Непредвиденные обстоятельства

========== 27 ==========

Стас
Праздники прошли как в тумане. Помню, как пил после ухода Маринки, как через два дня позвонил Слава, и я послал его на хуй. А потом всё смешалось. И Лёха с его предложением отметить Новый год, и клубешник этот чёртов, и застывший в холодном зимнем воздухе праздничный Невский.
Очухался я от страшной головной боли. В висках ломит, во рту нассали бездомные кошки. Вокруг темнота, и только у самого окна — лампочка. Свет от неё такой яркий, что глазам становится больно.
— А, проснулся, алкашня!
— Ты здесь откуда?
— Ты что, ничего не помнишь? — цокая языком, Машка закатывает глаза.
— А должен?
— Надо же было так нажраться! А ещё спортсмен, называется, хоккеист. Тренер твой тебя не видит. Ох, порадовался бы!
— А ну, цыц! Не упоминай имя Саныча всуе!
— Да ладно! Можно подумать, что ты кого-то там боишься…
Глаза постепенно привыкают к полумраку, и я понимаю, что лежу на своей кровати в родительской квартире.
— Маш, слышь… Как я тут оказался, а?..
— Занесли и положили.
— Да я не об этом.
— Дружок твой доставил…
— Женька?! — я весь подбираюсь.
— Может, и Женька. Кто его знает. Я не спрашивала. Высокий такой, светленький. Очень интересный… — Машка мечтательно улыбается.
— А! Это Лёха… — разочарованно выдыхаю я, смутно припоминая наши с ним недавние подвиги.
— Слушай, Стас, а он женатый?!
— Кто? Лёха? Вроде нет. А что?
— Да так, ничего, просто спросила.
— Жил он с какой-то… Танцовщица, что ли. Сейчас не знаю.
— Жаль!
— Чего тебе жаль?
— Что девушка у него есть.
— Дура ты, Машка! Там этих девушек — рупь ведро, пятак десяток. Фанатки, болельщицы, стриптизёрши… На кой-хрен тебе такое счастье?
— Может, он остепенится и успокоится.
— Кто? Лёха?! Ага, держи карман шире! Ты бы лучше воды брату принесла, чем чепуху молоть.
— Может, пивка? Холодненького, а? Сегодня купила. Знала, что очухаешься, болеть будешь.
— Воды принеси, сказал!
— Раскомандовался! Тоже мне Чапаев и Пустота.
Машка встаёт с кресла и не спеша идет за водой. Возвращается с полным стаканом.
— На!
Я быстро и жадно пью, не в силах утолить внутренний жар.
— Ещё…
Машка приносит ещё воды и садится на край кровати, кутаясь в шаль.
— Мне Марина писала. Говорит, что вы с ней расстались.
— Ну-у… расстались. И что?
— Другая, что ли, появилась?
— Нет, — я отвожу глаза, чувствуя неловкость перед сестрой. А вдруг Марина ей рассказала? — С чего взяла?
— Так, подумала. Как-то ты изменился в последнее время. Не приезжаешь. Звонить перестал. Родители думают, что у вас с этой Мариной дело к свадьбе. Списки родственников составляют. А тут, оказывается…
Бля, что она знает?
— Чего прицепились: «Женись! Женись!» Им тебя мало, что ли?! Хотят, чтобы я тоже женился, а потом развёлся?
— А ты всё-таки засранец!
— Ну прости… Я не хотел… Просто вы все от меня чего-то ждёте, а я так не могу… Я молодой ещё, погулять хочу…
— Ну-ну! Вижу, как ты тут гуляешь! Хочешь, чтобы тебя из хоккея твоего выперли?
— Не хочу…
— Тогда зачем пьёшь, зачем Маринку отшил?
— Да не отшивал я её… Она сама ушла!
— Не просто же так! Что, братик, левачил?
Как же меня достала эта бабская манера — везде совать свой нос!
— Если и левачил, то что?! Я Марине не муж! Верность ей хранить не обещал!
— Ну, а та, другая? Ты ей тоже ничего не обещал? Или тебе без разницы с кем?! Трахаешь всё, что шевелится?
— Представь себе, не без разницы…
— Так ты что, влюбился?
— В кого?!
— Ну в ту, другую?
— Я… Я не знаю…
Я вспоминаю, как поступил с Женькой, и на душе становится мерзко. Машка замечает моё смятение и подсаживается ближе.
— У вас с ней что-то случилось, да?
— Наверное… Да… Случилось…
— У неё другой?
Я мотаю головой. Горло будто сдавливают стальные тиски.
— Нет.
— Тогда что?
— Просто я очень плохо поступил… Я струсил, Маш, понимаешь? Струсил… Твой брат — трус…
— Я тебе не верю… Мой брат никогда не был трусом.
— А я струсил… Я трус, Машка. Трус и подонок…
— Она что, беременная? — на миг я представляю Женьку в положении и невольно хмыкаю.
— Да при чём тут это… Всё у вас, у баб, к одному сводится! Не беременный никто! Просто я предал, понимаешь, бросил… Одного оставил…
— Бросил? Ты?
— Да, я… Бросил, потому что испугался… Я очень испугался, Машка. И сейчас боюсь. Ты даже не представляешь как…
— Я не понимаю. Ты говоришь какими-то загадками. Может, объяснишь?
— Да ты и не поймёшь… Всё так сложно, Машка… Всё так запуталось… Я и сам не знаю… Я честно не знаю…
— Но ты её любишь?
— Не знаю, Маш… Ничего не знаю… — я закрываю лицо руками и тяжело вздыхаю. Как же страшно признаться. Даже ей, родной сестре, которую знаю с самого детства и с которой всегда делился всем сокровенным.
— Дела-а… — задумчиво выдает Машка. — И что ты собираешься делать?
— А что тут сделаешь? Наверное, теперь он… она не хочет меня даже видеть.
— Ты с ней пытался поговорить?
— Да какое там! Я такое сделал… Такое, Маш, ты даже не представляешь… — сейчас мне хочется облегчить душу и рассказать ей всё как было. Всю правду, которую я до этой минуты скрывал даже от самого себя. Я набираю в лёгкие побольше воздуха, но не могу разлепить губы. Имею ли я право вываливать на сестру такую новость? Что она подумает обо мне? Захочет ли вообще со мной разговаривать?
— Ну? Ты что-то хотел сказать.
— Нет… Не сейчас, ладно? Потом я тебе всё расскажу…
— Послушай меня, братик. Если эта девушка для тебя что-то значит, то ты должен пойти и поговорить с ней. Сказать, что совершил ошибку, что раскаиваешься. Если она тебя любит, то простит. А если нет, то ты будешь знать, что сделал всё возможное.
— Спасибо тебе, Маш, — я обнимаю её, совсем как в детстве. — Спасибо.
— За что?
— За то, что ты такая хорошая.
— Сделай, как я сказала, ладно? Обязательно поговори с ней… Скажи, что любишь…
— Хорошо. Я поговорю.
Я крепко прижимаю Машку к себе и зарываюсь носом в её русую макушку. Сейчас мне очень важно почувствовать родное тепло.

========== 28 ==========

Женя
Высокий полноватый мужчина средних лет — менеджер «Бостон Брюинз» Стивен Брукс — приветливо улыбается мне.
— Как добрались, мистер Емельянов?
— Спасибо, хорошо, — мой английский не идеален, но его вполне хватает, чтобы понять собеседника.
— Мы рады, что нам удалось договориться с Вашим клубом. Честно говоря, мы слегка шокированы тем, что Ваше руководство так легко согласилось отпустить хорошего игрока до завершения сезона.
Да уж, ничего не скажешь, согласились. Наверное, ещё и обрадовались, что всё так гладко вышло. И кругленькую сумму от НХЛ получили, и от неугодного игрока избавились. Куда ни плюнь — сплошная выгода, и всё шито-крыто.
— Вы слышали, какая трагедия случилась с нашим центральным нападающим?
— С Йеном Малковичем?
— Да, — вздыхает Брукс. — Прогнозы врачей неутешительные, но мы ничего не можем поделать. Это большой спорт, это деньги, это слава. Йен знал, на что шёл. Он был нашим лучшим бомбардиром. Однако мы не можем ждать. Нам нужны здоровые, сильные, талантливые игроки сейчас, а не в какой-то отдалённой перспективе. Поэтому, если за оставшиеся до конца сезона месяцы Вы убедите наш тренерский штаб в том, что являетесь достойной кандидатурой на место нападающего, то мы сможем предложить Вам долгосрочный контракт.
От его слов моё сердце начинает биться чаще. Неужели надо было пройти через весь этот ад, чтобы приблизиться к своей мечте?
— Я буду стараться. Уверен, что руководство клуба будет мною довольно.
— Мы очень надеемся на это, мистер Емельянов.
Брукс продолжает неприятно пялиться на меня, будто старается разглядеть то, что на первый взгляд незаметно. Именно то, что я так тщательно пытаюсь от него скрыть. Он обхватывает рукой подбородок и вытягивает губы гузкой.
— Неужели русские так нуждаются в деньгах, что отпустили Вас накануне плей-офф? — риторический вопрос, произнесённый вкрадчивым голосом, звучит зловеще. Я не знаю, чего добивается Брукс, говоря мне это. Но от его интонации меня прошибает холодный пот. Брукс подозрительно щурится, задумчиво сканируя меня пристальным взглядом. Я начинаю нервничать. Америка — свободная страна, но и здесь гомофобия цветёт алым цветом. А хоккей — самый гомофобный вид спорта на всём земном шаре. Что будет, если в «Брюинз» узнают о настоящей причине моего ухода из питерской команды? Захочет ли именитый бостонский клуб после этого иметь со мной дело? Будь на моем месте хоть сам Буре, ответ однозначный — пидорам не место в хоккее. И поэтому мне придётся с особой тщательностью скрывать свою ориентацию и молиться о том, чтобы слухи, распускаемые недоброжелателями у меня на родине, не пересекли океан. Ни о каких свиданиях или походах в гей-клубы здесь не может быть и речи. Боже упаси меня от этого! Я буду жить в Бостоне, как грёбаная монашка, без мужиков и без секса, довольствуясь самоудовлетворением по утрам. В конце концов, для качественной дрочки достаточно иметь руки, силиконовый самотык, немного фантазии, ну и доступ к порносайтам. Хотя насчёт последних я бы ещё подумал.
— Ну что ж! Питерский клуб вправе распоряжаться игроками по своему усмотрению. Мистер Емельянов, мне нужна Ваша подпись, — Брукс достает из папки скреплённые экземпляры контракта и кладёт их передо мной. — Здесь, здесь и здесь, — тычет он пальцем в бумаги.
Я ставлю подписи и возвращаю два экземпляра Бруксу.
— Поздравляю со вступлением в клуб! — он жмёт мне руку, расплываясь в шикарной белозубой улыбке. — Надеюсь, что наше сотрудничество принесёт нам неплохие доходы!
Прощаюсь с Бруксом и выхожу на улицу. В Бостоне чувствую себя непривычно. У меня кружится голова не то от дурманящего воздуха свободы, не то от предвкушения будущих побед. Но чёрт побери! Я счастлив оказаться здесь, хоть мне и пришлось заплатить за это высокую цену. Невольно я вспоминаю последнюю встречу со Стасом, и в груди неприятно щемит. Возможно, то, что мне придётся уйти в глубокое подполье — к лучшему. Отношения с Артёмовым напрочь вытравили у меня желание связывать свою жизнь с кем бы то ни было. Если станет совсем тошно, можно завести собаку. Хотя с моим образом жизни — вечные переезды и перелёты — бедный бобик будет прозябать в собачьих гостиницах.
Полученного аванса мне хватает на то, чтобы арендовать приличную квартиру с несколькими комнатами и видом на парк и приобрести подержанный автомобиль. Без машины в Бостоне никуда. Это вам не Питер. Здесь практически никто не ходит пешком, да и ближайшие супермаркеты находятся на границе с пригородом.
Каждое утро я делаю трёхкилометровую пробежку в парке и по максимуму выкладываюсь на тренировках. Я должен доказать руководству «Бостон Брюинз», что сто́ю тех денег, которые мне обещали в случае, если клуб решит заключить со мной долгосрочный контракт. На игры меня пока не ставят. Оно и понятно, мне не слишком-то доверяют. Тренерский штаб всё ещё присматривается ко мне, пытаясь определить, вписываюсь ли я в их стратегию ведения игры.
Я бесконечно благодарен Санычу за то, что он помог мне с переходом в «Брюинз». Это с его легкой руки я оказался не в низшем эшелоне, а в НХЛ. Чёрт, НХЛ! Ущипните меня! И в этот раз я не должен его подвести. Из наших я общаюсь только с Колей, под строжайшим запретом разглашения тайны моего пребывания в Штатах. Коля Тарелкин — классный пацан. Уверен, что он никому ничего не расскажет. Никогда бы не подумал, что так сдружусь с ним. Он часто пишет мне, и от этого я чувствую себя в Бостоне не так одиноко. Иногда в разговорах он упоминает Артёмова. Я стараюсь не показывать свою заинтересованность, но каждый раз мой пульс учащается, стоит Коле написать о нём. Я всё ещё люблю Стаса, и это причиняет мне боль.
По заведённому обычаю, я натягиваю куртку, кроссовки и выхожу на улицу. Пятнадцать минут релаксирующего бега позволяют мне не только взбодриться, но и доставляют настоящее наслаждение. В это время я могу ни о чем не думать, любуясь красотой весеннего парка.
Я втыкаю в уши наушники и спускаюсь с крыльца. Мой взгляд невольно цепляется за высокого чернокожего парня. Он сворачивает с тротуара и направляется к двери, из которой я только что вышел. Проходя мимо, смотрит на меня дольше обычного, и я замечаю в его глазах «тот самый» интерес. Он реально классный, но мне не нужны проблемы. Я быстро отворачиваюсь и спешно перехожу на другую строну улицы. Через минуту я уже забываю об этой короткой встрече.
После пробежки я принимаю душ, завтракаю и еду на тренировку. В Бостоне всё так же, как в Питере, за одним небольшим исключением — здесь все говорят на английском. Парни неспешно переодеваются, расположившись каждый у своего шкафчика.
— Эй, Майки! Что ты будешь делать, когда закончится сезон? — рыжий курносый парень Стефан Романо, которого все называют не иначе как Стью, обращается к развалившемуся на скамейке здоровенному детине.
— Ещё не думал, — нехотя отвечает тот.
— А я решил. Поеду в Рио. Там полно шикарных сисястых тёлок. Отожгу по полной. Я оторвусь, братан! Ей-богу, оторвусь! Выпущу, наконец, своего дружка как следует погулять!
— Все шикарные тёлки в Рио — это трансы, чувак! У них между ног яйца и член побольше твоего.
— У меня не маленький! — тут же взрывается Стью. Похоже, что у этого парня в жилах вместо крови течёт сжиженный пропан.
— Пришло время рассказать тебе правду. Он у тебя не большой! — напирает Майк. — Не забывай, что я каждый день в ду́ше вижу твою пипетку.
— Ты что, пялишься на меня в душе?! Ты реально там на меня пялишься?! — негодует Романо, потрясывая растопыренными ладонями. — Нет! Вы это слышали? Треверс пялится на меня в душе!
— Я не пялюсь.
— Погоди, Треверс! Ты только что признался, что каждый грёбаный день пялишься на мой член!
— Сказал, что не пялюсь! Нужен мне твой стручок, — бурчит Майк себе под нос.
— Точно не пялишься?
— Ты параноик, Стью!
— Ладно. Считай, что в этот раз я тебе поверил, — Романо недоверчиво косится на Майка и, немного успокоившись, продолжает: — Тогда Гавайи! Братан, на Гавайях отдыхают богатенькие тёлочки. Их папаши вбухивают до хрена бабок в престижные колледжи, в которых учатся их дочки. У этих неженок голова под завязку забита всякой ненужной хернёй, потому что они как проклятые целый год корпят над учебниками, изнемогая от вожделения. Каникулы — это единственное время, когда они могут позволить себе оторваться как следует. Они едут на Гавайи только с одной целью — найти там парня. Представляешь, какое это офигенное место! Я сутками не буду вылезать из койки, ублажая нежные розовые киски.
— Исусе, Романо! Избавь нас от подробностей.
— Ты просто мне завидуешь, Треверс!
— Я?! Было бы чему.
— Ты точно завидуешь. Ты завидуешь, что я, в отличие от тебя, свободен и могу менять тёлочек хоть каждый день. Каждый день новая тёлка, Треверс! Ты только вдумайся в эти слова — каждый день!
— Размечтался. Ни хрена тебе не светит! Ни тут, ни на Гавайях, ни где бы то ни было ещё!
— Это почему? — Стью обиженно надувает губы.
— Потому что ты уродливый рыжий итальянец, придурок! Смирись уже с этим!
Я не выдерживаю и прыскаю. Диалог этих клоунов резко повышает градус настроения в раздевалке.
— Блядь! Треверс, ты каждый раз, каждый, мать твою, грёбаный раз обсираешь меня!.. Эй, русский! Я не понял! — кажется, Стью не на шутку разозлил мой смех. — Чё ты ржёшь?! Чё ржёшь, я тебя спрашиваю?! Или ты тоже считаешь меня уродом?
Откровенно говоря, Романо не столько уродлив, сколько нелеп. Его внешность нельзя назвать отталкивающей, скорее, он выглядит забавным. Да, это именно то слово, которое подходит Стью больше всего. При огромном росте и мощном телосложении, у него мягкие черты лица, пухлые губы, широкий курносый нос, обсыпанный веснушками, и выпуклые голубые глаза, обрамлённые редкими светлыми ресницами. Я знаю Романо недавно, и всё это время он только и делает, что разговаривает о женщинах. У меня есть подозрение, что он не перестаёт о них думать даже во время игры.
— Нет, — я часто моргаю.
— Тогда почему смеешься?
— Ты забавный.
— Забавный?! Ты сказал «забавный»?! Я ослышался, или он назвал меня «забавным»? — Стью поворачивается к парням. Те, стараясь спрятать усмешку, делают вид, что не замечают его выпада. Никому не хочется стать объектом повышенного внимания Романо. — Нет, твою мать, похоже, тут все мне завидуют!.. Эй, Джон! — я не сразу понимаю, что он обращается ко мне, и оглядываюсь. — Да куда ты смотришь? Это я тебе! А правда, что в России много красивых тёлок?
— Правда, — киваю я, стараясь не заржать. Романо неисправим.
— А я ведь совсем забыл про эту вашу Россию! Слушай, — он подсаживается ко мне, — ты же скоро поедешь туда.
Его слова отдаются неприятным чувством в груди. Я не хочу вот так ни с чем возвращаться обратно. Во мне ещё теплится надежда заключить долгосрочный контракт с «Брюинз».
— Пока не знаю, — я пожимаю плечами.
— Решено. Я поеду с тобой, — Романо совершенно не волнует, что будет со мной, когда закончится сезон. Он думает исключительно тем, что у него в штанах. — Покажешь мне Москву, познакомишь с клёвыми русскими тёлками. Ты такой красавчик, Джон. Я уверен, что в Москве у тебя куча знакомых тёлок.
— Я приехал из Санкт-Петербурга.
— Да какая разница! — продолжает он. — Если бы я был тёлкой, то я бы точно тебе дал. Что ты улыбаешься? Правда! Мадонна, дал бы тебе! Ты что, мне не веришь?
— Верю, — меня потрясывает от кое-как сдерживаемого хохота.
Стью не знает, что для этого ему совершенно ни к чему быть тёлкой. Ну уж нет! Будь Романо хоть трижды геем, я бы ни за что не стал с ним трахаться. Во-первых, он не в моём вкусе, а во-вторых, Треверс прав: Стью — придурок.

========== 29 ==========

Стас
Мы выходим в одну четвёртую финала, набрав нужное количество очков по большей части благодаря Женьке. Игра Ольшанского не идёт ни в какое сравнение с Женькиной гениальностью. Емельянов создавал голевые моменты из ничего, из холодного воздуха и ледяной стружки. Надо признать, я очень по нему скучаю. И где мне теперь его искать? С квартиры он давно съехал, телефон недоступен, а в соцсетях он заблокировал меня на всех аккаунтах.
После игры я скидываю экипировку и складываю её в баул. Сегодня я опять полировал жопой скамью запасных. Обидно до слёз. Это же плей-офф! Плей-офф, вашу мать! Неужели Саныч так и не выпустит меня на лёд до конца чемпионата? Говорит, якобы для таких ответственных матчей мне не хватает опыта. Как же, опыта! Я же вижу, что он сердится на меня, считает, что это я виноват в Женькином уходе. Я выйду на лёд только в случае, если с Тарелкиным что-то случится. А я не хочу, чтобы с Колей что-то случалось. Я не желаю ему зла. Он — молодец, правильный чувак, а я… А я — последнее ссыкло и дебил. Тяжело вздыхаю, натягивая футболку.
Слава выходит из душа и, обтерев себя полотенцем, плюхается рядом.
— Красиво получилось! На последний минуте аккурат в левую троечку!
— Было бы чем гордиться…
— Хочешь сказать, что моей заслуги в этой победе нет? — Ольшанский неприятно щурится.
— Ну почему, есть. Молодец! В пустые ворота впиндюрил! Правда, если бы Мишаня с Потаповым не закусился, хуй бы ты пробил, — за грубое нарушение Мишу удалили на две игры. Но это всё фигня, мелочи жизни, по сравнению с тем, что Слава чувствует себя героем. Ему глубоко плевать на то, что мы остались без крайнего правого нападающего. Теперь единственного, надо сказать, в нашей команде.
— Если бы тут был Женька… — вздыхает Тарелкин.
— То что? — даже упоминание его имени вызывает у Славы приступ нервной возбудимости.
— Да так… Подумал…
— Подумал, блядь! Играли без него, и дальше будем играть! Тоже нашёл звезду! И где теперь твой Емельянов, а? Где? Ау-у! Емельянов, ты где? — кривляясь, Слава заглядывает под скамейку. — Нету! Был, да весь вышел! Пшик! Никто не захотел менять этого пидораса. Даже молодёжке такое говно на хуй не сдалось!
Ольшанский зарывается. У меня так и чешутся кулаки это исправить. Мне всегда неприятно, когда кто-то оскорбляет человека за его спиной. Но хуже всего, что этот козёл прав, Емельянова нет в списках ни одной из хоккейных лиг. Я проверял. Но, блядь! Это несправедливо! Женёк — талантище каких поискать!
— Да вообще, если честно, высококлассная игра Емельянова — это бредовая фантазия нашего главного тренера! — Славика несёт. — Скажем прямо, играл он так себе.
— А хет-трик* в игре с «Автомобилистом»?! — не выдерживаю я. — Твоих-то хет-триков за последние два сезона я что-то не припомню. То ли память у меня говно, то ли ты…
— Чё?! — он поворачивается ко мне. — Это ты мне, Артёмов? Ты, блядь, второй голкипер! Второй, твою мать! Заруби это на своем тупом носу! И второй-то только потому, что жопу Санычу лижешь! Думаешь, никто не замечает, как ты в тренерскую постоянно бегаешь? Да только, видать, этого мало! Если бы ты отсасывать умел, как Емельянов, то давно бы в первом составе был!
— Вот это ты сейчас зря-а… — Коля не успевает договорить. Я срываюсь с места и бью Ольшанскому промеж глаз. Ох, как классно засветить в рожу этому подонку! От неожиданности он падает на пол. Я прыгаю сверху и, уперев колено ему в грудь, наношу серию коротких ударов. За себя! За Женьку! За Саныча! За ребят!.. Несмотря на все правила и запреты, я мешу его морду и получаю от этого несказанное удовольствие. Ещё немного, и я прикончу эту мразь, размажу по полу на глазах у офигевшей публики.
Грубые руки отрывают меня от Славика и оттаскивают в сторону.
— Пус-сти… — я пытаюсь вырваться, но тот, кто меня держит, делает это на совесть. Он блокирует мои движения, жёстко фиксируя руки за спиной. — Пус-сти… Пус-сти…
— Спокойно, — слышу суровый Лёхин голос.
— Ах ты сука! — взвизгивает Славик, поднимаясь с пола и расталкивая собравшихся вокруг парней. Я вижу, как по его распухшему лицу течёт кровь. Охуенная картина! Но я бы ещё кое-что подправил. Дёргаюсь, пытаясь освободиться. Но не тут-то было. Лёха старше и сильнее меня.
— Пидор вонючий! Это же ты, блядь! Это был ты! — орёт охреневший Славик. — Ты тот, второй! Ты выдал себя! Это ты! Сука! С Емельяновым! Ты!..
— Слав! Ты ебанулся?! Стас нормальный мужик! — вступается за меня Лёха.
— Урою, тварь! Пусти! — внутри меня всё кипит. Мне хочется повторить заход, разбить ему ебало. В месиво, в говно! Второй раунд, блядь! — Пусти, Лёха!
— Стоять! Спокойно! Ты и так на дисциплинарное набоксировал! На зону хочешь?! — Лёхин голос приводит меня в чувство.
— Давай! Ну же… Ну?! Что, зассал?! — Ольшанский делает выпад в мою сторону, но его тут же перехватывают.
— Брейк, мужики! Успокоились! — в центре появляется грузная фигура Сергеева. — Успокоились, я сказал!
— Пидорас…
— Харе, Слава! Хоть Стаса-то не трожь! Он-то что тебе сделал? — снова вступается Лёха.
— Ну ты и дурак, Лёша! Считаешь, что я Емельянова из зависти? Думаешь, я ему завидовал?
— Не один он так думает! А Саныча поливать грязью я тебе не позволю! — встревает в перепалку капитан. — Стас второй сезон показывает хороший хоккей. И целование жоп, как ты выразился, здесь ни при чём! Ещё раз услышу от тебя такое, и претендентом на вылет из клуба с волчьим билетом будешь ты! Не думаю, что с такой игрой кто-то захочет обменять тебя в приличный клуб.
— Да вы что, мужики?! Вы кого выгораживаете?
— С Женькой ты поступил как последняя сука! — Лёха серьезен как никогда.
— Ах, вы всё жалеете, что он ушёл, да?! Я понял… Что же ты, Костенька, сам первый к Санычу подкатил с просьбой убрать его, а? Что, своё трико ближе к тушке? Ведь тебе же самому впадлу было… Сам же не захотел пидора в команде держать!
— Это другое… И я не жалею о своём решении.
— Не-ет, Костя, не юли! Это то же самое… Тебе было противно. Ты же весь у нас такой правильный, чистенький…
— Я думал об интересах команды.
— А-а, команды… Это так теперь называется. Признайся честно, Костя, что ты просто обосрался. Страшно тебе стало, что болельщики побегут билеты сдавать. Что на матче тебе улюлюкать станут. Что жёлтая пресса твоё имя направо и налево полоскать будет. Нет? Я не прав?
— Прав… — Костя опускает глаза и крепко сжимает челюсти. — Но это ты, мразь, раструбил всем, что Емельянов — гей! Мог же без эпатажа всё сделать, по-другому.
— Нет, Костя. По-другому не получится. А ты как хотел? И на хуй сесть, и рыбку съесть? Как Саныч? Чтобы тишь да гладь — божья благодать?
— Прекрати паясничать!
— И что ты сделаешь? Ну?.. — подначивает Сергеева Слава.
— Послушай, ты! — Костя хватает Ольшанского за грудки и смотрит глаза в глаза. — Пока я буду молчать о том, что тут услышал. Как и ты, мразь. Но если до меня дойдут слухи, что ты, не дай бог, про Саныча или про кого-то ещё грязные слухи распускаешь, я сам тебя уебу. Ты меня знаешь! Всё понял?
Он хорошенько встряхивает Славика. И я чувствую непонятное облегчение. Похоже, в этот раз Ольшанскому никто не поверил. Но как долго он будет держать язык за зубами?
    
