Мы живы, мы рядом, нас любят

Они встретились совсем рано, в семь – спать все равно было невозможно. Даже среди деревьев уже чувствовался зной. Ник пришел первым и лежал навзничь в тени, закинув руку за голову. 

-Привет, - Артем опустился рядом с ним. 

Да он надо мной смеется, я же его сейчас поцелую, и будь что будет. Снова волна желания, жестокого в своей неумолимости. Я так долго не протяну, подумал Артем, нужно объясниться. Набраться смелости и рассказать о себе, это единственный выход. Не получится дружбы, не с такой страстью.   

Ник легко повернулся к Артему и приподнялся на локте. Он тоже волнуется, понял Артем, что же он мне хочет сказать? Что случилось?

- Слушай, я должен сказать это сейчас, пока не поздно, - Ник на миг умолк, закусил губу. Было мучительно смотреть на ужасающую внутреннюю борьбу. Казалось, он подавлял стон, или всхлип, или из последних сил сдерживал слезы. У Артема заныло сердце.  

Потом Ник покачал головой и быстро проговорил: 

- Я вижу, что нравлюсь тебе, этого невозможно не заметить. Артем, у меня ВИЧ. Извини. Лучше уйди сейчас, мне так легче, я не из стали сделан.

Артем инстинктивно отшатнулся. И сразу ужаснулся этой реакции, первой мысли, пришедшей в голову – нужно прощаться, немедленно, вот и конец сказке, поздравляю вас, вы свободны, выход слева.

Такое было, несколько лет назад; было признание, было бегство. Но и тогда Артем успокоился не сразу; ему все казалось, что он должен был найти слова, чтобы поддержать совсем юного, чуть старше двадцати, паренька с огромными, полными ужаса глазами. 

Но в этот раз… Это же был… Ник. 

Артему понадобилось, тем не менее, все его мужество, чтобы сделать один простой жест – протянуть руку и осторожно погладить Ника по щеке. 

То, что совершенно здоровый на вид, грациозный, сильный парень поражен вирусом, казалось абсурдом. Призрак болезни, всегда прятавшийся в темноте, где-то позади, рядом, но вне поля зрения, принял облик молодого, красивого мужчины.

- Если ты уходишь, что прошу, сделай это сейчас, - тихо сказал Ник. – Я привык к одиночеству. Надежда меня убьет, понимаешь, не болезнь – меня убьет надежда на счастье.

Его глаза были полны слез, и он запрокинул голову, не давая им пролиться. Потом Ник по-детски шмыгнул носом и пробормотал:

-  Черт, я же справлялся. Жил как-то. И тут – ты, из ниоткуда.

- Ты давно… болен?

Артем понял, что даже не знает, как подобрать слова, что сказать – жалость должна была бы быть унизительной, наигранная легкость - оскорбить . Он не ошибался; Ник с самого начала понял, что перед ним свой, и его также, иначе и быть не могло, захватило чувство, да только тайна осложняла самые простые вещи – проходили же они раньше через многие, многие знакомства, не смущаясь и не теряясь?! В диагнозе и была разгадка загадочности этого прелестного, несчастного парня.   

-Три года с половиной ,- Ник сел и обнял колени. – Неудачно съездил в отпуск. Я, как тебе это объяснить, не сильно больной – лекарства мне подходят, так что чувствую себя, вообще-то, чуть ли не лучше, чем раньше. А что будет – кто знает. 

Они замолчали. 

Страх. Заболеть и угаснуть, так ничего и не успев в жизни – что может быть ужаснее? Разве что прожить последние годы изгоем, никому не нужным, о котором никто не будет скорбеть. 

Артем не сразу понял, что с ним произошло. Из самой глубины его существа поднялась вдруг волна любви, такая мощная, что сердце на миг замерло, а потом забилось, как подбитая птица. Перед ним был Ник, и о нем Артем мечтал всю неделю, и это его Артем полюбил, так, как, в сущности, и можно только полюбить – сразу, повинуясь судьбе, не ставя под ее справедливость. Любовь пришла сама, в свое время, откликнувшись на призыв двоих, готовых ей открыться, и уйти означало предать не только  другого – предать самого себя.

Само течение жизни привело Артема к Нику; были тысячи шагов, и каждый вел к этой полянке, ставшей изящной декорацией к человеческой драме.

-Ну, я пошел. Приятно было познакомиться, - и Ник собрался встать, это было видно по его лицу. Гордый. Гордый, ранимый, одинокий.

А ты ничего и не решал, видишь, он сам уходит, тоненько пропел страх Артема. Ник же понимает, что это у вас не жизнь была бы, а одно мучение – все время помнить, что можно, а чего нельзя, а уж нельзя много чего было бы; да и как так жить – привяжешься к нему, а он возьмет да и умрет  у тебя на руках, и хорошо еще, если сам уцелеешь. Останешься один -  и все по новой, что ли?! Так уж лучше и не начинать. Невесело как-то. Ну и пусть. Он сам виноват, что заразился, умнее нужно было быть, и осторожнее. Дурак, хоть и красивый.

