kote-kot
Три семерки и «эс» как доллар
Аннотация
Мальчишка скользит детскими розовыми пятками по черной хлопковой простыне, тянется как кот, растопыривая смешные ровные пальчики. Сигарета докурена в три затяжки. И вновь колесико проскальзывает несколько раз, прежде чем выбить искру. Благородное виски мерцает в лучах заходящего солнца, и впервые за долгое время хочется напиться.
Часть 2 Варя
Пять лет назад.
Варя валялся на выгоревшей за лето траве, заложив руки за голову. Смотрел на лазоревое небо, размышляя, что только осенью оно бывает таким чистым, звеняще-тихим. Сейчас конец августа, а оно уже особенное, только тишину приближающейся осени разбивали истеричные песни цикад.
Рядышком на боку устроился парень. На его фоне изящный Варя, казался совсем мелким и хрупким. Клетчатая рубашка нараспашку открывала крепкую грудь и пресс, который случайно не мог появиться, а являлся результатом регулярных тренировок. Светлые пшеничные волосы, здорово отросшие и выгоревшие за лето, стояли дыбом из-за того, что его пятерня все время их взбутетенивала. Проходи он кастинг в любом народно-хороводном фильме, роль Иванушки ему обеспечена была бы за его тип - славянская брутальность, с невероятно привлекательной харизмой, не обремененная высоким интеллектом, но наделенная народной мудростью.
- Вот ты скажи, Жень, правда она у каждого своя? - Варя лениво повернулся к другу, повторяя его позу. Уперся взглядом в расстёгнутую рубашку, вздохнул тяжело и опять лег на спину. Парень ухмыльнулся и пощекотал его нос травинкой. Варя не выдержал и чихнул, смешно морща нос.
- Правда, Варечка, она одна. Это сказал фараон! – Он снова пощекотал его пушистой метелкой травинки, Варя лениво отмахнулся. – И она заключается в том, что ты - дурак и трус.
- Ну спасибо тебе, друг. – Варя немного обиделся. Чуть-чуть, потому что правда - одна.
- Ты морочил голову девчонке все лето, в итоге: и себе, и ей испортил каникулы.
- Правда в том, что мне семнадцать скоро, и я тоже хочу встречаться с кем-то. Целоваться хочу.
- Поэтому ты выбрал Перепелкину?
- Это она меня выбрала. А что мне делать по-твоему? – Варя повернулся к Жене и решительно отобрал соломинку, которая его уже достала.
- Так встречайся и целуйся себе на здоровье.
- С кем, умник?
- Со мной. – Парень настороженно взглянул на него.
- Я не гей?
Женя выкинул очередную травинку, которой намеревался продолжать мучить друга, решительно повернул его к себе и поцеловал в плотно сжатые губы.
- Губы разожми.
- Нет. – Это стало роковой ошибкой, потому что губы-то он разжал. Женя хорошо целовался. Не слюняво и напористо, а ласково, чисто. Как будто уговаривал ответить. И Варя ответил. Сначала осторожно, а потом все смелее. Пальцы зарылись в светлые вихры и начали жить своей собственной жизнью, поглаживать, притягивать ближе. Внизу стало невыносимо томительно, и, когда он почувствовал, как его ласкают через плотную ткань джинс, нестерпимо захотелось большего. Он приподнял бедра, увеличивая давление, которого с каждой секундой становилось недостаточно. Брюки он расстегнул сам. Теплая, чуть шершавая ладонь обхватила его член, сжала, и потом несколько раз провела вдоль, то сильно сжимая, то совсем невесомо, мучая, большой палец обвел головку, доставляя приятную боль. Варя нетерпеливо замычал в губы, которые продолжали его целовать, и решительно начал толкаться сам, задавая нужный темп. Несколько сильных быстрых движений и судорогой сводит все тело, он кончает мучительно долго.
Двигаться не хотелось, а вместе с этим не хотелось думать, анализировать и обсуждать случившееся. Хотелось замереть и продлить это сладкую негу, а потом все стереть, просто нажав одну кнопку «Отменить ввод».
Женька был простым парнем, но иногда его удивительная мудрость ставила в тупик Варю, вот и сейчас он все понял правильно.
- Гущин, ты в город не собираешься? – Городом они называли столицу, их Белолейск, по мнению подростков, был большой многоэтажной деревней. После закрытия пятнадцать лет назад текстильного комбината, который давал работу большей части населения, город по словам ба: «Задряхлел и местами покрылся мхом и плесенью».
- У меня видеокарта не тянет, нужна новая. Только у меня денег нет.
- А сколько эта карта стоит? - Женя аккуратно обтирал его травой, а Варя смотрел, как он это делает, каждый притворился, что ничего особенного не произошло.
- Не, на это у меня деньги есть, у меня на дорогу нет. – Варя застегнул брюки и сел по-турецки.
- Говно-вопрос, поедем на Бобике.
- Что, Бобик не сдох еще? - Варя засмеялся.
- Да что ему сделается, масло регулярно меняем, бензином самым лучшим кормим, ТОО - еженедельное.
Разбитая девятка была отдана в собственность Жени сразу после окончания школы, все лето он провел в гараже, доводя своего Бобика до ума. И сейчас он по праву мог гордиться своей машинкой.
- Отец отпустит в город?
- Чего ему меня не отпустить, совершеннолетний поди уж.
- Меня ба не отпустит.
- Почему не отпустит, Наталья Степановна, нормальная бабка, ты ей скажи, что со мной.
- Ты поступать в институт не надумал?
- Нет, мне работать надо. Отец совсем сдал последнее время, а мелкие вложений требуют. Так что на вечерний, в техникум, а днем работать в мастерской у отца буду. С первого сентября приступаю. Получается у тебя последний год каторги, а у меня - первый.
- Жалко.
- Ничего не жалко. – Он хитро посмотрел на Варю, - жалко, оно знаешь где? - Предательски опрокинул его обратно на траву и защекотал. Женя забился в руках хохоча, но какое там, из этих рук выбраться невозможно. – Говори где, ну?
- В жопке.
На следующий день Женя пришел к нему домой и помогал вешать ковер на стену, вдоль которой стояла кровать. Дом совсем старый и зимой стена, что выходила на север, вымораживалась по плинтусу до ледяной корки. Не совсем подходящее для комнаты подростка украшение, но холод – не тетка. Потихонечку за разговорами ему удалось убедить Наталью Степановну в полной безопасности поездки. Так что теперь, дело было за малым, напечь пирогов, что б мальчики в дороге не голодали и не ели всякую несъедобную гадость в придорожных кафе…
***
Первый раз он увидел мать, когда ему было десять. Ба часто рассказывала ему о ней, они смотрели фотографии улыбчивой молодой светловолосой девушки, он с удовольствием слушал истории о ее детстве, юности - все это походило на добрые вечерние сказки. Ба делала все, чтобы ребенок знал о своей матери. И он знал, не более. Единственное, что он испытал, когда увидел ее, это жалость к совершенно седой женщине с пустыми глазами. Он тогда прорыдал всю ночь, ба его жалела, а он захлебывался еще больше. Ему было так стыдно, так плохо, что он оказался плохим сыном. Но дети они гибче, легче, чем взрослые. Все забылось, стало не таким страшным, как казалось сначала, и вновь он с удовольствием слушал рассказы о светловолосой красивой девочке – Лизе Гущиной.
