Непредвиденные обстоятельства

========== 1 ==========

Стас
Наш новый нападающий — просто чума. Перспективный пацанчик, далеко пойдёт. Вот помяните моё слово, в Континентальной лиге он долго не задержится. Сезон-два, и его пригласят в НХЛ.
Я делаю сейв. Мне удаётся поймать шайбу ловушкой после очередного броска этого чемпиона. Если так пойдёт и дальше, то, считай, Кубок Гагарина* у нас в кармане.
Саныч даёт свисток и останавливает тренировочную игру. Указывает новичку на его ошибки. Но, бля, мы все понимаем, что этот чувак играет, как чёртов Гретцки**. С ним я весь — сплошное внимание. Нервы натянуты, точно парашютные стропы. Если бы не моя предельная собранность на сегодняшней трене, то очередного взятия ворот мне было бы не избежать. Я и так налажал больше обычного. И виной этому новый бомбардир.
Женька стоит, потупив взгляд, и молча выслушивает наезд Саныча. Но я-то понимаю, что наш тренер, как и вся команда, в полном охуе от его игры. Думаю, что с этим парнем у меня сложится. Он реально крутой. К тому же, в отличие от многих тут, он мой ровесник.
Тренировка заканчивается, и мы отправляемся в раздевалку. Я скидываю коньки, экипировку и краем глаза кошусь на Женьку, разглядывая шикарные татуировки на его поджаром мускулистом теле. Похоже, он немного расстроен из-за своего начала в нашем клубе. Меня так и подмывает сказать ему что-то приятное, поддержать, чтобы он не думал о Саныче плохо. Женька ему нравится. Ещё как нравится. Просто у нашего тренера такой имидж. Он хочет, чтобы его все боялись. Даже башку наголо бреет только для того, чтобы выглядеть, как ходячий страх. Но на самом деле Саныч — душка, и любит нас, как родных.
— Жень, есть планы на вечер? — обращаюсь я к нему, как только выхожу из душа.
— М? — он в удивлении вскидывает брови, поворачиваясь ко мне.
— Я подумал, может, посидим где-нибудь, выпьем по пиву, за жизнь перетрём? Ты как? — я не уверен, но мне кажется, что в Питере у Женьки никого. Он переехал сюда недавно и не успел ещё обзавестись друзьями.
Он фыркает и криво ухмыляется. И я начинаю жалеть о своих словах.
— Можно. Ты же вроде местный. Всё тут знаешь.
— Ну да.
Мы выходим из спорткомплекса и, забросив снарягу в багажник моей тачки, едем в пивной ресторан.
Здесь всегда полно народу, и сегодняшний вечер не исключение. Я улыбаюсь хостес той самой улыбкой, на которую обычно западают тёлочки, и незаметно подмигиваю ей. Она кокетливо хихикает и, раскрасневшись, говорит, что постарается найти для нас хорошее место. Берёт меню и ведет нас вглубь огромного зала, разделённого на секции лёгкими перегородками.
Мы заказываем по бокалу крафтового пива и закуски. Женька, положив руку на спинку дивана, оглядывается по сторонам. С нашего места хорошо видна барная стойка, за которой сидят несколько парней. Он скользит по ним взглядом и рассеянно вскидывает глаза на меня.
— Ты уже обосновался в Питере? — завожу я разговор.
— Угу, — кивает он. — Снимаю квартирку у одной бабули.
— И где, если не секрет?
— Да какие секреты. На Комендантском.
— А я хату недавно купил. Тут рядом, — признаюсь я, не дождавшись встречного вопроса.
— Круто. Ну что, за хату! — он берет со стола бокал, только что принесённый официанткой, и мы чокаемся. Я с интересом разглядываю девушку. Цыпочка что надо. Миловидное личико, круглая попка, бейджик, приковывающий взгляд к соблазнительному вырезу на пышной грудке. Пока она расставляет на столе закуски, я любуюсь её роскошными буферами и вдруг замечаю насторожённый взгляд Женькиных серых глаз.
— Что? — говорю я, как только она скрывается из вида.
— Да ничего, — фыркает он, — ты на неё так пялился.
Я закатываю глаза, улыбаясь ему в ответ.
— И что такого? Вполне себе тёлочка.
— Угу, — криво ухмыляется он.
— Не понравилась?
— Ничё так, — Женька оборачивается, выискивая официантку глазами.
— А у тебя кто-нибудь есть?
— Кто-нибудь?
Ну да, по-дурацки прозвучало.
— Ну в смысле девушка, невеста? Ну не знаю… Жена, в конце концов?
— Не, нету. А у тебя?
— Тоже пока не срослось.
— А как же фанатки? Вы же армейцы — крутые ребята, — хмыкает Женька и подмигивает мне. — Бабы, небось, гроздьями на шею вешаются.
— Мы, — поправляю я его. — Так-то да, бывает.
Ну да, девчонок вокруг всегда полно. Стоит только появиться в каком-нибудь тематическом спортивном заведении, как сразу находятся желающие провести со мной ночку. Даже есть одна, с которой я постоянно сплю. Но это всё не то. С Маринкой нас связывает скорее дружба, чем что-то другое. Знаете, такой особый её вид с привилегиями в виде секса. Я никогда ей не врал, да и она не настаивала на отношениях. Хотя кого я обманываю? Наверняка она на что-то надеется. Но я не люблю её и вряд ли сделаю ей предложение.
— Ага. Мы. Ну что, давай за армейский клуб, — мы снова чокаемся и делаем по большому глотку. Во рту горчит, и я принимаюсь за салат, чтобы немного перебить этот неприятный вкус.
Мне хочется понравиться Женьке, произвести на него впечатление, но разговор не клеится. Весь вечер я чувствую какую-то натянутость, будто он не желает подпускать меня ближе. А ну и правда, зачем? Мы слишком разные, и наверняка у него полно друзей в том городе, откуда он приехал. Мы сидим и молча жуём, пока у него не заканчивается пиво.
— Пойду закажу себе ещё. Ты будешь? — говорит Женька, вставая с места.
— Нет.
Он подходит к бару и заказывает пиво. Ждёт, перебрасываясь короткими фразами с одним из парней, сидящих у стойки. Я вижу, как короткий диалог перерастает в продолжительную беседу. И Женькино лицо расцветает, расплываясь в мягкой доброжелательной улыбке. Минут пять они о чём-то болтают. После чего довольный Женька возвращается ко мне. В груди неприятно покалывает. Он предпочёл общество незнакомца моему. Я тяжело вздыхаю и отворачиваюсь к окну. Женька сидит напротив и загадочно улыбается, то и дело стреляя глазами в сторону бара. Стоит его телефону булькнуть, как он тут же вскакивает и, бросив на стол несколько купюр, быстро прощается:
— Ну, мне пора. Было приятно пообщаться. Пока! — пожав мне руку, он подхватывает куртку и спешно выходит из ресторана.
Блядь! Посидели, называется.
Я подзываю официантку и прошу её рассчитать меня. Я уже не любуюсь девичьими прелестями, а тупо отсчитываю деньги. Меня гложет обида. Мой товарищ по команде так быстро сбежал, что я не уверен, стоит ли мне теперь с ним вообще разговаривать. Официантка уходит и снова возвращается, неся сдачу. Я вспоминаю, что в багажнике осталась Женькина снаряга, и наспех сунув девушке чаевые, несусь к выходу, надеясь его догнать.
Выскочив на улицу, я оглядываюсь и вижу знакомую спину. Женька идёт на парковку. Видно, вспомнил о своей сумке, сучонок. Сейчас будет названивать, просить меня подойти. Подумав так, я довольно хихикаю. Ну-ну. А теперь подожди меня, помучайся. Я не спеша иду за ним, ожидая, что мой телефон вот-вот зазвонит. Но он не звонит. Озадаченный, я спускаюсь следом за Женей на второй уровень. Но похоже, он и не думает о том, чтобы забрать свои вещи. Подходит к чужой машине и садится в неё. Я озираюсь по сторонам, зачем-то прячась за припаркованным неподалеку «Гранд Чероки». Внезапно на меня накатывает волнение. Первое, что приходит в голову — наркотики. В памяти тут же всплывает загадочная Женькина улыбка и парень у барной стойки. Мою жуткую догадку подтверждает тот факт, что машина не трогается с места. Значит, внутри что-то происходит.
Я приподнимаюсь на цыпочках, стараясь разглядеть находящихся внутри людей. В машине темно. Тусклого света здешних ламп недостаточно, чтобы что-то увидеть с такого расстояния. Обогнув «Чероки», я подкрадываюсь ближе и заглядываю в салон через заднюю дверь… Ну ни хуя себе! Лучше бы я ослеп. Я вижу, как наш новый форвард со знанием дела сосёт член сидящему рядом мужику. Эта картина настолько ошеломляет меня, что я со всех ног несусь прочь оттуда, будто хочу убежать от вдруг открывшейся мне правды.
    
Комментарий к 1
    *Кубок Гагарина — хоккейный приз, вручаемый победителю серии плей-офф Континентальной хоккейной лиги, начиная с сезона 2008/2009. Кубок назван в честь первого космонавта Юрия Гагарина, является переходящим. На церемонии закрытия чемпионата трофей передаётся капитану победившей команды.
**Уэ́йн Ду́глас Гре́тцки (или Гре́цки, англ. Wayne Douglas Gretzky произносится ˈɡrɛtski; 26 января 1961, Брантфорд, Онтарио, Канада) — канадский хоккеист, центральный нападающий. Один из самых известных спортсменов XX века.

========== 2  ==========

Стас
Я никак не могу уснуть. Ворочаюсь, перекатываясь с боку на бок. Меня жутко расстраивает тот факт, что Женька оказался пидорасом. Нет, против гомосеков я ничего не имею. Ну ебут они друг друга и ебут. Мне девчонок больше достанется. И лучше, если вся эта голубая хренотень где-то там, от меня подальше. Но когда нападающий нашего клуба сосёт хуй — это уже, извините, совсем другой поворот. За такое болельщики нас по головке не погладят. Порвут на фанатские шарфики.
Несмотря на мои тревоги, усталость берёт верх, и я не замечаю, как проваливаюсь в сон. Мне снятся липкие, душные сны, в которых я увязаю в болотной трясине. Пытаюсь позвать на помощь и не могу. Вместо слов изо рта вырываются сдавленные хрипы.
Просыпаюсь, рывком сбросив с себя одеяло, и усаживаюсь на кровати. Я в полном раздрае. В голове гудит, в груди клокочет. Кое-как собрав мысли в кучу, плетусь в ванную и долго там намыливаюсь, стараясь смыть остатки кошмарной ночи. Тяжесть вчерашнего открытия давит на меня бетонной плитой. Я не знаю, как появлюсь на сегодняшней трене. Как буду смотреть в глаза мужикам. Своей голубизной Женька подставил нашу команду. Из-за него клубу грозят серьёзные неприятности. И что делать? Я даже не могу рассказать о нём парням. Сами понимаете, как это будет выглядеть.
Я выхожу на улицу и тащу свою задницу в сторону подземной парковки, на которой вчера оставил машину. Садиться пьяным за руль не в моих правилах. Ведь если меня поймают, то это ляжет грязным пятном на наш клуб. Блядь! Почему я думаю о своей команде, а этот гомосапиенс — нет. Кем надо быть, чтобы сосать в общественном месте? Ехал бы на свою съёмную хату и сосал бы там сколько влезет. Я вспоминаю Женьку за этим делом и крепко сжимаю челюсти от внезапно накатившей на меня злости. Блин, только бы не вломить ему с порога. «Только бы не вломить!» — повторяю я про себя, словно мантру.
Поймаю его сегодня в тёмном углу и как следует прочищу мозги. Заставлю дать мне клятву, что ни одна душа не узнает, что он пидор. Пусть попробует только не поклясться. Прибью гада! Прямо тайна Мадридского двора! Фу! Одного понять не могу — почему в это дерьмо вляпался я, а не какой-нибудь Ольшанский. С другой стороны, если бы Славик оказался на моём месте, то уже весь Питер знал бы о нашем позоре. Да какой там Питер! Вся страна! Он ещё тот ублюдок. Печётся только о собственной жопе. А новенький ему поперёк горла. Залажал Славик прошлый сезон, ох, залажал! Всё. Надо брать себя в руки. Тем более что я уже подъехал к штабу. Любуюсь монументальным фасадом роскошного современного здания с огромной эмблемой клуба и паркую тачку.
Выхожу из машины, открываю багажник, и тут меня накрывает. Блядь! Я совсем забыл, что этот урод оставил у меня свою снарягу.
«Сука!» — мысленно матерюсь я, набирая Женечкин номер. Слышу за спиной телефонную трель. Он подходит сзади и хлопает меня по плечу.
— Привет! — говорит Женька, протягивая мне руку. — Вчера я слишком поздно вспомнил, что оставил сумку в твоём багажнике. Вот, решил подождать тебя тут.
Ну ещё бы! Небось, весь вечер на хую вертелся. Не до шмоток было.
Я зло зыркаю на него и молча бросаю барахло ему под ноги. Женька насторожённо выгибает бровь, поднимая с земли баул, и удивлённо смотрит на меня.
Я молча закидываю свою сумку на плечо и иду к спорткомплексу.
— Э, ты чего? — он нагоняет меня у дверей. — Что, денег мало оставил?
Женька не понимает, почему я не хочу с ним разговаривать. А я не собираюсь оправдываться перед всякими там. Меня воротит от одного присутствия этого голубого товарища.
Я недовольно фыркаю и сворачиваю к раздевалкам. Он больше не цепляется ко мне. Однако как бы мне ни было противно, я должен поговорить с ним. Эта мысль свербит в моей голове, накаляя нервы. Всю тренировку я только об этом и думаю.
Моё поведение задевает Женьку. Я чувствую исходящие от него волны негодования. Что ему не нравится? Вчера он не особо хотел со мной разговаривать.
Саныч что-то замечает и назначает мне серию буллитов. Ставит Женьку бить по воротам. Чёрт! Только этого не хватало! Я не спрашиваю за что, я просто выполняю указания тренера. Но внутри меня бушует буря.
Занимаю позицию, готовясь отразить атаку. Мощный бросок. За ним ещё один. Ещё, ещё и ещё. Женька расстреливает ворота с завидным мастерством, не давая мне опомниться. Я ловлю всего одну шайбу из пяти. Одну! Четыре со свистом проносятся мимо, каждый раз заставляя вспыхивать красную лампочку над воротами. Сквозь забрало я вижу победоносный блеск серых глаз, и в крови закипает ярость. Саныч дает финальный свисток.
Подняв клюшку над головой, Женька делает круг под восторженное улюлюканье парней. Когда внимание команды немного рассеивается, я подкатываюсь к Женьке.
— Я смотрю, ты прям чемпион по броскам.
— А то! — сняв шлем, он смотрит на меня сверху вниз, и на его лице появляется презрительная ухмылочка.
— Молоде-ец… Везде успеваешь… И броски тренировать, и минеты делать.
Улыбка тут же сползает с побледневшего Женькиного лица. Он сжимает челюсти и смотрит на меня испепеляющим взглядом.
— Что? Съел?
— Любишь шпионить? Ну-ну, — хамоватая улыбочка возвращается на прежнее место. — Что, понравилось? Хорошо подрочил?!
Последние слова взрывают мне мозг. Злость проносится сквозь меня. Я уже слабо соображаю, что делаю. Изо всей силы припечатываю его к бортику и хватаю за грудки. Мышцы тут же деревенеют. Ещё немного, и я ему врежу.
— Ещё раз такое услышу, и ты покойник! — я тяжело дышу ему в лицо.
— Пупок развяжется! — цедит он.
И тут вся моя хвалёная выдержка летит к чертям. В челюсть говнюку прилетает мощный удар. О да!
Я слышу за спиной тренерский свисток.
— Итить вашу мать! — орёт Саныч и несётся к нам. К тому моменту, когда он оказывается рядом, мы успеваем навтыкать друг другу. Моя правая скула горит, джерси противника сплошь заляпано пятнами крови. — Вконец охренели! Какого рожна вы тут устроили?!
Саныч вклинивается между нами и расставляет руки.
— Артёмов, ты ополоумел, что ли? Всю тренировку тупил, как беременная черепаха, а под конец с катушек слетел!
Я морщусь от боли, разъедающей скулу, и отворачиваюсь, не желая выслушивать Санычевы наезды. Женька молчит, вытирая рукавом разбитую губу.
Саныч с шумом выпускает из лёгких воздух.
— Цирк закончился! Марш в раздевалку! — орёт он застывшим в недоумении парням. — А вы двое — на ковёр!
Я вижу суровое лицо тренера и понимаю, что разговор предстоит серьёзный. С поникшей головой я плетусь за Санычем в тренерскую.

========== 3 ==========

Женя
Стас мне кое-кого напоминает. Тёмные волосы, карие глаза и улыбается так же. Ямочки на щеках, совсем как… На мгновение я возвращаюсь в прошлое. И в груди щемит. Когда Стас предложил попить пива, я обрадовался. Даже грешным делом решил, что понравился ему. Дурак! Куда там. Стоило появится смазливой киске, как всё сразу стало на свои места. О чём я действительно жалею, так это о том, что согласился пойти с ним. Но уж точно не о том, что снял в баре парня. Хоть какой-то приятный момент за вечер. Ну да, не айс, что всё произошло в машине. Но откуда же мне было знать, что Стас следит за мной.
Я приземляю свою задницу на кожаный диван напротив тренерского стола и смотрю на Саныча. Пиздец котёнку! Сейчас Стасик вывалит ему всю подноготную, и тогда плакала моя карьера горючими слезами.
— Ну и почему, Артёмов, ты в драку полез? — Саныч внимательно изучает понурую фигуру Стаса, развалившегося на другом конце дивана. — Ты что, в первый раз на воротах?
Стас молчит, тяжело вздыхает.
— Язык проглотил или сказать нечего?
Стас отводит глаза, стараясь не встречаться с колючим тренерским взглядом.
— Ясно. А ты? С твоим-то талантом, Женя, тебе бы в НХЛ играть. Но ты, бляха-муха, себя в руках держать не умеешь! Будешь на каждого идиота кидаться, вытурят тебя оттуда, даже коньки зашнуровать не успеешь!
Я прикусываю щёку изнутри. Не уверен, что кому-то в НХЛ нужен такой игрок. Даже там гей в команде — это большая проблема.
— Артёмов, — он снова обращается к Стасу, — я обещал в этом сезоне чаще выпускать тебя на лёд? Так вот, за учинённую на тренировке драку беру свои слова обратно. Будешь до опупения в запасных сидеть. Банку жопой полировать.
— Ну, Сан Саныч! Ну как же так! Ну ё-моё… — раздосадованный Стас в недоумении разводит руками и возмущённо пыхтит.
— Башка тебе на что?! Не только, чтоб в неё жрать! В следующий раз думать будешь, прежде чем кулаками махать! Всё! Свободны! — Саныч встаёт с явным намерением нас выпроводить. Мы отрываем задницы от насиженных мест и идём на выход. Стас тормозит возле самой двери, не уходит, мнётся у порога, надеясь, что тренер передумает. Но тот непреклонен. Ждёт, сложив на груди руки, когда же мы наконец свалим.
— Я так надеялся… Вот блин! — выпаливает Стас и берётся за ручку.
Если я сейчас промолчу, буду чувствовать себя подонком. Мне ли не знать, что значит для вратаря скамья запасных. Понимаю, что поступаю, как последний придурок, но я уже принял решение. Не могу прятаться за широкой спиной Стаса. Ведь он мог сдать меня, но промолчал.
— Это я виноват, — неожиданно для всех говорю я. — Я спровоцировал Стаса.
Саныч подходит ко мне и хлопает по плечу.
— Жень, я понимаю твои чувства. И рад, что судьба товарища тебе не безразлична. Но драку затеял Стас, и он должен ответить за свой поступок.
— Вы просто не всё знаете.
Стас поворачивается, и я вижу в его глазах изумление, граничащее с ужасом. Саныч хмурит брови.
— Я думал, что никто не узнает, но раз уж так получилось, — я набираю в грудь побольше воздуха. — Стас вчера кое-что увидел. Ну и… В общем… Я гей. Мы поэтому подрались.
— Ты — что? — Саныч сдвигает брови к переносице и морщит нос, вперившись взглядом в моё лицо.
— Я гей, — повторяю я и слышу грохот собственного сердца, заполняющий повисшую в комнате гробовую тишину.
— Так-к, — после долгой паузы Саныч идёт и садится обратно за стол. — Приехали.
Схватившись рукой за голову, Стас плюхается на диван.
— Ой, бля-адь…
— Да уж, — задумчиво отзывается тренер, но тут же приходит в себя. — Стас, забыл, где находишься? Еще раз матюги от тебя услышу, отправлю рот с мылом мыть!
Я стою, понимая, что это конец. Клуб разорвёт со мной контракт, и мне придётся вернуться восвояси.
Тренер снова замолкает и, сложив перед собой руки, напряжённо о чём-то думает. Я сажусь рядом со Стасом, ожидая конечного вердикта. Я не надеюсь на чудо, я просто жду.
— Значит, так, — наконец выдаёт Саныч. — Всё, что я тут услышал, не должно выйти за стены этого кабинета. Меня не касается, чем и с кем ты занимаешься. Для меня главное — хоккей. И я уверен, что нашей команде необходим такой игрок, как ты. Поэтому, если хочешь играть за армейцев, о своём гействе будешь молчать как рыба. И больше того. Засунешь все свои хотелки поглубже в то самое место, чтобы ни одна живая душа не догадалась! Понял?
— Понял, — я округляю глаза и ошалело смотрю на Сан Саныча. Вот это да! Что называется повезло.
— А ты, — он поворачивается к Стасу, — старательно делаешь вид, что у тебя амнезия. И этого разговора не было. Посидишь две игры в запасных. А там посмотрим. Всё ясно?
Саныч смотрит на нас суровым тренерским взглядом. Он выглядит как лысый ужас, но в эту минуту мне хочется его расцеловать. Не передать словами, как я ему сейчас благодарен. Я привык, что люди относятся ко мне как к последней дряни, когда узнают о моей сексуальной ориентации. Я был уверен, что после признания Саныч не захочет видеть меня в клубе. А тут…
Я расплываюсь в счастливой улыбке.
— Спасибо, — говорю я, поглатывая застрявший в горле огромный, размером с шайбу, ком. — Я обещаю, что Вы не пожалеете!
— Поживём — увидим, — ухмыляется Саныч.
Я выхожу из тренерской, и у меня внутри всё ликует.

