Аннотация
Любовь превращается в привычку, и тогда приходит удушье. Герою рассказа предстоит последний, прощальный разговор с тем, кто был спутником его жизни долгие, слишком долгие, семь лет. В отпуске Денис понимает, что у него нет выбора - вернувшись домой, он должен уйти к новому парню, чтобы не потерять самого себя. Но в холодной, опустевшей квартире его ждет только письмо... Рассказ о гибели любви и о том, как прошлое отдается эхом и в новых отношениях. Посвящается Максиму Глигорову



Когда в начале декабря Денис заговорил об отпуске, Гера болезненно побледнел.
- Мне будет очень тяжело возвращаться, - негромко сказал он. – Понимаешь? Я не хочу привыкать к близости с тобой. Не хочу становиться твоей проблемой. Давай уж лучше так, потихоньку. Я просто не создан быть третьим, а стал им. Не хочу, чтоб было еще больней.
- Еще есть пара дней, - сказал тогда Денис. – Подумай – говорят, там прелестной место. Или поедем вместе, или я останусь в Москве. Решай.
И Гера согласился. Его, казалось, охватило отчаянное веселье; все недели до отъезда, да и первые дни во Вьетнаме он был бесшабашен, смешлив, дурачился, что было на него совсем не похоже.
Денис рассказал об этой перемене своей давнишней подруге Вере, единственному человеку, знавшему о Гере. Сейчас он вспомнил, как она резко побледнела, услышав о неестественной оживленности грустного мальчика, и как едва не расплескала кофе.
- Тебе придется решать, с кем ты останешься, - помрачневшим голосом сказала тогда Вера. – Парень тебя любит, понимаешь, я же тебе говорила, для него это не просто свидания без обязательств.
И прежде чем Денис успел вставить слово, глухо добавила:
- Как ты будешь жить, если он что-нибудь с собой сделает? Вернее, сможешь ли ты с этим жить? Вы вернетесь, ты снова будешь с Ваней – как ты себе это представляешь? Ты мучаешь его, себя, возможно, Ваню – давай, друг, решай. Пора.
Эхо этих слов все еще звучало и сейчас, в стремительно теплеющем воздухе прелестного январского утра. Дениса вдруг охватил ужас. А что, если Гера действительно решил … уйти?! Он ринулся к их домику, выходившему прямо на пляж.
Гера еще спал, обняв подушку, и Денис присел рядом с ним на кровать. Что за страсти, пронеслось у него в голове. А еще говорят, мужчины друг друга не любят. Любим, еще как любим, навылет.
Он осторожно провел пальцами по теплому плечу спящего. Потом наклонился и поцеловал его в ухо. Гера вздохнул во сне, перевернулся на спину и вдруг разом широко раскрыл глаза. В них мелькнул испуг, и у Дениса сжалось сердце.
- Я ухожу к тебе, - быстро проговорил он. – Сразу же, как приедем. Я решил. Слышишь?
Гера кивнул головой. Он не мог разрешить себе вот так сразу поверить этим словам. Он мечтал услышать их, но сейчас ему казалось, что он что-то путает со сна. Его любимый был перед ним и гладил его по щеке, почему-то мокрой, неужели от слез, и что-то говорил, но все это могло обернуться грезой, ему все еще предстояло вернуться в неуютную квартирку и остаться там наедине со снотворным, с точно рассчитанной дозой таблеток, чтобы освободиться, наконец-то, от боли расставаний, как только его сосед уедет на субботу и воскресенье домой, в подмосковный городок. Слова, которые он не мог решиться произнести, казалось, выжгли его дотла. Уже давно ему хотелось крикнуть Денису: «Уходи ко мне, я не могу жить без тебя!». Расставания после свиданий сводили его с ума; ему не раз мерещилось, что Денис как-то не так посмотрел на него, словно прощаясь, словно решив для себя, что именно этот раз и был последним. Гера даже и не знал, что можно любить так исступленно. И что любовь бывает так тяжела и жестока. Но теперь…
Денис взял Геру за плечи и встряхнул.
- Гера, проснись! Я ухожу к тебе, малыш, просыпайся! Придется сначала пожить у тебя – нужно будет время, чтобы… Иван собрался. Все, ты не один. Понимаешь? В машине подождешь, пока я буду с ним говорить. Или в кафе напротив.
Он притянул к себе теплое, сонное, все еще немного по-юношески угловатое тело Геры. Того пробивали рыдания, и остановить их можно было только поцелуями, сначала быстрыми и легкими, потом – долгими и глубокими, перешедшими в обжигающее слияние тел.