Нет и нет, переживать можно потерю, а если у тебя этого никогда не было, то и не переживается совсем. Конечно, мечты никто не отменял и, как каждый человек, перед тем как заснуть, он посвящал несколько минут фантазиям: как было бы здорово, если бы у него были и мама, и папа, а еще может даже брат и обязательно старший. Ни боли, ни страданий они не приносили, оставаясь лишь снами. Ба несколько раз пыталась рассказать ему об отце, но Варя всегда уходил от разговора. Было неинтересно, ненужно. В тринадцать она все-таки рассказала ему об отце. «Он оплачивает мамину клинику?» «Да». Это все, что он спросил тогда.
Это началось немного позже. Ребенок, что с него взять, любопытно было узнать, кто же это такой, Нарышкин Алексей Викторович, имя-отчество которого он носит. А потом он узнал о нем. И видит бог, первый раз за всю свою жизнь Варя испытал липкое чувство обиды: «Чем я хуже?».
В какой момент это превратилось в навязчивую идею? Он ловил любую информацию о нем, выискивал в сети, в журналах и газетах сплетни, факты, новости, фотографии с отцом, с друзьями, с красавицей итальянкой. Все это аккуратно вырезалось, распечатывалось и бережно складывалось в синюю картонную папку с толстыми белыми тесемками. На пожелтевшей от старости наклейке большими черными буквами было написано: «Дело №». Однажды он приписал сверху: «не ваше».
Когда прошла обида? Что пришло ей на смену? Он плохо отдавал себе отчет, почему мечтает быть ближе к нему, почему хочет существовать в жизни человека, который отобрал его жизнь. Была ночь и сны, жаркие греховные, и был день, школа, дом и Женька - родной его человек. Что может случиться, если рядом всегда ба и Женя Уткин…
***
Девятка подскакивала и жалостливо скрипела на колдобинах, Женя решил срезать путь через деревню, это сокращало дорогу почти на час – экономия денег и бензина. «Ничего, ничего Бобик, давай родной, еще чуть-чуть и скоро асфальт» - приговаривал Женька. Варя, подскакивая каждый раз и слыша нежное щебетание друга, говорил: «Бобик, не слушай этого экономиста, врет он все, асфальт там - хуже грунтовки».
За окнами степенно проплывали поля, с разбросанными огромными желтыми рулонами сена, пробегали мимо изувеченные корявые тополя, еще по-летнему зеленые, далекие деревни, казались очаровательно кукольными. Утреннее солнце плескалось оранжевым омутом в зеркалах и слепило глаза. Присущий этому возрасту максимализм, который неумолимо мог превратить все оттенки серого в мрачный черный, сейчас чудесным образом раскрасил все в яркие цвета счастья. И поэтому в машине раздавались то необъяснимые взрывы хохота, который сменялся мирным молчанием и только им понятными переглядками, то разгорались жаркие споры «за жизнь».
Выехали они в пять и к двенадцати уже подъезжали к Москве. Один раз их остановили гаишники, но правда была на их стороне, отделались малой кровью – отдали пирожки с капустой, с мясом и грибами - зажали. Все утренние пробки уже рассосались, а вечерние еще не насосались, поэтому в город они въехали как короли – чинно и с фанфарами - выхлопная нещадно громыхала.
Решено было сразу на Горбушку. Женя достал распечатки карт, пытаясь сориентироваться, в какую сторону им пилить по МКАДу. Отзвонились родным, что все хорошо, они на месте.
Женя все время возмущался: что это за рынок, где нельзя торговаться. Варе приходилось его осаживать, чтобы не позорил. Продавцы сначала пытались развести молодого да раннего, но не на того напали. Варя свое дело знал хорошо, разбирался как профессионал, и явную дребедень подсунуть себе не дал. Несколько умных фраз, Жене казалось, что вроде по-русски говорят, а вроде и по-иностранному чешут, и торговцы с Варей уже по-другому разговаривают.
- Жень, прекрати сопеть за спиной, мешаешь.
- Ну не мое это, вот если бы это был рынок запчастей, да еще отечественно автопрома. Мне скучно, ты скоро? Сколько можно выбирать какую-то хрень. Они все похожи.
- Все, иди, посмотри магнитолы.
Казалось, что только пришли, а время почти пять. Женя, стойко переживший рынок, заслуживал вознаграждения, решено было гульнуть в "Макдоналдсе". Но сначала, Варя попросил его съездить в одно место, по-быстрому, без машины.
Люди из провинции всегда будут отличаться от жителей крупных городов. И это проявляется вовсе не в одежде или манере говорить, во взглядах на жизнь или каких-то особенных ценностях. Они живут в другом ритме, как две параллельные вселенные единые в пространстве, но с разными законами течения времени. Из метро ребята вылетели ошалевшими и измученными толпой с отрешенными глазами, бесконечным движением, скоростью и особенно постоянными чужими касаниями.
Они стояли у каменного парапета напротив высокого стеклянного здания и смотрели на мужчин и женщин – деловых, элегантных и благополучных, тонкой струйкой вытекающих из огромных вращающихся дверей, провожали глазами шикарные с затемненными стеклами машины, которые периодически выныривали из темного зева подземного гаража. Женя сначала терпеливо ждал. Потом не выдержал.
- Вот зачем мы здесь?
-Надо. Здесь я буду работать.
- Это все может быть твоим.
- Мне этого не надо.
- А что тебе надо, Варь.
- Поедем домой, Жень. – Варя повернулся и побрел, не оборачиваясь, обратно к подземному аду. Очень захотелось к ба.
- А может, кто? – тихо пробормотал друг.
Сейчас.
Он тонул в вязком мерзком сне, в котором пытался догнать «его». Кого? Он не знал, только навязчивое чувство, что это очень важно, разъедало мысли кислотой. Но сначала надо было «его» найти, и он метался по пустым коридорам, кричал, звал, дергал что есть мочи запертые двери. Иногда ему казалось, что он сейчас проснется, только надо вспомнить что-то очень важное, схватить это за хвост, но никак не получалось, и он проваливался обратно, чтобы снова бежать, звать «его».
«Варя, сыночек, проснись». Как тяжело, хочется спать, вечно. «Мамочка, прости меня, я должен его найти» и опять серые стены, белые запертые двери и страх потери. «Варечка, просыпайся скорее, хороший мой».
- Пей, - почему он не знал раньше, что вода может быть такой вкусной. Надо будет позвонить Женьке и рассказать. Хватит ему пиво глушить, а то его шикарный живот скоро превратится в комок нервов.
- Еще, - он с трудом узнал свой голос - скрипучий, жалкий. Он - Варя Гущин, он помнит, это хорошо, значит жив.
- Нет, тошнить будет. – Как же узнать, где он – открыть глаза. Легко подумать, трудно сделать.
