Сумма обстоятельств

Первой Михиной ошибкой было его бездумное согласие пойти на чужой день рожденья с соседом по комнате. Нет, чтобы завалиться на свою койку с книжкой или просто сказаться уставшим или простуженным! Мол, спасибо, лень, неохота, настроение так себе, денег нет на подарок. Придумать чего-нибудь. Соврать. 

Но вместо этого Миха ответил: «Да» – и в качестве подарка прихватил с собой ещё нечитанную книжку, купленную вчера в подземном переходе. Имя автора и название были у всех на слуху: предыдущая его книжка имела большой успех и неожиданно оказалась интересной. 

Миха перечитал её два или три раза, прежде чем эффект, который она вызывала, потускнел и пошёл на убыль. Повествование велось от лица эмбриона, даже ещё не ребёнка, с самого момента слияния сперматозоида с яйцеклеткой и первого деления, осознавшего себя. Он проходил все стадии развития, как в школьном учебнике: от простейшего животного через рыбу, амфибию и птицу – до человека. И на каждой стадии включалась генетическая память предков, выживших благодаря невероятным ухищрениям и метаморфозам. Читателю предлагались яркие, красочные и научно выверенные описания первобытных морей и суши, где они обитали, опасностей и хищников, которые их подстерегали, и хитроумных уловок, благодаря которым шла эволюция. 

Книга неожиданно заканчивалась грустным финалом: отец будущего ребёнка бросал свою девушку, и у той от переживаний и разочарования случался выкидыш. И вся чудесная эволюция вдруг теряла смысл и своё сакральное предназначение. Вместо предвосхищаемого чуда рождения нового человека получался синий недотрупик, сожжённый в больничной печи-крематории вместе с другими биологическими отходами. 

Михе было ужасно грустно и больно от этой глупой и горькой несправедливости. При этом он чуть ли не со стыдом испытывал неизъяснимую радость оттого, что он сам прошёл весь этот путь – и появился на свет. Пускай он не помнил, да и не мог, конечно, помнить, как это происходило с ним самим в животе своей мамочки! Но радость от осознания того, что он живой, просто переполняла всё его существо недели две. 

Миха ловил себя на том, что стоит, как дурак, посередине улицы, запрокинув голову под низким пасмурным небом – и ловит невероятно вкусные падающие капли дождя языком. Он чувствовал себя, как рыба в воде, среди всех этих прохожих, машин и трамваев, среди каменных домов и асфальтовых тротуаров – и улыбался, как умалишённый, от сознания того, что он – живой. 

Миха ходил пешком на учёбу через парк, отделявший его институт от общаги, и вдыхал полной грудью сочный октябрьский воздух с привкусом палых листьев и прелой травы. Смотрел в неяркое осеннее небо на косяки перелётных птиц, курлычущих на прощанье – и словно сам летел с ними над землёй, ощущая каждым пёрышком свежий ветер. И чувствовал себя куда более живым, чем раньше. 

Как-то раз он поймал в парке у пруда снулую осеннюю лягушку, посадил её себе на ладонь и долго смотрел в помутневшие вылупленные глаза. Ей было лень двигаться. Ей было пора ложиться в спячку. Она терпеливо ждала, пока человек наглядится на неё и отпустит скакать по своим делам. А человек точно в первый раз по-настоящему понял, что весь окружающий его мир на самом деле живой и настоящий, и не торопился выпускать этот миг из рук, словно хотел запомнить его на всю жизнь. Миха даже легонько прикоснулся своими сухими губами к её носу, не испытывая ни капли брезгливости. И расхохотался, представив себя со стороны. 

Выпустив бедное животное, он поскакал дальше сам, перепрыгивая через лужи и поквакивая на ходу. Его переполняло детское сказочное счастье от того, что в этом замечательном мире есть место и для него. 

Потом он стал намётанным глазом выделять среди прохожих беременных девушек и женщин с округлившимся животами – и пытаться вообразить себе каждого ребёнка, которого им предстояло родить. Какой он будет: кареглазый, как мать, или голубоглазый, весь в отца, со смешной сморщенной мордашкой и маленькими пухлыми ручками и розовыми пятками… Каким он вырастет: шалопаем и сорванцом или серьёзной задумчивой девочкой с косичками и вздёрнутым носиком? Миха не знал, но тем было интереснее. 

Он был искренне благодарен автору той книжки за это неожиданное волшебство до тех пор, пока один из его новых приятелей-студентов не начал насмешничать, втягивая вонючий дым от сигареты:

– Да ясное дело, автор получил грант от общества борьбы с абортами и просто хорошо отработал свои денежки! 

Приятель читал только «честные и правильные» романы про войну, тюрьму и разведчиков, где подробно описывалось, как перерезают горло, отрывает снарядом ноги или загоняют иголки под ногти шпионам на допросах. Об этом он мог возбуждено и красочно говорить часами, повторяя между делом, что вот она – настоящая жизнь: грубая, жестокая и опасная. Пот, кровь и боль. А смерть – единственно возможное избавление от всего: гниющих ран, болезней и старости. Он хотел умереть молодым, не дожидаясь, пока рак сожрёт его лёгкие курильщика или отрежут ноги от диабета. Наверное, поэтому он дымил, как паровоз, и пил чай только с сахаром, не иначе. 

Миху просто тошнило и выворачивало наизнанку от его упоения всякими мерзкими описаниями физиологических подробностей ранения в живот или повешения. Он больше даже не мог заставить себя перечитывать ту книжку, что так его поразила, под насмешливым ехидным взглядом ореховых глаз. А ещë Миху бесила его неухоженность, неаккуратность, нарочитое, словно напоказ, наплевательское отношение к себе и всему окружающему. 

Валерка сгрызал себе ногти на руках почти до мяса, пока читал книжку или готовил домашку. Миха ругался на него за это, и получал в ответ ехидное:: «А ты в носу ковыряешься, а потом козявки свои ешь!» И тут уже приходилось краснеть ему самому, сердито поглядывая на соседа по комнате. 

Но он был умница, начитанный и эрудированный человек, с которым можно было хоть о чём-то поговорить, кроме пьянок и баб, как с другими парнями. Он даже был красавчик, несмотря на запущенную причёску и небрежность в одежде. Правильные черты лица, живая мимика и внимательный взгляд серо-зелёных глаз придавали ему определённый шарм, а привлекательность ладной изящной фигуры не могла скрыть даже безразмерная мешковатая одежда. 

С ним, несмотря ни на что, было интересно, легко и весело. Он мог дурачиться, как мальчишка, перекидываясь в парке шишками или снежками, а мог быть трогательно-задумчив и серьёзен после хорошего фильма или книжки. Чем дальше Миха его узнавал, тем больше тот ему нравился.

А ещё он был однокурсником и соседом по комнате, так что деваться от него всë равно  было некуда. И почему-то выбрал именно его, Миху, в друзья-приятели с первого же дня. А Миха, скрепя сердце, смирился со всеми его недостатками до поры до времени, пока тот не заташил его на день рождения к какому-то своему знакомому, о котором Миха и знать не знал до вчерашнего дня. 

– Пойдём со мной, – позвал его сосед Валерка. – Одному мне там скучно будет, а с тобой – в самый раз! 

И Миха, не задумываясь, согласился. 

2.

Валеркин знакомый жил в огромной четырёхкомнатной квартире на Красном проспекте с окнами на набережную. Его родители, предвидя шумную вечеринку, наготовили кучу всего съестного и свалили на дачу, наказав сыну не слишком безобразничать.

– Много не пейте и не вздумайте соседей затопить или квартиру спалить! – строго предупредил всех присутствующих перед отъездом его отец, высокий седой красивый мужчина с изрезанным морщинами лицом. В поношенном сером костюме с бабочкой и резиновых сапогах он выглядел просто потрясающе. 

– Да, папа, – послушно пообещал его сын, долговязый юноша с ангельским личиком и белоснежными кудряшками. И как только родители отъехали, скомандовал:

– Включайте музыку и тащите с кухни бокалы! Будем пить и веселиться! Я, наконец, совершеннолетний! Ура! 

Дважды никого уговаривать не пришлось: полтора десятка парней и девушек, собравшихся поздравить именинника, подхватили: «Ура-а-а!» – и через несколько минут зазвенели бокалами, подставляя их под пенистое шампанское. 

Потом пошли поздравления и салаты, за ними подарки и новые тосты, пока глаза у присутствующих не заблестели, а лица не раскраснелись, и в разговоре за столом не начали мелькать фривольные шутки и двусмысленные намёки. 

Виновник торжества объявил танцы, а за ними предложил всем желающим горячие блюда и застольные игры. Пока гости ещё не сильно захмелели, в ход пошли «угадай кто я» и «я никогда не», затем после очередного возлияния на «ура» зашёл «крокодил». Миха незаметно для себя слегка опьянел и с охотой участвовал во всех развлечениях с неподдельным энтузиазмом. Изображал из себя сначала табуретку, а потом новогоднюю ёлочку, сообщил вслух честно, что никогда не целовался и под аплодисменты всех присутствующих встал на голову посреди комнаты, проигравшись. 

Валерка еле успел поймать его за ноги, чтобы тот не своротил стол. 

Квартира была огромная, то ли три комнаты, то ли четыре, и захмелевший Миха, которому срочно понадобилось в туалет, так и прыгал бы зайчиком по коридору в безуспешных поисках тайной комнаты, если бы не Валерка. Тот обеспокоился долгим отсутствием друга за столом и пошёл его искать. А, обнаружив свою пропажу между прихожей и кладовкой, выгнал из совмещённого санузла уединившихся там парня с девушкой, и дожидался приятеля под дверью, пока тот закончит свои дела. 

– Всё хорошо? – неуверенно спросил Валера, пытливо заглядывая ему в глаза. 

– Нормально! – хорохорясь, заявил Миха и, покачнувшись, чуть не повис на нëм, чувствуя, как подводят ноги. 

– Ты такой смешной, когда пьяный, – улыбнулся Валерка и потащил его обратно в компанию веселящихся гостей и именинника. 

