Поднимись

Книга Первая

Глава 1. Твоя убийца

Это было утро маминых похорон, и пока Боб Сигер по радио пел о «Ночных движениях»,
Чарли прошествовал на кухню с растерянным выражением лица.
– Где мама? – он уставился на меня сонным, обвиняющим взглядом.
– Здесь холодно, Чарли, – сказал я. – Где твои тапочки? Ты заболеешь.
– Где мама? – он прижал руки к худой груди, открыв рот, как сом. Он задавал один и тот же
вопрос большую часть ночи, и в доказательство у нас обоих были тёмные круги под глазами.
– Давай найдём тебе тапочки, – сказал я. Взял его за руку, надеясь отвлечь.
– Мама! – прокричал он, отдергивая от меня руку. Чарли было одиннадцать, и его было не
так-то легко контролировать. Он был худым, конечно, но сильным, как змея, и упрямым, как
осёл. – Я хочу к маме, сейчас! – Его ноздри раздулись, когда он прижал руки к груди, как делал,
когда злился, – как будто держал себя в руках единственным известным только ему способом. Его
правый глаз практически закрывался, потому что он был истощён и не в духе.
– Мы говорили о маме, – быстро ответил я. Я дружески, ободряюще обнял его за плечи. –
Давай найдём твои тапочки, приятель.
– Я не хочу тапочки, Си-Си! Я хочу к маме!
– Брось, я тебе уже говорил.
– Ты сказал, что мама пошла к Джон-Джону, но это неправильно, потому что Джон-Джон не
вернётся, а я хочу, чтобы мама вернулась, так что твоя явно мне врать, Си-Си! Твоя врать! Чёрт
побери!
– Мама устала, – мягко произнёс я.
– Устала от чего?
– Мама была старой.
– Маме было пятьдесят, – сказал он со знанием дела, хоть и неправильно. – Как динозаврам.
– Идём.
– Твоя убить её, Си-Си! – злостно воскликнул он.
– Я этого не делал!
– Твоя убить её намертво! Так сказал Джорджи.
– Это неправда, Чарли.
– Твоя так её разозлить, что она просто взяла и умерла! Твоя убийца! Чёрт побери, Си-Си!
– Давай найдём твои тапочки. Здесь холодно, а я не хочу, чтобы ты заболел.
– Чарли никогда не болеть, – сказал он, что тоже было неправильно, грамматически и во всем
остальном.
Я нашёл тапочки на полу возле его кровати, его халат висел на двери.
– Здесь холодно, Чарли, – сказал я, протягивая ему халат. – Надень это. Я не хочу, чтобы ты
снова заболел.
Он опустил руки по бокам, и его лицо приняло отсутствующее выражение. Он думал. Чарли не
очень хорошо справлялся с размышлением. Папа всегда говорил, что его мозг был примерно так
же полезен, как вымя на быке, ну или как-то похоже красноречиво.
Я накинул халат на плечи Чарли, просунул его руки в рукава.
Стоя на месте, с открытым ртом, взъерошенными короткими волосами, он напоминал
Альфреда из журнала Mad. Некоторые дети в школе так его и называли. Альфред. Я ненавидел
это. В отличие от Альфреда, Чарли не был глуповатым, неуклюжим и милым. Он просто выглядел
глупо и неуклюже.
– Джон-Джон, – пробормотал Чарли.
– Джон-Джон отправился на небеса, чтобы быть с нашим Господом и девой Марией, – сказал я.
– Ты помнишь?
– Джон-Джон был моим другом.
– Он был твоим братом.
– И твоя тоже мой брат, – с энтузиазмом произнёс он, будто мы добрались до темы, о которой
он мог говорить с неким авторитетом.
– Это верно, – ответил я. – Я твой брат, Си-Си Худ, а ты мой брат, Чарли Худ. И Чарли Худ
сегодня будет вести себя хорошо, слышишь?
– Хорошо. Чарли будет вести себя хорошо.
– Придёт много людей.
– Хорошо. Много людей!
– Сегодня будем прощаться с мамой. Пойдём на мессу. Тебе ведь нравится ходить на мессы,
