Я его в дверь, а он...

Часть 1

Город, куда я прилетел, был мутным, промышленным, каким-то исподлобным. Взрослые мужики, главы семейств, носили треники и китайские кожаны и бычились из-под кепок-"таблеток", давно списанных в утиль времени столичной гопотой. Машины поминутно и злобно сигналили. В сером воздухе пахло бензиновым перегаром, обречённостью и желанием выместить нелюбовь. За обман ожиданий, вообще за обман. Потому что жизнь лишь такова - и другой не бывает нигде. И быть не должно.

Мне в этом городе в смысле нежных коротких встреч не светило решительно ничего. Я трезво оценивал шансы - даже не свои, а города. В таких местах глупо на что-то надеяться. Не завибрирует смартфон, трепеща предвкушением встречи, не засветится в полутьме (полотенце на ночнике) бархатистая нежная попка, смущённо освобождаемая от трусов-"семеек". Я люблю провинциальных парней - за эту робость даже при опытности, за отсутствие наглой продажности, быстро развращающей парней в столице. Но в этом городе - нет, не мечтай. Ни одного улова в заброшенной в сеть сети копипейста: "Прив, я из Москвы, буду на пару дней, как насчёт поужинать вместе?". Не ищи (и не свищи!) гей-сауну или бар.

На входе в страдающую манией величия гостиницу "Парк-отель" за стойкой восседала мощнозадая тётка, грозно зыркавшая по сторонам. Тёткин фасад был расшит сверкающими пайетками, арбузные груди вздымались: умрёт, но не пропустит внутрь чужака, не допустит разврата. Мне же промурлыкала льстиво: "Ой, и как там, в Москве?" - и сделала глазки. Глазки были густо подведены.

И забронированный для меня "полулюкс" был таким же, строящим глазки, объединившим при недавнем ремонте два одинаковых, ещё помнивших Брежнева номера (наверняка с удобствами в коридоре). В итоге вышла полузадушенная теснотой спаленка с золотым тиснением вензелей по стенам и кроватью с кованым изголовьем, тщившимся изобразить барокко - и неожиданно избыточная в квадратных метрах ванная с душевой кабинкой и треугольной джакузи. Так здесь понимали шик.

Окна и ванной, и спальни выходили в парк. Там серебристое что-то просвечивало сквозь начинавшую облетать листву. Я выбрался из гостиницы: битое стекло, крашеный в совковое голубое заборчик вдоль запущенной главной аллеи и, вот, "Як-15" на постаменте в проплешинах штукатурки. Вечером, на банкете, спросил даму из организаторов, тоже всю в пайетках: а что это у вас в парке истребитель? Здесь же авиационного производства никакого? Она удивлённо всплеснула руками: "А что это вы ни-чи- во не пьёте? Ни-ха-ра-шо!" Объяснил ей, что водку и полусладкое не пью. Дама мотнула головой, исчезла, снова материализовалась с двумя бутылками сухого чилийского. Одну совместно распили. Вторую я тайком сунул в валявшийся на подоконнике пакет - и, пользуясь пьяной кутерьмой, смотался вместе с пакетом прочь. В гостинице открыл ноутбук, вышел на сайт: нет, ни от кого нет ответов. Тишь, глушь, смиренное кладбище. Снова разослал по всем анкетам сообщения, оставил номер телефона со второй симки, давно заточенной на альковную службу. Снова ничего. Лёг в кровать, включил ридер с романом Джона Бойна - про геев в Ирландии. Тем приходилось ещё хуже, чем здешним. Встречи без "Парк-отелей", просто в парках, в ночи, по-звериному, в кустах, боясь, что кто-то из хранителей устоев наткнётся и изобьёт. Или вызовет полицию, а та изобьёт ещё раз. И уснул.

