Удушье

Хорошо. Пусть будет так.
Я произношу эти слова, жестокие настолько, что меня начинает быть дрожь, когда я слышу свой, и как будто чужой голос – как я могу поступить так с тобой?! Чем ты это заслужил?!
- Мы расстаемся.
Да, я хочу сказать тебе, что мы расстаемся, но уйти-то придется тебе. Вечность назад ты переехал жить ко мне; наверное, за семь лет, что мы пробыли вместе, ты стал считать эту квартиру своим домом.
Что происходит после того, как один человек вдребезги, без всякого предупреждения, разбивает мир другого?
Тебе нужно будет собрать вещи. Перебрать твои футболки и свитера, сложить их в чемодан, опрокинуть туда же выдвижной ящик с бельем. Жуткая проза жизни. Отобрать твои книги. Отключить компьютер. Мне останется новый ноутбук. Всякие мелочи – диски, папка с какими-то твоими бумажками, накопившимися за эти годы, вроде открыток от родственников, купонов в недорогие кофейни и приглашений на давно отшумевшие распродажи. Ты почему-то любил собирать всю эту чепуху.
Куда ты пойдешь? Вернешься взрослым мужиком к родителям? На первое время, наверное; потом снимешь себе квартирку, где все вокруг тебя будет чужим, а чуть позже, зализав раны, отправишься на поиски новой любви.
Ты заплачешь?
Ты спросишь, почему? Я знаю, ты спросишь. В твоих глазах будет глухое страдание. Ты мне верил; ты никогда не задавал мне нетактичных вопросов, не вынуждая лгать – или избегая правды о моих случайных изменах. Как бы то ни было, мы жили мирно, в ладу друг с другом. Я не говорил тебе, что последние несколько месяцев погибал от удушья – мне стало казаться, что тихое скольжение ото дня ко дню, привычная рутина, это наше с тобой негромкое счастье означают старость, дряхление, отупение чувств. Мы что, станем с тобой двумя бодрыми пенсионерами, так и проспавшими почти всю взрослую жизнь в одной постели?!
Мне нужно вдохнуть полной грудью, иначе я погибну.
Понимаешь?
Денис спустился с веранды на прохладный песок.
В это ранний час мир принадлежал небу, морю, ветру. Спокойно, мощно поднимались волны; запрокинув голову, можно было увидеть сам Космос, окутавший эту маленькую, одинокую планету. Начинался предпоследний день отпуска, и нужно было собираться с духом, чтобы, едва вернувшись в Москву, сказать Ивану о расставании. Откладывать было нельзя – промедление обернулось бы подлостью.
Пляж был пуст. Отдыхающие еще спали, чтобы, проснувшись часа через полтора-два, неторопливо пойти на долгий завтрак, по-азиатски сытный, с супчиком, блинчиками, ароматными фруктами и прелестным вьетнамским кофе со сгущённым молоком. Здесь, на курорте, отданном во власть европейцев, дни проходили неспешно; после завтрака следовало подремать, в прохладном номере или на веранде, потом устроиться у бассейна или на пляже, прочитать пару страниц книжки и погрузиться в грезы, чтобы очнуться к обеду и обстоятельно, осознавая важность вопроса, решить, в какой же из двух дюжин ресторанчиков идти подкрепиться.
Но после трех дня начинал задувать первый ветерок, и лень потихоньку отступала. Это тихое местечко на юге Вьетнама было Меккой кайт-серферов. Ветер крепчал, и в небе распускались десятки разноцветных парусов. Они завораживали. Можно было часами любоваться на стремительный бег облаков и изящные трюки опытных райдеров. От самих этих слов – «кайт», «райдер», уже веяло свободой.
Конечно, и эта свобода была иллюзорной; стройные гибкие парни и их подруги были в таком же плену желаний, как и остальные. Но они хотя бы могли ненадолго поверить, что умеют летать, что им подвластны волны и небо.
Пока же Денис был один и мог, не таясь, вытереть горячую слезу, прочертившую, казалось, соленую дорожку на его щеке. Почему так хотелось плакать, ведь он же был счастлив?!
В глубине их номера, выходившего прямиком на пляж, спал Гера.
Этот отпуск, десять дней и одиннадцать ночей близости, стали, как все яснее понимал Денис, прелюдией к неизбежному. Расставание исключалось. Встречи раз, два в неделю были бы чудовищной насмешкой над их любовью.