да, Чарли?
– Мне нравится Отец Дженкинс.
– Это верно. Он твой друг. Ты сегодня будешь хорошо себя вести, Чарли?
– Я буду хорошим, Си-Си. Буду хорошим, хорошим, хорошим!
Если я правильно знал Чарли, он не будет «хорошим, хорошим, хорошим».
– Но почему твоя убить маму? – спросил он.
Я вздохнул.
– Мама так злилась, – сказал он, качая головой из стороны в сторону и неодобрительно
хмурясь. Я с некоторым удивлением видел, что детские волоски над его губой стали заметно
темнее.
– Мы просто веселились, – сказал я.
– Мы были Сонни и Шер! – с энтузиазмом добавил он.
– Мы не причиняли никому вреда.
– Мы никогда никому не вредим, потому что это смертельный грех, и твоя может попасть в ад.
– Да, можно попасть, – сказал я.
– Твоя может попасть в ад, и оттуда не уйдёшь, – мрачно произнёс он.
– Нет.
– И из тюрьмы не выберешься.
– Придётся заплатить последний грош, как говорится в Библии.
– И гореть, гореть, гореть!
– Это точно.
– Но я не буду гореть, потому что у меня не всё в порядке с головой, и это нормально, потому
что Иисус всё равно меня любит. Правда ведь, Си-Си?
– Конечно, любит.
– Хоть я и тупой, тупой, тупой.
– Ты не тупой.
– Мой мозг, как яйца у коровы.
– Не говори так.
– Папа так говорит. Чарли такой тупой, его мозг как яйца у коровы. Так папа говорит.
– Не слушай папу.
– Я тупой, тупой, тупой!
– Ты голоден? – спросил я, пытаясь сменить тему.
– Почему ты убил маму? – спросил Чарли, хватая меня за руку и держа так, будто хотел
убедиться, что я не сбегу. – Почему, Си-Си?
– Я не убивал маму.
– Убивал, – он сжал губы, пытаясь обдумать причину, по которой я бы такое сделал.
– Всякое случается, – сказал я.
– Ей надоело повторять тебе по миллиону раз, Си-Си.
– Я знаю.
– Говорила, говорила и говорила, но твоя всё равно это делать, и она очень разозлилась.
– Я знаю.
– И твоя убить её.
– Пожалуйста, перестань так говорить, Чарли.
– Убивать людей – грех, Си-Си. Так говорит Отец Дженкинс. Это грех, и это плохо. Твоя
попасть в ад, Си-Си. Твоя будет гореть!
– Не говори «твоя», – сказал я.
– Папа постоянно говорит «твоя».
– Это неправильно.
– Твоя просто злится, потому что ты убил маму.
– Я не убивал маму! – рявкнул я, меня захлестнула волна гнева. – Прекрати так говорить!
Он замер, нервно прикусил губу, не глядя на меня.
– Я не хотел злиться, – тихо произнёс я. – Прости, приятель.
Он опустил взгляд в пол. Судя по его виду, можно было бы подумать, что я только что отрубил
голову щенку. Я погладил его по спине, пытаясь успокоить.
– Брось, – подтолкнул я. – Я же извинился.
– Никто не злится на Чарли, – сказал он, не глядя на меня.
– Это верно.
– Ты делаешь Чарли больно, ты злишься. Твоя доводить Чарли до слёз, и мама тебя побьёт.
– Брось.
– Никто не должен вредить Чарли, – сказал он, повторяя свою мантру.
– Никто не собирается вредить Чарли, – согласился я.
– Мы должны любить Чарли.
– Верно.
– Чарли хороший мальчик.
– Чарли очень хороший мальчик.
– Чарли не в порядке, – сказал он, уже очень тихим голосом.
– Давай поедим чего-нибудь, приятель.
– Мама говорит, что Чарли как ангел.
– Да, ты такой.
– Чарли хороший мальчик.
– Да, хороший.
– Дева Мария любит Чарли.
– Да, любит.
– Си-Си любит Чарли.
– Да, люблю, приятель. Теперь давай поедим. Еда остывает, и я голоден. Даже ангелы могут
проголодаться, так?
Он поднял взгляд, чтобы посмотреть на меня.
Где-то в этих глазах был маленький мальчик, чей мозг совсем подвел его.