А утром на открытии конференции понял окончательно, куда попал. Сборище была прикрытием для распила бюджета, тусовкой для своих за чужой счёт. Докладчики мычали коровами, пережёвывая жвачку банальностей, которые любой школьник в минуту скачает из интернета. Все ждали приезда вице-губернатора. Тот приехал: лоснящийся боров, годный без грима в звягинцевский "Левиафан". Говорил про козни Запада и перспективы края. Хлопали ему оглушительно. Затем выступал я, - мне тоже хлопали, отбивая ладони, уравнивая тем самым москвича с местным чиновничеством. На обед отсадили вместе с боровом в отдельный зальчик с шёлковой обивкой. "Ну, вздрогнули!" - сказал боров и жестом провинциального факира достал из портфеля бутылку "Джонни Уолкера" с чёрной этикеткой. Провинциальные патриоты знают толк в импорте. Мне не хотелось, но понял, что отказаться нельзя. Спросил от отчаяния про истребитель в парке. "Ну, это мы тут его на страх врагам держим!" - заржал боров. Меня скривило. "С вами все хорошо?" - участливо спросила организаторша: та, что на банкете была в пайетках, а теперь разделяла официальную парадигму "тёмный низ, светлый верх, на груди у дамы брошь". - "Не очень", - честно признался я, прежде чем соврать, и соврал: "Давление скакануло. Перелёт, и перед докладом понервничал". - "Может, вам лекарствочку найти?" - "У меня есть в гостинице. Простите, сегодня, наверное, мне лучше отлежаться".

На огромной чёрной BMW борова меня привезли в отель. Хорошо, что хоть без "мигалки". Я вздохнул расслабленно: в номере ждали недочитанный Бойн и (я вдруг с радостью вспомнил!) бутылка утащенного с банкета чилийского. Ну, и джакузи: не пропадать же добру. С белой кипенью струй. Которые так приятно направлять туда, где сходятся, говоря языком романтиков, упругие холмы и ложбины, ждущие ласки. Ласки сильной, но нежной. Когда-то я снимал квартиру с джакузи. И после первых восторгов от утробно-захлебывающегося рыка мотора и подымающихся пузырьков понял, что ни для какого нормального массажа этот продукт итальянского гения не годится: напор воды не тот. А вот для изощрённой мастурбации - вполне. Борджиа - те оценили бы.

Я пустил в джакузи воду, разделся и встал под душ. Джакузи - штучка для грязных дел, но чистых тел. Утреннее отчаяние отпускало. Вот сейчас плюхнусь в ванну и подставлю под подводную струю член с оттянутой крайней плотью, чтобы вода лизала головку снизу, а потом разведу ноги, и сделаю так, чтобы вода... Чтоб этот приручённый Гольфстрим, это домашнее Эль-Ниньо...

Я уже выходил из душа, когда скорее почувствовал, чем услышал сквозь шум льющейся воды короткий джингл оставленного в спальне телефона. Должно быть, сообщение от дамы с конференции - типа, как там моё давление? Чертыхаясь, стал вытираться. Телефон надо будет выключить. Или нет, наоборот, принести сюда, поставить на край джакузи, добраться до известно какого сайта, там поискать тематическое про секс в ванной... Экран светился, демонстрируя прибытие старомодного sms. Нет, не дама. "Доброго времени суток! Это Славик. А вы где?"

Я еле удержался, чтобы не ответить: "Здесь". Или, ещё лучше: "В джакузи". Но набрал: "В Парк-отеле". - "У вас окна в парк? Какой этаж?" - "Боишься высоты? Или парков? 3 этаж, видно истребитель. Полетаем?" - "Хаха! Тогда моргните". - "Левым глазом или правым?" - "Светом".

Я усмехнулся: похоже, неведомый Славик не верил, что я и правда здесь. А я не верил в то, что переписка к чему-нибудь приведёт. Когда с тобой в принципе готовы лечь, на предложение поужинать отвечают просто: "Да, можно. А где и когда?" А прочее означает, что ты общаешься с виртом, который в желаниях прыгает то к тебе, то от тебя. Он уже решился после робких экспериментов с ровесниками попробовать секса с парнем поопытнее, но затем пугается и секса, и чужака. Когда-то я вёлся на эти игры. Но я давно уже - кот учёный.

День был тёмный, насупленный: под стать городу. Я всё же решил щёлкнуть включателем. Раз-два, раз-два. Глупость какая-то. В ванной повторил: щёлк-щёлк, щёлк-щёлк. Отправил sms: "Запеленговал?" Тишина. "???" Без ответа. Набрал номер - "вне зоны действия сети". Эх, Славик-виртуалик... Так что - к Борджиа, в воду. Бесстыдство самоудовлетворения. Ванна уже налита... И - хорошо, что вспомнил! - принести бутылку и стакан, поставить рядом... Член вздрогнул и стал понемножечку набухать. Мы с ним в таких случаях хорошо понимали друг друга.

Я уже заносил ногу над бортиком, когда услышал за спиной тихий стук. Пальцами по стеклу. Я обернулся - и меня обожгло мгновенным испугом. За окном, на уличном карнизе, кто-то стоял и барабанил по окну. За тюлевой занавеской проступала худая фигура: кроссовки, треники, куртка-худи с надвинутым капюшоном... Какой- то гопник, гопарик. Или нет? Впрочем, в этом городе гопниками были все.