Несколько долгих минут он пытается оглядеться. Мозг собирает отдельные образы, пытаясь соединить это все в единую картину. В комнате полумрак, она небольшая, он видит светлые, крашеные стены совсем близко. Лежит он на возвышении над полом, видимо это кровать. Слева на стуле сидит мужчина. Над головой у Вари источник света, который позволяет хорошо его рассмотреть. Белый свитер крупной вязки с высоким воротником, синие потертые джинсы и лицо уставшего пожилого человека. Сначала Варе показалось, что он не стар, но глаза, они его выдали - потухшие и невероятно уставшие глаза старика. Ему он кажется смутно знакомым.
- Ты хочешь в туалет? – Спокойный, приятный голос. Может ли у маньяка быть такой голос, он не знает.
- Это вы мне сообщения присылали?
- Ты хочешь в туалет? – Кажется, хочет. Варя кивает.
Мужчина поднимается пружинисто легко, берет за руки, заставляя сесть. На несколько долгих секунд черная пелена засасывает обратно в жуткий сон, но Варя этого боится, только не туда обратно, в этот лабиринт, из которого нет выхода. Приходится вытягивать себя: «Прям как Мюнхгаузен из болота». Становится смешно от всего этого абсурда. Кружится голова, но сознание он уже не теряет.
- Это после снотворного, скоро пройдет.
А в туалет, оказывается, очень хочется, и он благодарен, что ему помогли добраться до него, идти пришлось недалеко, к противоположной стороне комнаты.
- Отвернитесь.
Руки, поддерживающие его, исчезли, он немного пошатнулся, хватаясь за край небольшой раковины.
Варя пытается разобраться в кранах, никак не поймет, как он включается, ему помогают. Ледяная вода немного проясняет голову, уже легче, тошнота практически прекратилась.
От мысли, что до него опять будет дотрагиваться этот непонятный мужчина, становится неприятно и до кровати он уже добирается сам.
- Выпей йогурт и поспи. – Мужчина наклонился над ним, замер на секунду, затягивая его взглядом в серую ледяную мглу безумия. Варя вжался в подушку в напрасной попытке уйти подальше от этого холода, но его грубо повернули обратно цепкие стальные пальцы, которые с силой нажали на правую щеку, словно пытаясь оттереть что-то, больно задирая губу, обнажая зубы. По левой стороне лица мужчины прошла дрожь, рисуя на нем гримасу отвращения. Стало страшно, и Варя зажмурился. Мужчина отпустил его, потянулся за изголовье кровати, приглушая свет.
Варя остановил его уже на выходе:
- Вы меня убьёте?
Он, не поворачиваясь, ответил.
- Нет. Я не смогу..
***
В «Фавор» Варя устраивался три раза. Первый раз он отослал резюме, но его не пригласили даже на собеседование. Второкурсник без опыта работы – смешно было на что-то рассчитывать. Женька ему тогда знатно мозги вправил, и все истерики о его никчемности зарубил на корню. Работа нужна была по-любому, поэтому за место помощника системного администратора в магазине электронной техники, большая часть активов которого принадлежала «Фавору», он вцепился, как клещ. Работка еще та – не бей лежачего, и на уроки хватало времени, и платили совсем неплохо. На третьем курсе он вновь попытал счастья, даже на собеседовании побывал, перезвонить, правда, забыли. Через год его взяли на испытательный срок стажером в Технический департамент холдинга «Фавор». Кто мог знать, что решающим станет победа в студенческой олимпиаде. В июле он первый раз зашел в высокое стеклянное здание на набережной как новый сотрудник холдинга, а в сентябре не стало Алексея Нарышкина.
Все департаменты и отделы тряслись в ожидании новой метлы, которая обязательно должна начать мести по-новому, а он первый и последний раз плакал о своем отце, который им никогда не был, о словах, которые не сказал, о вопросах, которые никогда бы не задал этому человеку.
- Ты как? - Скайп безбожно искажал голос друга.
- Ничего. - Хотелось отключить изображение, спрятаться ото всех.
- Наталья Степановна звонила.
- Тебе? Зачем?
- Что совсем делать ничего не будешь?
- Почему ничего? Работать буду.
- Ты дебил, Гущин, ты знаешь об этом?
- Мне ничего не надо.
Женька скорбно замолчал. Варя был уверен, что тот ничего не будет предпринимать против его воли. Но ворчать ему запретить он не мог. Слишком много для него сделал этот человек.
- Жень, ты лучше расскажи, как у тебя с твоим?
- Никак, ждет, когда я под него лягу.
-Ну, а ты?
- Ну, а я, как видишь, не лег еще.
Варя подружился с ребятами из охраны на проходной. У них все время что-то отказывало, глючило, загружалось не так как надо и Варя, который решал их проблемы в течение пятнадцати - двадцати минут, стал для них ангелом-спасителем и юным гением в одном флаконе. Это забавляло и было приятно. Отдел режима формально относился к общей службе безопасности, но находился в прямом подчинении у Бати – Батищева Валентина Николаевича. Тезку своего тот приветил сразу, разрешая сидеть в дежурке и гонять чаи с ребятами. Мальцева и его ребят они терпеть не могли, считая их снобами и зазнавшимися крутыми яйцами.
Синяя папка осталась дома. Хотел выбросить, но не смог. Столько лет прошло, пора остановиться, и он пытался, честно все это время пытался начать жить своей жизнью, прекратить эти игры в шпионов, которые его измотали вконец. Когда он поставил себе цель работать в «Фаворе», думал, что будет рядом, и этого будет достаточно, но с каждым днем становилось все хуже. Мало стало просто наблюдать со стороны, карауля возле проходной или ловя редкие кадры на мониторах, сны приносили лишь боль. Он заигрался, дошел до предела, когда дальше все переставало иметь смысл.
И он решился воплотить свои фантазии в жизнь. Либо пан, либо пропал. Именно тогда у него родилась идея влезть в корпоративную сеть. Это оказалось до обидного легко, час работы, и он вскрыл всех секретарей и помощников. Взломать Шкатулку – оказалось делом десяти минут. План нарисовался быстро, но к реализации его он готовил себя почти два месяца. Хотелось малодушно сбежать домой к ба, к Женьке с его директором.
За каждым страхом стоит желание. Нерациональный страх порождает человеческая природа, рациональный – наша душа. И чем ближе и реальней исполнение желания, тем больше наш страх. Тысячи раз он представлял их встречу, он прожил с ним сотни снов, обсудил с ним бесчисленное множество тем, и сейчас, когда все так близко, достаточно протянуть руку и почувствовать живую теплую кожу, ощутить его запах, задать вопрос и получить настоящий ответ, ему страшно до чертиков.
- Ты что совсем ох**л? – Заорал Женька, приблизившись к камере настолько близко, что стал походить на героя из мультиков.
- Не ори ты так, мать услышит.
- Не услышит, она к сестре уехала после годовщины отца.
- Господи, Женька совсем забыл, прости засранца.
- Потому что фигню всякую думаешь.
- Жень, я не могу больше так, или с ним или без него. Уеду смотрителем маяка на Тихий океан.
- Варь, а чего там мелочиться, давай уж сразу в монастырь уходи, но только женский, чтобы посуровей. Тебя посадят.
- За что меня сажать?
- За взлом их сети. А если бы ты украсть информацию хотел и конкурентам потом продать.
- Совсем, что ли, сдурел?
