Уйти нельзя остаться

Он поехал в гости к старому, еще с бурной юности, приятелю, уже очень не молодому. Базиль, так тот себя звал в кругу своих, признавая неблагозвучность имени Василий, талантливый иллюстратор, жил в старом доме в районе Полянки. К нему нужно было подниматься на специальном, отдельном лифте, ведущем прямо в мастерскую. Из окон открывался чудесный вид на старую Москву.
В мастерской обитал неизменный рыжий кот, вернее, обитали один рыжий кот за другим, лет-то прошло немало, про каждого из которых Базиль ласково говорил, что тот тоже гей, просто еще не готов в этом признаться соседским кошечкам.
В этот раз Базиль был не один. Из-за ширмы, отделявшей импровизированную спальню от остальной, огромной, комнаты, выглянул разгневанный чем-то прелестный мальчуган лет двадцати и тотчас скрылся. Все юные друзья старого художника были похожи на ангелов, и все были постоянно сердиты, так что их хотелось хорошенько отшлепать за дерзость и неуважение к приютившему их ветерану мужской любви. Этот пацанчик, к веселому изумлению Максима, вдруг посмотрел на высокого, хорошо одетого гостя, бесстыжим, призывным взглядом. Скверный мальчик, рассмеялся про себя Максим; как бы тяжело ни было у него на душе, явное внимание нежного существа с вполне взрослыми мыслями не было ему неприятно .
Базиль готовил что-то вкусное в огромной кастрюле, приговаривая:
-Мальчик растет и хочет есть, растет и хочет есть, ну что ты будешь делать.
Он выслушал Максима, пригорюнился и достал бутылку коньяка.
- Я за рулем, - отказался Максим. – Вась, чего делать-то? Как решиться уйти?
-А ты подожди, авось, жизнь сама рассудит, - ответил тот. – Уйти всегда можно, дурацкое дело не хитрое. Эх, молодежь. Говорил ведь тебе, женишься – трудно будет, тоже мне, активный юноша переменных направлений.
Но сам Василий никогда не был женат. Он не представлял себе всей паутины семейной жизни, родителей, родственников; у него никогда не было маленькой дочки, доверчиво бравшей его за руку на улице, он никогда не видел, как расцветает лицо жены от ласкового слова. Ждать же можно было вечно, да время шло, тоска по полной, изо дня в день, близости с любимым изводила.
Летом, на жаркий, знойный июль, они отправили семьи за город.
В маленькой плохонькой квартирке, где они встречались, не было, естественно, никакого кондиционера; когда вечером Максим входил в раскаленную за день комнатку, его моментально, с головы до ног, пробивал пот. После прохладного воздуха офиса и машины он только здесь понимал, что стоит лето; за окном, в гуще пыльной городской листвы, щебетали невидимые птицы; в тягучем воздухе плыли запахи еды – кто-то готовил незатейливый ужин; с улицы тремя этажами ниже доносились детские голоса. Его и Андрея ждала ночь вдвоем. Спать было почти невозможно; приняв после секса душ, они устраивались рядом в поздних сумерках и дремали, покачиваясь на самой поверхности грез. Малейшее движение поднимало волну огненного воздуха. У каждого была уютная квартира, где можно было бы окунуться в прохладу, но тот, другой, мир был для них закрыт. Да и нигде им не могло бы быть лучше, чем здесь.
Как-то Максим, поддавшись внезапному порыву, провел языком по влажной от испарины спине друга. Тот был соленым на вкус. Максим лизнул его еще раз, потом еще, спустился к пояснице, потом ниже. До этой предгрозовой ночи он никогда не был чувственным и не понимал, с чего бы вдруг тратить драгоценное время на совершенно излишние нежности, если и без них все прекрасно получается, стоит, слава Богу, так, что хоть гирю вешай; годы стремительной любви украдкой не научили его, что можно неторопливо, никуда не спеша, ласкать лежащее рядом горячее тело. До того мига целью всегда был финал, никогда – игра, и от полноты совсем других ощущений, пробежавших прохладной волной вдоль позвоночника вверх и вниз и вспыхнувших огнем в паху, у Максима закружилась голова. По нему словно заструился легкий электрический ток, такое было очень, очень давно, в юности, в пору первой любви.
Андрей непроизвольно вздрогнул и тихонько рассмеялся:
- Это уже разврат. Еще, ага, вот здесь. Камасутра какая-то.
В какой-то миг они перебрались с кровати на пол, сдернув простыню. Можно было все, и хотелось всего, и именно всем этим они и занялись, шалея от жары и желания, устроившись в результате так, чтобы смотреть друг другу в глаза в мелководье короткой ночи. Там же, на раскаленных половицах, они наконец-то и уснули, сплетясь в горячий клубок.
- Нам нужно что-то решать, наверное, когда –то, - сказал в их следующую встречу Максим.
-Нужно, но не могу, - Андрей печально рассмеялся. – Пороху не хватает, я слабак. Тысячу раз уже собирался сказать, что ухожу, не к тебе, не бойся, я тебя бы не стал торопить, а что ухожу из семьи. И – нет слов. И что говорить? Извини, я полюбил другого, как-то все к слову не приходилось, что я с парнями сплю?