… И был завтрак, последний завтрак на курорте. Они уезжали очень рано утром на следующий день, чтобы, проведя его в Хошимине, улететь потом в новую жизнь. Вообще, интеллигентные отдыхающие предпочитали смотреть прямо сквозь эту пару явно близких мужчин – невозможно было негодовать по поводу хоть чего-нибудь в этом райском, блаженно солнечном месте. К тому же, оказалось, что немало вполне традиционных парней решили в этом году отдохнуть без девушек, решив, очевидно, что легче переносить капризы ветра, осваивая кайт, чем стараться попасть в такт женским настроениям. Но в этот день все вдруг стали необыкновенно любезны с Денисом и Герой , ласково им улыбались, пропускали к кофе и огненному супчику Фо, только что не похлопали по плечу и не благословили. Или им только так казалось?!
Теперь, когда подспудно мучавший их вопрос был, наконец-то, решен, двое влюбленных заново открывали для себя курортную деревушку, словно скрытую прежде пеленой тяжелых мыслей. Вот пестрая улочка магазинчиков и кафе, вот маленькая сердитая и суетливая обезьянка в клетке перед соседним отелем, вот тележка с вареной кукурузой; здесь они были, здесь не раз проходили, но только теперь увидели все яркие краски местечка, уже почти без исключения говорившего по-русски.
Денис был пьян, не от местного белого вина, выпитого за обедом, а от ощущения свободы. Еще предстоял тяжелый разговор с Иваном, но теперь он мог дышать, дышать полной грудью, и никакая боль, причиняемая близкому человеку, уже не казалась несправедливой и не пугала.
После заката солнца они вышли на пляж. Море вступало в свои права; ночь всегда безраздельно принадлежала только ему. Оно милостиво принимало рыбаков, позволяя им выходить в темные воды на суденышках с нарисованными на носах глазами, но всем другим обитателям суши путь в зыбкую мглу был заказан. Ветер был прохладным, словно созданным, чтобы приносить с собой ясность и отгонять тяжелые мысли.
- Я очень хочу, чтобы ты был со мной счастлив, - сказал Гера. Он повернулся лицом к Денису, и тот обнял легкое прохладное тело. – Что тебе нужно для счастья?
Глубина этого вопроса поразила Дениса. У него мелькнула мысль, что он успел полюбить этого парня, но за их короткие встречи так и не успел узнать. Что нужно для счастья? Он не помнил, чтобы в Герином возрасте задавался такими вопросами или спрашивал об этом других. Ответ всегда казался ему очевидным – для счастья нужна любовь. Ключ – в чувствах, в близости, в том, кто рядом с тобой.
Но теперь Денис знал истину.
-Мне нужно дышать, - негромко проговорил он.
Мощно рокотали волны. Звезды высоко-высоко в черно-синем небе были готовы холодно свидетельствовать все, что происходило между влюбленными, не осуждая, не одобряя, принимая людей, хрупких и непобедимых в их жажде счастья, такими, какими они были созданы.
- Дышать, - эхом повторил Гера. – Ты говоришь о свободе? О праве распоряжаться собой?
Они вошли в пятно света от соседнего отеля, миновали его и снов вступили в темноту. Денис поцеловал Геру в щеку, потом в маленькое ледяное ухо, остывшее на ветру.
- Это не та свобода и не те права, когда речь идет о других парнях и об изменах. Я дорожу тобой; я никогда не смогу сделать ничего, что могло бы тебя обидеть. Нет. Не знаю, как объяснить это чувство. Ты не знаешь, что значит не дышать, и я молю, чтобы ты никогда его не узнал. Дышать … Это как попадать в такт с жизнью, меняться, двигаться и ощущать ее ритм, биение, обновление.
- Ну, это и я могу понять, - с преувеличенной обидой протянул Гера. – Ощущать себя живым, так?
- Так, - рассмеялся Денис. – Пойдем-ка обратно. Надо тебя чаем напоить, ты замерз совсем.
Они вернулись в номер, где стояли уже упакованные чемоданы.
- Не хочу уезжать, - пробормотал Гера. – Не хочу в мороз. Хочу с тобой в кругосветное плавание.
- Мороз теперь тебе не страшен, - с улыбкой сказал Денис. Были моменты, когда он чувствовал себя Гериным ровесником, и были моменты, когда он казался сам себе взрослым и умудренным опытом. Сейчас Гера казался ему прелестным мальчишкой. – Я буду тебя греть. Иди сюда. У тебя от ветра нос посинел. Философ ты мой.