========== 4 ==========

Стас
Не знаю, что на Женька́ вдруг нашло. Я прямо офигел от его признания. Мне, конечно, приятно, что он вроде как за меня заступился. Но, бля, для него-то всё могло закончиться плачевно. Саныч всё-таки мировой мужик. Фанат своего дела. Я с ним полностью согласен: Женёк — талантище, и отказаться от такого игрока — потеря потерь.
 Ловлю себя на мысли, что несмотря на вскрывшиеся обстоятельства, Женька мне всё равно нравится. Не в том смысле, чтобы я с ним замутил (чур меня!). А как пацан. Я прямо зауважал его после разговора с Санычем. Не знаю, смог бы я вот так правду-матку в лицо тренеру рубануть. Я нервно хмыкаю. В последнее время мне в голову приходят какие-то дебильные мысли.
А всё равно странно, что Женька — пидор. Он вроде вполне адекватный. Никаких тебе боа из перьев и прочей гейской хуеты. Он даже розовых рубашек не носит. Если бы я своими глазами не видел, как он сосал, то ни за чтобы не догадался.
После игры мы всей командой идём отпраздновать победу над Казанью. «Ак Барс» — сильный соперник, и сегодняшний матч для нас настояший праздник. Герой дня — первый голкипер Коля Тарелкин. Все поздравляют Колю с шатаутом. Любой вратарь знает, что нет ничего слаще, чем завершить матч всухую, не пропустив в ворота ни одной шайбы. Я немного завидую Коле, потому что мог быть на его месте.
Мы галдим на весь ресторан, распугивая посетителей своими дикими воплями и гоготом. Кто хоть раз видел расслабленных хоккеистов, тот поймёт, о чём я.
— А Лёха-то, Лёха… За сорок секунд до свистка клюшку потерял!
— Клюшку, но не достоинство! Заметь, я всё равно успел заблокировать удар.
— Чува-ак! Иди сюда, я тебя поцелую! — Миша тянется к Лёхе губами.
— Уйди, пра-ативный!
— А то давай! — лукаво подмигивает тафгаю Мишаня, обхватывая его за бычью шею. — Туда-сюда-обратно — тебе и мне приятно!
— Дебил!
Парни громко ржут над этими двумя клоунами. И я невольно вскидываю глаза на Женю. Он смеётся вместе со всеми, но поймав мой взгляд, тут же перестаёт. Смотрит дольше обычного, и меня пробирает до костей. Я быстро переключаю внимание на соседа. Мне не по себе от того, что я знаю. Несмотря на данное Санычу обещание, я никак не могу забыть тот вечер, мысленно возвращаясь к сцене в машине. Это воспоминание щекочет мне нервы. Я испытываю какое-то странное покалывание внутри, когда думаю об этом.
Мужики продолжают галдеть.
— А Насыров… Пробил после финальной сирены… Такой облом! Такой облом!
— Обломище!
— Н-на! Выкуси! Четыре ноль!
— За победу над барсами!
— За Кубок в этом сезоне!
Мы дружно чокаемся, и я делаю большой глоток пива, стараясь заглушить непонятно откуда взявшуюся тревогу.
Следующая встреча будет проходить в гостях. И мы летим в Сочи.
Город встречает нас мягким обволакивающий теплом и лёгкой, висящей в воздухе влажной дымкой. Солнце ещё не встало, но его первые лучи уже осветили небо, сделав его почти белым.
Сонные и помятые, мы заваливаемся в гостиницу. Оккупируем лобби, пока наш менеджер разбирается с номерами.
Я дремлю в мягком кресле, не ожидая подвоха. Ко мне подходит Женька.
— Ты идёшь? — говорит он, показывая мне ключи.
Я открываю один глаз и внимательно смотрю на него, пытаясь вникнуть в суть вопроса.
— Чё?
— Мы с тобой в одном номере. Ключи у меня.
Когда до меня, наконец, доходит, я окончательно просыпаюсь и тут же вскакиваю. Чё за херня? Я, конечно, не надеялся на отдельный номер, но всё-таки!
— Погоди!
Я несусь как ошпаренный на поиски нашего менеджера.
— Василь Петрович, — нахожу его у стойки ресепшена. — А чё это меня с Емельяновым поселили?
— А с кем тебя должны были поселить, Артёмов? С Викторией Лопырёвой? — кривится он. — Вот дорастёшь до Овечкина*, я тебе отдельный люкс с голыми бабами в джакузи заказывать буду, а пока радуйся тому, что есть.
Вот же сука! Я понимаю, что с этим козлом договориться не получится и напряжённо высматриваю в вестибюле лысый череп главного тренера.
Он дремлет за столиком возле бара, подперев рукой щёку.
— Сан Саныч!
— М?! — от неожиданности он вздрагивает. — Чего тебе?
— Сан Саныч, меня Гаврилов в один номер с Емельяновым засунул.
— Это я его попросил.
— Зачем? — офигеваю я.
— Ты же понимаешь, что я не могу его селить с кем попало.
— Да бля! Почему?
— Всё потому же! — он сосредоточенно хмурит брови, пытаясь намекнуть мне на те самые обстоятельства, о которых я должен молчать.
— А я-то тут при чём?!
— Предупреждён — значит вооружён, Артёмов.
— Ну ни хуя себе! — вырывается у меня. — Типа если он Тарелкина за жопу щипнёт, то не дай Бог! А если меня, то это нормально. Я, бля, в курсе!
— Тише ты! — шикает Саныч. — Забыл, что обещал? И потом, с чего ты решил, что Емельянов к тебе приставать будет? Он своим местом в команде дорожит. Это так, на всякий случай. Заодно присмотришь за ним.
— Ну ё-моё!
— Да не бери ты в голову, Стас. Женька — нормальный парень, компанейский.
— Ага, нормальный, — хмыкаю я, вспоминая, чем этот «нормальный» занимался на парковке.
— И потом, Артёмов, это же не навсегда. Переночуешь две ночи. А я тебя в следующую игру с «Локомотивом» поставлю. Идёт?
— Идёт, — обречённо вздыхаю я и плетусь обратно к своим шмоткам, попутно бросая недовольный взгляд на Женечку, ждущего меня у стойки ресепшена.
    
Комментарий к 4
    * Алекса́ндр Миха́йлович Ове́чкин — российский профессиональный хоккеист, левый крайний нападающий клуба НХЛ «Вашингтон Кэпиталз». Обладатель Кубка Стэнли 2018-го года. Трёхкратный чемпион мира.

========== 5  ==========

Женя
Честно сказать, Стас начинает меня бесить. Постоянно шарахается и зыркает так, будто чего-то ждет. Чего? Что я схвачу его за член?
Я только хмыкаю, когда, едва услышав о нашем новоселье, он бросается на поиски менеджера. Стою у стойки ресепшена, вяло наблюдая за тем, как Стасик мечется по вестибюлю. Ну чисто детский сад! Прямо чувствую себя совратителем малолетних. Ничего, что мальчику двадцать один и он — здоровый бугай под метр девяносто?
Когда эта невинная красота возвращается и вскидывает на меня жалобный взгляд, у меня срывает тормоза. Какого хрена!
— Ну что, чемпион, пошли, — цежу я сквозь зубы, удивляясь тому, каким надо быть дебилом, думая, что я не замечу его жалких попыток отделаться от меня. Его иррациональный гомофобный страх просто убивает. Мне всё равно с кем жить. Я приехал сюда играть в хоккей, а не развлекаться. Однако этого засранца не мешало бы проучить.
Он берёт сумки и следом за мной плетётся к лифтам. В моей голове зреет коварный план. Я буду не я, если не накажу этого гомофоба. Конечно, я дал Санычу обещание быть паинькой, но я же могу немного пошалить. Совсем чуть-чуть.
Мы заходим в номер, я бросаю вещи на пол возле своей кровати. Прохаживаюсь по комнате, разглядывая обстановку. Ничего так, вполне себе. Иду в ванную, и тут мой взгляд упирается в большие махровые полотенца, сложенные стопкой на полочке. Моя затея тут же обретает реальные очертания. «Готов немного порезвиться?» — спрашиваю я себя и ору оставшемуся за дверью Стасу:
— Я в душ!
Как и ожидалось, в ответ получаю молчание.
Скидываю с себя одежду и залезаю в кабинку. По правде говоря, я делаю это не только из-за Стаса. Я всегда принимаю душ с дороги. Не знаю, может, это какая-то шиза, но после всех этих самолётов-вокзалов-аэропортов мне до чесотки хочется помыться. Встаю под упругие струи и ощущаю невероятное облегчение. Вода смывает с меня остатки раздражения, оставляя лишь щекотливое предвкушение предстоящего веселья.
Покончив с водными процедурами, я вылезаю из душа, вытираюсь насухо и в довершение наматываю на бёдра полотенце. Лукаво подмигиваю своему отражению в большом зеркале и выхожу.
Стас разбирает сумку, стоя ко мне спиной. Не обращает на меня ни малейшего внимания. Обхожу его сзади и демонстративно падаю на свою кровать. Лежу в расслабленной позе, небрежно раскинув ноги и заложив руки за голову. Стас старательно не смотрит на меня, сосредоточенно складывая свои вещи в шкаф. Разглядываю его с головы до пят самым наглым образом и, глубоко вздохнув, скольжу рукой вниз по телу. Вижу, как на мгновение мой сосед замирает. Прикусываю изнутри щёку, стараясь не заржать, и небрежным движеним сбрасываю полотенце. Оно соскальзывает с бёдер, обнажая мои причиндалы. Стас цепенеет. Вижу, как дёргается кадык на его мощной шее. Он явно нервничает, но глаз на меня не поднимает.
Я облизываю нижнюю губу и невесомым касанием пальцев прохожусь по коже чуть ниже пупка. Стас не шевелится, застыв возле шкафа с футболкой в руках. И тут я пускаю в ход тяжёлую артиллерию. Проскальзываю ладонью между ног и обхватываю свои яйца, мну их, поглаживаю член. От тепла и дразнящей ласки он наливается кровью и твердеет. Я слегка подрачиваю себе, вскидываю взгляд и замечаю, что Стас насторожённо смотрит на меня. Он внимательно следит за движением моей руки, постепенно заливаясь пунцовой краской. Сглатывает слюну и медленно поднимает глаза, тут же встречаясь с моим нахальным взглядом. Я подмигиваю ему и, обхватив член рукой у самого основания, делаю приглашающий жест бёдрами. Стас вздрагивает и резко бледнеет.
— Блядь! — вырывается у него. Он швыряет футболку и выскакивает из номера со скоростью ракеты. Я не выдерживаю и прыскаю. Громко ржу ему в след, задыхаясь от приступов истерического смеха. На глазах выступают слёзы. Я понимаю, какой, в сущности, я придурок, но ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня. Мне нравится прикалываться над узколобыми гомофобами вроде Стаса.
Только вот интересно, куда это он побежал? Никак жаловаться? Да ну, Стас не такой! Если он в прошлый раз меня не сдал, то уж в этот раз точно не заложит. Хотя, что такого я в сущности сделал? Всего-то вздрочнул самую малость.
Однако Стас долго не возвращается, и меня это начинает беспокоить. Я одеваюсь и спускаюсь в лобби. Нахожу его в баре. Благо ещё очень рано, и здесь практически никого нет. Стас сидит за столиком один, рядом — пустой стакан. В груди неприятно ёкает.
Я подхожу и приземляю задницу на соседний стул. Беру со стола стакан и нюхаю, стараясь понять, что он пил. В ноздри бьёт запах виски.
— Сдурел?! Через два часа тренировка! А если Саныч узнает?
Он поднимает на меня тяжёлый взгляд и обречённо выдыхает:
— И откуда вы только берётесь?
Чувствую вину за случившееся. Я даже и подумать не мог, что Стас так болезненно отреагирует.
— Ну извини, дурака свалял. Клянусь, больше не буду, — я вспоминаю свою шалость и невольно улыбаюсь.
— Я одного не пойму — ну на хуя ты в хоккей-то пошёл? Шёл бы в какие-нибудь там танцы на льду. А тут ты ж нас всех позоришь! В хоккей играют настоящие мужики. Понимаешь? Настоящие!
Внутри меня словно бомба взрывается. В глазах темнеет.
— А я, блядь, по-твоему, не настоящий. Плюшевый, по-твоему, да?! Да чё ты знаешь! Ты — гомофоб хренов! Сидишь тут. Правильный весь такой. Да я сколько себя помню, всегда хотел играть! И когда в спортивной школе заниматься начал, мне шесть было! Понимаешь, ты? Шесть! Откуда я знал, что так получится! Думаешь, я, блядь, в восторг пришёл от того, что мне хуи нравятся? Да я кирпичами от страха срал, когда понял. И что мне было делать? Всё бросать? Чтобы таких козлов, как ты, не позорить? Хрена с два! Не дождётесь! Я столько лет к этому шёл! Тренировался! Верил! И не собираюсь ни от чего отказываться только потому, что вас, уродов, я не устраиваю! Я без хоккея дышать не смогу! Жить не смогу! Понял? — я смотрю на Стаса, отчаянно желая увидеть в его глазах понимание, но он только ошалело таращится на меня и в молчаливом удивлении хлопает губами. — Да разве ты поймёшь?! Тебе ж насрать, что я тоже человек, что у меня тоже могут быть цели, мечты, желания. Да кому я объясняю!
Я вскакиваю и быстро иду на выход. Мне надо поскорее уйти отсюда, а то ещё немного, и я разобью его самодовольную рожу.

========== 6 ==========

Стас
 Женька уходит, и я остаюсь один. Его голос ещё вибрирует в моих барабанных перепонках. То дерьмо, которое он только что на меня вывалил, бьёт под дых. Кое-чего он не знает, и это кое-что — полный пиздец. В моей голове зреет огромный, размером с чертову Кукурузину*, вопрос. Бармен подходит, убирает со стола стакан — единственное доказательство моего преступления. Но суть катастрофы не в выпитом виски и даже не в тренерском гневе, который может на меня обрушиться. Я сижу в полном охуе от того, что, возможно, скоро меня уничтожит.
Тренировка проходит как по маслу, и Саныч ничего не замечает. После стычки на трене мы с Женькой почти не общаемся. Так что молчаливое напряжение между нами ни у кого не вызывает вопросов. В раздевалке мы с мужиками долго спорим о тактике игры в обороне. С пеной у рта я пытаюсь что-то доказать и не замечаю, как Женька испаряется. После обеда иду с Колей и Лёхой прошвырнуться по городу. Мужики не заморачиваются по поводу завтрашнего матча. «Сочи» — так себе соперник. И мы не отказываемся от возможности пропустить по кружке местного пива.
Возвращаемся в гостиницу, когда на улице уже темно и вдоль дорог зажигаются фонари. Поднимаюсь в номер и ненадолго замираю перед дверью. Сердце колотится, как ненормальное. Я не знаю, что ждёт меня внутри. Надеюсь только, что меня не хватит кондрашка от того, что я там увижу. Захожу в номер и на мгновение теряю пространственную ориентацию. Когда глаза привыкают к темноте, вижу, что Женька уже дрыхнет. Стараясь не шуметь, сбрасываю одежду и ныряю под одеяло.
Лежу, прислушиваясь к мерному Женькиному сопению. В крови бродит алкоголь, и утренний вопрос встаёт уже в другом месте. В присутствии Женьки я не могу это сделать, пусть он и спит сейчас зубами к стенке. Усилием воли мне удается себя успокоить, и я проваливаюсь в сон.
Утром просыпаюсь от тревожного дребезжания телефона всё с тем же набором, с которым уснул накануне: в башке — вопрос, в трусах — стояк. Отбросив одеяло, Женька встаёт с кровати и идёт в душевую. Спросонья я таращусь на тяжёлую эрекцию, оттягивающую его трусы, и тёмное мокрое пятнышко на серой ткани от выступившей смазки. Меня пробивает разрядом электричества, жаром опаляя яйца. Сотни мелких игл впиваются в позвоночник.
Женька закрывает за собой дверь, и я глухо рычу, уткнувшись лицом в подушку, изо всей силы вцепляясь зубами в крепкую ткань. Утренний стояк — ещё не доказательство.
Пока он моется, пытаюсь себя успокоить, чтобы хоть немного снизить давление в до боли стоящем члене. Стараюсь думать о хоккее, но мысли настойчиво возвращаются к тёмному пятнышку на Женькиных трусах.
Как и вчера, он выходит из душа с мокрыми волосами и полотенцем, обёрнутым вокруг бедер. Подходит к шкафу и, оголив задницу, быстро надевает свежие боксеры. Блядь! Да что ж такое-то! Внутри у меня всё переворачивается.
— Идёшь завтракать?
А мы ещё разговариваем?
— Потом, — хрипло выдаю я, боясь вылезти из-под одеяла. Я не Женёк и не могу вот так запросто светить перед ним стоящим хером. Не знаю, что на меня вдруг нашло? Ведь раньше же я жил с пацанами в одном номере и не стремался вставать по утрам. Но, блядь, никто из них не дрочил при мне, призывно помахивая хуем.
 — Как хочешь.
 Женёк выходит из номера. И я тут же хватаюсь за ноющий член. Дрочу до спазмов в мышцах левой руки, вспоминая мокрое пятнышко, топорщащиеся трусы, наглый взгляд и набрякший в Женькиной руке толстый член. Вся эта фантазия похожа на большое пёстрое одеяло, где каждый лоскуток пропитан офигенной мужской сексуальной энергетикой. С каждой секундой она всё больше накрывает меня удушливой волной, воспламеняя тело и заставляя мышцы гореть и плавиться. Оргазм стремительно проносится сквозь меня, прокатывается рябью по члену, обжигает пах и омывает пальцы. С хриплым стоном я содрогаюсь во власти разрядки, продолжая надрачивать всё ещё твёрдый член. Чистое блаженство растекается по жилам, принося чувство невероятного облегчения. Я тяжело дышу, офигевая от того, что кончил, дроча на парня.
Целый день я избегаю Женьку. И это, надо сказать, у меня получается. После своего пиздатого выступления в баре он в мою сторону даже не смотрит. Делает вид, что я пустое место. Ну и похуй. Так даже проще. Посмотреть ему в глаза после той феерической дрочки я бы всё равно не смог.
Я наблюдаю за игрой со скамьи запасных и начинаю психовать, когда мужики пропускают шайбу в пустые ворота. Ух ты ж ёбаный ты на хуй! Я больно дёргаю себя за волосы и натужно мычу. Трибуны взрываются радостными криками болельщиков «Сочи». Внутри меня всё ревёт от негодования. Звучит финальная сирена. Два — ноль в пользу «Сочи». Блядь! Два — ноль! Вопреки нашим ожиданиям, «леопарды» надрали таки нам задницы.
Я вижу хмурую физиономию Саныча и понимаю, что мне охуеть как повезло, что вчера он не застукал меня в баре. Наш тренер чернее тучи. После просмотра записи кто-то точно получит люлей. И я даже знаю, в чей огород полетят камни. Проебать голевой момент в последние минуты матча для Саныча всё равно что продать родину. Я с тоской смотрю на поливающего себя из бутылки Славика.
Готовь вазелин, чувак!
 Я разочарованно вздыхаю, отрываясь от Ольшанского, и натыкаюсь на колючий взгляд серых глаз. И меня пронзает насквозь. Женька смотрит, не отрываясь. Мокрые пряди прилипли к потному лбу, щёки пылают. Чувствую, как у меня опять встаёт, и дыхание перехватывает. Я подрываюсь с места и трусливо сбегаю, будто боюсь, что кто-то может залезть в мою голову.
    