Застолье плавно перешло тем временем в высокоинтеллектуальную пьянку под гитару и разговоры о смысле жизни, и Миха тотчас же заскучал. Высокопарные философские темы точно никогда не были его коньком, а слов к незнакомым романсам и другим заунывным песням он не знал, и даже не пытался подпевать. Поэтому он просто сложил свою рыжую башку другу Валерке, сидевшему на диване, на колени и слегка задремал, пропустив изрядную часть праздника.  

Когда гости парочками начали разбредаться по комнатам, а самые приличные и воспитанные юноши и девушки разъехались по домам, захмелевший хозяин предложил вспомнить детство и поиграть в «бутылочку» оставшимся впятером «самым стойким».

«Стойкие» на самом деле к тому времени уже не очень уверенно держались на ногах. А потому сидели на полу на ворсистом ковре, рядом с отодвинутым ещё для танцев столом: Миха, Валерка, сам хозяин и двое симпатичных смешливых девчонок. 

Подружки Надя и Катя неожиданно легко согласились, посмеиваясь и прикрывая рты ладошками, а Валерка вдруг заартачился:

– Детский сад, штаны на лямках! – заявил он. – Давайте лучше в карты… на раздевание! 

Но его никто не поддержал, даже Миха, и ему пришлось согласиться крутить горлышко первым. Именинник с удовольствием чмокнул в подставленную щёчку Надю и ход перешёл к Михе. Тот лихо крутанул пустую посудину из-под шампанского и Кате и пришлось целовать довольного, как слон, именинника. 

– Сейчас мы посмотрим, кто из вас счастливчик! – с хитрой физиономией сообщил именинник и крутанул бутылочку. 

Когда Михе выпало вдруг целовать Валеру, он по-идиотски заржал и замахал руками:

– Не-е-ет, – давясь смехом, начал он отказываться. – Сами целуйте эту пепельницу! От него же табачищем прёт за версту! 

– Тогда давай я тебя поцелую, – спокойно предложил Валерка и, не дожидаясь ответа, мазнул своими губами ему по щеке, скользнув по краешку рта.

А потом ещё и облизнулся с ехидным довольством.

Миха замер с открытым ртом, развеселив всех до упаду. 

И вдруг отказался играть дальше. 

И засобирался домой, в общагу, сославшись на то, что завтра с утра он должен ехать к родителям. 

Как его не уговаривали остаться, он ни с того, ни с сего заупрямился, попрощался со всеми и пошёл в прихожую, махнув рукой:

– Провожать не надо!

В глаза Валерке при этом он старался не смотреть. Даже когда тот, наспех одевшись, нагнал его на лестнице со словами:

– Мишка, ты чего? 

– Ничего, – буркнул тот, выскакивая из подъезда. Ночной холодок сразу пробрал его до костей, прогоняя хмель и глупые мысли. – Двигать пора, пока комендантша двери не заперла! 

– Ладно, – растерянно согласился Валерка. – Пойдём. 

Он молча шёл рядом с Михой, который топал прямо по лужам, засунув руки в карманы и опустив голову. На него это было совсем не похоже: как правило, всякую свободную минутку Валерка о чём-нибудь болтал, то иронично посмеиваясь, то неподдельно возмущаясь тем, что ему не нравилось, то рассуждал недоумённо вслух о том, чего искренне не понимал. 

А Миха обычно перепрыгивал лужи или обходил их, а не пёр напролом, как танк, невзирая на мокрые ноги. И, разумеется, не помалкивал и не поддакивал, а бурно и яростно перебивал Валерку, поглядывая на него искоса с укором и даже жалостью, когда того заносило не в ту степь.

Но сейчас они шли молча, будто воды в рот набрали. Даже не глядели друг на друга. 

У самого крыльца общаги Миха вдруг споткнулся на ровном месте и чуть не навернулся плашмя, если бы Валерка не успел его подхватить за локоть. 

– Под ноги смотри, – досадливо пробормотал Валерка. – Перебрал, что ли? 

– Ага, – ответил Миха немного напряжённо. – Перебрал, – согласился он, хватаясь за отвороты Валеркиного пальто и заглядывая в глаза. 

– Я тебе кое-что должен, – брякнул он и неумело впился в его рот своими губами. Пропихнул свой язык ему в рот и поймал его дыхание на выдохе. Валерка вздрогнул и замер, не шевелясь и не вырываясь, пока Миха сам не отстранился с виноватым видом. 

– Совсем с ума сошёл, – проговорил Валерка, вытирая ладонью губы и отводя глаза. 

– Ага, – пробормотал Миха, сам пряча взгляд. – Теперь мы в расчёте!

И, отпустив его, взлетел по ступенькам наверх, рванул на себя дверь и скрылся за ней, оставив своего приятеля гадать, что это было. 

3.

Всю следующую неделю Миха прятал глаза и шарахался от своего соседа по комнате, поминутно краснея и невпопад отвечая на обычные бытовые вопросы. 

Тот поглядывал на него исподлобья и даже не подшучивал, а будто старался быть как можно незаметнее и не попадаться лишний раз ему на глаза. На парах отсаживался от Михи подальше и не маячил за его спиной в столовой. Вернувшись в общагу, обкладывался конспектами и учебниками и головы не поворачивал в его сторону, когда тот заходил в комнату. 

Сосед вроде бы и не очень-то злился, но постоянно был на взводе, как собранная пружина. Миха боялся даже тронуть его лишний раз, чтобы тот не сорвался и не накостылял ему по шее или не наговорил лишнего. Да и сам Валера точно избегал его, уходя по вечерам в спортзал или гулять в одиночестве. По нему было видно, что это тоже даётся ему с трудом после привычных уже посиделок, бесед и прогулок вдвоём с непутёвым соседом по комнате. 

Но больше Валерка с ним сам ни о чём не заговаривал.

А если Михе что-то было нужно или он задавал какой-то вопрос, Валера отвечал отрывисто, односложно и только по делу. 

«Я завтра утром бельё сниму, сдам в прачечную. Заберёшь вечером?» – «Да.»

«В субботу семинар по физике, после последней пары. Можно лабы заодно сдать или переделать. Записать тебя?» – «Нет.»

«Послезавтра Маринка из нашей группы выступает, в бассейне на Клячке. Все собираются пойти за неё поболеть. Пойдёшь?» – «Нет.»

Миха принимал это, как должное, даже не пытаясь извиниться или завести разговор. Ему было очень стыдно за свой дурацкий поступок, словно он у соседа носки спёр и подложил их обратно нестиранными. А тот сделал вид, что не заметил, но стал прятать от него и всё остальные вещи. 

Если честно, Миха вдруг отчётливо понял, что за те полтора месяца, что они прожили вдвоём в одной комнате, он успел привязаться к своему соседу и даже начал рассчитывать на хорошие приятельские отношения с ним. Чуть ли не на дружбу, да, несмотря на всю разницу в их характерах и взглядах на многие вещи.  

И ему было стыдно и досадно на самого себя, что он сам это всё своими же руками и поломал. Недаром Валерка бегает от него, как оглашенный! Миха сам бы бегал от любого психа, который полез бы к нему с поцелуями, даже по пьяни. Даже, наверное, по морде бы съездил, чтобы впредь неповадно было. 

Но… как бы так сказать, чтобы самому не испугаться? Михе понравилось. Он сам от себя не ожидал, что настолько будет сладко и томительно чувствовать кожей эти лёгкие покалывания щетинкой над верхней губой. И что так вкусно ощупывать чужие зубы и язык, вламываться своим дыханием в чей-то рот и прикасаться своими губами к затвердевшим корочкам на чужих… 

Ему это даже снилось. Будто они снова стоят с Валеркой у крыльца общаги, под облетевшим клёном, скрытые от фонаря тенью нависающего над входом сверху козырька. И целуются – жадно, со вкусом, не обращая внимания ни на что вокруг. 

А иногда ему снилось, что в последний момент он передумал и удержался. Просто хлопнул по плечу и забежал первым в дверь: «Догоняй!» И ничего постыдного и неудобного не приключилось, а Валерка по-прежнему так же насмешничал и толкался локтями на парах, занимал ему место в очереди в столовую и болтал по дороге через парк обо всех на свете… Миха бы всё отдал, чтобы так и было, правда! 

Но потом он просыпался от тихого скрипа половиц и щелчка дверного замка. И слишком быстро и безнадёжно вспоминал, почему Валерка встаёт раньше его и тотчас убегает умываться, а потом быстро одевается, пока Миха плетётся спросонья чистить зубы, и только быстро кивает в ответ на его вялое приветствие, чуть не столкнувшись с ним в коридоре. А вечером возвращается позже него, обежав магазины по дороге и накупив съестного на ужин, который они теперь готовили раздельно, по очереди. 

Хорошо хоть, Валерка продолжал брать с него деньги за продукты, выкладывая на столе чек на видное место. Миха быстро подсчитывал, сколько он должен, и оставлял соседу всякий раз чуть больше – за беспокойство. Но утром всегда обнаруживал сдачу, словно тот ничего от него не собирался принимать. Даже благодарность. 

Через неделю такого тягостного молчания Миха начал подумывать, не перебраться ли ему самому в другую комнату. Он осторожно переговорил с другими ребятами, но никто не соглашался с ним поменяться. 

Возможно, дело было не в нём самом, а в Валерке: тот уже успел заслужить сомнительную репутацию записного остряка и насмешника. И, скорее всего, никто из ребят просто не хотел попадать ежедневно под его злой язык и ехидный взгляд. Миха мог бы любому из них объяснить, что Валерка, на самом деле, в обычной бытовой жизни совсем не такой ядовитый, а тактичный и покладистый парень, с которым и жить рядом удобно, и поговорить есть о чём. Но не стал.

Наверное, он-таки надеялся, что рано или поздно всё утрясется и забудется. В конце концов, имеет же он право на ошибку – одну-единственную, да ещё и в нетрезвом виде? И, заметив, что Валерка постоянно грызёт яблоки, когда занимается или читает, стал подкладывать их ему то на стол, то на его тумбочку. А однажды притащил из дому целый мешок собранной родителями на даче антоновки и бухнул ему на кровать:

– Лопай, не стесняйся, ещё привезу! 

Валерка, сидевший на кровати с учебником, глянул на него снизу вверх и неожиданно расхохотался:

– Я один не справлюсь! – заявил он. – Давай, помогай! 