Легкое, прозрачное настроение продолжилось и на следующий день, когда со звенящими от счастья головами Денис и Гера оказались в Хошимине, некогда – легендарном Сайгоне. Современный деловой квартал, крытый шумный рынок, причудливая улочка антикварных лавочек, военный музей, кафе и парки, бесконечная лента мопедов, на которых ехали и прекрасно одетые деловые дамы в туфлях на шпильках, и молодежь в джинсах и футболках, но почти все – с защищающей от пыли маской на лице, знаменитый собор - все впечатления дня оставались в памяти яркими, четкими образами.
Поздно вечером они сидели в пивном ресторане, под картиной на стене, где не слишком-то походившие на европейцев баварцы в исполнении местного художника сдвигали огромные кружки. Гера был прелестен. Им обоим хотелось задержаться еще на несколько дней; их счастье было все еще слишком хрупким, новым, казалось, ему нужно было дать еще немного окрепнуть.
- Я тоже хочу с тобой в кругосветку, - сказал Денис. – Давай так и сделаем. Накопим денег и уедем.
Гера вспыхнул от радости, и Дениса заполнила неподдельная, искренняя нежность. Боже, какое же счастье, что они встретились!
Официант, в баварской курточке, но в шлепанцах, принес их заказ.
-Прямо как в Баварии, - заметил Гера, и они оба расхохотались. – Никак не привыкну, что они все во вьетнамках.
Тревога пришла внезапно, в их последнюю ночь, перед отлетом.
Что, если с Иваном что-то случилось? Денис рывком сел на кровати.
Его пробил холодный пот. Он взял с прикроватной тумбочки телефон и проверил время. Три ночи. В Москве одиннадцать вечера. Они с Иваном не созванивались ни разу за все время отпуска. Конечно, они отдыхали врозь и прежде, Иван ездил в командировки, и так уж сложилось, что, уезжая, они общались друг с другом редко, не мешая друг другу ни отдыхать, ни работать. Но, как только теперь с опозданием понял Денис, такой пугающей тишины не наступало еще ни разу. Иван знал? Догадался? Или попал в беду? Но если так, то почему Денису не позвонили его родные?
Он осторожно снял с плеча Герину руку и встал.
Безумие. Почему счастье обязательно должно идти рука об руку со страданием? Такая простая вещь, как позвонить и узнать, как у Ивана дела, стала невозможна. Они расходились. Разжимали пальцы. Отпускали друг друга. Но Иван еще об этом не знал, и единственный разговор, который должен был у них состояться, был прощальным.
Дениса вдруг захлестнула безнадежность, такая глубокая, что он покачнулся. Что он делал? Для чего к нему пришла эта непрошенная любовь, и почему любовь Ивана стала такой беспощадно удушающей?! Что мог дать ему это прелестный мальчик, тоже обреченный взрослеть, становиться все более обычным, заботиться о ненужных, неважных мелочах?!
Он вошел в ванную и зажег свет. Из зеркала на него смотрел рослый, темноглазый парень с ранней сединой на висках. Подонок, пронеслось в голове. Я – подонок, лжец, трус. Не надо было позволять Гере влюбиться в меня. Мне льстило его чувство, а юношеская слабость позволяла быть сильным. Я разрушаю свою жизнь, жизнь Ивана – ради чего? Если и наша с ним любовь погибла, то сколько продлится чувство к Гере? Моя любовь к нему, к этому тонкому, чуткому мальчику отравлена с самого начала – ядом моей измены Ивану.
Но роковые слова уже были произнесены, уже ничего нельзя было изменить. Жребий был брошен.
Это все жара, смена климата, утешал себя Денис. Он вернулся в постель к Гере, смешно сопевшему во сне. Что бы я ни сделал, один из них несчастлив, подумал Денис. Он уснул с тяжелым сердцем, так и не решившись набрать номер Ивана. Ему снились душные кошмары, от которых утром ныл затылок.
Утром Гера заметил перемену в настроении друга и помрачнел.
- Настраиваюсь на рабочий лад, - пошутил Денис. – Не обращай внимания. Я люблю тебя. Все хорошо. Мы уже вместе.
Дорога домой была мучительной. Им обоим хотелось подогнать самолет, чтобы объяснение состоялось, чтобы жестокие слова были уже произнесены.
Далеко внизу проплывали величественные горы. Влюбленные летели в зиму и холод, оставляя далеко позади теплые страны. Денису казалось, что его уже пробирает озноб. Он не мог избавиться от образа Ивана, собирающего вещи в пустой квартире. День, два, сколько времени он сможет дать Ивану, прежде чем вернется к себе домой с Герой? Иван будет знать, что, едва за ним закроется дверь, в нее войдет молодой возлюбленный Дениса, и на этих же самых полках в шкафу появятся другие вещи. Как можно это пережить, сохранив веру в людей?!