- Это ты сдурел там, в своей Москве, больным на всю голову стал. – Женька вскочил из-за стола и начал беспокойно бегать по комнате, размахивая руками. Как он только помещается в ней – здоровый как бык. Потом он сел обратно, устало облокотился об стол:
- Варь, ну какая из тебя элитная шлюха, только если он педофил.
- Ну спасибо, мне двадцать два скоро.
- А выглядишь на шестнадцать.
-Нет.
-Да, Варечка, да.
- У меня глаза умнее.
Потом они сидели и молчали. Варя пил чай с булкой, а Женя курил.
- Не передумаешь?
- Нет.
- Ладно, тогда так….
Страх прошел сразу, как он понял, что его не выгоняют с позором. Сначала он старался воплотить в практику весь свой скудный сексуальный опыт, прокручивал в голове килобайты видео, рекомендованных Женькой и проговаривал советы бывалых с форумов. Но это оказалось невозможно. Ему было сложно играть в любовь, когда он понял, что любит, изображать страсть, когда он кричал от нее, захлёбываясь тонул в желании, повторяя про себя «Я тебя нашел, только не отпускай». Женя позабыл все сцены пьесы, не произнес ни одной заученной реплики, он проживал каждую секунду пока был с ним, шалея от реальности, которая оказалась в тысячу раз лучше всех его фантазий.
Голова кружилась от его запаха, руки сходили с ума от его кожи, губы пили его, пытаясь утолить жажду, которая мучила много лет. Он не хотел думать, что будет дальше, проживая каждую встречу, как последний раз – честно, открыто, наотмашь. Еще чуть-чуть, чтобы только запомнить его глаза и лучики морщинок, когда он смеется, острые скулы и уголок губы, словно тень от улыбки чуть дрожит. Создав один раз ложь, он больше не соврал ни разу, он был с ним честен каждую секунду. Он ни разу не обманул ни стоном, ни слезами, которые было не удержать.
Последний раз он занимался с ним любовью, отдаваясь до последнего атома, причиняя себе физическую боль, чтобы заглушить душевную, всего казалось мало, можно больше дать, и он отдавал, растворялся в нем, терял себя, надеясь, что ему позволят возродиться вновь. Он впитывал его чувства, как песок морскую ласку и боялся поверить в ответную нежность, страсть, страшась, что это все выверты его мозга, выдающего желаемое за действительное.
В тот день Варя дал себе слово, что все расскажет Роману, попросит прощение за обман. «Остановитесь» - сообщение пришло, когда он уже подходил к его дому. Номер незнакомый, может ошиблись, но остановиться сейчас равносильно торможению космического корабля, идущего со скоростью света в межзвёздном пространстве. Он продумал слова, которые скажет Роману, оправдания, которыми будет защищаться, но судьбе было угодно другое. Это «Остановись» постоянно вертелось в голове, ошиблись или нет, а если нет, то что это все значит, звяканье пришедшей смс заставило его схватить телефон, тем более Роман ушел в душ.
- «Вам надо остановиться»
- «Вы ошиблись номером»
- «Валентин Алексеевич, вам лучше прекратить это»
- «Кто вы, и что от меня хотите»
- «Вопрос не в том, что хочу я, а что хотите вы»
- «Мне ничего не нужно»
- «Рядом с домом Романа Алексеевича - «Шоколадница», я вас там жду»
- «Когда?»
- «Сейчас»
Роман сидел в кресле и курил, джинсы расстёгнуты на несколько пуговиц и не оторвать взгляд от темной дорожки, соблазнительно убегающей вниз. Сейчас бы прорисовать языком тропинку, лизнуть по-хулигански, наблюдая как усталость уступает новой волне удовольствия. «Можно остаться?» - так хочется попросить его.
- Хочешь выпить? - Роман глубоко затянулся и отрешенно посмотрел на Варю.
- Нет, спасибо, - а может все рассказать и попроситься, чтобы оставили. Господи, какие глупости. – Роман Алексеевич, я могу принять душ?....
***
Варе становилось все хуже и хуже. Он несколько раз приходил в себя, а потом проваливался в пустоту без снов, мыслей, чувств и времени. Иногда ему мерещились голоса, некоторые обрывки фраз запомнились бессмысленными кусками: «интоксикация», «отойдет, молодой еще», «превысили дозу»; его поднимали несколько раз в туалет; по неприятным ощущениям в правой руке он понял, что ему ставят капельницы, из-за которых нельзя было свернуться клубочком.
Очнулся он от голода. В комнате Варя был один и наконец-то смог ее разглядеть. Под потолком, в небольшом прямоугольном окошке тускло серел свет. Не под землей, от этого понимания стало немного легче. Он поднялся медленно, немного шатало, но все было вполне сносно, умылся, прополоскал рот и напился воды. Сколько дней он тут провалялся? Раз лечили, значит убивать сразу не будут. На тумбочке обнаружилась чашка с чаем, в котором желтым цветком плавал лимон. Варя отхлебнул и поморщился - сладкий холодный чай, что может быть противнее. Дверь еле слышно скрипнула, открываясь. Сегодня мужчина был одет в белую рубашку, расстёгнутую на две пуговицы и черные классические брюки. Варя присмотрелся к нему, в тот раз был старик, сегодня пред ним сильный подтянутый мужчина.
Варю немного повело, и он прилег, прикрыв глаза: «Ну почему это все происходит с ним».
- Зачем ты влез в его жизнь?
Варя повернул голову, тот сидел на том же месте, где и в первый раз. Подтянутый, уверенный в себе мужчина с глазами старика. Что ему ответить: «Я люблю Романа Алексеевича», можно еще добавить: «Жить без него не могу». Варя вспомнил его, и меньше всего этого мужчину должны волновать чувства мальчика из провинции, и еще стало жутко, а если Роман его послал, нет это не укладывается в голове.
- Мне ничего не надо. Я не претендую на наследство.
- Я это знаю, молодой человек, иначе бы вас уже не было.
- Тогда что вы хотите? Это Роман Алексеевич вас послал? – Варя запутался окончательно, если дело не в наследстве. Тогда что?
- Что я хочу? – Мужчина откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Я хочу, чтобы никогда не существовало Валентина Алексеевича Гущина.
Варя в ужасе уставился на него, да что он ему сделал-то и тут его осенило.
- Вы любите Романа Алексеевича?
- Я его ненавижу.
Мужчина поднялся и присел на край кровати. Погладил Варю по щеке, потрепал по волосам. Мальчишка замер, вдруг, если не злить, то обойдется.
-Тебя надо помыть. – Не надо меня мыть, заорал про себя Варя.
- Ты очень похож на Лешу. Это твоя ямочка – Он больно провел цепкими пальцами по правой щеке мальчика. – Ты не должен быть на него так похож.
Схватил мальчишку за футболку на груди, притянул к себе. Безумие в его глазах затягивало и пугало до чертиков. Мужчина неторопливо переводил взгляд с его глаз на губы. И Варе стало жутко оттого, как он на них смотрит и, когда тот наклонился совсем близко, завертелся, в отчаянии пытаясь вырваться:
- Я - не он.
- Но ведь похож?
Мужчина с отвращением толкнул его обратно на кровать.