И, обтерев яблоко краем футболки, похлопал по кровати рядом с собой: «Садись!» Миха несмело улыбнулся, взял себе яблоко, так же просто обтёр его и с хрустом надкусил. 

– Ты на меня больше не сердишься? – с надеждой спросил он, прожевав кусочек. 

Валерка поднял на него глаза и честно ответил:

– Я и не сердился, – ровным тоном проговорил он. – Наоборот, решил дать тебе время успокоиться и прийти в себя. 

Миха расцвёл и упал рядом с ним на кровать, усевшись у стенки плечом к плечу. 

– Ффух, спасибо! – выдохнул он. И признался:

– Я уж думал, что ты никогда со мной даже разговаривать не захочешь, Валера. 

Тот пожал плечами:

– Было бы из-за чего… 

– Я больше так не буду, – быстро пробормотал Миха, чувствуя себя нашкодившим пятиклашкой, которого простили за разбитое окно. – Честно-честно! 

Валерка фыркнул и отвёл глаза. Секунду иди две он точно боролся с собой, а потом неожиданно ляпнул:

– Ну и зря. Мне…  мне понравилось. 

Миха чуть яблочком не подавился. 

– Что-о-о? – чуть ли не жалобно спросил он. – Ты с ума сошёл? 

Валерка с лукавством глянул на него, быстро сжевал огрызок до черенка и ехидно передразнил:

– Ага. Вместе с тобой за компанию, – и, потянув Миху за плечи, накрыл его рот своими губами. Тёплыми и чуть влажными, пахнущими яблоком, а не табаком. 

И тут Миха совершил вторую ошибку: вместо того, чтобы возмутиться, отодвинуться, дать по морде или хоть как-то воспротивиться тому, что его бесстыдно и жадно целует другой парень, он обвил его шею руками и расслабился. Позволяя делать с собой всё, что тому вздумается. 

В конце концов, ведь так оно ему и снилось. Именно так: Валерка его обнимает, целует и валит за собой на кровать, обнимая за спину, прямо на себя… Только вот мешок яблок в ногах оказался некстати. Он громко с кровати навернулся, и яблоки врассыпную раскатились по всему полу. 

И Миха с Валеркой, красные от смущения, ползали по полу на четвереньках, собирая разбежавшихся фрукты и поглядывая друг на друга очумелыми глазами, фыркая и посмеиваясь. 

А потом снова целовались, валяясь на полу, пока не спохватились, что времени уже ого-го, а они за ужин ещё и не брались! 

На кухне Миха принялся быстро чистить картошку, а Валерка – ловко лепить котлеты из фарша с протёртым луком и хлебным мякишем. Потом они одновременно бухнули на газ кастрюлю с водой и порезанной картошкой и сковородку с котлетами. 

– Ох! – хлопнул вдруг себя Валерка по лбу. – Совсем забыл! 

И, попросив Миху приглядеть за плитой и посолить, сколько надо, убежал, бросив:

– Сейчас вернусь! 

Через пару минут он прискакал с молоком и сообщил, что будет делать пюре. 

– А я думал, ты курить пошёл, – удивился Миха. 

Валерка усмехнулся и помотал головой:

– Не-а, – с гордостью ответил он. – Я бросил! 

Миха удивлённо вылупил глаза: 

– Да ну? 

– Ага, – с удовольствием подтвердил Валерка. И с лукавством тихонько добавил:

– Я подумал, что вдруг ты меня опять поцеловать захочешь. А не станешь, потому что от меня табаком воняет. Вот и бросал всю неделю …   на всякий случай. 

Миха притянул его к себе, обнял и потёрся своим носом об его.

– Спасибо, Валерик, – поблагодарил он, – за то, что обо мне думаешь. 

И в шутку шлёпнул его по попе:

– Мог бы и сказать, что курить бросаешь! А то я думал, что ты на меня такой злой ходишь, что даже видеть не хочешь! 

Валерка захохотал и, ойкнув, еле успел привернуть газ, пока вскипевшая вода из кастрюли не залила огонь. 

– Хочу, – признался он. – Больше всего хочу в жизни. Именно тебя. 

4.

Танюха, шебутная и нахальная девчонка с их курса, оказывается, сразу устроилась в институтскую малотиражку фотографом и корреспондентом. 

– Стоять! – предупредила она Валерку, поймав его в прицел своего объектива в дверях аудитории. – Сейчас я тебя запечатлею для вечности. 

Валера опешил и вышел на снимке с идиотски задумчивым лицом и одной поднятой ногой. Из-за плеча его выглядывал, привстав на цыпочки, низенький Миха и весело улыбался во весь рот. 

Через два дня в институтской газете вышла передовица с заголовком: «Иди-ка ты учиться!» и фотографией их обоих. Танюха даже сочинила якобы взятое ею небольшое интервью с первокурсником, в котором были такие перлы:

«Ты долго думал, пока выбирал, куда поступать?» – «Неделю, пока медосмотр проходил.»

«А на какую специальность ты поступил?» – «Начну учиться, узнаю.»

«Чего ты хочешь добиться в жизни?» – «Чтобы у меня было всё и мне за это ничего не было!»

– Ну, она у меня получит! – взбесился Валера. И, не слушая Миху, а потрясая газетой, на первой же перемене между парами подошёл к её месту в аудитории и шлёпнул перед ней на парту смятый разворот со статьёй:

– Конюхова! Это что?  –  громко спросил он. – Ты зачем меня идиотом выставила перед всеми? 

Со всех сторон обернулись на них ребята и девчата. По рядам пронеслись смешки, осуждающие возгласы и поспешные шаги. Это Миха пробирался к другу, раздвигая столпившихся однокурсников. Всем вокруг было интересно, чем дело закончится. 

А Танюха спокойно разгладила газету и недоумённо произнесла:

– Валерочка, я думала, ты мне благодарен будешь за то, что ты теперь, можно сказать, знаменитость! 

Валерка насупился и навис над ней, опираясь обеими руками на парту:

– Конюхова, – отчётливо произнёс он во внезапно возникшей любопытной тишине, – это ведь всё неправда, что ты понаписала. Я ничего такого не говорил! 

Танюха небрежно пожала плечами:

– Валерочка, литературное произведение тем и отличается от обыденности, что в нём есть полёт фантазии автора! 

– То есть враньё? – возмутился Валерка. 

Танюха усмехнулась и безапелляционно ответила:

– Это называется «художественная правда.» А любой герой романа может быть собирательным образом, так что лично ты тут вообще не при чём! 

Стоящие вокруг однокурсники тихонько засмеялись и заговорили вполголоса.  А Валерка опешил и кивнул:

– Ну так и напиши опровержение, что ты не имела в виду именно меня! – раздражённо попросил он. 

Танюха фыркнула:

– Делать мне больше нечего! У меня новая статья на носу, а про эту уже все, считай, забыли! 

Она наклонилась вперёд и предложила:

– Хочешь, я могу тебя в новой статье вывести тебя положительным персонажем? – доверительно произнесла она. – Если, конечно, ты пообещаешь не устраивать скандалов на пустом месте! 

Смешки за спиной стали отчётливее, а Валерка заорал:

– Отстань от меня, Конюхова! Я тебя добром прошу: пиши, что хочешь, только про других! А меня не трогай! 

Танюха с любопытством и усмешкой поинтересовалась:

– А то что будет, Валерочка? Детский сад какой-то! Про кого хочу, про того и пишу, что хочу, ясно? Это называется «свобода слова!» Что мне сделаешь? 

Валерка озверел:

– Я тебе сейчас косы выдеру и очки разобью! – пригрозил он. – Чтобы ты на всю жизнь запомнила! Я тебе какой-нибудь там персонаж, а живой человек! 

Танюха посмотрела на него, поджав губу:

– Ой-ой, Валерий! Какой ты грозный! Давай я тебя ещё раз щёлкну. У меня как раз послезавтра ещё одна статья выходит… 

Миха подошёл сзади и обнял Валерку со спины:

– Что случилось? Из-за чего сыр-бор? 

Тот ткнул пальцем в газету:

– На, полюбуйся! – и шёпотом добавил: 

– Ты что, сдурел? На нас же все смотрят! 

– Пусть привыкают, – пожал плечами Миха, пробежал статью глазами и, не сдержавшись, прыснул. 

– Да уж, попал ты на карандаш! – усмехнулся он и отпустил его, хлопнув по плечу. Но, встретившись с разгневанным Валеркиным взглядом, скорчил невинное лицо и поднял руки:

– Всё, молчу-молчу! Только не подеритесь! 

Танюха посмотрела на них обоих с надменным презрением и сообщила:

– Я детей не бью! 

Валерка выдохнул и одним быстрым движением руки привёл угрозу в исполнение: намотал на свой кулак косичку Конюховой и потянул к себе. У той мгновенно слетели с носу очки и звякнули об пол осколками. 

А Миха не успел среагировать и стоял рядом, хлопая глазами. 

– А-а! Ты что делаешь? Отпусти! – завизжала Танюха. Тут же послышался возмущённый ропот: народ уже был совсем не на Валеркиной стороне. 

Валера упрямо помотал головой:

– Не раньше, чем ты поклянёшься бросить свой грязное дело! 

Михе на мгновение показалось, что весь этот бред происходит не наяву, а во сне… Он даже ущипнул себя за ляжку, но не проснулся. 

– А ну оставь её! – раздался сзади тоненький голосок. 

Валерка и Миха обернулись, раззявив рты: самый младшенький на курсе, кудрявый толстячок Евгений, прославившийся тем, что закончил школу в пятнадцать лет, свирепо закатав рукава, шёл на них с красным лицом и бешеными глазами. 

– Оставь её, Валерка – повторил Миха, разжимая другу кулак. Тот нервно моргнул и растерянно на него посмотрел: 

– Ты за неё, что ли? 

Миха взял его за руку и хмуро проговорил:

– Я всегда за тебя, даже если ты не прав, – ответил он с досадой. – А особенно, если неправы оба. 

Юный защитник журналистики подошёл к ним и нагло потребовал, явно рисуясь перед дамой:

– Извинись немедленно! – глядя Валерке прямо в глаза. Кулачки при этом он, правда, разжал. 

Конюхова спряталась под партой, со всхлипами собирая по кускам разбитые очки. 