Комментарий к 29
    *Хет-трик - позитивное достижение в ряде видов спорта и игр, связанное с числом три. В хоккее хет-триком называют три гола, забитые в одном матче одним игроком.

========== 30 ==========

Женя
Сегодня особенный день. Главный тренер Билл Кинси обещал выпустить меня на лёд, потому что в прошлой игре Джастин Кэссиди вывихнул лодыжку. Сегодня мы играем за место в полуфинале с «Коламбус Блю Джекетс» — чемпионами прошлого сезона. Я до сих пор не могу поверить, что меня допустили до такого ответственного матча.
«ТД-гарден» битком забит людьми, гудит, как переполошенный улей. Со всех сторон слышны громкие крики, звуки трещоток и вой вувузел. На трибунах тут и там мелькают красно-синие и чёрно-оранжевые флаги с символикой команд.
— Надерите «Курткам» задницы! — орёт какой-то мужик с ближней трибуны. — Медведи, вперёд!
Мы выезжаем на лёд и выстраиваемся в ряд. Стадион взрывается приветствием. Моё сердце в предвкушении игры колотится как сумасшедшее. Я впервые выхожу на лёд в «медвежьей» экипировке.
С самых первых секунд «Коламбус» задаёт игре бешеный темп. Это настоящая схватка. Я нервно ёрзаю на скамейке, вцепившись обеими руками в клюшку, наблюдая, как борьба перемещается с одного края поля на другой. Наши парни закидывают шайбу в зону противника, кружат вокруг ворот, атакуют, голевой момент и… Да! Голкипер «Курток» не успевает отбить! Мы зарабатываем первое очко в этом матче.
Игра продолжается. Я изнываю от нетерпения. Неужели наш главный тренер передумал? Неужели мне не дадут сегодня сыграть? Но нет, на десятой минуте второго периода Кинси просит замену, и я выхожу на площадку. Чувствую себя здесь немного непривычно из-за размеров* коробки. Арбитр делает вбрасывание, и Треверс тут же пасует на меня. Я несусь к воротам противника. Уверен, в моём распоряжении не так много времени, чтобы успеть забить в створ. Для меня это вопрос жизни и смерти. Я должен доказать Кинси, что способен быть связующим звеном нападения. Травма Кэссиди — ебучий счастливый билет в моё будущее в НХЛ. И я обязан им воспользоваться! «Куртки» зажимают меня в кольцо, пытаются отобрать шайбу. Мне удаётся перебросить её на Ричардса. Мы делаем обманный манёвр. Удар, пас! И шайба снова у меня. Я в метре от ворот. Защита «Коламбуса» выстроена очень хорошо. Меня сбивают с ног, но я успеваю ударить и вместе с шайбой и защитником Тони Юбердо влетаю в ворота «Коламбуса». Да! Трибуны ревут, моё сердце ликует. У меня получилось! Мой первый гол в НХЛ! Он вселяет в меня уверенность. За спиной будто тут же вырастают крылья.
Кинси снова делает замену, и я сажусь на скамью. Я несказанно рад, что успел забить гол. Но матч еще не закончен. «Коламбус» атакует, и Романо пропускает шайбу. Болельщики «Курток» в полном восторге. Трибуны беснуются. Орут, дудят, трещат. И снова на льду разгораются страсти. Парни играют грубо, напористо. Прицельный бросок, и шайба оказывается в наших воротах. Второй раз! Счёт два два. Блядь! Блядь! Блядь! Мы не должны проиграть. Сегодняшняя победа как никогда важна для меня.
Третий период проходит в напряжении. Сидя на скамье, я потею в два раза больше, чем на льду. «Брюинз» идут в наступление, и удача снова улыбается нам. Третья шайба влетает в левую девятку. Звучит финальная сирена. Я не верю своему счастью. Вскакиваю с места и ору что есть мочи. Мы победили! Победили! «Бостон Брюинз» вышли в полуфинал!
Мы отправляемся отпраздновать победу в питейное заведение под названием «Вард Эйт» неподалёку от ледовой арены.
— Джон! — Стью подсаживается ко мне и хлопает меня по плечу. — Сегодня ты показал настоящий класс! Пробыть на льду четыре грёбаных минуты и забить в створ! Да ты просто чертов Хэллбой! Я горжусь тобой, чувак! Эй, парни, за Джона! — на весь бар орёт Романо, поднимая над головой стакан.
— За Джона! С первой игрой! — прокатывается рокот мужских голосов.
— За тебя, чувак! — Романо чокается со мной, залпом выпивает содержимое стакана и с грохотом ставит его на стол. — Слушай, Джон, а что, если нам с тобой сегодня замутить?
— Замутить? — я давлюсь выпивкой и тут же закашливаюсь. Возможно, я ещё не настолько поднаторел в английском, чтобы понять точный смысл вопроса. Но, бля, звучит это вполне определённо.
— Да! Ты, я и вон те две офигенные цыпочки у бара.
Фух, прямо от сердца отлегло! Однако предложение Стью напоминает мне о том, что у меня уже сто лет не было секса. И вероятнее всего, ещё столько же не будет.
— Нет, Стью! Это без меня. Сегодня я чувствую себя слишком уставшим.
— Ну, Джон, одному мне не справиться. А с твоей мордашкой, они точно согласятся пропустить с нами по стаканчику где-нибудь в интимной обстановке.
— На тебе куртка «Брюинз», и мы сегодня вышли в полуфинал. Стью, они не посмеют тебя отшить.
— Ты думаешь?
— Я уверен!
— Ты точно не хочешь пойти со мной? — Романо смешно морщит нос. Ему от силы девятнадцать и, судя по всему, совсем небольшой опыт в общении с девушками.
— Точно! Иди и не думай о поражении! Медведи, вперёд!
— Да! — воодушевлённый моей пламенной речью, Стью встаёт с места и идёт к стойке. Кажется, девушки заметили его. Дальше дело техники. У меня не возникает сомнений, что Стью справится с поставленной задачей. Однако через пару минут я слышу за своей спиной женский смех, и он мне не нравится. Я поворачиваюсь и вижу унылую рожу Романо, плетущегося назад.
— Что?
Он разочарованно вздыхает, почёсывая затылок.
— Они тебя отшили?
— Я же говорил, Джон, что нам надо идти вместе, — он приземляет задницу на прежнее место. — Я думал, что ты мой друг…
— Не расстраивайся, Стью. На свете полно женщин, которые с радостью пойдут с тобой. Просто эти… — я не могу подобрать нужного слова.
— Не надо утешать меня, Джон, — морщится Романо. — Лучше помоги.
— Но как? — я и вправду не понимаю, как я могу помочь Стью.
— Пообещай, что как только мы выиграем кубок, ты пойдёшь со мной клеить тёлок!
— Ты так уверен, что мы его выиграем?!
— У нас все шансы! Но сейчас не об этом. Пообещай мне! — он смотрит мне в глаза так жалобно, что я не знаю, куда деть свой взгляд. Мне одновременно жалко Романо и стыдно за то, что он думает обо мне лучше, чем я есть.
Я возвращаюсь домой уставший и довольный. Поднимаюсь к себе и падаю на диван. Сегодня в моих планах вырубиться прямо тут. Я засыпаю и сквозь липкую дремоту слышу стук в дверь. Какого лешего! Мне приходится встать, чтобы открыть незваному гостю. Спросонья я не сразу понимаю, кто это. На пороге темнокожий парень, которого я однажды встретил возле дома.
— Эм… — он явно смущен. — Кажется, я разбудил тебя.
— Всё в порядке. Ты что-то хотел?
— Я твой сосед сверху, — улыбается он, протягивая мне руку. — Сэм.
— Же… Джон! — я знаю, что для американца выговорить «Женя» — настоящая пытка.
— Джон? — Сэм удивлённо вскидывает брови. — Я думал, ты русский.
— Так и есть.
— Это тебе, Джон, — он вручает мне картонную коробку, перевязанную розовой ленточкой.
— Что это?
— Печенье — маленький подарок на новоселье.
А я и забыл об этой чудной американской традиции, которую не раз видел в фильмах.
— Спасибо, — я беру подарок и натянуто улыбаюсь. Что-то ещё? Я не понимаю, почему он не уходит. Ждёт, что я приглашу его к себе?
— Ещё увидимся, — сообразив, что ему ничего не предложат, Сэм смущённо прощается со мной и уходит.
Я закрываю за Сэмом дверь — в надежде, что больше его здесь не увижу.
    
Комментарий к 30
    *Хоккейные площадки КХЛ и НХЛ по длине одинаковы, а по ширине в Северной Америке они на 4 ,1 м уже, что существенно влияет на игру.

========== 31 ==========

Стас
Мы проигрываем ЦСКА, и сезон для нас заканчивается раньше планируемого срока. У меня появляется прорва свободного времени. От тоски и безделья наваливается жуткая депрессия. За эти несколько месяцев я так и не смог отыскать Женьку.
Я сижу на кухне у Коли Тарелкина и заливаю водкой свои неудачи.
— Стас, может, хватит? — Коля мне как родная мать. Такой внимательный и заботливый, что меня ебать как мутит от него. Откуда он взялся? И почему я снова сижу на раздолбанном табурете возле огромного тарелкинского холодильника? — Ты какой день пьёшь?
Я начинаю загибать пальцы, пытаясь сосчитать дни, проведённые в душном коконе алкогольных паров и мучительных похмелий.
— Понятно, — он убирает со стола бутылку «Финляндии» и прячет её в холодильник.
— Тебе что, жалко?
— Мне не водки жалко, а тебя, дурака. Стас, ты хоть понимаешь, что творишь?
— Забей!
— Не могу. Я который раз уже вытаскиваю тебя из клубешника. Честно говоря, мне это надоело!
— Так не вытаскивай! Тебя никто не просит! — я пытаюсь сфокусировать взгляд на Коле.
— Блядь, Артёмов! Ты ж сам мне звонишь! Найду этого урода, Лёху, все рога поотшибаю! — Коля с досадой бьёт кулаком по столу.
— Лёха здесь ни при чём…
— Как же! Затащит в кабак, напоит и бросит! И, блядь, ни при чём!
— Лёха не виноват. Это я сам…
— Понятно, что водяру ты сам в глотку заливаешь. Ему-то что, ему лишь бы компания была — баб кадрить!
— Баб? Каких ещё баб?! Не было баб…
— Ага! Я, что ли, Лёху не знаю! А ты шары зальёшь и ничего вокруг не видишь… Учти, если Саныч узнает, мигом в отстой сольёт.
— А если я расскажу, почему пью, ты меня презирать будешь.
— Ох, Артёмов! Навязался ты на мою голову!
— Будешь! Знаю, что будешь… Вы все… Вам же похуй, что у человека на душе творится… Вам же главное, чтобы никто… Чтобы ни одна собака… А у меня, может, горе… Я, может, не знаю, что завтра будет…
— Зато я знаю, будешь бухать — ни хуя тебе не будет! Как в том анекдоте — ни папахи, ни коня, ни шашки! Ты ж ещё молодой, Стас! У тебя ж перспективы!
— Да какие, на хуй, перспективы?! Как у Женьки, что ли? Жопу на площадке рвать, выкладываться, а потом — пиздуй на все четыре стороны?
— Да ёбаный в рот! Артёмов! С чего ж ты взял, что Женьку на все четыре стороны послали? Не тот он игрок, чтобы такими разбрасываться. Да и почему ты думаешь, что с тобой, как с Женькой будет?
— Да потому, что это я был… Понимаешь… Я… Там… Я… — Ой, бля! Что я несу?! Козёл пьяный! Внезапно меня прошибает холодный пот, и я слегка трезвею.
— Где был? — не понимает Коля.
— Не знаю… Не то хотел сказать… Просто… Женька же охуенно играет. А его выперли. Эту суку, Славика, вместо него поставили… А я не хочу так… Вот где он сейчас? Ящики в супермаркете разгружает?
— Да почему ящики-то?! — хмыкает Коля.
 — А то я не знаю… — глаза застилает мутная пелена. Мне становится до слёз жалко Женьку. Я громко шмыгаю носом, глотая подступивший к горлу ком.
— Не знаешь! — рубит Коля. Я вижу в его глазах что-то такое, отчего моё сердце начинает биться сильнее. Я не настолько пьян, чтобы этого не заметить.
— Ты что-то про него знаешь?
— Да так… Ничего особенного, — Коля быстро отводит глаза. И у меня отпадают последние сомнения. Тарелкин знает!
— Ты знаешь… Знаешь… И молчишь… Почему, Коль?! Почему?! Что я тебе сделал? — по моим небритым щекам катятся пьяные слёзы. Я на грани отчаяния. Коля должен мне рассказать всё, что ему известно.
— Стас, давай я отвезу тебя домой, ты выспишься, и всё будет хорошо.
— Не будет! Без Женьки не будет! Расскажи… Расскажи мне, — я утираюсь рукавом. Глаза вновь и вновь наполняются влагой, затопляя нос и заливая щеки. — Ну хочешь, я перед тобой на колени встану? — я сползаю с табурета.
— Артёмов, ты сдурел?! Вставай, скотина пьяная! — он пытается поднять меня с пола. Я судорожно вцепляюсь в Колину футболку и мелко трясу его.
— Скажи, Коля! Ну скажи… Мне очень надо, понимаешь… Очень…
— Стас, ну ты чё как в театре? Ну чё ревёшь-то?
— Мне надо знать… Я не могу без него. Жить не могу, дышать не могу. Думал, это так, временно… Пройдёт. Забудется. А не прошло. Не забылось. У нас же с Женькой всё было… Понимаешь? Всё! — я захлёбываюсь пьяной истерикой. Судорожно хватаю ртом воздух и никак не могу надышаться. Мне словно что-то мешает, стягивает грудь, давит.
— С ним всё хорошо. Стас, всё хорошо, — Коля притягивает меня к себе, и я утыкаюсь мокрым лицом в его футболку. Реву. — Ты только успокойся! — он гладит меня по голове. — Всё будет хорошо…
— Так знаешь…
— Конечно, знаю…
— Тогда скажи…
— Не могу. Я ему слово дал.
Мне становится немного легче. Женька не потерялся, он где-то рядом. Коля с ним разговаривал. Тарелкин — та самая связующая ниточка, которую я так долго искал.
— Он ненавидит меня, да?
— Почему ты решил, что Женька тебя ненавидит?
— Я же предал его… Я отвернулся…
— Не ты один… Мы все тогда отличились…
— Не все… Ты-то так не сделал… Ты смог, ты сильный, а я — нет… Я — ссыкло вонючее…
— Не говори так, Стас… Ты нормальный пацан. Просто все мы иногда ошибаемся.
— Нет, это не ошибка! Это предательство. Я должен был быть рядом с ним, там… перед парнями… А я струсил! Съебался по тихому! Потому что мне страшно стало, понимаешь? Я обосрался… Мне и сейчас страшно, — у меня начинается новый приступ истерики.
— Ну что ты, Стас! Ну прекращай, а… Как девочка, честное слово!
— Он же верил мне. Ждал. А я, как последняя тварь, дверь перед его носом захлопнул… Я! Я ж трахался с ним! Понимаешь! Трахался! — я зажмуриваюсь, чтобы не видеть Колиного лица.
Стою с закрытыми глазами, прислушиваясь к тиканью настенных часов. И мне становится страшно, потому что я ничего не слышу, кроме этого размеренного клацающего звука.
— Блядь, — наконец выдыхает Коля, садится на стул, достаёт из холодильника водку и делает большой затяжной глоток. — Я не могу рассказать… Я обещал…
Он замолкает. В комнате повисает гнетущая тишина.
 Наконец, Коля поднимает на меня усталый взгляд.
— Поезжай домой, Стас. Возьми такси и поезжай.
Ссутулившись, я плетусь к выходу. Голова словно не моя, гудит, как встревоженный улей.
— И знаешь, — голос Тарелкина застаёт меня врасплох. От неожиданности я вздрагиваю.— Не рассказывай больше никому.
Не прощаясь, я выхожу за дверь. Моё признание может стоить мне карьеры, но Коля не тот человек. Он никому не станет трепать. Коля Тарелкин из той редкой породы людей, для которых чистота совести дороже всего на свете.

========== 32 ==========

Женя
Я возвращаюсь в Бостон совершенно измотанным. В этот раз у меня было целых двадцать минут игрового времени. Но несмотря на мои старания, «Брюинз» проиграли «Тампа-Бей» и выбыли из турнира.
Захожу в квартиру, бросаю у порога баул с грязными вещами и плетусь в душ. Долго намываюсь, подставляя голову и спину ласковым прикосновениям воды. Моё внимание привлекает деликатный, но настойчивый стук в дверь. Вылезаю из душевой кабины и, наспех обтеревшись, иду открывать. Вижу на пороге Сэма и офигеваю. Он держит в руках бутылку белого вина и смущённо улыбается.
— Я думал пригласить тебя куда-нибудь выпить, но решил не рисковать и принёс выпивку с собой.
— Мило! — то самое словечко, которое помогает мне во всех непонятных ситуациях.
— Я могу войти? — похоже, он настроен серьёзно.
— Да, — недолго поколебавшись, я впускаю его внутрь. Сегодня я не прочь провести вечер в приятной компании.
— Здесь уютно, — Сэм оглядывается, проходит к барной стойке и ставит бутылку на стол. — Есть чем открыть?
— Сейчас посмотрим.
Я никогда не задумывался над наличием в квартире штопора. Выдвигаю ящик под микроволновой печью. Интуиция меня не подводит: здесь есть всё, что мне нужно — нож сомелье, пробки, пара льняных полотенец.
Я достаю нож и протягиваю Сэму. Он ловко открывает бутылку и, сняв с держателя бокалы, разливает вино.
— За что будем пить? — я беру свой бокал.
— За знакомство.
— Мы уже знакомы.
Сэм расплывается в широкой улыбке, оценив мою шутку.
— Есть повод познакомиться поближе, — лукаво сверкая глазами, говорит он.
Ого! Звучит многообещающе. Мы чокаемся, и я делаю большой глоток терпкого прохладного вина.
— Играешь в хоккей? — Сэм бросает быстрый взгляд на сумку, валяющуюся у порога.
— Да. Только что вернулся из Тампы. «Бостон Брюинз», может, слышал?
— Так ты звезда?
— Пока нет, но всё к этому идет!
— Где играете в следующий раз?
— Нигде. Мы продули. Четыре два, — пожимаю я плечами. — В этом году для «Брюинз» сезон закончился.
— Печально. Как-нибудь я обязательно приду на вашу игру. Ты же не будешь против?
— Конечно, приходи! — вот только я не знаю, буду ли играть за «Брюинз» в следующем сезоне. Подписал меня клуб или нет, станет известно только через две недели.
— А ты чем занимаешься?
— Баскетбол. Может, слышал? — передразнивает меня Сэм.
— НБА?! — я вскидываю брови в деланном изумлении.
— Команда бостонского университета, — улыбается он. — Но я не теряю надежды.
— Круто!
— Да, в этом сезоне мы вышли в одну восьмую финала. Я уверен, что мы ещё поборемся за главный трофей. Вот увидишь, нас ещё не раз по телеку покажут.
— Ну что, за твою победу, Сэм, и за наши бешеные гонорары!
Мы чокаемся, осушая бокалы. Я подливаю ещё вина ему и себе и усаживаюсь на кожаный диван.
— А у нас с тобой много общего. Не находишь? — Сэм подсаживается ко мне. Смотрит долго, внимательно рассматривая каждую чёрточку моего лица. — Мы могли бы чаще общаться.
— Думаешь? — мне становится неловко от его близости. Сэм мне нравится, но я не должен этого делать. Мне не нужны неприятности. Он подаётся вперёд и оказывается совсем рядом. Я кожей чувствую его дыхание с терпким запахом белого винограда. Сэм ставит бокал на журнальный столик и кладёт руку на мое колено. Блядь! У меня кружится голова. Чувствую, как в паху становится горячо и тесно. Его ладонь медленно скользит вверх, и я таю, как мороженое, забыв обо всем на свете. Мне безумно хочется завалить его на диван и целовать, снимая с него одежду. Интересно, какой у него? У меня ещё никогда не было темнокожих парней. Если он коснётся сейчас моего члена, то я могу сразу кончить, настолько я возбуждён. Еще немного и… В этот критический момент я будто прихожу в себя. Отстраняюсь и отсаживаюсь от него.
Сэм ужасно смущён. Шумно выдыхает, пытаясь изобразить на лице улыбку.
— Прости, Джон. Это было глупо. Просто я подумал… — он замолкает, поджимая губы.
— Бывает, — беру со стола бокал и залпом допиваю вино.
— Я лучше пойду, — Сэм встаёт и идёт к двери.
— Пока.
Я не пытаюсь остановить Сэма. Сейчас он думает, что пытался совратить натурала. Но так даже лучше. Мне и вправду ни к чему себя компрометировать.
Сэм выходит за дверь, и я остаюсь один на один со своим возбуждением. Может, всё-таки стоило дать ему шанс? Перспектива одинокой дрочки убивает меня. Но ничего не поделаешь, такова плата за возможность стать звездой.
Я вздыхаю, и прежде чем предаться разврату в гордом одиночестве, решаю ополоснуть стаканы.
Стук в дверь застаёт меня врасплох. Сэм?

========== 33 ==========

Стас
— Стас?! — Женька таращится на меня так, будто увидел привидение.
— Привет! — мне ужасно неловко. Я думал, что он захлопнет дверь, как только увидит мою рожу.
— Как ты здесь оказался?
— Меня впустил какой-то мужик…
— Я не об этом. Как ты оказался в Бостоне?
— Проезжал мимо, решил зайти! — глупая шутка, но ничего умнее я не придумал.
— Я войду?
— Да, проходи.
Кажется, Женька волнуется не меньше меня. Одёргивает футболку, откашливается, расчёсывает пятернёй волосы.
— Жень, я приехал, чтобы сказать…
— Ты летел десять с лишним часов, чтобы сказать?!
— А как я ещё мог с тобой поговорить? Ты же заблокировал меня на всех аккаунтах.
— Но как ты узнал?
Я нервно хмыкаю. Когда в нашем клубе стало известно, что «Бостон Брюинз» заявил Емельянова на игру, в которой он ещё и гол умудрился забить, такое началось… Ольшанский от зависти чуть рассудком не двинулся. Всё кричал, что Емельянову место у параши, а не в НХЛ. Мне даже жалко его стало. Такой обломище!
— Россия отсюда далеко, но и до нас доходят новости!
— Это Коля слил тебе мой адрес?
Я пожимаю плечами, не желая сдавать Тарелкина.
— Может — да, может — нет!
— Зачем ты приехал, Стас? — Женька переходит в наступление. Мне не нравится его враждебный настрой.
— Жень, прости меня!
— Мне не за что тебя прощать. Ты мне ничего не сделал.
Он отходит к раковине и принимается мыть посуду.
— А должен был. Я должен был защитить тебя. Хотя бы поддержать, а я испугался… Сбежал, как последний трус…
— Ты мне ничего не должен! Мы просто развлекались, получили удовольствие, и на этом всё.
Я не вижу Женькиного лица, но чувствую, что внутри у него бушует буря. Его голос хрипит и ломается.
— Я тебе не верю…
Он выключает воду, продолжая стоять ко мне спиной. Молчит.
— Если ты приехал за этим, то считай, я ответил тебе, — наконец выдаёт он.
— Значит, ты не простил меня.
— Ещё раз повторяю. Мне не за что тебя прощать.
— Женька… — я подхожу ближе. Внутри меня всё трясётся. Неужели это всё? Неужели конец? Я должен сделать последнюю попытку. Должен постараться его убедить. — Женька… — я обнимаю Женьку сзади, прижимаясь грудью к его спине. — Женька… Я люблю тебя…
Он молчит, и от этого мне становится страшно.
— Слышишь, Жень… Я люблю тебя…
Женьку бьёт озноб. Чувствую его дрожь своим телом. Подсознательно жду, что сейчас он развернётся и ударит. Но этого не происходит. Я продолжаю обнимать Женьку, каждой клеточкой ощущая его тепло.
— Жень, не молчи… Скажи что-нибудь… Женечка… — я утыкаюсь лбом ему в затылок, трусь носом, вдыхая такой знакомый аромат волос. Это мой Женька! Мой! На меня накатывает волна нежности. Я осторожно целую его в шею. Женька кладёт ладонь на мою руку и крепко сжимает. Он подаётся навстречу моим поцелуям. Жадно дышит. Поворачивается и впивается в мой рот. Судорожно, нетерпеливо, вталкиваясь языком в приоткрытые губы. Запускает жёсткие пальцы в мои волосы.
— Ненавижу тебя, Артёмов! — его жаркий шёпот вперемешку с горячим дыханием опаляет мне кожу. Собрав пряди в горсть, он дёргает за них, заставляя меня откинуть голову. Смотрит в глаза. Холодный взгляд прошивает насквозь, обдавая меня животным страхом. Женька трётся бёдрами, толкается. Я членом чувствую его эрекцию, проступающую сквозь плотную ткань джинсовых брюк.
Он разворачивает меня и валит грудью на стол, расстегнув ширинку, сдёргивает до колен мои джинсы, дотягивается до ёмкости с растительным маслом и льёт мне между ягодиц. Я молча подчиняюсь его желаниям. Такой Женька пугает меня до спазмов в желудке и дико заводит. Он грубо засовывает пальцы мне в анус и начинает торопливо разрабатывать, другой рукой придерживая меня за волосы и заставляя сильнее прогибаться в пояснице. О, блядь! Перед глазами темнеет. Женькины пальцы жёстко массируют сфинктер, трут простату, доводя меня до полуобморочного состояния. Ввинчиваются, растягивают, трахают.
— Давай… Еби уже… — хриплю я, сгорая от нетерпения.
Женька вытаскивает пальцы, и я чувствую, как набухшая головка касается ануса. Он осторожно тычется в меня, как бы примеряясь перед тем, как войти на полную длину. Наконец надавливает, и я чувствую толстую горячую эрекцию, распирающую мою задницу изнутри. Моё сознание заполняет чистейшее наслаждение вперемешку со жгучим чувством стыда. На секунду Женька замирает, давая мне привыкнуть, и начинает двигаться, быстро наращивая темп. Реальность смазывается, отходя на второй план. Я подставляюсь под удары твёрдого члена, как можно сильнее раскрываясь им навстречу. Женька ебёт меня быстрыми грубыми толчками, тянет за волосы, заставляет насаживаться под самый корень. Мой набрякший орган раскачивается между ног, добавляя остроты возбуждению. Я хочу схватиться за него, чтобы облегчить свою участь, но Женька не даёт. Убирает мои руки и продолжает жёстко трахать. Очередной грубый толчок выбивает из моей груди сладкий стон, по члену прокатывается горячая волна. За ней ещё, и ещё одна. Я изливаюсь с гортанным рыком, забрызгивая спермой кухонные шкафчики. Женька ускоряется, сбивается с ритма, вздрагивает и резко выходит, выплёскиваясь горячим на мои ягодицы. Это настоящее сумасшествие. Мы оба в мыле, дышим как загнанные лошади, стоя посреди кухни со спущенными штанами. Я смотрю на раскрасневшееся Женькино лицо, на его пылающие щёки и пытаюсь понять, что это значит. Он простил меня? Хочу спросить, но не успеваю, потому что в эту секунду кто-то неистово барабанит кулаком в дверь.

