Витя Бревис
Кушияки
"Нет, он не хочет себя убивать, вовсе нет, и болью он не наслаждается, ни фига не мазохист, он почти ее не чувствует, вообще не до нее - его захватывает картинка, этот всамделишный мультик, комикс прямо по жизни, манга с мясом типа..."
Он рассказывает, что любит комиксы, мангу, а еще обожает себя резать.
Возбуждает не кровь, а вот когда тихонечко проведешь бритвой, и слои расходятся, один за другим, медленно - препарирование образца, как на медицинском факультете, появление сухожилий, артерий, костей.
Я завороженно слушаю, таких ебанутых мне еще не попадалось.
Еще завороженнее я на него смотрю, он красив, как девушка, с тонким носом и длинными ресницами, но все-таки мальчик, мне нравятся такие. В волнистые волосы хочется забраться пальцами и прижать его голову губами к себе.
- Так ты суицидник?
Нет, он не хочет себя убивать, вовсе нет, и болью он не наслаждается, ни фига не мазохист, он почти ее не чувствует, вообще не до нее - его захватывает картинка, этот всамделишный мультик, комикс прямо по жизни, манга с мясом типа.
- Мисо или рамен? - спрашиваю я его. Мы сидим в пустом японском ресторанчике на Шота Руставели. - Или тут еще такие шашлычки должны быть маленькие, ща гляну, как они называются.
- Шашлычки? Эм. Хочу. Они называются, эм, якитори.
Пухлая официантка рассказывает нам, что якитори это шашлычки из курицы, а вообще они называются кушияки, и у них есть набор кушияки ассорти: с курицей, креветкой, овощами, кальмарами, грибами. Я заказываю ассорти.
- Слушай, Олег, а отношения у тебя уже были?
- Неа. Был секс три раза. Не понравилось. Больно и всё. Я, наверное, не создан для секса.
- Может быть, просто не для анального? Секс разный бывает. Поцелуи - тоже секс, если ты человека рили хочешь. А вот, если хочешь не рили, то ебись хоть целый день, все равно это будет не секс, а онанизм.
- Эм. А онанизм разве не секс?
- Хороший вопрос. Для кого-то, наверное, да. Если все остальные варианты его не возбуждают. Слушай, а я тебе нравлюсь хоть немного?
- Эм. Ну, общаться прикольно.
- Мне с тобой тоже прикольно! А можно тебя поцеловать? Никого ж нет, смотри, мы одни здесь, всем сука дорого, хаха.
Он смотрит на меня с отчетливым выражением безнадежности.
- Целуй. Только руками не лезь. И пальцами лицо не трогай, пожалуйста.
Я касаюсь губами его левой щеки.
- Боже, какая гладкая у тебя кожа.
Моя рука сама, как живая, взлетает ему на коленку. Он чуть вздрагивает.
- Ты на каком курсе сейчас?
- На втором.
- Нравится учеба?
- Но тебе же абсолютно похую, нравится мне моя учеба или нет. Вам всем нужно от меня только одно. Мир обезьян.
- Не будь так строг. Ведь понятно и естественно, что я тебя хочу. Ты красивый. Разве это плохо?
Я касаюсь его опять, на этот раз чуть плотнее.
Он задумчиво берет со стола нож, щупает пальцем лезвие. Грустно кладет его обратно на стол.
Спокойно, как шариковую ручку, он достает из кармана опасную бритву, открывает ее, задирает футболку и осторожно режет себе кожу на животе.
- О господи.
- Сделай мне селфи, пожалуйста! Видео. Делай на свой, потом скинешь.
Он режет медленно, квадратиком, вокруг пупка. Живот трогательный, полудетский еще.
Я стою напротив и снимаю. Ну, что он там себе нарежет, поверхностная рана, хочет - пусть, Мисима нашелся.
Возбуждает ли меня кровь? Ну вот, теперь видно: нисколько не возбуждает. А вот его тонкие пальцы - еще как.
- Я не знаю, как у вас, а у нас в Японии... Эээ, ты только не нажимай сильно, придурок. Я, вообще-то, верю, что у тебя проблемы, можешь не иллюстрировать.
Он смотрит, завороженно, как и я, на свой живот, кровь стекает на штаны, господи, какой же идиот. Таких первых свиданий у меня еще не было.
- Осторожно только, я тебя умоляю. Японский же бог.
Он резко переводит взгляд на меня.
- Сукура зацвела. Ты не понимаешь ничего.
Делает усилие и быстро, как молния, прорезает переднюю стенку живота. И еще один разрез, углом. Кровь. Кровища. Угол задирается наружу и там сзади виден кусок кишки или желудка, я без очков.
- Блядь, -я, разумеется, отбираю у него бритву, зову помощь, салфетки, он сильно бледнеет, я не знаю, как останавливать такое кровотечение, долго ждём скорую, он уже совсем белый, господи, какой же я-то дурак, его увозят наконец, весь его стул в крови, я тоже.
Долго мою руки, заказываю саке, триста грамм, выпиваю прямо из графинчика, дайте еще двести. Оплачиваю счет, извиняюсь, понимаю, что больше сюда не приду.
Иду домой, из витрины на меня смотрят его чудесные глаза, и шевелятся поблекшие губы: не забудь скинуть мне видос, пожалуйста.
Не скидываю.