– И не подумаю, – заявил Валерка, по-шутовски скрестив руки на груди и усевшись на парту. Спиной к Конюховой. 

– Я тебя по лицу ударю, – зажмурив один глаз, пообещал вундеркинд. 

– Давай! – заржал Валерка. И с усмешкой передразнил:

– Не бойся, я детей не бью! 

Миха поймал Евгения за руку и сердито заорал:

– А ну прекратите оба! 

К ним уже спешили трое парней с их курса – плечистые и с серьёзными лицами. 

– Ладно, – пожал плечами Валерка. Соскочил с парты и отвесил шутовской поклон:

– Простите, люди добрые! Виноват, не сдержался! Татьяна, простите, я вёл себя как подлец! Я преклоняюсь перед вашим художественным талантом! Но я недостоин вашего… 

– Хватит, Валера, заткнись, – добродушно перебил его один из троих парней. 

– Помощь нужна? –  хмуро спросил у Танюхи второй. Та испуганно помотала головой и быстро убрала газету с парты. 

Третий молча уставился на Валерку с Михой с нехорошим выражением на лице. 

Миха тронул друга за локоть:

– Пойдём-ка отсюда, пока ты и вправду не получил, – опасливо проговорил он. А когда они отошли в сторону, поднял на него глаза и спросил:

– Ну и зачем ты этот цирк с конями устроил, а? 

Тот выдохнул, покраснел и отвёл глаза. 

– Не знаю, – честно признался он. – Нашло на меня что-то…

Он покраснел и облизнул сухие губы, заглядывая Михе в глаза. Тот усмехнулся, и потащил его за собой в коридор. 

– Она мне раньше даже нравилась…– по дороге виновато бормотал Валерка. – Не смейся, правда! А тут написала всякую чушь, как коленом по яйцам двинула… 

Миха увлёк его за собой на лестницу, на самый верх. И, навалившись на него всем телом в полутёмной нише, принялся целовать и гладить. 

– Опоздаем, – проговорил Валерка прямо ему в рот, откинувшись на стенку и чувствуя, как слабеют ноги. 

– Не-а, – так же ответил ему Миха. Но через пару минут с сожалением оторвался, облизнувшись, и шлёпнул его по шее. 

Валерка даже не возмутился: было за что. Только уставился на него исподлобья со смущением и лёгкой обидой. 

– Я думаю, ты ей тоже нравился, – добил его Миха. – До сегодняшнего дня. 

Звук звонка ударил их обоих по ушам, как сирена. 

5.

Спустя пару дней, Валерка вернулся из магазина как раз к тому моменту, когда Миха, пыхтя и негромко матерясь, закончил, наконец, пересчитывать таблицу измерений для лабы по электротехнике, которая «висела» у них ещё с сентября. 

– Валер, может, тебе тоже очки нужны, как Конюховой? – сердито поинтересовался Миха, переписывая набело таблицу. 

Тот заглянул ему через плечо и усмехнулся:

– Красота! Ты просто мастер! 

Благодаря Михиным стараниям, эксперимент выглядел, как рождественская ёлочка, сверкая блестящим результатом и внушая надежду, что законы физики в окружающем мире всё ещё действуют. 

– Ага, – с довольным лицом пробурчал Миха, откладывая в сторону готовую лабораторную работу и потягиваясь на стуле, закинув руки за голову. – Мастер подгонки задачек под ответ. 

Валерка наклонился над ним, обнял за плечо и поцеловал его за ухом. 

– Спасибо, Мишка, – прочувственно проговорил он. И выложил на стол рядом с лабой книжку в бумажном переплёте. 

Это был тот самый новый роман модного писателя, который Миха так и не прочитал до сих пор, подарив Валеркиному знакомому на день рожденья. 

Миха заулыбался и благодарно притянул друга к себе, заглядывая тому в глаза:

– Ты самый лучший парень на свете, – просто и безо всякого стеснения признал он. И потянулся к его рту губами. 

Валерка позволил себя поцеловать, а потом облизнулся и приподнял пакет с продуктами:

– Тогда я иду читать первым, а ты пока ужин готовишь, – ехидно сообщил он. 

Миха дурашливо шлёпнул его по шее:

– Ну почему ты такой лодырь, а? – спросил он. – Может, лучше вместе по-быстрому приготовим и почитаем вдвоëм? 

Валерка усмехнулся и согласился:

– Давай попробуем.  

Через полчаса они сытые и довольные в одних шортах и майках завалились на один диван и, захрустев яблоками, раскрыли книжку. 

Она начиналась, как обычный девчоночий дневник: главная героиня закончила школу и поступила учиться в институт. Познакомилась с другими ребятами и девчатами. Кто-то понравился ей, кому-то – она, и это, конечно, не совпало.

И тогда эта девочка начала фантазировать, что было бы, если бы это была не реальная жизнь, а написанный ею самой роман. В котором всё поступки и чувства героев не их собственные, а зависят только от того, как она их заставит чувствовать и что делать. 

Она была очень скромной и застенчивой, на самом деле, но в реальной жизни старалась прятать это за нахальством и иронией. А в своём дневнике она сама себя за это поругивала и мучилась невозможностью быть такой, как ей хочется. 

Хотя, казалось бы, кто ей мешал быть самой собой хотя бы в придуманном ею романе? 

На третьей странице Миха поёрзал на пузе и придвинулся боком к Валерке. Тот приобнял его за спину и прислонился своей головой к его. 

Главная героиня слегка заигралась: она решила, что мальчик, который ей нравится, не обращает на неё никакого внимания не просто так. На самом деле, он влюбился в своего друга, но пока об этом даже не догадывается. Как и его друг, который всё понимает и вроде как бы и не против, но чувства его интересуют гораздо меньше, чем искренне любопытство, как далеко всё это может зайти. 

Ещё через пару страниц Миха поёжился от прочитанного и вздрогнул, когда Валерик провёл ему ладошкой от шеи до затылка по стрижеными волосам. Мурашки россыпью пробежали по его спине и принялись неуверенно топтаться на его локтях и лодыжках, словно не зная, куда дальше деваться. 

Валерка дождался, пока друг дочитает страницу до конца и перевернул её. 

Девочка, превратившая свой дневник в роман, заставила друзей мальчишек поцеловаться. Как бы не всерьёз, а по дурости, играя в «бутылочку» на чьём-то дне рождения. Но скоро оба парня по её воле начинают понимать, что это уже не шутка. И чувствуют, что ничего не могут сделать с тем, что их влечёт друг к другу. 

И тут она им прямо в лоб говорит, что это не они сами сделали, а она их заставила. Что они оба – просто персонажи её романа, выдумка, а не настоящие люди. И что дальше будет всё так, как захочет она. Потому что в реальной жизни мальчику, который ей нравится, на неё наплевать, а в своих фантазиях она может делать с ним и его другом всё, что захочет. 

И самое главное: она уже распланировала, что с ними дальше будет, но им нельзя знать своё будущее. А вот читатель её дневника теперь должен выбрать: либо он сейчас перевернёт страницу, чтобы не знать ничего заранее и мучиться неопределённостью сюжета и концовки, либо сразу прочитать, чем всё закончится, и следить за героями её романа, как за персонажами античной драмы, где всё предопределено до мелочей. Девочке уже мало было оставаться просто рассказчицей и автором романа; он хотела стать самой судьбой, влекущей их обоих к неминуемой развязке.

Они оба уставились на новый абзац, а потом, не сговариваясь, посмотрели друг другу в глаза и закрыли книжку. 

– Мне что-то как-то не по себе, – честно признался Миха и совершенно по-детски спрятал голову у Валерки между локтем и плечом, вывернув шею и прислушиваясь к тому, как бьётся его сердце. 

А оно так отчаянно колотилось в рёбра, словно ему хотелось кричать: «нет, всё неправда, я настоящее, живое, а не чья-то фантазия или выдумка!»

Валерка погладил его по голой спине, задрав майку, и запустил пальцы под резинку трусов. 

–  Мне тоже, – признался он, целуя его голое плечо. И засмеялся, когда его пальцы сжали Михину ягодицу, и тот непроизвольно дёрнул ногой, стукнув его пяткой по лодыжке. – Давай сделаем перерывчик. 

Он потянул на себе майку наверх и откинулся на спину, привлекая друга к себе. Тот судорожно кивнул и быстро разделся сам до трусов, а потом уткнулся носом в его подмышку и обхватил его ноги своими. 

–  Всё это ерунда, – прошептал он. –  Мы же с тобой точно настоящие. Нас никто не придумал, правда? Нас никто не заставлял ни познакомиться, ни подружиться… Валера, что ты молчишь? 

Валерка зарылся носом в его волосы и продолжал мять его спину и ягодицы, как пластилин, чувствуя, как внутри заячьим хвостиком дрожит сомнение и страх. 

–  Раздень меня, – кусая губы, попросил он. – Совсем. 

Миха недоумённо приподнял голову: «Сейчас? Ты уверен?» 

Валерка кивнул. 

Миха поднялся над ним и потянул свои шорты вниз, вместе с трусами. А потом раздел и Валерку, отводя глаза в сторону. И вдруг вскочил, оглянувшись на дверь, и как был, голышом, протопал к двери и защёлкнул замок. А когда вернулся обратно, замер у кровати под внимательно изучающим его взглядом ореховых глаз. 

Валерка лежал на спине совершенно голый и безо всякого стеснения улыбался, протягивая руки:

«Иди ко мне, не бойся!»

Миха медленно опустился рядом с ним на бок и провёл ладонью по впалому животу от ключиц до пупка. А потом решительно повёл рукой дальше, до самого паха.

Валерка поймал его руку и притянул снова к себе, заставив лечь на него сверху. А потом медленно начал целовать его нос, брови и скулы, гладя по спине и ягодицам обеими руками. 

Миха расслабился и облизнул его губы. А потом накрыл его рот своим и прижался к нему всем телом. 

Он вдруг понял, что всё это время его била мелкая противная дрожь, охватившая с головы до ног. Но не от возбуждения, которое щемило в паху, и не от шальной нежности, которая звенела в груди. 