- Тогда давай еще подождем, - Максим погладил друга по руке. Он испытал странное облегчение от того, что можно было еще ничего не делать, не закрывать за собой дверь прежней жизни.
Он задумался, что произошло бы, узнай, например, в его компании, что симпатичный и такой мужественный с виду аналитик живет с парнем. Компания была западной, и его вряд ли вынудили бы, конечно, уйти сразу– перекрыли бы карьерный рост, только и всего, снизили бы премии, потихоньку оттеснили на обочину корпоративной жизни, гордясь удивительной терпимостью к нетрадиционному сотруднику. Приди в голову Нате запретить ему видеться с дочкой, она бы так и сделала, и весь мир был бы, естественно, на ее стороне – ну что за пример для ребенка, если отец – извращенец несчастный, как таких земля только носит, еще, небось, заразный. Родители пришли бы в ужас – и от правды о сыне, и от развода с такой милой и приятной женщиной. Жизнь нужно было бы начинать с самого начала, и ему, и Андрею. Еще немного неопределенности, еще чуть-чуть, месяц, два, пусть дети растут, нам же хорошо, столько скрывали, еще немного.
- Я сказал жене, перед свадьбой, что был у меня опыт с парнями, - Андрей вздохнул. – Годы назад. И не уверен, честно, что она меня правильно поняла тогда. Сказать, что опыты так и продолжались?!
- А я вообще не говорил. Зачем?
Ткань привычной жизни расползалась, разъедаемая требовательной, непримиримой к компромиссам любовью. В августе они все-таки расстались на две недели, разъехавшись с семьями по курортам; детям нужно было подышать морским воздухом, да и их отцам хотелось перевести дух, так измотала их непрошенная, неумолимая страсть.
Максим просыпался с рассветом и шел на пляж, пока еще пустынный. Небо было серым, бесконечно высоким. Там был непостижимый Космос, возможно, холодный, но, ведь могло быть и такое, полный горячей, страстной жизни? Мощно дышало море; прохладный ветерок овевал одинокую фигуру у кромки прибоя. Их были мириады, мириады влюбленных, приходивших встретить Солнце на берег; они исчезали, появлялись вновь, уходили, иногда улыбались, иногда плакали. Им ничем нельзя было помочь, хрупким, неистовым в любви людям, все воды мира не смогли бы остудить жар их сердец. Можно было только нежно и с благоговением омывать их ноги пеной, да еще, когда они заплывали слишком далеко от берега, чтобы никогда не вернуться на сушу, ласково принимать в свои глубины.
Когда-то Максим не верил, что между парнями возможна страстная любовь. Ему казалось, что в сумрачном мире мужских страстей все определяется только желанием. Похотью. Сексом. Максима до недавних пор не покидало чувство, что он, все-таки, ненормален, что его влечения порочны и что, возможно, люди не так уж и не правы, называя ему подобных извращенцами. Но теперь он любил, и в его любви не было ничего извращенного. Максим просто хотел прожить всю оставшуюся жизнь с Андреем. Они словно стали единым целым; между ними установилась связь сродни телепатической. Максим всегда знал, когда от Андрея придет сообщение , и выходил на балкон или шел прогуляться, чтобы без помех прочитать несколько строк и написать ответ, не скрывая улыбку. Он отдыхал в Азии, а Андрей отправился в Испанию.
В сентябре они решили, что будут продолжать тайные встречи, ожидая какого-нибудь знака, подсказки что ли, как им быть.
Знать не знавшие друг о друге женщины успокоились. Всякое бывает в браке, настали трудные времена, и прошли, отношения выстояли. Дети обоих пошли в гимназии, прибавилось хлопот, Максиму и Андрею казалось, что великая обыденность человеческого существования берет свое.
И вот октябрь, медленное умирание Солнца перед зимой, горький воздух, вечер.
Ну что ж, пусть будет так. Есть обязательства, не перед женами, так перед детьми, говорил себе Максим. Отвоюем себе потихоньку чуть больше свободы, будем уезжать пару раз в месяц на выходные, от всех подальше, потом, когда привыкнут к выходным – начнем отдыхать вдвоем, далеко, где нас никто не узнает. Как долго можно вот так таить от всех любовь? Да выбора нет, только так, или одним махом менять всю жизнь. Горько, да что поделать? Что же мы с тобой, Андрюша, встретились, друг другу на горе? Что же это за любовь такая?
- Я поработаю, - сказал Максим жене, входя в большую комнату. – Ложись, если хочешь, я поздно.
Ната беспрекословно ушла; хрупкое равновесие вроде бы шедшей на поправку семейной жизни казалось ей невероятной удачей. Если и была другая, она ни на что не претендовала, было совершенно очевидно, а примириться можно со многим, если помнить об элементарной вежливости и не ставить друг друга в неловкое, унизительное положение.
Максим включил компьютер.
Тишина. На мгновение его охватило безысходное отчаяние. Он закрыл лицо руками. За что?!
