Три эпизода трудного детства

Фамилия моя Скромневич, по мужу. Пятому, а может шестому, поди упомни всех…

Родилась я в семье нервного паталогоанатома. Мамашка вскоре сбежала по еврейской визе в город Америка, откуда ежегодно присылает мне на день рожденья открытки с батарейками и мудозвонкой песней «Хэпи пёздээй Ту Ю».

Папанька отдавал всего себя служению Родине и трупам в анатомическом театре. Там он крал головы, вываривал их дома в кастрюле, очищал, высушивал, покрывал лаком, вставлял в черепа лампочки, а затем продавал знакомым как экзотические светильники. На деньги покупал пепси, чтобы запивать краденый на службе спирт.

С пяти лет я училась читать по анатомическому атласу. Первым прочитанным словом было «член», причем был это не член партии (я догадалась по картинке). С тех пор я стала вести дневник, перечитав который, в изнеможении от лирического настроения, решила поведать вам о нескучных, как литература, трёх эпизодах из моего нелёгкого детства.

КАК Я ЛИШИЛАСЬ ДЕВСТВЕННОСТИ И ЗАРАБОТАЛА ПЕРВЫЕ ДЕНЬГИ

Это оказалось очень просто. В детском саду на прогулке обычно мы играли за котельной во всенародно любимую детскую игру «больница». После традиционного измерения температуры деревянным градусником все дети делились, разумеется, на урологов, проктологов, гинекологов и больных. Инструментарий состоял из дырявой спринцовки, стеклянного шприца со ржавой иглой и презерватива, который мы считали белым надувным шариком и собирались идти с ним на первомайскую демонстрацию, но пока использовали как резиновую перчатку. В аптечке, зарытой в песочнице, были баночка вазелина, засохшая мазь Вишневского, просроченные таблетки пургена и какая-то микстура, которая по мере расходования разбавлялась чем бог послал. Процедурки и манипуляции читатель с воображением может себе представить в меру своей… осведомленности о методах детской медицины.

 Но однажды появился новенький – розовый няшка Миша – и угостил всех дефицитными конфетами и заграничной жвачкой. Я сразу потащила его за котельную с просьбой полечить писю. Но аптечку откопать не смогла, потому что в песочнице сидела воспитательница и била совочком по головам деток, которые сыпали песочек друг другу в глаза.

За три шоколадные конфеты и одну жвачку я показала Мише писю. А он, подлый и невежественный, без закотельного медицинского образования, торопливо засунул мне свой немытый пальчик. Я не растерялась и крикнула, так что дети перестали сыпать песок, а воспитательница уронила совок:
– Женись, сучёк, а то папе расскажу!

Назавтра его родители пригласили меня с папой к себе на ужин, были не на шутку щедры и любезны, а потом предложили устроить меня по великому блату в цековский детсадик с мощной продлёнкой и усиленным питанием.

Когда я наелась икры и торта, а родители увлеклись обсуждением и обмывкой моего поступления в элитное учреждение, мы с мальчиком Мишей ушли играть в детскую. Там он достал спринцовку, наполнил её водой из вазы с рододендронами и предложил мне устроить подмывание на детском стульчике с дыркой. Как нужно сесть, он мне показал на картинке из украденного у родителей заграничного журнала. Там была голая тётка с расставленными ногами и малиново накрашенными губами на голове.

Миша подлез под стульчик и, послюнявив хвостик оранжевой грушки, засадил мне его в писю, так что я сказала «ой». Когда водичка полилась обратно, я сжала коленки, и все вылилось Мишке за шиворот. Подмытая и довольная, я сказала другу, что а теперь мы будем делать ему клизму. Он пытался отнекиваться, но я намекнула, что тогда расскажу родителям про подмывание, и вообще, это несправедливо и попахивает дискриминацией женщин. А я ведь уже женщина, хоть пока и не замужем.

Тогда он, плача и размазывая сопли по накрашенной тётке в журнале, наполнил снова грушку и встал рачком на диванчик. Перед клизмой я зашпилила ему прищепку на писе, чтоб водичка не вылилась с другой стороны, а так как он пытался орать и снять прищепку, я засунула ему в рот головку плюшевого зайца, а руки связала за спиной скакалкой.