========== 34 ==========

Женя
У меня настоящая паника, шок. Кто это может быть? В голове мелькает разное — соседи, консьерж, полиция нравов. Я быстро натягиваю джинсы и показываю жестами, чтобы Стас сделал то же самое. Провожу пятернёй по волосам и с самым невозмутимым видом иду открывать. Мой член ещё не опал после разрядки. Надеюсь, что тот, кто пытается сейчас вынести мою дверь, этого не заметит.
Не успеваю щёлкнуть замком, как в квартиру вваливается Романо.
— Джон, ты что, спишь? Почему не отвечаешь на мои звонки?
Похоже, сегодня у меня день открытых дверей.
Проходя мимо Стаса, Стью бросает ему короткое «привет!» и, по-свойски дёрнув дверцу холодильника, почти целиком влезает в его сверкающее белизной нутро.
— Выпить есть? — не дожидаясь ответа, он вытаскивает банку пива и, ловко подцепив пальцами жестяной язычок, открывает.
— Кола, «Будвайзер»… — запоздало реагирую я, наблюдая, как Романо присасывается к банке.
— К чёрту колу! — резко выдыхает он и отправляет пустую тару в мусорную корзину. Берёт ещё пива и плюхается на диван.
Нащупав под задницей пульт, Стью врубает телек и принимается листать каналы.
— Стью?
— Да, Джон!
— Что ты делаешь?
— Разве не видишь? Смотрю телек, пока ты переодеваешься. Ты же не собираешься клеить тёлок в этом? — в любой другой день я послал бы Стью к чёрту. Но сейчас я даже рад его появлению. Мне в голову приходит гениальная мысль.
— Познакомься, Стас, — говорю я на английском. — Это Стью. Голкипер «Бостон Брюинз».
Так я и думал — Стас не силён в языках. Бьюсь об заклад, что из всего сказанного он понял только «голкипер» и «Стью». Артёмов смотрит то на меня, то на Романо, и его брови ползут вверх. Что, удивлён?
— Стью, это Стас — мой друг из России. Он, как и ты, стоит на воротах. Подаёт большие надежды.
— Как дела, мужик*? — Романо встаёт с дивана и, подойдя к Стасу, долго и с воодушевлением трясёт его за руку, расплываясь в широченной улыбке. — Так, значит, ты играешь? И за какой клуб?
Стас с испугом глядит на конопатое лицо Романо и переводит на меня беспомощный взгляд.
— Жень, чего он хочет, а?
— Познакомиться, узнать, кто ты такой, — я не вру. Романо излучает искренний интерес. — А ты что, по-английски не понимаешь?
— Ну так, немного.
— Тогда пообщайся с ним, а я пойду переоденусь.
Я долго копаюсь, принимая душ и пытаясь отрыть в гардеробе чистую пару джинсов и футболку. Когда, наконец, выхожу в гостиную, вижу радующую глаз картину: небрежно развалившись на диване, Романо смотрит Опру, а Стас мечет на него злые взгляды, стоя на безопасном расстоянии возле окна. Ещё бы! Малыш Стью — поистине пугающее зрелище. Один его кулак больше моей головы, чего уж говорить об остальных частях тела.
— Отлично выглядишь, Джон! — Романо поднимается, подходит ко мне и хлопает по плечу. — Я хотел спросить, — заговорщицки шепчет он. — Твой друг с нами пойдёт?
— Не знаю. Предлагаешь взять его с собой?
— Джон, я не хочу тебя обидеть, но он какой-то странный. Смотрит на меня так, будто я должен ему сто баксов.
— Не переживай, Стью. Я слежу за ним, — я обнимаю Романо за шею и внимательно смотрю в его водянистые глаза. — Главное, не отдавай ему свои деньги!
— Хорошо, Джон.
— Пойду поговорю со Стасом. Узнаю, какие у него планы на вечер.
— Удачи, чувак! — Стью с опаской косится на Артёмова.
Я подхожу к Стасу, с трудом сдерживая улыбку.
— Что это за козёл?
— Кто? Романо? — я оборачиваюсь на Стью. — Товарищ по команде. Как и ты.
Кажется, Стас немного расстроен. Гневно дышит, судорожно сжимая пальцами подоконник.
— Я не понимаю, Жень. Он что… — Стас запинается. Я довольно прищуриваюсь. Проказа удалась — Артёмов меня ревнует. — Ты что… С ним?.. Вы вместе. Ты и он… Да?
— Почему тебя это удивляет? Стью, конечно, не красавец, но ведь это не главное. Правда?
— И давно?
— Что?
— Ты с ним?
— Какое это имеет значение?
— Никакого. Просто я не понимаю. Зачем тогда ты тут со мной…
— А что такого? Тебе разве не понравилось?
Стас пытается улыбнуться, но у него не получается. Уголки рта нервно подрагивают, упорно возвращаясь в исходное положение.
— Так значит, нет. Ну извини, я старался.
Вижу, как ходят желваки на его побледневшем лице. Бедный, он на грани истерики. Ещё бы! Перелететь Атлантический океан только для того, чтобы тебя выебали в жопу и послали на хуй. На его месте я бы тоже расстроился.
— Мы со Стью планировали посидеть где-нибудь. Пойдёшь с нами?
Он мотает головой, смотрит на меня, крепко сдавив челюсти. В карих глазах столько тоски и отчаяния, что я начинаю жалеть о своей шутке.
Ударив меня плечом, Артёмов быстро выходит из квартиры. Я стою в оцепенении, пытаясь переварить случившееся. Моя забава уже не кажется мне такой смешной.
— Джон, что произошло? — Стью возвращает меня к реальности. — Почему твой друг так быстро ушёл?
— Ему не понравилось мое предложение.
— Ну так что, мы идём?
— Да. Сейчас.
Я срываюсь с места и выскакиваю из квартиры.
— Джон, ты куда? Джон! — доносится до меня голос Романо. Сейчас мне не до него. Сейчас мне нужно остановить Стаса.
Выбегаю на улицу и оглядываюсь по сторонам. Я его не вижу. Его нигде нет. Меня охватывает паника.
— Стас! — ору я, кидаясь вверх по улице. — Стас!
Вылетаю на перекресток и врезаюсь в капот старенького «Кадиллака». Испуганный водитель отчаянно жмёт на клаксон, высовывается из окна и что-то кричит мне.
— Стас!.. Стас!..
Может, он пошёл в другую сторону?
— Стас! — со всех ног я несусь в обратно. Выбегаю на тротуар и бегу знакомой дорогой, ведущей к парку, спотыкаясь, наталкиваясь на прохожих и извиняясь.
— Ста-ас! — я не могу его потерять из-за какой-то глупости, дури, блажи, которая внезапно пришла мне в голову. Стас нужен мне. Нужен как воздух, как обещание завтрашнего дня, как единственная надежда на счастье.
Вдалеке мелькает знакомая фигура, и моё сердце радостно ухает.
— Стас! Постой! — я кидаюсь к нему со всех ног. Стас идёт быстрым шагом, засунув руки в карманы и втянув голову в плечи. Не слышит или просто делает вид, что не слышит меня.
— Стас! — я догоняю его и хватаю за рукав. Разворачиваю к себе. Он не смотрит, жмурится, стараясь остановить поток, льющийся сейчас из его глаз.
— Стас…
Он шумно сглатывает, разлепляя мокрые веки. Отворачивается, показывая всем видом, что больше не желает меня видеть. Я протягиваю к нему руку, провожу по влажной от слёз щеке тыльной стороной ладони, а потом пальцами по его бледным дрожащим губам.
— Прости меня, Стас. Это была жестокая шутка. Иди ко мне… — я притягиваю его и прижимаю к себе что есть силы. — Не уходи, пожалуйста… Останься… Мне никто не нужен, кроме тебя. С Романо у меня ничего нет. Ты же останешься со мной?
Он громко всхлипывает.
— Это значит «да»?
— Угу, — ухает он.
— Я люблю тебя, Стас. Я очень сильно тебя люблю.
 Я беру его лицо в ладони и нежно целую, осторожно касаясь губ.
   
Комментарий к 34
    * Имеется в виду dude - мужик, чувак, парень, пацан.

========== 35 ==========

Стас
Я просыпаюсь рядом с Женькой и с минуту его разглядываю. Светлые волосы. Прямой нос. Тонкие губы. Его губы… В Женькиной бостонской квартире не осталось поверхностей, где бы мы ещё не трахались, но я снова и снова хочу чувствовать их на своём члене. Он делает это охуительно. До сих пор не понимаю, как у него получается так глубоко заглатывать. От воспоминаний о минетах в виртуозном Женькином исполнении внизу сладко тянет. Мой крепкий стояк похотливо дёргается, намекая, что с утра неплохо было бы кончить, чтобы не мучиться полдня сожалениями о нерастраченной любви.
Приподнимаюсь, и мой пах оказывается на уровне Женькиной головы. Осторожно запускаю пальцы в его растрёпанные волосы. Почёсываю макушку так, как чесал бы кота за ушком.
Женька мычит, морщится, неловко пытаясь отмахнуться. Делаю обманный жест, отвожу руку. И когда Емельянов затихает, снова повторяю шалость.
— М-м-м, — Женька заспанно щурится, глядя на меня. — Прекрати, Стас. Дай поспать.
— Же-ня, — заговорщицки шепчу я, склоняясь к его уху. — Же… Ня… Труба зовёт…
Он разлепляет один глаз и упирается взглядом в мой стояк.
— Эта, что ли?
— Ну! — ехидно улыбаюсь я. — Подудеть не хочешь?
— Извращенец! — он кидает в меня подушкой и отворачивается с явным намерением досмотреть сон.
— Дремлет притихший северный город, низкое небо над голово-о-ой… — завываю я. И громче: — Что тебе снится, крейсер Аврора! — и ещё громче, давая хорошего петуха: — В час, когда утро встаёт над Нево-о-ой!
— Заткнись, придурок! Ты своим воем мне всех соседей перепугаешь!
Тут Женька прав, голос у меня хоть и хороший, громкий, но со слухом полный пиздец.
— Я и забыл, какой ты бываешь идиот, когда натрахаешься…
— Это во мне гормон счастья бродит.
— Гормон счастья — это эндорфин, а твой организм, похоже, что-то позабористей вырабатывает.
— Жень, ну вставай же… Жень! Я кушать хочу…
— Вот блядь! То подуди, то покорми! Артёмов, я вообще не понимаю, как ты без меня жил?
— Плохо, Женечка! Очень плохо! — я подкатываюсь ближе и обнимаю его сзади. Женька удобно устраивается в моих объятиях и, скрестив на груди руки, снова закрывает глаза.
Его тепло, соприкосновение наших тел кожа к коже рождают во мне новую волну желания. Я крепче прижимаюсь к нему и начинаю целовать — прихватываю губами мочку уха, тоненькую кожицу на шее, его небритую щеку. Мой член набухает и упирается в упругую Женькину попку. Я начинаю аккуратно двигаться, натирая горячим стояком Женькины ягодицы.
— Жень, тебе нравится, — выдыхаю я в его ухо, чувствуя, как меня накрывает жаркая волна возбуждения.
Емельянов распахивает глаза и поворачивает голову, окидывая меня подозрительным взглядом.
— Женечка, — я целую его плечи, продолжая двигаться. — Скажи, что тебе это нравится.
— Стас? — его дыхание становится сбивчивым. — Ты что, хочешь?..
— Угу, — я давно уже подумывал над тем, чтобы попробовать сверху, но откладывал на потом, не решаясь предложить Женьке. Мало ли, может, ему больше нравится брать, чем давать. Или он вообще категорически против прямой стимуляции простаты.
Женька тянется к тумбочке, на которой стоит тюбик с лубрикантом для анального секса. Вчера я впервые покупал такой в супермаркете. Думал, сгорю от стыда, когда мы будем пробивать его на кассе. Но всё прошло как по маслу. Кассирша даже не взглянула на нас. Отсканировала тюбик и бросила к остальным покупкам.
Женька достаёт из-под подушки презервативы и с деловым видом протягивает мне конвертик. Надорвав упаковку, я раскатываю резинку по стволу. Женька выдавливает смазку на руку и сосредоточенно намазывается. Меня беспокоит его суровый вид.
— Жень, — я двигаюсь ближе, — а ты сам… У тебя такое уже было?
Он плотно сжимает губы, вздыхает, смотрит на меня, будто раздумывая, отвечать или нет.
— Не было.
— Что, ни с кем?
— Артёмов, ты подробности моей жизни выяснять будешь или трахать?
— Значит, я буду у тебя первый?
— Первый… И последний.
Мне становится не по себе от таких слов. Член тут же начинает опадать. Мне не нужны жертвы. Если Женька решился на это только ради удовлетворения моего любопытства, то лучше не надо. Как-нибудь перетопчусь.
Женька замечает моё смятение.
— Стас, ты что, передумал?
— Жень, если ты не хочешь, то не надо. Мне и так хорошо.
— Почему ты вдруг решил, что я не хочу?
— Ты так готовишься, будто в космос лететь собираешься.
— Ты заебал своими догадками. Если я предложил, значит, хочу, чтобы ты меня трахнул. У тебя уже хуй не стоит от всех этих разговоров. Так что заткнись и получай удовольствие.
Он берётся за мой полуопавший член и надрачивает, то и дело помогая себе ртом. Возбуждение возвращается. Вид голого Женькиного зада, задранного в потолок, будит во мне самые дикие, первобытные желания. Я тянусь рукой и начинаю разрабатывать его. Женькин анус рефлекторно сжимается, с такой силой обхватывая мои пальцы, что сквозь меня проносится мощный электрический разряд, опаляет яйца, собираясь нестерпимым жаром в паху.
— Жень, давай раком…
Он выпускает член изо рта и встаёт на четвереньки. Я любуюсь его натренированной попой, оглаживаю ягодицы, провожу рукой по ложбинке и, надавив, погружаю большой палец на фалангу внутрь. Женька дёргается, шумно дышит.
— Расслабься, — шепчу я, оглаживая Женькины бёдра. Моя набухшая головка касается его кожи, оставляя на ней влажный след. Я хочу трахнуть Женечку, войти в него резко на всю длину. Но так нельзя. Женька и так слишком напряжён. Я не хочу, чтобы ему было больно.
— Ты готов? — хриплю я, приставляя член ко входу.
— Да.
— Дыши глубоко, — он повинуется, с шумом впуская и выпуская из лёгких воздух.
Я медленно ввожу член, ощущая невероятное давление у него внутри. О боже! Перед глазами темнеет. Сквозь мутную пелену до сознания долетает Женькин натужный стон.
— Потерпи, мой хороший.
Я замираю, балансируя на грани. Одно неловкое движение, и я спущу в Женьку прямо сейчас. Когда градус напряжения немного спадает, начинаю двигаться. Женька стонет подо мной. Боль постепенно отступает, превращаясь в чистое наслаждение. Слышу это в его голосе. Я трахаю Женьку, придерживая за ягодицы и почти теряя сознание от охуительной картины, открывающейся моему взору. Мой член входит в него, и он подается навстречу, насаживается, тихо нашептывая:
— Ещё, Стас… Ещё… Ещё глубже… Ещё…
Очертания окружающих предметов теряются, блёкнут. Я весь растворяюсь в горячем потоке удовольствия. Моё тело плавится, горит, превращаясь в жидкий металл. Я громко вскрикиваю и кончаю, чувствуя, как пульсирует мой член в Женькиной заднице, выталкивая наружу порции спермы. Выхожу и в изнеможении падаю на подушки. Вижу, как Женька додрачивает, усевшись на икры. Его живот сокращается, бёдра напряжены. Ещё немного, и кончит.
— Иди сюда, — хриплю я, глазами показывая на набрякший член в его руке.
Перекинув ногу, он усаживается мне на грудь и даёт моим губам обхватить сочащуюся головку. Я втягиваю его член в себя. Двигаю головой. Женька надо мной рвано дышит.
— Дай мне… Дай оттрахать твой рот, — в полузабытьи шепчет он, вталкиваясь короткими, неглубокими толчками. Женька сильно возбужден. Но дурака не даёт, двигается осторожно. Громко всхлипывает и замирает, выстреливая мне в нёбо горячими струями. Я глотаю всё до капли, оставаясь с ним до конца. До тех пор, пока его член у меня во рту не начинает опадать.
Женька блаженно выдыхает и укладывается рядом.
— Ну и как? — я надеюсь, что смог доставить ему удовольствие.
— Не думал, Артёмов, что у тебя такой здоровый хер! — Женька морщится, потирая задницу.
— Что, саднит?
— Маленько.
— Прости. Клянусь, я больше не буду тебя просить.
— Ну и дурак же ты, Стас! Пойдём завтракать, — он поднимается с кровати.
Я сладко потягиваюсь, похрустывая косточками, и, натянув валяющиеся в изголовье семейки, вскакиваю вслед за Женькой.

========== 36 ==========

Женя
Стивен Брукс встречает меня в своём кабинете широкой улыбкой.
— Вот мы и снова встретились с Вами, мистер Емельянов. Что же, Вас можно поздравить! Наш тренерский штаб впечатлён Вашей игрой. Билл ждёт не дождётся, когда начнутся сборы.
Моё сердце бешено колотится. Неужели меня подписали? Но почему тогда в прессе об этом ни слова?
Брукс складывает ладони, приставив указательные пальцы к губам, внимательно смотрит на меня. Чего он ждёт?
— Как Вы понимаете, — наконец говорит он, — наш клуб готов заключить с Вами долгосрочный контракт. На три сезона. Вот условия, на которых мы предлагаем Вам сотрудничество.
Он кладёт передо мной готовый экземпляр контракта. Я смотрю на указанную в нём сумму и тихо офигеваю. Меня оценили в два раза дороже, чем я думал.
— Надеюсь, Вас это устраивает?
— Да! Более чем, — я смущён и обрадован. Похоже, сегодня — лучший день моей жизни!
— Но прежде чем поставить подписи и официально заявить о Вашем переходе в «Бостон Брюинз», я должен Вас кое о чём спросить. Не стану больше скрывать, мистер Емельянов, — нам известна причина Вашего бегства из России. Да-да, не удивляйтесь, мы всё знали. Нам надо было убедиться, что Вы нам действительно подходите.
Я открываю рот и таращусь на Брукса. Что им известно? Неужели, зная обо мне, они согласились меня взять? Но зачем? Чёрт возьми, что тут происходит?
— Согласитесь, мистер Емельянов, — продолжает Брукс, — большой спорт — это не только соревнования лучших команд. В первую очередь это шоу. Грандиозное, зрелищное представление. И наша задача сделать его как можно ярче и интереснее, чтобы привлечь к себе больше внимания.
К чему он клонит?
— Вы же понимаете, что в России полно молодых талантливых спортсменов. И нашему клубу ничего не стоило обратить внимание на кого-то другого, но мы выбрали Вас. Как думаете, почему?
— Не знаю, — я пожимаю плечами.
— Не знаете. А я Вам отвечу — нам нужен был такой игрок, как Вы. Талантливый нападающий, подающий большие надежды. Более того, нам нужен был игрок нетрадиционной сексуальной ориентации. И мы нашли Вас, мистер Емельянов! Вы именно тот, кто нужен нашему клубу.
— Что?! — я подскакиваю на месте. Его слова бьют под дых. Я хватаю ртом воздух, пытаясь что-то сказать в свою защиту, и не могу. Мысли рассыпаются, как сухой песок, не складываясь в стройную картину.
— Успокойтесь, мистер Емельянов. Здесь Вам никто не желает зла. Большой спорт — это политика, а современные реалии требуют от нас быть толерантными. Я знаю, возможно, для Вас это выглядит дико. Но поймите — сегодня иметь в команде игрока гея это высшее проявление толерантности. Вы, наверное, думали, что всё дело в Вашем таланте? Он неоспорим, мистер Емельянов, и мы это видим. Но в наше время быть просто талантливым мало, надо попасть в струю, быть на гребне. Поймите, сегодня настало Ваше время. Лучше родиться удачливым, чем богатым, мистер Емельянов! В такой стране, как Америка, Вы многого можете достигнуть.
— Я не понимаю.
Всё, что говорит Брукс, кажется мне каким-то бредом. Удача, толерантность, талант. Что он плетёт?
— О! Я вижу, Вы растеряны. Не беспокойтесь. Сейчас я Вам всё объясню. Стратегия нашего клуба продумана и просчитана лучшими специалистами на несколько сезонов вперёд. Если сейчас мы заявим такого игрока, то можем получить преимущество перед другими клубами, которые ещё живут вчерашними понятиями и не готовы принять идеи, захватившие всё прогрессивное человечество. Не скрою, что для нас это рискованный шаг. Но, как говорится, если ничем не рискуешь, ничего не имеешь*. Я не буду вдаваться в подробности, просто скажу, что от Вас требуется только одно…
Он замолкает и внимательно смотрит мне в глаза.
— И что же? — я нервно сглатываю.
— От Вас потребуется сделать официальное заявление.
— Что?! — я не ослышался? Этот козёл хочет, чтобы я на весь мир заявил, что я гей?
— О! Вижу, Вы напуганы. Нет-нет, что Вы! Никто не просит, чтобы Вы делали это немедленно. Вы обсудите Ваш каминг-аут с нашим пресс-центром, побеседуете с психологами, со специалистами по семейным вопросам. Мы постараемся всё сделать так, чтобы это произошло максимально комфортным для Вас образом.
Максимально комфортным?! Да что этот ублюдок вообще обо мне знает? Когда отец услышит, что я гей, он мне голову оторвёт. А мама… Мама! При мысли о матери сердце больно сжимается. Я не переживу, если она отвернётся от меня. Я единственный ребенок в семье. Её надежда и опора.
— …подготовим болельщиков, проведем лекции с игроками…
Лекции?! Он сказал — лекции?!
— …я не думаю, что кто-то из наших игроков станет притеснять Вас. И потом, если вдруг такое случится, то Вы всегда можете подать жалобу мне или главному тренеру. Поверьте, мы на Вашей стороне и не потерпим в клубе гомофобных настроений.
Чёрт! Смогу ли я снова пройти через все эти ужасы? Но разве у меня есть выбор?
— Конечно, мистер Емельянов, Вы можете отказаться от нашего предложения и вернуться в Россию. Вам это ничего не будет стоить, — этот говнюк будто читает мои мысли. — Но я прошу Вас, не торопитесь. Подумайте обо всём хорошенько. Взвесьте все «за» и «против». Я понимаю, что Вам предстоит принять непростое решение. Это очень ответственный шаг. И я надеюсь, что Вы сделаете верный выбор. Недели Вам будет достаточно, чтобы дать мне ответ?
— Да, мистер Брукс. Достаточно.
— Вот и отлично, — он улыбается своей акульей улыбкой, и мне становится не по себе.
Я прощаюсь и выхожу из кабинета Брукса. Я в полном раздрае. Растоптан, убит наповал этим разговором. Меня берут в команду на условиях, которые я едва ли могу выполнить. Но что будет, если я откажусь? ВХЛ? Молодёжка? Другой клуб? Слухи — потрясающая вещь. Они распространяются со скоростью чумы. В России мне ни за что не дадут играть. Есть шанс уехать в Европу, но что ждёт меня там? А здесь — вот оно! Контракт на три года, жирный гонорар и всесторонняя помощь и поддержка со стороны руководства. И всего-то надо сказать «да». Остальное за меня сделает штат пиарщиков и пресс-центр. Не сомневаюсь, что они-то преподнесут меня публике как настоящего героя. Имбирный пряник в сверкающей обёртке. Но что будет с нами? Со мной и со Стасом?
    
Комментарий к 36
    * Пословица: Nothing venture, nothing have (англ.) - Ничем не рисковать - ничего не иметь.