Они встретились случайно, полгода назад, и, конечно же, сначала был секс. А потом, почему-то, долгий разговор на кухоньке крошечной съемной квартирки, похожей на большой стенной шкаф. В одной из двух комнатушек сопел Герин сосед. Под этот аккомпанемент они и начали узнавать друг друга. И еще Гера заварил какой-то чудной зеленый чай, источавший сказочный аромат теплого сладкого молока – китайский молочный улун, как он объяснил.
- Я все мечтаю отправиться в путешествие в Азию, - с мягкой улыбкой проговорил тогда изящный грустный мальчик, не поднимая серых глаз на случайного знакомого. – надолго, объехать много стран, разных, жить в дороге.
Денис залюбовался им. Он знал из анкеты, что Гере двадцать четыре, что он не так уж и юн, но его облик был обликом именно юноши, только подходящего к возмужанию. Денис почувствовал себя стариком. А о чем мечтал он?! Они с Иваном так глубоко укоренились в повседневности, что когда-то, в какой-то недобрый миг, утратили чувство великого приключения жизни. Этого не должно было случиться, никогда, только не с ними, но тем не менее все чаще и чаще самым ярким событием их жизни становился субботний обед в ресторане или поход в кино. Как могла жизнь двух молодых, здоровых мужчин стать такой унылой?!
Да что же с нами будет, когда мы подойдем к сорока? У Дениса тогда заныла душа. А к пятидесяти? Нам и за тридцать едва перевалило, а мы уже дряхлеем, день ото дня; еще немного, и секс станет просто-таки подвигом – ну надо же, получилось! Он непроизвольно покачал головой. Потом поймал, все-таки. Герин взгляд. Там была робкая, жалкая надежда, которую вряд ли понимал сам мальчик. Этот взгляд проник Денису в сердце. Он ощутил, как оно замерло на неуловимую долю доли секунды, а потом застучало вновь, начав новый отсчет времени.
В ту ночь, под мерное дыхание Ивана, Денис вновь и вновь переживал каждый миг странной встречи. Он же не искал ничего большего, чем разнообразие. Так как же удалось сероглазому парню так зацепить его?! Как Гера смог так быстро, так легко разбудить во взрослом мужчине великую тоску по переменам, приключениям, свежим чувствам, легкой, захватывающей, постоянно обновляющейся жизни?!
Он позвонил Гере на следующий же день. Вечер все еще мог обернуться мороком, наваждение все еще могло рассеяться - разве могла между совершенно незнакомыми людьми так быстро возникнуть близость?! Но Денису ничего не пригрезилось – узнавание друг друга оказалось правдой.
… Денис неторопливо брел по самой кромке прибоя. Если бы это только было возможно, подумал он, если бы только был хоть призрачный шанс сохранить их обоих, избежать объяснений и боли. Он не мог, не солгав сам себе, сказать, что разлюбил Ивана. Дело было не в том, что чувство к Ивану иссякло; просто он любил Геру сильнее, чем того, с кем долгих семь лет делил жизнь. Семь лет, вереница дней и ночей, обиды и радости, тысячи нитей, соединивших их друг с другом. Или так происходило со всеми, или любовь была неизбежно обречена превращаться в привычку?! Примирялись же с этим другие, так почему и он не мог принять великую силу повседневности?!
Денис остановился у камней, за которыми начинался дикий, еще необустроенный пляж, зло потер глаза и повернул обратно. Нужно было выбирать, и выбор был сделан.
Великая ирония судьбы заключалась в том, что незадолго до отпуска его, как спутника жизни сына, наконец-то приняла семья Ивана. Они оба одержали эту грандиозную победу, только чтобы расстаться.
Начало их жизни вдвоем было бурным. Оба мечтали о большой любви, оба не имели ни малейшего представления о том, что будут так требовательны друг к другу и что, почему-то, каждому будет так важно отстаивать свое мнение чуть ли не по любому вопросу. Между ними завязалась скрытая, упорная борьба, соперничество двух молодых диких кошек, оказавшихся в одной клетке. Споры заканчивались исступленным сексом, приносившим недолгий покой, длившийся до следующего столкновения мнений и интересов.