Артем не узнал свой собственный голос. Страх успел только прошептать – ты что делаешь, ненормальный, дай ему уйти, забудь, нового встретишь, как Артем глухо сказал:

- Не уходи. Я не знаю просто, как… реагировать. Извини. И я… дремучий, как из леса. Или с Луны. Останься, пожалуйста. Дело в том, что я, кажется, тебя люблю. Вернее, я уверен. Коль, я тебя люблю.

Они одновременно потянулись друг к другу; Ник очень осторожно коснулся губами щеки Артема. Они все еще были одни среди деревьев, словно чья-то благосклонная к ним воля убрала подальше всех посторонних. 

- И я тебя люблю, с первого взгляда, наверное. Есть правила, несложные, на самом деле, что и как можно делать. Но слушай, ты уверен, что хочешь остаться? Я не на жалость бью, это же важно для тебя, жизненно важно.

Да нет у меня выбора, понял Артем. Я не могу уйти – куда, к кому?! Теперь, когда я знаю, как прекрасно любить достойного человека – отвернуться и оставить его?! Не встречу я больше никого, хоть немного похожего на Ника, он – единственный. И живут же как-то такие пары, что-то я слышал, мельком, и ничего, справляются. Артем невольно улыбнулся, осознав вдруг, что видит их с Ником не просто «вместе», а живущими семьей, под одной крышей,  хозяйничающими на пару и засыпающими в одной постели в обнимку. Это уж точно можно, Артем тихонько рассмеялся, уж обниматься можно хоть с утра до вечера.

- К тебе или ко мне? – спросил Ник. – Пойдем потихоньку? У меня обстановка… своеобразная.   

- Хочу посмотреть, как ты живешь, - Артем накрыл ладонью пальцы друга. – Мне все про тебя интересно. Встаем?

Они вдруг стали очень стеснительными и натянули футболки; несмотря на зной, обоих охватила легкая дрожь. Им еще предстояло понять, что каждый из них сделал выбор, принял важнейшее решение – открыться другому. Стремительное сближение, неумолимая сила, властно заставившая их бросить вызов страхам – потерять любимого человека, оказаться преданным. Любовь. Тяжесть прошла, теперь можно было дышать полной грудью. 

Квартирка Ника была почти пустой. Белые стены, одинокий свиток с птичкой на ветке и столбцом иероглифов, свернутый легкий матрас, огромная доска, вроде шахматной, на полу, россыпь подушек, вот и вся обстановка . Келья отшельника, понял Артем.

Он принял душ первым. Как все странно.  Ник бесшумно  подошел к нему сзади и обвил руками. Горячие губы на плече, горячие пальцы на плоти. Страсть рука об руку с опасностью. Артем осторожно высвободился из объятий и повернулся к Нику. Тот был… прекрасен; пленительное сочетание мужской силы и юношеской гибкости, дурманящий запах переполненного желанием тела. Нарисованный художником, или вылепленный скульптором. Живой, желанный.

- Ну, как ты понял, мы будем очень осторожны, - Ник застенчиво улыбнулся. – Готов?

- Готов.

Артем на миг замер, а потом решительно притянул к себе Ника, взял в руки чудесное лицо с подернувшимися желанием, глубокими глазами и начал не торопясь покрывать его поцелуями. Он чувствовал каждый удар сердца Ника, неумолимо гнавшего и гнавшего по венам и артериям отравленную кровь.

А потом они дремали, обнявшись в знойном воздухе, и пили обжигающий зеленый чай из крохотных чашечек, и еще раз пустились в любовную гонку, и ели заказанную на дом пиццу, и обсуждали, что им нужно купить в первую очередь домой, потому что было решено, что Артем переедет к Нику, и рассказывали друг другу о себе.

-  Я помню тот день, когда узнал, что у меня ВИЧ так ясно, будто это было вчера.

Ник легко перевернул Артема на живот и начал разминать ему спину. Тот понял, что сопротивляться не нужно – Нику так было легче говорить, исповедуясь вечерней тишине. Да и его сильные пальцы безошибочно находили на теле Артема именно те точки, на которые нужно было надавить, сначала осторожно, потом сильнее, чтобы восстановить, как объяснил Ник, естественный ток энергий.

- Я сдал анализы по наитию, наверное. Мне вынесли смертельный приговор, так мне казалось. Я чувствовал обреченность и дикий, жуткий страх- уйти вот так, в двадцать три, ничего не успев, не увидев мир, не познав любовь, а только сменив сотню парней, слившихся для меняв одну безликую фигуру?! Говорить каждому новому партнеру, что я заражен?! И понимать, что такой же страх будет заставлять их поворачиваться ко мне спиной и убегать?!

