова, Зощенко, Ахматову, Гумилева. Очень скоро на моих внеклассных уроках литературы стало некуда приткнуться. Школьники сидели на подоконниках, моем столе, да просто на корточках вдоль стены. Я рассказывал им о поэтах, не вернувшихся с войны, расстрелянных в сырых подвалах, несправедливо забытых. О писателях, чьи книги были запрещены и преданы анафеме. Чего мне было бояться здесь, в деревне со смешным и странным названием Сырь.

Конечно я, городской житель, был совершенно не приспособлен к жизни в деревне. Я не умел сажать картошку, прививать яблони, разводить кур. Просто растопить огромную печь было для меня сначала почти подвигом. Но я учился, потихоньку, разбивая лоб о неразрешимые, как мне казалось, задачки. Я привык к одиноким темным вечерам, непроходимым дорогам, удобствам во дворе.

Когда я разжигал печь и садился перед открытой дверцей, я вспоминал наш Новый год на двоих. Ярко-рыжий огонь нашей бывшей любви грел мое сердце.

Весной во дворе моего дома зацвела черемуха. И я вспомнил белые пушистые ветки, которые ты приносил мне когда-то, так давно.

Лето было коротким и не очень-то теплым. Я купил зеленых яблок - они оказались ужасно кислыми, но непостижимым образом пахли югом, морем, цветущими магнолиями.

А в первый же осенний субботник, когда я и мои ученики приводили в порядок школьный двор, я увидел и почувствовал горьковатый запах горящих листьев. Запах Летнего сада, в котором умерла наша любовь.

Так прошел один год без тебя. Надо ли говорить, как не хватало мне твоих писем. Почтальон появлялся у нас раз в неделю и раз за разом проходил мимо моей калитки. Только газеты да методические пособия - вот и все, что я получал.

И снова я входил в классы: "Здравствуйте, дети, сегодня мы пишем сочинение на вольную тему." И они писали, фантазировали какие-то невероятные летне-осенние, лесные приключения. Первоклашкам я рисовал в тетрадях зайчиков и птичек, вместо оценок. Ужасным огорчением была для них серая мохнатая гусеница, которой я отмечал неудачи. А сколько радости доставлял Микки Маус, означавший "отлично".

А старшеклассникам я ставил оценки только за грамматику. Чем безудержней была их фантазия - тем больше я радовался. Значит, я смог научить их мечтать.

Однажды я нашел вложенный в тетрадку листок. "Максиму Валерьяновичу" - вот что было написано сверху, а ниже...

"Я не могу жить без Вас. Когда Вы входите в наш класс, все во мне замирает, и я больше всего на свете боюсь, что меня вызовут к доске. Потому что мысли в моей голове путаются, я только могу смотреть на Вас. И думать о том, что я никого никогда так не любил. Если вы уедете - я умру, я знаю это точно. Мне часто снится, что Вас больше нет, и я просыпаюсь в ужасе и думаю, что это только сон. Вечером я прихожу к Вашему дому, стою за калиткой и вижу, как Вы ходите по комнате, читаете газету, проверяете наши тетради. Я долго боялся Вам написать, потому что так не бывает - я ведь мальчик, а не девочка. А девчонки в нашем классе тоже все влюблены в Вас. Но я знаю, что я люблю сильнее их. Не думайте, что я сумасшедший, из-за этого письма. Просто я больше не могу".

Угрюмый пятнадцатилетний мальчик, сын агронома, обычный, ничем не выделяющийся из кучки своих сверстников. В тот же вечер я вышел из дома и нашел его, прячущегося за сараем, откуда он подглядывал за моими окнами.

Кирилл - так звали его. Он совсем замерз на холодном осеннем ветру. Я заставил его выпить горячего чаю с медом, закутал в теплое одеяло. Я должен был бы объяснить этому почти ребенку, что ему совсем нельзя меня любить. Но такими умоляющими и счастливыми одновременно были его глаза, так дрожали руки, покрытые шершавыми цыпками, что я не стал ни о чем говорить. Мы просто сидели рядом и молчали.

Кирилл стал приходить ко мне каждый вечер. У него был уважительный предлог - он собирался поступать в техникум и должен был усиленно заниматься русским языком. На мой взгляд, подтягивать ему было нечего, но Кирилл придерживался иного мнения. Просто ему необходимо было сидеть рядом со мной, видеть меня, слышать, касаться время от времени моей руки. Он не был ни красивым, ни просто хорошеньким. Так, обычный мальчик, угловатый и нескладный, немного замкнутый. Птенец, только-только учившийся летать. Он отважился написать мне любовное письмо, но так ни разу и не заговорил больше на эту тему. Может быть, он ждал, что это сделаю я? А что я мог ему сказать? Что в далеком Ленинграде остался ты? Тот, кто был мне нужен больше всех мальчиков на свете. Тот, кто отказался от моей любви.

И минул еще один год. И снова я приходил в классы. Кирилл уехал, и теперь я получал от него письма - каждую неделю. То, что он так и не решился мне сказать, теперь кричало в каждой строчке - я словно наяву слышал его хрипловатый голос. "Я люблю Вас, я жду встречи с Вами, моя жизнь - только для Вас." А я не отвечал, уговаривая свою совесть - я не имею права на эту любовь, я слишком занят, чтобы отвечать, у меня есть любимый....И Кирилл стал писать мне все реже и реже.

И вдруг пришло твое письмо. Полное боли и тоски, воспоминаний о наших встречах, горького сожаления о совершенной ошибке.

Я сижу перед огнем с толстым конвертом в руке. Пляшет в печи рыжий огонь. Во дворе теряет последние листья черемуха. На столе маленькая корзиночка с ароматными яблоками, а рядом - ваза с засохшими кленовыми листьями.