- Леша всегда воспринимал все как само собой разумеющееся. Весь мир должен был вертеться вокруг него. И ты знаешь, он вертелся - радостно, с энтузиазмом, повизгивая от восторга. У него с жизнью был заключен взаимовыгодный контракт, где по пунктам прописывались все условия сделки. И если что-то не вписывалось в них или мешало - безжалостно уничтожалось.
Мужчина обошел кровать и встал напротив Вари, в ногах.
- Он тогда почти стал моим, если бы не эта студентка–активистка – Лизочка Гущина. Ты знаешь, Нарышкин никогда никого не любил. Никогда. Он даже деньги не любил, относился к ним как к побочному продукту своей работы. А тут прямо страсть такая, любовь, наследник. Я тогда обиделся на него, преданным себя почувствовал. Я вот думаю, если бы она тогда не забеременела тобой, он был бы со мной?
Он уставился пустыми глазами на мальчика, ожидая ответа.
- Не знаю, - прохрипел Варя.
- Не знаешь, а я знаю. Он меня всегда держал рядом, то подтягивая ближе, то отпуская, но только на длину поводка. Не остался бы. Когда твоя мать с катушек слетела, ты перестал его интересовать. Ты – неликвид. Он просчитал риски и принял решение, что ему нужен наследник с идеальной генетикой. Правда наш Ромочка – идеален? Он им гордился. Идеальный сын, идеальная семья. Ты чувствуешь, как мы похожи с тобой - оба не вписались в его идеальный мир. Но тебе повезло больше – тебя отпустили. Как я его просил: «Леша, отпусти ты меня, не могу больше». А он улыбался этой своей ямочкой сумасшедшей и говорил: «Куда же я тебя отпущу, когда ты мой».
Раздался писк, мужчина достал телефон из кармана и просмотрел сообщение, потом подошел к бутылке с водой, сделал пару глотков и вернулся обратно.
- Я обещал Леше, что буду защищать интересы его сына. Не дам причинить его наследнику вред. Не нужно тебе было к нему лезть. – Мужчин медленно завел руку за спину, достал пистолет, снял его с предохранителя, совершенно хладнокровно передернул затвор.
- Я ничего не сделал, - прошептал Варя.
- Мальчик, ты так на него похож - чистое зло. Идеальное. Ты уничтожишь его, также как это сделал со мной.
Мир сузился до размеров черного дула. И он вдруг осознал, что сейчас оно выплюнет кроваво-огненный сгусток и все, не будет больше Вари Гущина. Ба будет плакать, Женька тоже расстроится. Закончится Варина глупая любовь, уйдет вместе с ним. Надо попросить пожалеть, не убивать, но ужас парализовал горло. Господи, как же страшно, как же не хочется умирать. Варя улавливает движение справа, но он не в силах отвести взгляд от небольшой черной дыры, которая затягивает его вместе со временем и пространством вокруг. Слышит, что кто-то рядом то кричит, то говорит спокойно, словно уговаривая. Слышит, но не понимает. Во всем мире их осталось трое: Варя, черная дыра и смерть, которая сидит рядышком. Так жутко.
Хлопок - треснуло пространство. Темнота.
Часть 3 Роман
Скорость – последний аргумент в споре с самим собой, последний шанс для измученного мозга обрести ясность, когда все попытки до этого оказались пустышками, а сигареты вызывают лишь тошноту. Она собирает разодранного на куски обратно в единое целое, пускай грубо, оставляя некрасивые шрамы и рубцы, но с ней можно уже думать, анализировать, выстраивая логические цепочки.
Юра сидел напыжившись рядом на пассажирском сиденье, недовольно поглядывая на спидометр.
- Если бы я знал, что ты будешь так гнать, Роман Алексеевич, ни за что бы не пустил за руль.
Серьезные переговоры Роман всегда вел сам. Ему доставляло удовольствие наблюдать за игрой противника, предугадывать следующий шаг, планировать несколько сценариев ответа, просчитывать их последствия. Иногда, он доводил все до предела, когда следующий ход мог закончиться или его победой, или смертью, пускай и финансовой, но в этом мире это равносильно физической. Бывало, что он просчитывался, и его партнеры оказывались умнее и прозорливее его, иногда он был готов к этому, а чаще это обрушивалось на него со скорость лавины, оставляя на принятие решения минуты, а парой секунды. Тогда наступал звёздный час ее Величества – интуиции, на все остальное просто не хватало времени.
Роман несколько раз прочел документы, подготовленные ребятами Мальцева. И несмотря на весь свой хваленый опыт и конструктивизм, картина никак не хотела вырисовываться у него в голове, зато внутри все вопило, что надо что-то делать, что надо действовать. Знать бы что.
- Сколько до Белолейска? – Роман затушил очередную сигарету в маленькой кофейной чашечке и отправился в гардеробную переодеваться. Юра пошел за ним.
- Если при выезде из Москвы пробок не будет, то часа четыре.
- До Владимира на вертушке полетим, свяжись с местными, пускай машину подадут к…- он взглянул на часы, одновременно дозваниваясь секретарю. - Часа через полтора?
- Две машины. - Юра вытянул из стопки черные джинсы, подал Роману.
- Армию с собой не бери, не на войну едем, еще напугаем бабушку. Он точно там не появлялся?
- Нет, связались с местными ментами, они дежурят с утра субботы и в общежитии тоже.
- Может пропустили?
- Может и пропустили, на месте разберемся. – Юра вырвал из рук Романа пистолет, который тот рассматривал, вспоминая, что дальше с ним делать.
- Положи, совсем ты, что ли, Роман Алексеевич. С нами Батищев поедет, в машине ждет.
- Кто это?
- Начальник режима. Гущин там у охраны как сын полка.
- Нет.
- Ром, он сказал, что поедет спасать ребенка, и никакая египетская сила его не остановит.
Юра чувствовал себя немного виноватым, обычно они действовали более аккуратно, но сейчас надо было быстро, одновременно были задействованы много источников информации, поэтому иногда получалось топорно, как с Батей. Юре бы самому с ним поговорить, так молодого послал, Батищев его развел на раз-два. Мальцев, в общем-то, не возражал против него, толковый мужик, мог и пригодиться.
- Ну если ты меня Ромой назвал, дело серьезное.
- Роман Алексеевич, он к Валентину как к родному привязался, понимаешь, у него сын погиб.
- Что-то мне последнее время везет на родственников. Пускай поднимается на платформу. – Роман принял сообщение, что вертолет их ждет.
Как же жизнь порой корежит людей, вычерчивая на молодых лицах резкие горькие полосы морщин, скручивая губы в жесткие бледные полоски, и сильнее всего уродует глаза, забирая из них радость. Роман сидел напротив бритого мужика в грубой кожаной куртке, в камуфляжных штанах с большими накладными карманами, и не понимал, откуда такие как он берут силы жить дальше. Показать средний палец, подняться и идти вперед. Откуда они берут смысл, цель. В их лексиконе нет фраз: «Я не могу», «Я устал», они молча прут вперед, назло, вопреки, наперекор, и последнее, что они позволяют себе сказать перед смертью: «Я сделал все, что смог».