Глава 2. Где теперь Иисус?

Я подбросил дров в огонь, растопил его, закрыл железную дверцу дровяной плиты и
задумался, как много раз мама делала то же самое, и думала ли она когда-нибудь, что наступит
время, когда она не будет этого делать, когда станет такой же неподвижной, как дерево, и такой
же застывшей и безжизненной.
Я выставил руки над плитой, вытолкнув из мыслей скорбь.
Рождественская ель сбросила иголки на потертый ковер. Я ходил в лес за домом и срубил
ёлку, как это делал папа, и притащил её в дом, надеясь, что никто не увидит, особенно
Кеммеллы. Это были не наши леса. Не наши деревья. Некоторые люди злились, когда ты делал
подобные вещи. Кеммеллы поставили в конце забора табличку: «ЕСЛИ ВАС НАЙДУТ ЗДЕСЬ
НОЧЬЮ, ВАС НАЙДУТ ЗДЕСЬ УТРОМ». Они не особо жаловали нарушителей границы, но я не
побоялся табличек, потому что старик Кеммелл был при смерти, а миссис Кеммелл была
слишком занята, вытирая его мочу, чтобы обращать на это внимание, и кроме того, Чарли хотел
ёлку.
На каминной полке располагался вертеп, не хватало только младенца Иисуса, и его не будет
хватать до рождественского утра. Где в данный момент находился Иисус, можно было только
догадываться, потому что мама не разрешала нам видеться с ним до Рождества. Теперь, когда
мама умерла, мне придётся искать, где она его прятала, потому что Чарли и Кей захотят
положить его на место на Рождество, прежде чем открывать свои подарки.
Рядом с вертепом стоял Рождественский венок и статуэтка Пражского Езулатко. Быстро
приближалось третье воскресенье поста, а за ним и Рождество.
В дверь вдруг ворвался Джордж, впуская порыв морозного мичиганского воздуха и сбросив
снег на пол, когда прошел через продуваемую сквозняками гостиную на кухню, чтобы налить
себе чашку кофе.
– Месса по маме в три, – сказал я.
Он сел за стол, не ответив.
– Завтрак почти готов, – добавил я.
Он закурил сигарету.

Глава 3. Я спрошу у Джорджи

– Просыпайся, Кей-Кей, – крикнул я, подтолкнув Кей ногой.
Она спала на втором ярусе кровати в комнате Джорджа, где когда-то спал я. Она
перевернулась, откинула с глаз пряди светлых волос. – Джорджи храпит, как свинья, – объявила
она. – Здесь холодно, Си-Си.
– Ты голодна?
Она покачала головой, поджала свои восьмилетние губы и нахмурилась.
– Завтрак на столе, – сказал я. – У нас сегодня напряженный день. Проснись и пой, милая.
– Я скучаю по маме, – ответила она, откидывая одеяло и спускаясь по деревянной лестнице. –
Мне обязательно идти на мессу?
– Ты же знаешь, что обязательно. Мама бы этого хотела.
Я накинул ей на плечи халат.
– Я не хочу идти, – сказала она.
– Я знаю.
– Я спрошу у Джорджи, – так она отвечала всегда, когда не получала желаемого.
– Иди есть.
Я последовал за ней через гостиную, остановился, чтобы заглянуть в комнату моих родителей.
Папа крепко спал, и из-за его двери доносился резкий запах виски.
– Папа? – тихо позвал я.
Он не ответил.