Забавно работает мозг, когда понимает, что невероятное вдруг очевидно. В мгновение - перебор вариантов. Кто за окном? Рабочий, поднятый на третий этаж, чтобы, не знаю, осмотреть трещину в стене? Грабитель, спустившийся из номера сверху, проверяющий наудачу: авось, и здесь никого?

Мысль о Славике пришла последней и не избавила от тревоги: вот так и являются на подставные свиданки гопники, чтоб поглумиться над пидорами... Да, через окно, чтобы не засветиться под камерами... Нет, понятия не имею, каким образом можно на третий этаж... Но я ведь могу не открывать окно, правда? Могу, накинув халат, вообще выбежать из номера, заорать? Я у вас в городе на конференции! А тут кто-то лезет в окно! На помощь, то есть на помощь, эй?!"

Тот, кто стоял на карнизе, приложил руки к стеклу, вглядываясь. Сквозь тюль тёмным пятном проступало лицо. Молодой, похоже, гопничек. Обладатель разбитых (почти разбитных) светлых кроссовок китайского провенанса, близкого родства треников с полосками, стрижечки почти под ноль, густых тёмных бровей (правая разбита пополам шрамом), невысокого лба, чуть настороженных глаз и широкого рта с неожиданно резко обведёнными крупными губами, - настолько крупными, что эта невинная пухлогубость нейтрализовала напряжённую дворовую стойку, наверняка выработанную привычкой к дракам...

Значит, все- таки Славик. Сейчас выяснится, опасен ли он и кто наделил его умением карабкаться по стенам. Я замотал полотенце на бёдрах и подошёл. Сдвинул в сторону тюль занавески.

И снова обожгло, но уже не испугом.

В глазах парня за окном было желание. Чтобы впустили. И чтобы взяли. По-простецки, но взяли. И этого стоявший за окном скрыть не мог. Я не слишком бегло читаю по глазам, но треники у Славика спереди были вздыблены. Ну, подойдите к окну и представьте стоящего на карнизе парня. Что окажется у вас перед глазами? То-то и оно. Вряд ли Славик перед встречей засунул в трусы заячью лапку.

Фигасе, подумал я, открывая. В городе, где оттенки лишь серого, к тебе залетает полный желания гопничек! И можно держать пари, он хочет не трахнуть тебя, а чтобы ты трахнул его, но чтобы об этом никто-никто не узнал. А ты узнаешь его совсем близко и скоро.

- Залезай! А я уж боялся, что тебя, когда ты подлетал, сманил Карлсон!

- Зд-д-рарово! Не-а, у нас в области Карлсоны не водятся! У нас д-д-даже конкуром мало кто занимается!

Ах, вот оно что. Конкур. Преодоление препятствий. С крыши на крышу. По каким-нибудь карнизам да выступам по стене до нужного этажа.

Часть 2

Он спрыгнул внутрь, не отводя горящих желанием, но все же чуть настороженных глаз. Уголки пухлых губ были ограничены вертикальными морщинками. Он морщил рот, как другие морщат лоб.

Я показал рукой на его бугор на трениках и процитировал классику:

- У тебя там пистолет или ты просто рад встрече со мной?

Он засмеялся, сбросив сразу свой гоп-налет.

- У вас х-х-хорошее чувство юмора, - сказал он. - И п-п- пистолет тоже п-п-приличный.

Пистолет мой своего калибра под полотенцем не скрывал.

Хорошо, что он так ответил. В провинциальной глуши немного умеющих жонглировать словами. Словесный вольтаж - удел столичных ребят. Там, если тебя щёлкнули словом по носу, спеши щёлкнуть в ответ, а не то засчитают проигрыш. Но и не щёлкай слишком сильно, а не то выведут из игры.

- Не говори мне "вы", - сказал я ему. - Ты уже большой. Оружие держать в руках умеешь?

Я прижал его плечами к стене. В общем, речь пока не шла даже не о пристрелке. Только о поцелуе. Такие губы, как у него, грех было не целовать. Но он рассудил, что как слышится, так и пишется. Развёл мои руки (я ощутил его силу), скользнул вниз, становясь на колени, расстёгивая и снимая худи, сдёргивая с меня полотенце - и заглотил пистолет по рукоятку...