От страха, что он на самом деле – не живой человек, а просто персонаж, чья-то выдумка, чёрные буквы-закорючки на белом листе, да и только. Он знал, что у него просто разыгралось воображение, и пытался его унять, целуя Валерку и обнимая его изо всех сил. Но на самом деле, где-то глубоко внутри ворочался холодный жуткий червячок сомнения: а вдруг это правда – и ни его, ни Валерки на самом деле нет и никогда не было? 

Валерка, похоже, чувствовал то же самое. Иначе с чего бы он так прильнул к нему, чуть ли не до боли сжимая его ягодицы и спину и шепча на ухо:

– Миха, Миха, успокойся! Я с тобою. Я живой. Настоящий… И ты тоже живой и настоящий. Верь мне, держи меня, не бойся, Миха! 

Его помаленьку начало отпускать. Миха всей кожей чувствовал Валеркино тело под собой, его запах и вкус его пота, его мышцы и рёбра, локти и коленки… Всё было настоящим, живым, и уже не казалось, что кто-то большой и равнодушный смотрит на него сверху, дёргая за ниточки, вкладывая в его рот слова, а в сердце чувства. А у самого Михи внутри уже не холодело от невозможности сопротивляться этому или оглянуться и увидеть хотя бы тень или контур фигуры того, кто это делает. 

«Посмотри в зеркало через плечо или просто переверни страницу. Это твой выбор – хочешь ли ты знать, героем чьего романа на самом деле являешься ты сам?»

Последние строчки абзаца из ужасного откровения вдруг превратились снова в обычные буквы и слова, строчка за строчкой напечатанными на бумаге. 

Миха с облегчением выдохнул Валерке в рот и почувствовал, как по его животу стекают вязкие тягучие капли. Он знал, что это. Он даже не хотел знать, его это или Валеркино, или их обоих. 

Всё, что он хотел знать – это то, что они оба живые и настоящие и делают всё, что хотят, сами. По собственной воле, а не по прихоти коно-то, кто написал эту дурацкую книжку. 

6.

– И что мы дальше будем делать? 

Уже через месяц этот вопрос возникал постоянно, чуть ли не по любому поводу. И оба парня ломали головы, стараясь как-то найти решение, которое не задевало бы ни чью-то гордость, ни чьи-то принципы. 

Окей, они учатся в одном институте, на одном и том же курсе, живут в одной комнате. У них общий бюджет и общие увлечения: книжки, киношки и настольный теннис, как внезапно выяснилось… Они даже стали вместе ходить в спортзал с ракетками. И в душ. 

Значит ли это, что они – вместе, как какой-нибудь мальчик с девочкой? 

– Да, – отвечал Миха, не задумываясь. – Я думаю, что – да. 

– Да? – притворно изумлялся Валерка. – Да ну! Мальчики с девочками не только целуются и за ручки держатся! 

– Я тебя в душе мою, – краснея от смущения, лепетал Миха. Пока что он был не готов идти дальше, как Валерка его не уговаривал. 

Ладно, это ещё не всё! Они обнимаются и целуются. У себя в комнате, заперев двери, лукаво переглядываясь и дрожа от возбуждения. Раздеваясь чуть не догола и валяясь на кровати, то рядом, то друг на друге, всей кожей чувствуя один другого, и елозя своими телами, доводя себя чуть ли не до исступления. 

Значит ли это, что они перешли какую-то грань между обычной дружбой парней и чём-то запретным? 

– А ты как думаешь? – спрашивал Валерка, не отводя глаза. 

– Я не знаю, – пожимал плечами Миха. И сбивчиво объяснял:

– Мне хорошо с тобой. Так как никогда ни с кем не было. Если это что-то значит для тебя, то какая разница, что я скажу: «да» или «нет»? 

И они просто продолжали жить рядом в одной комнате, ходить вдвоём на учёбу и в спортзал и проводить время друг с другом. Но не лезли друг другу в трусы и не ласкали друг дружку там, где больше всего хотелось. Один раз попробовали голышом в душе то же самое, забрызгали друг другу животы и потом отмывались, дурашливо посмеиваясь, краснея и пряча глаза. 

– Давай подрочим друг другу, – предлагал Валерка, почему-то шёпотом, будто боялся, что кто-то подслушает из-под запертой двери. – Один разочек попробуем, а если не понравится, больше не будем, а? 

– Фу, давай не будем, – смущённо отговаривался Миха. – Это уже совсем как-то грязно и пошло. 

А сам лез не только губами к Валеркиному рту, но и мочку уха теребил, и соски ему на груди покусывал с удовольствием, чуть не причмокивая. И пальцы на ногах облизывал, точно собака; но ведь у Валерки были такие смешные короткие круглые пальчики с маленькими ноготками, что их так и хотелось катать языком, точно бусины! И нос свой совал ему в подмышку, хоть Валерка чуть не визжал от щекотки, а Миха жадно слизывал капли его пота, балдел и отвечал, что не может удержаться, так ему нравится его запах. 

На людях они, разумеется, ничего такого себе не позволяли. Максимум, когда бывали вместе в гостях, как бы шутя, обнимали один другого или сидели рядом, касаясь плечами. А так, чаще всего, только толкались ногами под столом или пихались локтями, дурашливо посмеиваясь. На них иногда косились, но не подозрительно, а с негодованием и насмешкой: вот ведь неугомонные, как дети малые! 

Знали бы они, что Миха с Валеркой вытворяют дома, пока никто не видит… Нет, лучше бы не знали и никогда не узнали! 

Но иногда они не только целовались. А и сами себя ублажали, не отрывая губ и сталкиваясь потными руками. На это Миха, подумав, согласился, потому что уже невмоготу, как хотелось! 

– Ты меня любишь? – со смущением спрашивал Миха, заглядывая в ореховые глаза и замирая в Валеркиных объятьях. Тот, не отводя взгляда, молча кивал и добавлял:

– Как друга, самого лучшего и единственного, – и у Михи перехватывало дыхание и начинало бешено колотиться сердце. Никогда с ним такого не было раньше, чтобы от простых и понятных слов становилось так хорошо на душе!

– Как брата, – говорил иногда Валерка, очень серьёзно и чуть ли не торжественно. И Миха ловил себя на безудержной радости и детском восторге от этих его слов, вешаясь ему на шею или залезая на колени, как маленький. 

– Люблю, – однажды коротко и веско ответил Валера уверенным тоном. Не отводя глаза. Не переставая его гладить и ласкать… Миха вздохнул, и сделал третью ошибку: сам стащил с себя трусы и, взяв его ладонь, прижал к своему паху.

– Тогда делай со мной, что хочешь, – разрешил он. И закрыл глаза.

И почувствовал, как Валеркина рука мягко и бережно гладит его, словно изучая и приноравливаясь. А когда она замерла, обхватив его пах в горсти, Миха невольно взвизгнул от предвкушения, приоткрыл один глаз и увидел растерянное лицо Валерки.

– Если я его оближу, ты со мной потом целоваться-то будешь? – неуверенно уточнил тот.

Миха жалобно улыбнулся и погладил его по голове:

– Ты чего, сдурел? Конечно буду!

Валерка глянул на него исподлобья и пробормотал:

– Ну, вдруг тебе противно станет…

Тогда Миха фыркнул, перелёг головой к его ногам и сам первый облизал ему весь пах, чуть морщась только от курчавых волос, которые лезли и в рот, и в нос. А потом скосил глаза на Валеркины губы, которые прихватили его за кончик, и застонал от наслаждения, невольно дёргая босыми ногами. 

Валерка скорчил умилительную рожу, приподняв брови и сощурившись. Слизнул со своих губ белые капли и с удивлением протянул:

–  Вкусно… 

Миха тихо засмеялся и начал за ним повторять, сначала облизывая снаружи, а потом и вовсе засунув себе в рот Валеркину головку и сжав её губами. Тот выгнулся дугой и схватил его за уши:

– Мишка… 

Миха облизнул последние капли, стряхнул Валеркины руки, мотнув головой, и потянулся губами к его рту:

– Будешь со мной целоваться или теперь всё…? – насмешливо спросил он. 

Валерка торопливо накрыл его губы своими. Миха даже договорить не успел. 

И только удивился сам, почему он раньше так сопротивлялся тому, чтобы что-то такое попробовать. Неправильно? Ну да, и что? Парни так не делают? Дурак, никто просто об этом не расскажет ни за что, вот и всë! 

Миха больше не боялся. Ничего. Он, наконец, понял, что любить – это значит не бояться отдавать и брать. Бояться надо другого, что кто-то узнаёт, например. Или догадается. 

– И что мы с тобой дальше делать будем? – озадаченно спросил он. 

7.

С Танюхой они помирились буквально через неделю: сначала Мишка всучил ей деньги за разбитые очки, поймав её перед лекцией в коридоре, а потом сам Валерка подошёл к ней после всех пар и безо всякого шутовства попросил:

– Танюшка, прости меня, пожалуйста! – и вручил ей какой-то странный красновато-бурый кактус с оранжевыми иголками в маленьком горшочке. Та подозрительно на него посмотрела, словно ожидая очередного подвоха:

– Ты где это взял?

Валерка помялся и всё-таки честно признался, что не знает, где Миха его достал и как. И от кого его друг узнал, что у «акулы пера» есть одна тайная страсть ко всем колючим растениям. Но теперь этот кактус точно принадлежит только ей, так что она может этим гордиться, если пожелает.

– Это же «рубиновый шар», Валерочка! – с восхищением разъяснила Конюхова. – Его даже в Ботаническом саду нет! 

Валерка пожал плечами: кактус и кактус! И когда Конюхова в благодарность чмокнула его в щёку, даже не придал этому значения. А зря.

Всю следующую неделю Танюха вертелась вокруг них с Михой, как будто они были мёдом намазаны. Она оказалась не такой уж язвительной стервой, а вполне приятной и милой, когда этого хотела. С ней было о чём поговорить, а её суждения и мысли были довольно оригинальны. Она, разумеется, много читала и была в курсе всех книжных новинок. Она следила за всеми новыми фильмами и спектаклями и даже пару раз порывалась затащить обоих новых друзей на премьеру. Те пока отказывались, потому что отдавать полстипендии за пару билетов было для них не по карману. Но друзья так или иначе собирались после Нового года устраиваться на работу, и пообещали, что составят ей компанию, как только смогут себе это позволить.