========== 37 ==========

Стас
Из клуба Женька возвращается невесёлый. Вчера звонил главный менеджер, просил его приехать. Весь вечер накануне Женёк только и говорил что о предстоящей встрече и следующем сезоне в НХЛ. Мне немного обидно за него. Он настоящий талант. И вдруг заявляется домой с кислой миной. Да что бы эти америкосы понимали в хоккее! Однако в том, что Женьку не подписали, есть и свои плюсы. Это значит, что Емельянов вернётся в Россию. Со мной. Честно говоря, я не представляю, как бы мы общались через океан.
— Жень, ты чего?
Он молчит, тяжело вздыхает. Я его понимаю, отлуп — это всегда неприятно.
— Что, не подписали, да? Что хоть сказали?
Он неопределённо дёргает плечом. Точняк не взяли!
— Ну бывает, Жень. Не расстраивайся ты так… Да пошли они все на хуй! Вот вернёмся в Питер…
— И? — обрывает он меня.
— Ну как… Твой контракт в нашем клубе ещё не закончился. Глядишь, продлят тебя на следующий сезон. Саныч же тобой доволен.
— Доволен… — хмыкает он. — Стас, ты совсем дурак? Меня там никто видеть не хочет!
— Как никто?! А я? А Коля?
— Во-во… Только ты и Тарелкин… А остальным я как кость в горле. Не нужен я там, понимаешь? Нет у меня там шансов! Амба! Пидорасам в КХЛ делать нечего.
— И что дальше?
— Не знаю…
— Ну так если тебе тут отказали…
— Не отказали! — перебивает он на полуслове.
— Как не отказали?! — я ни фига не понимаю. Если Женьку подписали, то почему он такой грустный?
— А так… Сказали «думай»…
— Думай?! Жень, и ты думать собрался? Если тебя берут в «Брюинз», надо штаны подтягивать и драпать закорючку ставить, пока эти черти не передумали. Думаешь, мало желающих в основной состав попасть?
Он поднимает на меня уставший взгляд, долго и пристально смотрит.
— Хочешь сказать, я не прав?
— Прав. Только… — он сглатывает слюну. В его тихом голосе слышно напряжение.
— Что «только»? Денег мало?
— А как же мы?
— Мы? — сердце неприятно щемит. Похоже, я возвращаюсь в Россию один. И еще неизвестно, когда снова увижусь с Женькой. — А что мы? Есть телефон, ватсап, телега*.
— Телега… — усмехается он. — Это ты хорошо придумал… Будешь онлайн стриптиз показывать?
— Почему нет? Для тебя я на всё готов!
— Ты хоть понимаешь, что это долго не продлится? Тебе надоест, и ты…
— А тебе? Надоест?
— Мне нет…
— Тогда почему мне должно надоесть? Что я, годик не потерплю?
— Три.
— Чего «три»?
— Три года.
— Ого! Ни фига себе! — я невольно присвистываю. — Да ты, Емельянов, им не просто понравился! Они в тебя по уши втрескались! Смотри, я ревнивый.
— Да уж. Втрескались. Как сказал Брукс, давно меня искали. Нашли… — Женька зажмуривается. Его лицо перекошено страдальческой гримасой.
— Жень, я тебя не понимаю… Другой на твоем месте радовался бы, а ты…
Он задумчиво кивает, сложив перед собой руки в замок.
— А я сижу загоняюсь…
— Конечно, то, что мы будем редко видеться — не айс. Но есть праздники, выходные. Перерывы между сезонами. Я буду приезжать к тебе. Ты ко мне… — я пытаюсь успокоить его, но у самого на душе скребут кошки. Как я буду без своего Женечки? — Жень, в конце концов, это не навсегда. Всё решаемо. Может, ты вернёшься, может, я к тебе переберусь, а?
— Фантик наивный.
— Боишься, что я заведу кого-то?
— Как тебе сказать, Стас. Отношения на расстоянии — это всегда херово. А в нашем случае ещё и хуёво…
— Женечка, — я протягиваю руку и глажу его по щеке. — Мне никто, кроме тебя, не нужен. Я буду ждать сколько потребуется. Ты мне веришь?
— Верю, — он прижимает мою ладонь к своему лицу и долго смотрит в глаза. — Поцелуй меня, Стас.
Я целую его, и он крепко стискивает меня, будто делает это в последний раз.
— Я тебя люблю, — он зарывается носом в мои волосы. — Никогда не забывай меня…
— Жень, ну чего ты, а? Жень… Ну прекрати… Прекрати, сказал. Всё хорошо будет. Слышишь? У нас с тобой впереди ещё много времени. Ты ещё от меня устанешь!
— Не устану, — он гладит меня по голове. — Я буду по тебе скучать, Стас.
— И я.
Мы сидим на диване, обнявшись — два влюблённых идиота. Я ужасно не хочу оставлять его. Но ничего не поделаешь, мой самолёт до Питера вылетает в следующий вторник.
   
Комментарий к 37
    * Имеется в виду мессенджер Telegram.

========== 38  ==========

Женя
На сборы летим в Шэньчжэнь. «Уорлд Айс Арена» — современный ледовый дворец, вполне достойный принять зимнюю Олимпиаду.
Мы откатываем разминку и готовимся к тренировочной игре.
— Ну что, Стью, удалось кому-нибудь впендюрить? — Майк подъезжает к Романо с явным намерением задеть его. Треверсу нравится издеваться над Стью. — Или впендюривают пока только тебе?
Романо вспыхивает, как порох.
— Ты что, назвал меня педиком?! Я не педик!
— Вообще-то я о другом, но если хочешь поговорить об этом, то давай поговорим, — довольный реакцией Стью, Майк расплывается в широченной улыбке.
— Я не педик, понял?! — орёт на весь стадион Стью. — У меня было столько тёлок, что тебе и не снилось!
— Оу-оу! Остынь, Стью! Что ты так разошёлся? Или тебе и вправду кто-то присунул?
— Ты дождёшься, Треверс! Однажды я дам тебе в морду и буду прав! — сплёвывает Романо сквозь зубы и скользит мимо меня, крепко сжав в руках клюшку. Вся эта перепалка заставляет меня внутренне сжаться. Я не знаю, когда Брукс попросит сделать заявление, но данное ему обещание висит надо мной дамокловым мечом.
Кинси подзывает к себе Стью, и они о чём-то долго беседуют. Я не слышу их разговора, но мне это не нравится.
Я стараюсь не думать о плохом. Каждодневная переписка со Стасом успокаивает мои нервы, даёт ощущение, что он рядом и так будет всегда. Мы грузимся в автобус, когда очередное бульканье телефона привлекает моё внимание. Забросив баул на полку, я плюхаюсь в кресло в самом конце салона и разблокирую гаджет. Огромный — во весь экран — Стасов член заставляет меня поперхнуться. Этот придурок пририсовал головке глаза и грустный рот, отчего эрегированный орган стал похож на маленького печального человечка. Дебил! Я подавляю смешок и оглядываюсь по сторонам. Не дай Бог кто увидит! Быстро читаю текст: «Жень, мы по тебе соскучились».
«Стас, имей совесть! Вообще-то я сижу в автобусе, и тут полно народу».
«А мне что делать? У меня жесть как стоит. Хоть гвозди хуем забивай!»
Этот гад присылает мне ещё одну фотку, на которой его стоящий член приставлен к стене. От этой картинки меня обдаёт жаром, в штанах начинает набухать. О, блядь! Я нервно сглатываю, краем глаза замечая Стью, пробирающегося ко мне сквозь толкучку. Едва успеваю погасить экран, как Романо приземляет рядом свою задницу.
— Билл промыл мне мозги, — бурчит он, вскидывая на меня жалобный взгляд. — А все этот говнюк Треверс! Ты же видел! Он спровоцировал меня!
— Понятно, — я стараюсь быть дружелюбным со Стью, но его общество немного подбешивает. После трени я хочу провести время в обществе своего телефона и того идиота, который в эту секунду строчит мне очередной непристойный месседж.
Короткий бульк, и Романо замечает в моей руке смартфон.
— Джон, тебе сообщение.
— Угу, — я отворачиваюсь, всем видом показывая, что не желаю с ним разговаривать.
Телефон снова булькает.
— Тебе опять пришло сообщение.
Я начинаю ёрзать. Если так будет продолжаться, то Романо сегодня до базы не доедет. Я придушу его.
Я выключаю гаджет и молча засовываю в карман куртки.
— Эй, Джон! Тебе пришло два сообщения, почему ты даже не посмотрел?
Чёрт! Какая ему разница, почему я не хочу смотреть эти грёбаные сообщения!
— Не хочешь разговаривать с тем, кто тебе пишет? — продолжает докапываться он. — Почему ты молчишь? Обиделся?
Блядь! Он заткнется сегодня или нет?
— Между прочим, это я должен обижаться на тебя, Джон. Ты кинул меня в прошлый раз. Не пошел клеить со мной тёлок, а теперь Треверс меня со света сживает.
— Почему я должен был идти с тобой? — зло цежу я сквозь зубы.
— Как почему?! Ты же обещал! — искренне удивляется он.
— Я обещал сходить с тобой в клуб, если «Брюинз» выиграет кубок. Но мы, блядь, проиграли! Я тебе ничего не должен! Ясно?
— Джон, почему ты такой злой?
Боже, дай мне силы не убить его сегодня! Из-за этого козла я не могу спокойно поговорить со своим парнем, так он ещё вздумал доставать меня глупым трёпом.
— Всё, Стью! Проехали!
— Ну и ладно, — бубнит он себе под нос, разваливаясь в кресле. — Вы все меня ненавидите.
Стью сдвигает брови и по-детски выпячивает нижнюю губу. Мне становится его жалко. До него докопался Треверс, Билл устроил ему головомойку, ещё и я выражаю недовольство тем, что Стью пытается наладить со мной отношения. После того, как мы со Стасом самым наглым образом выставили его за дверь, Романо имел полное право послать меня и больше не разговаривать.
— Брось, Стью. Тут все к тебе очень хорошо относятся.
— Ага! Особенно Треверс. Скажи, Джон, ты тоже считаешь меня педиком?
— Нет, — его вопрос заставляет меня вздрогнуть.
— Билл сказал, что если ещё раз услышит от меня слово «педик», то на три игры уберёт в запасные.
Мое сердце неприятно ёкает. Похоже, эти ребята в «Брюинз» настроены серьёзно. Интересно, Кинси знает?
— За что? Ведь все так говорят! Почему Билл придирается именно ко мне?
Я пожимаю плечами и отворачиваюсь к окну. Вот о чём о чём, а об этом я со Стью точно не хочу разговаривать.

========== 39 ==========

Стас
— Жень, ты меня видишь? — я знаю, что на сборах Женька живёт один. У америкосов не принято селить игроков в гостинице по двое. Мой сосед — новый нападающий Вацлав Ковальчик — на два дня уехал с парнями в Хельсинки, предоставив мне полную свободу действий. Между Шэньчжэнем и Рованиеми, где мы сейчас на сборах, разница во времени — пять часов, но мы с Женькой всё равно можем пообщаться. Хуже будет, когда начнётся регулярка*. Там-то нам придётся туго.
— Я вижу тебя только по пояс.
— Это хорошо.
— Чего хорошего? Мне не видно, есть ли на тебе трусы.
— А ты фантазию подключи.
— Что, нет?
— Ну-у, это как посмотреть, — я пытаюсь заинтриговать Женьку. Да уж, покупка джоков стала для меня целым приключением. Хорошо, что сейчас всё можно заказать по интернету, а не краснеть в магазине, выбирая нужное под пристальным взглядом продавца.
— Поверни камеру так, чтобы я мог увидеть.
Я наклоняю крышку ноутбука, и Женька разочарованно мычит.
— И что это за хрень, Артёмов? В автобусе ты мне слал такие фотки — огонь. А сейчас вдруг решил зачехлиться по самые ухи?
— А как тебе это? — я поворачиваюсь к нему задом и слышу протяжный стон.
— О, блядь! Стас, ты это нарочно?
— Нравится?
— Охуеть! Ох, я бы сейчас потёрся о твою попочку… М-м-м…
Обрадованный такой реакцией, я делаю пошлые движения и шлепаю себя по ягодице. Женька молчит, вперившись жадным взглядом в экран. Меня настораживает его сосредоточенно-молчаливая моська.
— Емельянов, ты чё там делаешь?
— А что я могу еще делать? Дрочу на твой сладкий попец.
— Э, ты чего?! Мы так не договаривались. А я?!
— Можешь присоединиться. У меня просто нет сил спокойно смотреть на твою задницу в таких труселях, — рокочет он в микрофон.
— Не, я не понял, почему только я показываю стриптиз? У нас взаимное порно. Так что давай показывай, что там у тебя. Шоу маст гоу он!
Он наводит камеру себе между ног, и я вижу его эрегированный член.
— Хочешь посмотреть, как я это делаю? На, смотри!
Черт! Это так сексуально, что мои джоки тут же натягиваются спереди. Я поглаживаю себя, наблюдая, как Женькина рука ритмично скользит по стволу, то и дело задевая яйца. Моё сердце пропускает удар.
— Женёк, попридержи коней, ты так быстро кончишь… Я не успею.
— Стас, покажи ещё раз свои булки, — просит он с придыханием.
Я снова разворачиваюсь задом и наклоняюсь, при этом слегка прогибаясь в пояснице.
— О-о-о, блядь… — стонет он. — Да, мой сладкий… Давай… Раздвинь их…
Эта игра заводит нас обоих. Одной рукой я оттягиваю в сторону ягодицу, другой — отчаянно мастурбирую, представляя голого Женьку, лежащего на кровати и пялящегося в экран на мой раскрытый зад.
— Стас, я сейчас кончу, — хрипит он, и картинка гаснет. Я слышу его гортанные стоны, и меня накрывает. По члену прокатывается горячая волна, выплёскивается наружу, омывая пальцы теплой струёй спермы. Я содрогаюсь во власти разрядки и обессиленный падаю на кровать. Вытираю руки салфеткой. В голове ещё шумит после пережитого оргазма.
— Жень, ты тут? — хриплю я, стараясь прочистить горло.
Его лицо снова появляется на экране. Он облегчённо вздыхает и блаженно улыбается мне.
— Стас, это было охуенно!
— Вживую лучше, — с досадой замечаю я. Как бы мне хотелось сейчас оказаться рядом с ним, распластаться по постели, нежно поглаживая его соски. У Женьки они пиздец какие чувствительные. — Жень, давай встретимся после сборов. Хочешь, я к тебе в Бостон прилечу?
Я скучаю по нему, и в такие посторгазменные моменты моя тоска достигает апогея.
Женька тут же мрачнеет, становясь очень серьёзным.
— Видно будет.
— А сам не хочешь приехать?
— Нет.
— Ну тогда…
— Погоди, Стас, — обрывает он меня на полуслове. — Сезон ещё не начался. Ничего толком неизвестно.
— А ты знаешь, что Ольшанского в Куньлунь забрали?
— Иди ж ты! — оживляется он. — У Ковалёва**, значит, теперь тренируется.
— Ага. Славик не смог пережить твоего перехода в «Брюинз». Тоже решил за бугор свалить.
Женька хихикает. Это, конечно, шутка. Китайцы предложили Ольшанскому хорошие деньги, иначе бы он не ушёл из питерского клуба.
— Ну а что, в Китае неплохо. Мне нравится. Тепло, светло и мухи не кусают.
— Особенно с такими бабками… Ты знаешь, он же тогда меня вычислил и мужикам сдал. Ну, как с тобой. Так ему никто не поверил. Костя сказал, что если он про меня слухи распускать станет, то самолично им займётся.
Я вижу, как играют желваки на Женькином лице. Он опускает глаза, тяжело вздыхает.
— Стас, ты бы никому не рассказывал, что со мной общаешься, — выдаёт он после секундной паузы.
— Так никто, кроме Коли, и не знает.
— А Коля?
— Коле я по пьяни сам всё рассказал, — мне становится стыдно, что я говорю об этом Женьке только сейчас.
— Блядь, Стас, зачем?! — он всплескивает руками.
— Прости меня, Жень. Это случайно вышло.
— Ладно, проехали. Коля — нормальный мужик. Болтать не станет. Только ты уж больше никому, ладно? Пообещай мне.
— Обещаю.
Наш трёп продолжается недолго. Завтра Женьке рано вставать. Тренировка в Шэньчжэне начинается в девять, а до неё ему надо успеть сдать кровь на анализы и позавтракать. Мы прощаемся, он отключается, и я плетусь в душ.
    
Комментарий к 39
    * Имеется в виду регулярный чемпионат.
** Алексе́й Вячесла́вович Ковалёв (24 февраля 1973, Тольятти, Куйбышевская область, СССР) — известный советский и российский хоккеист, правый нападающий. Действующий тренер профессионального хоккейного клуба «Куньлу́нь Ред Стар» (Пекин).

========== 40 ==========

Женя
— Добрый вечер, Бостон! Итак, специальный гость сегодняшнего выпуска — молодой перспективный нападающий «Бостон Брюинз» Евгений Емельянов. Поприветствуем Евгения на нашем канале, — Шейла Робинс улыбается во все свои тридцать два фарфоровых зуба.
Я делаю над собой усилие и здороваюсь в камеру. До сих пор не могу прийти в себя: сегодня мне предстоит сделать это. Я сто раз перечитал вопросы, которые мне будут задавать, и сто раз повторил ответы, составленные лично Элен Бишоп, руководителем пресс-службы нашего клуба, при активном содействии целой шайкой пиарщиков.
— Скажи, Евгений, это твой первый сезон в НХЛ?
— Не совсем так. В прошлом сезоне я провёл три игры в составе «Бостон Брюинз», после чего мне предложили перейти в клуб.
— Значит, ты заключил контракт с «Брюинз»?
— Да, на три года.
Тим Финч, второй ведущий, в деланном удивлении поднимает брови.
— Это солидный срок для такого молодого игрока.
— Мне известно, — продолжает Шейла, — что до НХЛ ты играл за клуб из Санкт-Петербурга и подавал большие надежды.
— Так и есть. Наверное, поэтому «Брюинз» заинтересовались мной, — я натянуто улыбаюсь. Мне совсем не хочется этого делать, но так надо.
— Одно российское издание как-то сравнило тебя с Уэйном Гретцки. Это очень серьёзное заявление. Скажи, Евгений, сколько шайб ты забросил в прошлом сезоне?
— В общей сложности тридцать пять, — с каждым вопросом я нервничаю всё больше, совсем скоро они доберутся до главного, и тогда мне страшно представить, что будет. Такое ощущение, что небо упадёт на землю и настанет конец света. Хотя нет. Конец света настанет для одного меня. Все остальные будут жить прежней жизнью — есть, пить, ходить на работу, заниматься сексом.
— Тридцать пять! — присвистывает Тим. — Если в прошлом сезоне было тридцать пять, то сколько ты успел забросить в этом?
— Пятнадцать.
— И в скольких матчах ты уже участвовал?
— В девяти.
— Это получается почти две шайбы за игру? — подсчитывает Тим. — Великолепный результат!
— Фантастический! — подпевает ему Шейла.
— Уверен, нашим телезрителям не терпится узнать, сколько тебе лет, Евгений?
— Скоро будет двадцать два.
— Похоже, у Свечникова* появился серьёзный соперник. Как думаешь, Шейла?
— Думаю, что ты прав, Тим. Вы знакомы с Андреем? — обращается она ко мне.
— Ещё нет.
— Я тебе гарантирую, что вы скоро познакомитесь, — улыбается Финч. — Наверняка он следит за новостями НХЛ и уже в курсе, что «Бостон Брюинз» приобрел такого сильного игрока, как ты.
— А ты не жалеешь, что ушёл из питерского клуба? Ведь там у тебя были неплохие перспективы.
— Нет, не жалею. Я с детства мечтал играть в НХЛ, — все мои ответы продуманы заранее и взвешены.
— А как же дом, родные? — вставляет Шейла. — Тебе не было грустно расставаться с ними?
Вот оно! Моё сердце начинает трепыхаться. Сейчас они зададут мне тот самый вопрос.
— Я очень люблю свою страну и привязан к родителям, но хоккей для меня — всё. Я столько труда вложил в своё любимое дело, что не мог отказаться от шанса попробовать себя в НХЛ.
— Евгений, может, у тебя остался в России кто-то очень близкий? Жена или девушка? — Шейла снова показывает свои идеальные ровные зубы и смотрит на меня в упор. Она точно знает, что сейчас произойдёт.
— У меня нет девушки. Я гей.
Моё сердце пропускает удар.
— Что? Ты гомосексуал? — Шейла явно переигрывает, округляя свои и без того огромные карие глаза.
Я собираюсь с силами и на одном дыхании ещё раз произношу отполированную до зеркального блеска фразу:
— Да, я гей.
— Вот это новость! — подхватывает Тим. — Наши телезрители, наверное, сейчас просто прилипли к экранам. Всем безумно интересно. Евгений, это был твой каминг-аут?
— Да, — я крепко сжимаю челюсти. Мне не нравится эта ситуация. В ней столько фальши и притворства, что я едва сдерживаю приступ подкатившей к горлу тошноты. Перед глазами плывёт. Господи! Неужели я это сделал?
— На моей памяти это первый каминг-аут в НХЛ, — Тим уважительно покачивает головой. — Ты очень смелый человек, Евгений!
— Скажи, а руководство «Бостон Брюинз» в курсе, или для них это такой же сюрприз, как и для нас? — подхватывает Шейла.
— Я никогда особо не скрывал свою сексуальную ориентацию. Руководство клуба, конечно же, знает и полностью поддерживает меня.
— Иначе и быть не могло! Это же «Бостон Брюинз» — клуб, который два года назад стал инициатором проведения в НХЛ акции в поддержку спортсменов-гомосексуалов.
— Да, Тим! Кажется, тогда многие игроки клуба открыто заявили о том, что поддерживают ЛГБТ. Теперь у них появился шанс доказать это на деле.
— Скажи, а как твои родители отнеслись к тому, что ты гей. Ведь для них это не новость, правда?
— Конечно, нет. Я признался им перед отъездом в Соединённые Штаты.
Ложь! Какая чудовищная, немыслимая ложь! Перед этим интервью меня на четыре дня отпустили домой, чтобы я мог рассказать обо всём родителям. Со мной работали лучшие семейные психологи, подбирали нужные фразы, и всё равно мама плакала. Чёрт! Её слёзы были в тысячи раз хуже отцовского молчания. Но она простила меня, а вот отец так и не смог. Не захотел со мной больше разговаривать. Он даже не вышел из комнаты, чтобы попрощаться.
— И как они отреагировали? Я знаю, что в России геям приходится нелегко.
Я сглатываю внезапно подкативший к горлу ком и пытаюсь выдавить из себя улыбку.
— Мои родители поддержали меня. Сказали, что они любят меня несмотря ни на что.
Боже, дай мне силы! Я делаю глубокий вдох и стараюсь собрать волю в кулак. Никто не должен заподозрить меня во лжи. Мои проблемы никого не интересуют.
— Твои родители — прекрасные люди! — подбадривает меня Тим. Мне не нужны его одобрения. Я и так знаю, что они лучшие родители на земле и достойны лучшего сына.
Дальше идут ненужные глупые вопросы, которые я слушаю вполуха и нехотя отвечаю. Я сделал то, что обещал Бруксу, и теперь мне хочется поскорее отсюда уйти, чтобы не видеть никого из этих людей.
Бесконечное интервью заканчивается, и я еду к себе. Завтра мир проснётся с потрясающей новостью: впервые в истории НХЛ действующий игрок сделал каминг-аут. «Бостон Брюинз» получит мировую славу, обречённую стать для меня катастрофой вселенского масштаба.
    
Комментарий к 40
    * Андрей Свечников — российский хоккеист, нападающий команды НХЛ «Каролина Харрикейнз». Считается одним из лучших молодых игроков в НХЛ.

========== 41  ==========

Женя
Который день я не могу спокойно выйти на улицу. Под окнами меня караулят журналисты. Телефон с самого утра разрывается от звонков. Звонят все кому не лень. Больше половины номеров мне незнакомы. Но меня беспокоят не они. Меня волнует один единственный номер, с которого звонят с завидной периодичностью. Я не могу взять трубку, не могу ответить. Я не должен разговаривать со Стасом. Неужели ему не ясно, что это конец, что больше ничего не будет? Я поставил точку в наших отношениях, когда подписал контракт. Три долбаных экземпляра договора с дьяволом о продаже моей души в обмен на деньги и славу.
Но я не мог поступить иначе. Мне просто не оставили выбора. Блядь! Грёбаная жизнь! Никогда не бывает как в сказке. Для меня все сказки заканчиваются одинаково хуёво. Я смотрю на светящийся экран с питерским номером, и у меня перехватывает дыхание. В глазах настойчиво щиплет, но я не имею права плакать. С детства меня учили стойко переносить потери. Мужчины не плачут, мужчины огорчаются. Телефон замолкает, и экран гаснет.
Ну вот и всё. Я больше никогда не услышу его голос. Знаю это каким-то шестым чувством. Но разве я не этого хотел? Всё верно. Так будет лучше для нас обоих. Я не смог бы пережить его упрёков. Для меня это стало бы слишком сильным ударом. Но теперь всё кончено. Стас считает меня подонком, променявшим нашу любовь на карьеру и бабки. А разве это не так? Разве я не променял его на контракт с «Бостон Брюинз»? И зачем ему я? Он может жениться, завести детей и прожить долгую счастливую жизнь. Играть в хоккей и с почётом уйти на заслуженный отдых. Таков был сценарий его жизни до того, как в ней появился я. Я вклинился в его расписанную на десятки лет вперёд судьбу и всё разрушил. И теперь настал момент, когда я должен вернуть ему то, что отнял. Я всё делаю правильно. Но почему так больно?
Я заношу номер Стаса в чёрный список. Его больше нет в моей жизни. Для него я мудак, козёл, ублюдок. И я хочу, чтобы это было именно так. Это гарантия того, что он не станет искать со мной встреч. Мне безумно хочется услышать его голос еще раз, но я не стану разговаривать с ним. Никогда. Я не имею на это морального права. Отбирать у человека шанс на нормальную жизнь я не могу.
Я знаю, завтра мне станет легче, но эта боль никуда не уйдёт. Она останется со мной навсегда. Затупится, как старый нож, но будет всегда со мной. Я точно знаю, что люблю его, и поэтому желаю ему счастья. Больше всего на свете я хочу, чтобы Стас был счастлив. Пусть не со мной. Мне достаточно знать, что он жив, здоров и у него все хорошо. Поверьте, когда любишь, этого знания вполне достаточно, чтобы продолжать дышать.
Не проходит и пяти минут, как телефон снова взрывается трелью.
Романо? Не ожидал, что мне позвонит кто-то из команды. Я принимаю вызов.
— Слушаю, — я внутренне сжимаюсь, заранее готовясь отразить атаку.
— Джон, как ты? — в голосе Стью слышится лошадиная доза сочувствия. Я не тяжело больной и не лежу при смерти. К чему этот ёбаный пафос?
— Нормально, — отмахиваюсь я. Сейчас мне меньше всего хочется, чтобы меня кто-то жалел.
— Я видел твоё интервью по телеку. Джон, прости.
— За что, Стью?
— Ну как… — он растерян. — Я не знал, что ты гей.
— Так тебе никто и не говорил.
— Ты шутишь — это хороший знак.
— А ты думал, что я рыдаю в подушку, завернувшись в шёлковый пеньюар?
— Нет, ну всё-таки… Помнишь, я тогда наговорил тебе глупостей. Прости, Джон, я был придурком.
Странно, что он говорит о себе в прошедшем времени. Но проехали. Стью звонит, чтобы поддержать меня, и я должен быть ему благодарен, а не срывать на нём зло.
На ум приходит тот день, когда Треверс назвал Стью педиком.
— Не переживай, Стью, я уже всё забыл.
— Джон, если бы я знал, то засунул бы свой длинный язык в задницу. Я не считаю, что педики, ну… гомики… — из него так и прёт жаргон чёрных кварталов. — То есть геи… Какие-то не такие…
— А какие педики-гомики, Стью? — всё-таки он забавный. Чувствую, как моё настроение понемногу улучшается. Этот дебильный разговор начинает меня веселить.
— Вообще-то, у меня полно друзей геев, — признаётся он.
— Вот это новость! — присвистываю я. — На волне моего хайпа ты решил сделать каминг-аут? — я начинаю откровенно издеваться над ним. Похоже, болезнь Треверса заразна.
Пять минут назад я готов был удавиться, но, похоже, Романо не даст мне спокойно умереть. Если я решу порезать вены, то полиция найдет в ванне мой остывший труп с улыбающейся рожей. Не дай бог мне в последнюю минуту вспомнить Стью. Я представляю себя лежащего в гробу с дебильной улыбкой, и мне становится смешно. Блядь!
— Нет же, Джон! — взвивается Романо. — Я устал повторять: я натурал! Натурал, твою мать! Просто я из Калифорнии. И каждый считает своим долгом припомнить мне это. Мадонна, если бы ты только знал, каково это чувствовать себя белой вороной! — Ну уж куда мне до Стью! — Здесь все считают меня педиком! Ой! Прости! — опоминается он. — Но я не такой! Веришь? Мне просто не везёт.
Мне жалко Стью до кровавых соплей. Пока я страдаю из-за своего бывшего любовника, Романо никак не может лишиться девственности.
— Стью, ты знаешь обо мне всё. Только честно! У тебя что, никогда не было секса?
— И ты туда же! — рявкает он в трубку. Я представляю в этот момент его бордово-красное лицо и прыскаю от смеха. — Не вижу в этом ничего смешного!
— Успокойся, Стью! Не переживай! — меня потрясывает от кое-как сдерживаемого хохота. Романо позвонил с явным намерением утешить меня, а получилось с точностью наоборот.
 — Джон, — в его голосе слышится недюжинная обида. — Ты меня ебать как подвёл.
— Я?! — я продолжаю веселиться.
— Я думал, что мы с тобой замутим с цыпочкам. А ты, оказывается, спец по стручкам.
Блядь! До звонка Романо я думал, что самое страшное со мной уже случилось. Но нет, Стью решил добить меня своей грёбаной простотой. Не в силах больше сдерживаться, я начинаю громко ржать.
 — Ну что ты ржёшь, Джон? Что ты ржёшь? Я, блядь, звоню, чтобы помочь тебе! А ты ржёшь как лошадь!
— Помочь? — от смеха из глаз брызжут слезы. — Как, Стью?! Ты хочешь, чтобы я тебя?..
Неужели малыш Романо решил пожертвовать мне свою девственную жопу? Охуеть благотворительность!
— Нет, братан! Я протяну тебе руку помощи. Я познакомлю тебя с таким мальчиком… С таким… — он так смачно причмокивает в трубку, что я начинаю сомневаться в его натуральности.
— Э-э, тормозни, Стью… Мне не нужны твои мальчики!
— Джон, я сейчас очень серьёзен. Я не шучу. Хоть ты и ржёшь, как заведённый! Я уже сказал тебе, что я из Калифорнии. У меня полно друзей-геев. Мадонна, это правда!
— Стью, я очень благодарен тебе, но я как-нибудь сам, ладно?
— Не вопрос, брат! Но если ты передумаешь, обращайся. Там такие попки-писечки — закачаешься! — Стью точно натурал? — Но, может, у тебя кто-то есть? Тогда извини. Или… — на секунду он замолкает. — А-а-а, я понял, тот парень, вратарь из России, да? Вы с ним, да?
Горло перехватывает. Улыбка тут же сходит с моего лица, и я закашливаюсь. Это уже не смешно. Не думал, что Стью сложит два и два и догадается о нас со Стасом. Мне становится страшно. Если журналисты узнают, что Артёмов был здесь, то ему конец.
— Нет, Стью. Мы не вместе, — выдыхаю я. — Он такой же приятель, как и ты.
— Как скажешь, Джон. Но всё равно, ты подумай над тем, что я тебе сказал.
— Я подумаю, Стью. Спасибо, что позвонил.
Я кладу трубку и замираю от ужаса. Надеюсь, Романо никому не расскажет, что видел Стаса в моей квартире.