Комментарий к 6
    *«Ла́хта Центр» (в простонародье Кукурузина) — строящийся в Лахте, исторической части Приморского района Санкт-Петербурга, общественно-деловой комплекс, ключевым объектом которого будет штаб-квартира государственного концерна «Газпром». Комплекс включает небоскрёб и многофункциональное здание (МФЗ), разделённое атриумом на Южный и Северный блоки.

========== 7 ==========

Женя
После матча я плетусь в гостевую раздевалку и долго стою под душем, мысленно прокручивая последние минуты. Рядом с остервенением намыливается Славик. Я смотрю ему в мыльную спину, и на меня накатывает ярость. Я точно не в его вкусе! По-моему, этот гондон вообще не в восторге от того, что я играю с ним в одной команде. Но, блядь, не отдать шайбу… В голове не укладывается! Такое чувство, что он сделал это специально, чтобы, не дай бог, в этой игре на мой счёт не записали гол. Какого, спрашивается, хуя?! Ведь с этого мы оба могли бы поиметь очки. Я слишком долго смотрю ему между лопаток, и он начинает ёрзать, словно кожей чувствует мой взгляд. Оборачивается и недобро зыркает. Губы сплющены, в глазах что-то похожее на ненависть. Не могу разобрать.
Выхожу из душа и натыкаюсь на Артёмова. Стасик, как всегда, таращится на меня, будто хочет проделать во мне дыру. Психую, видя его вытянутую рожу. Да ёбаный в рот! Сколько ж можно! На мне узоров нету, и цветы не растут! Нарочно долго стою с голой жопой у шкафчика.
— Что, нравлюсь? — презрительно фыркаю я, заметив, что наш вратарь не сводит с меня глаз.
Стасик бледнеет, потом зеленеет, и меня пробивает на ржач.
— Смотри не влюбись, Стас! — довольно хрюкая, подхватывает сидящий рядом Миша. — Видал, какой у Женька елдак! Такое дупло выдолбит, белки обзавидуются!
— Да ну вас! Придурки! — Стас тут же выходит из раздевалки.
— Ты чё, обиделся? — Мишаня продолжает ржать. Но мне становится не смешно. Его слова взгрызаются в мозг, растекаясь по телу невнятным чувством. Если бы я не был уверен, что Стас — натурал, то сейчас бы подумал… Да ну, бред! Наверное, я слишком сильно хотел этого от него, и теперь переношу свои заёбы на Стаса. Блядь, ничему-то меня жизнь не учит!
Я одеваюсь, собираю свои манатки и вслед за остальными плетусь в конференц-зал.
Послематчевые посиделки обещают быть скорбными. Саныч сидит за столом под ярким светом софитов, пуская зайчики начищенной лысиной. Лицо хмурое, брови сошлись в одну линию, разделённую поперечной складкой на лбу.
— Ну что, дамы! Начнём наше заседание! — выдаёт он, откашливаясь. — Какого моржового уса, я вас спрашиваю? Вот это что сегодня было?! Ольшанский! — рявкает он. От неожиданности Славик вздрагивает всем своим мощным телом. — Ты чё творишь?! Ты почему передачу на Емельянова не сделал?! Сколько раз тебе можно говорить — твои товарищи не для красоты на площадке катаются! У нас командная игра! Нет, твою мать! Как матч, так опять двадцать пять! Вот на хрена мы шестого игрока выпустили? Чтобы противник на последней минуте нам в пустые ворота впиндюрил? Ладно Емельянов во втором периоде голевой момент залажал. Но ты-то, Слава! Ты-то! У тебя жопа-то больше!
— Чё? — Славик таращится на тренера, не вкуривая шутки юмора. Несмотря на трагичность ситуации, мы начинаем подхрюкивать.
Саныч поправляется:
— Говорю. У тебя. Ж. Опыта. Больше.
 Терпеть становится нереально, и мы дружно ржём, краснея мордами и отворачиваясь от тренера, чтобы вытереть выступившие слёзы.
Ну всё! Держись! Саныч багровеет.
— Семёнов! Где Семёнов?! — рыкает он.
— Тут я! — поджав губы, пищит из дальнего угла Лёха, стараясь подавить приступ смеха.
— Лёш, ну ты-то где был? Видишь же, что Манукян несётся с шайбой к синей линии… Хотя кому я говорю. Не команда — шапито сплошное. Клоун на клоуне. А ещё с Восточной конференцией соревноваться пытаемся. Да нам до них, как до луны раком… — Саныч разочарованно машет рукой и, помолчав, добавляет. — В следующей игре на воротах — Артёмов.
— Как Артёмов? Почему Артёмов? — раздается возмущённый голос Коли.
— Так, Тарелкин! Я не понял. Кто тут у нас главный тренер? Ты или я? Сказал — Артёмов, значит Артёмов. Всё. Свободны. Завтра в семь сбор. Запись дома будем смотреть.
Да уж! Неплохо так Саныч нам вставил, но думается, это только цветочки. Ягодки в Питере будут.
После собрания мы печально ужинаем и разбредаемся по своим номерам. Самолёт вылетает утром в девять, и перед полётом нам надо как следует выспаться.
Зайдя в номер, я раздеваюсь и падаю без сил. Стас долго возится, аккуратно складывая вещи в сумку. Похуй! Встану пораньше и запихаю своё барахло как есть. Вообще удивительно, что из нас двоих гей — это я. Хмыкаю и натягиваю одеяло повыше, готовясь отдаться во власть морфея. Слово-то какое — «отдаться». Реальность постепенно тонет в тёплом обволакивающем мороке.
— Жень? Ты спишь, Жень? — слышу сквозь сон.
— А? Кто тут? — я тут же просыпаюсь, не до конца понимая, где нахожусь.
— Это я, Стас.
Логично! Он шуршит пододеяльником, ёрзая на кровати.
— Жень, а можно я тебя спрошу? Только ты не удивляйся.
Блядь! Нашёл время.
— Валяй. Спрашивай, — разрешаю я, понимая, что этот засранец разогнал весь мой сон к чёртовой матери.
— А как ты понял, что… ну-у…
О чём это он?
— Ну-у… что ты гей?
Неожиданно! С чего бы это?
— Артёмов, тебе обязательно это сейчас выяснять, да?
— Да, — честно признаётся он.
Обожаю этого парня! Простой, как три рубля!
— Влюбился я, понял? Всё. Спим.
Закрываю глаза, надеясь, что сейчас-то я посплю. Хрена с два!
— И в кого? — недолго помолчав, выдаёт Стас.
— В мужика, блядь! Чё неясно-то?
— Почему же неясно? Всё ясно.
— Да ты прям титан мысли! Эммануэль Кант*, бля.
Он замолкает, и мне становится стыдно за то, что я его отшил. В кои-то веки человек интересуется тем, что у меня на душе, а я его на хуй посылаю.
— Тебе действительно интересно знать?
— Ага. А что?
— Да, ничего… Но ты реально, что ли, хочешь всё это услышать? Слушай, а может, ты опять бухой?
— Да ну тебя! Я к тебе как к человеку, на полном серьёзе. А ты…
— А чего это тебя вдруг голубизна интересует?
 — Да так, просто… Много думал после того, что ты мне в баре сказал. Понять хочу.
— Ты, Стас, много не думай, опасное это занятие. А то ненароком…
— Что?
— Да ничего! Спи уже.
— Так расскажешь?
— Расскажу как-нибудь. Потом. Ладно?
— Ладно.
Он тяжело вздыхает. Слышу, как на соседней кровати шуршат простыни.
Спать больше не хочется. Я лежу с открытыми глазами, пытаясь понять, что всё это значит. Меня беспокоит, что Артёмов вдруг стал интересоваться такими вещами.
— Жень, — слышу я опять в темноте. Да что же ты никак не угомонишься-то? Так ведь и до утра можно не заснуть.
— Ну чего ещё?
— У меня член стоит, — жалобно выдаёт он.
Приехали!
— И чё?
— Пососи, а?
Ох, ни хуя себе! Меня словно подкидывает. В груди становится тесно, между ног тут же деревенеет. Я нервно сглатываю, пытаясь утрамбовать в себе услышанное. Он что, просит меня сделать ему минет? О, чёрт!
— Ты точно ничего не пил? — в ушах бешено грохочет. Я борюсь с искушением вскочить с кровати и залезть к нему под одеяло. Стас мне нравится. Даже слишком нравится. Но я не могу этого сделать, я давал обещание Санычу.
— Да нет, не пил! Пососёшь?
— С чего ты решил, что я тебе буду сосать? — мой голос рокочет от возбуждения.
— Ну ты же пидор. Тебе же ничего не стоит в рот взять.
— Артёмов! Ты что, думаешь, я сосу всем, кто предложит? — мне становится неприятно, и от этого колоссальное давление, разрывавшее до этого мои яйца, ослабевает.
— Ну пожалуйста, — скулит он.
В темноте я вижу, как он откидывает одеяло, обнажая торчащий кверху член. Трусы спущены. Ох ты ж блядь! От этой феерической картины мой мозг начинает плавиться.
— Стас. Я не железный. Прикройся от греха.
— Жень, я весь день об этом думал. Возьми в рот, а? — он тяжело дышит, сжимая рукой свою эрекцию. — Ну? Отсоси мне, как тому мужику в машине.
— Стас, ты же утром сам об этом жалеть будешь, — слышу я себя словно издалека. Я что, его ещё и отговариваю? Моё тело уже давно сказало «да!» сексу с этим парнем.
— Не буду. Ну пососи, а? — умоляет он.
Через секунду я уже на его кровати.
— Как ты хочешь, чтобы я это сделал? — я смотрю на роскошного самца, лежащего передо мной в развратной позе, и не верю собственным глазам. — Лёжа? Сидя? Стоя?
— Мне всё равно. Я хочу, чтобы ты взял его в рот. Весь.
Я покорно подчиняюсь и наклоняю голову к его паху. Осторожно беру губами влажную головку. Стас громко охает, выгибаясь мне навстречу.
— Соси… — хрипит он, комкая руками простыню.
Боже! Это так горячо, что я могу кончить без рук. Стасов член истекает смазкой. Её солоноватый мужской вкус кружит мне голову похлеще водки. Я блаженно мычу, засасывая глубже. Его бедра подлетают на матраце. Он почти левитирует над кроватью. Я вожу руками по крепким мышцам, мускулистому животу, глажу сильную выпуклую грудь и дурею от нереальности происходящего. Это так хорошо, что мне хочется запечатать эту ночь в бутылку и везде носить её с собой. Я знаю, я просто уверен — завтра утром Стас пожалеет о том, что дал мне отсосать. Но это будет потом, а сейчас его член у меня во рту, и я наслаждаюсь тем удовольствием, которое он получает, извиваясь под моими губами.
— О, блядь! — рычит он. Его тело натягивается и дрожит. Руки ещё сильнее сжимают крепкую ткань. Член у меня во рту становится невероятно твердым. Тёплые струи ударяют в нёбо. Стас кончает с хриплым стоном, выстреливая порциями спермы. Я остаюсь с ним до конца, глотая всё до последней капли, и выпускаю, когда его эрекция начинает опадать.
— Охуеть, — обмякая, блаженно выдыхает Стас.
Я додрачиваю и с натужным мычанием изливаюсь себе в руку.
Вот это жара! Охренительная ночка!
    
Комментарий к 7
    * Иммануи́л Кант (нем. Immanuel Kant) — немецкий философ, родоначальник немецкой классической философии.

========== 8 ==========

Стас
Перелёт, тренировка, собрание. Возле дома оказываюсь ближе к полуночи. Долго кружу по домовой парковке, пытаясь приткнуть тачку. Плотненько стоим — мышь не проскочит. Ну ёпта! Забив на всё, еду к торговому центру и оставляю машину там. Сейчас у меня просто нет сил придумывать что-то ещё. Возвращаюсь назад и поднимаюсь к себе. У двери сидит Маринка — на полу огромный пакет, в руках бутылка «Мартини». Устало вздыхаю, понимая, что прогнать её не получится.
— Тадам! — возвещает она, стоит мне подойти ближе.
— Привет! Давно ждёшь?
— Да не так чтобы очень! Может, час, — она пожимает плечами и поднимается с пола.
— Ну ты, мать, даёшь стране угля! Позвонила хотя бы, что ли.
— Толку тебе звонить? Ты ж, Артёмов, вечно трубку не берёшь. Ты то на трене, то на игре.
И правда. Чего я на неё наезжаю? Родители тоже возмущаются, что до меня не достучаться.
— А ты чё пришла?
— Соскучилась, — я открываю дверь, она шмыгает внутрь и, скинув у порога кроссы, по-хозяйски идёт к кухне. — Вот, посуду тебе принесла в подарок на новоселье. У тебя же, Артёмов, из посуды одни китайские палочки. И те остались, потому что мусор выкинуть некому.
— Я дома редко бываю! — бурчу я в ответ.
— Скажите пожалуйста! Между прочим, британские учёные доказали, что домашняя кухня положительно влияет на потенцию, — выдаёт она, доставая из пакета сковороду. Сковороду?! Удивлённо таращусь на новенькую утварь. Ну ё-моё! И что мне с ней делать?
— С этим у меня всё в порядке, — на секунду я вспоминаю прошлую ночь и досадливо морщу нос. Ладно, фигня. Проехали. Один раз — не пидорас.
— А чё хмурый такой?
— Продули мы «Сочам». Два ноль. Что, не слышала?
— Да слышала я, — машет она рукой. — Как не услышать. Но ты же не играл! Весь матч на банке просидел.
— И что? Это всё-таки моя команда, — смотрю на неё исподлобья. Что бы ты понимала, женщина!
— Да ладно тебе, Артёмов! Сейчас яишенки пожарим, колбаски настругаем. Как сядем, как накатим!
— Марин! — выстанываю я, не в силах терпеть её фонтаном бьющей энергии. Мне бы ноги до постели доволочь. — Я устал, может, завтра, а?
— Бьюсь об заклад, Стасик, что завтра у тебя тренировка, потом вторая, потом ещё какая-нибудь фигня, потом ещё, ещё и ещё… Да ты садись, не стой столбом-то, — она по-свойски усаживает меня на диван и начинает хлопотать. На столе тут же появляются тарелки, стаканы, вилки. В комнате уже витает умопомрачительный запах яичницы. Марина деловито отвинчивает пробку и разливает по стаканам «Мартини».
Как же я не люблю эту женскую гадость!
— Смерть была сладкая и липучая, — говорю я, поднимая стакан.
— Ну, Артёмов, за команду, что ли. Чтобы в следующей игре вы обязательно надрали «Локомотиву» задницы!
Мы чокаемся, и я глотаю приторную, пахнущую дамскими духами жидкость. Морщусь, закусывая её шматом варёной колбасы. Любит Маринка кормить меня всякой неполезной фигнёй, за что я ей и благодарен. Если бы не она, так бы и сидел с тоскливой мордой на спортивной диете, изредка разбавляя её пивом.
Маринка что-то весело рассказывает, смеётся. Вижу её сквозь застилающую взгляд пелену. Ещё немного, и я вырублюсь прямо здесь.
— О-о-о! Да ты сейчас уснёшь, — замечает она наконец и ведёт меня к кровати. Бережно раздевает и накрывает одеялом.
— Марин, — выдыхаю я, из последних сил пытаясь улыбнуться, — извини, но сегодня… ничего не получится…
— Спи уже! Герой-любовник, — она ласково чмокает меня в щёку и уходит на кухню греметь посудой.
Звуки тонут в обволакивающей тело дрёме. Сон наваливается мгновенно, и я не замечаю, как засыпаю.
Утром просыпаюсь от того, что кто-то нежно поглаживает мою эрекцию.
— С добрым утром, чемпион, — мурлычет Маринка в ухо и трётся об меня, словно кошка.
— Ну и чё ты делаешь? — улыбаюсь я, приоткрыв один глаз.
— Угадай, — она озорно щурится. В зелёных глазах пляшут задорные смешинки. Маринка — классная! Симпатичная. С рыжими непослушными кудрями и россыпью веснушек на курносом носу. Мне нравится просыпаться с ней по утрам. В отличие от многих других девчонок, у неё нет тех бабских заёбов, которые так раздражают.
— Ну Мари-ин, ну прекращай… — ною я, понимая, что если она продолжит дразнить меня, из койки мы выберемся не скоро. — Сколько времени?
Я бросаю быстрый взгляд на настенные часы.
— Ух ты ж, ё! — стрелки показывают без двадцати десять. Тут же вскакиваю. В одиннадцать тренировка, затем кинопоказ «Локомотив — ЦСКА». Завтра у нас игра.
— Ну ты куда? — Маринка разочарованно надувает губки.
— Марин, цигель-цигель-ай-лю-лю! Время, Марин. В одиннадцать я должен быть на площадке. Если опоздаю, Саныч мне коньки вместе с ногами поотрывает! Давай быстрей! — я начинаю метаться по квартире, спросонья не сразу понимая, за что хвататься. Надо успеть пожрать, принять душ и одеться.
— Иди уже мойся! — улыбаясь, кидает мне Маринка. — А я, так и быть, приготовлю тебе завтрак.
— Спасибо, Марин. Я… — в порыве искренней благодарности я бью себя кулаком в грудь.
— Знаю-знаю, Артёмов. Будешь должен!
— Не вопрос, Марин. Обещаю, следующий выходной — твой.
— Замётано! — сверкает она смешливыми глазами.
 Я наспех принимаю душ и попутно чищу зубы. Когда выскакиваю из ванной, на столе уже стоит тарелка с бутербродами и огромная кружка кофе, источая на всю квартиру сумасшедший аромат. Натягиваю на себя джинсы, майку, толстовку. Хватаю бутер и, почти не жуя, глотаю огромные куски хлеба с сыром и колбасой.
— Не спеши, подавишься! — хохочет Маринка, глядя на то, как я поглощаю завтрак. Ей хорошо говорить, сегодня суббота, и она никуда не торопится.
Я залпом допиваю кофе и грохаю кружку на стол.
— Спасибо, Мариш! Погнали!
— Погоди, дай хоть со стола уберу, — она встаёт и собирает грязную посуду.
— Марин, ну опаздываем же!
— О, гляди-ка, Стас, — она смотрит на дно моей кружки. — Сердечко!
— Где?!
— Да вот, на дне. Видишь?
— Ага. Вижу. Пошли, а?
— Или это не сердце, — она задумчиво поворачивает кружку. — Чего-то не пойму я… Если от ручки смотреть, то вроде как жопа…
— Харе гадать! Пошли уже! — я раздражённо выхватываю кружку из девичьих рук и кидаю её в раковину.
Непонятно почему, Маринкины слова заставляют меня внутренне вздрогнуть. Я не хочу думать о Женьке, но в это мгновение вспоминаю именно его. Сердце-жопа, блядь, как ни крути, выглядит хреново. Даже и не знаю, какое предсказание пугает больше. Да хуйня всё это! Тоже мне, гадалка на кофейной гуще нашлась!
Натягиваю на себя парку и вслед за Мариной выхожу из квартиры.