Я потом много раз, мастурбируя в одиночестве, вспоминал тот момент. Я знавал развратных, хищных юнцов, готовых помучить тебя подольше, просто чтоб посильней завести - причём завести себя, а не тебя. Знавал парней с выдающимися языковыми умениями, каллиграфически выводивших языком иероглифы на готовой взорваться головке. Хотя большинство ребят просто сосали, как могли, помогая рукой, - незамысловато, но эффективно: тем и ценен минет. Славик же хотел мой член сразу и целиком, и по частям, и вместе с мошонкой, и вместе с лобком, - он заглатывал его, как оголодавший воришка, который, забравшись в зажиточный дом, думает не об осторожности, а о том, как побыстрее набить на кухне пузо вкусняшками. Так что, если и застукают, то уж довольного, сытого, узнавшего вкус того, о чем мог только мечтать.

Я застонал - а кто бы не застонал? - и от кайфа, и от напора. Потом взял себя в руки, то есть взял в руки голову Славика. Называется - взял руководство. Не потому, что кайфа было мало. Кайф был избыточен. Я побоялся кончить, как кончают порой дебютанты: в мгновение, смахнув все фигуры с доски, едва успев шагнуть с Е2 на Е4. Теперь уже не столько Славик сосал мне, сколько я трахал его в рот: больше притормаживая, чем ускоряясь.

И вот ещё что. Про оральный секс рассказано и написано многое. И про шустрость тренированного язычка, и про преодоление рвотного рефлекса, и про умение принять член в горло - как факир шпагу (а интересно было бы трахнуть в рот факира...) Написано в разных жанрах: от казарменного: "Зубы, сука, убери!" до гурманских замечаний о щиплющей терпкости спермы. Много раз обсуждались и форма, и размер принимаемого в рот члена. Но никогда я не слышал, чтобы обсуждались форма и размер губ. Да и сам не придавал значения губам. А вот у большеротого Славика, когда он сжимал губы, изо рта получался колодец с нежными стенками, о который края головки тёрлись, тёрлись не достигая дна. Говорил ли кто Славику об этом его даре? Я не сказал. Теперь жалею.

Он кайфовал не меньше моего. Он до своего дорвался. Я не столько про член, сколько про возможность бесстрашно отдаться. Как отдаются, должно быть, матросам курвы и лярвы. Я не знаток женских тел и дел, но однажды мой однокурсник, пьяно и конфузливо рассмеявшись, признался, что спит исключительно с библиотечными девочками, профессорскими дочками, тихими скромницами. Я пожал плечами: какой тогда интерес? Развратить? Но он фыркнул: гы! Много ты понимаешь! Эти тихони, никогда ничего в руках тяжелее томика Ахматовой и хуя не державшие, ебутся, как паучихи, высасывая тебя всего...

Ну да, сходство с паучихами не возбуждает. Зато хорошо объясняет, чего хотел Славик. А он хотел того же, чего и дочка профессора: перемахнув, наконец, через барьер запрета (о, конкур!), выпить меня до дна, во всех смыслах, опуститься, наесться если не на оставшуюся жизнь, то на оставшийся день.

Для меня, помимо опасности с позором рано кончить, это означало, что для начала мы трахнемся не в джакузи. Все эти подводные массажи, барочные развратные позы - они для сытых, уже наевшихся, желающих смаковать. Пока же Славик был голоден. Как и я. Аппетит он во мне пробудил хищный, волчий.

Я рывком поднял его, полуголого, с пола (господи, какой же он лёгкий!), левую руку сунул ему в трусы, правой прижал к себе (господи, да он весь полыхает!), попытался засосать его губы... Но получилось, он засосал мои... Сосал мой хуй, сейчас целует... Я люблю, когда целуешь того, кто секундой ранее сосал тебе член, как будто сам себя в рот - совсем бесстыдное... И хорошо, что мы одного роста... Языком, как тараном, орудуя... Он принимает мой язык в себя, ему хочется... Не оторваться... Но оторваться надо - хотя бы для того, чтобы выключить воду, а то, судя по сипатому хрипению слива, ванна полным-полна.

- Славик, в душ!

- Мн-н-не не надо, у меня все ч-ч-чисто. И я после этого нич-ч-чего не ел, ч-ч-чесслово!

Тогда я подталкиваю его, не переставая целоваться, к спальне. Это танец двух мужчин, и танец жёсткий, и танец нежный, - о господи, как же я хочу ему вставить! И я чувствую, как хочет он. В-в-волк добычу в-в- волочет прямо в Вышний В-в-волочек... Придёт серенький в-в-волчок... Серый в-в-волк, он хуем щёлк!

