Миротворец

В этот вечер он не заснул. Дождавшись, пока братья погрузятся в крепкий сон, и в коридоре стихнет всякое движение, Джании бесшумно встал с постели. Он заправил одеяло таким образом, чтобы казалось, что он укрылся с головой. Затем юноша снял ночную пижаму, запрятав ее под подушку, и надел костюм. Ступая босыми ногами, чтобы не создавать шум, он выскользнул за двери спальни и двинулся по коридору. Остановившись перед комнатой Феличе, юноша в нерешительности замер. Затем, набрав воздуха, легонько постучал. Никто не ответил. Он постучал снова.
Сеньор Бернарде докуривал сигару, когда раздался стук. Он воззрился на двери с недовольством. Кто бы это мог быть? Стук повторился и Бернарде, встав из-за стола, подошел к порогу. Дверь отворилась. Несколько мгновений длилось молчание. Феличе не верил своим глазам и осматривал Джанни, словно юноша явился с того света или просто померещился.
– Можно, я войду. Меня могут увидеть.
Феличе сделал несколько шагов назад и открыл дверь пошире. Джанни вошел, раздался звук захлопнувшейся защелки. Дороги назад не было. Мужчина взял его за подбородок и взглянул в темные очи.
– Зачем ты здесь? – голос был нервным и резким.
Юноша опустил глаза, но тут же поднял их и выразительно посмотрел на Феличе. Сомнений больше не осталось. Их губы слились, и от волнения Джанни потерял дар речи. Но необходимости в этом даре уже не было. Около четырех утра, покидая комнату сеньора Бернарде, он услышал последнюю сказанную им фразу:
– Твой сегодняшний приход предотвратил начало военных действий в этом городе. Нынешним вечером я буду ждать тебя. Возвращайся, когда все уснут.
Джанни вернулся к своей кровати, переоделся и забрался под одеяло. Его трясло от перенесенного стресса. Труднее всего будет пережить предстоящий день. Сославшись на недомогание, Джанни не стал подниматься утром. Он нуждался в отдыхе, кроме того, должен был переосмыслить случившееся. Его не покидало чувство, что он совершил преступление, и теперь его никогда не простят. Как быть, как скрыть свои эмоции? Как под носом у отца продолжать навещать сеньора Бернарде? Что будет, если все откроется?! Он не знал. А следующей ночью все повторилось. И не только следующей. Феличе, получив желаемое, немого смягчился. Но, хотя Джанни сам к нему пришел, он держал его в психологическом напряжении, постоянно напоминая, что путь назад отрезан и только он теперь решает его судьбу. Юношей владело роковое чувство – сочетание страсти и ощущения опасности. Даже на скрипке он стал играть рассеянно, то и дело ловя себя на том, что допускает непростительные ошибки. Он совсем уже забыл о первичной причине своего поступка, просто идя на поводу непреодолимого притяжения, когда ему сообщили новость.
– Послезавтра ты отправляешься в Бергамо. Погостишь какое-то время у маминой сестры. Так нужно. Готовься, собирай вещи.
Словно гром среди ясного неба! Он не хочет уезжать. И Феличе взбесится, если это все-таки произойдет. Ночью он поведал эту новость сеньору Бернарде и тот приказал следующим вечером быть готовым к отъезду. Только не в Бергамо. Из вещей Джанни взял лишь сменный костюм и скрипку, завернув футляр в плотную ткань. Он, как обычно, бесшумно попытался выскользнуть из спальни, когда услыхал в коридоре какой-то звук. Молнией вернувшись на место, Джанни натянул одеяло поверх костюма, и притворился спящим. В комнату вошел отец. Он постоял молча, глядя на спящего, как ему казалось, сына, и через несколько минут, тяжело вздохнув, покинул спальню. Вскоре наступила тишина. Прождав еще не менее получаса, юноша пробрался, наконец, к Феличе.
– Почему ты так долго?
– Отец чуть не застал меня врасплох. Я ждал, когда все утихнет.
Сеньор Бернарде прикрепил к подоконнику заранее приготовленные веревки. Под окном ожидало двое лошадей.
– Куда мы поедем?
– Мои дела в Болоньи завершены. Я принял предложение о переводе в Равенну. Туда и отправимся.
– Отец будет преследовать нас. Пожалуйста, не причиняй моим близким вреда.
– Не беспокойся. Можешь считать, что ты их спас.
Спустившись, они уселись на лошадей и поскакали прочь. Метров за триста их ожидал автомобиль. Сменив транспорт, Джанни и Феличе покинули Болонью. Это был самый отчаянный и безрассудный поступок в жизни молодого скрипача.