Я шел по вечерней улице, и у меня не было сил, чтобы заплакать. Была поздняя осень, и окна домов светились теплом и уютом.  Там жили люди, которые могли строить планы на будущее, хоть на годы вперед.  У меня больше будущего не было.

Первое, что пришло мне в голову – покончить с собой. Жизнь все равно подходила к концу, а провести остаток дней в одиночестве было бы медленной пыткой. Но смелости у меня не хватило. Я сидел на кухоньке в этой же квартире и смотрел на горсть таблеток на столе. Так просто. Исчезнуть, и не оставить после себя ничего, даже не обернуться чьим-то воспоминанием. Мне не кого было опереться; родители давным-давно развелись и жили в новых семьях, я не общался с ними, чтобы не выслушивать нравоучений и не лгать. До диагноза я искал новых и новых парней, меня захватывала сама охота, эта бурлящая, но невидимая никому кроме посвященных жизнь. Теперь я оставался один на один с полной неизвестностью. В какой-то миг я поднес таблетки к губам. 

И не решился. 

Жажда счастья, наверное, и гордость – биться до последнего, пусть и в одиночку. Не сдаваться. Назло всем. Принять вызов. Не знаю, откуда ко мне пришло мужество. Я не считал себя сильным, и уж точно никогда не был волевым. И все-таки начал сражение. Пережил привыкание к лекарствам, тошноту и мигрени. Перечитал все, что смог найти, о моей болезни. Чтобы не сойти с ума от одиночества, занялся тайцзи. Были ночи, когда я выл от тоски; были дни, когда я жалел, что не совершил самоубийство. И все-таки я жил.

Я стал невидимкой, призраком, тем, о ком не говорят, чтобы не испортить себе настроение. Кто хочет думать о болезни?! Жизнь и так коротка; что толку тратить время на обреченного  человека? Хорошо, обреченного не на скорую смерть, а на сосуществование с вирусом, всегда готовым найти себе еще одну жертву. Кому хочется помнить о правилах, если можно обойтись без них?! Я мог бы и не предупреждать своих новых знакомых, конечно; каждый сам за себя, не пойман – не вор, одна, две, три  встречи – и мы исчезали бы из жизней друг друга, как исчез заразивший меня парень.  

Мне казалось, что счастлив весь мир, кроме меня; я оттаивал только на занятиях в клубе восточных практик – но там никто не знал обо мне правду, ни что я гей, ни что я заражен. И все-таки в идеях давно ушедших мудрецов было нечто, удержавшее меня на плаву. Они описывали жизнь как путь, и я упрямо шел вперед, спотыкался, но делал шаг за шагом, как бы тяжело мне не было. В моей жизни должен был быть какой-то смысл, я не появился случайно, чтобы также случайно исчезнуть. До диагноза я вообще не задумывался о смысле существования. А тут – древние трактаты, слова, над которыми можно было размышлять целыми днями. Я смотрел в ночное небо. Оно не было ни добро, ни зло; в равнодушии  Космоса было заложено все – и самая страстная близость, и самое глубокое отчаяние, нужно было лишь решить, что выбираешь именно ты.  Вокруг меня медленно шло течение  Вечности, и именно ей я и принадлежал, плывущий по реке жизни под проницательным взглядом звезд.   

Я стал мечтать о невероятном – любви. Мне больше не хотелось веселья и приключений, мне хотелось спокойной, взрослой жизни с близким человеком. Я понимал, что эти фантазии вряд ли сбудутся, но именно в них  я нашел опору. 

Ник вздохнул. 

- Это было так странно, когда ты вдруг возник на полянке, словно по взмаху волшебной палочки. Такой образ я себе и представлял – чуть повыше меня, старше, светловолосый. И  обязательно добрый. Знать, что мне предстоит рассказать тебе о моем диагнозе и понимать, что ты почти наверняка уйдешь, было… невыносимо. Наверное, если бы ты ушел… Не знаю. Я до сих пор не верю, что ты остался.       

Артем перевернулся на спину. Его вдруг поразила хрупкость человеческого бытия, драгоценность человеческой жизни, то, какое это счастье - быть не одному, найти свою половину. 

- Я не уйду, - он притянул к себе Ника. – Никогда. Но пообещай мне, что и ты не уйдешь. Пожалуйста, оставайся со мной. Живи.

В ту ночь наконец-то разразилась гроза. Ливень шел стеной, за окном грохотали сплошные потоки воды, и Артему казалось, что они с Ником плывут по бурному морю, навстречу неизвестности. Но никакие опасности уже не могли напугать их, потому что они были вместе.