Славик пятится задом и, не видя кровати, ударяется сбоку о матрас, падает на покрывало. А я на Славика. Я щупаю, щупаю, щупаю ему член - вполне себе крепкий, порционный, кондиционный. Яички в мошонке у Славика не поджимаются, а отвисают - тоже люблю. Он щупает член мне - мой, пожалуй, крупнее среднего. А яички тоже отвисают. Славик их чуть оттягивает - значит, тоже такие любит. Мы целуемся, целуемся, целуемся, но я уж больше не могу терпеть, и сдёргиваю с него треники вниз. Он вдруг приподнимается на кровати, легко отталкивая меня от себя. Я на секунду пугаюсь, как тогда, когда заметил силуэт в окне.

- Славк, ты чего?!

- Кроссовок снять...

- Не надо, оставь...

Я продёргиваю штанину вместе с этой, как её, - трусиной? - через одну его ногу, но на другой оставляю. Пусть треники и трусы болтаются на ноге как флаг, выброшенный побеждённым. И кроссовки пусть остаются. Подмышки он не подбривает, но кустик там совсем невелик, как и на лобке, который он тоже, понятно, не подбривает, потому что вдруг из пацанов кто увидит? (Кто? Когда? - а когда ссать встанут вместе у стенки, приспустив треники вниз. Что подумает тогда его дружбан, увидев? Как отбрехаться?..)

Подмышки у Славика не пахнут ничем. То есть если и пахнут, то свежестью, гелем для душа, а телом совсем чуть-чуть. Кустик в паху я обнюхаю позже. Сейчас время, целуясь, тереться набухшими, ждущими, бьющими членами друг об друга. Я, понятно, сверху. Он, понятно, снизу. Матрас на кровати начинает поскрипывать и всхлипывать, предвкушая. Я отвожу Славику руки вверх, затем зажимаю его голову коленями. Он всё понимает, объяснять не надо, он сосёт, затылок внизу подушки, лицо зажато между моими пахом и бёдрами. Я наклоняюсь вбок и беру с тумбочки брюки. Вытаскиваю ремень. Он - без дырочек, плетёный, эластичный. Им я стягиваю Славику ладони. Давно не практиковал, но тут вдруг дико захотелось. Будет туго, но не больно. И закручиваю свободный конец на пошлых кованых кренделях изголовья. Славик не протестует, он продолжает сосать. А вот теперь, Славик - будет все, чего так хочешь ты, и чего так хочу я, и даже с избытком. Подушку - под попку. Теперь, извини, через тебя перепрыгну, смазка и презики у меня в чемодане. Ага, вот. А теперь в рот Славику присунуть уже в презике. Да, вот сейчас это в тебя и войдет. А теперь ноги в стороны. Мне на плечи. Трусы с трениками шлёпают меня по щеке. Смазка, палец, второй, смазка, ах да, вот ещё одно полотенце, чтобы не измазать подушку... А теперь...

Мы начинаем выть оба синхронно. Он, который теперь отдал свой хуй, вздыбленный, напряжённый хуёк., сантиметров четырнадцать, а зачем нам больше, главное, что такой ладненький, гладенький, ровненький, под русым ровненьким кустиком, вот кривится мордочка правильного большегубого пацана с рассечённой бровью, глаза закатились, стрижечка коротенькая, а хуй я проталкиваю в попку этого пацана сразу, без расшаркиваний у сфинктера, хотя надо бы, но я уже всё, не могу. Когда я начинаю этот вход, как царь входит в сокровищницу царства, на кончике Славкиного члена вдруг проступает дрожащий алмаз, и я дотрагиваюсь пальцем до алмаза, и вытягиваю из него прозрачную струну желания. А когда я задвигаю свой член внутрь до упора, Славкин хуй начинает совсем уже бесстыже сочиться, сочиться, сочиться смазкой. И я понимаю, что, как бы дольше не оттягивал - всё, не сдержусь. Мы и так слишком долго целовались. Через секунду я начну громить его задницу, и будь что будет - минуту мы продержимся или две, - всё равно ведь изойдём в оглушительном громе орудий.

- Славик, - шепчу я, - сейчас я тебя выебу.

И вставляю ему в рот большой палец, оттягивая губы вправо.

Он стонет чуть громче.

Я вынимаю палец у него изо рта, наклоняюсь и целую его.

И вбиваю - первый удар.