* * *

Обустроившись в Равенне, они стали привыкать к новой жизни – жизни вдвоем. Днем Феличе контролировал порядок среди населения, по обыкновению не гнушаясь жестких методов внушать страх и подчинять людей. Джанни в это время предавался занятиям. Феличе нанимал ему лучших учителей, не желая, чтобы талант любовника угасал. Он часто заслушивался игрой Джанни, и сердце его в эти минуты смягчалось. А затем их соединяла страсть. И наступал рассвет. Начинался новый день, похожий на предыдущий. Так прошло два месяца.
Феличе был в ярости. Он вошел в комнату, тяжело дыша, и руки его тряслись от возбуждения. Только что он расправился с одним из задержанных граждан, который осмелился выступить против существующего режима. Это лишь немного разрядило его нервы, агрессия выплеснулась не до конца. Джанни, по обыкновению, занимался. Когда Феличе вошел, музыка стихла, и юноша обернулся. Увидав любовника в таком состоянии, он молча подошел, взял его руки и поднес к своим губам. На руках Феличе оставались следы чужой крови. Поцелуй Джанни словно снимал этот грех не только с его рук, но и с его души. Агрессия куда-то улетучилась. Феличе устало и благодарно посмотрел на юношу почти что ласковым взглядом. Этот мальчик успокаивал его, вселял некое подобие умиротворенности. За всю свою жизнь Феличе не испытывал подобного. Он стал дорожить Джанни, постепенно привыкая к его искренности, кротости и преданности, которые юноша дарил ему просто так – не из страха и не по принуждению. Это было непривычно и ново, и очень льстило самолюбию сеньора Бернарде. Джанни принес таз с водой и полотенце и вымыл руки любовника, стирая запекшуюся кровь. Он ни о чем не спрашивал. Обнявшись, они занялись любовью. И в соитии этом было столько музыки, словно звучали все великие произведения одновременно.
– Прости меня, – сказал Феличе.
– За что?
– За все прости. Ты так далек от войны и совсем для нее не создан.
– Тебе не за что просить прощения, я счастлив с тобой.
– Твой отец знает, где ты находишься. Ему удалось раздобыть кое-какую информацию обо мне. Если она дойдет до дуче, меня могут ожидать крупные неприятности. Он намерен подать петицию о вмешательстве самому Бенито Муссолини. А после сеньор Кассини лично отправится в Равенну. Возможно, мне придется бежать. Я буду рад, если ты последуешь за мной. Но пойму, если решишь вернуться.
– Я не покину тебя. Все, что мне нужно в жизни – это ты и скрипка.
– Ты слишком молод. Меня могут настичь трудности, я не знаю, как сложится наша жизнь. Если станет известно, что ты сбежал со мной по доброй воле, твоя семья тебя уже не примет. Ты можешь лишиться наследства. Я бы, конечно, позаботился о тебе. Но, если я впаду в немилость, не знаю, откуда стану брать средства к существованию. У меня есть некоторые сбережения, их хватит на первое время. Однако, в один прекрасный день они закончатся. А если меня возьмут под арест? Что будет с тобой тогда? Подумай. Я не отговариваю, просто должен сказать тебе об этом.
– Неважно, что произойдет. Я всегда буду рядом.
– Осталось немного времени.
– Я напишу письмо отцу. Может быть, он изменит свои намерения.
Сеньор Кассини сидел за рабочим столом своего кабинета. Перед ним лежало два конверта. Один – с петицией на имя дуче, другой – с письмом Джанни. Письмо доставили десять минут назад. Он ничего не сказал Беренис, хотел сначала прочитать его сам. Вскрыв конверт, Бальдазар пробежал глазами аккуратные, каллиграфические строки.
«Дорогой отец. Я знаю, что когда ты прочтешь это письмо, проклянешь мое имя. Знаю, что двери твоего дома навсегда станут закрыты для меня. Прости меня за причиненную боль. Я не мог поступить иначе. Вначале я просто хотел избавить вас от неприятностей, но потом… Потом я полюбил его. Мое существование утратит всякий смысл, если нас вынудят расстаться. Молю тебя, не преследуй сеньора Бернарде. Дай мне возможность идти выбранным путем до конца. Я не прошу о понимании, не прошу о прощении. Лишь, стоя на коленях, умоляю – отпусти. Я готов к тому, что ты лишишь меня наследства, готов к тому, что ты плюнешь мне в лицо. Все равно я люблю тебя. Я люблю вас всех. Но больше мы не увидимся. У меня другая судьба. Спасибо за то, что ты обучил меня мастерству игры на скрипке. Всякий раз, касаясь ее смычком, я буду вспоминать о тебе с благодарностью. Ты знаешь, что скрипка для меня означает жизнь. Скрипка и Феличе.
Обнимаю тебя в последний раз. Твой сын Джанни».
Сеньор Кассини с ужасом глядел на белый ровный лист. Он вновь и вновь перечитывал содержание, не желая верить собственным глазам. В груди его защемило, и стало трудно дышать. Дрожащей рукой он открыл ящик стола и вынул револьвер. Как хотелось ему сейчас засадить с десяток пуль в Феличе Бернарде. Но, вместо этого, он поднес ствол к своему подбородку.
– Папочка, посмотри, у меня уже не болит нога. Видишь, я бегаю.
Ракель, словно легкокрылый мотылек, в кружевном белом платье забежала в кабинет.
– Что ты делаешь, папочка?
Рука Бальдазара медленно сползла вниз. Ракель, чувствуя неладное, взглянула на отца расширенными от удивления глазами.
– Ничего, мое солнышко, все хорошо.
Девочка взобралась к сеньору Кассини на колени и прижалась к его лицу.
– Я люблю тебя, папочка.
Револьвер со стуком опустился в ящик стола.
– Я тоже люблю тебя, и твоих сестер, и братьев. И твою маму. Я всех вас люблю.
– Когда вернется Джанни?
– Он не вернется.
Оба конверта превратились в клочки и полетели в урну. В комнате появилась Беренис.
– Вот ты где. Ты же знаешь, что нельзя мешать отцу, когда он работает.
– Ничего, она мне не мешает. Присядь.
Беренис встревожено взглянула на супруга. Она присела напротив него и пристально посмотрела ему в глаза.
– Что случилось?
– Нашего сына не стало.