========== 42 ==========

Стас
Третий день весь клуб на ушах. Нас атакуют журналисты и телевизионщики. Пресс-центр не успевает отвечать на телефонные звонки. Мы спасаемся быстрыми перебежками от машины до спорткомплекса и обратно. Емельянов оформил дубль* в последней игре против «Анахайм Дакс», но всех беспокоит не это. Народ съехал с катушек после Женькиного интервью, которое он дал «Бостон Спортс Ньюс» сразу после этого грёбаного матча.
Ебать! Каким надо быть мудлом, чтобы такое ляпнуть. Об интервью мне рассказал Коля, когда я в очередной раз попал на тренировку, кое-как пробравшись к служебному входу сквозь толпу журналистов.
— Я не пойму. Чё за ажиотаж? Там народу, как во время чемпионата мира.
— Стас, ты чё?! Емельянов вчера такое отмочил — международный скандал, не меньше! Гаврилов с утра только мычать может. Заперся у себя в кабинете, второй час не выходит, на телефоне висит — оправдывается. Минспорт, Федерация. По-моему, даже из Кремля звонили.
— Да, ё-моё! Что случилось-то? — внутри неприятно сжимается от плохого предчувствия.
— Говорят, мы в России права геев ущемляем. Емельянов в голубизне признался.
— Чего?! — я шало таращусь на Колю. Его слова кажутся мне каким-то бредом. Картинка перед глазами смазывается, темнеет.
— А ты что, ничего не знал? — он наклоняется ко мне, чтобы никто из парней не услышал.
— О чём?
— Ну, об интервью?
— Каком ещё интервью? — я не вру. Я действительно ничего не знаю. Женька мне ни о чём таком не говорил.
Я не рассказывал Тарелкину, что ездил в Штаты и теперь мы с Женькой вместе.
— Нет, — я трясу головой, не до конца осознавая масштабы случившейся катастрофы.
— Вы-ы… Разве нет?
— Нет…
— Тогда не парься.
Офигевший, я плюхаюсь на скамейку и долго сижу, не в состоянии пошевелиться — настолько глубоко моё потрясение.
Забив на всё, я достаю из кармана телефон и выхожу из раздевалки. Понимаю, что звонить из спорткомплекса неправильно. Здесь меня могут услышать. Но я должен выяснить, какого хуя происходит? Сердце бешено колотится, пока я слушаю однообразные протяжные гудки. Я нервно грызу губы, готовясь к серьёзному разговору. Зачем, блядь? Зачем он это сделал? А главное — почему я узнаю об этом последним? Ладно, Коля сказал мне. Коля — свой в доску. Но, блядь, почему Женька промолчал? Я же писал ему вчера. А он, сука… Сука, блядь!
Я крепко сжимаю кулаки, услышав отбой. Где его носит? Заново набираю номер и прикладываю телефон к уху. Сколько у него там? Три? Пять? Семь? От волнения я не могу сосчитать, который в Бостоне час.
«Возьми трубку! Возьми! — мысленно заклинаю я. — Возьми же! Ну?!»
И снова отбой.
Блядь! Блядь! Блядь!
Трясущейся от волнения рукой я набираю сообщение и отправляю в надежде, что когда Женька его увидит, то обязательно мне перезвонит.
Но Женька не перезванивает. Ни через час, ни вечером, ни на следующий день. Меня охватывает паника. Я не знаю, куда себя деть. Слоняюсь по квартире из угла в угол. Но он не звонит и не пишет. Открываю ноут и залажу в интернет. Опа! А вот это уже интересно. Емельянов удалил все свои аккаунты в соцсетях. Не, ну, а что я удивляюсь. Наверняка его завалили дерьмом так, что не разгребёшь. Или админы заблокировали аккаунты, увидев нездоровое оживление на странице.
Я заново набираю Женьки номер и опять слышу длинные гудки. Он что, решил со мной не разговаривать? Но почему? Что я сделал? В чём провинился?
Не понимаю его.
Несколько дней подряд, начхав на всякую конспирацию, я пытаюсь дозвониться до Женьки. Мне нужно услышать от него хоть какие-то оправдания. Не мог же он вот так взять и всё похерить? Или мог?
— Блядь! Блядь! Блядь! — в очередной раз я с силой давлю на иконку вызова. В своём желании дозвониться до этого урода я дохожу до исступления. Ёбаный в рот! Пидорас! Сука!
С каждым днем моё негодование растёт, превращая любовь в совсем иное, деструктивное чувство. Я начинаю люто ненавидеть его. Внутри всё ноет от желания как следует пиздануть этому уёбку. Ох, как бы я ему вмазал. С ноги, бля… Я тяжело дышу, представляя себе эту картину. Я готов повырывать ему ноги вместе с его ебучими коньками, чтобы он знал, мразь, что нормальные люди так не поступают. Если он считает, что может выебать меня и послать на хуй, то он ошибается. Я, блядь, не телка! И прощать ему такое не намерен.
***
Просыпаюсь от того, что кто-то гремит посудой. Каждый звук отдается в голове тупой болью.
— М-м-мля… Кто тут? — я с трудом разлепляю глаза и офигеваю. Возле раковины, повернувшись ко мне спиной, стоит Женька. В квартире темно. Я вижу только его широкоплечий силуэт на фоне тусклого свечения кухонной лампы.
— Жень… — не веря своим глазам зову я. — Же-ня…
— А, синечьё, проснулся! — Коля поворачивается ко мне. — Я думал, ты скопытишься, столько водяры выжрать.
— Чё? — я ничего не понимаю. — Чё случилось? Ты чё здесь делаешь?
— Здравствуй, Николай Сергеич. И тебе, Артёмов, здравствуй. Ты чё творишь, Стас?
— А чё такое? — я пытаюсь мотнуть головой. Внутри черепной коробки будто перекатываются огромные стальные шары, причиняя нестерпимую боль.
— Ты сколько на базе не появлялся, а?
— Я? — удивлённо таращусь на Колю.
— Да, пьянь, ты! Я третий день твою жопу прикрываю. Санычу сказал, что ты заболел. Что температура у тебя под сорок.
— Серьёзно? — я округляю глаза. Состояние у меня такое, словно по мне проехал трактор.
— Нет, блядь, шутки у меня такие дебильные! Стас, ты совсем с катушек съехал? Бухаешь неизвестно где и неизвестно с кем. Хорошо, хоть мне догадался позвонить. Ну, вспомнил?
— Не, — я мотаю головой. То, о чём говорит Коля, кажется какой-то фигней. Я? Бухал? С кем? Где?
— Всё с тобой понятно, Артемов. Ты ж нормальный пацан, что опять вдруг случилось? С чего ты запил?
На меня наваливаются воспоминания: Женькин каминг-аут, мои тщетные попытки достучаться до него. Темнота…
— Зачем? — едва разлепляя губы, шепчу я.
— Не понял. Что «зачем»?
— Зачем… Зачем ты меня вытащил?
— А ты хотел и дальше по притонам бухать?
— Скажи, Коль, почему вы все считаете, что знаете лучше — что для меня хорошо, а что плохо?
— Кто это все?
— Ты… Женька… — при воспоминании о нём сердце больно сжимается.
— Ах вот в чем дело! Ты из-за Емельянова решил свою жизнь под откос пустить, карьеру в говно похерить?
— Если и так, то что? Какое тебе дело? Это моя жизнь… Моя карьера… Что хочу, то и делаю… — мне становится безумно жалко себя, на глаза наворачиваются слёзы. Я закрываю лицо рукой. Не хочу, чтобы Коля видел.
— Послушай, Стас. Я не знаю, что там у вас с Женькой произошло, но гробить себя из-за этого не стоит. Соберись. Мужик ты, в конце концов, или… — с силой сдавив челюсти, он замолкает.
— Ну? Что ты замолчал? Давай уже, договаривай… Не хочешь?.. Молчишь… Не знаешь, как сказать, чтобы не обидеть?.. — я горько усмехаюсь. — То-то и оно. Вот и я не знаю… Кто я? Блядь, которую ебали-ебали и на хуй послали? Или кто?
— Прекрати! — на лице Коли играют желваки. — Я всё понимаю! Но эти ваши… Короче, я не хочу это слышать. Понятно?!
— Понятно, — я отвожу взгляд от Коли.
— А раз понятно, то слушай сюда. Мне всё равно, пидор ты или нет. Ты в первую очередь мужик, а не кисейная барышня. Нужен он тебе — возьми и поговори с ним по-мужски, а не так…
— Пробовал я! — меня охватывает злость. — Не берёт он трубку!
— И что? Тебя это останавливает?
А действительно, почему я решил, что если Женька мне не отвечает, то это всё? Я же могу… Или не могу?
— А если он не захочет со мной разговаривать?
— А если, а если! Ведёшь себя как малолетка. Будь серьёзней. Нет — значит, нет. Пошлёшь на хуй.
— Пошлёшь… — я опускаю глаза и тяжело вздыхаю.
— Тогда забей и живи дальше. Безвыходных ситуаций не бывает. У тебя всегда есть выбор. Твоя судьба зависит только от тебя. От того, что ты выберешь. Но бухать и гробить свою жизнь — не выход. Это слабость!
— Коль, как думаешь, Саныч отпустит меня на пару дней?
— Артёмов, ты действительно думаешь, что через пару дней сможешь вернуться в клуб как ни в чём не бывало?
— И что мне тогда делать?
— Выбирать, Стас. Расставлять приоритеты и выбирать.
— Это трудно.
— А кто тебе сказал, что будет легко? Ну ладно, мне пора. Люся уже несколько раз звонила. Ты подумай. Взвесь всё хорошенько. Не торопись. Я верю, у тебя все получится, — он хлопает меня по плечу и одобрительно моргает. Идёт к вешалке, одевается и уходит, не прощаясь. За Колей закрывается дверь, и в квартире повисает гробовая тишина.
Я остаюсь один на один со своими мыслями. Мне предстоит принять непростое решение.
    
Комментарий к 42
    *Оформить дубль (спорт. жарг.) -  забить две шайбы в одной игре.

========== 43  ==========

Стас
После тренировки иду в тренерскую. Саныч встречает меня добродушным взглядом.
— А, Стас, заходи. Всё хорошо?
— Нормально.
— Что-то ты мне сегодня не нравишься. Бледный какой-то. И тренировался спустя рукава, — он встаёт из-за стола и подходит ближе. Прищуривается, глядя мне в лицо. Я не выдерживаю и опускаю глаза. Тяжело вздыхаю. — Может, тебе дома посидеть ещё денек-другой? Ты у врача был?
Я отрешённо киваю. Я пришёл к Санычу не о здоровье разговаривать.
— Какие-то проблемы?
— Мне поговорить с Вами надо.
— Ну говори, — он садится на край стола, и, скрестив руки, ждёт. Я не знаю, с чего начать. Мне трудно признаться Санычу, но моё молчание ничего не изменит. Всё равно он скоро обо всём узнает.
— Я это… Уехать мне надо.
— Ну-ну, понятно. Отдохнуть хочешь? Поезжай, конечно, окрепнешь, восстановишься. Впереди игра с «Динамо». Думаю тебя в первом составе выпустить. А куда ехать собрался, если не секрет?
— В Америку.
— В Южную?
— Почему в Южную?
— Ну как? Море, солнце… — Саныч растерян.
Да бля, что ж такое-то! Чувствую себя последней тварью. Я тяжело вздыхаю, пытаясь собраться с духом, прежде чем огорошить Саныча новостью. Его благодушный настрой пиздец как подрывает мою решимость.
— Сан Саныч, я Вам сказать кое-что должен.
— Говори, — мне не нравится его прищуренный взгляд. Саныч будто почуял неладное.
— Сан Саныч… Я в Бостон еду.
— В Бостон? Зачем?
— Дела у меня там…
— Артёмов, вот я сейчас ни хрена не понял! Какие дела? Ты толком объяснить можешь?
— Могу… — внутри всё обрывается. Как сказать Санычу? Он же меня… — Сан Саныч… В общем… С Женькой это я тогда был.
— Не понял? — он неприятно хмурится.
— Там, на Евротуре… Это его со мной видели.
— Чего?! Подожди, Стас! Я совсем запутался. При чём тут Емельянов?
— Короче… Я… С ним… Ну в общем… Я к нему еду!
— К нему? — брови Саныча ползут на лоб, лысина собирается гармошкой. До него начинает доходить. — Артёмов, ты чё?! Белены объелся?! А может, у тебя температура, а?
— Да нет у меня никакой температуры. Это я тогда Женьку Емельянова… Ну короче… Вы поняли!
— Хорошо, хоть ты, а не он тебя! — сплёвывает Саныч сквозь зубы.
— Да я-а… Сан Саныч…
— Что Сан Саныч?! Я сорок лет как Сан Саныч! У тебя игра с «Динамо» на носу! А ты хуйню несёшь! Хочешь поехать отдохнуть — поезжай! А вот этого я чтобы от тебя не слышал! Понял?!
— Я лечу в Бостон к Емельянову! Предупредить пришёл! А Вы…
— Артёмов, — он подходит ко мне вплотную. Тяжело дышит, заглядывая в глаза. — Ты хоть понимаешь, что для тебя это конец? Амба! Крест! Если ты сейчас туда поедешь, то назад не вернёшься.
— Сан Саныч, я же…
— Послушай сюда, сопляк! Мне Емельянова вот так хватило! — он резко проводит большим пальцем по горлу. — Больше мне скандалы не нужны. Пидорас ты, не пидорас — меня не колышет! Но команду я тебе позорить не дам. И так сидим тут по уши в говне из-за твоего Емельянова! Учти! Поедешь в Штаты — о хоккее можешь забыть! Я уж постараюсь, чтобы тебя никуда не взяли.
— Но, Сан Саныч! Так же нечестно! Вы же сами Женьке тогда помогли!
— Ты хуй с пальцем не путай! Там другая ситуация! Ему деваться было некуда. А ты! Ты сам! Собственными руками все похерить хочешь! Годы тренировок, работу в команде, победы, доставшиеся потом и кровью! Всё с говном мешаешь! И ради чего, Стас? Ради чего?!
Саныча трясёт от негодования, его лицо становится пунцово-красным, глаза бешено сверкают, на лбу выступает испарина.
Я опускаю голову, не в силах выдержать его гневного взгляда. Слова Саныча достают до самого сердца, жгут изнутри, порождая новую волну сомнений.
— И ты готов всё бросить?! Вот так вот уйти?! Оставив кучу дерьма после себя? Ты хочешь, чтобы тебя запомнили таким? Ответь мне, Стас! Таким, да?! Емельянов, сука, он же всех нас… Всё продал! За гонорары! За славу свою сраную! А ты?! Ради чего ты всё это делаешь?! У тебя же ничего не будет! Пойми ты это! Ни карьеры, ни славы, ни бабок! Один позор! Ты это хоть своей тупой башкой понимаешь? Что у тебя-то останется? Что?!
Он прав. Ни хрена не останется — ни гордости, ни денег, ни любимого дела.
Саныч замолкает, и в тренерской повисает гнетущая тишина. Я стою, боясь пошевелиться. Саныч садится обратно и, сцепив руки в замок, гневно дышит. На меня не смотрит, изредка мотая головой, будто продолжает вести диалог с самим собой.
— Стас, — немного успокоившись, выдаёт он. — Я понимаю, что не могу запретить тебе лететь в Штаты. Но пообещай, что ты ещё раз обо всём подумаешь. Я никому не скажу. Этот разговор останется между нами. Если передумаешь, то для тебя ничего не изменится. Будешь играть, как играл. Но если… — он с силой сжимает челюсти, поигрывая желваками. Делает шумный вдох. — То не обижайся… Я всё сказал. Свободен.

========== 44  ==========

Женя
Кое-как прорвавшись к своей машине, завожу мотор и давлю на газ. Я уже привык отбиваться от журналистов и почти не замечаю их наглых манёвров с целью получить от меня хоть каплю внимания. Сегодня я очень устал и хочу поскорее попасть домой.
Выворачиваю на дорогу, и тут какой-то идиот бросается мне прямо под колеса. Что за хуйня! Я резко даю по тормозам. Парень, кажется, цел, инстинктивно ударяет ладонями по капоту, и меня будто разрядом молнии прошивает. Стас!
Он хватается за ручку, пытаясь открыть дверь. В зеркало заднего вида я замечаю журналистов, спешащих к моей машине. Разблокирую дверь и впускаю Стаса в салон.
— Пристегнись! — командую я, выжимая педаль газа. Машина срывается с места. В голове один-единственный вопрос: «Какого чёрта происходит?»
Я смотрю в зеркало на оставшихся стоять посреди дороги озадаченных журналистов. Интересно, Стаса уже успели сфотографировать?
— Что ты тут делаешь? — цежу я сквозь зубы, крепко вцепившись в баранку. Стас сидит рядом со мной, молча уставившись на дорогу. — Стас, что ты тут делаешь? — почти по слогам произношу я.
— Не сейчас. Доедем — поговорим.
Пока едем от базы до моего дома, я успеваю накрутить себя так, что ситуация кажется мне абсолютно безвыходной. Зачем он приехал? Разве он не понимает, что это чистой воды самоубийство? Чёрт! Чёрт! Чёрт! Это я виноват! Всё-таки надо было поговорить с ним, объяснить, что между нами всё кончено и ничего больше не будет. Какой же я кретин! Надо было догадаться, что Стас с его взрывным характером может выкинуть что-то подобное, но поздно уже сожалеть! Поздно! Наверняка уже завтра газеты будут пестреть заголовками о парне, на ходу запрыгнувшем в мой автомобиль. А фотографии… Даже думать не хочется. Наверняка кто-то успел запечатлеть этот момент.
Я заруливаю на подземную парковку своего дома и глушу мотор.
— Приехали? — в тусклом свете ламп вижу бледный профиль Стаса. Он не смотрит на меня, до скрежета зубов сжимая челюсти.
— Да, приехали.
Не успеваю договорить, как скула взрывается болью, из глаз сыплются искры. Мне в рожу прилетает нехилый удар Артёмовского кулака.
— Бля, Стас… Ты охуел?
— Это я тебя хотел спросить! — он хватает меня двумя руками за куртку, с силой сдавливая воротник на шее, и притягивает к себе. Тяжело дышит, прожигая меня гневным взглядом. — Какого хуя? Ты обо мне подумал?
Мне не хватает воздуха, я задыхаюсь, отчаянно пытаясь расцепить его железную хватку.
— Пусти… Задушишь…
— Мразь! — он резко отпускает меня и отворачивается.
— Стас… Прости меня, Стас… Я думал, так будет лучше для нас обоих.
— Я… Меня спросить забыл?
— Я не хотел тебя впутывать в это.
— Да уж! Не хотел. Да из-за тебя… Но тебе же на всех насрать! Ты же талант, звезда. Первый сезон в НХЛ, и сразу в десятке лучших. По головам шагаешь. Молодец! Далеко пойдёшь. Всех поимел… А я… Дурак! Саныч меня отговаривал, сказал, что ты всех продал. Но кто-то же должен был тебе сказать… — Артёмов смотрит на меня, и я не узнаю его. Он сильно изменился, будто повзрослел за те несколько недель, что мы не общались.
— Ты приехал, чтобы рассказать мне, какой я подонок?
— Да. Но вижу, зря. С совестью ты не знаком. И давно ты это планировал?
— Что?
— Смешать всё с говном.
— Это ты о моём заявлении? — я нервно хмыкаю. Мой смешок действует на Стаса, словно удар. Он вздрагивает и на миг прикрывает глаза. — Зачем ты приехал, Стас?
Он молчит, и его молчание хуже всех обвинений и драки. Я ощущаю свою вину перед ним. Я не смог уберечь Стаса от опрометчивого решения, не помог избежать тех неприятностей, которые его ждут. Скоро всё выплывет наружу. И тогда… Чувствую себя подонком. Что я теряю? В отличие от Стаса, ничего. Но кто мог подумать, что он решит приехать? Разве я бы так поступил? Похоже, я ни черта не знаю об Артёмове.
— Может, поднимемся? Продолжим наш разговор в квартире?
— Скажи… Я только услышать хочу… Со мной… Это ничего не значило для тебя, да? Так… Временно? Развлёкся, и всё?
— Что ты хочешь услышать, Стас? Что я тебя люблю? Да. Я тебя люблю… Ну и что? Иногда это не важно…
— А что тогда важно? Вот для тебя конкретно — что? Зачем, Жень? Зачем ты это сделал?
— Я хотел как лучше. Думал, ты разочаруешься, забудешь обо мне. Будешь жить, как все. Ведь ты же можешь, я знаю. Ты не такой, как я…
— А ты спросил — чего я хочу? Тебя же это не интересует. Ты же лучше знаешь, что для меня, блядь, хорошо, а что плохо. Ведь так, Жень! Ты же так думал, да?
Я опускаю глаза. Мне стыдно смотреть на Стаса. Только сейчас я понимаю, какую ошибку совершил.
— Стас, неужели ты и вправду думаешь, что у нас может что-то получиться?
— Да почему нет?! Почему, Жень? У нас обоих есть бабки, мы можем себе позволить жить в Америке, в Европе, да где угодно. Если двое людей любят друг друга, то почему они не могут быть вместе?
— Стас, ты себя слышишь? Ты просто не понимаешь, о чём ты сейчас говоришь. Америка, Европа — всё это здорово, но и здесь таким, как я… как мы… живётся несладко. Ты готов к тому, что тебя могут обозвать педиком? Что любой прохожий может ткнуть в тебя пальцем?
— Это всё мелочи, по сравнению с тем, что я люблю тебя и хочу быть с тобой.
На это я ничего не могу ответить. В горле застревает огромный, размером с чёртову шайбу, ком. В глазах предательски щиплет. Я закрываю лицо руками, пытаясь скрыть от Стаса свои постыдные слезы. Ради меня он бросил всё и примчался. Потому что любит, потому что хочет быть со мной. Он смог сделать то, на что у меня не хватило смелости.
— Жень, ну чего ты молчишь, а?
Я убираю руки и смотрю на него, с силой прикусив изнутри щёку. Только этот приём не дает мне сейчас разрыдаться, как в дешёвых бабских сериалах.
— И как ты себе это представляешь? — выдавливаю я через силу.
— Домик на берегу моря, лохматая собака, завтрак за большим столом, ты и я в одних трусах мило беседуем о всякой ерунде.
— В одних трусах? В одних на двоих?! — я пытаюсь улыбнуться. В глазах ещё стоит мутная пелена.
— Можно и так. Хотя по мне так лучше совсем без трусов.
— Артёмов, ты ебанутый на всю голову придурок. Я говорил тебе?
— Постоянно.