Глава 4. Я считаю, они все должны вернуться в Африку

– Тебе не кажется, что следует разбудить папу? – прошептал мне Джордж через стол, пока по
радио Донна Саммер снова и снова признавалась в любви.
– Ты его разбуди, – сказал я.
– Чёрт, нет, – ответил он.
– Чёрт, нет! – повторил Чарли, улыбаясь как дурачок.
– Чарли, – предупредил я.
– Чарли ругается, – сказала Кей, гримасничая.
– Чёрт, чёрт, чёрт! – говорил Чарли.
– Если бы мама была здесь, она бы вымыла твой грязный рот с мылом, – с отвращением
произнесла Кей.
– Почему мы слушаем эту ниггерскую музыку? – спросил Джордж.
– Это Донна Саммер, – ответил я.
– Чёртово диско.
– Не говори так при них. Это лучше, чем твой дерьмовый Джон Денвер.
– Ты же знаешь, что мама ненавидит эту музыку.
– Не так много сахара, – сказал я Кей, когда она насыпала на свой тост целую ложку с горкой.
– Мне нравится!
– Ты будешь большой толстушкой.
– Не буду!
– Будешь. Ты не должна сыпать сахар на тост.
– Рэйчел сыпет, – авторитетно заявила Кей.
– А ещё она в носу ковыряется.
– Неправда!
– Я её видел, – сказал я. – И, кроме того, её папа коммунист.
– Она просто тебе не нравится, потому что живёт на холме.
Она мне не нравилась, потому что была бешеной хамкой, но я ничего не сказал.
Джордж воткнул вилку в яичницу так, будто гарпунил смысл жизни. Или папин зад.
– Не знаю, как мы с этим справимся, – сказал Джордж. – Без мамы... Я просто не знаю.
Он посмотрел на меня своими ярко голубыми глазами, которые были наполнены сомнением и
тяжестью, что было редкостью для него. Джордж был большим и крепким, как мама, с
бульдожьим лицом и мясистыми, сильными руками. У него были мамины глаза и ее манера
выражать сотни разных эмоций, ухмылкой или фырканьем.
– Как ты собираешься закончить школу? – спросил он, откладывая ложку в сторону. – А кто
позаботится об этих паршивцах?
– Справимся, – сказал я.
– Тебе всего пятнадцать, – отметил он. – Ты не можешь позаботиться об этих детях.
– Мы можем позаботиться о них вместе.
– Я не собираюсь бросать свою работу.
– Никто не говорил, что ты должен это делать.
– Я коплю деньги, чтобы уехать. Ты это знаешь.
– И?
– Си-Си, это серьёзно. Что мы будем делать?
– Мы найдём выход.
– И что ты будешь делать, если я уеду?
Я пожал плечами. Я понятия не имел. Джордж говорил об отъезде уже два года. Он собирался
работать и скопить немного денег, найти себе дом, найти свой путь в мире. Если это означало,
что мне придётся заботиться о Чарли и Кей одному, ничего страшного. Я готов был это делать. В
конце концов, я был их старшим братом.
Но нам нужны были деньги. Если придётся полагаться на отца...
По радио Род Стюарт задавал вечный вопрос: «Ты считаешь меня сексуальным?»
– Нам обязательно слушать это дерьмо? – спросил Джордж. Он поднялся на ноги, подошёл к
радио и переключил на станцию АМ97, «Всё кантри, всё время». Джонни Пэйчек считал, что ты
можешь «Взять эту работу и засунуть себе в зад».
– Вот это настоящая музыка, – сказал я, закатывая глаза.
– В любой день будет лучше твоего ниггерского дерьма.
– Обязательно использовать такие слова при них?
– Им не меньше моего не нравится твоя ниггерская музыка, – сказал Джордж.
– Мы ненавидим твою ниггерскую музыку, – подкинула Кей.
– «Джексон 5», – произнёс я. – Правда? Ты ненавидишь «Джексон 5»?
– Они мне нравятся, – признала она.
– И ты назовёшь их плохим словом? – надавил я.
– Ну, не их.
– Я считаю, они все должны вернуться в Африку, – сказал Джордж. – Кучка чертовых
коммунистов.
– Я хочу поехать в Африку, – сказал Чарли.
– Я тоже, – поддержала Кей.