* * *

– Как тебе это удалось. Похоже, сеньор Кассини передумал. Что ты написал в этом письме?
– Правду.

* * *

В июне 1944 года Феличе Бернарде возглавил одну из «Черных бригад», основной задачей которых являлась антипартизанская деятельность. Созданный войной и, казалось, созданный для войны, к этому времени Феличе начал уставать от такой жизни. Возможно, влияние Джанни постепенно вселило в него другие желания. Не то, чтобы Феличе стремился к мирному существованию. Просто он перестал испытывать азарт сражения, больше не получая морального удовлетворения от одержанных над противником побед. Им давно не овладевал экстаз, некогда возникавший от подчинения и расправы над жертвой. Юный скрипач дарил ему более совершенные и упоительные экстазы, и порой только это уже казалось важным.
Однажды, холодным октябрьским утром, во время проведения операции по разгрому партизанских формирований, Феличе вместе со своей бригадой обстреливал выслеженный лагерь. Его взгляд упал на одного из противников, целившегося прямо в него. Это был совсем молодой парень, юноша. Его глаза сверкали решительным огнем, в них не было страха. Почему-то в этот момент вспомнился Джанни. Он был примерно такого же возраста, хотя и не похож. Этот юный партизан был пропитан ненавистью и войной, а Джанни – музыкой и любовью. Но все же, было в них что-то общее. Может быть, искренность, может быть, решимость во что бы то ни стало оставаться преданным выбранному пути. Феличе замешкался, и это ему чуть не стоило жизни. Пуля прошила левое плечо и прошла навылет. Машинально вскинув руку для ответного выстрела, он почему-то остановился. Впервые в своей жизни сеньор Бернарде не смог убить человека. Наблюдая, как противник скрывается из виду, он внутренне порадовался, что сохранил ему жизнь. Это был уже не первый случай, когда перед ним во время боя возникал образ Джанни. Но он старался отгонять видение, так как в подобной ситуации недопустимо отвлекаться на посторонние мысли. А сегодня не смог. Не смог, и испытал облегчение, словно, наконец, впервые совершил правильный поступок.
Вернувшись после боя, Феличе вошел в комнату к Джанни и посмотрел на него долгим взглядом. Как же его изменил этот юный человек. Джанни, увидав, что сеньор Бернарде ранен, поспешил ему навстречу. В его глазах отразился испуг.
– Что с тобой случилось?
– Пустяки, ничего серьезного. Рану уже обработали. Она небольшая, скоро заживет.
– Я не вынесу, если с тобой что-то случится. Позволь мне сопровождать тебя в следующий раз.
– Зачем? Разве ты сможешь выстрелить в кого-то.
– Нет, я не стану стрелять. Но я смогу закрыть тебя от пуль.
– Неужели ты думаешь, что я тебе это позволю?
– Как бы мне хотелось, чтобы этой войны не было. Чтобы никто не погибал больше. Неужели, ей нет конца? Когда все это прекратится?
– Знаешь, в последнее время я замечаю, что мне становится трудно убивать. Всякий раз у меня перед глазами возникает твой образ, и я не могу поднять руку.
– Это любовь, Феличе. Когда в человеке ее много, она распространяется на всех, кто его окружает. Нельзя убивать, если любишь. Я рад, что ты это понял.