Тихо зажужжал мобильный. Это был Андрей. Он никогда не звонил так поздно, уж не ему ли было понимать, что разговора в кругу семьи все равно не получится. Значит, что-то случилось. Он уходит, пронеслось в голове у Максима, Андрюшка не выдержал, сил не хватило. Смерть.
- Я у твоего дома, - сказал любимый голос. – Макс, спускайся. Я жду.
Максиму показалось, что он и вправду умер. Да, так и бывает, наверное, последний разговор, и прости-прощай. На ватных ногах он вышел из квартиры, не дожидаясь лифта, спустился вниз.
Андрей стоял у машины. Он ежился, засунув руки в карманы кожаной куртки, зябко втянув голову в плечи. Любимый, красивый, единственный. Сильный, умный человек.
Максим подошел к нему как во сне. Я не буду жить без него, мелькнула мысль, не хочу. Хватит. Уйду по-тихому, Ната снова выйдет замуж.
Лицо у Андрея было мокрым от слез. Он зло потер глаза, покачал головой, замер на миг и вдруг улыбнулся, чудесной, юной улыбкой. У него был совершенно сумасшедший взгляд.
- Макс, я это сделал.
Максим сначала не понял, о чем идет речь. Что сделал? Невозможно было поверить, нельзя-нельзя, опасно, поверишь на миг, а это вдруг да неправда. У него тоже вскипели слезы. Сердце замерло. Раз, два, три.
- Я сказал жене, что ухожу. К тебе. Не стал врать, не хочу нас унижать. Это было… ужасно. Чудовищно. Ее лицо… Не могу пока рассказывать. Я ушел. Навсегда. Чемодан в машине. Буду жить у нас, в нашей квартире, решай, как тебе удобнее. Я тебя ни к чему не обязываю. Просто не могу больше вот так, тайком. Сломался.
Ощущение было такое, словно в затекшее тело разом ринулся поток крови. Максим непроизвольно застонал. Так и меняется судьба, время пришло. Да как же быть?
Андрей жадно смотрел на него, и этот взгляд был непереносим, он жег, требуя ответа. А ты готов? Любовь и вправду есть? Ты любишь? Оставишь, даже не жену оставишь, а дочь? Ради мужика?
Уйти нельзя, остаться. Уйти, нельзя остаться. Уйти нельзя остаться уйти нельзя остаться уйти нельзя остаться.
Уйти.
Максим стиснул друга в объятиях. Боже, родной запах. Они обнимались на людях первый раз, и первый раз лихорадочно целовались на улице. Теперь это было можно.
- Пойдем, я вещи возьму. Я с тобой. Но как… Ладно, пошли. У нас поговорим.
Унылая съемная квартирка вмиг стала их домом; там и было их будущее, совсем другая жизнь, огромная – нам же чуть за тридцать всего, да мы же молодые, вдвоем, мы это делаем, думали они, сумасшедшие, все теряем, да начнем сначала, я тебя люблю, люблю, не могу жить без тебя, Макс, это не наваждение, это любовь, Андрюшка, мы же будем Новый Год вместе встречать, понимаешь, вся ночь будет нашей, да что там ночь, вся жизнь, счастье мое.
Ната стояла у окна в маленькой комнате, глядя сквозь холодное стекло на двоих мужчин внизу. Это не мог быть ее муж, но это был именно он. Максим стоял в обнимку с каким-то высоким парнем, и они все гладили друг друга по лицу, по волосам, что-то говоря, наверное, что-то очень важное. Она медленно сползла на пол и сжалась в комок.
Только не сейчас, жалко просила она, все, что угодно, не уходи вот так. Ты же не можешь любить… мужчину, так не бывает, правда же ведь?! Это же… несерьезно, это болезнь, чем он лучше меня, да что я говорю, тем и лучше, что это – он, мужчина, да я и дура, в самом деле, другая у него, думала; не разрешу тебе с Анютой видеться, мучайся, зачем такое говорю? Это же все равно его дочь.
В прихожей раздались чуть приглушенные голоса.
- Я быстро. Я, в общем-то, вроде как собран.
Шорох, осторожные шаги, легкий скрип шкафа.
- А, на первое время возьму, потом куплю новое. Лэптоп держи.
- Угу. Зарядку возьми.
- Точно. Так, все, вроде.
У Наты вспыхнула обморочная надежда – Максим зайдет попрощаться с дочкой. Но нет. Надо было встать и выйти к ним, устроить, наверное, скандал, сказать, что Максим больше никогда не увидит дочь, что он будет страдать, что она вырастит ребенка в ненависти к нему, что он извращенец, она лишит его родительских прав, ославит на весь мир, чтоб ты ни с чем остался, подонок, позвоню твоему шефу, клянусь, пусть тебя уволят, мерзавец.
- Зайдешь попрощаться?
Это был чужой, глубокий и все же молодой, ясный голос.
- Я попрощался уже, давно. Позже объяснюсь. Уходим.
Ната сидела на полу, раскачиваясь из стороны в сторону, не в силах заплакать, не в силах подняться, отказываясь понимать, что происходило на самом деле.
А потом в прихожей мягко закрылась дверь, и ее бывший муж ушел, потому что не было такой силы, которая заставила бы Максима остаться там, где он не был счастлив.