Они и не заметили сами, как стали обедать с ней вместе в столовой, а потом – ещё и провожать еë до дому после пар. Она жила буквально в трёх кварталах от института, в старинном доме с эркерами и широким навесным балконом над входом. 

Обычно они прощались на перекрёстке: Танюхин дом оставался слева, в конце улицы, а их общага – справа, сразу за поворотом. 

Но в первый же раз, когда они все втроём подошли к её дому, она с улыбкой показала на своё окно:

– Не перепутаете ни за что! – смеясь, заявила она. – Только у меня такая оранжерея. 

И в самом деле, почти всё пространство окна было занято полочками с небольшими горшочками. А по краям вдоль занавесок торчали длинные зелёные мясистые ветки или листья – кто их, кактусов, разберёт, что у них там? 

– Если хотите, можем зайти ко мне в гости, – пригласила Танюха. – Я вас чаем с мёдом напою и про все свои кактусы расскажу! 

Она так умоляюще смотрела на них обоих, что мальчишки переглянулись и согласились. 

Пустой подъезд с высоченным потолком оказался звонким и гулким. Окрашенные в серый цвет стены словно заросли пылью и казались древними и таинственными, как заброшенный храм. Эхо от шагов по каменным ступеням рассыпалось барабанной дробью по нишам с высокими окнами, где в широких кадках росли огромные фикусы и кусты с резными листьями. 

– Это монстера, – сообщила Танюха, поймав вопросительный взгляд Михи. Тот смущённо кивнул и погладил лист, как котёнка. 

– Красивая, – с лёгкой завистью сказал он. 

Танюха кивнула:

– Это мои дедушка с бабушкой постарались, – похвасталась она. – Они давным-давно высадили эти растения здесь и ухаживали за ними. 

– Молодцы, – похвалил Валерка. – Настоящий тропический сад. 

Они поднялись на второй этаж друг за другом и остановились перед крашеной маслом коричневой дверью. Танюха сначала нажала кнопку звонка, а потом отпёрла дверь своим ключом. 

– Чтобы бабушка с дедушкой слышали, что я пришла, – объяснила она. – Разувайтесь, мальчики. 

Они прошли в узкую длинную прихожую и закрутили головами, осматриваясь. Высокие стены были обклеены гобеленовыми обоями, а неяркие светильники были выполнены в виде подсвечников с острыми маленькими лампочками. Вдоль стен, как сундуки, стояли две сколоченные из дощечек обувницы, а над ними будто росли вешалки для одежды из гладко отполированных перевитых сучьев. 

– Гулять ушли, наверное, – хмыкнула Танюха, оглядывая пустые вешалки. – Вам повезло, мальчики, никого нет дома. 

Те переглянулись и с озорством многозначительно ей подмигнули. Она в ответ фыркнула и посмотрела на них обоих с любопытством:

– Вы о чëм-нибудь ещë думать можете? –  с деланным укором спросила она. 

– Да! – лукаво глянул на Миху Валерка. – Бывают разные варианты… 

Миха кашлянул и ехидно ответил:

– Потом расскажешь, наедине! 

Танюха покрутила головой:

– Может, сначала хоть чаю попьём? – слегка раскрасневшись, спросила она. И вздохнула, переводя взгляд с одного на другого:

– Руки мыть и за стол, – приказала Танюха. Они оба тоже слегка покраснели, потупились и послушно пошли за ней на кухню.

В коридоре на стенах висели кашпо с бегонией, традесканцией и цветущим декабристом. Валерка удивлённо покрутил головой:

– Это же сколько времени надо, чтобы поливать их всех, выщипывать и ухаживать! 

Танюха раскраснелись от гордости и нарочито скромно опустила глаза:

– Раньше этим бабушка с дедушкой занимались, а теперь я к ним переехала и кое-что взяла на себя… 

Миха посмотрел на неё с уважением:

– Когда ты всё успеваешь, Тань? – спросил он, разглядывая девушку с головы до ног, словно впервые увидел. – И на учёбе, и в газете, и дома с цветами? 

Танюха с улыбкой поманила его за собой:

– Идите сюда! 

На кухне тоже было на что посмотреть: щучий хвост, восковник и толстянка жили на окне, за тюлем, а на подвесных полочках в небольших горшках сидели разноцветные фиалки. В углу в кадке рос тысячелистник высотою почти полметра. 

Сама кухня была небольшой: только плита и деревянный стол с четырьмя такими же по стилю стульями и горка навесных шкафчиков и ящичков над раковиной и низеньким холодильником. Узкая столешница над тумбочками занимала противоположную окну стену, а узкая дверь в кладовку пряталась за одним из стульев. Всё было отделано деревом с разными узорами и покрыто лаком. 

– Это всё сделал дедушка своими руками, – как бы невзначай сообщила Танюха и брякнула чайник на огонь. – А это моё расписание. 

На стене в деревянной рамке висел лист ватмана, озаглавленный: «Режим дня,» где с шести утра до одиннадцати вечера всё было расписано почти по минутам:

«06:00 Подъём.»

«06:05 Душ.»

«06:15 Завтрак.»

«06:25 Полив.»

«06:30 Три страницы текста.»

«07:00 Приборка»…  

И так до самого вечера, пока не заканчивалось строчками:

«22:30 Чтение.»

«23:00 Отбой.»

Миха с Валеркой впечатлились и ехидно посмотрели друг на друга. 

– Давай такое же дома сделаем! – ляпнул Миха. – Тогда ты, может, будешь всё успевать? 

– Не, тут же никакой личной жизни! – возмутился Валерка ехидно и, глянув на Таню, прикусил язык. 

Та с безразличным лицом разливала из заварного чайничка по чашкам чай и накладывала густой коричневый мёд в три плошки. 

А потом уселась за стол рядом с ними, взяла чашку в обе руки и спокойно произнесла:

–  А у меня на всякие глупости нет времени, Валерочка. 

Тот уткнулся в свою чашку и кивнул: 

– Ясно, – ответил он. Толкнул Миху коленом под столом и ехидно заявил:

– Расслабься, Миха! Ты не герой её романа!  

Танюха усмехнулась и глянула на приунывшего Миху:

– Ты попробуй мёд, Мишка, он вкусный! Дед сам его делал. Он пасеку на даче держит, в деревне, на краю гречишного поля… 

Миха охотно кивнул и поднял на неё глаза:

– Ты в чувства не веришь, да? – неловко спросил он, наматывая тягучую каплю на ложку и прихлёбывая чай. 

– Нет, Мишка, уж прости, – спокойно ответила в лоб Таня. – У меня уже был парень, гулял со мной, цветы носил, в кино водил… А в конце концов, оказалось, что хотел он того же самого, что и все. И ничего больше, понимаешь?

Миха насуплено кивнул и опустил глаза. Валерка пихнул его локтем и дурашливо заявил:

– Танюшка, мы вообще-то с Михой вроде как к тебе и не лезем, правда? 

А Миха нашёл глазами Валерку и выдохнул:

–  Тань, ты нам обоим очень нравишься, как человек, а не просто девушка. 

Та спокойно кивнула:

– Я знаю, – просто ответила она. – Не злитесь, ребята. Просто меня вон мама нагуляла, вообще, неизвестно, от кого. И пришлось ей институт бросить и на работу выйти. Так до сих пор и пашет в больнице медсестрой… А я так не хочу! 

Она усмехнулась и пододвинула к Мишке вазочку с печеньем. 

– Ты мне очень нравишься, Мишка, – спокойно призналась она. – И ты, Валерка, тоже… Я даже не смогла бы выбрать одного из вас, если честно. Но нафига мне выбирать? Разве нельзя без этого обойтись?

Миха толкнул Валерку ногой под столом. Тот тихонько поглаживал своей ступнёй его стопу и чересчур увлёкся. А Танюха делала вид, что не замечает.

– Можно, наверное, – вздохнул Миха. Ему было всё понятно, но ничуть не меньше от этого жаль. – Это же не значит, что мы не можем просто дружить? 

– Это не значит, что я не пойду с вами в кино или ещё куда-нибудь, – успокоила она. – Только, ребята, давайте сразу договоримся: эту тему мы закрыли, раз и навсегда! 

Миха с Валеркой переглянулись, слегка покраснели и одновременно кивнули. 

– Ну вот и хорошо! – обрадовалась Танюха и предложила:

– А теперь пойдём мои кактусы смотреть! Вы такого ещё не видели, это точно! 

8.

А дальше началась подготовка к зимней сессии и Новому году. У Михи всё было разложено по полочкам, попарно-параллельно, как карандашики на столе. А у Валерки вечно всё было через пень-колоду: все конспекты перепутаны, лабы частично сданы, наполовину недописаны. И хотя контрольные все у него были на «четвёрочку», в основном, из-за почерка, по трём предметам у него выходили, в лучшем случае, «тройки.»

Миху это бесило до невозможности, потому что Валерка был умница и схватывал на лету то, что самому Михе приходилось зубрить наизусть, еле понимая, вообще, о чём речь. Но Валерка ему объяснял на пальцах, как и что, легко и не напрягаясь, и в результате у Михи выходила «пятёрка», а у Валерки – «трояк.»

Но стоило задать Михе вопрос чуть в сторону от темы, как он «поплыл» бы, отчего и боялся экзаменов, как кары небесной. А Валерку всегда кривая вывозила на дополнительных вопросах, на которые он отвечал чуть ли не лучше, чем на основную тему билета. 

Наконец, Михе надоело с ним бороться, каждый день попинывая своего дружка: «сегодня ты должен сделать это, а завтра сдать, а через два дня контрольная, не забудь, потому что до зачёта иначе не допустят» – и он пообещал, что будет того пороть по понедельникам «в целях профилактики.»

– И никаких тебе поцелуев и всего прочего, пока не сдашь! – хмуро заявил Миха, глядя на список его «хвостов.» Валерка обиженно поморгал, но со вздохом взялся за учёбу. Это, конечно, был удар ниже пояса, и сам Миха после этого неделю ходил, как в воду опущенный, пока Валерка дулся на него, вымещая всю злость на форумах и уравнениях. 

