Найди меня

Часть 6

      4 ноября.

      Хорошо, что успел. Двери вагона метрополитена захлопнулись, и я облокотился на них спиной, переводя дыхание. Вагон из-за времени, приближающегося к полуночи, был почти пустой. Я прошёл в угол и присел на последнее сидение сбоку, так, чтобы левая сторона лица не была видна находящимся в вагоне. В принципе, кроме меня ехали ещё три человека, но...
За прошедшие полгода я немного привык к «новой» внешности, не смирился, потому что трудно смириться с уродством, а привык, однако лишнее внимание раздражало.

      Первое время мне вообще казалось, что все смотрят только на мой шрам. Хотя почти так и было. Люди действительно смотрели: кто с не нужной мне жалостью, кто с безразличием, кто с отвращением. За полгода шрам немного побелел, отёк спал, но лицо так и осталось перекошено, как будто кожу кто-то оттянул к левому виску и уху рукой.

      Мой образ жизни позволял избегать лишнего внимания, но полностью уйти от людей возможности не было.

      Прилетев в Москву, я абсолютно не знал, куда дальше податься. Вариант поехать к родителям отпал сразу. Если бы я был просто нищий и искалеченный, возможно, они бы приняли, но всё произошло потому, что связался с Костей. Вернись я домой, пришлось бы терпеть сначала допрос с пристрастием, потом ежедневные нотации и чтение моралей, а к этому я готов не был. На душе толстым слоем лежал осадок из грязи, обиды, унижений. Принять себя и произошедшее в тюрьме как вынужденную для выживания необходимость и так было очень тяжело. Зачем усугублять?

      До поездки в Таиланд у меня были два приятеля, с одним из которых, Эдиком, я поддерживал контакт и тогда, когда переехал к Косте. В принципе, он догадывался, что между двумя взрослыми мужчинами, неожиданно поселившимися вместе, могли быть какие-то отношения, но открыто не спрашивал, в гости нас не зазывал, знакомиться с Костей не спешил, пили иногда пиво в парке или ходили в кино, обсуждая, что угодно, но только не личную жизнь.

      Я познакомился с Эдиком на вступительных, которые, собственно, мы оба провалили во втором туре. На этом и скорешились. Эдик был нелюдимым, хмурым и толстым парнем, который этой своей полноты смущался, хотя, откровенно говоря, уродом он не был. Я тоже мало с кем сходился по вполне понятным причинам, а тут слово за слово, «отметили» совместный провал, потом созванивались, иногда встречались, так ненавязчиво дружили почти год.

      Поэтому, как прилетел, решил отправиться к нему, не на вокзал же ночевать идти. Нашлись добрые люди, которые помогли добраться до города полуголому не по апрельским десяти градусам парню с багажом из небольшого полиэтиленового пакета.

      Эдик, увидев меня, сразу даже не узнал, и только когда я заговорил, понял, кто перед ним. Пустил к себе без проблем. Я ему сразу всё рассказал в общих чертах, кроме, конечно, отношений между мной и Джэбом. Эдик выслушал, а потом сам предложил пожить у него.

      Также он одолжил небольшую сумму денег, на которые я купил в секонде самые необходимые тёплые вещи и пару комплектов белья в трикотажном.

      Несколько дней отсиживался в квартире, адаптируясь к погоде и немного болел, а когда оклемался, сразу пошёл искать работу. На бирже, естественно, таких умных без образования было пруд пруди. Кое-какие предложения, конечно, были, но я посчитал, что за те деньги, которые мне заплатят, квартиру снять не смогу, а если и смогу, то так далеко, что большая сумма будет уходить на дорогу. Проще и лучше всего было найти работу с предоставлением жилья, но это было чем-то из области фантастики.

      От безысходности я обежал несколько ближайших супермаркетов в поисках вакансии охранника или ещё кого, но там мне сразу отказывали. Администрация не намекала на мой шрам, но это было понятно и ежу, что с такой рожей меня в подобное место не возьмут.

      Работа подвернулась совершенно случайно. Делать днями мне было нечего всё равно, и я решил прогуляться в тот дом, где жил с Костиком. Конечно, мои вещи, скорее всего, выбросил сам же Костя, но мало ли. Вдруг его взяли ещё до этого?

      Никаких чемоданов, естественно, консьерж в глаза не видел, но вот меня он немного помнил, а также помнил задержание Костика. Мы разговорились. Сильно жаловаться чужому человеку я не стал, но сказал, что с такой рожей найти работу не могу, на что мужчина ответил, что в соседней «свечке» требуется консьерж и уборщик, а им давали маленькую комнату в полуподвале под лестницей, чтобы хранить инвентарь и отдыхать в течение дня. Уборщик был обязан находиться на своём месте почти в любое время дня и ночи, чтобы по первому требованию проживающих убрать в лифте или подъезде.

      Через три часа я являлся обладателем ключей от той самой комнаты и внимательно выслушивал рассказ о своих обязанностях.

      Эдик на меня даже немного обиделся, когда я сообщил, куда съезжаю и почему, но переубеждать не стал, только побухтел для вида, а потом даже поддержал. Тогда я понял, что неожиданно обрёл не просто хорошего знакомого, но и друга.

      Первое время привыкать к новой обстановке было тяжело. Я плохо спал ночью, поэтому, когда рано утром надо было вставать, чтобы сделать уборку территории, сил не хватало. Сидел, отдыхал на лестнице, убрав несколько этажей. Потом опять принимался за работу.

      На улице становилось с каждым днём теплее и суше, поэтому уборки было немного. Со временем я втянулся. Оставалось решить проблему финансов. Было понятно, что так жить нельзя, необходимо двигаться куда-то дальше, но тогда я не мог это делать совершенно. В душе была пустота, которая никак не желала заполняться эмоциями. Мне не были нужны ни книги, ни телевизор, ни ещё какие-либо развлечения. Всё свободное время я пролёживал на узкой кровати в своей коморке, если не надо было сходить в магазин или приготовить кушать.

      Через какое-то время у меня появилась кое-какая одежда. В принципе, особой разницы между тем, чтобы одеваться в секонд-хенде, и тем, чтобы забирать то, что сносили иногда в мусор проживающие в доме, а ещё точнее, не они сами, а прислуга, я не видел. Брезгливость умерла когда-то давно в карцере. По сравнению с тем, что мне пришлось пережить несколько месяцев назад, покопаться в чистом полиэтиленовом пакете с ненужной одеждой было совсем не страшно. Я копался.

      Иногда, в основном по праздникам, вот как сегодня, ездил в гости к Эдику или мы встречались где-нибудь в городе. Сегодня погода была просто мерзкая. Мы планировали сходить в парк погулять, но из-за холодного ноябрьского ливня решили встретиться у Эдика дома. Конечно, он, как обычно, предложил остаться ночевать, но мой выходной заканчивался ровно в восемь утра следующего дня, а значит, если в это время я уже не буду заниматься уборкой, то консьержка может настучать председателю, а это она любила. Не понимаю, за что невзлюбила меня эта ещё не пожилая женщина, но факт оставался фактом.

      На следующей станции метро в вагон зашёл молодой мужчина явно подшофе. Краем глаза, не поворачивая головы, я наблюдал за его перемещениями. Сначала он что-то очень напряженно искал в карманах стильного серого пальто, потом бросил это занятие, соловьиными глазами осмотрел окружающее пространство и двинулся прямой наводкой в мою сторону. Конечно, в пустом вагоне больше не было мест, кроме как напротив меня.

      За прошедшее время я даже не пытался как-то наладить личную жизнь. Кому нужен такой урод? В принципе, и большого желания делать это не было, но, тем не менее, оценить со стороны мужчину я всё равно мог, тем более что у этого было на что посмотреть.

      Высокий брюнет со смуглой кожей, мужественными, но не массивными чертами лица, прямым носом и убийственно-зелёными глазами, которые буравили во мне дыру. Ему вообще кто-нибудь говорил, что так пялиться на людей не просто некрасиво, но и небезопасно. Похоже, что нет, или в таком состоянии ему было абсолютно пофиг?

      Мужчина сидел на противоположном сиденье, широко расставив колени и опираясь на спинку кресла. Своё дорогое пальто он расстегнул, и теперь стала видна белая рубашка с воротником-стойкой и чёрные джинсы на широком ремне с замысловатой массивной пряжкой, а на этой самой пряжке лежала рука. Сука. Эта рука меня и добила. Она была не крупной, а скорее гармоничной для его роста. Прямой контур ладони, несколько выделяющихся вен на тыльной поверхности кисти, длинные пальцы, не тонкие, а скорее аккуратные и, судя по всему, гибкие. Этими самыми пальцами он обхватил бляху ремня, а вторую руку вытянул вдоль спинок сидений.