Глава 5. Ты это сделай

Я сидел на краю ванны и ждал, пока Чарли закончит мыться. Шёл уже второй час дня, а месса
по маме начиналась в три. Отец Дженкинс приехал из самого Детройта, чтобы её провести.
– Мой голову и поторопись, – сказал я, начиная терять терпение.
– Я не хочу мыть голову, Си-Си.
– Пожалуйста?
– Нет, Си-Си, – он печально покачал головой взад и вперед.
– Мы будем прощаться с мамой. Ты же хочешь выглядеть хорошо, верно?
Он открыл рот и не закрывал, обдумывая это.
Меня так и подмывало позволить Чарли закончить самому, но я устоял. Чарли нельзя было
доверять. Ни на секунду. В прошлый раз, когда я оставил его в ванне, он взял мамину плойку и
пытался разобраться, как она включается. А незадолго до этого он кружился в воде, быстрее и
быстрее, пока не ударился головой о край и не получил большую рану, вода в ванне была
красной от его собственной крови.
– Разве ты не хочешь хорошо выглядеть? – спросил я.
– Я не хочу прощаться с мамой.
– Мы должны, – ответил я.
– Мы ничего не должны делать! Так папа говорит. Мы не чертовы коммунисты!
– Не ругайся. Мы должны хорошо выглядеть на маминой заупокойной мессе. Ты ведь не
хочешь, чтобы люди считали тебя вонючкой?
– О нет, – произнёс он, качая головой из стороны в сторону.
Затем он снова сел с открытым ртом, пытаясь подобрать достаточно слов для следующего
предложения.
– Вымой голову, – сказал я в миллионный раз.
– Ты это сделай, Си-Си.
– Ты большой мальчик.
– Ты это сделай, Си-Си, – проскулил он, действуя мне на нервы.
Я сел на край ванны, налил шампунь в ладонь и намылил его волосы. Он послушно сидел,
зажмурив глаза, бледный и осунувшийся. Как чудо, если оно вообще когда-либо существовало,
потому что он так часто болел и был так совершенно не способен что-то делать самостоятельно.
Я не мог его не любить; все любили. В его теле не было ни одной подлой косточки, и это о чем-то
говорило, особенно в таком месте, как Вест-Бранч, штат Мичиган. Но были времена, когда я на
него обижался. Нет, это не совсем подходящее слово. Времена, когда я его ненавидел. Ненавидел
его так сильно, что эта ярость меня пугала. Чарли умел вызвать у меня такое чувство, что мы
тонем. Я пытался его спасти – пытался спасти ему жизнь – но он поднимал такой шум, что я
боялся, что мы оба потонем в неистовом течении жизни, и нас унесёт.
– Это все равно что кидать деньги на ветер, – всегда говорил папа о Чарли. Я не знал, что, по
его мнению, мы должны делать с Чарли, и не хотел знать.
Я помог Чарли вытереться, одеться и причесать волосы. Затем помог Кей. Потом снова встал у
двери в спальню родителей, на сердце было беспокойно. Рядом с их дверью стояла статуя Иисуса
с пылающим сердцем, в полный рост, которую мама «спасла» из церкви в Вест-Бранче. Недавно
они выбросили свои статуи, заменив их новомодным искусством, которое мама ненавидела. Они
хотели «обновиться». «Будто правду можно обновить!» – фыркнула бы мама. Ничто так не
разжигало ее страсти, как баннеры из войлока и «эта фигурка из палочек на кресте, которую они
называют Иисусом». Это сводило ее с ума – новое искусство, «новая месса», все обновления и
изменения, которые происходили в церкви на фоне Второго Ватиканского собора. И чем больше
церковь Святого Анселма выкидывала из прошлого, тем больше вещей мама «спасала». Наш дом
напоминал монастырь.
Иисус, стоя возле двери в мамину спальню, смотрел на меня таинственным взглядом, одной
рукой оттягивая свою робу, чтобы раскрыть пламенеющее красное сердце, а другой указывая на
меня, как бы говоря: "И ещё кое–что, Сайрус Худ..."
Папа сидел на кровати в кальсонах, закрыв лицо руками.
Папа был высоким, как я, и очень худым. А ещё изможденный и немного неуклюжий, в стиле
Икабода Крейна. Я выглядел в точности, как он, только моложе и ниже ростом. Думаю, поэтому
он не особо меня любил. Я был похож на его бледную, жалкую версию.
– Месса по маме в три, – сказал я. – Отец Дженкинс приезжает из Детройта.
Он взглянул на меня налитыми кровью глазами, ничего не сказал.
– Ты идёшь? – спросил я.
– Она была моей женой, – сказал он с южным акцентом, который не удалось ослабить более
чем за два десятилетия в Мичигане. – Конечно, я иду. Мне не следовало так много пить, но то,
что я не должен был делать, и то, что я сделал, – это почти всегда две разные вещи, но ты же
знаешь, как это бывает.
– Да, сэр, – ответил я.
– Ты ж лучше держи Чарли под контролем. Я не в настроении.
– Я так и сделаю, папочка.
– Я серьёзно, Си-Си. Сегодня я не могу терпеть эту чушь. Устал уже от этого грёбаного идиота.
– Не волнуйся, папочка.
– Этот пацан всё продолжает и продолжает... Боже, на меня хоть смирительную рубашку
надевай.
Папа всегда говорил такую бессмыслицу. «На меня хоть смирительную рубашку надевай». «На
этой охоте я без собаки». «Давайте добавим кожи». «Похоже, кто-то уже смазал свои булочки».
Между этим и всеми «ты ж», и «мы ж» и «нет ж», я мог вот-вот умереть от стыда.
Он оглядел меня, вздохнул и провёл рукой по лицу, будто не хотел комментировать то, что
увидел.
Дети знают, когда не нравятся своим родителям. Я пытался сказать это Джорджу, и он
подумал, что я несу бред, но я знал, что это правда. По тому, как папа на меня смотрел, я мог
сказать, что не особо ему нравлюсь. Не то чтобы он ненавидел меня или что-то в этом роде.
Просто я ему не нравился. Я был разочарованием. И не знал почему. Но знал, что это так.
– Хочешь, я тебе помогу, папа? – предложил я.
– Ох, и что ты собираешься для меня сделать? – устало спросил он. – Я не в хлопковом поле
родился, знаешь ли.
– Да, сэр.

Полностью книга - в приложенных электронных версиях для скачивания.