Иван представил Дениса родным, и по их вытянувшимся лицам тот понял, что рассчитывать на пожелания счастья и родительское благословение им не приходится. Со своей собственной семьей Денис общался очень редко – они словно жили на разных планетах, разделенные гомосексуальностью сына. Отрадой родителей Ивана, их утешением и гордостью был его старший брат, к великому облегчению отца и матери, интересовавшийся исключительно противоположным полом.
Недружелюбие родных, их надежда, что молодые мужчины образумятся, женятся, обзаведутся детишками и станут «как все», сплотила Ивана и Дениса, придав их любви вкус азарта – выстоять, остаться вместе, доказать, что их чувство долговечно и заслуживает признания.
Они, не сговариваясь, понимая друг друга без слов, стойко переносили неловкие паузы в разговорах, то и дело возникавшие, когда они вдвоем навещали родных Ивана. Конечно, они милосердно не держались за руки, не ставя интеллигентных и, в общем-то славных, образованных и воспитанных родителей Ивана в совсем уж неловкое положение. Ребята просто давали понять, что и они тоже семья, то они – это «мы», и что с этим придется смириться, как с неизбежным.
Денис и Иван выигрывали сражение за сражением. Их искренняя любовь друг к другу растапливала ледок недоверия; Денис помнил все семейные праздники своего супруга, с восторгом рассматривал его детские фотографии, которые как-то решилась показать ему мать Ивана, терпеливо, подавая в нужный момент заинтересованные реплики, внимательно слушал рассуждения отца Ивана о мировой экономике, уже до зевоты надоевшие всем остальным .
Понадобилось целых четыре года, чтобы родители Ивана решились пригласить сына и его «друга» на дачу, без ночевки, конечно же, иначе было бы нужно решать, где разместить опасных гостей на ночь – в одной комнате, в разных? Дача была просторной, очень старой, на большом, тенистом участке; Денис запомнил запах хвои от двух старых сосен, к которому примешивался легкий дымок от гриля – тогда он помогал отцу Ивана готовить шашлыки. Почему запоминаются такие мелочи – запахи далекого дня, почему он вспомнил тот хлопотливый, знаменательный для них обоих день сейчас, в этой приветливой, светлой стране, среди шелестящих пальм, под пение невидимых птиц? Потому что и тогда, в их первый приезд на дачу, он был также оглушительно счастлив от близости любимого человека. Там, в глубине участка, остался с незапамятных времен маленький домик, с которого когда-то молодой дед Ивана начинал строительство семейного гнезда.
Вот об этом-то домике перед Новым Годом, всего лишь две недели назад, на семейном ужине спокойно и заговорил отец Ивана.
- Приводите гостевой домик в порядок, и приезжайте хоть на все лето, - как о чем-то само собой разумеющемся сказал он. – Заграницы заграницами, а иногда нужно и выспаться на свежем воздухе. Ну и конечно, - рассмеялся он, - нам подсобить. Мы не молодеем, а от Кости (так звали старшего брата Ивана) помощи не дождешься. Отдых в Подмосковье гламурным не назовешь.
Подтекст был очевиден – Ивана и Дениса наконец-то приняли как вполне «законную» пару. А теперь Ивану предстояло сказать родным, что Денис ушел. Благие намерения родителей шли прахом. Денис непроизвольно содрогнулся, представив, что придется вынести парню, которого он собирался предать – ярость отца, горькое недоумение матери, резкие слова о том, что надо, все-таки, образумиться и завести нормальную семью, пока не поздно.
Но был Гера. И все доводы морали были бессильны перед очень простой истиной – Денис должен был уйти, потому что любовь не оставляла ему никакого другого выхода. Это становилось все более очевидным.
Он нужен был каждому из своих любимых целиком, безраздельно, и поэтому был обречен причинить боль одному из них. Тихий, тревожный Гера ничего не требовал, но сама эта нетребовательность призывала к действиям сильнее, чем красивые громкие слова – его чувство можно было ощутить как ласковый теплый свет, оно было живым и реальным. Свести их любовь к встречам, ограниченным строго заданным временем, означало бы медленно убивать доверчивое, нежное существо. Когда Денис уходил после их московских свиданий, глаза грустного мальчика меркли, он словно сжимался, отходил на второй план, вспоминая, что его роль – из разряда второстепенных, всего лишь с несколькими репликами.