      Сказать, что в тот момент он выглядел соблазнительно, не сказать ничего. На хастлера брюнет был совсем не похож, хотя хрен их знает, как они выглядят? У меня был совсем малый опыт. Иногда проблема возникала даже в том, чтобы отличить натурала от гея. Пресловутый гей-радар в моём случае не только молчал, но и порядком подтупливал, за что однажды лет в семнадцать я чуть не отхватил по табло. С этого момента решил, что проще вести себя нейтрально, если не был уверен в ориентации мужчины.

      Брюнет продолжал таращиться. В принципе, я понимал, что правая часть моего лица, на которую он смотрел, выглядела очень даже ничего, да и фигура не подкачала, но интересно, что будет с этим Казановой, если я повернусь левым боком? Ситуация откровенно раздражала. Он смотрел немного расфокусировано, но в упор, и улыбался, я ёрзал по сиденью, а до моей предпоследней станции еще было ехать минут двадцать. Я не выдержал:

      — Что смотришь?

      — Просто. А что, нельзя?

      Самый тупой вопрос, на который даже и ответить было нечего. Ну, ладно. Я повернулся.

      Мужчина подобрался. Изменения в нём я почувствовал сразу. Он не изменил позы, не убрал до конца улыбку, но было заметно, как под тонкой тканью тёмных джинсов чуть въехали коленные чашечки, длинные пальцы на ремне в один момент напряглись и застыли, а кончики губ буквально одеревенели.

      — Да не. Смотри. Кто ж не даёт?

      А он смотрел. Выражение пьяных глаз немного изменилось, но он продолжал пялиться нагло и бессовестно. Да пошел он! Вагон большой.

      Я отошел к двери и повернулся спиной. Такое было настроение хорошее, и надо же какому-то уродскому не-уроду его испортить.

      Оставалось ещё две остановки, когда почувствовал руку на своём плече:

      — Слушай, извини.

      — Да пошёл ты. Руку убрал.

      — Ладно, ладно. — Он убрал руку, но по-прежнему продолжал стоять за спиной и говорить: — Ты только не злись. Давно это у тебя?

      — Тебе какое дело? Отвали, сказал. — Я дёрнул плечом и перешёл к соседнему поручню, чтобы не стоять спиной.

      — Я хирург, если что.

      — Пиздец. Это код секретный какой-то ты только что сказал? Мне на колени надо упасть или ещё что?

      — Пластический хирург.

      — Поздравляю.

      — Я такими проблемами занимаюсь. — Он меня реально достал.

      — Нет у меня денег. Не-ту! Что надо? Добренький, совет хочешь дать? Без тебя обойдусь, — я практически проорал это.

      Но мужик не отставал. И откуда в таком пьяном столько напора? Был бы с меня ростом или хотя бы помельче, то точно вмазал.

      — Я могу помочь.

      — Чем? Ты спонсор или извращенец? Слушай, мужик, что ты привязался? Хочешь снять кого — выйди из вагона и сними. Не надо заливать про хирургов и тэпэ. Я не при делах.

      — Слушай, я серьёзно. Мне человек нужен. Уже месяца три ищу, но все с ожогами, а мне именно такой нужен, со свежей резанной на лице. Ты остынь и подумай, а я дам визитку, или давай я тебе позвоню?

      — Нет.

      — Что нет?

      — Всё нет. Отвянь.

      Наконец, моя станция. Я выскочил из вагона, но он успел в последний момент сунуть визитку в карман моей куртки. На перроне она выскользнула на пол в тот момент, когда поезд пришёл в движение. Маленький прямоугольник порывом ветра подняло на ребро, ещё секунда, и его задуло бы прямо под колёса последнего вагона, но в самый последний момент я прижал его ногой к полу и стоял так, как полный дурень, ещё секунд двадцать. Потом всё-таки подобрал визитку и сунул, не читая, в карман.


      7 ноября.

      Вымок, пока шёл из супермаркета домой, до нитки, да ещё и замёрз. Хотелось принять теплую ванну или душ, но в моей каморке это было сделать невозможно. Мылся я в основном из шланга, которым набирал воду для уборки, но делать это приходилось быстро, так как помещение не было приспособлено для купания. Моя «ванная» представляла собой небольшой закуток слева от основной комнаты, отделявшийся от неё маленьким порожком, поэтому если затянуть банные процедуры, вода могла с легкостью залить пол везде.

      Я переоделся, отстегнул подкладку и встряхнул куртку пару раз, забыв, что в кармане лежала мелочь. Копейки рассыпались по полу, и я принялся их собирать, а потом полез в карман, чтобы выгрести остальное, и снова нащупал визитку.

      Несколько раз за прошедшее время меня подмывало достать её и позвонить, но здравый смысл побеждал. Что мог предложить мне её обладатель? Бесплатную операцию — вряд ли, а если скидку, то на фига она мне сдалась? Я не наскребу даже половину суммы, но выбросить прямоугольник всё равно не решался. В конце концов, интерес пересилил.

      Чепелов Марат Сергеевич. Марат. Что-то восточное, как и его внешность. Не сказать, что я за прошедшие два дня так уж думал об этом человеке, но несколько раз точно, причём не только в плане операции.

      Сам не знаю, почему набрал номер. Может, из-за слабой надежды, а может, из банального любопытства.

      — Слушаю.

      — Здравствуйте. Вы дали мне визитку в метро, — промямлил я, только сейчас осознав, что будет очень смешно, если мужчина обо мне и не вспомнит, хотя он вроде был не настолько пьян.

      — Да, да. Помню. Думал, не позвонишь. — Я промолчал в ответ. Голос с той стороны как будто запнулся, а потом продолжил: — То есть хорошо, что позвонил. Наверное, нам лучше поговорить лично. Ты сможешь подъехать в клинику?

      Он назвал адрес. В принципе, не так далеко от меня. Договорились встретиться двенадцатого.


      12 ноября.

      — Здравствуйте. Я к Марату Сергеевичу.

      Девушка-регистратор встала из-за стойки и провела меня по небольшому изогнутому коридору к последнему кабинету. Странно было то, что кроме этого самого коридора с несколькими кабинетами по обе стороны, больше здесь ничего и не было. Клиника пластической хирургии в моём понимании должна была быть не просто больше, а значительно больше.

      Марат сидел за столом в уютном, но по-врачебному аскетическом кабинете. Здесь не было ничего лишнего, но в тоже время было всё, что могло быть необходимо для осмотра клиента. Надо сказать, что в белом брючном врачебном костюме Марат выглядел не хуже, чем в цивильной одежде, если не лучше.

      — Здравствуй. Проходи. Ничего, что на «ты»? Немного смешно переходить на «вы» после метро. Так?

      — Хорошо. Я не против. — Я не видел смысла растягивать наш разговор, поэтому сразу спросил: — Можешь объяснить, зачем тебе я, а точнее, моё лицо?

      — Ладно. Сразу к делу. В общем, думаю, что тебе не надо объяснять, чем занимается в основном пластический хирург: подтяжки, инъекции, груди и так далее, а операций по реконструкции тела не так и много. В принципе, найти людей можно, но для успешности операции лучше, чтобы дефект был свежий. Я бы вообще не заморачивался этим вопросом, но моя докторская непосредственно связана именно с этой проблемой. Я уже давно ищу кого-то с таким повреждением, как у тебя, но всё никак. Впрочем, пару желающих было, но мы не смогли сойтись на соблюдении всех условий, а точнее, у меня не было уверенности, что они смогут выполнять мои назначения и соблюдать рекомендации.

      — А я смогу?

      — Надеюсь. Ничего сложного в них нет.

      Марат ещё долго рассказывал мне о самой операции, о реабилитации и о том, зачем ему это надо. Зачем это надо мне, и так было понятно. Никаких особых требований не было, кроме хорошего состояния здоровья и согласия ещё на несколько операций, если они понадобятся.

      Он долго говорил, что мы всё оформим юридически, и проблем не будет. Единственное его условие — это полная фиксация процесса и всего остального на фото и видео, а также согласие на дальнейшее использование материала (он так и сказал) для его диссертации. Для меня операция, содержание и проживание будут бесплатны. Я должен буду необходимое время проживать в больнице, а между возможными операциями — где захочу. Также я должен был дать согласие на использование своего лица в рекламных для клиники целях.

      Не могу сказать однозначно, как изменялись мои чувства по мере рассказа Марата. С одной стороны он давал мне надежду, а с другой — то, какими словами он это делал. Я видел, сколько в этом красивом мужчине неприкрытого цинизма и в некотором роде эгоизма. У него была цель, а всё остальное — средства, в том числе и я. Я уже был когда-то только средством, существом без права голоса, и это мне совсем не понравилось, как не понравились слова Марата. А с другой стороны: что я хотел?

      Этот Марат сможет найти еще не одного такого, как я, пусть через год-два, а вот смогу ли я повстречать ещё такого Марата? Это был большой вопрос.


      20 ноября.

      Завтра мне предстояла первая операция, но, скорее всего, не единственная, как сказал Марат. Он настоял на том, чтобы последние пару дней я провёл в клинике под наблюдением, хотя объективной причины моего нахождения здесь не было, скорее, он просто боялся, что после всех обследований я банально сбегу. Но куда мне было убегать?