========== 9  ==========

Женя
Когда я проснулся, Стаса в номере уже не было. С этими натуралами каждый раз одно и то же. Ночью они умоляют тебя отсосать, а утром делают вид, что ничего такого не произошло, или попросту сваливают.
К тому моменту, как я спускаюсь в лобби, почти вся команда в сборе. Стас в мою сторону не смотрит. «Бывает!» — хмыкаю я про себя, зная, что Артёмов не такой уж и натуральный натурал, каким хочет выглядеть. Если ему проще было свалить, чтобы не разговаривать со мной, то пусть будет так. Хотя что, в принципе, такого произошло? Ну, попробовал с мужиком, получил бесценный жизненный опыт. Никто же не умер.
После возвращения в Питер Стас из кожи вон лезет, пытаясь показать, что ему на меня похуй. Я замечаю, как старательно он отводит глаза, едва я посмотрю в его сторону. Может, ему просто неприятно вспоминать о минете? Но, блядь, когда неприятно, так не стонут. Я снова прокручиваю в голове всё, что было, и ловлю себя на мысли, что не прочь повторить.
Выхожу из душа и плюхаюсь на скамейку.
— Ну что, Женёк, — Мишаня приземляет рядом свой зад и хлопает меня по плечу. — Ты в команде давно, а мы до сих пор сосём, как пионеры в день леденцовых петушков. Нельзя так с товарищами поступать. Согласен?
— Угу! — фыркаю я, понимая, куда он клонит.
— К тому же с начала сезона ты хорошо успел разжиться очками, — Миша лукаво подмигивает Ольшанскому. Вижу, как тот недовольно таращится в нашу сторону и, презрительно хмыкнув, тут же отворачивается.
— Я готов в любое время дня и суток. Только скажите.
— Вот и отлично! Мы тут с мужиками прикинули, думаем, сегодня. Завтра выходной, так что спокойненько посидим, выпьем, очки твои обмоем, чтобы не в последний раз! Да, Колюня? — цепляет он проходящего мимо Тарелкина.
— Не, мужики. Я пас! Сегодня я Люсе обещал!
— Не бзди, Коля! Обещать — не жениться! — гогочет Миша. — А вливание пропустить — смертный грех! Хуже, чем пять раз шайбу в гамак!
— Типун тебе на язык, Мишаня. Если я голы подряд пропускать буду, нам всем кобзда!
— Коль! Не вноси панику в стройные ряды! Лучше вон штаны на жопу натягивай, и потрусили.
— Говорю ж тебе, Люся…
— Да никуда не денется твоя Люся! Ты ж у нас глава семейства! Слышь, Женёк, за раз двоих пацанов бабе сделал, — он демонстративно подмигивает мне. — Видал, снайпер! Учись!
— Трепло! — Коля в шутку отвешивает ему подзатыльник.
Миша заказывает столики на всю команду, и после тренировки мы едем в ночной клуб. Я фигею, как у него только получилось найти такое шикарное клубное место в спальном районе.
— Уметь надо! — хмыкает Миша, переступая порог не самого дешёвого заведения. — Добрый вечер, — навалившись на стойку, он улыбается во всю ширину своей брутальной рожи миловидной девушке-хостес. — Я бронировал столики.
— На двадцать персон? — спрашивает она, окинув быстрым взглядом толпу мужиков, ввалившихся следом за нами.
— Именно!
Мы берем водку, закуски, горячее. Шумим на весь клуб так, что я опасаюсь, как бы нас не попросили на выход раньше времени. Но брошенное невзначай Мишаней «хоккеисты» действует на персонал самым магическим образом.
Пьём за моё место в клубе, за очки, за вчерашнюю победу над «Динамо», за выход в плей-офф, потом за Кубок Гагарина, потом ещё за что-то, ещё, ещё и ещё. Под конец я теряю счёт выпитым рюмкам и заказываемым литрам водки. Пьяный Коля составляет стопари в ряд и, налив до половины горючки, разбавляет её томатным соком. Уцепившись за мою шею, несёт какую-то околесицу про буллиты, про игру в нападении, пытается уговорить меня выпить все коктейли, что он наготовил. Но в итоге выпивает их сам и валится без чувств на диван. Лёха спаивает в баре двух симпатичных танцулек, не успевших во время ретироваться со сцены, плетёт им про «нумера» и вскоре исчезает с горизонта.
Вакханалия ещё продолжается, когда я обнаруживаю, что время близится к утру и клуб скоро закроют.
Подходит менеджер, натянуто улыбается, просит расплатиться перед тем, как мы покинем заведение. Я вываливаю из карманов всё что есть, недостающее прошу снять с карты. Менеджер доволен. Быстро приносит аппарат и опустошает мой банковский счёт на приличную сумму. Плохо помню момент, когда мы идем на выход. Какая-то сумятица. Куртки, шарфы, пальто — всё валится из рук.
 На улице оказываемся в неожиданном меньшинстве — я, Миша, Стас и всё ещё сильно бухой Тарелкин. Остальные уже успели разъехаться по домам.
— М-ми-ша, — мычит вратарь, поднимая на товарища тяжёлый бессмысленный взгляд. — М-м-оя… Л-лю-ся…
— Ох, бля! Колюня, зря ты так нажрался. Твоя Люся уже столько раз звонила, что пиздец тебе гарантирован. Скажи спасибо, что ещё я есть. Обещал доставить тебя домой в лучшем виде.
Буквально через пять минут за мужиками приезжает такси. Сгрузив бесчувственное тело Тарелкина на заднее сиденье, Миша запрыгивает в машину и со словами «ну, мужики, бывайте!» скрывается в ночи на бело-зелёной «Шкоде».
Промозглый холодный воздух пробирает до самых костей. Я дрожу всем телом, тщетно пытаясь вызвонить такси. Но никто не берётся за мой заказ.
— С-суки! — шиплю я, отбивает зубами дробь. На улице алкоголь махом выветривается, будто я и не пил сегодня.
— Даже не старайся, — слышу за спиной голос Стаса. — Сейчас тебя на тот берег никто не повезёт.
— И чё делать? — от холода у меня зуб на зуб не попадает. Идти мне абсолютно некуда. Поблизости ни супермаркетов, ни круглосуточных кафешек.
— Хочешь, поехали ко мне, — неожиданно предлагает он.
— К тебе? — я морщу нос. Не уверен, что это хорошая идея.
— Не хочешь, как хочешь. Метро откроется только в шесть.
Стоит ему договорить, как к клубу подъезжает ещё один бело-зелёный автомобиль. Стас открывает дверь и садится в салон.
— Э, погоди! Я с тобой…
Да ебись оно коромыслом! У меня нет ни малейшего желания битый час морозить жопу на улице. Залезаю следом за Стасом в уютное тепло автомобиля. Вижу в зеркале заднего вида блеск его карих глаз, устремлённых на меня, и внизу живота сладко сжимается.

========== 10 ==========

Женя
Оказавшись в просторной студии Артёмова, обнаруживаю одну интересную вещь: здесь нет других спальных мест, кроме огромного траходрома и маленькой фитюльки, которую диваном назвать язык не поворачивается. Не уверен, что при своих метр девяносто смогу уместиться на этом кошачьем пуфике. Чувствую какую-то несправедливость. Если Стас хотел затащить меня в койку, то к чему все эти игры в благородство? Я, бля, не гордый. Со мной можно и по-простому. Скажи «давай потрахаемся», и нет проблем. Не, конечно, получить отлуп шанс всё-таки есть, но не в случае Артёмова. Стас охуенный. Именно такой, какие мне нравятся. Высокий, крепкий, мускулистый — настоящий мужик. Любителем твинков меня точно не назовешь.
Стою в полной растерянности посреди гостиной.
Стас видит моё замешательство и виновато пожимает плечами.
— Извини, я не готовился к приёму гостей.
Мне становится неловко за свои мысли. Ну конечно, о чём я только думаю! Артёмов живёт один, и в его квартире всё рассчитано для удобства одного человека. А я уже размечтался — траходром, секс. Это всё от недоёба.
— Если хочешь, можешь лечь на кровать. А я на диване… — наморщив нос, он чешет затылок.
— Не надо. Мне тут нормально, — приземляю жопу на кошачий пуф и делаю вид, что доволен. Как бы мне сейчас ни хотелось растянуться во весь рост на артёмовской кровати, всё-таки надо соблюдать приличия.
— Я принесу тебе подушку и одеяло, — весело говорит он. Вот засранец! Мог бы и настоять.
— Конечно, — натянуто улыбаюсь я.
Чувствую себя полным идиотом. Надеялся поебаться, а в итоге мне любезно предлагают подушку и одеяло. Что ж! Спать так спать. В принципе, это не так уж и плохо. По крайней мере, намного лучше, чем два часа ждать такси на морозе.
Пока Артёмов роется в купе, я подхожу к ванной и заглядываю внутрь.
— Стас, а можно я душ приму?
— Конечно. Сейчас полотенце тебе дам.
— Окей! Давай!
Не дожидаясь, пока Стас разберётся с вещам, закрываю дверь, скидываю одежду и залезаю в ванну. Задёрнув шторку, пускаю воду и долго наслаждаюсь мягким покалыванием тёплых струй. Меня удивляет обилие косметических средств на полочке для шампуня. Неужели Артёмов всем этим пользуется? Особенно интригует розовая жидкость с маленькими блестками в прозрачном флаконе. Стас, да ты полон сюрпризов! Несмотря на тяжёлую для организма ночь, настроение становится игривым. Понимаю, что хочу от этого визита намного больше, чем просто переночевать. Намыливаю тело и слегка подрачиваю член. Ох, как бы я засадил Стасу в очко! Бля-адь… Если я продолжу в том же духе, то быстро кончу. Но как-то неприлично дрочить в гостях на светлый образ хозяина, забрызгивая ванну спермой. Неправильно, что ли. Поэтому закрываю кран и отдёргиваю занавеску. Вздрагиваю от неожиданности, сталкиваясь лицом к лицу с Артёмовым. Он безумными глазами таращится на мой торчащий член. И чё, типа, я должен сделать? Застрематься и завизжать? С хуя ли?! Нефиг вламываться без предупреждения к людям в ванную. Между прочим, я тут голый. Могу и возбудиться в уединённой обстановке. Внимательно смотрю на Стаса, приподняв одну бровь.
— Я… Я… Я просто хотел… Вот. Держи, — он вручает мне полотенце и пулей вылетает наружу. Ну чисто девственница в первую брачную ночь!
Долго вытираюсь, обдумывая, что бы это всё значило.
К тому моменту, когда я выхожу, в комнате уже темно. На диване лежит аккуратно свёрнутое одеяло и подушка. В голове у меня всё ещё шумит после выпитого. То, что произошло пять минут назад, никак не даёт мне покоя. Моё взбудораженное либидо так и просит немного пошалить. Забраться, что ли, в хозяйскую постель? Борюсь с искушением. Трезвый голос разума, робко пробивающийся сквозь хмельную пелену, настойчиво твердит, что правильнее будет лечь туда, куда меня определили. Разочарованно вздыхаю и плетусь на кошачий пуф. Ложусь, закидывая ноги на подлокотник. Долго пыхчу и ворочаюсь, пытаясь устроиться поудобнее. Думаю о прошедшей вечеринке и о том, что происходит между нами со Стасом. А он вовсе не такой говнюк, как я о нём думал. Усталость берёт своё, и я проваливаюсь в липкую дремоту.
Просыпаюсь, когда за окном уже рассвело. В воздухе витают ароматы жареного хлеба, яичницы и кофе. Бросаю короткий взгляд на пустую кровать и, приподнявшись на локтях, смотрю через диванную спинку в сторону кухни. Стас в одних трениках и с наушниками в ушах колдует над плитой, подёргиваясь в такт неслышной мне музыке. Вижу, как под тонкой тканью перекатываются круглые ягодицы, и от этого мой утренний стояк становится ещё крепче. Картина — огонь! Член болезненно ноет, ещё немного, и мои яйца просто разорвёт от возбуждения.
Встаю с дивана и вальяжной походкой направляюсь к Стасу. Подхожу ближе, кладу подбородок ему на плечо. Грубая щетина касается кожи, и он вздрагивает.
— Ш-ш-ш! — шиплю я, проводя ладонью по мускулистому бедру.
М-м-м! Вот это кайф! Кончик моего члена упирается в упругую артёмовскую попку. Кажется, Стас забывает, как дышать и, повернув голову, смотрит на меня через плечо. Но вот удивительно, он даже не пытается вырваться из моих объятий. И откуда во мне столько наглости? Ведь он сейчас реально может засветить горячей сковородой мне по харе, и будет прав.
— Что готовишь? — мурлычу я, вынимая наушник из его уха и осторожно касаясь голой грудью обнаженной спины. Провожу языком по шее, прихватываю губами мочку уха. Чувствую, как под моими ладонями напрягаются его мышцы, и от этого по телу прокатывается сладкая дрожь. Он ничего не говорит, берёт мою руку и засовывает себе в штаны… О, блядь! Чувствую под пальцами горячую, твёрдую плоть, и меня словно пронзает насквозь. Охуеть! У него стоит! Эта мысль проносится сквозь меня электрическим разрядом, опаляет жаром яйца и заставляет их тут же поджаться. Сейчас я ничего не хочу так сильно, как трахнуть Стаса. Несмотря на все данные Санычу обещания, клянусь, я сделаю это, стоит только Артёмову попросить меня.
— Стас… — хриплю я от накатившего возбуждения. Голову ведёт, и я забываю обо всём на свете. Сейчас во всём мире есть только я и Стас. Он глухо охает, позволяя ласкать свой эрегированный член. Я надрачиваю ему, касаясь пальцами влажной головки. Мну яйца, втираясь пахом в мускулистые полушария и покрывая его шею и плечи поцелуями. О господи! Это самое охуительное утро в моей жизни. Я наслаждаюсь каждым сантиметром его роскошного, сильного тела. Глажу, ласкаю, скольжу по твёрдой груди кончиками пальцев, заставляя его дрожать. Двигаю бёдрами, представляя, будто трахаю Стаса короткими неглубокими толчками. Он тихонько поскуливает под моими поцелуями, рвано дышит. Кажется, на плите что-то горит. Похуй! Ведь ещё немного, и я окажусь у него внутри. От этой мысли внизу живота сладко ноет, мои пальцы сползают под резинку треников, сантиметр за сантиметром обнажая упругую попку. Зрелище просто восхитительное. Опускаюсь на колени и начинаю целовать тугие полушария. Из груди Стаса вырывается сладкий стон. О да, детка! Прикасаться к тебе чистое блаженство. Он хватается за член и начинает дрочить. Чувствую, как дрожит от напряжения его тело.
Звонок в дверь заставляет нас отпрянуть друг от друга. Я тут же вскакиваю на ноги. Сердце неистово колотится. Артёмов натягивает штаны и ошарашенно смотрит на меня. На раскрасневшемся лице паника. Я не понимаю, что происходит.
— Бля-адь, быстрее! Это Маринка! — выпаливает он и, засунув руку в карман, торопится к двери. Я быстро ретируюсь к дивану за футболкой и брюками. Спешно натягиваю их, пока Артёмов возится с замками. Заправляю член за резинку боксеров, чтобы не было видно эрекции. И принесла же нелёгкая эту Марину в самый неподходящий момент!
— Артёмов, ты чего так долго не открываешь? — в дверях появляется рыжеволосая девица с большими пакетами из ближайшего супермаркета. — Здрасте! — небрежно бросает она мне.
— Привет!
— Фу! — Марина морщит хорошенький носик. — А чем это тут так пахнет?
— Ты понимаешь, Марин, — Стас начинает виновато приплясывать возле неё. — Э-это Женя. М-мы с ребятами вчера отмечали его вливание. Ем-му ехать далеко. П-поздно было. Х-холодно. Ну-у я и…
— Понятно. А тут у вас что?
Не обращая на меня внимания, она подходит к плите и заглядывает в сковороду с превратившейся в пластик яичницей.
— Что, Артёмов, картоном гостей кормишь?
— Ну-у…
— Садись, горе мое! Сейчас сама вам завтрак приготовлю, — выкинув яичный ошметок в урну, она принимается за готовку. Моет сковороду, режет лук и помидоры. — А вы пока пакеты разберите! — бросает она через плечо. Стас покорно берётся выкладывать продукты.
Это слишком похоже на семейную идиллию.
— Блин! Я ж совсем забыл! — шлёпаю себя по лбу. — В двенадцать я должен быть на квартире.
— А как же завтрак? — Марина поворачивается и удивлённо смотрит на меня. — Без завтрака я тебя никуда не пущу. Вы же со Стасом теперь в одной команде, так что я просто обязана тебя накормить…
— Большое спасибо, Марин, но мне и правда пора. Хозяйка должна прийти за деньгами.
— А, ну если хозяйка…
— Не обижайся, ладно? Я в следующий раз как-нибудь.
Натягиваю на себя толстовку и иду к двери. Стас методично сортирует продукты в холодильнике и, кажется, не слышит меня.
— Стас, ну чего ты там копаешься? Иди, проводи гостя!
— Угу, — филином отзывается он и молча идёт за мной. В глаза мне не смотрит. «Ну-ну!» — хмыкаю я про себя. В груди неприятно колет.
— Ну что, пока! — я протягиваю ему раскрытую ладонь.
— Пока, — он холодно жмёт мою руку. Ну вот и всё! Как говорится, финита ля комедия! Стоило появиться бабе, и всё стало на свои места.
— До свидания, Мариночка! Был рад знакомству!
— Пока! — кричит она мне в ответ.
Выхожу за дверь и спускаюсь вниз. На улице ветер. Кутаюсь в воротник и, засунув руки в карманы, медленно бреду к метро. Какой же я кретин. Надо было сразу догадаться, что у Артёмова есть девушка. Все эти тюбики, баночки, гели с блёстками в ванной. Ну, а чего я хотел? Стас же мне ничего не обещал. В этот раз даже ни о чём не попросил. Это я сам к нему полез. Неужели я до сих пор верю во всю эту лабудень с прекрасными принцами? Вот же ебанутый придурок! Пора уже повзрослеть. Ведь ясно же, что для таких, как Стас, всё это несерьезно. Так, поиграться на раз-два ради любопытства. А потом и глазом моргнуть не успеешь, как он женится, нарожает детей и будет вести жизнь добропорядочного натурала, навсегда похоронив свои сексуальные эксперименты где-то на задворках памяти, как позорное прошлое. И всё-то у него будет пучком, всё как у людей… Это только я, как был, так и останусь пидорасом. Вот такая невесёлая се ля ви… М-да…