========== 45  ==========

Женя
Я рассказываю о договоре с Бруксом, и Стас приходит в бешенство. Он готов тут же сорваться с места, чтобы пойти и набить морду главному менеджеру «Бостон Брюинз».
— А они не подумали, что будет с тобой? Со мной? С нашим клубом, в конце концов?
— О тебе они ничего не знают.
— Блядство! И надо же было допереть до такого! — негодует Стас.
— Стас, ты пойми, здесь всё решают деньги. Реклама, хайп! Им нужен был такой игрок, и они нашли меня. Прижали к стенке. Конечно, я бы мог отказаться. Но я не смог. Прости!
— Чёрт! Женька, ты не виноват. Они продавили тебя. Это был самый настоящий шантаж! Даже не знаю, как бы я поступил на твоем месте.
— Уверен, что ты сделал бы всё правильно. Ты сильный и смелый.
— Ага! Ворона птица сильная, ворона птица смелая, только на всю головушку больная! — Стас фыркает, смешно морща нос, и это меня радует. Его появление у меня в квартире я воспринимаю как настоящее чудо. Разве же я мог надеяться, что снова увижу его?
— Иди сюда, ворона, — я беру его за руку и притягиваю к себе. Лицо Стаса так близко, что я кожей чувствую его дыхание. Бросаю взгляд на соблазнительные губы и накрываю их ртом. О да! То самое, сногсшибательное, казалось, уже давно забытое чувство. Я жадно целую его губы быстрыми короткими поцелуями, всё глубже и глубже проникая языком внутрь, пока не впиваюсь в его рот окончательно. Тону в сладком мороке. Мои ладони скользят по крепкому торсу, ощупывая каждый сантиметр до боли знакомого и такого желанного тела. Мой… Мой… Мой… Наверное, я действительно сошёл с ума, раз добровольно решил отказаться от него. В этой жизни у меня нет никого дороже и ближе Стаса. Делаю над собой усилие и отрываюсь от него. Смотрю на припухшие губы, на карие глаза, подёрнутые томной поволокой, на разлившийся по скулам яркий румянец, и по спине прокатывается волна мурашек, забирается в волосы, щекочет. Стас — самый красивый мужик на этой грёбаной планете, и этот шикарный самец — мой. Я не знаю, за что мне выпало в жизни такое счастье, но теперь уверен: я сделаю всё от меня зависящее, лишь бы сохранить эту любовь.
Берусь за край его футболки и задираю, обнажая шесть кубиков пресса и налитые рельефные мышцы. Стягиваю её со Стаса. Он покорно даёт себя раздеть. Я целую обнажившиеся ключицы, плечи, грудь. Опускаюсь ниже, покрывая поцелуями его слегка влажную кожу. Целую плоский живот, провожу языком чуть ниже пупка. Через грубую джинсовую ткань оглаживаю вздыбившийся член. Стас прикрывает глаза, рвано дышит. О да, детка! Я так давно об этом мечтал, так давно хотел увидеть, как ты таешь под моими ласками. Не спеша расстегиваю пряжку ремня и тяну собачку молнии вниз. Стас покачивается, едва не теряя равновесие от вмиг накатившего возбуждения, запускает пальцы мне в волосы, гладит, перебирая пряди. Я приспускаю джинсы и освобождаю его член из тесного заключения. Эрегированный орган вываливается наружу, раскачиваясь перед моим носом, и меня обдает жаром. Я безумно соскучился по Стасу и хочу доставить ему такое удовольствие, от которого он потеряет голову.
Стас внимательно следит за мной из-под густых ресниц, облизывая пересохшие губы. Я беру его член в рот, и он моментально вздрагивает от этого прикосновения. С шумом выпускает воздух из лёгких. Я вбираю глубже, наблюдая за тем, как Стаса ведёт от оральных ласк. Стас — самый охуительный любовник, которого я знал. Я никогда не перестану восхищаться им. Он горяч, как сам ад, живое воплощение страсти. Я возбуждён так, что мой затвердевший орган уже ноет от боли. Ласкать Стаса — невыносимая пытка. Мне до ужаса хочется кончить вместе с ним. Я на миг притормаживаю, вытаскивая наружу свой член. И принимаюсь мастурбировать, продолжая отсасывать Стасу. Его дыхание становится чаще, из груди вырываются хриплые стоны, мышцы дрожат. Ещё чуть-чуть, и он кончит. Я ускоряюсь, надрачивая себе, рука немеет от напряжения. Ещё немного, и… Стас вскрикивает, силой вцепляясь в мои волосы. На несколько секунд фиксирует меня возле паха. Горячая струйка бьёт мне в нёбо, заполняя рот солоноватым пряным мужским. У меня срывает тормоза. С натужным мычанием я выплёскиваюсь ему на кроссовки и глотаю всё до последней капли. Выпускаю Стаса изо рта, пылающей щекой прижимаюсь к его бедру. Сердце бешено клокочет. В это мгновение я едва ли понимаю, где нахожусь. Сейчас весь мир — это его прохладные бёдра, терпкий запах пота, смешанный с запахом слюны и спермы, и гулкая пульсация крови в барабанных перепонках.
Поднимаю взгляд на Стаса. Он смотрит на меня сверху. В карих глазах столько любви, столько нежности, что мне хочется умереть. Если бы меня спросили, каким я хочу запомнить свой последний миг, я бы ответил — таким.
— Я обожаю тебя, — едва слышно шепчу я.
— И я… — он лениво теребит мои волосы. Делает неловкое движение и едва не падает, в последнюю секунду удержав равновесие.
— Крышесносный отсос, — расслабленно улыбается он, подтягивая штаны. — Умеешь.
— Могу. Умею. Практикую, — я поднимаюсь с пола и оправляюсь, облизывая губы. — Жрать охота.
— Что, не хватило? — ржёт этот придурок.
— Хочешь, с тобой поделюсь? — я сгребаю Стаса в охапку и, крепко прижав к себе, целую взасос.
— Тьфу! Прекрати! — Стас вырывается, недовольно кривится, отплёвываясь от моего поцелуя.
— Что такое? Тебе не нравится?
— Ты же знаешь, я ненавижу, когда ты как делаешь! Фу, бля! Как можно…
— …тыкать хуем в живого человека! — заканчиваю я за него.
— Емельянов, сука, блядь, ты такой конченый, когда спустишь! — он толкает меня плечом, натягивая на себя футболку.
— И я люблю тебя, Стасик!
Я слегка зависаю, глядя на его взъерошенные волосы, пылающие щёки и слегка вздернутый задиристый нос. Лукаво улыбнувшись, Стас кидает в меня диванной подушкой. От внезапного удара я тут же прихожу в себя. Не остаюсь в долгу и отвечаю ему тем же.
Мы бесимся как дети. Ржём, дерёмся подушками, боремся, по очереди прижимая друг друга к дивану. Я и забыл, какой это кайф — быть с ним.

========== 46 ==========

Стас
Новая Женькина квартира просто охуенная. Не чета прежней. Траходром, на котором Емельянов имел меня весь вечер и всё утро, занимает половину огромной спальни.
— Чем займёшься сегодня? — мурлычет он после очередного фееричного финиша, уткнувшись носом в мой затылок.
— А ты?
— Сегодня игра с «Питтсбургом».
— Здесь?
— Нет. В гостях.
— Уезжаешь?! А как же я? — я тут же вскакиваю, усаживаясь на кровати.
— Я вернусь завтра. Ты соскучиться не успеешь. У «Брюинз» свой самолёт, так что завтра у нас ещё и время останется. Займёмся чем-нибудь интересным. Ты же до завтра никуда не исчезнешь, правда?
— Жень, я приехал всего на два дня, — канючу я. — Завтра уже улетаю.
— Утром?
— Чего «утром»?
— Ну твой самолёт? Утром?
— Нет, вечером в десять.
— Так какие проблемы! Я даже успею тебя как следует проводить, — он поигрывает бровями и улыбается.
— Жень… А дальше-то что? Что будем делать, а? — я вздыхаю, понимая, что в условиях повышенного внимания журналистов к Женькиной персоне встречаться нам будет непросто.
— В смысле? — он недовольно хмурит брови.
— Ну как мы с тобой будем?
— Поживём — увидим, — он пожимает плечами, становясь невероятно серьёзным. — В этот раз, кажется, пронесло.
— Откуда знаешь?
— В интернете со вчерашнего вечера ничего. Сам видел. Ты, главное, из квартиры не выходи. И всё будет хо-ро-шо, — он легонько щёлкает меня по носу и подмигивает.
— И что я тут буду делать? Один в твоей квартире?
— Телек посмотри, в джакузи полежи. Ну не знаю… Книжку, что ли, почитай. Холодильник у меня полный. А если что-то приспичит, по телефону закажи. Во! — он открывает ящик прикроватной тумбочки и достаёт рекламный буклет доставки еды. — Скажешь «пицца», и будет тебе счастье!
— Ну и долго нам с тобой так прятаться?
— Пока я что-нибудь не придумаю.
— Я?! — Опять «я»! Да какого хрена? Почему Емельянов решил, что он тут главный?
— Прости. Мы. Конечно же, мы.
— Так-то лучше, — бурчу я себе под нос. В груди всё ещё неприятно свербит. — Может, позавтракаем уже, — утробное рычание в животе напоминает мне о том, что я не ел целую прорву времени.
— Что будешь на завтрак?
— Ну не знаю… Может, устриц в вине или куропаток в шампанском, — я деловито оттопыриваю нижнюю губу.
— А ничего не потрескается? — смеётся Женька.
— Ты приготовь, а я уж постараюсь, чтобы не потрескалось!
— Ну и наглая же ты зверюга, Артёмов. Так и не научился готовить?
— Зачем? У меня же есть ты! — я чмокаю его в губы и вскакиваю с кровати, понимая, что ванная долго пустовать не будет. — Я в душ! — кричу я уже с порога.
— Надолго не застревай! Мне в девять нужно быть на базе!
— Ладно-ладно! — я закрываю за собой дверь и залезаю в душевую кабину. Долго намыливаюсь, напевая себе под нос дурацкую песенку: — А мы на стиле… Опа-па-па!.. А мы на стиле… Опа-па-па! *
Не успеваю вжиться в роль звезды, приплясывая с лейкой в руках, как в дверь начинает ломиться Женька.
— Стас! Заканчивай концерт! Завтрак уже три раза остыл!
— Ща! — я выключаю воду, вылезаю из душа и вытираюсь. Обматываю вокруг бёдер большое махровое полотенце и выхожу.
Женька мечет глазами молнии.
— Артёмов, сука! Мне через десять минут уезжать, а ты!..
— А я… — подхожу к нему вплотную и, не отрывая взгляда, дёргаю за край полотенца. Оно тут же соскальзывает на пол.
— Бля, Стас! Так не честно! Я же опоздаю! — он как зачарованный смотрит на мой полувставший член. Жадно сглатывает. Молчит, проводя рукой по животу, спускается к лобку.
 — Что, уже не опаздываешь?
— Опаздываю… — касается пальцами яичек, мнёт их, продолжая разглядывать меня. — Ты знаешь, что ты последний гондон и засранец?
— Смотрю, ты умеешь делать комплименты.
— Ну и как я сейчас пойду? — он берёт мою ладонь и кладёт себе на пах. Сквозь плотную ткань спортивных брюк чувствую его эрекцию.
— Хочешь, чтобы я что-то с этим сделал?
— Да, — сглатывает он. — Но не сейчас. Сейчас уже нет времени.
— Значит, придётся потерпеть до завтра, — ехидно скалюсь я. Он досадливо мычит, крепко сжимая челюсти.
— Ну ты, Стас, и скотина… — щерится он. — Готовь задницу! Завтра я буду тебе мстить! Долго, в особо извращённой форме!
— Напугал ежа голой пионеркой! — весело фыркаю я, глядя на его недовольную рожу.
Когда за Женькой закрывается дверь, я ловлю себя на мысли, что не прочь ещё немного поваляться в постели. Разница между Питером и Бостоном даёт о себе знать. Забираюсь в кровать и, завернувшись в пахнущие жарким сексом простыни, засыпаю.
Сколько я проспал, не знаю. Когда открыл глаза, за окнами уже было темно. Что там Женька говорил про «Питтсбург»? Надо бы глянуть. Мне нравится наблюдать за Женькиной игрой хотя бы с экрана телевизора. Я выхожу из спальни и, почёсываясь, иду к холодильнику. Достаю банку холодного чая, нахожу пульт от телека и плюхаюсь на диван. Щёлкаю каналами, пытаясь найти НХЛ. Мне везёт. Достаточно быстро натыкаюсь на нужный. Что за хуйня? «Сан-Хосе — Колорадо»? Надеюсь, я не проебал прямую трансляцию игры с «Питтсбургом».
Беру в руки телефон, чтобы убедиться, что я ничего не проспал, и охреневаю. Вся новостная лента забита моими фотографиями, снятыми с дальнего расстояния. Но не узнать меня невозможно. Я плохо знаю английский, однако меня не покидает ощущение, что все связанные с моими фотками заметки — о Женьке. Открываю Гугл-переводчик и вставляю первый попавшийся под руку кусок. Блядь! Кажется, о моём романе с Емельяновым теперь знают все…
    
Комментарий к 46
    * https://www.youtube.com/watch?v=tJ7JcweIOZ4

========== 47  ==========

Женя
После напряжённой игры с «Питтсбургом» Кинси просит меня и Романо переодеться и выйти к журналистам.
Мы сидим за длинным столом, уставленном микрофонами, и отвечаем на вопросы. Я пользуюсь популярностью. Меня радует, что сегодня никто не спрашивает о моей сексуальной ориентации. Здо́рово просто поговорить о хоккее, о прошедшей игре, о планах на будущее. Стоит только так подумать, как некая Мэдлин О’Нил из «Нью-Йорк спортс репортс» задаёт вопрос, ставящий меня в тупик:
— Как Вы прокомментируете последнюю новость в интернете? Ваш попутчик — это случайный знакомый, или Вы состоите с ним в отношениях?
Я растерян. Не совсем понимаю, о чём она. Мои мысли полностью заняты только что завершившейся игрой с «Питтсбургом».
— Это Ваш парень? Кто он? — подхватывает мужской голос справа.
Чёрт! Что происходит?!
Похоже, Кинси озадачен не меньше меня. Смотрит непонимающим взглядом. Романо незаметно пихает меня под столом, показывая экран телефона. И… О блядь! Это фотка Стаса. Заголовок статьи гласит: «Восходящая звезда «Бостон Брюинз» скрывает любовника». Что за?.. Полный пиздец! Эти проныры всё-таки смогли сфотографировать Стаса. Теперь скандала не избежать.
— Я-а… Я отказываюсь это комментировать!
Билл едва заметно кивает мне.
— Пресс-конференция закончена! Всем спасибо! — он встаёт с места, мы с Романо поднимаемся следом и выходим из зала. До меня ещё доносятся обрывки фраз. И я понимаю, что своим вопросом Мэдлин О’Нил растревожила осиное гнездо. Чёрт бы побрал этих писак! По-моему, их интересует не столько спорт, сколько возможность разжиться сенсацией, какого бы толка она ни была.
— Джон, — Романо догоняет меня. — Этот парень… Это же тот самый русский! Я узнал его! — шепчет он так громко, что можно было и не шептать. Кинси оборачивается и бросает на нас подозрительный взгляд.
Да блядь! Приспичило же Романо выяснять это прямо сейчас. Стью не отстаёт:
— Джон, это же он, правда? Я же не мог ошибиться. Это тот самый вратарь из России, который был у тебя, когда мы договорились пойти в бар. Ты же говорил, что между вами ничего нет! Почему ты не объяснил им?
Я едва сдерживаюсь, чтобы не прижать Стью к стенке и не приказать ему заткнуться.
— Как его там… М-м-м… С-с-тас-си… Ста-ас-с-с… Он же просто твой товарищ по команде!
 У Романо слишком хорошая память. С такой памятью он долго не проживёт, я прибью его за первым же поворотом этого долбаного, бесконечно длинного коридора.
С силой сжимаю челюсти, чтобы не ответить ему грубостью. Я безумно благодарен ему за то, что после моего каминг-аута он держится со мной, как и раньше. В отличие от Романо, некоторые игроки стали меня сторониться. Они боятся показаться нетолерантными, но я уверен, что в глубине души хотели бы, чтобы меня в их команде не было. Правда, есть и такие, как Рэнди Уизл. Если раньше он не замечал меня, то теперь при встрече первым подаёт руку. Всё это чертовски накаляет нервы. А теперь ещё и Стас. Это очень, очень плохо, что журналисты засняли его садящимся в мою машину. Знает ли он?
***
К гостинице мне приходится пробираться сквозь толпу стервятников, оккупировавших вход. Леонард, помощник Брукса, идёт напролом с уверенностью ледокола, расталкивая обнаглевших журналистов и повторяя как заклинание одну-единственную фразу: «Без комментариев!»
Я щурюсь от вспышек фотокамер и стараюсь прикрыть лицо рукой. Как же мне надоела эта скандальная популярность! Неужели людей так волнует, с кем я сплю? Хотя о чём это я? Конечно же, их это волнует. Политика, деньги и секс — три слона, на которых держится этот мир. Чёрт бы их всех побрал!
В аэропорту мы ожидаем вылета в специально отведённой для нашей команды зоне. Стью всё ещё дуется на меня. Парни развалились в креслах. Кажется, им нет никакого дела до раздутого прессой скандала. Тем лучше! Сейчас я меньше всего хотел бы обсуждать свои проблемы и отбрыкиваться от ненужных вопросов. Меня волнует только одно: что теперь делать? Бьюсь об заклад, что вокруг моего дома уже дежурит с десяток журналистов.
Мы ждём вылета с минуты на минуту, но рейс откладывают. Я иду к Леонарду, чтобы узнать, что случилось.
— На нас движется мощный грозовой фронт, — говорит Леонард. — Пока неясно, сможем ли мы вылететь сегодня. Несколько рейсов уже отменили. Возможно, придётся возвращаться в гостиницу.
Что?! Какого хрена! Я рассчитывал быть в Бостоне завтра утром! Я пытаюсь дозвониться до Стаса, но надвигающийся на Питтсбург шторм создаёт проблемы в линиях связи. Все мобильные телефоны показывают отсутствие сети и беспроводного соединения. Чёрт знает что!
Я выглядываю в окно и вижу, как дождь обрушивается на землю плотной водяной завесой. На расстоянии сотни метров уже ничего нельзя различить. Ветер рвёт брезентовые накидки с багажных транспортировщиков, буквально сбивая с ног служащих аэропорта, оказавшихся в эту минуту на летном поле. Такое ощущение, что наступил конец света и скоро нас всех смоет огромной океанской волной, добравшейся досюда с Атлантики. Не в силах что-либо сделать, я обречённо плюхаюсь в кресло. Напряжение сегодняшнего дня и переживания последних часов дают о себе знать. Я не замечаю, как проваливаюсь в сон. Просыпаюсь от того, что Стью тормошит меня за плечо.
— Джон, вставай! Мы возвращается в гостиницу.
Сонный, я плетусь к автобусу. Стоит ступить за порог аэропорта, как шквалистый ветер бросает мне в лицо пригоршни ледяной воды, тут же приводя в чувство. Я заскакиваю в автобус следом за Романо, отряхиваю влагу с волос и куртки и молюсь, чтобы этот проклятый дождь поскорее закончился.
Вопреки моим ожиданиям, ночью шторм крепчает. Утром власти штата объявляют в Питтсбурге и пригородах чрезвычайное положение. Я пытаюсь достучаться до Стаса всеми возможными способами, но обрыв проводов и хрен знает что ещё делают мои попытки тщетными.
Домой попадаю только спустя два дня. Сразу после приземления на телефон приходят десятки сообщений от Стаса. В последнем сквозит паника: «Женька! Где ты? Напиши, как только сможешь!»
Артёмов улетел обратно, так и не дождавшись от меня новостей. Забираю у консьержа ключи и поднимаюсь к себе. Хочу набрать Стаса, но быстро отказываюсь от этой идеи. Судя по часам, в Питере сейчас глубокая ночь. Шлю Стасу короткий месседж: «Со мной всё хорошо. Я дома».

========== 48  ==========

Стас
Возвращаться домой нелегко. Женька вторые сутки не выходит на связь, и меня это сильно беспокоит. Я многое передумал. Думал о нас, о том, что происходит в Пенсильвании, о моих фотографиях в интернете, множащихся как кролики по весне. Если сначала всё ограничивалось англоязычным пространством, то ближе к утру статейки липкого толка стали появляться и в русскоязычной сети. Я холодею от ужаса, читая, что про нас пишут. Конечно, ни одно более-менее солидное издание нами пока не заинтересовалось. Но это всего лишь вопрос времени.
Публикация переведённого материала с послематчевой конференции «Бостон — Питтсбург» запустила волну безумия в русскоязычном домене. Об этом я узнаю только во Франкфурте, где у меня пересадка. Женька по-прежнему недоступен. Чертыхаюсь и направляюсь к стойке транзитного контроля. Звонит телефон.
— Да! — отвечаю я, не глядя на входящий номер.
— Стас, это Семён Александрович! — я никак не ожидал услышать голос своего агента. — Ты сейчас где?
Бормочу что-то невнятное, пытаясь объяснить ему своё отсутствие в городе.
— Слушай, тут такое дело. Тебе надо срочно приехать.
Мне не нравится напряжение в его голосе. Внутри всё холодеет от плохих предчувствий. Неужели Саныч решил исполнить своё обещание? Мне не хочется в это верить, но выводы напрашиваются сами собой.
— Что-то случилось? — перевожу дыхание, пытаясь немного успокоиться.
— Да-а… — неопределённо тянет он. — Но не по телефону. Приезжай, как только сможешь.
Он кладёт трубку, и моё сердце ухает в желудок.
Весь полёт я не могу сомкнуть глаз. Верчусь как на иголках. От Женьки до сих пор никаких известий, что очень хреново. Ещё и этот Локтионов. Чёрт бы его побрал!
В Питере оказываюсь рано утром. На часах ещё нет и восьми. Не уверен, что Локтионов приезжает на работу в такую рань. Еду домой, забрасываю вещи и принимаю с дороги душ. Живот неприятно подводит. Мне бы хоть немного поспать перед тренировкой, но я не в состоянии. Я взвинчен так, что не могу усидеть на одном месте. Расхаживаю взад и вперёд по квартире с телефоном в руках, то и дело поглядывая на экран. Никаких новых сообщений. На часах семь пятьдесят четыре. Неизвестность пугает. Хоть что-то бы стало понятно. Но нет. Новостная лента пестрит какими-то ненужными сообщениями, доводя мою психику до состояния истерики. От нечего делать я открываю браузер и снова перечитываю статьи. Натыкаюсь на интересное сообщение. Какой-то умник выложил «жабу»: рядом с фоткой, сделанной в Штатах, моя фотография с сайта клуба. Бля-адь! «Гей играет в хоккей?» — гласит надпись под долбаным креативом этого еблана. Я листаю комментарии, и у меня начинают шевелиться волосы на голове. Никогда не думал, что кого-то так ебёт, с кем я сплю. Ау, ребята, какая вам, на хуй, разница?! Меня выносит от этих придурков. Хочется что-нибудь ответить, что-то неприятное, жёсткое. Но я не должен ничего писать. Я вообще не должен реагировать на подобные подъёбы в сети. Мало ли идиотов, желающих сделать хайп на знаменитостях. Кидаю взгляд на верхний угол экрана и понимаю, что уже пора.
Я сижу в кабинете Локтионова и не могу подавить приступ подкатившей к горлу тошноты. Что это? Джетлаг или страх за своё будущее? Не спрашивая, он наливает кофе и ставит чашку передо мной на приземистый журнальный столик, берёт другую и усаживается с ней в кресло напротив. Отпивает, недовольно морщится, добавляет сахар. Размешивает, гремя ложкой на весь кабинет.
— Пока это только разговоры, — говорит он. — Ничего ещё не решено, но ты сам понимаешь, что ситуация очень серьёзная. Надо готовиться к худшему.
— ВХЛ?
— Не знаю, — вздыхает он, прикусывая губы.
— А что? — вскидываю на него взгляд. Я думал, что готов к этому, но я ошибся. Горечь сожаления жжёт меня изнутри. Неужели я жалею о том, что сделал? Я был готов к любому повороту, но не думал, что будет так. Я люблю хоккей, люблю то, что я делаю. У меня есть силы, желание, цели. Точнее, были цели, пока Локтионов не сообщил мне эту новость. Если меня сошлют в низший эшелон, то это ещё не конец. Я смогу ещё что-то сделать, побороться за себя. А если… Этот вариант я даже не хочу рассматривать. От нерадостных перспектив предательски щиплет в носу.
— Посмотрим, — Локтионов хмурит брови, тяжело вздыхает. — Но ты не переживай, Стас. Во всяком случае, мы ещё поборемся.
Что? На что он намекает? Нет-нет-нет! Я так не хочу. Я не могу так. Куда я пойду? Я же ничего не умею, кроме как стоять на воротах. Да и не нужно мне ничего. В хоккее вся моя жизнь!
Выхожу от Локтионова и плетусь на базу. Неужели всё так плохо? Было бы из-за чего. Из-за какой-то сплетни! Ерунды! Нечёткой фотки, сделанной криворуким мудилой с дальнего расстояния! Разве я не могу просто дружить с Женькой? Приехать в гости? Сесть к нему в машину? Что в этом плохого? Что, чёрт возьми? Почему все сходят с ума из-за этого? Никто же не видел, в конце концов, чем мы с ним занимаемся за закрытыми дверями? И потом, это наше дело! К чему весь этот ажиотаж? Разве мы не можем делать, что захотим? Мы же никого не зовём посмотреть на это. Чёрт!
Мысли носятся по кругу в моей голове, ещё больше усиливая тревогу. Я пытаюсь оправдать себя, но все мои оправдания не выдерживают никакой критики. Конечно же, я не могу распоряжаться собой. Все от меня постоянно чего-то ждут. И я должен оправдывать эти ожидания. Постоянно укладывать себя в рамки чьих-то норм и правил. Чьих норм? Разве я не имею права любить кого захочу, быть тем, кем себя чувствую? Я горестно усмехаюсь. За всё в этой жизни надо платить, и за свою свободу в том числе. Карьерой, деньгами, будущим. Сколько стоит счастье? Похоже, очень дорого, не всем по карману.
Мои надежды не оправдались. Нет ни упрёков, ни прощаний, ни сожалений. Парни проходят мимо, стараясь не смотреть на меня, будто я прокажённый. Единственный, кто проявляет хоть какое-то сочувствие, — Коля. Он хлопает меня по плечу:
— Держись, Стас, — и выходит из раздевалки следом за остальными.
Что я сделал? Почему я сейчас не с ними? Чёрт! Ответ прост, как грифельный карандаш: меня выставили на улицу под благовидным предлогом — нарушение трудовой дисциплины. Саныч пообещал — Саныч сделал. Теперь я никто. Грёбаная звезда интернета, чьё имя поливают дерьмом все кому не лень. В этот раз нет ни толпы журналистов, ни звонков, ни вселенского переполоха. Просто слух, пущенный в интернете. Я стою с бумажками, вручёнными мне Гавриловым, посреди пустой раздевалки и не знаю, что мне с этим делать. Куда идти? Вся моя жизнь здесь. Как я буду без всего этого? Чем дольше я стою, тем сильнее во мне закипает ярость. За что?!
Я выскакиваю из раздевалки и несусь на поиски Саныча. Он стоит у бортика и внимательно следит за тренировкой.
— Сан Саныч! Как же так? — я подлетаю к нему, разводя руками от негодования. — Я же… Я же ничего не сделал! За что Вы так со мной? Ведь ничего такого не случилось? Это же… Это…
Я не нахожу слов, горло перехватывает.
— А ты как хотел? И на хуй сесть, и рыбку съесть? Из серьёзного спорта клоунаду устроил! Думал, Сан Саныч добренький, всё простит. Нет, Артёмов! У тебя был выбор, и ты выбрал!
— И куда мне теперь? С волчьим билетом? Я же теперь никуда!
— А куда хочешь! Хоть на телевидение! Хоть в шоу-бизнес! Хоть к едрени матери! Мне всё равно! Сидеть и ждать очередной подставы я не собираюсь. Я здесь не за этим… Семёнов! Ну куда ты прёшь? Куда прёшь, тебе говорят?! Видишь же, что у Маратова преимущество! Сделай на него пас! Он не для красоты рядом с тобой катается! — Саныч переключается на тренировочную игру.
— Но я же ничего не сделал!
— Не сделал?! Ты вот это вот считаешь — «ничего не сделал»?
— Я что, не могу встретиться с бывшим товарищем по команде?! — меня трясёт.
— Можешь! Но не после того, что этот говнюк наговорил на камеры! — он поворачивается и злобно шипит на меня.
— То, что он гей, — ещё ничего не значит! — меня несёт. Парни на льду замирают и смотрят на нас с Санычем. Тренер тяжело дышит, глядя на меня уничтожающим взглядом. — Мне нужно было просто поговорить! Понимаете? Просто поговорить! Два дня! Меня не было всего два дня! Я предупредил, что уезжаю! Если бы я поехал на ваш сраный Бали, тоже бы выгнали?! Или всё дело в том, что я ездил к нему?!
— Артёмов! Не вынуждай меня! — Саныч смотрит на меня с угрозой. Желваки перекатываются по его рубленому лицу.
— И что?! Что Вы мне сделаете?! У меня ж ничего не осталось! Вы же всё отняли! Всё! И за что?! За что, я Вас спрашиваю? За что?!
Саныч бледнеет и опускает глаза, с силой сжимая челюсти. Я вижу, что он расстроен не меньше моего. Он никогда бы этого не сделал, если бы не грёбаный свод неписаных правил. Противостоять общественному мнению трудно, практически невозможно. Что он может? Он обычный человек.
Над площадкой повисает гробовая тишина. Она давит, гнетёт, вытесняя воздух из огромного помещения. Мне становится невыносимо находиться здесь. Я разворачиваюсь и быстро иду к выходу, спиной ощущая, как пылают за спиной мосты.
— Что встали, рот открыли?! Работать, работать, работать! Самойленко… Самойленко, мать твою за ногу! — доносится до меня голос Саныча.
Всё кончено. Для меня матчей больше не будет. Ни матчей, ни тренировок. Ни-че-го. Теперь я здесь чужой. Здесь мне больше нет места.