      С работы уволился. Отпустили без отработки, и сразу же стала понятна причина нелюбви ко мне консьержки — не успел я собрать сумку, как на место моих вещей уже выкладывались её. Женщине банально хотелось работать ещё и на моём месте.

      До клиники, которая располагалась за городом, я добрался на такси. Пришлось потратиться, но выбора не было — сюда не ходил никакой транспорт, в принципе, он здесь был и не нужен: никаких деревень или дачных посёлков вокруг не было.

      Когда Марат увидел меня с сумкой, то посмеялся, что столько одежды не понадобится. Здесь мне дадут специальную, как и необходимые гигиенические принадлежности, поэтому тащить из дома сумку с одеждой не стоило. Достаточно было белья и несколько теплых вещей для возможных прогулок, если будет позволять состояние. Я ничего не ответил тогда, но было даже немного смешно представлять, что бы сказал этот сноб, если бы узнал, что я не просто принёс сумку с вещами, а притащил всё своё имущество.

      За несколько дней я немного освоился в клинике, хотя, что здесь было осваиваться? Кушать приносили в палату, гулять можно было выходить на улицу, но парк вокруг клиники был совсем небольшой, а идти за территорию не имело смысла — вокруг ничего не было. В палате был телевизор и стопка глянца, чтобы оперирующиеся, видимо, воодушевлялись ещё больше, глядя на фарфоровые лица див.

      Пока я работал, разные мысли не так сильно лезли в голову, но в клинике, где из дел было только есть, спать и несколько раз фотографироваться, они накрыли непрерывным потоком. Марат сказал, что после операции черты лица в общем не поменяются, но для того, чтобы убрать дефект губы, придётся постараться. Он примерно представлял, что и как будет делать, но я должен быть готов к тому, что контур лица, возможно, немного изменится.

      Мне хотелось верить и разделять его убеждённость, но всё-таки страх был. Понятно, что не будь у Марата достаточного количества клиентов, он не смог бы содержать клинику, но опыт опытом, а всякие непредвиденные обстоятельства сами по себе. Не с моим везением верить в безграничную удачу.

      В любом случае, я вряд ли стал бы уродливее.


      21 ноября.

      Не сразу понял, какое сейчас время суток, да и где я нахожусь.

      — Марат Сергеевич, он очнулся,— услышал сквозь сон.

      Как же болело лицо!.. Наверное, оно болело не так сильно, когда Джэб меня изуродовал, но после операции был какой-то кошмар. Один глаз не открывался совсем, а второй с трудом. Попытка пошевелить шеей привела к резкой головной боли.

      — Дмитрий, спокойно, — кажется, это был голос анестезиолога. Да, точно. Лицо пожилого седовласого мужчины склонилось надо мной, рассматривая. Он что-то говорил, ему отвечал второй мужской голос, но они сливались для меня. — Ты видишь пальцы? Сколько? Не говори — согни свои.

      Сразу не понял, о чём он. Потом дошло — я не мог разговаривать. Показал три пальца.

      — Всё верно. Марат Сергеевич, по нашим делам всё в порядке. Теперь вы.

      Надо мной зависло лицо Марата. Очень близко. Он долго рассматривал мои лицо, шею, потом руки. Мне очень хотелось спросить, как всё прошло, но это невозможно. Марат ответил сам:

      — Операция прошла хорошо. Ничего непредвиденного не случилось. Теперь только спокойствие и слушать мои указания. Митя, ты понимаешь?

      Немного моргнул в ответ правым глазом.

      — Раз понимаешь, то указание одно — спать.

      Его указание полностью меня устроило. Спать.


      27 ноября.

      — Когда мне полностью снимут повязки? — произнёс я, чуть шевеля губами.

      — Не торопись. Возможно, через неделю или чуть больше. Швы мы попробуем снять через пару дней. Рисковать нельзя. Постарайся разговаривать поменьше.

      Я лежал на столе, пока Марат колдовал над лицом. Если бы шов так не болел, то перевязки мне в некотором роде даже нравились. К моему лицу так нежно давно никто не прикасался. Конечно, я понимал, что это только врачебная необходимость, но приятно было. К тому же от Марата всегда очень хорошо пахло. Чуть уловимо туалетной водой и немного сильнее от рук, каким-то средством для дезинфекции.

      Всё остальное время между перевязками я проводил в своей палате в одиночестве. Было немного скучно, но я к такому привык. Привык же? Хорошее питание, ничегонеделание, все удобства. Что ещё надо? Казалось бы, ничего. Я старательно убегал и прятал этот вопрос внутри своей головы, тщательно маскируя его другими мыслями, более насущными и важными, но он всё равно всплывал. Проведя несколько дней в комфортной среде, я захотел общения. Простого, человеческого. И ещё очень захотелось, чтобы кто-то сказал, что всё будет хорошо, не формальным врачебным языком, а просто так.


      5 декабря.

      — Готов?

      — Кажется, да.

      Швы мне сняли несколько дней назад, а теперь предстояло окончательно снять повязки.

      Один слой бинта, второй. Моё сердце, похоже, готово было выпрыгнуть из груди или остановиться от перегрузки. Совершенно не трогало ничего вокруг, только лицо, которое смотрело на меня из зеркала.

      Шов выглядел ещё немного отёчным и красным, но был очень ровным, тоненьким, почти незаметным, если немного повернуть голову влево. И главное — моя губа. Она была на своём месте. Пусть уголок немного казался изогнутым кверху и создавал иллюзию того, что я улыбаюсь, ну и пусть. Я и правда улыбался, пока ещё не губами, а в уме, потому что губами не умел — левая сторона казалась онемевшей.

      Но я уже чувствовал улыбку где-то внутри — в голове. И видел ещё одну — позади меня в зеркале улыбался Марат. Ещё несколько минут мы играли в гляделки. Я смотрел то на него, то на своё лицо, потом опять на него. Он тоже. И только потом заметил, что его руки лежали на моих плечах и легонько их сжимали.

      Это было так неуместно сейчас. Нехорошо и неправильно. Я так не хотел. Человек, который заставил меня улыбнуться впервые за несколько месяцев, теперь заставлял меня отстраниться от себя, что я и сделал.

      Я увидел в зеркале, как Марат перестал улыбаться, на секунду приподнял руки ладонями вперёд, а потом опустил их и отошел к окну. Ещё несколько неловких минут.

      — По-моему, отлично, — первым нарушил молчание Марат.

      — Да. Спасибо. — Я не мог оторваться от зеркала, но, в конце концов, это было уже неприлично. Подошёл к кровати и облокотился на неё. — Не знаю, что ещё сказать, но я и правда очень тебе благодарен.

      — Не стоит, Митя. Мы заключили договор. Ты выполняешь свою часть, я свою. Скажешь ли ты тоже самое, когда твоё фото появится в рекламе нашей клиники?

      — Опять скажу спасибо или ничего не скажу, — тогда я верил в это.

      — Надеюсь. Но ты же понимаешь, что это ещё не всё. Я хочу, чтобы ты провёл ещё некоторое время в клинике и полностью восстановил мышцы лица, и только потом можешь быть свободен. Это можно делать и амбулаторно, но я понимаю, что тебе не на чем добираться. Мы переселим тебя в более простую палату.

      — Хорошо.

      Я чувствовал, как между нами летала недосказанность и напряжение. Конечно, тот жест у зеркала не указывал ни на что особенное, но и не был нейтральным. Нельзя нейтрально ласкать плечи другого человека, даже сильно задумавшись.


      7 декабря.

      Стук в дверь был очень неожиданным. Всё-таки девять вечера. Обычно в это время жизнь в клинике замирала.

      — Можно? — послышался голос Марата.

      — Конечно. Почему ты стучишь?

      — Если я прихожу днём, то делаю это как доктор, а сейчас вечер, и я посетитель.

      — Проходи, конечно. Что-то случилось, что ты в клинике?

      — Нет. Немного задержался с пациенткой, а теперь лень ехать домой. Я иногда ночую здесь.

      — Ясно.

      — Решил зайти. Скучно телевизор смотреть, а спать очень рано. — Марат уселся в кресло. — Понимаю, что это не очень правильно, но я не с пустыми руками. За успех нашего общего дела. Ты не против?

      Марат извлёк из пакета бутылку текилы, а потом приземлился рядом со мной на кровать. Я не понял, на что именно он спрашивал моё согласие, но на тот момент не был против ни текилы, ни его присутствия.

      Сначала обстановка была немного напряжённая. Все вопросы, связанные с операцией и её последствиями, мы обсудили, а больше общих тем не было, но по мере распития спиртного первое напряжение спадало. Марат рассказал мне немного о клинике, потом о своей диссертации. Мне нравилось его слушать. Сейчас он не казался привычным снобом. Передо мною сидел симпатичный мужчина, уверенный в себе и целеустремлённый.