========== 11 ==========

Стас
Закрываю за Женькой дверь и возвращаюсь к Марине. Вот я дятел! И как я только мог забыть, что обещал ей свой выходной. Ну она-то, конечно, ничего не забыла. С утра прискакала. Пива принесла, жратвы целую гору. Зачем, спрашивается? Я её что, просил? Хотя пиво сейчас очень даже кстати.
— Марин, а ты чё приперлась-то ни свет ни заря?
— Я тоже рада тебя видеть, Стасик.
— Мы так не договаривались!
Меня возмущает, что она запросто вламывается в мою квартиру, как к себе домой. Вообще-то я могу быть не один. Вспоминаю, чем мы с Женькой занимались на кухне всего пару минут назад, и чувствую, что заливаюсь пунцовой краской. Ну и как это называется? Меня жутко расстраивает, что у меня встаёт на Емельянова. И не просто встаёт! А прямо дымит. Ух, как он языком-то умеет… И о чём я только думаю? Докатился, бля! С гомосеком хернёй всякой занимаюсь. Может, это водка вчера палёная была? Или дело в том, что я ему в рот давал?
Беру из холодильника банку пива и прикладываю её к пылающей щеке. Маринка это замечает и с подозрением косится на меня.
— Что, Стасик, головка бо-бо?
— Угу, — ухаю я, уверенный, что она имеет в виду ту, которая на плечах.
На сковороде шкварчит новая порция яичницы с луком и помидорами. Я удобно устраиваюсь возле стола в ожидании обещанного завтрака. Марина продолжает хлопотать, стоя ко мне спиной. Режет сыр, колбасу, достает тосты.
— Слушай, Марин, а у тебя среди знакомых голубые есть? — как бы невзначай завожу разговор.
— Чего это ты вдруг голубыми интересуешься?
— Да так просто, — пожимаю плечами. — А как думаешь, этим можно… заразиться?
— Заразиться, Стасик, всегда можно. Предохраняться надо!
— Да я не об этом!
— А о чём? — она продолжает что-то резать.
— Голубизной можно заразиться, как думаешь?
— Чем-чем? — она смотрит на меня, как на слабоумного. — Голубизной? Ты чё? Это ж не грипп.
— Понятно, что не грипп. Ну вот к примеру. Был нормальный пацанчик, дал голубому отсосать, а потом и сам стал таким.
— Ой, Артёмов, испортил тебя телек. Голубые — не вампиры, чтобы отсосами размножаться.
— А как тогда, по-твоему, пидорасами становятся?
— Скорее всего, рождаются такими.
— А если мужик сначала не был таким, а потом стал. Чё скажешь? Бывает же!
— Ну бывает. Ничего не скажу. Просто не сразу понял, что на мужиков тянет. Позднее зажигание.
— Ну типа ты считаешь, что пидорами только рождаются, и никак иначе, да?
— Артёмов, вы вчера не только пили, но и курили? — она вскидывает на меня насмешливый взгляд.
— Да блин, Марина! Я с тобой о серьёзных вещах, а ты сразу — курили! Ничего мы не курили!
— Но нахрюкались — мама не горюй. Вон как тебя по старым дрожжам-то вштырило!
— Ну серьёзно! Ты мне можешь ответить? — Маринка начинает меня бесить.
— А чего ты так разволновался, Стасик?
— С чего это я волнуюсь? — меня вдруг начинает потрясывать. А ну как Маринка догадается? Мне ой как не нравится подозрительное выражение её хитрющих глаз.
— Ну, если не волнуешься, так забей! Они же тебя не трогают.
Она снова отворачивается к плите.
— Просто один знакомый… О-он… Ну-у… Короче, п-парню дал. Случайно! В общем, минет ему сделали. А после его стало на мужиков тянуть. Хотя раньше не тянуло. Раньше он только с девчонками… — я прихлебываю из банки. Ой, бля! Чё я несу! Хана мне! Пиздец, точно! — Только с девчонками, ага… А потом один раз с мужиком… И всё… Встрял пацан, короче…
Маринка, кажется, не слышит меня. Раскладывает яичницу и ставит передо мной тарелку, наливает в кружку кофе из пузатого кофейника.
— Бывает… — она тянется к шкафчику за хлебом.
— И это всё?
— А что ещё-то? Вообще не вижу проблемы. Просто парень бисексуал. Хочет — с девчонками, хочет — с парнями. Можно сказать, повезло.
— Как это повезло? — офигеваю я.
— Ну вот смотри! Геям нелегко найти себе пару. Их же мало. Да? Натуралам в этом плане, конечно же, легче. Ну, а бишкам вообще — малина. Шансов встретить свою половинку даже по сравнению с натуралами в два раза больше.
— Не! И ты так спокойно об этом всём рассуждаешь? О том, что мужики и с мужиками, и с бабами? — я смотрю, как она усаживается на табурет рядом со мной и принимается за еду. — Я фигею с тебя, Марин! Ты прям такая вся прогрессивная!
— Артёмов, а ты чё развыступался? Прямо Милонов на гей-параде! Будешь такие речи толкать, тебе быстро шенген прикроют. И сиди потом, как дурак, на родине со своим стрёмным мнением. Ни тебе за границу съездить, ни в Евротуре поучаствовать. Ты в Евротуре участвовать хочешь?
— Ну хочу.
— Ну вот и учись мыслить шире. Или хотя бы помалкивай. Авось за умного сойдёшь!
— А я, по-твоему, дурак?! — её последние слова больно задевают мое самолюбие.
— Успокойся, Стас. Никто не говорит, что ты дурак. Просто не будь козлом. Ну любят люди друг друга, как им нравится, ну и пусть любят. Тебе-то что?
Так что получается, я — бисексуал?! Ну ни хуя себе! Я замолкаю, обдумывая это грандиозное открытие. Ладно хоть не пидор, и на том спасибо. Не, надо срочно завязывать со всей этой голубизной. Если я би, как сказала Маринка, то могу выбирать. А значит, не всё потеряно. Надо просто поговорить с Емельяновым по душам, объяснить, что так, мол, и так. Что не знал, но к тёлкам меня тянет больше. Он же должен понять, в конце концов. А то мне совсем не понравилось, как он ко мне яйца подкатывал. То есть слишком понравилось. Это-то и не понравилось. Тьфу ты, бля! Запутался. Короче, скажу просто, мол, нравятся бабы. Хоть ты мне, Емельянов, нравишься тоже, но я выбираю их. Не, про то, что он мне нравится, лучше не говорить. Просто сказать, что со мной, Женя, тебе ничего не светит, и точка.

========== 12 ==========

Стас
На следующий день подкарауливаю Женьку после тренировки.
— Жень, есть минутка?
— Есть, а что?
— Не здесь, — я оглядываюсь по сторонам. Не хочу, чтобы нас услышали. — Пройдёмся?
— Ну, давай пройдёмся, — хмыкает он.
Мы выходим из здания штаба и идём в сторону Ледового*. Днём здесь немноголюдно. Редкие собачники со своими питомцами да вечно голодные утки, плавающие в маленькой речушке под мостом в ожидании, когда им бросят хлеба.
— Ну и?
— Слушай, — убедившись, что поблизости никого, я начинаю заранее отрепетированную речь, — я хочу поговорить о том, что было.
Он презрительно фыркает, отводит глаза и щурится, будто от солнца, уставившись куда-то вдаль.
— Очкуешь, что ли, что растреплю?
— Да нет, не очкую. Короче, ты обо мне не думай ничего такого. Мне это всё без интереса… Я так… Чисто из любопытства.
— Из любопытства, значит.
— Жень, ты симпатичный. Правда! Классный. И играешь хорошо…
Он вскидывает на меня удивлённый взгляд.
Ой, блядь! Что я несу? Какой, на хуй, симпатичный! Я же не клеить его собрался, а совсем даже наоборот.
— Короче, Жень. Мне девчонки нравятся.
— А.
— Маринка, которая вчера приходила, она-а… Я с ней сплю. И она мне нравится больше… — я осекаюсь.
— Больше, чем кто? — прищуривается он.
«Чем ты», — проглатываю я последнюю мысль. И тут же начинаю оправдываться:
— Я не то хотел сказать! Ну в общем, со мной у тебя ничего не получится. Я не такой, понимаешь?
— Угу, понимаю. У тебя всё? — вижу, как на его лице ходят желваки. Он и вправду думал, что мы с ним?.. Ох, ни хуя себе! Хорошо, что я вызвал его на этот разговор. Мне бы не хотелось бить Женьке морду в следующий раз, когда он решит подкатить ко мне.
— Жень! Ты это… Ты не думай. Для меня неважно, что ты голубой. Я не козёл какой-нибудь. Понимаю, что каждый может любить кого и как нравится. В конце концов, не это главное. Главное, чтобы человек был хороший. Правильно? Но получается, что просто ты не совсем в моём вкусе…
Ага, не в моём! Вот сейчас смотрю на него, и дыхание перехватывает, и внизу живота тянет так сладко-сладко. В голове проносятся горячие картинки недавнего прошлого. Я жадно сглатываю, вспоминая, как это было. Еще ни одна тёлка со мной таких штук в койке не вытворяла. Но я же не за повторным минетом пришел. Надо расставить все точки над i, чтобы между нами с Женькой не было никаких непоняток.
— Давай, как говорится, останемся друзьями.
— Друзьями так друзьями, — криво ухмыляется он, глядя на меня в упор своими огромными серыми глазищами.
Я начинаю ёрзать под его пронзительным взглядом. Не понимаю, чего он ждет? Надо уже заканчивать этот дебильный разговор.
— Ну пока, что ли.
— Пока.
Он разворачивается и идёт прочь. Я смотрю ему вслед, и внутри у меня тоскливо ноет.
Стоит Женьке свернуть за угол, как в кармане куртки начинает вибрировать телефон.
— Алло.
— Стас! Ты далеко? — слышу в трубке голос тренера.
— Нет. А чё случилось?
— Можешь зайти? Разговор есть.
— Сейчас буду.
Я вздыхаю и плетусь назад. Саныч встречает меня сияющей улыбкой на пороге тренерской.
— Ну проходи, Артёмов, садись. Чайку? — он подходит к маленькому столику, на котором стоит дымящийся чайник, початая коробка чайных пакетиков и тарелка с порционным сахаром и деревянными палочками.
— Нет, спасибо, — я плюхаюсь на знакомый кожаный диван.
— Надо было попросить тебя после трени задержаться, но замотался, не успел. Извини.
Я внимательно наблюдаю за тем, как Саныч заливает кипятком пакет, аккуратно придерживая веревочку пальцем.
— Хочу поговорить с тобой о составе сборной для Евротура.
Разве не Коля первый претендент на поездку?
— Стас, как ты смотришь на то, чтобы мы послали тебя?
— А как же Тарелкин?
— Чувствую, устал он. Пусть немного отдохнёт, с семьёй побудет. А ты у нас молодой, перспективный. Ну что, ты согласен?
Ого! Повезло так повезло. Но с чего это Саныч вдруг такой добренький? Нет, я, конечно, очень хотел поехать. Но это скорее были мечты, чем реальная перспектива. От нехорошего предчувствия в желудке предательски заурчало.
— Вы же не просто так мне место в сборной предлагаете, да?
— Вот за что я тебя люблю, Артёмов, так это за сообразительность и быстроту реакции. А реакция в хоккее — первое дело! Видишь ли, Стас, Евротур — мероприятие не только спортивное, но и политически значимое, и здесь мы не можем полагаться на случай. В тренерском штабе решили, что центральным нападающим в основном составе будет Емельянов. Почему, я думаю, тебе объяснять не надо. Ты и сам видишь, как Женёк играет. Это же второй Буре**! Да на льду вся наша команда по сравнению с ним — сборище семидесятилетних старушек. Но вот его, так сказать, особенность портит всю картину. Не хочу, чтобы кто-то узнал, что лучший бомбардир Западной конференции — специалист по мальчикам. Не знаю, как объяснить, но предчувствия у меня нехорошие. Если кто узнает — кранты нам, понимаешь? И нам, и Женьке. А он наша единственная надежда на кубок.
— Ну ё-моё… Сан Саныч, ну как же так-то? Я же ему не нянька!
— Я тебя, Стас, понимаю. Но и ты меня пойми, я к этому кубку давно шел. И только с приходом Женьки у команды появился реальный шанс на победу. Впервые за долгое время. Христом богом тебя прошу, помоги! Не только мне, но и всем нам. Поможешь?
Я тяжело вздыхаю, стараясь не смотреть Санычу в глаза. Если бы только наш тренер знал, чем мы с Женьком занимались. Не стал бы он сейчас просить меня присмотреть за ним. Да какое там «не стал»! Прибил бы на хер! Не к добру всё это. Ой, не к добру!
— Ну как, Стас. Что решил? Для тебя это тоже шанс заявить о себе. Сам подумай, когда ещё такой случай представится? Ты же не хочешь всю жизнь вторым номером на скамье запасных просидеть?
— Не хочу.
— Так чего? Соглашайся! Ну?! А я уж похлопочу, чтобы Трофимов тебя на лёд в основном составе выпустил.
— Нехорошо это, Сан Саныч. Неправильно как-то. Вы Колю от Евротура отстраняете только потому, что хотите, чтобы я с Емельяновым там нянькался.
— И не просто нянькался, а ни шагу без Емельянова! Слышишь? Ни шагу! На тебя вся надежда, Стас! В твоих руках честь всего русского хоккея! Ну что, едешь?
— Даже не знаю, — вздыхаю я, понимая, что заслужил эту поездку не своими талантами, а необходимостью скрыть ото всех неприглядную правду.
— Артёмов, а ты думал, как карьера в спорте делается? Думал, достаточно хорошо играть и всё? Нет, дорогой мой! Хоккей — это командная игра! И для каждого из нас на первом месте должна быть команда, а не собственные амбиции и хотелки! Команда, Стас, понимаешь?! Команда! Команда — она как одна семья. Один — за всех, и все — за одного!
Ну что за дерьмовый день! Я нехотя соглашаюсь на предложение Саныча. И что теперь делать? Отношения с Емельяновым — хоть вешайся… Честь команды, видите ли. А то, что меня от одного вида Женьки в дрожь бросает, что по утрам я теперь не на голых баб дрочу, а о нём думаю — это никого не волнует.
Настроение падает до нуля. Я выхожу из тренерской и плетусь на парковку. Долго сижу в машине, не решаясь её завести. Не уверен, что смогу сейчас добраться до дома без происшествий. Так хреново я себя ещё никогда не чувствовал.
    
Комментарий к 12
    * Ледовый дворец  — спортивно-концертный комплекс в Санкт-Петербурге. В настоящее время на арене играет петербургский хоккейный клуб СКА.
** Па́вел Влади́мирович Буре́ — советский и российский хоккеист, воспитанник спортивной школы ЦСКА. Заслуженный мастер спорта СССР (1990). Чемпион мира 1990 г. в составе сборной СССР. Провёл в НХЛ 12 сезонов в составе команд «Ванкувер Кэнакс», «Флорида Пантерз» и «Нью-Йорк Рейнджерс». За свою скорость получил прозвище «Русская ракета».

========== 13 ==========

Женя
Я немного удивлён, что Артёмов в сборной*. Нет, я ничего не имею против Стаса. И даже рад за него. Он действительно классный вратарь. Но меня это настораживает. Тут явно что-то не то. Он везде таскается за мной, как привязанный. Пытается заговорить или просто топчется рядом. Даже в самолёте мы сидели в соседних креслах. Не он ли нараспев заливал мне, как ему нравятся тёлки и что у меня нет ни единого шанса? Пф-ф! Тоже мне, ценный приз — Кубок Стэнли**! Не больно-то и хотелось… А может, он и вправду решил, что теперь мы с ним приятели? Бред! Стас хоть и придурок, но не до такой же степени.
Я закидываю сумку на плечо и иду к гостинице. В лобби до хрена народу. Петрович как всегда банкует. Поразительный чел — в любую дырку без мыла влезет. Хмыкаю, удивляясь пронырливости Гаврилова, и неожиданно слышу за спиной знакомый голос — как удар молнии. Меня прошивает насквозь.
— Емельянов! Женька!
Всё происходит будто в замедленной съёмке. Я оборачиваюсь… и вижу его. Крепко зажмуриваюсь и снова открываю глаза. Но нет. Это не сон. Та же улыбка, те же ямочки, тот же искрящийся взгляд. Сердце пропускает удар. Мне вдруг становится нечем дышать.
— Даня… — произношу я, хватая ртом воздух. — Данька!
Я всё ещё не верю. Неужели это и правда он?!
— Узнал! Чёрт патлатый! А я смотрю, ты это или не ты? Без хаера так сразу и не признаешь… Куда парик дел?
— Циркачам продал, — я провожу рукой по коротко стриженым волосам и улыбаюсь во весь рот, вспоминая, что когда-то носил обесцвеченные дреды.
— Женька! — Данька сгребает меня в охапку. Я снова слышу его запах, чувствую тепло его тела, и в груди сладко щемит. — Не представляешь, как я рад тебя видеть! Слышал о твоих успехах.
— Да ладно тебе! — меня смущают его восторженные возгласы. Почему-то рядом с ним я чувствую себя ужасно неловко. Может, потому что никак не могу привыкнуть к своей растущей славе, а может, потому что во мне ещё живы воспоминания.
— Ну-ну! Не скромничай! Журналюги тебя уже окрестили лучшим форвардом КХЛ***, пророчат большое будущее, — мне приятно слышать, что Даня в курсе моих побед. Он обнимает меня рукой за плечо, то и дело притискивая к себе. Я вскидываю взгляд и вижу серое лицо Артёмова. Стас внимательно следит за нами. Губы сплющены в струну, в глазах что-то непонятное. Злость? Смущение? Ревность?
— А может, зайдём в бар, посидим побазарим?
— Давай чуть позже, Дань, — краем глаза замечаю Василь Петровича, пробирающегося к нам через толпу. Вид у него озабоченный. Неужели опять проблемы? — Может, вечерком. Ты как?
— Нормально.
— Тогда созвонимся.
Он диктует мне свой телефон, и я успеваю кинуть дозвон как раз в тот момент, когда передо мной появляется наш менеджер.
— Емельянов! Ты что, оглох? Кричу-кричу — ноль эмоций. Что ты, что Артёмов! Никаких нервов на вас не хватит!
— А ты чё там трёшься?! — зыркает он на Стаса. — Бери сумку и дуй за Емельяновым в номер!
Петрович вручает мне ключ и с настырностью ледокола пробирается сквозь толпу обратно к стойке ресепшена.
Почему-то я не удивлён, что опять живу в одном номере со Стасом.
Общее собрание накануне игры отнимает уйму времени, и день пролетает незаметно. Тренер сборной мне нравится. Трофимов — жёсткий, волевой мужик, который точно знает, чего хочет. Уверен, завтра мы порвём финнов.
После ужина созваниваюсь с Даней и поднимаюсь в номер, чтобы принять душ и переодеться. Как ни странно, Стас уже там. Копается в планшете. Наверное, ему надоело ходить за мной по пятам.
Беру полотенце и иду в душевую. Быстро моюсь, бреюсь и выхожу. Долго торчу у шкафа, придирчиво разглядывая свой скудный гардероб. Толстовки, футболки, джинсы и костюм на случай пресс-конференции. Не идти же на встречу с Даней в костюме?
Вздыхаю, натягивая на себя чёрное худи. Если бы знал, взял бы что-нибудь получше. Замечаю, что Стас оторвался от гаджета и внимательно наблюдает за моими приготовлениями.
— Куда-то собрался?
Демонстративно закатываю глаза, закрывая дверцу шкафа. Ему-то какое дело?
— Завтра игра, — напоминает он.
 — Знаю, — зло цежу сквозь зубы. Мне сейчас совершенно не хочется трепаться со Стасом о том, чего не стоит делать накануне матча. Да и вообще, у меня на это нет времени. Меня ждёт Даня. — Я ненадолго.
— Я с тобой, — неожиданно Артёмов подрывается с кровати, на ходу застёгивая олимпийку.
— Чё?! — офигеваю я от такого поворота.
— Говорю, с тобой пойду, — он уже топчется возле порога, всовывая ноги в кроссы.
— С хуя ли?
Стас ничего не отвечает, выходит за дверь.
— Ну что, идём?
— Ты чё, Артёмов, охуел?! Никуда я с тобой не пойду!
— Ну раз не хочешь, значит, останемся в номере, — он впихивает меня обратно и заходит следом, закрывая за собой дверь.
— Артёмов, выпусти меня! Меня человек ждёт!
— Ничего с твоим человеком не случится. Подождёт маленько и свалит.
И тут меня накрывает:
— Слышь, ты! А ну, отошёл от двери!
— Если не отойду, то чё?!
— Блядь, Стас, не зли меня! Съебись от греха подальше!
— Один ты никуда не пойдёшь, понял?
— Ты, блядь, бессмертный, что ли? Пшёл на хуй, я сказал!
Пру напролом, пытаясь выйти из номера. Артёмов стоит насмерть.
— Ты бы ворота так защищал! А то в последний раз две шайбы «Локомотиву» проебал!
Он пихает меня плечом.
— Один ты никуда не пойдёшь. Понял? Или вместе, или никуда!
— Чё, ревнуешь?!
— Или вместе, или никуда! — Стас непреклонен.
Тяжело дыша, я отступаю назад. Наверное, Даня уже ждёт меня в баре. Надо срочно что-то решать. Неплохо бы начистить ебальник этому оборзевшему козлу, однако на это требуется время. Завалить двухметрового бугая не так-то просто. Но как я объясню Дане общество этого урода? Ладно, похуй! Будем решать проблемы по мере их поступления.
— Ну хорошо! Пусть будет по-твоему. Пойдём вместе.
Стас довольно кивает и открывает дверь, пропуская меня вперёд. Выходит из номера и идёт следом за мной к лифтам. Как же меня бесит этот козёл! Внутри у меня всё клокочет от негодования. Я едва держу себя в руках. Если бы не Даня, с каким удовольствием я бы ему врезал.
    