Он сглатывает и засасывает мои губы. Его трясёт. Меня тоже.

Второй удар.

Третий.

Палец в рот.

Губы.

Четвёртый.

Быстрее.

Пят-шест-седмово-о-о-ой!... Ещё! Сука! Развожу руками его ноги стороны, как разводят беду! Ещё! Десятый, двадцатый, какой там? Шлёп, шлёп! Яйца колотятся ему о задницу. Задница бесстыже чмокает. Славкин член течёт, течёт, моя ладонь в горячей липкой жидкости...

Ещё! Всё, я в саду наслаждений, он чувствует это, и я целую его, и ещё, и тогда я хватаю его одной рукой за мошонку, другой за член, и оттягиваю мошонку, и оттягиваю до упора кожу с залупы, и бью со всей силой своим членом в его зад, своим телом в его зад, и ещё, и ещё, и ещё, я сам вою низко, даже не по-волчьи, а по- медвежьи, и раз, и два, и - триии! - и зверь бьёт волчонка, и ответная волна бьёт зверю в лицо. Раз бьёт, два бьёт, три бьёт. Славик воет, как фабричный гудок - ууу! У меня весь живот в его сперме, и грудь вся в его сперме, и даже лицо в долетевшей сперме, и с моего лица капает на его. Славик щурится, как котёнок. Я вылизываю ему закрытые глаза, губы и нос.

Приплыли...

Проходит пара минут. Дыхание успокаивается. "А что, Славик, если я тебя не развяжу?" - "Тогда сбегу через окно вместе с кроватью".

У него прошло заикание.

Часть 3 (последняя)

Я развязываю Славику руки, мы идём в душ, я добавляю джакузи горячей воды. Мы залезаем, садясь друг против друга. Жми кнопку, конкурщик! Задыхающееся бульканье, бормотание, гул. Кипение газировки. Я спрашиваю, как Славка умудрился забраться на третий этаж. Он отвечает, что без проблем. Здесь карниз и пожарная лестница. Лестница высоко, но до неё можно допрыгнуть с крыши пристройки - её в прошлом году к ресторану приделали. Это легче, чем забраться с разбега на цоколь истребителя в парке, а на цоколе он как-то полдня тренировался. "Значит, ты уже сюда к мужикам прилезал?" Славик молчит. "Ладно, - примирительно говорю я, - проехали. Ну, а последний раз ты с кем? Я ведь у тебя точно не первый?"

Славка улыбается и говорит, что я первый, кто спрашивает про последнего. Обычно спрашивают, как было в первый раз... Он спотыкается, запинается и добавляет, что, типа, у него вообще немного опыта с мужчинами... "А с женщинами?" - "Ну, типа, подруга, раз в неделю мы с нею, но это совсем не то..." - "Так последний раз у тебя было с подругой?" - "Не, у неё были месячные... Да так, проезжал через город один мужик на машине". И, в общем, говорит неохотно Славик, мужик этот заехал за ним. Ну, не прямо от дома забрал, а недалеко, на стоянке. Поехали в лес. Мужик торопился. У него была "Нексия", они залезли на заднее сиденье, было не очень удобно, а на улицу не выйти, потому что комары. Ну и всё. Всё было один только раз. Славик просто сел на него. Мужик торопился, то есть не кончить торопился, а вообще. И потом сразу отвёз его назад. "И ты ещё потом дома разок подрочил". - "Если честно, то больше, чем разок". - "А где ты здесь лес умудрился найти?" - "Ну, это не здесь, короче. Километров восемьдесят отсюда будет".

Мои ноги уже давно поглаживают под водой бедра Славика, порой как бы случайно задевая его член. А вот теперь уже и не случайно. Славик снова готов. Я тоже. Самое время продемонстрировать трюк с бьющей водой. Я поворачиваю Славика на бок, сам прижимаюсь к нему сзади, трусь членом о Славкины ягодицы, беру его член в руки, и потихонечку, амфибией извиваясь, передвигаясь, приближаю Славкин хуй к бьющей из боковой форсунки воде.

- Ой! - вскрикивает он.

Ага, мой милый. Сейчас ты вскрикнешь ещё. И ещё.