Но через десять дней, когда «хвостов» стало в половину меньше, а ко всем зачётам Валерку всё-таки допустили, закрыв глаза на некоторые оплошности, Миха устроил ему настоящий праздник. Вытащил его в кино, чудом урвав два билета на новый боевик, на последний ряд. Сеанс прошёл с некоторым хулиганством в полутёмном кинозале, после которого на них с лёгким удивлением косились мальчики и девочки, выходя из зала, а Миха с Валеркой топали за ними и ржали, как ненормальные. 

А дома их ждал заранее приготовленный Михой ужин из любимых Валеркой креветок и кальмаров колечками с пастой. И хотя Миха не стал брать крепкий алкоголь, только пиво – на всякий случай, чтобы не вышло чего – вечер удался на славу. 

Но Валерка не был бы Валеркой, если бы не удивил его и на этот раз. Может быть, он слегка опьянел не столько от пива, сколько от нежных ласк и всего остального, но в тот момент, когда Миха потянулся к его паху губами, Валерка заговорщически усмехнулся и тихонько шепнул:

– Сегодня я хочу по-другому. 

Он достал детский крем в алюминиевом тюбике, выдавил себе на ладошку и, раздвинув ноги, смазал себя сам. А потом перевернулся на живот и слегка напряжённо произнёс, повернув голову:

– Давай. 

Миха погладил его по напряжённым голым ягодицам и неловко поинтересовался:

– Валер…  Ты уверен? 

Тот нетерпеливо сжал его руку и выдохнул:

– Ну же, Миха, не ломайся! Пока я сам этого хочу… 

– Ладно, – прошептал Миха. Смазал на всякий случай и себя, зачем-то поцеловал его в ягодицы и раздвинул их. Дырочка казалась такой маленькой, что он боялся, что сделает Валерке больно и замер в самый последний момент. 

– Ну не тяни же ты уже, – чуть ли не сердитым шёпотом проговорил Валерка и взялся за него сам, сжимая в ладони и направляя в себя. А потом расслабился и выдохнул:

– Только не спеши, не весь сразу… 

Когда Миха всё-таки исхитрился войти в него, тот звонко пукнул и заскрипел зубами, сжимая пальцами простыню. 

– Больно? – испугался Миха, двинувшись обратно. 

Валерка сглотнул, пробормотал: 

– Терпимо… Не переживай, я сам хочу! Давай, Миха, не останавливайся! 

Внутри Валерка был таким тугим и горячим, что Миха после нескольких толчков уже почувствовал, как на него накатывает неудержимая волна – и свалился лицом на его потную спину, выпрямляя дрожащие ноги. Он обхватил Валерку под руки через подмышки снизу и принялся облизывать его шею и плечи, прижимаясь к нему всём телом и входя до самого лобка. 

Тот забился под ним, завертелся и вдруг вывернул шею, ища губами его рот:

– Мишка, поцелуй меня! 

Но Миха уже улетел, вцепившись зубами в мочку его уха и содрогаясь всем телом. А когда пришёл в себя, поискал губами его рот и засунул свой язык так глубоко, как смог. Чуть сам не поперхнулся. И проговорил, оторвавшись и целуя в косточку за ухом:

– Люблю тебя. 

Валерка пошевелился под ним, отпустил простыню и обхватил его ноги снизу своими. 

– Я тоже, – хрипло отозвался он. – Не выходи… Давай так полежим немножко, ладно? 

Он вытянул Михину ладошку из-под себя и уткнулся в неё губами. 

– Ты будешь смеяться, но я, похоже, обоссался от счастья, – с ехидцей проговорил он. 

– Не буду, – смущённо ответил Миха. И осторожно спросил:

– Тебе хоть понравилось? 

Валерка помедлил с ответом и честно признался:

– Не знаю. Но у меня ещё ни разув жизни не было, чтобы я без рук кончил! – дурашливо ответил он. 

Миха вздохнул и слез с него, глядя на перепачканные простыни и себя. 

– Пошли мыться, – шлёпнул он Валерку по попе. И вздрогнул, только сейчас сообразив, что они сделали. – Тебе правда этого хотелось? – неуверенно спросил он. 

Валерка перевернулся на спину и внимательно на него посмотрел. 

– Правда, – кивнул он. – Хотелось. И чтобы именно ты, а никто другой… Давно хотелось, Мишка.

Он опустил глаза и виновато пробормотал:

– Миха, прости. Кажется, я тебя совсем совратил, да? 

Миха встал с постели и потянул из-под него простынь с мокрым пятном. 

– Не выдумывай, – попросил он. И добавил:

– Мне всегда нравились парни, только я сам боялся себе в этом признаться. 

Валерка уставился на него изумлённо, а потом вскочил с кровати, сорвал с неё бельё и с облегчением зарылся в него носом. И тихонечко засмеялся. 

– Ты мне чуть ухо не откусил! 

Миха виновато погладил его по голове. 

– Прости, – сказал он смущённо. 

– Ещё скажи: «Я больше не буду!» – заржал Валерка, подтираясь простыней. У него ощутимо подрагивали ноги. 

– Буду, – пообещал Миха. – Мне понравилось... Но только с тобой, ясно? 

Валерка улыбнулся и кивнул. 

– Можем повторить в душе, – слегка смущаясь, предложил он. 

9.

В душе Валерка опустился перед Михой на колени и принялся его возбуждать руками и ртом, пока тот не хлопнул его легонько по плечу, заставляя подняться. 

Но только он вошёл в него, гладя руками по его спине, омываемой тёплыми струями, как сзади послышался стук двери и шлёпанье босых ног. 

Миха замер на мгновенье, а потом схватил мочалку и принялся натирать Валерке спину, фальшиво посвистывая. Тот моментально выпрямился и оглянулся через его плечо, стирая ладонью воду с лица. 

Пузатый толстячок-вундеркинд Евгений стоял в дверях душевой, в чём мама родила, и подозрительно на них смотрел. 

– Здрасьте, – вежливо произнёс он, прикрываясь ладошкой. – А чего это вы тут делаете? 

Миха, красный, как рак, продолжал натирать Валеркину спину, хотя та уже хрустела чисто вымытой кожей. 

– Моемся, – сипло выдавил Валерка. – А тебе-то что? 

Евгений глянул на него исподлобья:

– Может, я тоже хочу! 

Валерка фыркнул и показал рукой в сторону соседней кабинки:

– Пожалуйста! 

Мальчик Евгений вздохнул и невинно поинтересовался:

– А кто мне спинку потрёт? И всё остальное? 

Миха с Валеркой переглянулись. 

– Сам, – твёрдо сказал Миха. – Всё сам! Ты ещё маленький… 

Мальчик Евгений опять вздохнул и махнул рукой:

– Ладно, трахайтесь дальше! Я никому не скажу, – и пошёл в соседнюю кабинку, бурча себе под нос:

 – Маленький… Водку нельзя, курить нельзя, трахаться нельзя! А зачем жить-то тогда? 

Миха прыснул, а Валерик очень серьёзно сказал:

– Женька, не злись! Всё тебе будет можно, только погоди немножко! 

Женька выскочил из своей кабинки, как ошпаренный:

– Да-а? – заорал он. – Немножко? Три года, целых три! А я сейчас хочу! 

То, чего он хочет, было видно невооружённым глазом. 

– Блин, пацаны, какая вам разница, кого трахать! – жалобно проговорил он. – Можете меня хоть оба сразу… 

Миха усмехнулся и помотал головой. 

– Дурачок ты Женька… Большая разница, не поверишь, очень большая! 

– Ага, – подтвердил Валерка. – Ты этого просто ещё не понимаешь. 

Женька плюнул и ушёл обратно в кабинку. И проговорил оттуда с обидой:

– Идиоты! Вы ещё пожалеете потом! 

Валера круто развернулся на пятках и вышел из-под струй воды:

– А ну-ка, повтори, что ты сказал! 

Миха поймал его за руку:

– Не надо, Валера. 

Мальчик Евгений включил воду и уселся на пол в кабинке, вытянув ноги. Струи воды лились по его кудряшкам на голове, пухлым щекам и плечам, слегка выпуклому животику и толстым ляжкам, словно смывая с лица злые слёзы. 

– Что слышал! – с досадой проговорил он, закрывая глаза. – Не бойтесь, я вас не выдам, раз обещал. Просто я понять не могу: все педики только и делают, что ищут, кого бы помоложе трахнуть…А вы что, совсем извращенцы? 

Валерка присел рядом с ним и тронул мальчишку за плечо:

– Не все, Жень. Некоторые любят. Ты тоже поймёшь, когда это почувствуешь. Что никого другого не хочешь, только его… 

Женька приоткрыл один глаз и уныло поинтересовался:

– А если мне не повезёт?

Миха кашлянул и спокойно ответил:

– Повезёт, рано или поздно. Ты хороший парень, Женька. Честный, прямой, искренний… 

Тот всхлипнул и спросил:

– Ну можно хоть дружить с вами, если трахаться нельзя? 

Миха с Валеркой снова переглянулись и протянули ему каждый по руке:

– Можно, – сказал Валерка. 

– Можно, – подтвердил Миха. 

И потянули мальчишку вверх, когда он ухватился за их ладони обеими руками.

10.

В планетарии Миха закрутил головой, раззявив рот, и с восхищением смотрел то на звёздное небо на потолке в фойе, то на изображения планет в коридоре, выполненные пропорционально настоящим размерам, то на высокие витрины со старинными секстанами и астролябиями в зале. 

Но больше всего его восхитил телескоп в круглой башенке с раздвижными стенами наверху. 

Валерка смотрел на него с удивлением, хотя и сам был в планетарии первый раз. Но Михин восторг и совершенно детское любопытство и счастье, похоже, поражали его куда больше, чем всё увиденное. 

Танюха и Женька, взявшись за руки, как брат с сестрой, тихонечко топали за ними, негромко переговариваясь. 

– А посмотреть в него можно? –  спросил с замиранием сердца Миха у служителя Урании, молодого светловолосого парня лет двадцати с небольшим. Тот был одет в чёрный строгий костюм, лиловую мантию и лакированные туфли, словно самый настоящий звездочёт.

–  Конечно, – неприятным скрипучим голосом сообщил звездочёт. –  По вторникам и четвергам, с девяти утра до одиннадцати дня, и по понедельникам и пятницам с десяти вечера до полуночи, во время экскурсий. 