Комментарий к 13
    * Сборная России по хоккею с шайбой — национальная команда, представляющая Россию на международных турнирах по хоккею с шайбой. Управляется Федерацией хоккея России. Является одной из сильнейших хоккейных сборных мира и наряду со сборными Канады, Швеции, Финляндии, Чехии и США входит в «большую хоккейную шестёрку».
** Кубок Стэнли (англ. Stanley Cup) — хоккейный приз, ежегодно вручаемый победителю Лиги Чемпионов плей-офф Национальной хоккейной лиги.
*** Континентальная хоккейная лига (КХЛ) — открытая международная хоккейная лига, объединяющая клубы из России, Белоруссии, Казахстана, Китая, Латвии, Словакии, Финляндии, которые ежегодно борются за главный трофей лиги — Кубок Гагарина.

========== 14 ==========

Стас
Саныч как чувствовал, когда просил меня присмотреть за Емельяновым. Не успели мы прилететь в Хельсинки, как тут же объявился этот кекс. Женёк ему так обрадовался, прямо на шею бросился, только что взасос не поцеловал. Видно, соскучился по любовничку. Я сразу понял, что эти двое договорились встретиться. Облом, ребята! Ни хуя у вас не получится! Только через мой труп! Тот второй, судя по куртке, тоже хоккеист. За Чехию выступает. У чехов же не сборная, а сплошная солянка: американцы, русские, канадцы, швейцарцы, даже казах есть. Одно удивительно — откуда в хоккее столько голубых? Я думал, Емельянов у нас один такой. Узнал бы Саныч, помер бы от разрыва сердца.
Вечером мы только вернулись в номер, как Женёк тут же засобирался. Помылся, побрился, толстовочку понтовую достал. Меня аж передёрнуло. Точняк на перепихон расчитывает. И это во время ответственного чемпионата!
— Я с тобой.
Встаю с кровати и иду к двери. Вижу, как вытягивается Женькино лицо. А ты думал! Долго препирается со мной. Хочет, чтобы я остался в номере. Но меня его хотелки мало волнуют. Он либо идёт со мной, либо не идёт вообще. Конечно, будет лучше, если мы останемся. Я жутко устал и хочу спать. Но Емельянову неймётся, рвётся на свидание. Чешется у него там, что ли? Наконец он сдаётся, и мы идём в бар, расположенный через дорогу от нашей гостиницы. Женечкина пассия уже там. Сидит у стойки, тоскливо поглядывая на дверь. Стоит ему нас заметить, как он тут же расплывается в широченной улыбке. Лыбится во всю ширину своей рожи. Гадёныш!
— Привет! Давно ждёшь? — Женька садится рядом.
— Не очень.
— Извини, что опоздал.
— Да без проблем! — Женькин кореш мажет по мне насторожённым взглядом.
— Знакомься, мой товарищ по команде, — кивает в мою сторону Женька.
— Стас.
— Данил, — тот протягивает мне руку и снова неприятно лыбится. — Можно просто Даня.
Жму его ладонь и усаживаюсь неподалёку. Мне абсолютно неинтересно, о чём они будут трепаться, главное, не выпускать их из вида. Замечаю, что Женька сильно волнуется. Лепечет что-то невнятное, пытаясь объяснить моё присутствие.
Первые пятнадцать минут Даня подозрительно косится в мою сторону. Похер! Пусть думает, что хочет. Заказываю сок и не спеша протягиваю через трубочку. Разглядываю расставленные на полках бутылки. О чём говорят, не слушаю, но до моего слуха долетают обрывки фраз. Похоже, они оба ходили в одну секцию и начинали в одной команде. Обсуждают каких-то общих знакомых, друзей, говорят о бывшем тренере, о предстоящем чемпионате. Пока всё невинно. Может, потому что я здесь. Болтает, в основном, Даня. Женёк слушает его, затаив дыхание, слишком внимательно, слишком восторженно, и мне это не нравится.
Они смеются над очередной Даниной шуткой, и этот козёл как бы невзначай кладет руку на Женькину коленку. Я сильно сжимаю стакан в руке. Слава богу, его стенки достаточно крепкие, иначе сейчас я просто раздавил бы его. Даня продолжает что-то говорить, глядя на Женьку, и блаженно вздыхает. Я живо представляю их в одной койке, и сквозь меня проносится разряд электричества, обжигая внутренности непонятным чувством. Я начинаю сильно жалеть, что потащился в бар. Лучше бы я всего этого не видел. Но ничего не поделаешь, я обещал Санычу следить за Емельяновым, а значит, должен терпеть, наблюдая, как этот козёл подкатывает к Женьке.
Краем уха слышу, что парни собираются поиграть на бильярде, встают и идут к бильярдному столу. Провожаю их насторожённым взглядом, чувствуя, как внутри неприятно ёкает. Даня берет кий и со знанием дела намазывает его кончик мелом. Что-то говорит, смеётся, игриво подмигивая Женьке.
Они принимаются за игру. Даня вытягивает руку и прицельно бьёт по пирамиде. Надо признать, он неплохо играет. Но этот факт нисколько не умаляет моей к нему неприязни.
Игра продолжается, и я вижу, как накаляется воздух вокруг. Чем дольше они играют, тем чаще я замечаю их похотливые взгляды. Через пятнадцать минут они уже бесстыдно лапают друг друга у всех на виду. Я не могу спокойно смотреть на это безобразие и заказываю пиво. Плевать! Если я сейчас не выпью, то меня просто разорвёт в клочья от негодования.
Чем больше я наблюдаю за ними, тем сильнее во мне поднимается жгучая волна. Даня приобнимает Женьку за талию, и моему терпению приходит конец. Какого хрена!
Я вскакиваю с табурета и иду прямиком к столу. Кулаки так и чешутся вломить этому козлу промеж глаз. Но я стараюсь держать себя в руках и говорю Жене предельно вежливым тоном:
— Всё. Пойдём. Нам пора.
Для убедительности кладу руку ему на плечо. Женька удивлённо таращится на меня своими огромными серыми глазищами. Приторная улыбочка тут же сползает с его лица.
— Пойдём, — повторяю я.
Беру из его рук кий и кладу на стол. Женька безропотно подчиняется. Мы прощаемся с прихуевшим Даней и выходим из бара.
Оказавшись на улице, Женька останавливается и резко разворачивается, вставая у меня на пути.
— Артёмов, это что сейчас было?
Внимательно смотрит. Его глаза становятся цвета грозового облака. Я смотрю в них и чувствую, как земля ускользает у меня из-под ног.
— Какого хрена ты ведёшь себя, как последний еблан?!
Его голос срывается на крик, и мне хочется заткнуть ему рот, чтобы не слышать потока бранных слов, который вот-вот на меня обрушится.
Перед глазами всё плывет. Я уже плохо понимаю, что происходит. Сердце бешено клокочет где-то на уровне кадыка. Я делаю шаг навстречу. Один-единственный шаг, и срываюсь в пропасть… Я беру его лицо ладонями и жадно целую. Я целую Женьку. Я целую его. Целую, как мечтал, как представлял всё это время. Мои губы касаются его губ, и я медленно умираю, чувствуя их нежность, их обжигающее тепло. Моё тело в тот же миг воспламеняется. Я жадно сминаю Женькины губы, изнывая от сумасшедшего желания прикоснуться к обнажённой коже, почувствовать под ладонями упругую молодую плоть. Горячая волна прокатывается по позвоночнику и, закручиваясь, уходит вниз. Мир вокруг превращается в ослепительную, сверкающую тысячами вечерних огней карусель. Реальность тонет в сладком обволакивающем мороке. Сейчас для меня есть только он — его губы, его руки, его опаляющее кожу прерывистое дыхание.

========== 15 ==========

Женя
Стас целует меня. Я пытаюсь принять эту мысль, примирить себя с невероятной действительностью — и не могу. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я знаю одно: его язык сейчас у меня во рту, и это самое офигенное, что могло случиться. Его пальцы касаются моего лица. Я чувствую на губах хмельной вкус поцелуя, и от этого моё тело начинает плавиться и гореть.
Его руки скользят вниз, гладят, ласкают. Робко, неуверенно. Вцепившись в куртку, я притягиваю его к себе и не оставляю ему шанса на испуг. Целую жадно, напористо, дерзко. Мы целуемся, стоя посреди оживлённой улицы, и от этого рвёт башню. Прямо сейчас я готов воплотить с ним все свои самые откровенные, самые смелые желания.
Отрываюсь от его губ и шепчу, уткнувшись лбом в его горячий лоб:
— Через десять минут в номере. Если не придёшь, будем считать, что ничего не было.
Я безумно хочу Стаса, но я должен дать ему возможность разобраться. Пусть это будет осознанным решением, а не сиюминутным порывом, продиктованным глупой ревностью или детским любопытством.
Разжимаю пальцы и отпускаю его. Быстрым шагом иду к гостинице. Не оборачиваюсь. Боюсь, что если я обернусь, то призрак прекрасного принца, который только что поцеловал меня, растает.
Поднимаюсь в номер и жду. Короткие минуты растягиваются в бесконечность. Я смотрю на часы, прикусываю изнутри щёку. Неужели это было лишь временное помутнение рассудка, и сейчас Стас сожалеет о случившемся? Сожалеет, как тогда. Но почему? Почему он это делает? Сначала даёт мне надежду, а потом обманывает все мои ожидания. Я становлюсь сентиментальным, как девчонка, которая ждёт, когда ей позвонит парень, а он никак не звонит. Что со мной не так? Неужели я влюбился? И даже встреча с Даней не смогла помешать этому стихийному бедствию, лавиной обрушившемуся на меня.
От волнения ладони становятся влажными. Я бросаю последний взгляд на смарт-часы и вижу, что время почти вышло. Фак! Какой идиот! В очередной раз поверил Стасу.
Слышу тихий стук, и сердце взрывается в груди. Одним прыжком оказываюсь у порога. Открываю дверь и вижу его. Карие глаза полны решимости. Нет, в этот раз я не ошибся. Стас закрывает за собой дверь и целует меня. Меня снова уносит ураганом желания. Его поцелуи — самая охуенная штука на свете. Я готов бесконечно тонуть в его объятиях, ощущая на губах сумасшедший мужской вкус, его вкус. Мы раздеваем друг друга. На пол летят худи, футболки, джинсы. Очередь доходит до трусов, и я на мгновение замираю в нерешительности. Стас быстро стаскивает боксеры сначала с себя, а потом и с меня. Я снова залипаю на его губах, нашаривая рукой его и свою эрекцию. Обхватываю оба члена ладонью и надрачиваю, чувствуя, как моя твёрдая плоть трётся о его горячий ствол. Стас обалденный. Тихонько стонет, уткнувшись лбом в моё плечо.
— Возьми его в рот, — жарко шепчет он в моё ухо. — Сделай, как тогда.
Повинуюсь его голосу. Прошу лечь на кровать, поднять колени и раздвинуть ноги. Несколько секунд гляжу на Стаса, полностью раскрытого передо мной, и в глазах темнеет от желания. Я хочу взять его, взять по-настоящему. Довести до оргазма, заставить кончить как никогда в жизни. Я хочу стать его первым и самым нежным любовником. Если это когда-нибудь произойдёт, я буду самым счастливым сукиным сыном на земле.
Беру его член губами и делаю так, чтобы Стас потерял голову. Чувствую, как напрягается его живот и бёдра, как он твердеет у меня во рту. Стас весь дрожит от удовольствия, отдавая мне приказы рокочущим от возбуждения голосом, и взрывается, заполняя меня порциями солоноватой спермы. Меня будто обдаёт ударной волной. Я переживаю экстаз вместе с ним, как губка впитывая феерический восторг своего любовника.
Стас тяжело дышит, приходя в себя. Я мастурбирую, глядя на него, и пытаюсь достичь разрядки. Но Стас кладёт руку мне на запястье, останавливает.
— Дай я.
— Ты хочешь? — в животе сладко сжимается. Я смотрю на соблазнительные губы, так восхитительно целовавшие меня, и реальность начинает медленно ускользать.
— Правда, я не умею.
Господи! Ему не надо ничего уметь. Я боюсь, что не смогу продержаться и нескольких секунд, если он возьмёт мой член губами.
— Не переживай, я помогу, — слова рокочут у меня в горле.
Подкладываю Стасу под голову ещё одну подушку и сажусь ему на грудь. Его пальцы впиваются в мои бёдра, притягивая ближе. И, о боже! Он целует меня. Целует, покрывая член тысячами маленьких поцелуев. Я начинаю медленно умирать под этой невыносимо нежной пыткой. Я почти теряю сознание, когда его рот наконец обволакивает головку, засасывая член глубже. Терпеть становится нереально. Чувствую, как горячая волна вонзается в позвоночник и, закручиваясь спиралью, стремительно несётся вниз, опаляет яйца и прокатывается обжигающей рябью по стволу.
— Кончаю, — хриплым голосом предупреждаю я и стараюсь отстраниться от Стаса, но сильные руки крепко держат меня, не давая сдвинуться с места. Перед глазами вспыхивают звёзды. Я изливаюсь Стасу в глотку и громко вскрикиваю. Слишком громко даже для звуконепроницаемых стен финской гостиницы.
Фантастический финал вытягивает из меня последние силы, опустошая сознание. Стас отпускает меня, и я выплёскиваю остатки ему на грудь. Наклоняюсь и целую его в губы, ощущая неповторимый вкус собственного оргазма. Не передать словами, как я счастлив в эту минуту.
Ложусь рядом со Стасом, обнимаю его и шепчу, уткнувшись в сладко пахнущий мятным шампунем затылок:
— Стас, ты просто космос! — и меня тут же уносит по ту сторону реальности. Я проваливаюсь в сон.