      — Митя, можно откровенный вопрос?

      — Да.

      — Откуда у тебя этот шрам? Он очень плохо сшит, не профессионально. Ты не похож на уличного драчуна или бандита.

      Я не видел смысла врать Марату. Что это может изменить? Несмотря на внезапную к нему симпатию, я понимал, что между нами ничего не возможно в будущем. Он богатый, сильный, целеустремлённый. Чтобы найти себе партнёра, ему не надо особенно заморачиваться, тем более если партнёр был необходим на одну ночь.

      Для меня всё было сложнее. Я не понимал, смогу ли строить долгие отношения хоть с кем-то, одноразового секса не хотел, а ещё точнее, даже не рассматривал такой вариант. Марат меня привлекал физически, плюс текила, видимо, играла свою роль. В моей голове творился полный кавардак, и это мне совсем не нравилось. Лучше сразу всё прекратить:

      — Я сидел в тюрьме. — Лицо Марата вытянулось, а я добавил: — За наркотики. Там получил порез.

      Марат действительно не ожидал подобного признания. На его лице за несколько секунд сменилось множество эмоций, а потом он всё-таки выдавил:

      — Ты не похож на наркомана.

      — Я и на зека не похож, а баланду ел. Внешность обманчива, Маратик, — лучше было сразу расставить все точки над «ё».

      Марат ещё немного помолчал, гипнотизируя бутылку текилы на прикроватной тумбочке, потом меня и снова бутылку, пока переваривал информацию, а потом произнёс:

      — В принципе, Митя, какая разница? Думаю, каждый человек имеет права начать всё с начала. Было бы желание.

      Я неопределённо покачал головой.

      — Попробовать можно.


      12 декабря.

      Марат сказал, что на днях планировал мою выписку. Курс физиопроцедур почти окончен, гимнастику для мимических мышц можно делать и дома, осталась последняя «фотосессия» и всё.

      После того вечера в моей палате неформального общения между нами больше не было. Марат был как обычно сдержан и довольно приветлив, но периодически мне казалось, что он рассматривает меня как-то излишне пристально, а может, действительно только казалось.

      В тот раз он пришёл вечером пораньше — около семи.

      — Привет. Чем занимаешься?

      — Как обычно. — Я лежал на кровати и тупо пялился в телевизор. В пятничный вечер ничего особенно хорошего не шло, но заниматься всё равно было нечем.

      — Скучаешь или отдыхаешь? — пошутил Марат.

      — Первое, скорее. Здесь трудно устать.

      — Раз первое, то могу предложить немного развлечься.

      — Как? — меня немного напрягло его предложение. Я сомневался, что он предложит куда-то съездить в город, а чем можно развлечься в клинике, не представлял. К тому же, я немного боялся неформального общения с Маратом, хотел — факт, но, видя его заинтересованность, боялся.

      — Сюрприз. Пошли.

      Мы спустились на цокольный этаж. Я знал, что здесь расположен небольшой спортзал, но вход в него мы прошли и остановились у следующей двери. Марат открыл дверь и пропустил меня внутрь первым. Видимо, в комнате был установлен автоматический датчик движения, который регулировал освещение, потому что свет зажёгся сам. Комната оказалась бильярдной, самой настоящей, такой, какую обычно показывают в кино. Небольшой, уютной, с несколькими глубокими креслами и диваном, окружавшими небольшой столик, бильярдным столом в центре и небольшой дверью в соседнюю комнату.

      — Ух, ты. Неожиданно. Зачем в клинике пластической хирургии бильярдная?

      — Митя, у нас не только делают сложные операции, но косметические процедуры попроще тоже, а клиентам надо чем-то заниматься. У нас же не только дамы бывают, а даже если и женщины, то к ним приходят посетители. Почему бы не отдохнуть здесь? Я тебе открою секрет: у нас даже сауна есть, но она действительно немного лишняя — мало кому можно пользоваться ею после операции, а точнее, никому вообще. Стоит без дела. Ты играть умеешь?

      — Не очень, честно говоря. В пул пару раз играл, а в русский нет.

      — Научим.

      Следующие полчаса Марат пытался обучить меня игре в бильярд. Сказать, что у меня ничего не получалось, нельзя, но всё-таки в большинстве случаев шары летели не туда.

      — Митя, ты стоишь неправильно. Надо ниже наклониться и рисовать траекторию. — Марат обошёл меня сзади, немного нажал на поясницу, заставляя наклониться, и поправил кий. — Вот так. Чем дальше от центра шара, тем больше угол. Бей.

      Я ударил и шар улетел в лузу.

      — Ты не безнадёжен, — засмеялся Марат.

      Мне нравился его смех, да и сам он очень нравился. Марат снял халат и был одет только в простые голубые врачебные штаны и обычную белую футболку с коротким рукавом. И ещё он был очень привлекателен, просто до неприличия. Мне было не понятно, исполнял ли он передо мной какую-то роль или это его природная грация, но каждый удар, а точнее, подготовка к нему, были как игра для одного зрителя — меня.

      Марат обходил стол, оценивая расположение шаров, несколько раз наклонялся вперёд или чуть приседал, находил нужный вариант, прицеливался, прогибая поясницу и устойчиво ставя ноги, потом на пару секунд замирал и бил. Выпрямлялся только тогда, когда шар залетал в лузу, и с вызовом смотрел на меня. Я читал этот вызов, и от этого становилось жарко и неудобно.

      — Если будешь много мечтать, то ничего не выйдет. Становись.

      Марат снова обошёл меня сзади и остановился.

      — Целься. Немного шире ноги и устойчивее. Если ты будешь плохо стоять, то смажешь удар. Ниже. Вот так. — Он подошёл вплотную, и я почувствовал, как его бедро прикоснулось к моему. — Дыши спокойно и не дёргай кий.

      Как было можно в такой ситуации не дёргать кий и дышать спокойно, когда на шее ощущалось чужое тёплое дыхание, а сзади прижималось сильное тело? От этой близости и собственных ощущений сносило крышу. Было одновременно стыдно, страшно, но так тягуче желанно, что последнее перевешивало всё остальное.

      Марат отцепил мои пальцы от кия и отложил его в сторону, провёл ладонью вдоль руки, дошёл до плеча и как тогда, в зеркале, начал его массировать. Вторая рука слегка надавила на бок, заставляя меня встать прямо, а потом скользнула по груди.

      Дыхание на шее сменилось на нежные прикосновения губ. Едва заметные, но очень чувственные. Я ощущал, как откуда-то из глубины поднимается волна жара и расходится по телу, заставляя подчиняться и перечёркивая прошлое.

      — Пойдём туда? — вопрос Марата был скорее риторический. Я не знал, куда он меня зовёт, но послушался, подходя к двери в смежную комнату. Мне не было дела до обстановки, потому что Марат повернул меня лицом к себе и поцеловал. Сразу сильно и не оставляя сомнений в происходящем.

      Я потерялся в ощущениях. С одной стороны, где-то в глубине проснулся тот прежний Митя, которому, как и всякому нормальному молодому парню, хотелось и нежно, и грубо, и часто, и по утрам. А с другой стороны, тот я уже давно умер, а остался новый, который сам не знал, чего хочет, но зато был твёрдо уверен, чего не хочет. Я не хотел больше подчиняться, хотел быть на равных, хотел быть тем человеком, который имел право голоса и мнение которого было бы интересно. Но Марат не спрашивал. Совсем. Ни о чём. Только действовал, ворочал, сгибал. Он сам определил мне роль.

      В принципе, в другой ситуации и другом времени мне было бы, наверное, всё равно, но только не здесь. Поэтому нежные движения его пальцев напомнили другие пальцы, дыхание на шее вернуло меня в душную, вонючую камеру, заставляя искать маленькое окошко в стене с обрывком неба, но напротив была только стена. Я закрыл глаза.

      — Митя. Митя! — Надо мною навис Марат и бил по щекам. — Что с тобой?

      — Ничего. — Я медленно приходил в себя, пытаясь осознать, насколько далеко ушёл.

      — Ты меня напугал жутко. — Марат действительно был бледнее обычного и выглядел растрёпанным и встревоженным.

      — Извини.

      — Не надо тупо извиняться, лучше объясни, что с тобой произошло?

      — Ничего, всё в порядке, — но всё было совсем не в порядке. Меня начало колотить сначала мелкой дрожью, а потом так, что зуб на зуб не попадал.

      — Тихо, тихо. Митя, что с тобой?

      Я не хотел, чтобы он видел меня таким. Это было ещё одно унижение, которого и быть не должно было. Я старательно берёг себя от подобного и так просто совершил глупость. Тошнота подступала к горлу, как будто с тем, что у меня внутри, я смог бы извергнуть наружу другую грязь.

      — Я хочу в комнату. Можно? — пытаясь побороть дрожь, спросил я.

      — Конечно.

      Марат оделся сам, хотя, как оказалось, до конца раздеться он не успел, а оставался в носках и плавках. Потом помог мне, потому что я никак не мог правильно вывернуть рубашку.