– Но сейчас ведь война. И это моя работа.
– Твоя работа всегда требует от тебя крайних мер?
– В тебе столько света. Он даже меня делает чище.
– Потому что он предназначен для тебя. Не убивай больше никого, если в этом нет крайней необходимости. Сделай это ради меня.
– Как прикажешь.
– Кто я, чтобы приказывать тебе?
– Теперь ты – это я.

* * *

Через шесть месяцев война окончилась. Сеньор Кассини так больше и не увиделся с сыном. Вскоре после произошедших в его семье событий, Бальдазар оставил свой пост и перешел на сторону народного сопротивления. К нему присоединился Самуэль. Остальные члены семьи переехали в Бергамо. Никто из них не пострадал. Беренис оплакивала Джанни, считая его погибшим. Бальдазар так и не решился открыть ей правду.

* * *

Через несколько дней после казни лидеров Фашистской республики Феличе и Джанни стали готовиться к отъезду. Они планировали переехать на юг Италии и там обосноваться, но судьба распорядилась иначе. Их путь должен был пролечь в Солерно. Джанни собирал необходимые вещи в то время, как Фелие уничтожал все находившиеся в кабинете документы. Они торопились. Последним, что юноша бережно взял в руки, была его скрипка. Он собирался положить ее в футляр и прикидывал, куда его лучше пристроить, когда в коридоре раздались быстрые шаги, за которыми последовал звук опрокидывающейся мебели. Джанни выскочил в коридор и заглянул в кабинет. Там он увидал Феличе в окружении нескольких англо-американских солдат. На него были направлены револьверы. Путь по коридору был свободен, двери, ведущие на улицу, открыты нараспашку.
– Беги! – выкрикнул Феличе.
Джанни не двинулся с места. Он вошел в кабинет и сказал спокойно:
– Я вместе с ним.
Юноше заломили свободную руку – другая продолжала сжимать скрипку – и швырнули в центр комнаты. Он оказался рядом с Феличе.
– Зачем? – с сожалением и досадой выдохнул тот.
– Я не оставлю тебя.
Один из солдат ударил Джанни прикладом и Феличе изо всех сил ринулся вперед, пытаясь вырваться из удерживающих его рук. В следующий миг в него полетели пули. Юноша отчаянно кинулся навстречу свинцовой очереди. Он прикрыл собою сеньора Бернарде, но первая пуля оказалась быстрее. Она угодила прямо в сердце сеньора. Все последующие Джанни принял на себя. Он упал назад, уронив голову на кровоточащую рану своего любовника, и вокруг их тел образовалась лужа смешавшейся крови.
Соединившаяся кровь, соединившаяся судьба, даже смерть соединяющая – одна на двоих. Джанни так и умер, сжимая в руке скрипку, другой рукой пытаясь прикрыть Феличе. В последний миг эти две его господствующие любви были рядом. Он остался верен сделанному выбору, разделив жизненный путь своего избранника до конца. «Скрипка и Феличе», – так написал в прощальном письме отцу юноша о своей судьбе. Воистину, так и сложилось. Короткая, трагичная, но по-своему счастливая жизнь, которую молодой скрипач не променял бы ни на что.
– А скрипач не похож на фашиста.
– Он был его подстилкой.
Солдаты, посмеявшись, принялись обыскивать дом, ища оружие и документы. Тела остались брошенными на полу, продолжая обагрять кровью потертый паркет.