Ты помнишь...

...наш преподаватель на лекциях говорил: "Учитесь выражать свои мысли четко и ясно. Вы - будущие учителя словесности. Ваша задача - научить ваших учеников говорить. Косноязычный учитель - нонсенс."

Как он хвалил тебя на семинарах за твою правильную, немного книжную речь. Как ругал меня за мучительные попытки выразить то, что я сам до конца не додумал. Что ж, я многому научился от тебя. Поэтому я не буду вспоминать то, что ушло навсегда, то, чего уже не вернуть. Я возьму конверт, лист из обычной ученической тетрадки, шариковую ручку. И напишу, четко и ясно:

"Прости, Саша, но я не люблю тебя больше".

Александр

А любил ли ты меня когда-нибудь? Так, как любил тебя я? Или твое чувство было лишь желанием любви?

Боже мой, мы знаем друг друга всю жизнь. Почти всю жизнь. Мы подружились с тобой во втором классе, когда ты заболел, и наша классная преподавательница послала меня тебя проведать. Ты лежал с замотанным горлом и толстой книжкой в руке. Я присел на край твоего дивана, спросил, как твои дела, и поинтересовался, что ты читаешь. Оказалось, "Дети капитана Гранта". У меня тоже было много книг дома, мы стали меняться ими и, постепенно, выяснили, что у нас просто масса общих интересов. Мы играли в пиратов, рыцарей, мушкетеров. Мы писали вдвоем огромный приключенческий роман, где развивались бурные события - похищения, грабежи, даже какие-то межзвездные приключения.

В пятом классе на 8 Марта наша учительница решила поставить маленький спектакль для девочек - пушкинскую "Сказку о мертвой царевне и о семи богатырях". Сначала ты должен был играть злую царицу, но тебе никак не удавалось выкрикнуть с достаточной злостью - "Ах ты, мерзкое стекло!". И тогда ты стал мертвой царевной. Вот это была твоя коронная роль - тихий, почти безжизненный голос, плавные движения. "Для меня вы все равны..." И прозрачные русалочьи серо-зеленые глаза, нежный румянец, длинное платье, которое одолжил наш учитель пения у своей дочери. А мне пришлось играть мачеху. И уже это придавало мне и голос, и злость. Не на тебя - на учительницу, которая отдала роль Елисея нашему отличнику Вовке.

Спектакль имел грандиозный успех.

А дома мы сыграли его вдвоем, для себя, так, как нам этого хотелось. Ты, мертвая царевна, лежал на диване в мамином платье. Я, безутешный царевич, склонился над тобой и робко поцеловал в щеку.

- Неправильно, - серьезно сказал ты, открывая глаза, - Не так надо.

- А как? - для меня и этот поцелуй был подвигом.

Тогда ты молча взял меня за уши и крепко прижался губами к моим губам.

Страницы:
1 2
Вам понравилось? 71

Не проходите мимо, ваш комментарий важен

нам интересно узнать ваше мнение

    • bowtiesmilelaughingblushsmileyrelaxedsmirk
      heart_eyeskissing_heartkissing_closed_eyesflushedrelievedsatisfiedgrin
      winkstuck_out_tongue_winking_eyestuck_out_tongue_closed_eyesgrinningkissingstuck_out_tonguesleeping
      worriedfrowninganguishedopen_mouthgrimacingconfusedhushed
      expressionlessunamusedsweat_smilesweatdisappointed_relievedwearypensive
      disappointedconfoundedfearfulcold_sweatperseverecrysob
      joyastonishedscreamtired_faceangryragetriumph
      sleepyyummasksunglassesdizzy_faceimpsmiling_imp
      neutral_faceno_mouthinnocent
Кликните на изображение чтобы обновить код, если он неразборчив

5 комментариев

Alek
+
1
Alek 26 сентября 2011 00:28
Вот так жестоко судьба вертит наши жизни...
Очень трогательная история. Очень своеобразная.Читаешь и тебя затягивает с каждой строкой. Три истории переплетены в один клубок, объеденённые сложными, противоречивыми чуствами. Всё непросто, всё очень непросто... Очень хороший рассказ.
+
1
Ия Мар Офлайн 4 октября 2011 20:50
А по-моему, ни при чем судьба. Сами герои все запутали. И вот в конце рассказа они снова перед выбором. И как там у них все сложится? Поумнели ли? Хочется верить...
Рассказ действительно очень-очень хороший.
На мой взгляд, это отличительная черта таланта Неймана: сказав много, все же оставить у читателя чувство неудовлетворенности, недосказанности. Но не разбудить воображение, а заставить думать, делать выбор, формировать позицию, принимать решение, на чужом опыте учиться...
+
1
Элла Невероятная Офлайн 2 декабря 2011 07:38
Уже не в первый раз встречаю в гей-литературе мотив непонимания героями друг друга. Не понимают и молчат, и этим усугубляют разлад, мучаются всё больше, после чего расстаются. Ни один не хочет объясниться и вызвать на откровенность любимого человека. Не умеют? Или гордость мешает?
Хорошо, что в этом рассказе Александр и Максим сумели встретиться. А если бы "было уже поздно"?
Интересно, насколько часто такое бывает в жизни.
+
1
time2012 Офлайн 3 февраля 2012 10:19
Прочитал с удовольствием.Что жизнь выкидывает такие фортели -это всем известно.Рассказ хорош,очень сентиментальный,психологически хорошо завязан,а читатель развяжет сам ,каждый на свой лад.
+
0
Анатолий Мерлинд Офлайн 24 марта 2013 00:40
Интересный рассказ, прочитал с удовольствием. Немножко непонятной показалась концовка, но это нисколько не умаляет эмм... "ценность" самого произведения.
Спасибо автору!)
Наверх