      Мы молча шли по тёмным и пустым коридорам клиники в комнату. Марат проводил меня до двери, но не зашёл, только у порога ещё раз спросил, в порядке ли я, и потом, получив положительный ответ, ушёл.

      В комнате я немного полежал, кутаясь в одеяло, делая попытки унять внутреннюю дрожь и согреть озябшие конечности, но получалось это слабо. К тому же между ягодиц было неприятно скользко. Конечно, я понимал, что физического контакта так и не произошло, но всё равно ощущение какой-то нечистоты было.

      Я ушёл в душ и долго стоял, согреваясь и успокаиваясь. Когда, наконец, мои ноги и руки стали тёплыми, а зубы окончательно перестали выбивать дробь, я вытерся и вышел из душа. Света в комнате не было, а на кровати сидел Марат. Увидев меня, он встал и отошёл к подоконнику.

      — Я чай принёс.

      На прикроватной тумбочке стояла чашка. Это была не обычная чашка, в которой приносили горячие напитки пациентам. Она была большая и пузатая, из толстого прозрачного стекла.

      — Спасибо.

      Я не знал, что ещё сказать, и Марат, похоже, тоже. По нему не было заметно, что он злился или был разочарован, хотя моё состояние не делало меня хорошим аналитиком. Мы молчали до тех пор, пока я не выпил весь чай и не поставил чашку назад на тумбочку. Марат забрал её, пошёл к двери и уже оттуда, повернувшись вполоборота, спросил:

      — Я сильно поспешил? Да, Мить?

      — Да, — только и смог выдавить я в ответ.


      17 декабря.

      Марат упорно не хотел выписывать меня из клиники, и я не понимал почему. В некотором роде мне это было на руку, потому что идти всё равно было некуда. После выписки я планировал сначала поехать к Эдику и некоторое время пожить у него, пока не найду небольшую квартиру и работу, но учитывая предстоящие праздники, искать работу сейчас было бесперспективно, всё равно собеседования и тому подобное будут только после середины января, когда окончатся выходные дни. Чем дольше я бы пробыл в клинике, тем меньше времени обременял Эдика.

      После произошедшего в бильярдной Марат больше не разговаривал со мной на тему секса, но забегал несколько раз в течение дня. Я понимал, что конкретной цели у этих визитов не было, но не устраивать же разборки по таким пустякам, тем более что, несмотря ни на что, Марат был мне не противен. Скорее я просто не понимал его заинтересованности. Кто я для него? Привлекательный парень, случайно встреченный в метро, удачная находка в профессиональном плане, а может, он просто боялся, что я псих, который после бильярдной сможет сделать с собой что-нибудь в его клинике, создав тем самым массу проблем. Конечно, последний вариант был совершенно абсурдным, но тоже приходил мне на ум.

      Марат преследовал какую-то свою цель, смысл которой от меня ускользал. За прошедшие три дня он оставался ночевать в клинике два раза, и оба этих раза забегал ко мне за вечер по несколько раз. Не оставался, а именно прибегал, спрашивал, как дела, а потом якобы уходил по своим. Может, они у него и правда были, но верилось в это с трудом. В конце концов, я решил поговорить с Маратом и объяснить, что по большому счёту со мною всё в порядке, и моя скромная персона не нуждается в подобном. После такого заявления он немного опешил, а потом совершенно неожиданно пригласил покататься на лошадях послезавтра и только после этого пообещал оставить меня в покое.

      От неожиданности я кивнул, а когда довольный Марат выбежал из палаты, ещё долго приходил в себя от внезапного предложения, а потом ещё полночи думал, в чём мне туда поехать. Выбор был небольшой: джинсы или… ещё одни джинсы, поэтому, в конце концов, прекратив бесполезные рефлексии, уснул.


      19 декабря.

      Пока ехали, я думал, как кататься на лошадях, если вокруг снега по колено, но не решался спросить у Марата, чтобы не показаться полным дураком. Всё оказалось проще — кататься на лошадях предстояло в большом крытом манеже.

      Марат неплохо ездил на лошади. Он помогал инструктору сначала выбирать мне лошадь поспокойнее, потом сам оседлал свою, пока мужчина делал то же самое с моей. Мне было жутко неудобно от того, что жокей странно рассматривал мою одежду и поношенные кроссовки, которые на фоне специального костюма Марата и вычищенных сапог казались верхом убогости, но после пары кругов по манежу на лошади мне стало всё равно.

      Понятно, что скорость моего передвижения можно было приравнять к черепашьей, но даже этого было достаточно, чтобы я отвлёкся от остальных проблем, а когда через полчаса, как тогда мне показалось, жокей дал добро на то, чтобы лошадь пошла рысью и полностью передал попечение в руки Марата, мои мысли полностью отключились.

      Мы ездили по кругу в манеже, изредка меняя аллюр лошадей и перебрасываясь парой фраз, связанных с управлением ими. Для меня время в тот момент остановилось, поэтому, когда Марат сказал, что мы катаемся уже полтора часа, я был искренне удивлён.

      — Ты пока сиди. — Марат спешился и потом повёл обеих лошадей в конюшню. Когда мы были уже внутри, то сначала он привязал животных к дверце стойла, а потом подошёл ко мне.

      — А теперь прыгай, — с улыбкой сказал Марат и протянул руки.

      — Да я сам.

      — Конечно, ты сам. Я рядом постою, — усмехнулся он.

      Я искренне не понимал его веселья до тех пор, пока не спрыгнул с лошади. Коленки подкосились, и я буквально рухнул на руки Марату.

      — Постою и подержу, — смеялся Марат. — Ну что, можешь стоять?

      — Да, кажется, немного могу.

      — Ну, тогда давай сюда, — Марат кивнул головой на большую кучу сена, сброшенного в угол у дальней стены. Мы кое-как дотащились до неё, и я уселся.

      Марат пошёл к лошадям и начал снимать сбрую. Вскоре к нему присоединился жокей, который, усмехаясь, смотрел на мои попытки восстановить кровообращение в ногах и избавиться от неприятной ломоты.

      Когда они закончили ухаживать за животными, жокей ушёл куда-то. Марат достал из сумки большой термос, и мы пили травяной чай прямо на сене. В голове царила приятная пустота и расслабленность.

      Уже позже, лёжа в палате, я вдруг неожиданно осознал, что до сих пор улыбаюсь, вспоминая катание на лошадях, вкусный чай и неловкий поцелуй в щеку в дверях палаты.


      22 декабря.

      Я не видел ни одного повода оставаться больше в клинике, поэтому, когда вечером Марат очередной раз забежал поздороваться, не выдержал и откровенно всё ему выложил:

      — Марат, зачем я здесь нахожусь?

      — Митя, что за вопросы? По договору ты должен находиться столько, сколько я посчитаю нужным.

      — Понятно. Тогда, может, ты объяснишь мне, какая ещё во мне нужность?

      — Возможно, понадобиться сделать ещё несколько снимков.

      — Марат, ты сам прекрасно понимаешь, что сейчас говоришь чепуху. Я не собираюсь пропадать. Дам свой адрес и номер телефона.

      — Какой адрес? Митя, у тебя нет жилья.

      Это откровение выбило меня из колеи. Откуда он может знать об этом?

      — Что? О чём ты? У меня есть родители.

      — Родители, которые даже не знают, что их сын сидел в тюрьме? — съязвил он.

      — Да какое тебе дело?! Не трогай моих родителей! Откуда ты вообще всё это знаешь?! — орал я.

      — Митя, успокойся, пожалуйста. Давай поговорим. Да, я действительно немного собрал информацию после бильярдной, потому что боялся.

      — Чего, интересно?

      — Ты странно себя повёл. Мне не нужны проблемы в клинике…

      У меня вышибло дух от этой фразы. Так, значит.

      — Я не псих и не собирался создавать проблемы ни тебе, ни клинике. Это просто неудачный трах! Всё. Не стоило даже тратить своё драгоценное время на то, чтобы собрать какие-то сведения. Что я могу сделать? В газету побегу, сдавать руководителя клиники пластической хирургии, который решил поиметь пациента?

      — Нет, Митя. Ты не так понял. Я не боялся этого. Испугался твоего поведения, то есть того, как ты среагировал. Конечно, тюрьма меняет людей, тем более такая, в которой ты был, но всё же.

      — Знаешь, я не собираюсь ничего тебе объяснять, но хочу уехать из клиники завтра же. Обещаю, что никакого вреда не причиню твоей репутации.

      — Я не об этом говорю. Митя, мне было важно узнать не только ради клиники, но и ради себя самого. Не могу конкретно описать, как отношусь к тебе. Глупо говорить про любовь с первого взгляда, но ты меня привлекаешь не только физически.

      — Марат, зачем ты это говоришь? Я не хочу это слышать! Это невозможно. Кто ты и кто я? Зачем тебе это всё надо? Мне не нужны никакие отношения.