Машину сопровождения он отправил восвояси. И теперь они неслись по разбитым дорогам на север. Скорость позволила все разложить по полочкам, заставила отринуть лишнее, посмотреть на все детали со стороны, а потом соединить их в единую картину. Получалось несколько вариантов, каждый из которых имел право на существование. Выводы еще было делать рано. Но по крайне мере, он немного успокоился, и мысли уже не затягивало в позорную трясину паники.
- Почему я не знал, что Варя работает у меня? - Глупость спросил, конечно, но захотелось.
- Потому что ты не должен знать всех стажеров Технического департамента. Роман Алексеевич, вот ты мне скажи, почему он не подал иск на наследство?
Роман знал почему, вернее чувствовал, но признаться было страшно, а вдруг он ошибается, вдруг все это - игра высшей лиги, до которой он еще не дорос, и его сделали, как ребенка. Сценариев было несколько, и все они могли быть сыграны.
- Странно это. Блядь, извиняюсь - Юра влетел в окно, от резкого торможения. Скорость закончилась вместе с дорогой.
Два здоровых внедорожника еле втиснулись в небольшой двор между двумя пятиэтажками и детской площадкой посередине. Все это оказалось огромной стратегической ошибкой, потому что было равносильно приезду Английской королевы в маленький Гилфорд.
Роман мешкал, постукивал по рулю нервно пальцами и наблюдал, как детвора стягивается к машине.
- Сколько лет прошло? – Вопрос понятный только им.
- Меня тогда твой отец привез на виллу в Монако, на твое шестнадцатилетние.
- Помню. – Роман посмотрел на него - красивого, сильного, преданного. Таким он его увидел тогда, таким он и остался. – Хочу попросить тебя как друга, Юр, пойдем со мной.
Юра молчал с минуту, Роман не дергал его, даже не смотрел, пускай решает, он сделал свой выбор, теперь очередь за ним. Они никогда не поднимали эту тему, но Роман помнил его взгляд семнадцать лет назад, который не изменился за все это время. Дружба – это все что он может ему дать, теперь уж точно.
- Роман Алексеевич, ты что думал, что в логово старушки я отпущу тебя одного? – Юра похлопал его по руке, сжал больно, словно прощаясь. – Пойдем уж, а то местные сейчас милицию будут вызывать - с бандюганами бороться.
- А бандиты - мы?
С каждой ступенькой наверх, Роман словно оказывался в своем детстве, в той другой жизни. Он ее помнил смутно, отдельными кусочками, все всплывало маленькими деталями – запахом вареной картошки, железными почтовыми ящиками с облупившейся синей краской, санками, приставленными к стене под лестницей, серыми выщербленными от старости ступенями. Закрой глаза, и он услышит мамин голос, зовущий его домой ужинать, далекую песню Лунной сонаты, которая никак не хотела даваться соседской девчонке. Это был мир, в котором он должен был жить, а не Варя.
«Сейчас, сейчас, подождите», за хлипкой, обитой красным вытертым дерматином дверью долго возились, гремели замками.
- Прошу простить, но эти очки опять куда-то подевались, а я без них как без рук. – Им открыла маленькая седая женщина с аккуратной короткой стрижкой, в темных классических брюках и светлом трикотажном джемпере. Она слеповато прищурилась. – Вы ко мне, молодые люди?
- Валентин Алексеевич дома?
- Варечка? Нет его, а вы кто?
- Мы с работы.
- Господи, проходите. – Она неловко всплеснула руками и посторонилась, пропуская мужчин. – Проходите, пожалуйста.
В крошечной прихожей они с трудом помещались, всем было неловко, оттого много суетились пока раздевались, переобувались в тапочки, которые им выдали, перемещались на кухню, рассаживались по маленьким игрушечным табуреткам.
- Варечки нет. – Женщина отвернулась от них, схватила чайник, набрала воды и поставила обратно на стол. Плечи у нее задрожали, она всхлипнула несколько раз. – Он мне позвонил в среду, пожелал доброго утра, сказал, что в субботу обязательно приедет. Я ждала, Варечка не приехал и по телефону противная женщина все время говорит: «Абонент недоступен, перезвоните позже». А я еще очки не могу с утра найти. – Последние слова она почти прокричала.
Юра подскочил, обнял женщину за плечи и повел к столу, заставляя присесть.
- Будьте любезны, посмотрите около хлебницы платок, что-то я совсем расклеилась.
Роман подал большой клетчатый платок, а рядом с плетеной корзиночкой, под серой льняной салфеткой нашлись очки.
- Наталья Степановна, вот очки нашлись, и Варя обязательно найдется. Юр, налей воды.
Женщина притихла, благодарно кивнула за стакан с водой. Старенькие очки, с замотанной скотчем душкой, она не одела, крутила задумчиво в руках. Потом кивнула, словно принимая для себя решение, промокнула глаза. Роман не смог выдержать ее взгляда, да не имел на это права.
Он рассматривал большие похожие на подсолнухи цветы, у них, в той жизни, была такая же клеенка. Маленький Рома поставил на нее горячий чайник, после чего на ней остался некрасивый коричневый ожог, его не ругали, но каждый раз, глядя на него, ему было стыдно, хотелось скорее избавиться от клеенки. Платок Фриды - изощренная пытка. Виноват ли он перед этой семьей?
- Я, конечно, старая, но не дура. Я знаю, кто вы. – Под внимательным взглядом серых глаз хотелось искать слова оправдания, совсем ненужные и лишние. - Вы очень красивы, Рома Нарышкин.
- Наталья Степановна.. – Что он мог сказать, что не виноват, что ничего не знал. Все пустое.
- Я не держу на вас зла, не за что. Вы такая же карта в игре Алексея, как и Варечка. Кто-то остался в прикупе, кого-то скинули. Я благодарна вам за Лизочку.
Женщина замолчала, уставившись в пустоту, лицо замерло восковой маской, а потом вдруг сморщилось некрасиво, и жгучие слезы брызнули из глаз, выкручивая из мужчин все жилы, разрывая их сердца на части, так уж они устроены, смерти в глаза могут смотреть не дрогнув, а слезы матери скрутят в бараний рог.
- Где же Варечка, почему он не отвечает? Женя всех друзей обзвонил институтских, с соседом из общежития связывались, никто его не видел с четверга, – она так обреченно пожала плечами, что Рома не выдержал и сжал ее ладонь, такую маленькую, в морщинках, с выпирающими косточками, женщина в ответ накрыла его своей ладонью, болезненная улыбка тронула бледные губы.
- Он всегда мечтал иметь старшего брата, пойдемте.
Комната была похожа на своего хозяина – добрая, наивная и детская. Роман улыбнулся, узнавая ее. Узкая кровать прикрыта клетчатым пледом, только Варя мог на ней поместиться, над ней, практически закрывая малиновый ковер, все завешано разноцветными рамочками с фотографиями. Вот Варя на велосипеде, видимо только остановился - счастливый, рот приоткрыт, как будто запыхался. На другой, он рядом с высоким мальчиком, похожим на Иванушку из сказки – белобрысым, лохматым. Оба стоят с огромными букетами цветов, Варю за ним практически не видно, он выглядывает сбоку и улыбается своей ямочкой сумасшедшей. А Иванушка глаз с него не сводит. И на этой фотографии и на той, где они за столом сидят, а перед ними ягодный пирог и две свечки – единичка и четыре.