Гера задремал, и во сне его прелестное лицо было искажено неподдельной болью. Я и ему несу несчастье, печально говорил себе Денис. Никто из нас не обретет покоя, ни Иван, ни мы; как удается другим так легко скользить от отношений к отношениям, беспечно меняя партнеров, не позволяя никому из них проникнуть глубоко в сердце, задеть какие-то потаенные струны человеческой души?!
Странным образом, полет, казавшийся бесконечно долгим, растянувшимся, по ощущениям Дениса чуть ли не на вечность, сменился стремительной каруселью аэропорта, где время вдруг понеслось вскачь. Все происходило слишком быстро; вот они со смертельно бледным Герой уже садились в такси, вот они уже подъезжали к дому, вот Денис уже усаживал Геру за столик в кафе, улыбался ему, уходил – чтобы вернуться?
Чужим, ломающимся голосом Гера заказал себе кофе. Если он скажет, что нужно повременить, что он не может вот так уйти от Ивана, покончу с собой, пронеслось у него в голове. Не хочу жить в мире, где нет любви. Никому не смогу больше поверить. Ни за что не смогу больше бороться. Но сейчас ему нужно было ждать, и это напоминало агонию.
Денис открыл дверь своим ключом.
Его сразу же затопило ощущение, что квартира пуста уже несколько дней. Не было ощущения присутствия другого человека. Ледяными пальцами он повернул выключатель. Сам воздух в этих стенах переменился; кроме того, было холодно, как если бы никто давно не включал свет, не готовил на кухне, не согревал комнаты человеческим теплом.
Денис вошел в большую комнату, считавшуюся у них с Иваном «парадной». Тишина.
На столе белел листок бумаги.
Денис поднял его. Это было письмо, написанное от руки. Он узнал ровный, аккуратный почерк Ивана. Пальцы Дениса так дрожали, что буквы не сразу сложились в слова. У него пронеслась жуткая мысль, что это предсмертная записка, что Ивана больше нет.
Он судорожно вдохнул и начал читать.
« Денис, ты не застанешь меня дома.
Я – трус и не решился сказать тебе, что ухожу к другому, до твоего отъезда в отпуск.
Я знаю, ты поехал не один, и я желаю тебе, чтобы ты нашел с новым парнем то, что мы с тобой потеряли, дорогой мой, безвозвратно потеряли годы назад – горячую, не остывающую любовь, придающую смысл жизни.
Я понял, что не счастлив, когда счастье стало для меня возможным.
Понимаешь?
Осознание, что живешь в духоте, в комнатушке со спертым воздухом, с наглухо заколоченными окошками и запертой на засов дверью, приходит, когда на тебя веет свежим воздухом.
Максим и стал моим освободителем, именно он разрушил ветхие стены, за которыми кое-как существовало то, что осталось от нашего с тобой чувства. Я увидел его – и влюбился. Стал молодым. Способным на глупости и дурачества. Такой чепухи я не вытворял даже в юности – взял, например, и отправил ему в офис пиццу сердечком. Пиццу сердечком! Боже мой, как по-мальчишески задорно он хохотал вечером, рассказывая мне о коллегах и их ошеломленных взглядах.
Наверное, это жестоко – рассказывать тебе о нем. Ну что ж, расставание не может быть не жестоким; я хочу, чтобы ты понял – я ушел к тому, с кем и должен быть. Он не случайный парень, не тот, кто со временем превратится в смутную фигуру из прошлого.
Нас захватила жажда близости; мы пошли навстречу друг другу, забыв об осторожности, о том, что надо бы оградить себя от сердечных ран – а вдруг не выйдет?!
Какая она, любовь? Требовательная. Ей нужно все больше и больше, она поглощает тебя; налетает вихрь страсти, а когда ты вновь оказываешься на тверди земной, ты уже другой человек. У нас с тобой такого не было, никогда. Мы были молоды, когда встретились; зрелая любовь совсем другая.
Максиму под сорок. Да, он меня старше. Ощущение новизны, перемен, этот ветер приключений принес в мою жизнь взрослый человек.
И все же я все еще не решался уйти от тебя. Мне нужен был знак, или, вернее, знамение, что я могу уйти со спокойной душой, с уверенностью, что я не разрушу тебя.