      — Почему?

      — Потому. Не нужны и всё. И я тебе не нужен никаким боком.

      — Почему ты так думаешь? Ты привлекателен, молод, мне приятно с тобой разговаривать, видеть тебя.

      — Не надо. Не хочу это слушать, — я по-детски закрыл уши ладонями.

      — Ладно. Ты просто подумай.

      Не собирался я ни о чём думать. Это не для меня. Вообще никакие отношения не для меня. Интересно, что бы сказал Марат, если бы узнал, что действительно было в тюрьме? Я по-прежнему был бы ему так нужен? Никому не нужен тот, кто опустился так низко.


      23 декабря.

      Марат вручил мне выписку. Он долго не отдавал бумагу мне в руки, пытался продолжить вчерашний разговор, убедить меня, что эти отношения ему зачем-то нужны. Потом вообще навязался отвезти меня к Эдику, долго не выпускал из машины, втирал про какие-то иллюзорные отношения, что мне надо начать всё с начала. В конце концов, взорвал мне мозг настолько, что я выскочил из машины, даже не попрощавшись, и убежал в подъезд.

      Потом долго стоял на лестничной клетке, восстанавливая дыхание, чтобы не объяснять ещё и Эдику, что со мной. Да и как такое объяснишь? Для меня были небезразличны слова Марата, даже наоборот. Каждое слово отпечатывалось намертво в моей голове, но не приводило к успокоению или чему-то подобному, а только поднимали из глубины то, что я так старательно прятал: всю грязь, мерзкие воспоминания, а вместе с ними ненависть к самому себе и тому, что я совершил в тюрьме.

      Теперь, когда прошло столько времени, все впечатления начали немного скрадываться, и я чаще задумывался, а всё ли я правильно тогда сделал? Может, можно было по-другому? Перетерпеть, сжать зубы. Сам твердил себе, что это был на тот момент единственный вариант не остаться инвалидом, а может, и вообще выжить, но тут же находил контраргументы, вгоняя себя в ещё большую яму.

      И ещё я совсем не верил, что кто-то вроде меня заслуживает хотя бы уважения.


      1 января.

      Я сидел один в квартире. Эдик ещё вчера в обед уехал с родителями к какой-то родне. Они настойчиво приглашали меня, но абсолютно никакого желания вклиниваться в узкий семейный круг практически чужих людей не было, да и вообще настроение было совсем не праздничное.

      За прошедшую неделю у меня сложилось ощущение, что Марат решил меня довести до ручки. Первые пару дней, после памятной прочистки мозгов в машине, он молчал. Потом позвонил на домашний один раз. До тех пор, пока он не начал беседы на тему того, что мне надо больше бывать на людях, и пригласил пойти в кино, мы говорили вполне себе мирно, но вот после я просто бросил трубку. Мне не нужно было, чтобы кто-то за ручку выгуливал меня, как томную барышню, выводил в люди, с кем-то знакомил. Мне вообще ничего не нужно было, кроме того, чтобы меня оставили в покое.

      А вот Марат, похоже, намёков не понимал. Он позвонил ещё раз через день, но разговаривать я с ним не стал. А вечером, когда вернулся из магазина, услышал, что Эдик общается с кем-то по телефону подозрительно тихо, и этого кого-то зовут Марат. Когда друг меня заметил, то разговор быстро свернул и сказал, что номером ошиблись. Только из глубокого уважения к Эдику я не стал ничего выяснять.

      После того разговора Эдуард стал настойчиво донимать меня разговорами о предстоящей встрече Нового года, а именно тем, что я категорически не хотел никуда ехать или идти праздновать, и это по его мнению было категорически неправильно. Собственно, его разговоры так ни к чему и не привели. Новый год я встречал в гордом одиночестве, давясь шампанским. Под конец бутылки я уже жалел, что оказался таким идиотом и не купил просто водки, а ещё лучше текилы. Водку я никогда не любил, а вот текилу не стал покупать по идейным соображениям — её мы пили с Маратом.

      На второй бутылке, ближе к трём ночи, я не выдержал и выдвинулся в ночник, который не работал, к слову, или работал условно, так как указанный на обрывке бумаги пятнадцатиминутный перерыв длился уже полчаса, а за дверями магазина признаков жизни не наблюдалось. Ещё немного постояв, я вернулся домой, допил бутылку ненавистного шампанского и улёгся спать.

      Проснулся первого ближе к полудню. На завтрак доел остатки вчерашних магазинных салатов, и стало понятно, что кушать больше нечего, кроме колбасы и отварной картошки. Меня устроило бы и это, но после вчерашних НЕ весёлых пузырьков хотелось продолжить праздник чем-то более приемлемым.

      В этот раз я не стал заморачиваться исполнением непонятной мести и купил текилу. В квартире организовал «праздничный стол» из четырёх блюд, причём четвёртым был хлеб, созвонился с Эдиком, с которым мы повторно поздравили друг друга и поделились впечатлениями о празднике. Когда положил трубку, то долго сидел у телефона, думая, что было бы, позвони я родителям. Обрадовались бы они или огорчились? В конце концов, не выдержал и набрал номер. Трубку никто не поднял, что было ожидаемо. Родители чаще всего уезжали на дачу и отмечали Новый год в ветхой избушке, тонувшей или в снегу, или в грязи, как везло с погодой. Там связи не было, да и мой энтузиазм пропал.

      Только я отошёл за стол, как телефон зазвонил вновь.

      — Алло.

      — Митя, привет. С Новым годом! — отрапортовал Марат, как-то очень живо для первого числа.

      — Привет, тебя также.

      Дальше пошли стандартные поздравления с праздником и пожелания здоровья, денег, счастья без уточнения, в чём это самое счастье должно заключаться. В конце речи Марат пожелал также найти поскорее того человека, который будет меня ценить, а для этого мне необходимо пошире раскрыть глаза и присмотреться к окружающим:

      — Это к тебе, что ли?

      Марат немного смутился, а потом ответил:

      — А хоть и ко мне.

      Я понимал, что отвечаю грубо и нарываюсь, но меня несло без шансов на экстренную остановку. По окончанию собственного выступления мне уже и самому казалось, что столько, сколько я сейчас сказал Марату, наверное, не говорил никому. Я не забыл ни родителей, ни Костю, ни самого Марата с его бильярдом, даже вчерашнее шампанское вспомнил, хотя было глупо обвинять Марата в том, что я сам испортил себе праздник.

      — Это всё?

      — Да.

      — Точно, всё?

      — Да, — буркнул я в ответ.

      — Если точно, то можно я приеду?

      — Марат, ты совсем с ума сошёл? Не звони больше.

      Похоже, я не единственный сумасшедший...

      Я бросил трубку на рычажки и попёрся к столу. Зачем всё это? Неужели ему не лень мараться о такую мразь, как я? Пусть моё лицо и стало почти нормальным, но те шрамы, которые есть внутри, никогда не исчезнут. Нет такого метода пластики, который позволил бы вырезать из жизни даже самый короткий кусочек, а потом сшить вместе единую линию, выбросив всё ненужное и оставив только здоровую ткань. Я никогда не забуду то, что произошло в Таиланде, то, что делал Джэб, Костя, следователь. Даже если очень захочу, то не смогу контролировать липкие сны, в которых я по-прежнему пью собственную мочу, ору на стены и пытаюсь выдрать несуществующих червяков из-под кожи.

      Со мной рядом невозможно даже спать, потому что всегда есть шанс, что я перепутаю реальность со сном и брошусь защищаться от Джэба. Это в тюрьме мне такое в голову не приходило, но чем дольше я был свободен, тем чаще приходили кошмары, и тем чаще во сне я пытался дать отпор, чаще всего пробуждаясь от собственного крика и размахивая руками.

      Я не мог даже нормально общаться ни с кем, кроме Эдика, потому что постоянно казалось, что кто-то мог видеть мои фото в интернете или читать мою историю, а остальное домыслить.

      Зачем я сдался Марату?

      По мере того, как заканчивалась текила, моё сознание уплывало всё дальше. На смену страхам и обиде пришла злость. На всех, но прежде всего на Марата. Зачем он намекал, да что намекал, он открыто говорил, что у меня есть будущее с ним. Какое будущее? Зачем давать такую надежду? Чтобы, помучившись несколько месяцев с психом, для которого даже заняться сексом большая проблема, вышвырнуть его с треском из своей жизни?

      Я не хотел вылетать никуда, не хотел привыкать, не хотел давать самому себе шанс. Я бы не смог выдержать ещё одно предательство. Марат не тот человек, который способен искать компромисс, подчиняться или хотя бы учитывать чьи-то желания кроме своих, и случай в бильярдной это доказал.

      А вообще, я легко мог проверить свои убеждения.

      В тот момент кровь внутри бурлила от адреналина. «Он хочет меня? Ок. Он меня получит!»

      Текилу я допивал уже в такси, не закусывая. Впрочем, в тот момент степень моего опьянения уже не казалось такой катастрофической.