========== 16 ==========

Стас
Я смотрю, как Женёк легко скользит по льду, и от восторга у меня сжимает спазмом горло. Он охуительный! Быстрый, сильный и сексуальный, как чёрт. Он самый классный пацан из всех, кого я знал. Башкой понимаю, что должен сейчас сожалеть о том, что произошло ночью, но я ни капли не жалею. Это было охренеть как круто. Кто меня действительно напрягает, так это Данечка. Меня бесит этот навороченный кекс! За чехов он играет, блядь! Хорошо хоть, не за «Ванкувер Кенакс»*. Тогда бы я точно ему ебальник начистил. По мне было бы намного лучше, если бы он оказался каким-нибудь ботаном-замухрышкой с прыщавой рожей. А тут… Как вспомню, что этот недоделанный Киану Ривз весь вечер лапал Женьку, аж глаз дёргаться начинает. Неужели у них что-то было?
Самое хреновое, что этим утром я опять сбежал. Сбежал, как последний мудак. Зассал и по-тихому смылся, не дожидаясь, пока Женёк проснётся. Но, бля, что бы я ему сказал? «Извини, кажется, я передумал. Этой ночью мне было так охуенно, что я не прочь замутить с тобой». По-бабски получается. Смотрю на него и сам не знаю, чего от него хочу. Нравится он мне. Даже очень нравится. Так нравится, как ни одна девчонка не нравилась. Вляпался я по самые помидоры, и что теперь с этим счастьем делать? Жопу под его член подставлять? Последняя мысль иглами вонзается в позвоночник и рассыпается по телу щекотливыми мурашками. Я крепко сжимаю клюшку, а заодно и зубы, и тихонько мычу. Игра переходит в нашу зону. Передача, бросок. Падаю на лёд, пытаясь остановить шайбу и… Блядь! Пропускаю её в гамак! Чёртова шайба ложится аккурат в центр сетки. Блядьблядьблядь! Я пропустил гол, потому что думал не о том. Я должен был следить за игрой. А я… Козёл! Осёл! Баран! Звучит сирена. Конец второго периода.
Скольжу к выходу. Настроение падает до нуля. Этот матч мы ведем со счётом три один, но моей заслуги в том нет. Все голевые моменты финнов мужики пресекали на корню, пока от меня не потребовалось выложиться по максимуму. Выложился, блядь, показал себя. Наверное, Трофимов сейчас сильно жалеет, что Саныч подсунул ему меня вместо Тарелкина. Коля бы ни за что не пропустил этот гол.
Третий период проходит как по маслу. Камалов забивает гол сразу после вбрасывания в зоне противника, и финнам до конца матча так и не удаётся отыграться. Мы побеждаем.
В раздевалке я оказываюсь самым первым. Сбрасываю экипировку и иду в душ. Быстро моюсь и выхожу. Готовлюсь к тому, что через полчаса Трофимов расскажет мне, кто я есть на самом деле и куда мне засунуть клюшку, чтобы впредь не щёлкать клювом. Однако вопреки всем моим ожиданиям наш тренер выглядит очень довольным. Хвалит отличившихся игроков, благодарит всех за игру. Я чувствую себя херово. Трофимов меня будто не замечает. Он ничего не говорит о моем косяке. О том самом моменте, когда, задумавшись, я проебал шайбу. Мужики довольны, радуются победе и болтают о предстоящем фуршете. От этого мне становится ещё хреновей. Я тут никто. Ноль без палочки. Это не моя победа. Я залажал сегодняшнюю игру из-за своей тупости.
На фуршет не остаюсь. После собрания сразу иду в гостиницу. Падаю на кровать и, зарывшись головой в подушку, долго лежу так. Я в полном раздрае. В первой же игре я профукал шайбу, и не знаю, как теперь буду смотреть в глаза Женьке.
Женька возвращается не скоро. Тихо заходит в номер и раздевается, не включая свет.
— Можешь не стараться. Я не сплю, — хриплю я осипшим голосом.
— Стас, ты в порядке?
— Нормально.
— Почему ты не остался на фуршет? Расстроился из-за гола? Зря. Трофимов говорит, ты молодец. Сделал всё что можно. Но ситуация была такой, что даже Терри** не справился бы… Я тоже так думаю. Да все так думают. Но ты же не из-за этого, да?
Не знаю, что ему ответить. У меня в голове сейчас столько мыслей, что она вот-вот лопнет. Женька замолкает, и в комнате повисает напряжённая тишина.
— Я должен тебе кое-что сказать, — вдруг нарушает он наше молчание. — Помнишь, ты спрашивал, в кого я влюбился?
— В Даню?
— Да, в него.
— Ясно, — хмыкаю я.
— Между нами ничего не было.
Я поворачиваюсь и с изумлением таращусь на него.
— Он даже не знает, что я гей.
— Как это не знает?!
Вот это фортель! Что же получается? Это я всё напридумывал?
— Мы были лучшими друзьями. А потом… Я сам не понял, как влюбился. Долго боялся, что он догадается и не захочет со мной дружить. И молчал. И правильно делал, что молчал, — опустив голову, Женька досадливо хмыкает. — Он с девчонкой из своего двора встречаться стал. Всё-всё мне про неё рассказывал. А год назад они поженились.
— А ты что?
— Ничего. Был на их свадьбе свидетелем, — он прикусывает щёку и щурится. Женька всегда так делает, когда сильно волнуется.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Хочу, чтобы ты знал, что между нами ничего нет. Ты ведь вчера из-за этого с ума сходил?
— Я?! — мой голос дает петуха. Хорошо, что в комнате темно, потому что чувствую, как моё лицо начинает пылать.
— Скажешь, нет?
Чего он ждёт? Хочет, чтобы я признался, что ужасно ревную его к Дане?
Женька вздыхает, и тут на меня снисходит прозрение — ему тоже очень важно нравиться мне. И с моей души падает камень. В груди сладко щемит. Сейчас я чувствую такую нежность, что мне хочется обнять его. Но вместо этого я продолжаю:
— А сейчас?.. Ты его?.. Ну-у… — слово «любишь» застревает у меня в горле. Я не могу выговорить даже первой буквы, хотя мне нужно услышать от Женьки «нет».
— Не знаю.
Мой внезапный приступ нежности тут же улетучивается. В комнате вдруг становится душно и тесно. Вот я дурак! Да ему всё равно, что со мной, что с тем мужиком на парковке. Он всё ещё влюблён в своего Данечку. Да пошёл ты! Тоже мне «хочу, чтобы ты знал». И вообще, на хуя я с ним связался?! Пидорас, бля!
— Понятно, — встаю с кровати. Мне срочно надо проветриться, иначе мой мозг просто взорвётся. — Пойду пройдусь.
Всё! Хватит! Пусть делает что хочет, любит кого хочет, ебётся с кем хочет. Мне всё равно. Забить и не думать! Да пошло оно! Срываю с вешалки куртку и выхожу из номера.
    
Комментарий к 16
    * Хоккейный клуб НХЛ.
** Терренс (Терри) Гордон Савчук родился 28 декабря 1929 года, умер 31 мая 1970 года, прожив 40 лет. Спортсмен известен своими ста тремя «сухими» матчами – то есть матчами, где он не пропустил в свои ворота ни одного гола

========== 17 ==========

Женя
Сегодня мы играем со сборной Чехии. Даня в основном составе. И это самый большой прокол наших соперников, потому что я знаю все слабые стороны их вратаря. Без зазрения совести пользуюсь этим и забиваю чехам два гола. Спорт есть спорт. Однажды должно было случиться так, что мы с Даней окажемся по разные стороны центральной зоны. Но вот что удивительно, я всегда влюбляюсь именно во вратарей. Традиция?
Этот матч чехи проигрывают всухую, так и не размочив счёт. После игры чувствую, что должен поговорить с Даней. Мне важно знать, что забитые мной шайбы ничего между нами не меняют. Нахожу его возле раздевалок и дружески хлопаю по спине.
— Извини, чувак, что так получилось.
— Ничего, — говорит он. — Такому сопернику, как ты, не стыдно и проиграть.
— Когда мы были пацанами, ты так не думал.
— Ещё бы! Когда нам было по десять, мне хотелось тебя просто убить!
— Если мне не изменяет память, после тренировок ты и пытался это сделать!
Я весело подмигиваю ему, и мы смеёмся над нашими детскими воспоминаниями. Спиной чувствую, что кто-то смотрит на нас, поворачиваюсь и ловлю на себе колючий взгляд Артёмова. Сердце сладко ухает, и по телу рассыпаются щекотливые мурашки. Внутри меня всё ликует. Стас ревнует! Ревнует! И не просто ревнует. Судя по плотно сжатым губам, в эту минуту он готов меня порвать.
После вчерашнего инцидента мы со Стасом так и не поговорили. Честно сказать, не понимаю, за что я должен перед ним оправдываться. Стас повёл себя, как последний засранец. Неужели он думал, что я тут же кинусь признаваться ему? Было бы в чём! Не уверен, что у меня к нему то самое чувство, ради которого я захочу всё бросить. А что, если?.. Последняя мысль убивает меня. Чувствую себя совершенно беспомощным. Реальность такова, что он никогда не будет моим парнем. Знаю это наверняка. Но «мой парень» звучит так сладко, что на мгновение я даю волю фантазии. Представляю, как было бы здорово встречаться с ним по-настоящему.
***
В номере оказываюсь после девяти. Я изрядно измотан вечерней тренировкой и сегодняшней игрой. Но моя усталость не настолько сильна, чтобы заглушить невероятное желание, что растекается по жилам при одном взгляде на Стаса.
Он только из душа. Волосы мокрые. Свободные шорты и махровое полотенце на крепкой шее. Скольжу взглядом по сильным рукам, мускулистой груди, плоскому животу, и между ног становится горячо. Свихнуться можно, какой он красивый! Жадно сглатываю слюну и подхожу к нему. В нерешительности смотрю в карие глаза, чувствуя, как земля медленно уплывает из-под ног.
Ситуация самая дебильная, какую только можно представить. Мы стоим посреди гостиничного номера и молча пялимся друг на друга.
Протягиваю руку и, чёрт, будто падаю в пропасть. Я утопаю в его объятиях, чувствуя сумасшедшее желание прикоснуться, ощутить всем телом его тепло, кожа к коже. Мы жадно целуемся, словно испытываем жажду, которую можно утолить только поцелуями.
Его язык проникает в мой рот, и последние мысли превращаются в лаву, стремительным жаром проносящуюся сквозь меня. Стас нетерпеливо лезет горячими ладонями под одежду, и меня ведёт. Я забываю обо всём. Хочу сейчас только одного — немедленно заняться с ним любовью.
— Стас… — будто издалека слышу свой голос. Стас впивается губами в мою шею, и перед глазами темнеет. Остатки разума утекают куда-то к яйцам.
 Его голова оказывается у меня между ног. И — о, блядь! Я чувствую горячие губы на своём члене. Сдерживать себя нет сил. Хрипло стону. Стас отсасывает мне! Боже, я никогда не привыкну к такому. Умираю медленной смертью под его губами, вытворяющими со мной такое, что я теряюсь в пространстве и времени. Возбуждение накатывает горячими волнами, и меня накрывает. Оргазм проносится по телу мелкой рябью, заставляя меня содрогнуться. И… Да! С протяжным мычанием изливаюсь Стасу в рот, закусив губы, чтобы случайно не выкрикнуть слова, что пульсируют сейчас в моём воспалённом мозгу.
«Я обожаю тебя!»
Прихожу в себя, наклоняюсь, чтобы поцеловать его. Я говорил, что поцелуи — самое охренительное в нашем сексе? Я целую его губы, пару секунд назад доставившие мне сумасшедшее удовольствие. Мне всё равно, что это значит. Мне просто необходимо прикоснуться к ним сейчас.
Я покрываю поцелуями его лицо, веки, скулы. Хаотично, небрежно, бездумно. Движимый лишь одним желанием — доставить ему удовольствие. Целую в шею и спускаюсь ниже. Провожу языком по груди, прикасаюсь к напряжённым соскам. Он сладко вздыхает, откинувшись на подушки. Мои руки скользят по прохладной коже. Ласкают, гладят, нежат. Тело Стаса дрожит в предвкушении наслаждения. И я дарю ему то, что ему так нужно сейчас. Я хочу доставить его прямиком в рай. И у меня это получается. Заглатываю член, подспудно разрабатывая пальцем его анус. Кажется, мне удается нащупать ту самую точку. Он извивается, умоляя дать ему кончить. Не так быстро, детка! Ещё немного мучаю его и, наконец, делаю так, как он хочет. Засасываю настолько глубоко, насколько позволяет моя глотка. Чувствую, как тугое колечко мышц сильнее сжимает мой палец. Стас вздрагивает и с хриплым стоном кончает мне в рот.
Охуенно! Он самый потрясающий любовник из всех, которые у меня были. Выпускаю его изо рта и ложусь рядом. Провожу кончиками пальцев по влажной груди, выписывая замысловатые кренделя на его коже. Смотрю на блаженное лицо Стаса и чувствую себя самым счастливым геем на этой грёбаной планете.
— Знаешь, — говорит он, — я не хочу, чтобы ты мутил с кем-то ещё, пока мы с тобой.
— Это ты о Дане? Кажется, я всё тебе рассказал.
— Если у тебя с ним ничего не было, это ещё не значит, что он этого не захочет. Я видел, как он смотрел на тебя, когда вы разговаривали.
— Стас, не будь придурком! Он натурал. Скорее, это я должен беспокоиться о том, чтобы ты не мутил с кем-то ещё…
— В смысле? Это ты о ком?
— Сам знаешь, о ком.
— Маринка? Так это совсем другое!
— Стас, неужели ты и правда думаешь, что это другое? — хмыкаю я, слыша как со звоном вдребезги разбиваются мои мечты.
— Разве нет?
— Ну как скажешь, — в груди неприятно щемит.
— Ты что, ревнуешь меня к ней? — приподнимается он на локтях и смотрит. — Она не парень, а вот твой Даня… — он начинает тяжело дышать.
— Понятно. Я в душ.
Встаю с кровати с таким чувством, будто меня переехал грузовик. Хочется удавиться. А чего я ждал? Всё верно. Всё так и должно быть. Бабы — отдельно, пидорасы — отдельно. Одно другому не мешает. Стас никогда не потащит такое дерьмо в свою жизнь. «Мой парень», — горько усмехаюсь я про себя. Какой же я идиот. Мне так хочется почувствовать себя нужным и любимым, что я постоянно лгу себе. Зачем? Чёрт возьми, зачем? Я могу получить от Стаса только то, что он мне предлагает, и не надеяться на что-то большее. У нас есть этот чемпионат, эти несколько дней, и всё. После всё закончится. Да и нужно ли ему продолжаться? Что может ждать парочку голубых хоккеистов, играющих за одну команду? Ответ очевиден — ничего хорошего.

========== 18 ==========

Стас
За время чемпионата мы с Женьком обменялись десятком, а то и больше, минетов. Надо ли говорить, что мне это офигеть как нравилось. Даже и не знаю, кто я теперь. Гей? Мысли об этом занимают бо́льшую часть моего времени. На фоне жаркого секса с Женькой мои профессиональные успехи меркнут и отходят на второй план. Мы трахались почти каждую ночь, обкончав все простыни и матрацы в гостиницах, где останавливались. Всё как и обещал Саныч — меня везде селили с Женькой. Бедный наш тренер, если бы он только знал. Наверное, думает, что я строго слежу за Емельяновым. А я… Эх, Саныч, Саныч, что же ты натворил! Из-за тебя я за эти недели всю свою жизнь заново передумал.
Глубоко вздыхаю и, припарковав автомобиль, глушу мотор. Ну наконец-то я дома. Захожу в парадную и поднимаюсь на этаж. Родные стены кажутся мне незнакомыми. За то время, что меня не было, я успел от них отвыкнуть. Открываю дверь, бросаю у порога сумку и иду в душ. Надо помыться, разобрать вещи и сходить в магазин. Больше чем уверен — то, что есть в холодильнике, за мое отсутствие успело покрыться благородной питерской плесенью и вряд ли подходит для еды.
Как только вылезаю из душа, слышу звонок в дверь. Наспех обтираюсь, натягиваю домашние треники и иду открывать, примерно догадываясь, кто это может быть.
— Привет! Ты чего тут? — в груди неприятно щемит. На пороге стоит Маринка, лукаво глядя на меня своими хитрющими зелёными глазами. Вот кого я сейчас меньше всего хотел бы видеть. Я весь подбираюсь в предвкушении неминуемого, и в ту же секунду она с визгом бросается на меня, повиснув на шее тяжелой гирей.
— Стаська! Ну наконец-то! Я так соскучилась! — она пронзительно пищит, крепко стискивает меня в своих объятиях и целует, целует, целует, обдавая холодом мою разгорячённую кожу. От неё приятно пахнет морозом, ёлкой и чем-то сладко-пряничным.
— Марин! Погоди! — кряхчу я, освобождаясь из её цепких рук.
— Ты что, не рад меня видеть? — несколько секунд она с удивлением смотрит на меня и тут же без приглашения вваливается в квартиру, прихватывая с собой стянутый верёвками зелёный колючий пук, стоявший всё это время у двери. — На-ка вот!
— Это ещё что?
— Ёлка! Новый год на носу, а у тебя ни ёлочки, ни огоньков! Вот пришла украсить твою холостяцкую берлогу! Чтобы праздник чувствовался, — она достаёт из пакета коробки, каждый раз потрясывая ими перед моим носом. — Гирлянды. Игрушки. Шарики. А ну, идём, поможешь!
Скинув куртку, она деловито проходит в комнату, засучивает рукава и, упёрши руки в бока, задумчиво оглядывается, терзая зубами нижнюю губу.
— Куда бы её поставить?
 Я стою рядом, как болван, с ёлкой в руках и целой грудой коробок, с небрежно наброшенной на плечо сверкающей мишурой, и не знаю, что делать. Прогнать? Помочь? Но я же намеревался сегодня побыть один. Подумать, наконец, спокойно обо всём, понять, как мне жить дальше. А тут она со своими ёлками! Нарисовалась — не сотрёшь! И чего я раньше её привечал? Вконец оборзела. Ходит как к себе домой! Хозяйничает тут.
Последняя мысль вызывает у меня раздражение.
— Откуда ты узнала, что я вернулся?
— Артёмов, ты всё-таки непроходимый тупица. Расписание игр на сайте. Или ты думаешь, там забыли сообщить о твоём возвращении?
— Марин, я только с дороги, — ною я, рассчитывая, что она сжалится и уйдёт. — Мне бы пожрать спокойно, а? Прилечь отдохнуть…
— Отдыхай, Стасик! Отдыхай! Я тебе не мешаю. Ложись вот, поспи, а я пока лампочки повешу, ёлочку наряжу.
— Для начала я в магазин сходить хотел. У меня в доме шаром покати.
— Так давай пиццу закажем! — она хватается за телефон. — Или, знаешь, доставку продуктов на дом! А? Как тебе идейка?
Я мысленно чертыхаюсь. Нет, видно, просто так мне от неё не отделаться. Если уж Марина решила устроить праздник, её фиг теперь остановишь. Не баба — танк! Пока всё тут в хренотень новогоднюю не нарядит, не успокоиться. Да и потом — уйдёт ли? Складывается впечатление, что она пришла тут навеки поселиться. Сначала сковороду притащила, теперь вот ёлку. Того и гляди всё своё барахло сюда перевезёт.
От досады кисло морщусь. Что такое придумать, чтобы её выпроводить? И тут словно кто услышал мои мысли. В кармане парки истошно заверещал брелок сигнализации. Спасибо, конечно, но не этого я ждал. Не хватало ещё, чтобы мою тачку какой-нибудь козёл своим корытом зацепил.
Вздрогнув, Маринка поворачивается ко мне.
— Ой! Сигналка сработала. Твоя, кажется.
— Моя…— я зло, до скрежета зубов, сжимаю челюсти. Правду говорят, беда не приходит одна! — Надо пойти посмотреть, что там случилось.
Я прожигаю Маринку взглядом исподлобья, но она делает вид, что ничего не замечает.
— Ты иди, иди. А я пока тут приберу, продукты закажу. Если что серьёзное, звони.
Накинув на себя куртку, я беру с полочки документы и спускаюсь к машине. Моя красавица мигает огнями и воет на весь двор. Огромный чёрный мусоровоз, громко рыча и неприятно подвывая сиреной, пытается задом подъехать к мусорному контейнеру. Джамшуд в оранжевом жилете с надписью «ТСЖ» отчаянно машет руками, помогая водиле не задеть грузовиком припаркованные рядом машины.
Подхожу ближе, отключаю сигналку и придирчиво оглядываю свою тачку.
— Твой машина? — интересуется узбек. — Убирай! Видишь, мусоровозка парковаться не может!
— А чё такое? Почему она верещит? Ты чё с ней делал?
— Ничего твоей машина не делал. Ногой колесо ткнул. Чуть-чуть.
Вижу полосу на правой дверце, и меня начинает колотить от ярости.
— Колесо, бля! А это чё такое? — я тычу в полосу на двери.
Лицо узбека тут же меняется, и он с испугом смотрит на меня.
— Что ты, дорогой! Я только колесо ногой вот так! — он подходит ближе и тихонько пинает по колпаку.
— Ты чё, урод, совсем охренел?! — взрываюсь я новой порцией гнева.
— А это гиряз! Вот, смотри! — он присаживается возле машины и, плюнув на руку, начинает оттирать сначала пальцами, а потом и рукавом телогрейки мою тачку.
— Какой, на хер, гиряз?! Ты мне машину ща красить будешь! Слышь, ты?!
Вижу, что царапина начинает сходить, и мой гнев потихоньку стихает.
— Вот видишь, ничего не осталосе!
— Не осталосе, бля! А пинал по двери хули?! — зло замахиваюсь на него, понимая, что не такая уж и невинная овечка этот узбек. — Отвали! — кидаю я усталым голосом и отталкиваю его в сторону. Открыв дверь, усаживаюсь на водительское сиденье.
Я перегоняю тачку на свободное место, подальше от этого дебила и чёрного, мигающего желтыми огнями грузовика. Глушу мотор и остаюсь внутри салона. Мне совершенно не хочется возвращаться к Маринке. Она хоть и хорошая девчонка, но между нами всё кончено. Я ещё не до конца понял, что чувствую к Женьке, однако спать с ней сейчас будет неправильно.
 Мне надо спокойно разобраться в себе, чтобы окончательно решить, что делать дальше. А Маринка… Маринка мне только мешает. Может, забыть всё, что было? Послать куда подальше этого голубя Женьку? Не ввязываться в гейские игрища с ним? А то не ровён час… Но, блин, как вспомню его губы, как стонал сладко под моим ртом, как просил меня: «Ещё… ещё…» Как в беспамятстве, кончая, собирал в кулаки мои волосы, а потом наклонялся и целовал нежно-нежно. Затем отстранялся и долго смотрел на меня, поглаживая кончиками пальцев моё лицо. И в тот миг его глаза становились светлыми, серыми, словно серебряными, точь-в-точь утренняя роса на траве… Да за один такой его взгляд я на всё готов. Посмотрит на меня вот так, вздохнёт с облегчением, и внутри у меня всё переворачивается, и сердце часто биться начинает. Вот-вот взорвётся от переполняющей нежности. Ох, не могу я от него отказаться. Не могу. Что же ты наделал, Саныч! Что же теперь будет?