Я медленно перемещаюсь внутри бурлящей ванной, закинув ногу Славику на бедро, и, наконец, нахожу положение, когда вода начинает бить и в мою долину. Да, а теперь целоваться. Ух, кайф. И ещё. И ещё. И чтобы струя била по головке его члена снизу. И чтобы Славик снова заскулил волчонком. А теперь перевернуть его на другой бок, чтобы струя теперь и в его волчье ущелье, и дать ему в рот, и теперь уже по фиг на воду и струи, потому что хочется-хочется-хочется, и вот уже презерватив, и смазка, я выползаю ихтиандром на бортик, и Славик, все поняв, насаживается на меня, как на того мужика в "Нексии", и мы, один в другом, сползаем в бурливое море, и Славик уже сам подставляет свой член под струю, извиваясь и изгибаясь на мне, и я снова понимаю, что долго нам не продержаться, и когда кончаю, то прогибаюсь, выталкивая из воды Славика, и он в тот же момент кончает на кафель стены. Оставляя незамутнённой воду.

Мы сидим бурлящей ванне, нерасстыкованные. Я поворачиваю к себе его лицо, потому что хочу понять: красив мой гопничек или нет? Целую. Его лицо умеет меняться. А, вот в чем дело - в движениях губ. Губы с их вертикальными складками по бокам меняют его больше всего. Складки разъехались в стороны - он туплявый гопарь. Губы сложились в улыбку, сверкнули глаза, поднялась домиком перебитая бровь со шрамом - господи, такого бы век не отпускал!

- Славка, - хлопаю я себя по лбу. - Ты же голодный! В ресторан идём?

- Не, - отвечает как о давно решённом, - видос не тот и времени нет.

- Но на ночь останешься?

- Без обид, не останусь. А ты, короче, ещё один раз сможешь?

Я смеюсь. Волчонок дорвался до волка.

- Мамка дома ждёт?

- Нет, не мамка, но времени только час. Больше никак.

Я подымаюсь из ванной - мотор задыхается, глотнув воздуха вместо воды - и дотягиваюсь до телефона на полке у зеркала.

- Ты какую пиццу любишь?

Он пожимает плечами. Я нахожу доставку и заказываю "Quattro stagioni", чтобы уж сразу всё, и оливки, и ветчина, и грибы. Доставят быстро. Мы ещё сидим среди пузыриков, целуясь. Потом поднимаемся, вытираемся, идём в спальню, я напяливаю на Славика махровый халат - тут и звонок. Хмурый мятый дядька достаёт из термосумки коробку. Я говорю Славику, чтобы он устраивался прямо в кровати, и возвращаюсь в ванную за бутылкой. Славик кричит про нож и вилку, но я отвечаю, что пицца уже порезана, а есть надо прямо руками, - и приношу вместе с бокалом и бутылкой салфетки. Волчонок набрасывается на пиццу, урча. Нет, спасибо, Славик, не хочу, может, один только кусок. Славик ожидаемо отказывается от вина. А со мной после вина ему целоваться будет не в лом? Не-а, ему так даже нравится. И даже когда курят. Нет, он сам он нет, но вот целоваться...

Я спрашиваю, курил ли и пил тот, кто был у него первым. Мог бы не спрашивать: ясно и так. Был старше? Да. Познакомились на сайте? Нет. Ну, просто к ним в прошлом году приехал... Славик замолкает, будто бы занят едой. Приехал кто? Новый начальник? Преподаватель? Фремехый нафальник, - неохотно мычит Славик, хотя рот его не так уж и набит. Временно прикомандированный, - уточняю я. - В ваш... в вашу, скажем так, бригаду?

Я делаю глоток. Блаженство. В коробке остаётся последний кусок пиццы.

- Славик, доедай!

Он качает головой.

Тогда я беру этот кусок зубами и подношу ко рту Славика. Он хватает. Мы доедаем без рук, сталкиваемся губами, облизываемся и целуемся...

Ещё немного вина.

- И этот прикомандированный стал к тебе приставать?

- Ну, он классный был чувак, в натуре. Неа, не приставал, но так... Потрепать по голове мог. С пацанами в футбол играл, пивасиком угощал... Ну, и ваще. Ну, короч, у него квартира служебная была, с соседом, только сосед у своей бабы жил.

- И вот как-то вечером он пригласил тебя к себе...

- Ну... В последний день. Сказал, что хотел всем отвальную устроить, но зарплату не перевели. Но есть пара пива и закусон, как раз на двоих. Ну, и пусть я за него перед другими пацанами извинюсь, что, типа, ему пришлось срочно уехать.

- Так ты же не пьёшь?..

- А тут подумал - пиво не водка...

- А ты ведь понимал, зачем шёл.

- Ну... я не был уверен. И он ведь всё равно уезжал. У него даже область другая.