      Я знал, в каком доме жил Марат, а узнать номер квартиры не составило труда. Красавчика доктора, видимо, знали многие. В тот момент у меня не было мыслей, что он мог уже куда-то уехать, и то, что Марат оказался дома, воспринималось как нечто само собой разумеющееся.

      — Не ждал?

      — Не ждал, — Он действительно выглядел очень удивлённым, застыв на пороге квартиры.

      — Впустишь?

      — Да, конечно, извини. Раздевайся.

      Марат забрал у меня бутылку с остатками текилы на дне, потом куртку.

      — Проходи.

      Марат повёл меня за собой в большую комнату. От выпитого взгляд упорно не хотел фокусироваться, а может, мне особо и не надо было рассматривать интерьеры. Моя цель была определённа и однозначна, поэтому оттягивать разговор смысла не имело. Я плюхнулся на диван и заговорил:

      — Хочешь меня?

      — Нет.

      — Нет? — вот это неожиданность. Я опешил, но Марат сразу же продолжил:

      — То есть да, конечно. Хочу. Что ты имеешь в виду?

      — Марат, ты вроде должен знать, что обозначает слово «хочешь». Трахаться, сношаться, заниматься сексом. Продолжать?

      — Митя, я знаю определения. К чему такой вопрос? Я уже говорил, что ты меня привлекаешь не только как партнёр на одну ночь.

      — А как кто?

      — Как человек, как мужчина.

      — Я не человек и не мужчина тем более. Я тряпка. Продажная тварь, которую можно иметь в любой позе и в любое время дня и ночи. Что скажешь на это?

      — Ты зарабатывал проституцией?

      — Зарабатывал? — я истерически расхохотался. — Да, зарабатывал. Чашку риса, бутылку воды, пару фруктов. Хороший заработок. Ты бы за такое трахался с кем-нибудь в камере, полной мужиков, которые если и не смотрят, но уж точно знают, что с тобой сейчас делают? Смог бы?

      — В тюрьме? Тебя заставили? Это объясняет всё. Митя, в насилии виноват тот, кто его совершает, а не жертва.

      — Меня никто не насиловал, — сказал я по слогам. — Я сам согласился. Сам хотел сберечь свою задницу, подставив её же. Знаешь, как это? Я никто, Марат.

      Видно было, что таких признаний он не ожидал. Марат сидел ко мне вполоборота, уткнувшись локтями в колени, поддерживая голову руками и молчал. Текила закончилась, и я бросил бутылку на пол. Дело было сделано. Больше рассказывать нечего, и делать здесь тоже было нечего.

      Пожалуй, я действительно немного не рассчитал дозу, потому что перед глазами двоилось, и я умудрился врезаться в косяк по дороге в прихожую. Хотелось скорее захлопнуть дверь, выйти на улицу и окончить этот балаган.

      Уже когда я надел куртку, Марат вышел в коридор.

      — Митя, не уходи. Мне трудно сейчас подобрать правильные слова. Нельзя сказать, что всё сказанное для меня не важно. Это очень-очень важно, но я всё равно хочу, чтобы ты остался. Я тебя хочу.

      — Меня?! — проорал я. Он хочет меня, после всего? — Ладно, Марат. Как ты хочешь? Раком, боком, минет? Я всё могу. Говори! Что молчишь?!

      Но он молчал.

      — Ладно. А может, давай ты? На колени! Докажи, что хочешь!

      Меня окончательно сорвало с катушек. Уже не понимая, что делаю, я расстегнул ремень, зачем-то вынул его из джинс и отбросил на пол. Потом долго возился с неподдающейся пуговицей на поясе, расстегнул ширинку и немного спустил штаны вниз.

      Марат молчал и наблюдал моё безумие, застыв, как статуя, у противоположной стены в прихожей. Если бы он начал что-то говорить, останавливать меня в тот момент, то трудно сказать, к чему бы всё это в конце концов привело, но он только молчал и смотрел прямо в глаза то ли с сочувствием, то ли с пониманием. Трудно читать чужие эмоции, когда находишься в таком состоянии, но в целом его поведение подействовало на меня отрезвляюще. В какой-то момент я понял, насколько сейчас глупо выгляжу.

      — Не нравится? Ты же хотел! Передумал? В секонде не одеваешься, отбросами не питаешься, шлюх не трахаешь? Ну и ладно.

      Меня стало тошнить то ли от волнения, то ли от выпитого алкоголя. Главное было побыстрее уйти оттуда.

      Я стал натягивать джинсы, но в этот момент произошло то, чего я абсолютно не ожидал. Марат подошёл близко-близко и опустился на колени. Очень нежно он положил руки мне на бедра, немного сжимая тело сквозь ткань джинс, потом ладони проскользили к не застёгнутой ширинке, развели в стороны её края и потянули уже почти одетые джинсы немного вниз. Казалось, что Марат сам не совсем уверен в том, что и как надо делать. Потом он опустил голову и уткнулся лбом мне в самый низ живота, так, что я ощущал его горячее дыхание на члене даже через бельё, и немного постояв так, поднял голову и спросил:

      — Можно, Митя?

      Он спросил меня? В голове забило одновременно множество молотков, каждый удар которых отдавался пульсирующей болью в висках, стало нестерпимо душно и не хватало воздуха. Я, как выброшенная на берег рыба, хватал его ртом, даже не пытаясь произнести хоть слово, только вдохнуть. Голова закружилась, и последнее, что я помню — это сильные руки, подхватившие меня подмышки и прижавшие к тёплому телу.


      2 января.

      Проснулся с жуткой головной болью и сушняком. Спальня была мне незнакома, как и кровать, хотя много ли я видел квартир за последнее время? Напрягаться, вспоминая произошедшее, не пришлось, память самостоятельно услужливо извлекала из своих глубин отдельные события, складывающиеся в очень неприятную картину в целом.

      Глупо было просто идти к Марату, а уж все мои дальнейшие действия охарактеризовать можно было только как проявления приступа временного помешательства. Стало стыдно.

      Где-то за закрытыми дверями спальни я слышал тихое монотонное бормотание, скорее всего, телевизора. Судя по всему, спал я не один — подушка рядом была примята, а на краю кровати лежало второе одеяло. Значит, Марат тоже ночевал здесь, и это, наверное, его кровать. Не знаю, потащил бы я человека, поведшего себя со мною так, как я повёл себя вчера с Маратом, в собственную постель? А он потащил, кроме того раздел и оставил рядом на тумбочке стакан воды.

      Я потихоньку сел на кровати и, вливая в себя желанную жидкость, немного закашлялся, что, видимо, услышал Марат, потому что через несколько секунд послышались шаги, и он вошёл в комнату.

      — Доброе утро.

      — Доброе.

      — Не язвишь? — тон Марата был непонятен. Я не чувствовал агрессии, но и обычной доброжелательности тоже не было.

      — Нет.

      — Вставать будешь? Уже двенадцать. Ты спал почти сутки, но можешь ещё поваляться, мне некуда спешить.

      Остаться поваляться было перспективой заманчивой, но не в такой ситуации.

      — Нет, встаю.

      Мне срочно надо было в туалет, но идти в таком виде мимо Марата было неудобно, поэтому я сидел на кровати, не зная, что предпринять. Видимо, он понял мои затруднения, потому что подошёл к стулу, где висели мои вещи, подал джинсы и вышел из комнаты, крикнув уже оттуда, что приготовит кофе, если возражений нет.

      Какие возражения? Самое большое, на что я рассчитывал, было то, что он даст мне хотя бы одеться, а уже потом выкинет за дверь.

      Кое-как почистил зубы пальцем с пастой и попытался ополоснуться в раковине по пояс. Было огромное желание принять душ, но наглеть не хотелось.

      — Митя, можно? — спросил Марат из-за двери.

      — Да.

      — На полотенце. Если хочешь, прими душ.

      Марат делал всё, чтобы с каждой секундой моё чувство стыда только возрастало.

      На кухне меня ждала чашка кофе и несколько бутербродов. Кушать совсем не хотелось, да и кофе вставал поперёк горла, потому что, пока принимал душ, пришло окончательное осознание собственного поведения. Я ускорился и в несколько глотков выпил чашку.

      — Я пойду, Марат.

      — Ладно.

      Он не стал меня останавливать, только вышел в прихожую.

      — У тебя волосы мокрые. На мороз нельзя.

      И здесь он заботился. Зачем? Зачем? Зачем?

      — Не умру, — буркнул я. — Пока.

      — Пока. Митя!— окликнул Марат меня уже на пороге, и я обернулся. — Больше в таком состоянии сюда приходить не смей. Твой рассказ ничего не изменил, но как бы я к тебе ни относился, в следующий раз за такое спущу с лестницы.

      Лучше бы спустил уже тогда, сразу, по крайней мере, не было бы так погано на душе. Я не стал рисковать и идти на мороз с мокрой головой, поэтому спустился на два пролёта ниже и сидел на подоконнике между этажами, пытаясь немного просушить волосы.