- Это Женя Уткин – друг Варечки.
Друг, говорите?
Рома замер перед стопкой аккуратно сложенной и отглаженной одежды на углу стола. Розовый заяц на футболке выбил из легких весь воздух, судорогой парализовал горло.
- Это я Варечке приготовила, где ему в общежитии постирушки устраивать? – Женщина подхватила вещи и переложила их на кровать. – Садитесь.
Она положила перед ним толстую синюю папку, на которой было написано: «Дело №».
- Посмотрите.
Роман дернул за кончик бантика. Первой попалась на глаза вырезка из журнала «Люди» четырехлетней давности, где они с отцом принимали участие в открытии конного завода под Смоленском. Он понял, что держит в руках. Нежность к мальчишке затопила сердце: Варечка, ты мой глупый, маленький мальчик. Он решительно захлопнул папку: «Спрячьте, это не наше дело, он сам, если захочет, покажет».
- Наталья Степановна, расскажите, почему он вдруг стал Варей, я совсем ничего не знаю о своем брате.
Женщина улыбнулась такой нежной, домашней улыбкой, что Романа затопило детское чувство зависти. Некому ему больше так улыбаться, маму он похоронил почти десять лет назад. А больше никого и не было, никогда.
- Он совершенно уникальный мальчик, - она присела на край кровати, вот с этим спорить Роман не будет, - всегда так хорошо говорил букву «р», а вот «л» не давалась, удивительно правда? Ну, собственно, отсюда и пошло это Варя. Смешной он маленький был, город у нас небольшой, - она махнула рукой, - так большая деревня, вот это Варя и прицепилось к нему и в саду, и в школе.
В коридоре раздался шум, Юра прижал рукой ухо, вслушиваясь. Как дети, все в разведчиков-шпионов не наигрались.
- Пропустите, - сказал он в браслет на запястье. Роман закатил глаза: «Новая игрушка?». Юра ответил уголками губ: «Ну, а что».
- К нам гости.
- Кто?
Юра кивнул на фотографии.
- Друг.
Парень был красив, такой славянской мощной красотой, перед которой трудно устоять. Есть такая порода людей: девушки - статные русоволосые с толстыми косами в пол, синими глазами как небо, и ребята им под стать, крепкие сильные с открытыми красивыми лицами.
Парень ринулся на него, синие глазищи полыхнули ненавистью, Роман аж на кресле отъехал в сторону, не ожидал такой прыти.
- Сволочь милиардерская, куда ты дел Варьку?
Юра было дернулся защищать, но этого не потребовалось. Невысокий чернявый мужчина, почти на полголовы ниже этого добра молодца, резко схватил того за капюшон толстовки, хвостом торчащий над черной курткой, и силой дернул на себя.
- Женя, угомонись, - голос чуть хрипатый, низкий.
- Что, это - он. – Женька дернулся, несколько раз в крепких руках и замер, продолжая прожигать Романа глазами.
- Угомонись, я сказал. - Мужчина задвинул парня себе за спину. Но выглядело это вовсе не смешно. Не стоило обманываться его невысоким ростом, весь в черном: расстегнутое короткое кашемировое пальто, водолазка, узкие брюки – он выглядел как опасный хищник, которого лучше не злить. Роман видел, как подобрался Юра, почувствовав равного.
- Добрый день, Наталья Степановна. – Женщина слабо кивнула.
- Алан Тимурович, - мужчина протянул руку, сначала главному в этой стае – Роману, затем – Юре. – Этот пылкий молодой человек – Евгений, друг Вари.
- Варька к тебе, скотина, шел, чтобы все рассказать, а ты его за наследство решил того… – парень опять попытался ринуться на Романа, но под взглядом Алана сник.
- Прошу прощения за моего.. – он на секунду замялся, подбирая слово, но потом сказал то, что устраивало все стороны, – коллегу. Мы волнуемся за Варю, видимо, также как и вы, поэтому мы – здесь.
Роман назвал себя, представил Мальцева, но по реакции мужчины понял, что мог бы не представляться, его уже знали. Все интересней.
- Варя был у меня в среду вечером, ушел около десяти. – Роман обратился к Жене. - Он ничего мне не рассказал. Вы думаете, я его бы отпустил?
- Вот ты его, гад, и не отпустил.
- Женя, замолчи, иначе будешь ждать за дверью. Мы обзвонили друзей, я своих отправил к общежитию, - Алан взглянул на Мальцева. – Они видели ваших ребят, близко не подходили, чтобы не тревожить.
У Юры аж желваки заиграли, кому-то не поздоровится.
- Телефон пробили по спутнику.
- И, - Рома взгляну вопросительно на Юру, почему они этого не сделали.
- Около «Шоколадницы» в мусорном баке нашли.- Алан кивнул, в ответ на слова Мальцева.
Юра подошел к фотографиям, что-то обдумывая.
- Евгений, а Варя встречался с кем-то?
- У Варечки нет девочки. – Наталья Степановна горестно вздохнула. Мальцев посмотрел на Женю, тот отрицательно покачал головой.
- Наталья Степановна, а откуда деньги чтобы внести очередной взнос за дочь. Выплаты были прекращены сразу после смерти Алексея Викторовича, и все же очередной платеж прошел в срок, после нового года. Простите, если я бестактен, но речь идет о достаточно крупной сумме.
- Так я думала, это вы продолжаете оплачивать клинику Лизы. – Наталья Степановна растерянно посмотрела на Романа, повернулась к Жене за поддержкой.
- В начале декабря мне позвонили, спросили, планирую ли я оставить дочь там же или перевести ее в другое место. А куда переводить?
- Наталья Степановна, а кто вам звонил, он представился?
- Конечно. – Женщина нервно затеребила край пледа. – У него фамилия такая, военная. Маузер.
- Может, Кольт? - Холодея, спросил Роман.
- Да, да, господин Кольт. Сказал, чтобы не беспокоились, что все остается по-старому.
Когда работает мастер невозможно оторвать взгляд, можно лишь отойти в сторону и, затаив дыхание, смотреть, боясь помешать чуду. Танцор, который сплетает узор танца, легко вплетая музыку в гибкую послушную плоть, программист, пальцы его порхают над клавиатурой, создавая новые, уму непостижимые миры, хирург, спорящий на равных с богом – их много, они разные, но всех их объединяет труд до кровавых мозолей на раздолбанных суставах, до галлюцинаций от усталости, до истерик от тщетности и ничтожности попыток спасти, сумасшедший труд, который отнимает семьи, молодость, здоровье. Это люди, отдавшие часть себя, чтобы быть лучшими среди лучших, люди, осененные крылом ангела - мастера своего дела.
Роман скептически относился к военным, многое не принимал, со многим бы не смирился, но сейчас он отошел в сторону, давая возможность работать мастерам. Кто был этот загадочный Алан, ему на данный момент было неважно. Но двухвинтовая Черная акула – боевой вертолет, их забрал на площади перед мэрией, разбросав блеклые венки перед памятником Вождю, через полчаса после звонка мужчины. Пилот что-то прокричал тому, отдавая честь.