* * *

Бальдазар Кассини, выполнив свой долг, вернулся в семью в сопровождении Самуэля. Тот немного прихрамывал после ранения, но уже шел на поправку.
– Слава Богу, судьба вернула живым моего сына. Еще одной потери я бы не перенесла, – Беренис осунулась и постарела за это время. Под глазами залегли темные круги. Лишь необходимость заботиться о младших детях возвращала ее к жизни.
– Знаешь, о тебе справлялся сеньор Белучи. Он недавно приехал и расположился неподалеку. Белучи не осуждает тебя за измену Муссолини. Он сам подумывал поступить также, но не хватило решимости.
– Нужно будет увидеться с ним. Война окончилась и уже неважно, что в конце ее мы оказались по разные стороны. Ведь он всегда был моим другом.
Сеньор Белучи появился сам. Он пришел навестить Беренис и обнаружил возвратившегося Бальдазара. После обеда сеньор Кассини провел его в гостиную, желая без свидетелей расспросить, не слыхал ли тот о судьбе его сына и Феличе Бернарде.
– Значит, тебе неизвестно. Феличе был расстрелян партизанами, Джанни погиб вместе с ним.
Долгое молчание…
– Когда это произошло?
– В начале мая. Полтора месяца назад.
– Как?! – пронзительный крик Беренис разорвал напряженную тишину.
Мужчины обернулись и увидали ее стоящей на пороге комнаты с подносом в руках. Она несла им чай, и оказалась случайным свидетелем разговора.
– Бальдазар! Все это время наш сын был жив и ты молчал. Знал об этом и молчал! Неужели, он погиб только сейчас… Мой мальчик.
Беренис уронила поднос на пол и разрыдалась, словно выливая в своих слезах всю боль этой жуткой войны, все страдание матерей, оплакивающих так же, как и она, самое дорогое.
Сеньор Кассини не решался к ней приблизиться. Он не мог найти слов ни для утешения, ни для оправдания.
Наконец она поднялась, выпрямилась и взглянула ему в лицо.
– Ты знаешь, каково это для матери, потерять свое дитя. Ты заставил меня пережить эту потерю дважды.
Она вышла из комнаты, и Бальдазар понял – в этот момент он лишился своей семьи.
– Будь проклят этот Феличе! Он разрушил мою жизнь, забрал у меня ребенка, а теперь еще и лишил жены. Даже находясь на том свете, он продолжает меня преследовать! Надеюсь, он будет вечно гореть в аду. Совершенных им преступлений хватит на тысячу приговоров одновременно. Если бы можно было казнить его тысячу раз подряд!
– Знаешь, в последнее время он очень изменился. Стал отпускать задержанных, пытался смягчить выносимые приговоры. Такое впечатление, что его ненависть куда-то улетучилась, и я думаю, здесь не обошлось без твоего сына. Джанни всегда был очень светлым. Его невозможно было не любить. Не знаю, что он нашел в сеньоре Бернарде, это загадка. Но думаю, его свет постепенно охватил и эту черствую душу. Незадолго до окончания войны поведение сеньора Бернарде неоднократно вызывало недовольство высшего руководства. В нашей системе, как тебе известно, не допускалось проявление жалости. Но, похоже, карьера совсем перестала его волновать. Рискуя навлечь на себя неприятности, он стал небрежно относиться к собственным обязанностям. Если бы война получила другой исход, он имел бы все шансы оказаться обвиненным в измене.
– Мне кажется, мы говорим о разных личностях. Я знал его совсем другим.
– Возможно. Но, как бы там ни было, факт остается фактом. За последние шесть месяцев Феличе не убил ни одного человека…