Я увидел тебя с твоим парнем за неделю до твоего отъезда во Вьетнам. Совершенно случайно, или совершенно не случайно – не так-то просто встретиться в Москве, днем среди рабочей недели. Вы были в торговом центре на «Киевской» и, конечно же, не заметили меня. Меня поразило, что от тебя исходило счастье. Понимаешь? И ты стал молодым, ты тоже вновь обрел азарт к жизни, словно сбросил непосильную ношу с плеч – тяжесть окаменевшего чувства.
Он красивый, этот мальчик. Трогательный. В нем еще осталась юношеская угловатость, и ему как будто не совсем ловко ходить в деловом костюме, а не в джинсах и свитере.
И тогда я понял, что могу уйти. Да, после того, как наш с тобой союз приняли мои родители, после того, как мы отвоевали право считаться в их глазах близкими людьми, супругами, а не просто «друзьями», спящими, так уж вышло, в одной постели, я ухожу.
Мне стали неважны чье бы то ни было одобрение и признание. Есть я, есть Максим, мы друг друга любим, это навсегда, все остальное не имеет, и не может иметь, никакого значения.
Я постарался собрать и увезти все свои вещи. Альбомы с фотографиями остаются у тебя; если ты захочешь от них избавиться, я не буду возражать.
Я всегда буду помнить тебя, всегда буду рад помочь тебе, как помог бы старому другу.
Иван»
Денис дочитал письмо.
Они оба нашли счастье, оба, но слезы пришли сами собой, несмотря на чувство глубочайшего освобождения.
Он глухо, неумело разрыдался.
Можно было спускаться, говорить Гере, что он переедет к Денису сегодня же, а потом забирать вдвоем его вещи и начинать новую жизнь.
Денис опустился в кресло. Гера мог немного подождать.
Денису нужно было всего лишь несколько минут наедине с собой, в опустевшей квартире, чтобы без помех оплакать ушедшую любовь, которая когда-то жила в этих стенах.
… Когда он подошел к нахохлившемуся как маленькая озябшая птичка Гере, с мучительной тревогой ждавшему его в кафе, тот мгновенно понял, что перед ним совсем другой человек. Грустно улыбавшийся ему Денис познал горечь невосполнимой потери, тень которой всегда будет сопровождать их, как бы долго они не оставались вместе, возможно, до конца дней.
Именно в тот момент, всего лишь на миг, Гере в первый раз показалось, что ему стало нечем дышать.
Страницы:
1 2
Вам понравилось? 73

Рекомендуем:

Не проходите мимо, ваш комментарий важен

нам интересно узнать ваше мнение

    • bowtiesmilelaughingblushsmileyrelaxedsmirk
      heart_eyeskissing_heartkissing_closed_eyesflushedrelievedsatisfiedgrin
      winkstuck_out_tongue_winking_eyestuck_out_tongue_closed_eyesgrinningkissingstuck_out_tonguesleeping
      worriedfrowninganguishedopen_mouthgrimacingconfusedhushed
      expressionlessunamusedsweat_smilesweatdisappointed_relievedwearypensive
      disappointedconfoundedfearfulcold_sweatperseverecrysob
      joyastonishedscreamtired_faceangryragetriumph
      sleepyyummasksunglassesdizzy_faceimpsmiling_imp
      neutral_faceno_mouthinnocent
Кликните на изображение чтобы обновить код, если он неразборчив

4 комментария

+
1
приятная Офлайн 21 февраля 2013 18:56
Спасибо, автор! Очень эмоционально, правдиво и грустно всё же. Удушье неизбежно? Кто-то всё равно начнёт задыхаться?
Но всегда хочется верить в "долго и счастливо" )))
+
0
Курос (Антон) Офлайн 22 февраля 2013 09:21
Цитата: приятная
Спасибо, автор! Очень эмоционально, правдиво и грустно всё же. Удушье неизбежно? Кто-то всё равно начнёт задыхаться?
Но всегда хочется верить в "долго и счастливо" )))

Блажен, кто верует...
Я по-прежнему верю в любовь, но знаю теперь, что она не всегда бывает конфетно-сладкой, у нее часто горький вкус, она часто отдается болью.
Но, живи мы в мире сказочных чувств, то никогда не узнавали бы сами себя и не сражались бы за любимых.
ValNell
+
0
ValNell 25 февраля 2013 22:21
Спасибо Автору! Сохранить чувства - это каждодневный труд, а всем хочется получить и потом "спи-отдыхай". Увы, не выйдет и Автор показывает грустный результат очень остро, без прикрас.
+
3
Анатолий Мерлинд Офлайн 21 марта 2013 12:07
Огромное спасибо автору! Мне рассказ показался довольно грустным, я бы даже сказал трагическим. И этот бесконечный круг удуший... В чем-то даже безвыходность. Грустно... и странно.
Наверх