Миха умоляюще глянул на Валеру, и тот со вздохом согласился с тем, что некоторые вечера у них теперь будут заняты более интересными вещами, чем поцелуи и объятья за закрытыми дверьми. 

–  А где можно записаться на экскурсию? –  поинтересовался он небрежно. 

–  В астрономическом кружке, – сообщил звездочёт. –  Или на факультете в университете, если вы там учитесь. 

Миха расстроенно помотал головой:

–  Нет, мы будущие инженера-механики, – убитым голосом сообщил он.

– А как попасть на кружок? – пришёл ему на помощь Валера.

Молодой человек в мантии критически осмотрел его с головы до ног и ответил:

– Тоже здесь. Я его веду, – спокойно признался он.

Валерка засмеялся и спросил:

– Надеюсь, у вас есть свободные места? А то механики тоже любят смотреть на звёзды!

Звездочёт пожал плечами:

–  В астрономии механики тоже нужны, – заявил он, доставая с полки растрёпанную тетрадь в коленкоровой обложке. –  Телескопы тоже кто-то должен обслуживать и настраивать. 

Миха заулыбался и чуть не подпрыгнул на месте:

–  Правда? – расцвёл он. И толкнул Валерку плечом:

–  Вот здорово! 

Танюха с Женькой подошли к ним и тихонько пошептались с Валеркой, стараясь не мешать диктующему свою фамилию, имя и отчество Михе. 

– Меня зовут Павел, – представился звездочёт. И поинтересовался:

– Ваших друзей тоже записывать?

Миха вопросительно оглянулся на Таню с Женей.

– Да, – с восторженным блеском в глазах согласился Женька.

– Да, – ответил Валерка за себя и за Танюху, взяв её под локоток. – И нас обоих тоже.

Павел одобрительно кивнул и продолжил царапать перьевой ручкой в тетради. А потом строго предупредил:

– Только смотрите, не опаздывайте! Занятия кружка по понедельникам и пятницам с девятнадцати до двадцати одного часа. При себе иметь сменную обувь, ручку, простой карандаш, тетрадь в клетку и транспортир.

Миха с чувством пожал его вялую руку:

– Спасибо, Павел! – поблагодарил он и пообещал:

– Мы обязательно придём послезавтра.

Когда они оделись и вышли на улицу, Миха осторожно поинтересовался у Танюхи:

–  Ну и как ты впихнёшь в своё расписание ещё и это? 

Та с улыбкой пожала плечами:

–  Вы же нашли как-то время, чтобы помогать мне с растениями! 

И правда: когда Миха и Валерка, сидя на диване в Танюхиной комнате, выслушали полуторачасовую лекцию о кактусах, их видах, местах обитания и уходе за ними, то даже не заметили, как пролетело время. 

А Валерка сказал, что ей нельзя зарывать свой талант в землю, как какой-нибудь кактус, и подговорил Миху пойти с ним в Ботанический сад. Там он с умным видом слушал девушку-экскурсовода, то и дело шёпотом поправляя её или что-то подсказывая, пока та не возмутилась и ядовито не предложила вести экскурсию ему самому. 

У Валерки была замечательная память: он мог точно, слово в слово, рассказать всё, что слышал или читал. Поэтому он с небрежной ухмылкой согласился и повёл с десяток удивлённых посетителей за собой, весело и иронично описывая одно растение за другим. 

Громкий смех и восторженные возгласы группы привлекли к себе внимание пожилого старичка в белом полотняном костюме с бабочкой и седой острой бородкой. Тот с любопытством присоединился к группе и внимательно слушал его, поглядывая через пенсне с озорной усмешкой. А потом поинтересовался, где Валерка учится и не хочет ли он поработать у них экскурсоводом. 

Это был директор Ботанического сада, доктор наук и академик. Валерка честно признался, что учится совсем не на биолога, а подробно о кактусах услышал впервые неделю назад от одной знакомой девушки-однокурсницы. Директор усмехнулся и пригласил его с девушкой вместе к себе в кабинет на следующий день. 

А с понедельника они все трое вышли на работу в Ботанический сад. Миха был просто счастлив, что работа нашлась практически сама, Валерка – что ему придётся болтать языком, а не копаться в грядках, а Танюха… 

Она расцеловала их обоих, смутив до невозможности, и принялась пахать, как проклятая. Перетащила всю свою коллекцию на рабочее место и написала для Валерки отличные тексты для экскурсий. Переделала экспозицию, добавив красивые камушки и новые таблички. Занялась продажей деток от наиболее интересных пород и экземпляров. 

И теперь они после учёбы проводили почти все вечера втроëм, возвращаясь по домам только часам к семи вечера уставшие, но довольные. Танюха шла между ними, подхватив их обоих за локти и жмурясь от счастья: она о таком даже не мечтала! 

Женька прибился к их компании, словно бродячий котёнок. Сначала в столовой, где его, низкорослого и скромного, затирали в очереди нахальные и высокие старшекурсники, он стал подтягиваться к ним троим, единственным, кто то ли из жалости, то ли из желания опекать его, ка ребёнка, пропускали его впервые без очереди. Он начал заниматься настольным теннисом вместе с Валеркой и Михой, а сам подсадил их обоих на шахматы. Потом Женечка взялся помогать Танюхе с дифференциальными уравнениями, которые он щёлкал, как семечки, а она – ни в зуб ногой. И пошло-поехало: если все трое по выходным шли гулять, то приходилось брать с собой и «ребёночка,» и думать, как и чем его развлекать – аттракционами и качелями или кино и мороженым. 

Танюха шутила, что бывают многодетные семьи, а бывают и многородительные дети, и предлагала усыновить вундеркинда. А Женька обижался и требовал, чтобы к нему относились, как к взрослому, и не делали скидку на его возраст. 

Иногда это принимало смешные формы, а изредка – безобразные. Когда Женька вдруг всерьёз занялся собственной фигурой и принялся отжиматься, висеть на турнике и махать гантелями, он буквально на глазах стал превращаться из пухлого толстячка в невысокого крепыша и по-детски хвалиться бицепсами и кубиками на животе. 

А на Новый год он припёрся в общагу по третьего ночи, отпросившись у родителей, и, захмелев буквально с одного бокала шампанского, полез ко всем приставать, не разбирая ни пола, ни возраста – и был отшлёпан по попе Танюхой, как маленький. 

Правда, утром Миха с Валеркой, проснувшись в одной постели, обнаружили на соседней койке спящих в обнимку голого мальчишку и раздетую девушку – и решили, что пора поговорить. 

– Танюха, тебя посадят за совращение малолетних, – пообещал ей за завтраком Валерка. 

Та покраснела и ехидно сообщила, что ему с Михой тоже не поздоровится, если про них кто-то узнает.

Миха икнул и возразил, что Валерка, скорее всего, имел в виду, что нечего спаивать мальчишку. 

Евгений сердито сообщил, что он уже не мальчик, а мужчина, и сам за себя отвечает. Валерка неожиданно с ним согласился и прямо в лоб сообщил ему, что теперь он, вообще-то, как мужчина, несёт ответственность и за свою девушку. 

Тот сначала приподнял брови, а потом согласно закивал. Он сообщил, что и не собирался ни о чём болтать, чтобы не подставить свою девушку под удар. 

– Молодец, – кивнул Валерка и спокойно предложил отметить всем вместе сдачу зимней сессии вчетвером. 

– Без секса и алкоголя? – усмехнулась Танюха понимающе. Миха обиженно поджал губы: вот ещё, новости! Он-то почему должен ото всего отказываться? Валерка покачал головой:

– Знаете, что, девочки-мальчики…  Раз у нас с вами сложилась такая смешная семейка, то давайте решать всё вопросы сообща. Например, голосованием. Идёт? 

– Идёт! – быстро брякнул Женька и посмотрел на Танюху. Та загадочно улыбнулась и наклонила голову:

– Ладно, – согласилась она. 

– Хорошо, – буркнул Миха и жалобно посмотрел на Валерку: «Ты уверен, что нам с тобой это надо?»

Тот взял его за руку и, не стесняясь, поцеловал его в ладошку. При всех. 

– Колхозом жить легче, – чуть насмешливо проговорил он. – Если мы поссоримся, вы нас помирите, и наоборот… – он заглянул в глаза Танюхе и Женьке. – А самое главное, что рядом с каждым из нас будут люди, которые нас принимают такими, какие мы есть. 

Миха удивлённо захлопал глазами:

– Ты что, предлагаешь так и жить вчетвером всю жизнь? 

Танюха взяла его за другую руку, спросив глазами разрешения у Валерки: «можно?» Тот с улыбкой кивнул. 

– Мишка, – спокойно произнесла она, – а почему нет? Никто тебя не заставляет спать со всеми. 

– Я не против, – слегка покраснев, быстро проговорил Женька. И, запинаясь, объяснил:

– И жить со всеми, и спать. 

Валерка расхохотался и взял свободной рукой его ладошку:

– Вот ведь неугомонный! – с усмешкой проговорил он и вполне серьёзно добавил: 

– Миха, тебе решать. 

И тогда Миха молча кивнул, глядя, как Танюха берёт за руку Женьку, и протянул ей свою ладошку:

– Да, – просто сказал он.  –  Только при одном условии.

Женька поднял на него глаза, замер и выдохнул.

– Ты больше не напишешь про нас ни строчки, – медленно произнёс Миха, заглядывая в его испуганные глаза. – Дальше мы сами, ладно? Все мы, и ты тоже.

Может быть, это была ошибка, последняя из всех. И самая главная… А может, и нет. Время покажет, получится ли из этого что-нибудь.

В крайнем случае, каждый, кто угодно может переписать этот роман заново сам для себя. Хоть с самого начала до самого конца. Так, как ему понравится. С другими героями или обстоятельствами… А почему нет?

Ведь самое больное одиночество – это конец любой книги: всё случилось, что могло, персонажи остались друг с другом, а ты, читатель – наедине с собой. Ты можешь только вспомнить или перечитать книгу заново, но это, в сущности, одно и то же. 

Главное, не забывать при этом сделать свою жизнь. Чтобы тот, кто пишет про тебя, задумался: а он-то сам – герой чьего романа? 

2021

–