      За окном начался сильный снегопад, но это не мешало детворе бегать по двору, родителям с улыбками наблюдать за ними, проходящим мимо соседям и просто знакомым, останавливаться и весело переговариваться между собой. Чувствовалась общая атмосфера праздника, чего-то чудесного, а я вчера испортил такое волшебство ни в чём не повинному человеку, поступил как свинья и идиот. В чём виноват Марат? В том, что пытался стать ближе ко мне, наладить отношения. Почему я посмел так себя с ним повести? Зачем? Мне это не было нужно. Никакого желания заниматься сексом вчера не было, а вот другое желание — унизить, растоптать, отомстить, причинить столько же боли, сколько причинили мне, было. Кто я после этого? Чем отличаюсь от того же Джэба, следователя или Костика?

      Да, даже тот же Джэб и то честнее меня. Он оставлял выбор мне, и это была только моя проблема, что оказался слабым и сдался, а он просто воспользовался ситуацией, если не брать в расчёт то, что произошло после.

      А как поступил я? Разве Марат давал мне хоть малейший повод ненавидеть его? Нет. Конечно, нет. Даже в бильярдной. Он поспешил, был немного напорист, но я же сам не сопротивлялся, а он смог остановиться в конце. Какое я имел право так себя вести?

      Чем дольше я сидел и думал, тем острее ощущал собственную вину и то, что мне необходимо пойти и извиниться. Не пытаться исправить наши отношения, потому что это невозможно. Невозможно строить отношения с человеком, который проявляет такое неуважение, но я должен был попытаться оправдаться, чтобы Марат сумел хоть немного понять мои поступки и простить.

      Два лестничных пролёта дались мне с большим трудом, но я упорно шёл наверх, пытаясь подобрать первые слова. Они мучительно не давались, но останавливаться из-за этого было нельзя.

      Мои пальцы дрожали, как у заправского алкоголика, пока я протягивал руку к дверному звонку. Прерывистая трель, дверь открылась, и моё сердце ухнуло вниз.

      — Марат, — слова не шли, застряли где-то в горле.

      Он не делал ничего, чтобы облегчить мне жизнь, и это было правильно. Он уже и так очень много сделал. Он прав.

      — Марат, я хотел извиниться.

      Он так же молча отодвинулся от двери, давая возможность мне пройти в квартиру.

      — То, как я вчера себя повёл, да и до этого тоже… Ты не заслуживаешь такого обращения. Я виноват. Очень. Не знаю, зачем тебе это всё надо было, но в любом случае моё поведение непростительно.

      — Митя, непростительно то, что ты в который раз спрашиваешь, зачем мне нужен. Зачем люди вообще нужны друг другу? Несмотря на всё, что с тобой произошло, ты остаёшься человеком и заслуживаешь счастья, нормальной жизни, внимания.

      — Ты не знаешь, о чём говоришь…

      — Некоторые люди занимаются проституцией добровольно и так же добровольно распространяют наркотики, и при этом стремятся быть счастливыми и даже, более того, достигают этого. Пусть это счастье неправильное и не всегда понятное нормальному человеку, но им плевать. А ты сам построил вокруг себя крепость и упорно прячешься в ней, оправдываясь тем, что произошло. По твоей логике, больше половины людей заслуживают одиночества без права реабилитации.

      — Я не сужу никого. Я не заслуживаю! Я! Пойми ты, — ну как он не мог понять такой простой истины? — Я не человек, а тряпка, дерьмо, не мужчина. Я прогнулся, подставился, позволил ломать себя и даже не сопротивлялся. Люди пережили войну и возвращались не сломленными, а я сдался за месяц.

      — Ты знаешь, кто и каким возвращался? Этого никто не знает. Я всякое видел, и тебе не за что себя осуждать.

      — Ты просто не знаешь!

      — Чего я не знаю? — Марат разозлился и тоже перешёл на повышенный тон. — Что такого страшного ты совершил?

      — Ты не понимаешь! От меня отвернулись родители, и я сам виноват в этом, потому что не послушал их. Потом эта тюрьма. Я мог сказать Джэбу «нет», должен был ему сказать, но вместо этого согласился на всё, потому что испугался карцера. Я, взрослый мужчина, испугался червяков в воде, закрытого пространства, испугался голода и жажды, того, что опять придётся пить собственную мочу. Я пил её! Ты представляешь, как это?! Испугался побоев, а должен был выдержать! Кто я после этого?

      Я ещё долго что-то говорил, пытаясь донести до Марата свою собственную истину. Мы уже давно сидели в прихожей на полу, прислонившись каждый к своей стене, напротив друг друга. Я всё время говорил, периодически срываясь на крик или ударяясь в слёзы, а Марат слушал, опустив голову на грудь, только иногда исподлобья глядя на меня.

      Постепенно моя истерика проходила. Я уже не кричал, но продолжал повторять одни и те же фразы, не в силах остановиться. Не знаю, сколько в действительности прошло времени? Я чувствовал себя как выжатый лимон. Даже сидеть было тяжело. Хотелось упасть прямо здесь и, наверное, уснуть, несмотря на то, что мой день начался совсем недавно.

      — Главное, чтобы ты меня простил. Понимаешь, Марат? Только я опять во всём виноват. Прости меня.

      Я потихоньку поднялся с пола. Носового платка, естественно, в карманах не оказалось, поэтому лицо я вытер рукавом свитера, медленно застегнул куртку и подошёл к двери.

      Марат по-прежнему сидел на полу и не поднимал голову. Я понимал его. Не каждый день на тебя выливают такой ушат грязи, чужой и ненужной тебе самому, но, по крайней мере, у него больше не оставалось иллюзий на мой счёт.

      Я опять повёл себя не как настоящий мужчина, потому что слёзы никак не хотели останавливаться, а дрожащие руки не могли открыть замок. Наконец-то щелчок. Через секунду всё должно было закончиться.

      — Митя, не уходи, — тихий шепот откуда-то с пола. Я не должен был его слушать и не слушал, продолжая стремиться наружу. — Подожди, пожалуйста. Мне трудно сейчас говорить, но меньше всего я хочу, чтобы ты захлопнул дверь с той стороны.

      — Это неправильно.

      — Давай подумаем об этом потом. Что правильно и что неправильно должны решать только двое. Я бы очень хотел, чтобы мы так смогли. Митя, мне жутко страшно теперь. Боюсь сказать что-то не то или сделать. — Марат поднялся с пола и встал у меня за спиной, прижимаясь склонённой головой к моей шее. — Страшно, но, пожалуйста, дай мне шанс. Дай нам шанс. Ты же тоже этого хочешь?

      В его тоне было столько неуверенности, и мне это было непонятно. Он, молодой, привлекательный, самоуверенный, обеспеченный, спрашивал у меня, хочу ли я быть рядом? Да я не мог даже позволить себе об этом мечтать!

      — Митя, ты же хочешь этого? Ответь только «да» или «нет».

      — Да, Марат. Да, — я почти прошептал это, ещё ближе прижимаясь к нему спиной и ощущая, как в ту же секунду его сильные руки обняли меня, впечатывая моё тело в его.

      Потом мы долго лежали в спальне на кровати, думая каждый о своём. Кажется, что я даже уснул, а когда проснулся, был уже поздний вечер. Наш первый вечер вместе, но тогда я ещё не знал, что он первый и даже не надеялся на это, как и мужчина, который в тот момент был рядом.


***

      — Ты долго ещё?

      Вопрос не становится для меня неожиданностью. Я услышал Его тихие шаги гораздо раньше.

      Теплые сильные руки ложатся на мои плечи и начинают медленно разминать затёкшие от долгого сидения за компьютером мышцы. Я откидываюсь на спинку кресла, расслабляя шею и давая голове повиснуть. Чувствую дыхание на шее и легкий поцелуй в то место, где выпирает позвонок. Все волоски на моей коже щекотно шевелятся, а по спине ползут полчища мурашек, но это приятные ощущения.

      — Нет, я уже всё.

      Позволяю обнять себя за пояс и сам делаю то же, пока мы идём в спальню. Мне больше не о чем писать. Всё уже сделано и, надеюсь, написанное пригодится.

      Сейчас я не в состоянии заниматься любовью, слишком многое всколыхнулось внутри, и, похоже, тот, кто рядом, понимает и принимает это, потому что молча прижимается рядом на кровати, некоторое время продолжая поглаживать мои плечи и спину. Но через несколько минут я ощущаю, как его рука тяжелеет, движения замедляются, а ещё через пару минут его дыхание становится глубоким и тихим.

      Оно для меня как мантра. Люблю его слушать, думать под него, засыпать. Его ритмичность успокаивает. Ощущаю, как расслабляюсь, уносясь куда-то в другой мир, и уже на самой грани приходит мысль, что недавно где-то читал о том, что сколько человеку даётся испытаний, столько ему потом будет дано счастья. Наверное, это правда.