========== 49  ==========

Стас
Мне так хреново, что не хочется ни есть, ни пить, ни жить. Когда мне так плохо, я всегда вспоминаю о родителях, о доме, где я вырос. Будто мама с папой могут защитить меня, повзрослевшего, от моих взрослых проблем. Я им ничего не рассказываю. Просто сообщаю, что меня выгнали из клуба. На остальное у меня нет сил. Я обязательно расскажу, но только потом. Сейчас мне надо полежать. Я ужасно вымотался за эти дни. А может, часы. Не хочу об этом думать. Я вообще ни о чём не хочу думать. Закрыв дверь, забираюсь на кровать в комнате, которая когда-то была моей. Лежу, уставившись невидящим взглядом в стену. Изучаю давно знакомый рисунок обоев — волнистые линии на светло-зелёном фоне. Они убегают наверх, к потолку, перекручиваясь и извиваясь, словно африканские лианы. Их разглядывание умиротворяет меня. Касаюсь кончиками пальцев шероховатой поверхности и повторяю контуры извилистого рисунка.
Телефонная трель врывается в мой безмятежный мирок, беспокоит, тревожит, возвращая меня к реальности, к моим проблемам и разочарованию. На экране вижу Женькин номер, и к горлу подкатывает тошнота. Ничего не хочу ему говорить, не могу. Я вообще не хочу ни с кем разговаривать. Но телефон не унимается. Стоит ему замолкнуть, как он снова взрывается новой порцией неприятного, давящего на психику звука.
Сделав над собой усилие, протягиваю руку, беру телефон и прикладываю его к уху.
— Да.
— Стас, я в Бостоне. У меня всё нормально. Ты получил моё сообщение?
— Да.
— Прости, что не смог тебя проводить. Понимаешь, там такая фигня вышла: все рейсы отменили из-за урагана.
— Угу, — безразлично ухаю я.
— С тобой всё в порядке?
Я угукаю на автомате, не особенно вдаваясь в суть его вопросов.
— Что «угу»? Я спросил, как ты долетел.
— А! Нормально.
— Стас… Ты где вообще?
— Дома.
— Дома? Ты же говорил, что сегодня игра.
При слове «игра» у меня больно колет за грудиной. Я сглатываю тошнотворный ком, подступивший к горлу, и прикрываю глаза. Часто дышу, чтобы подавить желудочный спазм. Кажется, Женька это слышит.
— У тебя точно ничего не случилось?.. Стас, не молчи! Скажи что-нибудь! — приказывает он, когда пауза становится неприлично долгой.
— Я не играю, — собравшись с силами, выдыхаю я.
— Как не играешь? Саныч тебя убрал? Поставил Тарелкина?
— Нет…
— Что, кого-то другого? — его удивление растёт.
— Не знаю…
— В смысле — не знаешь?
— В прямом, — взгляд затягивает мутной пеленой. Я едва держусь, чтобы не разреветься как девчонка. — Я больше там не играю…
— Стас! Погоди! Я ничего не понял. Что случилось? Почему тебя отстранили от игр? — Женька взволнован. Его голос взвивается на целую октаву, становясь громче.
— Я-а… — в горле предательски клокочет, не давая мне договорить. — Я больше не в клубе…
— Тебя что, обменяли?! Куда?
— Никуда… Просто расторгли контракт…
— Как расторгли?! — охает он, офигевая. — За что?!
— За нарушение дисциплины.
— Ты же говорил…
— Саныч меня предупреждал… Я ему не поверил. Думал, он блефует. Хочет, чтобы я к тебе не ездил…
— Ты что, ему всё рассказал?
— Да…
— Зачем, Стас?! Зачем? — Женька досадливо мычит в трубку. — Я же говорил!
— Знаю… Но я так не могу, Жень… Врать не могу, понимаешь? Ты можешь, а я нет… Никогда не умел, — я вытираю тыльной стороной ладони выступившую на глазах влагу и крепче сжимаю челюсти.
— Стас, ты только не расстраивайся, ладно? Мы что-нибудь придумаем. Я скоро приеду.
— Не надо. У тебя расписание, игры…
— Нет, надо! — не унимается он. —Я скоро буду. Слышишь?! Утрясу все формальности и приеду. Ты только не расстраивайся. Ладно? Всё будет хорошо! Ты мне веришь?
— Верю…
— Стас, ты, главное, один не сиди… Сходи погуляй, подыши воздухом. Навести родителей. А я быстро. Я мигом.
— Уже.
— Что «уже»?
— Уже у родителей.
— Вот и хорошо. Вот и умница, — облегчённо выдыхает он в трубку. — А я совсем скоро приеду. Всё будет хорошо. Слышишь? Мы справимся.
— Угу.
Я нажимаю отбой и, отвернувшись к стене, снова принимаю позу эмбриона. Что он сможет сделать? Как помочь? Тут уже ничем не поможешь.
Лежу, думая о Женьке. Где он сейчас? Что делает? Ходит из угла в угол по своей квартире? Или на базе, сидит в раздевалке перед началом тренировки? Я вспоминаю Женькино лицо — его серые лучистые глаза, взъерошенные русые волосы, бежевые веснушки на переносице, — и на сердце теплеет.
— Да подожди ты! — слышу за дверью шипение отца. — Куда?!
— Пусти! Дай я с ним поговорю! — родители пытаются говорить шёпотом, но у них плохо получается. Их слышно даже через толстую деревянную дверь со звукоизоляцией. Они не умеют разговаривать тихо. Всегда было так. Комок эмоций, разговоры, привлекающие к себе внимание какой-то итальянской экспрессивностью. Нет, они не ругаются, они так живут.
— Жанна! Прекрати! Прекрати немедленно, я тебе сказал!
— Лёша, как ты не понимаешь?! Он мой сын! Я не могу просто сидеть и смотреть, как он страдает. Пусти меня! Или я его сейчас сама позову!
— Хорошо. Только сразу не начинай! Держи себя в руках!
— Сама знаю!
Рычажок дверной ручки поворачивается, в комнату заглядывает мама.
— Стасик, ты сегодня обедал? Может, тебе покушать принести? Я пирог с рыбой делала, борщ приготовила. Борщ будешь?
— Нет, мам. Я не хочу. Давай потом, ладно? — я снова отворачиваюсь к стене, не желая с ней разговаривать. Не знаю, как расскажу обо всём родителям.
— Стасик, — мама не уходит. Подходит ближе и осторожно садится на край кровати. Кладёт мне на плечо тёплую ладонь и гладит. Я чувствую её близость, её тепло, и мне становится легче. — Может, расскажешь, что случилось? Мы с папой очень за тебя переживаем.
— Ма, давай потом.
Она замолкает, но не уходит. Часто вздыхает, гладит меня по голове.
— Там про тебя такое пишут… — она шумно вздыхает. Я буквально кожей чувствую её волнение. — В интернете… Это что, правда?
Я понимаю, о чём она, и на секунду замираю. Кажется, мои родители уже обо всём знают. Я не хотел, чтобы так получилось, но ничего не поделаешь. Дальше молчать не получится.
— Да, — отвечаю в стену. Я не могу сейчас повернуться, чтобы посмотреть ей в глаза. Мне безумно стыдно за то, что я такой.
— Стасик, ты не переживай, — говорит она. — Это ничего. Это не страшно. Мы тебя всё равно любим. Нам главное, чтобы у тебя всё хорошо было. Чтобы ты был жив и здоров. А за работу не переживай. Мы с папой поможем.
— Поможем, — слышу за спиной голос отца. — Я поговорю с деканом. Устроим тебя к нам на кафедру. Восстановишься, закончишь университет… Это, конечно, не хоккей, но ничем не хуже. Правда, мать?
— Конечно, не хуже!
— Не надо. Вон Машке помогайте.
— Ну зачем ты так, Стасик, — вклинивается мама. — Доучишься, а папа тебе с диссертацией поможет. Потихоньку, помаленьку, и всё у тебя будет. На этом хоккее свет клином не сошёлся …
— Не начинай, ма! — меня раздражают такие разговоры. Мама всегда твердила, что хоккей — не надолго, что нужна серьёзная профессия. Она была против моего фанатичного увлечения хоккеем. Вечно боялась, что я упаду и что-нибудь себе сломаю. Постоянно тряслась над каждым моим синяком. А когда я заявил, что решил стать профессионалом, умоляла всё бросить. Чуть ли не в ноги падала. Упросила меня в универ поступить, чтобы, случись чего… Накаркала, блин! Внезапный приступ ярости приводит меня в чувство. Я сажусь на кровать рядом с ней и громко шмыгаю носом.
— Может, чаю? — папа заискивающе заглядывает мне в глаза.
— Угу, — мрачно киваю я.
Он уходит, и мы с мамой остаёмся одни.
— Чё там хоть пишут?..
— Да-а, — отмахивается она. — Ты нас с папой так больше не пугай. Я прямо не знала, что и думать, когда ты к нам пришёл. Ты такой бледный был, губы дрожат. Я так испугалась! Грешным делом подумала, что ты сшиб кого-то на дороге. Ты же вечно носишься как ненормальный! — она судорожно всхлипнула и ненадолго замолчала. — А это… Ну, в интернете… — её голос становится вкрадчивым. Она осторожно смотрит на меня. — Это ничего… А ты правда?.. Ну-у?..
— Сказал же — да! — что ещё она хочет услышать?
«Вот, блин!» — хмыкаю я про себя. А чего я ждал от своих родителей? Они мне никогда ничего не запрещали. И когда сказал, что на хоккей с соседским Виталиком пойду, и когда универ бросил сразу после того, как в питерский клуб пригласили.
— Прости, прости! Больше не буду. Ну пойдём, что ли, чаю попьём. Папа, наверное, уже всё приготовил.
Плетусь следом за мамой на кухню. Машка уже там. Сидит, удобно притулившись в углу дивана. Стоит мне только появиться на пороге, как она бросает на меня заинтересованный взгляд и пристально смотрит.
— Ну, чё уставилась? — я плюхаюсь на стул. — Не видела никогда?
— Стас! — одёргивает меня мама.
— Больно надо. Тоже мне, звезда скандала! — Машка недовольно фыркает и отворачивается, беря с тарелки кусок пирога. Так-то лучше!
— Ма, ну чё она, а?
Мне не нравится, что все так заискивающе смотрят на меня. Жалеют? Я с содроганием жду, что сейчас на меня польётся поток сочувствий и утешений. Но ничего такого не происходит. Вечернее чаепитие проходит, как обычно, если не считать того, что собравшиеся за столом слишком напряжены, будто не знают, как теперь вести себя со мной. Да блядь! От того, что я сплю с парнем, рога у меня на голове не выросли и ноги в копыта не превратились! Я всё тот же, что и раньше.

========== 50  ==========

Женя
Идея приходит в голову неожиданно. Я просыпаюсь среди ночи и аж подскакиваю, усаживаясь в постели. Мой сон мигом улетучивается. После я долго не могу заснуть. Ворочаюсь в кровати, обдумывая, как бы всё провернуть, чтобы не остаться на бобах. Я сильно рискую, ступая на этот путь. Но наши отношения стоят того, чтобы рискнуть. Стас приехал ко мне, несмотря на угрозы Саныча. Разве же я не смогу сделать ради него что-то похожее?
Чем больше я думаю, тем чётче вижу свой план. Я почти уверен, что у меня всё получится. Утром встаю раньше обычного и тщательно готовлюсь к сегодняшнему дню. Сегодня мне предстоит сделать то, о чём я, возможно, сильно пожалею. Несмотря на всю мою решимость, ладони предательски потеют, а сердце бьется так, что мне кажется, оно вот-вот выскочит через горло наружу.
Собираюсь и еду в офис Брукса. Перед дверями на меня накатывает паника. Меня мутит и лихорадит так, что я готов бежать отсюда сломя голову, навсегда отказавшись от своей дурной затеи. А вдруг не выйдет, вдруг не сработает? В голове вертится трусливая мысль: может, Брукса нет на месте, может, он уехал по делам и будет не скоро? Но его секретарша Меган Кларк при виде меня расплывается в широченной улыбке и говорит, что Стивен у себя. Блядь! И что теперь? Что ему говорить? От волнения я напрочь забываю все заранее заготовленные слова. Речь Меган доносится до меня какой-то какофонией нечленораздельных звуков. Я мысленно уговариваю себя собраться и напрягаю память, чтобы с порога не начать тупить.
— Мистер Брукс ждёт Вас, — она кладёт трубку и поворачивается ко мне. Её слова звучат так, словно сейчас мне предстоит прыгнуть с крыши стоэтажного небоскрёба. Я невольно вздрагиваю и натянуто улыбаюсь, пытаясь замаскировать своё волнение.
Делаю шаг к двери и захожу в кабинет Брукса. Здороваюсь. Судя по вскинутым бровям, Стивен удивлён. Он явно не ожидал увидеть меня сегодня.
— Я слышал от том, что произошло на пресс-конференции. Но мы, кажется, уже обсуждали такой поворот событий. Я тобой доволен. Твоё поведение было на высоте. Или ты пришёл поговорить не об этом?
— Об этом, — я с трудом сглатываю несуществующую слюну. От волнения во рту так сухо, что язык едва шевелится. — Тот парень, что заскочил ко мне в машину… — я тяжело вздыхаю, пытаясь совладать с собой.
— Да, я знаю, — перебивает меня Брукс. — Твой бывший товарищ по команде. Но тут ничего не поделаешь. Теперь любой, кто окажется рядом с тобой, попадает под подозрение. Так будет ещё некоторое время, пока шумиха вокруг тебя не уляжется и эти стервятники не найдут себе другую жертву. Но поверь моему опыту, такое продлится недолго. Вокруг полно других людей, чьи секреты будоражат воображение общественности не меньше. Так что смирись и немного подожди. Я уверен, скоро всё утрясётся.
— Тот парень… Стас… В России у него возникли серьёзные проблемы, — я не хочу говорить Бруксу причину, по которой я так обеспокоен судьбой Стаса. Может, мне и не придётся ничего объяснять.
— Да? — он удивлённо вскидывает брови и брезгливо морщится, показывая всем своим видом, что эта информация ему неинтересна. — Гомофобные настроения русских переходят все границы здравого смысла, — произносит он философски. И это всё? Я ожидал чего-то подобного, но до последнего надеялся, что Брукс мне поможет. Что все эти разговоры о лояльности «Бостон Брюинз» — не просто трёп. Я делаю попытку воззвать к его сочувствию.
— Питерский клуб расторг с ним контракт. Я пришёл попросить за него, — говорю я, не отрывая взгляда от расслабленной фигуры Брукса.
Он вскидывает на меня насмешливый взгляд, разводит руками и криво ухмыляется. Считает меня идиотом? Наверное, я и вправду дурак, раз решил, что Брукс кинется мне помогать.
— Для него это конец карьеры. В России ему больше играть не дадут.
— Мне искренне жаль. Но ничем не могу помочь. Извини, — говорит Брукс.
— Он… — я медлю. У меня остаётся последняя надежда. Но имею ли я право рассказывать Бруксу? Это единственный шанс. Если ничего не выйдет, то Стас, возможно, ни о чём и не узнает. — Он такой же, как я.
— Что?! — Брукс подаётся вперед и морщит лоб.
— Стас — гей, — я немного утрирую. Технически он бисексуал. Но сейчас это не так важно.
Удивление Брукса длится ещё пару секунд, и он начинает нервно смеяться.
— Получается, всё, что пишут, все эти сплетни — правда? Нет, нет, нет! Ты меня разыгрываешь! Я не верю! Такого не может быть, чтобы ты и он… Хочешь сказать, что вы с ним?.. — внезапно он перестаёт смеяться и потирает рукой лоб. — Иисусе!.. Я так и знал, что от тебя стоило ожидать неприятностей. Я позвоню Элен. Вы встретитесь и решите, что делать дальше.
Он снимает трубку телефонного аппарата и набирает номер.
— Ничего страшного, — говорит он, ожидая, пока ему ответят. — Элен всё уладит. Она поможет утрясти это недоразумение.
— Стас — мой парень. У нас всё серьёзно, — решительно говорю я. На меня накатывает злость. Какого хрена? Самоуверенный ублюдок! Думает, раз клуб заключил со мной контракт, то они могут распоряжаться моей судьбой, как им вздумается. Хуя с два! Или они нам помогают, или… На секунду я замираю, пугаясь собственных мыслей. Я могу остаться без всего — без карьеры, без денег. Что я буду делать? Но разве карьера и деньги стоят того, чтобы отказаться от Стаса?
Лицо Стивена резко меняется. Глуповатая ухмылочка тут же сползает с его лица. Он кладёт трубку и смотрит на меня так, будто увидел впервые.
— Поэтому мне нужна Ваша помощь. Помните, что Вы обещали?
— Да, но речь шла конкретно о Вас, мистер Емельянов, — неожиданно его тон меняется. — Я говорил тогда и повторю это сейчас — мы полностью на Вашей стороне. Но мы не готовы решать проблемы Ваших… м-м-м…
— Если вы так поддерживаете геев, — я пользуюсь его замешательством, — то почему не хотите помочь? Это выглядит как… — на языке вертится слово «лицемерие», я не решаюсь его произнести. Меня выбешивает этот козёл, но я должен держать себя в руках. От Брукса сейчас зависит судьба Стаса.
— Послушайте, мистер Емельянов, мы — хоккейный клуб, а не благотворительная организация. Мы не можем помочь всем страждущим! — я слышу раздражение в его голосе. Кажется, я нащупал слабину.
— Тогда получается, что вся ваша толерантность — пустышка! Вы спекулируете на таких, как я!
Брукс сильно бледнеет. Его глаза из голубых превращаются в тёмно-серые. Я чувствую исходящий от него гнев. Он, словно прилив, стремительно затопляет сознание Брукса. Стивен не выдерживает и взрывается.
— Если хотите знать — да! Да, чёрт возьми! Я спекулирую! Потому что в этом долбаном сумасшедшем мире вдруг всё встало с ног на голову! Теперь все пытаются быть толерантными! Даже те, кому это поперёк горла!.. — он тяжело дышит, глядя на меня. — Вы думаете, что все игроки жаждут видеть у себя в команде гея? Думаете, всем нравится играть бок о бок с голубым? Ни хрена! Но если они не будут молчать, то им это может дорого обойтись! Мы все — марионетки! Делаем то, чего от нас ждут. В наше время собственное мнение — это огромная роскошь!
Ебучий козёл! Его слова режут по живому, бьют в сердце, взрывают мозг, оставляя на душе гадкое чувство неправильности происходящего. Неужели всё так, как он говорит? Но что я могу сделать? Я — лишь маленький винтик в этом огромном, непонятном мне механизме.
— Клуб и так ради Вас пошёл на большие жертвы. Мы уже потеряли почти треть болельщиков! И теперь Вы хотите, чтобы мы…
— Зачем тогда вы в это ввязались?! — мне непонятны его мотивы. На кой хер было затевать всё это, если у клуба от меня сплошной головняк?
— О, я вижу, Вы так ничего и не поняли, мистер Емельянов. Нам нужно заручиться поддержкой общественности, которая хочет видеть толерантный спорт.
— Так значит, всё из-за этого?
— Да… Если хотите! Профессиональный хоккей — это в первую очередь бизнес. И репутация здесь играет не последнюю роль. Помните об этом, мистер Емельянов.
— Понятно… Ну тогда, — я крепче сжимаю кулаки. Сейчас главное не струсить, не дать задний ход. Я собираюсь с силами и произношу на выдохе: — Если Вы мне не поможете, то я расскажу, на каких условиях меня заставили подписать контракт.
— Что?! — Брукс растерян, начинает шарить глазами по комнате, ища, за что бы зацепиться. Он явно не ожидал такого поворота. — Ты мне что, угрожаешь?
— Предупреждаю, — мой голос звучит жёстко. В эту минуту я весь пылаю уверенностью. Я должен попытаться, чего бы мне это ни стоило.
— Нет, — Брукс мотает головой, откидываясь на спинку кресла. — Нет… Вы этого не сделаете. Вы же не сумасшедший. Вы понимаете, что в этом случае потеряете всё?!
— Я готов рискнуть.
— Но ради чего?! — он изумлённо таращится на меня.
— Боюсь, будет сложно Вам это объяснить.
— Нет… Я не верю. Это блеф! Вы блефуете, мистер Емельянов. Блефуете, чтобы заставить меня помочь Вам.
— Это не блеф. Я сделаю заявление, если Вы мне не поможете.
— Дерьмо… — цедит он сквозь зубы, отворачиваясь к окну. Задумчиво смотрит на сверкающие в лучах солнца небоскрёбы и, выдержав паузу, вскидывает на меня колючий взгляд. — Вы же понимаете, что я не могу вот так сразу что-то Вам предложить. Я должен обсудить это кое с кем.
— Конечно. Надеюсь, что Вы примете верное решение.
Выхожу из кабинета Брукса и только сейчас понимаю, что я сделал. Внутри всё дрожит от пережитого неприятного разговора. Кажется, я выиграл эту битву. Но что будет дальше? Мне остается только надеяться, что этот вонючий козёл не сорвётся с крючка и не придумает какую-нибудь пакость.