- Вечер был тёплым, он снял рубашку и стал показывать пресс...

- Да ну тебя! Ты всё знаешь!

- Вы поцеловались, и у тебя вскочил.

- Да у меня сразу вскочил.

- Было больно?

- Нет. Я очень хотел попробовать. А у него член был не очень большой.

Я ещё отпиваю вина и целую, целую, целую этого волчонка. Долой халат. Бутылку с бокалом - в сторону, на пол. Туда же и пустую коробку. Спина у Славика прогибается, а попка оттопыривается. Мальчик с персиками, куда там Серову. Я ввожу член между этими нежно- округлыми, без единого прыщика, полушариями, ввожу неотвратимо, но аккуратно. Почти вынимаю. И снова ввожу. А теперь я замираю и начинаю толчками разрабатывать вход. А теперь ныряю на полную глубину. Славик снова течёт, я попал точно в яблочко простаты. Славик поворачивает ко мне голову. Мы целуемся, не закрывая глаз. Это кайф - долбить пухлогубого гопничка в попку раком, и одновременно целовать, глядя в глаза. Я ускоряюсь, и бью совсем уже жёстко. Облизываю его лицо. Он облизывает моё. Вожу мокрыми пальцами ему по соскам, слегка сжимая. Он дёргается - неужели их до меня ему никто не ласкал?

Когда мы первый раз любили друг друга на этой кровати, когда Славик по-щенячьи выл со связанными руками и задранными ногами, - это был как бешеный спуск с горы. А теперь мы просто катим по автобану. Нас чуть покачивает на поворотах, а низкопрофильная резина передаёт всю неровность асфальта. Я дрочу Славину, и он стонет. А потом он кладёт на мой сжатый кулак свою ладонь. Значит, недолго осталось: пусть доводит себя до оргазма сам. Я раздвигаю Славику ягодицы и смотрю, как ныряет и выныривает из его дырочки мой член, оставаясь, впрочем, каждый раз на полголовки внутри.

- Давай, ещё! - хрипато приказывает Славик и падает грудью на кровать. Я обмацываю его всего - задницу, бедра, шею, грудь, спину, провожу потной рукой по его губам, и вбиваю, вбиваю, вбиваю себя в его тело наотмашь. Мне хочется поцеловать его ещё раз, но если я лягу ему на спину, то утрачу силу удара и смажу кайф.

Я горю, он горит, два зверя, лесной пожар.

Рычание. Тяжёлое мычание победителя и побеждённого. Я лежу у Славика на спине и целую его. Точнее, он снова засасывает своими губами меня. Обтираемся полотенцами. Минут десять болтаем. Я потягиваю вино. Славик рассказывает мне о конкуре. О том, что на уроках физики он думал, будто силы, импульсы, векторы - это фигня, а вот теперь они часть его тела.

- Сколько у тебя ещё времени? - спрашиваю я.

- Десять минут есть.

Я ложусь на спину, закидываю за голову руки и раздвигаю ноги. Беру в руки член и сдвигаю крайнюю плоть. Славик склоняется надо мной. Член набухает у него во рту. О господи, эти губы. Я кончаю быстро, сильно, с криком, как будто не было трёх предыдущих раз. Славик сглатывает. Затем идёт в ванную и пьёт из-под крана. Даю ему жвачку. Он одевается. Окно распахнуто. Славик на подоконнике. Мы целуемся. Он шагает по ту сторону рамы. Парк тонет в осенних сумерках. Сладко пахнет преющей листвой. В кармане у Славика пара купюр, которые я положил, пока мы целовались. Кажется, он не заметил. Сейчас он отпустит раму, но я успеваю спросить:

- Славк, а этот истребитель в парке - он взаправдашний?

- Да! Но, короче, он такой маленький! Это он снизу большой! У меня у бабки была такая стирала древняя - такая, типа, бочка с мотором, я маленьким в ней прятался! Так он как эта бочка! Ну, я полетел!

И он исчезает.

Я слышу затихающее шуршание осторожных упругих шагов. Затем лёгкий певучий звон металла. Потом мягкий звук прыжка. А потом, как ни вслушиваюсь, не слышу ничего. Я беру бокал и телефон, щёлкаю по закладке с картами. От гостиницы до вокзала быстрым шагом четверть часа. Оттуда через двадцать минут последняя электричка в направлении городка, который лежит примерно в восьмидесяти километрах.

Я отпиваю вино и захлопываю окно.

Там больше нет ничего, кроме темноты.