Когда я вставила в розовопопую нежность оранжевый кончик, Мишка замычал, и я поняла, что он говорит «ой». В тот момент, когда на дорогую велюровую обивку полилась коричневая водичка, вошли родители...

Назавтра меня не повели в престижный детсадик. Мишкины родители оплатили мне приходящую няньку на два года вперед и подарили котёнка Мессалину.

Когда Мессалина подросла, то прыгнула с карандашиком, почему-то торчащим из попы, на голову заснувшей от чтения правильных сказок нянечке и выколола ей глаз. Правый, кажется, или неправый…


МОИ ПЕРВЫЕ ШКОЛЬНЫЕ УРОКИ

В первый класс я пошла с большим удовольствием, очень немаленьким белым бантом и ужасно неуёмной жаждой знаний. Но меня посадили с мальчиком Петей из пролетарской семьи, а не с товарищем по детсаду Мишей.

На первой же переменке я случайно ударила портфелем и сменной обувью девочку, что сидела за одной партой с Мишей. Когда её увезли в больницу, я заняла её место.

Мишаня не умел еще писать и читать, но очень красиво рисовал на уроках разные половые органы, включая язык и  попу. После второго урока он предложил мне показать фокус со своим писюном.

Мы спрятались на переменке под лестницу, а когда прозвенел звонок и все разошлись по классам, побежали в женский туалет. Там Мишаня залез на унитаз, расстегнул штанишки, показал стручок на две с половиной мелких горошины и сказал, что тот вырастет, если его пощекотать ротиком. Он даже обещал потом показать картинки из украденного у родителей заграничного журнала.

А у меня как раз менялись зубки и местами почесывались. Когда я случайно прикусила ему в первый раз, он заорал «ой», а во второй раз потерял сознание и упал в унитаз, ударившись головкой о стену. Чтобы привести его в чувство, я дернула за веревочку спуска, но в этот момент вбежала техничка тетя Дуся.

Назавтра меня с помощью родителей Мишани перевели в элитную школу для детей работников ЦК.


БЕЛАЯ РЕЗИНОЧКА ПИОНЕРКИ ЗИНОЧКИ

После третьего класса папа отправил меня в пионерский концлагерь. Я прихватила скальпель для разделки лягушек. Там я встретила нержавеющую любовь Мишаню, в пионерском галстуке и с нездоровым задором в глазах.

На первой же прогулке отряда имени Лизы Чайкиной на лесную поляну мы, не сговариваясь, пошли в кусты. Увидев папин скальпель, Мишаня заявил, что по новой моде из заграничных журналов нужно брить интимные места. Я сказала, что у меня ещё не растет ничего, кроме прыщиков, но юный ботаник сильно засомневался. Он достал лупу для марок и насекомых, а я сняла трусики и заботливо надела ему на голову, чтобы партнер не получил солнечный удар во время акта депиляции.

Но Мишаня подло направил лупу на писю и сфокусировал луч так, что обжёг мне гостеприимно распахнутый бутон. От боли я вскочила, натянула ему трусы на глаза и заявила, что скажу пионервожатой об изнасиловании в особо извращенной форме с применением запрещенных технических средств!

Потом я заставила насильника встать раком, спустив штаны, и нечаянно уронила скальпель в его девственную попу. В момент, когда Мишаня заорал и прибежала пионервожатая во главе отряда имени Лизы Чайкиной, я пыталась успокоить друга, как могла, затягивая резинку от трусиков на его цыплячьей шейке.

Назавтра меня первым молоковозом отвезли в город, где я произнесла обличительную речь в комиссии по делам несовершеннолетних против насилия в советских пионерлагерях. При этом я охотно задрала юбку и продемонстрировала всей комиссии следы пыток и издевательств над пионер-героиней из отряда имени Лизы Чайкиной.

На следующий день мы с папаней вылетели в роскошный пансионат на черноморском побережье имени портвейна «Кавказ», разумеется, на деньги Мишаниных родителей.