На скептический немой вопрос Мальцева: «Ну, чего ты пригнал такого монстра, выпендрежник?», мужчина лишь пожал плечами, скромно отвечая: «По шесть противотанковых управляемых ракет с обеих сторон, пригодится». Мальцев и Батищев с уважением подвинулись в сторону, принимая нового члена в свой отряд – как равного.
Они работали слаженно, как команда, понимая друг друга с полуслова, с полувзгляда, как единый механизм, объединив вместе свои связи и опыт. Роману приходилось лишь отвечать на уточняющие вопросы. Совершенно не хотелось думать о причинах, которые заставили Петра Кольта пойти на это; то что это его рук дело, не вызывало сомнений, вопрос, где он держит мальчика.
Через три часа они уже подъезжали к высокому каменному забору с кованными ажурными вставками поверху.
- По периметру - ток, камеры здесь и здесь, слепые зоны практически отсутствуют. – Они сидели в небольшом белом фургоне и рассматривали изображение особняка Кольта в разных диапазонах спектра.
- Вы уверены, что мальчик здесь? – Роман смотрел на красные точки, передвигающиеся на мониторе, все это напоминало больше рентгеновский снимок, чем схему дома.
- Уверены, господин Нарышкин.
Особняк взяли быстро и без шума, взрывы и автоматные очереди, неизбежные аксессуары боевиков, в реальности оказались излишни. Ребятам в черных масках и камуфляжной одежде практически не оказывали сопротивления, или это просто казалось со стороны. Мальцев заставил Романа надеть бронежилет, иначе ни в какую не соглашался пустить его внутрь. Кольта охраняли неплохо, но все-таки недостаточно хорошо. На вопрос, где парень, лишь мотали головой: «Не знаем».
Дверь оказалась открытой. Роман сначала ничего не понял, первыми вошли Мальцев и Алан. Мужчины резко остановились и как по команде медленно подняли руки, расступаясь и пропуская Романа внутрь.
Его мальчик такой беззащитный, такой родной находился в метре от черного дула и сумасшедшего старика, готового в любую минуту нажать на курок. Алан сжал плечо, так что хрустнули кости, спасибо ему, потому что первое, что он захотел это броситься защищать.
- Тише, Рома, спокойно, не дергайся. Поговори с ним. - Сквозь зубы проговорил Мальцев.
- Петр Владимирович, это Роман.
Лишь на секунду безумный взгляд скользнул по нему, и пугающая своей отрешенностью улыбка коснулась узких бледных губ. Роман смотрел на человека, которого знал много лет - умного, расчетливого гения, и не узнавал его в этом старике.
- Идеальный ребенок, я знал, что ты придешь. Но ты не беспокойся, я не дам ему уничтожить тебя.
- Петр Владимирович, отпустите мальчика, давайте поговорим. – Роман пытался поймать взгляд Вари, но тот словно закаменел.
- Мальчика? - Изуродованный смех отразился от стен. – Они как яд, медленный смертельный нектар, проникающий в твою жизнь и выжигающий внутренности, пока не останется пустая ненужная оболочка.
Я всё простил, что испытал когда-то,
И ты прости, – взаимная расплата.
Выстрел отбросил старика в сторону, странно выворачивая его руку и раскрашивая стену красными каплями.
- Не люблю театр, – Алан обошел Романа, мельком взглянул на скрюченную фигуру на полу, и наклонился над мальчишкой, проверяя пульс и зрачки.
- Потому что все время переигрывают. – Мальцев крепко обнял Романа за плечи. - Ну что принц, иди, целуй свою спящую красавицу и пора домой.
Варя лежит бледный и не шевелится и Роману кажется, что он сейчас от ужаса просто ляжет рядом с ним и перестанет дышать.
- Что с ним?
- Да ничего, сознание от страха потерял, давление скакануло. - Алан деловито щелкал пальцами по уже набранному шприцу. - Сейчас в норму придет.
В машине Варя все время жался к Роману и виновато заглядывал в глаза.
- Я хотел все рассказать.
- Хотел бы, рассказал. – Роман уже пришел в себя и по совету Мальцева, не зацикливать мальчика на произошедшем, вел воспитательные беседы.
- Роман Алексеевич, – Рома не выдержал и засмеялся, немного нервно, потому что все-таки отпустило не совсем.
- Ром, а что будет с этим, юристом, я же его узнал.
- Я еще не решил. – Роман честно ответил, но поймав красноречивый взгляд Юры в зеркале, исправился. - Лечить будут и руку, и мозги. Ты лучше скажи, как ты нашу сеть вскрыл.
Варя заулыбался довольно, притиснулся еще ближе.
- Легко.
- Легко, понятно, защитой займешься?
- Не вопрос.
Трое мужчин хохотали как сумасшедшие, до слез, и все казалось уже не таким страшным, все постепенно оставалось позади.
- Ром, а мы куда сейчас?
- Домой. Помоем тебя, покормим и спать.
- Ром, а куда домой?
- К нам, - Роман пожал плечами, не понимая вопроса.
- Понятно. А я спать не хочу.
Эпилог
Его мальчик лежит на животе, вызывающе изогнувшись. Вдоль позвоночника, внутри узкой ложбинки поблескивают усталые капельки. Он облизывает губы, возвращая для себя терпкий чуть солоноватый вкус его кожи, еще чуть-чуть, пока горечь сигареты не сотрет это воспоминание. Глубокая затяжка доставляет порочное удовольствие, голова откинута на высокое изголовье мягкого кресла, и губы разрывает победная улыбка, обнажая клыки. Выдох. Дым серым призраком растекается под потолком. Мальчишка недовольно морщится, ерзает на черных простынях, аккуратная белая попка с тремя темными клеймами от хозяйских пальцев подпрыгивает, устраиваясь поудобней. И он рычит словно зверь, поющий гимн своей жертве. Его по праву сильного, его добыча.
Ноги мальчишки согнуты и развратно разведены в стороны, опять искушая, заставляя забыть усталость, взгляд гладит самые потаенные места, вынуждая бедное сердце биться сильнее, пальцы судорожно сминают недокуренную сигарету, обжигая болью ладонь. Детские наивные пятки отбивают одному ему слышимый ритм, дразнятся, напрашиваются на ласку.
- Может, ты оторвешься от телефона?
Пятки замирают на секунду, потом снова продолжают сводить с ума.
- Варь?
За ним подглядывают из-под пушистых ресниц, но продолжают делать вид, что есть что-то более важное. Вечная игра.
Он рывком поднимается с кресла и останавливается рядом. Мальчишка замирает, опускает голову на сложенные руки, выгибаясь еще сильнее, раскрываясь для него. Рука тянется к члену, сжимает его с силой, чтобы стало чуть легче.
- Ну, - его торопят нетерпеливо и пошло.
У Вари тело, созданное и гениально настроенное свыше только для него одного. Влажно и медленно скользить внутрь до упора, мальчишка дергается, но руки безжалостно фиксируют бедра, мучительно медленно обратно - мокро, томительно, и не давать кончить, чтобы услышать жалостливый крик.
- Пожалуйста.
Этот танец теперь их, и пока звучит музыка, он будет повторяться снова и снова.
5 комментариев