========== 51  ==========

Женя
Мой самолёт прилетает в шесть часов утра. Ровно в семь я у дома, где живут родители Стаса. Стас не вернулся к себе. После ухода из клуба он остался жить с родителями, выгнав сестру Машку в свою роскошную студию. Я думаю, что это хорошо. В одиночку ему было бы трудно пережить такую потерю.
Сижу на лавочке возле парадной и гадаю, какие из окон — квартира Артёмовых. На улице жутко холодно. Я ёжусь, кутаясь в теплый флисовый капюшон, и бросаю беглый взгляд на экран смартфона. Семь четырнадцать. Раздосадованно убираю гаджет обратно в карман и тяжело вздыхаю, с тоской понимая, что топтать дорожки возле дома Артёмовых мне ещё долго. Но я уверен на все сто: сейчас на холоде мне гораздо уютнее, чем будет под пристальными взглядами артёмовских родителей. Стас сказал, что они обо всём знают и даже хотят познакомиться со мной. Однако это не добавляет мне оптимизма. От одной мысли, что придётся посмотреть в глаза его папаше, мне становится дурно. Ведь я тот самый парень, который дрючит их сынулю. Блядь, звучит дерьмово!
Чувствую, что пальцы на ногах совсем закоченели. Встаю со скамейки, чтобы размять мышцы и разогреть конечности. Можно, конечно, набрать номер квартиры на панели домофона и попросить, чтобы меня впустили. Но будить семью Стаса ни свет ни заря из-за такого пустяка мне кажется верхом наглости. Уж лучше я как-нибудь так перекантуюсь. Беру сумку и бодрым шагом чешу вдоль детской площадки к спортивным тренажёрам, которые успел разглядеть, пока сидел возле парадной. Стараюсь отвлечь себя от тревожных дум, упражняясь на громоздких уродцах. Получается так же хреново, как крутить педали сиреневого недовелика, вкопанного в площадку.
Мысль о скорой встрече не даёт мне покоя. Она давит, терзает, душит, заставляя заново прокручивать в голове сцену предстоящего разговора. Как отреагирует Стас? И вообще, хватит ли мне смелости попросить его об этом? Не уверен, что это хорошая идея. Но упираться было глупо. Предложение, на которое расщедрился Брукс, с моей точки зрения, выглядит вполне заманчивым. Я понимаю, что это немного не то, чего бы я хотел для Стаса, но всё-таки лучше, чем ничего. И потом, Артёмов всегда может отказаться. Хотя я бы этого не хотел. И дело тут даже не в Бруксе и не в хоккее.
Двадцать раз подтягиваюсь на турнике, спрыгиваю на землю и пружинистым шагом иду обратно. Когда подхожу ближе, вижу, как из парадной выходит тоненькая девушка. В два прыжка оказываюсь возле двери и проскальзываю внутрь. Чувствую некоторое облегчение от того, что мне не придётся звонить в домофон и объяснять, к кому и зачем я приехал.
Дверь открывает невысокая темноволосая женщина. Судя по всему, это и есть артёмовская мама.
— Здравствуйте, — выпаливаю я и широко улыбаюсь. Она окидывает меня с головы до ног оценивающим взглядом и ничего не говорит. Представляю, о чём она сейчас думает. В эту секунду мне хочется провалиться сквозь землю, лишь бы не видеть её напряжённого лица. — А Стас дома? — хриплым от волнения голосом произношу я по какой-то детской привычке, будто пришёл позвать Стаса погулять на улице.
— Стасик, это к тебе! — кричит она вглубь квартиры, не отрывая от меня глаз. — Да Вы проходите, не стесняйтесь, — она улыбается. Будто камень с души! Я наконец выдыхаю и делаю шаг внутрь.
— Женька… — в прихожей появляется довольный Стас — волосы взъерошены, глаза осоловелые. Почёсывает живот под мятой серой футболкой. Даю сто в гору — только-только ссыпался с кровати. Стас расслабленно улыбается и лезет обниматься, стоит мне снять кроссовки.
— Привет, Стас, — я предупредительно отстраняюсь от него. Мало ли что этому дебилу в голову взбредёт. Уверен, что его родители не в восторге от наших отношений. Не стоит подливать масла в огонь и шокировать их ещё больше.
— Мам, познакомься. Это Женя.
— Жанна Андреевна, — улыбается она.
Из соседней комнаты выходит отец Стаса, и моё сердце замирает. Я весь подбираюсь, не зная, чего мне ждать. Он откашливается и дёргает носом, переводя взгляд со Стаса на меня и обратно. Стас неловко сутулится и виновато опускает глаза, засовывая руки в карманы трикотажных брюк.
— Знакомься, пап. Это Женя, — бубнит он себе под нос. Ситуация — полный финиш! Я слышу биение собственного пульса в барабанных перепонках и нервно сглатываю. Ой, бля, знакомство с родителями в полный рост — страх, стыд и перспектива получить по шеям.
Сурово сдвинув брови и сделав губы гузкой, отец Стаса хмыкает, будто что-то про себя решает, и, набрав в лёгкие побольше воздуха, выдыхает:
— Ну что, Же-ня… Будем знакомы, — протягивает мне твёрдую ладонь и крепко сжимает мою руку. Я чувствую себя пиздец как неловко. Мои уши пылают так, что можно спички поджигать.
Родители Стаса провожают меня на кухню и усаживают за стол. Они ведут себя так, будто я не противный гомик, совративший их сына, а лучший друг семьи. Меня кормят пирогами, овсяной кашей и фруктами. Подливают в чашку горячий кофе и расспрашивают о жизни в Бостоне. Постепенно я расслабляюсь и вспоминаю, что такое дышать. Голова кружится не то от тепла, не то от сытости, и глаза начинают слипаться. Сквозь мутную пелену слышу голос Жанны Андреевны:
— Стасик, отведи Женю в комнату. Видишь, он засыпает на ходу.
Я пытаюсь отнекиваться, но усталость берёт верх. Стас провожает меня в комнату и укладывает на кровать. Садится рядом со мной и улыбается.
— Я так рад, что ты приехал, — он наклоняется, чтобы поцеловать меня, но я уворачиваюсь.
— Сдурел!
— Что?
— Там за стенкой твои родители!
— Так они ж за стенкой не видят!
— А ты хочешь, чтобы увидели? Твои родаки и так в полном охуе. Хочешь их добить?
— Просто я сильно соскучился.
От его слов по телу разливается приятное тепло.
— И я. Только не тут. Где угодно, но не здесь, ладно? — я вспоминаю суровое лицо артёмовского папаши и до конца не верю, что так легко отделался.
— Хорошо. Спи, — он укрывает меня одеялом и хочет уйти.
— Погоди, — я хватаю его за руку. — Нам надо поговорить.
— Потом поговорим. Ты сначала выспись.
Стас выходит из комнаты, прикрывая за собой дверь. Оставшись один, я тут же вырубаюсь.
Мне снится прекрасный сон. Мной член омывает горячей волной, обволакивает, ласкает, тянет. Мне так приятно, что я подаюсь навстречу этому волшебному чувству и протяжно мычу. Сознание медленно возвращает меня к реальности. Сквозь полуприкрытые веки я вижу потолок, зелёные обои в волнистую полоску и… Блядь! Голову Стаса у себя между ног! Стас старательно полирует мой член губами, постанывая и причмокивая от удовольствия. Я хочу сказать ему, чтобы он немедленно отвалил от меня, прекратил сосать и убрал с моего члена свои блядские губы. Но сделать это уже нереально. Этот говнюк научился сосать так, что у меня едет крыша. Охуеть как приятно! Я кладу руку ему на затылок и толкаюсь бёдрами, желая оттрахать его наглый рот. Хочу кончить этому мерзавцу в глотку до того, как нас засекут его родители. Не хватало ещё, чтобы они увидели это. Мои бёдра подлетают на матраце, и я замираю, чувствуя, как по стволу прокатывается обжигающая волна. С силой прикусываю щёку, чтобы не заорать, и кончаю. Стас сглатывает всё до последней капли и, наконец, выпускает меня изо рта. Довольно лыбится, глядя на меня похотливыми глазами.
— Сука… — шепчу я.
— Твоя очередь, — этот паразит забирается мне на грудь и достаёт свой вздыбленный хер. Проводит им по моим губам.
— Убери от меня свой хуй! — шиплю я. У меня настоящая паника. Если сейчас в комнату войдут его родители, то я воспламенюсь от стыда. Пытаюсь сбросить с себя Стаса. Но не получается! Этот лось весит не меньше центнера. Фиксирует мои руки и, прижав их за запястья к подушке, нагло тычется влажной головкой мне в рот.
— Ну давай же… Соси… Ах!
Изловчаюсь и подминаю его под себя, оказываясь в положении сверху. Он дёргается подо мной, пытаясь чмокнуть меня в губы. В глазах плещется целый океан желания. Я уже знаю этот блядский артёмовский взгляд. Он хочет ебаться прямо здесь и сейчас, и ему глубоко похуй, что будет после. Он всегда был безбашенным. Наверное, за это я его и полюбил.
— Ты чего творишь? За дверью твои родаки.
— Они ушли. Дома, кроме нас, никого. Ну пососи, а? — скулит он так жалобно, что я не в силах ему отказать. Вообще-то я летел девять с половиной часов не за тем, чтобы мы друг друга минетили. Точнее, не только за этим.
Я скольжу рукой вниз и, нащупав его член, сжимаю ладонью. Стас прикрывает глаза и довольно охает. Развратная сучка!
— Не боишься, что я тебя выебу? — я стягиваю с него джинсы, обнажая упругие белые ягодицы. Наклоняюсь и провожу языком по обнажившейся коже, спускаюсь ниже, целую внутреннюю поверхность бёдер, вслушиваясь в рваное дыхание, прихватываю губами яички.
— Ну же, возьми его… Возьми… Блядь… — бормочет он в полузабытьи. Я приподнимаюсь над его стоящим членом и кончиком языка осторожно касаюсь верхушки. Стас вздрагивает и выдаёт протяжный стон. О да! Как же я давно об этом мечтал. Я сразу заглатываю его член целиком, и Стас дуреет от такого фортеля. Шипит и извивается под моими губами, комкая в руках покрывало. Я сосу Стаса, наслаждаясь каждым его вздохом, каждым непристойным словом, что он сейчас бормочет себе под нос, пытаясь возбудить меня ещё больше. Его запах, его вкус, его удовольствие кружат мне голову. Я пьянею от него, теряя чувство реальности. Стас выгибается на кровати. Дрожит, напрягаясь всем телом, и, наконец, с хриплым стоном выстреливает мне в нёбо порциями тёплой спермы. В эту секунду сквозь меня проносится электрический разряд. Его оргазм вызывает во мне чувство невероятного облегчения. Будто это я кончил вместо него.
В последний раз втягиваю в себя его член и отпускаю. Ложусь рядом.
— Я люблю тебя, — мурлычу я, не сдерживая прилива нежности, накрывающего меня с головой. Стас смотрит на меня расфокусированным взглядом и блаженно улыбается. Он снова рядом со мной, и я понимаю, что ради этого стоило рисковать.

========== 52 ==========

Стас
Женька замолкает и смотрит на меня. И? Чего он ждёт? Что я брошусь к нему на шею?
— Значит, ты хочешь мне помочь?
— Да, — говорит он, и у меня в груди неприятно щемит. — Стас, это хорошее предложение. Конечно, ты не сможешь больше играть, но ты будешь на площадке, будешь заниматься тем, что ты умеешь и любишь. А это… Я понимаю, что такое тебе нелегко принять. Честно признаюсь, для меня самого всё это выглядит странно… Смешно, что ли, — он хмыкает, дёргая плечами.
— То есть ты считаешь, что это смешно, да?! — перед глазами темнеет.
Женька вскидывает на меня непонимающий взгляд.
— Значит, ты думаешь, что я клоун, да?! И всё, что я делал, — только ради того, чтобы тебя посмешить! Ну, что молчишь?! Считаешь, что я дурак! — я вскакиваю с дивана и, тяжело дыша, нависаю над ним. Мне хочется съездить этому гадёнышу по его высокомерной роже. Но я этого не делаю, просто смотрю в глаза, пытаясь понять, откуда в нём столько говна. — А ты у нас, значит, рыцарь в сверкающих доспехах! Явился сюда, чтобы спасти меня! Благородное, блядь, жертвоприношение! А знаешь что, Женечка! А иди-ка ты на хуй со своими благородными намерениями! А я как-нибудь без твоих подачек справлюсь! Вон, в Макдак устроюсь, булками торговать буду… И тебе ничем жертвовать не придётся, переступать через своё ёбаное «я»!
— Стас, ты чего? — блеет он, часто моргая глазами. Кажется, он не догоняет. Куда уж ему. Он же, блядь, у нас Зорро! Лихой герой на вороном коне! Как же меня достало его высокомерное позёрство.
— А ничего! Уёбывай давай в свою Америку! Я тут без тебя не подохну! Проживу как-нибудь! Ну, чё сидишь, глаза вылупил? Вставай и уёбывай! Уёбывай, я сказал!
Я хватаю его за плечо и пытаюсь вышвырнуть с дивана. Но он не уходит, испуганно таращится на меня. Я забиваю на этого козла и отворачиваюсь к окну. Я-то думал, что у нас всё всерьез, а он, оказывается, жалеет меня, добренький. Сука! Да какого хрена я вообще с ним связался! Женился бы на Маринке и в ус не дул! Играл бы сейчас спокойненько в клубе! А я… Баран, бля! Дебил! Правильно про него Саныч говорил — говнюк. Зря я его тогда не послушал. Сам виноват! Теперь вот огребаю… Мне жутко обидно, что все мои старания пошли прахом. Этот уёбок так ничего и не понял. Чёрт! Если бы можно было отмотать жизнь назад, хрен бы я к нему поехал. Я злюсь на Женьку и до скрежета зубов сдавливаю челюсти. Старательно вглядываюсь в то, что происходит сейчас на улице, чтобы отвлечь себя от этой идиотской ситуации. Женька молчит. Кажется, даже не шевелится. Я не хочу сейчас на него смотреть, мне противно даже думать о нём. Этот его фортель похлеще всего остального. Или он это специально делает, чтобы показать мне, какое ничтожное место я занимаю в его жизни.
— Стас, — слышу за спиной хриплый Женькин голос. — Прости меня, Стас. Я не то хотел сказать. Просто мне страшно признаться, что я сам этого хочу. Очень хочу. Желания Брукса здесь ни при чём. Это я сам… Даже если бы он запретил мне с тобой видеться, я бы послал его. Ты мне веришь?
Верю ли я? Как я могу ему верить! После всего, что он тут наговорил. Он же сам только что сказал, что делает это по требованию руководства клуба. Они согласны дать мне работу только при условии заключения брака.
— Не молчи, скажи что-нибудь, — Женька громко шмыгает. Его слова звучат подозрительно гнусаво. — Я люблю тебя, Стас. И правда хочу, чтобы ты и я…
До меня вдруг доходит. Женька что, плачет? Женька Емельянов — этот несгибаемый мужик со стальными яйцами — рыдает, сидя на диване у меня в гостиной? Я поворачиваюсь и охуеваю. Он вытирает глаза тыльной стороной ладони. Моё сердце сжимается. Мне становится его жалко. Вот же мудак! Заносчивый придурок! Что, нельзя было по-нормальному сказать? Обязательно было прятаться за какие-то идиотские условия бостонского клуба?
Я подхожу к нему и сажусь рядом. И чего я вдруг так вспылил? Наверное, потому что никогда не думал, что однажды кто-то сделает мне предложение. Ведь я всегда считал, что я сам… Ну и чем я лучше Женьки после этого? Я поджимаю губы и внимательно смотрю на его покрасневшие глаза. Он отворачивается от меня, стесняясь собственной слабости.
— Ну чего ты, Жень, а? — я обнимаю его за плечи и притягиваю к себе. — Прекрати, слышишь? Забыл? Мужчины не плачут…
Он вскидывает на меня затравленный взгляд и неловко улыбается. Громко шмыгает распухшим носом.
— Женька… — я утыкаюсь лбом ему в висок. — Если бы ты только знал, как я рад, что ты это сказал.
— Правда?
— Ага. Конечно, я о таком даже думать боялся, но когда ты предложил, вдруг понял, что тоже этого хочу.
— Значит — да?
— Да, — выдыхаю я и тянусь к его губам.
Мы скрепляем наш договор поцелуем и не замечаем, как на пороге комнаты появляются родители.
Папа громко кашляет, и Женька вздрагивает. Упс!
 — Может, мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? — сдвинув брови, отец пристально смотрит на нас.
— Лёша, ну что ты! — одёргивает его мама.
— Жанна, погоди! — он отодвигает её в сторону и обращается к нам. — Я, конечно, понимаю, что́ между вами происходит. Но терпеть такое у себя в доме не намерен! То, что я молчу — ещё не значит, что хочу всё это видеть! Что, Стас, так не терпится?! — глаза отца мечут молнии. Он не на шутку разъярён. Я никогда ещё не видел его таким злым. Сейчас он просто готов разорвать меня на части. Да что такого, собственно, я сделал?
— Пап! Пап! Ну ты чего, а?! Я же вам всё рассказал, — я весь подбираюсь, вжимаясь в спинку дивана.
— Ты не путай! Ни о чём таком мы с тобой не договаривались! Ты мне сказал, что приедет этот твой… — папа кивает на Женьку, сжимая губы так, что они превращаются в тонкую белую полосу. — Я обещал быть гостеприимным и не вмешиваться! Но вот это!.. — он трясёт указательным пальцем. — Это переходит все границы!
— Алексей Николаевич, — встревает Женька. — Мы не хотели вас оскорбить, просто… Просто… Мы со Стасом кое-что решили…
Вижу, как глаза отца расширяются, а брови взлетают на лоб.
— Пап, ты только не волнуйся! — перехватываю я Женькину инициативу. Если Женька сейчас ляпнет о свадьбе, то отца хватит удар. — Ты лучше сядь. Я тебе сейчас всё объясню.
— Что объяснишь? — отец недоверчиво косится на меня, но послушно садится за стол. Мама усаживается рядом.
— Мам, пап, тут такое дело… Ну в общем, Женя зовёт меня с собой в Америку, — я оглядываюсь на Женьку. — Мне предлагают работу тренера в юниорской команде. Ну-у и… для того, чтобы избежать всей этой волокиты с бумажками… Вы же знаете, как сейчас с этим сложно… — я делаю глубокий вдох и выпаливаю: — Короче, мы с Женей решили пожениться…
— Что?! — охает отец и хватается за сердце. — Жанна, дай что-нибудь, — он сдавленно сипит и машет в сторону кухонных шкафчиков…
— Что, сердце? — мама тут же вскакивает.
— Дышать не могу…
— Сейчас! — она кидается к шкафчикам и достаёт ящик с таблетками. Судорожно роется, перебирая коробочки и блистеры. — Стас, ну что ты застыл! Видишь, отцу плохо! Воды налей! — командует она.
— Лучше водки… — сипит отец. — Стакан… Не каждый день сына замуж выдаю…

========== 53 ==========
    
 Женя
 Я просыпаюсь и иду готовить завтрак. Хочу, чтобы к тому времени, когда проснётся Стас, всё уже было готово. Я обожаю его. До сих пор не могу поверить, что мы поженились и он официально стал моим мужем. Церемония получилась по-домашнему скромной, без пафоса и назойливого внимания журналистов. Были только самые близкие — родители Стаса, его сестра Машка, моя мама и женщина-священник, согласившаяся сочетать нас законным браком. Мой отец на свадьбу не приехал, сославшись на нездоровье. Он даже по телефону нас не поздравил. Похоже, папа не хочет меня видеть. Но имею ли я право его осуждать? Наверное, ему нужно время, чтобы принять меня таким, какой я есть. Надеюсь, однажды он всё-таки передумает, и мы сможем спокойно обо всём поговорить. А пока мне остается только ждать и наслаждаться семейным счастьем.
      Вчера звонил Саныч. Я офигел, увидев на экране смартфона его лысый череп. Перед самым отъездом я заскочил на базу, чтобы объясниться с ним. Не хотел возвращаться в Штаты, думая, что он держит на меня обиду. Я выложил ему всё как есть, а он в ответ только промолчал. Честно говоря, я не ожидал, что когда-нибудь он мне позвонит. Я аж прослезился, услышав его голос. В последнее время я стал таким сентиментальным. Саныч рассказал мне о Коле. Ну Тарелкин и отмочил номер! Вся российская пресса теперь на ушах, только о нём и пишет. В день нашей свадьбы Коля налепил на шлем радужный флаг и вышел в таком виде на игру с «Локомотивом». Представляю, что там творилось на трибунах во время матча. Ума не приложу, как он вообще живой остался. Однако для всего этого бардака Саныч был как-то слишком спокоен. Надеюсь, он не решил уйти из большого спорта из-за всей этой шумихи. Саныч — мировой мужик. Несмотря ни на что, я до сих пор ему безумно благодарен.
      Я завариваю кофе и поджариваю тосты. Достаю из холодильника джем, йогурт, сладкий соус, ставлю всё на стол. На плите закипает молоко напополам с водой.
      Стою, помешивая овсянку, когда Стас подкрадывается сзади и, обхватив меня за талию, запускает руку в трусы.
      — Обвариться не боишься?
      — Нет, — мурлычет он, утыкаясь носом в мою шею и покрывая её нежными поцелуями. Мне безумно приятно, но это надо прекращать. В конце концов, я имею право в кои-то веки спокойно позавтракать.
      — Стас, ты бы лучше помог, — ворчу я, убирая его руку из своих трусов.
      — Чем? — его ладонь снова скользит к моему паху. Я в очередной раз пресекаю его поползновения и сурово гляжу, сдвинув брови к переносице.
      — Тарелки достань. Или ты завтракать не собираешься?
      — Это смотря чем, — выдыхает он мне в ухо.
      — Стас, я серьёзно. Давай уже по-человечьи поедим, как приличные люди!
      — Ну давай, — Стас отлипает от меня и идёт шарить по столу. — О, варенье! — он зачерпывает пальцем апельсиновый джем и отправляет его в рот. Блаженно мычит, облизывая фалангу так, что у меня встаёт. Вот же гад! — Вкуснотища! — причмокивает он, заставляя меня жадно сглотнуть слюну.
      — А тебе папа не говорил, что лазать в еду пальцами — некультурно? И вообще! Почему ты рассекаешь по квартире с голой жопой?! — я возмущён его бесцеремонностью и презрением ко всем правилам этикета. Вот какого хера, спрашивается, трясти передо мной мудями, когда я собирался просто поесть. Пусть теперь пеняет на себя.
      — Может, я испачкаться боюсь, — он подходит ближе, нахально глядя в глаза.
      — А хуй в очко получить не боишься?
      — Ой, да Вы только пугаете! — кокетливо хихикает он.
      — Уверен? — я разворачиваю его спиной к себе и упираюсь горячим стояком в его задницу. Скольжу рукой между ягодицами, пытаясь нащупать дырку, и натыкаюсь на что-то твёрдое. Не может быть! Для уверенности я присаживаюсь на корточки. Стас прогибается и, бесстыдно оттопыривая зад, демонстрирует на месте сморщенной звёздочки чёрный силиконовый кружок. Вот же блядь! Я жадно сглатываю, понимая, что сейчас он готов принять мой член безо всякой подготовки. Мысли о кофе и тостах моментально испаряются. Я аккуратно вытаскиваю из Стаса пробку, наблюдая, как он крутит задницей, извивается и мычит от удовольствия. Убрав игрушку, я любуюсь раскрытой дыркой. Зрелище охуенное. Мой член тут же реагирует на такую откровенность. Ввожу в растянутое отверстие два пальца и начинаю крутить ими внутри, то и дело задевая простату. Стас сладко охает, наклоняется вперёд и, схватившись за свой член, дрочит, насаживаясь на мои пальцы в такт ритмичным движениям.
      — Нравится? — мой голос рокочет в глотке, добавляя остроты этой охуительной сцене. Яйца звенят от возбуждения, требуя перейти к более решительным действиям.
      — Да…
      — А если так? — я поднимаюсь и, вытащив из трусов задубевший до состояния железного лома орган, вожу им по артёмовской промежности. Стас ещё сильнее подаётся назад, желая поскорее заполучить мой член. Я не тороплюсь, толкаюсь влажной головкой на самом входе, доводя его до исступления.
      — Ну? Чего ты ждёшь? — истерично ноет он, отклячивая задницу и делая попытки самостоятельно насадиться на мой стояк.
      — Хочешь, чтобы тебя выдрали прямо на кухонном столе? — я беру его за волосы и тяну на себя, пытаясь заглянуть в глаза, в которых, я уверен, столько желания, что из карих они сейчас превратились в чёрные. Стас рвано дышит, хрипит, постанывая на выдохе. Я держу его так несколько секунд и отпускаю. Вместо ответа на мой вопрос он ложится грудью на столешницу, и у меня сносит башню. Я с размаха вхожу в него на всю длину и дурею от острого наслаждения, мгновенно пронзающего тело. Глухо охаю, едва сдерживая горячую волну, прокатывающуюся по члену. Я не могу сейчас кончить. Я должен доставить моего мальчика туда, куда он хочет. Жду, когда градус напряжения немного спадёт, и начинаю двигаться, постепенно наращивая темп. Стас пошло стонет, толкаясь навстречу моим ударам. Я трахаю его короткими быстрыми толчками, ловя каждый восторженный всхлип, что срывается с его губ. Вот это жара! Придерживая Стаса одной рукой за плечо, я наблюдаю как мой член ритмично движется в его заднице и пьянею от этой потрясающей картины. Кожа на его спине покрывается капельками пота, мышцы напрягаются. Его тело начинает подрагивать, и я понимаю, что он уже близко. Ещё пара толчков, и Стас кончает, с громким вскриком забрызгивая белесоватыми каплями кухонные шкафчики. Я делаю несколько резких движений и изливаюсь в Стаса горячей спермой. Выхожу из него и падаю сверху на взмыленную спину. Тяжело дышу, восстанавливая сбившееся дыхание. Целую покрытые испариной плечи, прихватываю губами тонкую кожицу на шее и слегка прикусываю мочку. Утробно рычу в ухо, отчего его кожа покрывается мелкими пупырышками. Эта реакция вызывает у меня умиление.
      — Прекрати! — фыркает он и зажимается, смешно морща нос.
      Я делаю вид, что не слышу, и продолжаю покусывать его ухо. На тумбочке оживает телефон.
      — Жень… Телефон!.. — хихикает он, отбиваясь от меня. — Слезь! Ну слезь же! Телефон!..
       Нехотя я отрываюсь от него и плетусь к тумбочке за телефоном. Не глядя принимаю вызов.
      — Джон! Ты вечером занят? — с первой секунды разговора Стью берёт быка за рога.
      — Н-нет, не занят… А что? — Стас строит рожи, показывая, что я идиот и в мой законный выходной он ожидал от меня совсем другого ответа.
      — Я подумал, может, посидим сегодня в «Чирз», пропустим по стаканчику. Джон, ты мне должен, помнишь?
      Да бля! Неужели опять?
      — Ну-у, как тебе сказать, — я внемлю красноречивой жестикуляции Стаса. — Я не хочу оставлять Стаса одного. Ты же знаешь, у нас медовый месяц…
      — Так какие проблемы?! Возьми его с собой! — Стью из той породы парней, которым легче дать, чем объяснить, почему ты не хочешь. Он не успокоится, пока не получит своё. Лучше уж положить этому конец сейчас, чем каждый раз отбиваться от его назойливых предложений.
      — Хорошо, мы придём, — обречённо выдыхаю я. Стас разочарованно качает головой.
      — Значит, в семь в «Чирз», — резюмирует Стью. — Не подведи меня, чувак!
      — Ну, и кто это был? — Стас смотрит на меня в упор.
      — Стью — парень из нашей команды. Ты его, наверное, не помнишь.
      — Ещё как помню! — фыркает он и зло сощуривается. Кажется, он до сих пор не простил мне той глупой выходки. — И чего хочет этот твой Стью?
      — Приглашает вечером в «Чирз».
      — Зачем?
      — Как зачем? Просто посидеть, пропустить по бутылке пива. Тебе обязательно нужен повод?
      — Завтра в семь я должен быть на базе, — недовольно цедит сквозь зубы Стас. — У парней на носу ответственный матч с «Северным Маасом».
      Для Стаса работа тренера — настоящая находка. Он очень дорожит ею и не хочет потерять. Ради этой работы он всего за месяц выучил язык. Конечно, вряд ли он сможет читать Шекспира в подлиннике, но для того, чтобы объяснить пацанам, что и как нужно делать, его знаний вполне хватает.
      — Я уже согласился. Отказываться поздно.
      — Ты вечно решаешь за нас двоих! — его глаза яростно вспыхивают. Сегодня я не хочу скандалов, поэтому не давлю на него.
      — Если не хочешь идти, оставайся дома. Я немного посижу с Романо и быстро вернусь обратно. Ты даже соскучиться не успеешь.
      — Ну уж нет! Я иду с тобой!
      Что? Стас мне не верит? Думает, что со Стью у меня что-то было? Сердце приятно ёкает. Мне нравится, что Стас ревнует.
      — Как скажешь. Значит, пойдём вместе.
      Ровно в семь мы заходим в «Чирз». С порога на нас обрушивается лавина сверкающих блёсток и белых благоухающих лепестков. Помещение бара украшено чёрными, белыми и золотыми шарами. На стене красуется эмблема клуба, а под ней два соединённых сердца, украшенные голубыми лентами. «Бостон Брюинз» в полном составе, с жёнами и подругами, встречает нас громкими возгласами.
      — Сюрприз! — орут они так, что у меня закладывает уши.
      Вот чёрт! Я никак не ожидал такого поворота. После разговора с Бруксом я мог только надеяться, что после свадьбы отношение парней ко мне не изменится. Но я даже и предположить не мог, что они устроят нам со Стасом настоящий праздник. Я так счастлив, что едва сдерживаю слёзы. В эту секунду я готов рыдать от счастья, как глупая школьница.
      Нас поздравляют, наливают шампанское и требуют, чтобы мы поцеловались. Под улюлюканье и восторженные крики я целую Стаса в губы и чувствую, как полыхают мои уши. Мне ужасно неловко и в тоже время приятно. Я беру Стаса за руку, переплетая с ним пальцы. Он вскидывает на меня полный нежности взгляд и мягко улыбается. Я смотрю в его сияющие карие глаза и понимаю, что я самый счастливый сукин сын на этой планете.
========== КОНЕЦ ==========