========== 19 ==========

Женя
Мы расстаёмся в аэропорту. Стас жмёт мне руку и как ни в чем не бывало идёт на парковку. Без лишних слов и тени замешательства. А я, дурак, ждал от него чего-то особенного. Слова ли, жеста… не знаю. Может, объятий на прощание или тёплой улыбки. Того, что дало бы надежду. Но увы! Неужели случившееся в поездке ничего не значит? И для него это всего лишь игра, щекочущее нервы приключение?
Надо перестать тупить и понять уже, что это всё, конец. То, что было между нами, закончилось, и уже никогда не повторится… Но почему я до сих пор стою и смотрю ему вслед? Его плечистая фигура давно скрылась из вида, а я всё смотрю, как заворожённый, на стеклянные двери, через которые он вышел несколько минут назад. На что я надеюсь? Что он вернётся и кинется мне на шею со словами «я люблю тебя»? Бред! Видно, от переизбытка эндорфинов мой мозг расплавился, извилины склеились и теперь отказываются нормально функционировать.
«Ты ему не нужен!» — твердит голос разума. Но я стою и не могу сделать и шага.
Мы с ним даже толком и не поговорили. Да и когда нам было разговаривать? Игры, перелёты, тренировки. Только ночью мы оставались наедине и могли спокойно общаться, но и тогда не находилось времени для слов. Ночами слова нам были не нужны. Мы оба признавали только язык тела. Жаркие поцелуи, страстные объятия, крышесносные минеты. Нас хватало только на то, чтобы стонать и заводить друг друга пошлыми фразочками. Я ведь чувствовал, что так будет. Чувствовал, что всё закончится, стоит нам вернуться обратно. Поэтому и торопился, спешил, боялся, что не успею вдоволь насытиться им. Не успел… Не успел сказать ему самого главного. Думал, впереди ещё много времени. А тут — раз, и его уже нет.
Ёбаный в рот! Какой же я всё-таки осёл! Но поздно каяться. Сейчас надо что-то решать, что-то делать, чтобы не потерять его навсегда.
Я достаю из кармана телефон и нахожу его номер. Мои пальцы предательски дрожат. Того и гляди смартфон выскользнет из рук.
Наверное, такое стоит сказать лично, не по телефону…
Кусаю изнутри щёку, пытаясь вспомнить его адрес. Я был у Стаса всего один раз. И мы хорошо напились. Тогда мне не было никакого дела до его адреса. Сейчас каким-то невероятным титаническим усилием я выуживаю из закромов памяти название нужной улицы и номер дома. Вызываю машину и долго жду. Время тянется бесконечной чередой сменяющих друг друга картин, ещё больше усиливая мою тревогу. К тому моменту, как подъезжает такси, я полон решимости. Сажусь в машину и еду к Стасу. Скажу ему всё как есть, а уж он пусть решает. Захочет прогнать — пусть. Зато я буду знать, что сделал всё от меня зависящее, и мне не о чем будет жалеть.
Перед подъездной дверью становится жутко. Кишки скручивает страхом в один напряжённый узел. Меня прошибает холодный пот. Ещё каких-то несколько минут, и я увижу его. Как он воспримет мои слова? Дрожащими пальцами набираю на панели домофона номер квартиры и собираюсь с мыслями, готовясь к предстоящему разговору. К моему удивлению, меня пускают внутрь без лишних расспросов. Может, я ошибся? Или Стасу неинтересно, кто и зачем к нему пришёл? Удивляюсь той лёгкости, с которой мне удаётся проникнуть внутрь дома, и поднимаюсь на нужный этаж.
Я на мгновение замираю возле квартиры, чтобы перевести дыхание, и нажимаю на звонок. Замки щёлкают. На пороге Марина. Она стоит передо мной, держась за дверную ручку, в весьма легкомысленном наряде — шёлковый халатик распахнут, роскошные девичьи прелести едва прикрывает полупрозрачное неглиже. Девушка явно не ожидала увидеть меня. Она громко ойкает и запахивает полы халата. Вьющаяся прядь медных волос падает на стыдливо зардевшееся девичье лицо. Марина аккуратно поправляет волосы и, хмуря брови, недовольно глядит на меня.
Несколько секунд мы молча пялимся друг на друга. Всю дорогу, пока ехал, я прокручивал в голове возможные варианты этой встречи со Стасом, но никак не ожидал увидеть здесь Марину. И почему я решил, что вернувшись домой, Стас будет сидеть в одиночестве? Наверняка он позвонил ей сразу, как только приземлился наш самолет. А я… Припёрся со своими идиотскими признаниями… Деби-ил! Какой дебил!
— А-а… С-с-стас дома?
Сожаление о сказанной глупости моментально проносится сквозь меня приступом паники. И что теперь? Как выкручиваться? На мгновение представляю презрительную ухмылку на артёмовском лице, и мне хочется провалиться сквозь землю.
— Его нет… — точно тяжкий груз падает с плеч. — Там во дворе его машина. Сигналка почему-то сработала. Ну и Стас посмотреть пошёл, — скороговоркой выпаливает Марина. — Да ты проходи, не стесняйся! — спохватывается она и, широко распахнув дверь, приглашает меня зайти.
Я делаю шаг и топчусь у порога, не совсем понимая, зачем вошёл.
— Чай? Кофе? — Марина подвязывает халат и идёт на кухню.
— Спасибо! Мне ничего не надо! — вдруг меня осеняет, что я не знаю, как буду оправдываться перед ней. А если она сейчас спросит, зачем я здесь? — Марина, ты знаешь, я лучше пойду. Там-м-м… В общем… я хотел… Мне надо…
— Я передам Стасу, что ты приходил.
— Н-нет… Не надо! Я потом… Ничего не надо передавать… Я потом… Сам…
— Ну-у, как скажешь… — Марина растерянно пожимает плечами. Уверен, сейчас она думает, что я законченный идиот, что, собственно, не так уж далеко от истины. Надо срочно валить! И чем быстрее, тем лучше.
— Пока! — я глупо улыбаюсь и быстро выхожу из квартиры, закрывая за собой за дверь.
Не разбирая дороги, несусь по лестнице вниз и выскакиваю из подъезда. Делаю глубокий вдох. Восстановив дыхание, размеренным шагом иду к воротам. Сердце всё ещё громко бухает. Я ужасно боюсь столкнуться нос к носу с Артёмовым.
Успокаиваюсь, только когда оказываюсь на остановке в полукилометре от его дома.
Сажусь на узенькую скамейку и опускаю голову. Вот дура-ак! Ну дурак! Ромео хренов! Я же знал, что у Артёмова девушка. Он же мне ясно дал понять, что Марина — не я. С ней у него всё по-другому. Бьюсь об заклад, что они уже на годы вперёд распланировали свою жизнь. А тут я. Хожу, мешаюсь, лезу, можно сказать, в сложившуюся семью. Вон, они и ёлку уже нарядили. К Новому году готовятся. Я что, завидую? Да, я завидую им. Завидую, что с Маринкой Стасу не нужно прятаться, что вернувшись из поездки, первым делом он позвонил ей, что будущее Стаса с Мариной, а не со мной… Какое будущее может быть с таким, как я? Сука! Как же я ненавижу свою жизнь! Зачем? Ну, зачем?! Зачем я попёрся к нему? Зачем притащился? Чтобы лишний раз доказать себе, что у меня нет никаких шансов? Не думать! Не думать. Просто забыть, и всё! Чёрт! Ещё бы знать, как это сделать…
В груди страшно ноет. Меня трясёт от внезапно накатившей бессильной ярости, от чувства собственной ненужности и брошенности. Я никому не нужен… Ни Дане, ни Стасу… Я уже не верю, что найдётся парень, который захочет быть со мной по-настоящему, сумеет разглядеть во мне человека, поймёт, что я тоже могу любить, что и у меня есть чувства. Но нет… Такого не существует. Не в этой жизни. Жалкий педик! Урод! Неудачник! Я едва сдерживаю себя, чтобы не начать крушить всё вокруг. Дай мне сил, боже! Дай сил! Я больше не хочу просыпаться по утрам и знать, что для меня нет места в этом мире. Такой, как я, никому не нужен. Никому…
— Жалкий педик… Неудачник… — крепко зажмурившись, едва слышно сцеживаю я сквозь зубы, чтобы острее ощутить боль, рвущую сейчас на куски моё сердце.
Шелестя колесами, к остановке подкатывает автобус. Забираюсь в него и сажусь на последнее сиденье, бросив баул себе под ноги. Сейчас мне всё равно, куда и на чём ехать, лишь бы подальше отсюда.

========== 20 ==========

Стас
Сколько ни торчи в машине, а надо возвращаться обратно. Как подумаю, что весь вечер придётся терпеть Маринку, так сразу хочется свалить куда-нибудь за полярный круг. Вот честное слово, задолбала! Башкой понимаю, что свалить от неё не получится. Она меня и на Северном полюсе достанет. Как бы так ей покультурнее объяснить, что, мол, заигралась ты, подруга, пора бы и честь знать. Ставлю тачку на сигналку и иду к дому.
Маринка в чёрных кружевах с глубоким декольте встречает меня на пороге. Выглядит просто охрененно, но меня этим не проймёшь.
— Ну-у, — мурлычет она, накручивая тугой рыжий локон на тоненький пальчик. — Разобрался с машиной?
— Да, разобрался. Мусоровоз во дворе развернуться не мог. Ну и местный узбек взялся помочь. Мою тачку сапожищем пнул, скотина! Прикинь, на двери вот такенная царапина. Ты чё, говорю, творишь, падла? Совсем страх потерял?
— А он?
— Мычит, оправдывается.
— А ты?
— Да краска вроде целая. Так, грязь только на двери размазал. Но мог ведь и поцарапать, сука!
— Эти узбеки совсем обнаглели!
— И не говори, — соглашаюсь я. В груди неприятно саднит, стоит только подумать о предстоящем разговоре. Маринка, вон, ждала меня, готовилась. Думает, наверное, что я её всю ночь по койке валять буду. А я… Надо с ней как-то помягче, понежнее, что ли. Всё-таки она не виновата в том, что я её не люблю.
Скидываю кроссовки и прохожу в комнату.
— Пожрать бы.
— Вот тут салатик, картошечка, пицца, пироженки… Твои любимые, — Маринка суетится, выкладывая из холодильника на стол припасённые яства.
Сажусь на стул, придвигая к себе миску салата. Беру с тарелки хлеб, откусываю огромный кусок. Блин! Я даже и не подозревал, что так сильно проголодался.
Марина садится напротив и, подперев ладошкой щёку, смотрит, как я ем.
— А сама чё? — прожевав, интересуюсь я.
— Ты, Стасик, кушай, кушай! Не переживай за меня. Вкусно?
— Угу!
Почувствовав, что насытился, я откидываюсь на спинку стула и наконец решаюсь с ней поговорить.
— Послушай, Марина. Тут такое дело. Короче, ты извини, но сегодня у нас с тобой ничего не получится…
— Это ты из-за Славки, да?
— Из-за какого ещё Славки?
— Ну как какого! Ольшанского, — она удивлённо хлопает ресницами.
— Ничего не понимаю…
— Пока тебя не было, Славкина жена звонила. Сказала, что Славка в больнице… Честно говоря, я не очень поняла, в чём там дело.
— Ты что, брала мой телефон?! — закипаю я.
— Ты его тут забыл… на тумбочке, — быстро тараторит она, видя, как багровеет мое лицо. Да какого хрена?! — А я гляжу, звонит… Ну, думаю, дай отвечу, а то вдруг что-то важное…
— Мар-р-рина! — рычу я. — Никогда больше не смей т-р-рогать мой телефон! Поняла?!
— Я сначала не хотела! А она звонит и звонит, а тебя нет… А я-то что?! Я ничего… Если бы знала, что ты психанёшь, ни за что бы трубку не взяла!
Маринка напугана. Глазищи — по пятаку каждый, губы бледные, дрожат, того и гляди заплачет. Сейчас она выглядит маленькой беззащитной девочкой. Внезапно мне становится её жалко. Гнев потихоньку отступает, и тут до меня доходит смысл только что сказанных ею слов. Ольшанский в больнице! Ну ни хуя себе! Конечно, Слава не тот человек, по которому я буду убиваться, но сейчас я ему сочувствую.
Удивление длится всего пару секунд. Марина замечает мою растерянность.
— А ты разве не с Женькой в больницу едешь? — спрашивает она.
— При чём тут он? — при упоминании его имени я невольно вздрагиваю.
— Как? А вы с ним разве не встретились?
— С кем? С Женькой? — офигеваю я.
— Ну да, — кажется, Марина удивлена не меньше меня.
Я смотрю на неё, и внутри у меня холодеет.
— Я подумала, что он из-за Славки к тебе примчался…
— Подожди! Чего-то я не догоняю. Что, Женька был здесь?
— Да! Вот только-только ушёл. Я ему говорю: «Заходи, Стас скоро вернётся». А он: «Потом». И убежал.
Сердце пропускает удар. А точно ли он из-за Славки приходил? А может… Вот чёрт!
— Ты… Ты… Ты вот в этом была! — подавив приступ паники, выпаливаю я. Ой, бля, чё я несу?! Но если Женька видел Маринку в таком прикиде — это же полный пиздец. Он же сейчас… Блядь! Не о том я думаю! Ольшанский в больнице. Надо позвонить его жене. Но Женька… Женька!
Набираю жену Славика.
— Да! — на том конце мне отвечает высокий женский голос.
— Алё! Это Стас Артёмов. Что со Славкой?
— Стас, Слава в больнице… У него высокая температура… Он бредит… — она всхлипывает.
— Ну успокойся, Лен. Всё будет хорошо! Мне приехать?
— Тут Сан Саныч…
— Я приеду…
Связь обрывается. В ответ я слышу только короткие гудки. Чёрт! Ну почему всякая поебень всегда случается в самое неподходящее время?
— Ну что там? — интересуется Маринка.
— Похоже, всё серьезно. У Славки высокая температура.
— Ты к нему? Я с тобой!
— Нет! Да оставь ты меня, наконец, в покое!
В последнюю фразу я вкладываю всё своё раздражение. Внезапно в комнате повисает звенящая тишина.
— Скажи, Артёмов, — Марина первой нарушает затянувшуюся паузу. — Мне только сейчас уйти?
Мне становится не по себе. Как я могу так поступать с Мариной? Она этого не заслужила.
— Нет… Не только…
Я моментально отворачиваюсь, боясь увидеть в её глазах слёзы.
— Хорошо. Хочешь, чтобы я совсем ушла… — её голос звучит глухо. И неясно, спрашивает она или утверждает. На всякий случай я киваю в ответ.
Стою, отвернувшись к окну, до тех пор, пока не слышу, как щёлкают замки входной двери. Ну вот и всё!
Тяжело вздыхаю, окидывая комнату беглым взглядом. Нужно объясниться с Женькой, но сначала Славик.

========== 21 ==========

Женя
Как я добрёл до дома, не помню. Сначала долго ехал на автобусе, потом плёлся пешком до метро, на автопилоте добрался до нужной станции. И вот теперь сижу на детской площадке, потягивая из бутылки красное вино. Выгляжу, должно быть, пипец как гламурно.
От сырости и промозглого ветра пальцы закоченели и почти ничего не чувствуют, кожа на руках стала сухой и покраснела. Смотрю, как в тёмном небе носятся белые хлопья снега. Здоровенные, рыхлые, они падают на лицо и тают, превращаясь на щеках в крупные капли. Надо бы подняться к себе, выпить чая, согреться, но я всё сижу, глядя в одну точку, не в силах двинуться с места. Меня знобит. То ли от холода, то ли от выпитого вина, то ли от саднящей пустоты внутри. Сдохнуть бы сейчас вот так, не оттаивая, заснуть и никогда больше не просыпаться. Мне чертовски надоело жалеть себя, задавая один и тот же вопрос. Да какая разница! Думай, не думай — ничего не изменишь. Наверное, мне на роду написано до конца жизни крутить романы со своей правой рукой.
Однако надо подбирать сопли и двигать в сторону хаты, а то так и правда можно себе что-нибудь отморозить.
Делаю последний глоток. Холодное стекло обжигает, оставляя на губах кисло-пряный хмельной аромат. Встаю с лавочки и отправляю пустую бутылку в урну. Она с грохотом падает на жестяное дно. Поёживаясь, плетусь к подъезду. Чувствую вибрацию телефона в заднем кармане брюк. Нащупав гаджет, не глядя принимаю вызов.
— Алло! — хриплю я в трубку осипшим голосом.
— Женька! Ты где? Почему трубку не берёшь? — голос Стаса возвращает меня к реальности. От одной мысли, что это он, по внутренностям растекается щекотливое тепло.
— Не слышал звонка.
— Спишь, что ли?
— Нет, а что?
— Скажи адрес, я сейчас подъеду.
— Зачем?
— Разговор есть.
— Какой ещё разговор?
— Не по телефону. Просто скажи, где ты.
Диктую ему адрес.
— Сейчас буду, — он отключается, и моё сердце пропускает удар.
Он что, ради меня примчался сюда с другого конца города?! Нет, это слишком хорошо, чтобы быть правдой, но сейчас мне безумно хочется в это верить.
Через пятнадцать минут Стас уже стоит на пороге моей квартиры. Тупо пялюсь на него, всё ещё не веря в то, что он здесь.
— Пустишь? — говорит Стас, выводя меня из состояния оцепенения.
— Да! Извини, задумался. Проходи, располагайся, — я делаю шаг назад, впуская Стаса в квартиру.
Стянув с головы шапку, Артёмов неуверенно топчется у двери.
— Я это… Объяснить хотел…
— Да ты в комнату заходи!
Он будто не слышит меня, продолжая переминаться с ноги на ногу на прежнем месте.
— Я это… — он громко шмыгает носом. — Там Маринка…
— Она всё-таки тебе рассказала… — с досадой цыкаю я.
— Она подумала, что ты из-за Славки… Но ведь ты не из-за Славки, да? Я только что у него был…
— Славка? Какой ещё Славка?
— Ольшанский в больнице. Не знал?
 Вот я дебил! Я разочарованно хмыкаю, ругая себя за свою тупую сентиментальность. Надо было думать, что Артёмов не в любви мне признаваться примчался.
— Что с ним?
— Врачи говорят, кризис миновал, так что сейчас всё в порядке. Почти все наши были в больнице. Но ты же не знал, да? Ленка тебе не позвонила.
— Нет, не позвонила.
— Ну да. У неё, наверное, просто твоего номера нет, — Стас отводит глаза, виновато покусывая уголок губы. Ситуация неприятная. Получается, что я вроде как и не часть команды. Но зная отношение ко мне Ольшанского, это неудивительно.
— Понятно.
— Жень, ты не думай…
— Да я и не думаю, — машу я рукой. Глупо обижаться на детские выходки Славика. Хотя надо отдать ему должное, теперь я чувствую себя ещё хуже, чем полчаса назад. Умеет он подлить масла в огонь, даже когда я его не вижу.
— Мы с Маринкой расстались…
— Что?!
Я замираю и таращусь на него, пытаясь переварить смысл его слов. Что он сказал?!
— Жень… — мямлит Стас, разглядывая носки своих ботинок. — Я это… Я к тебе приехал…
Он часто и тяжело вздыхает, переминаясь с ноги на ногу, и никак не решается произнести вслух то, что хочет. Между нами повисает напряжённое молчание.
— Стас, ты пойми, — неожиданно для себя начинаю я. — Мне мало того, что сейчас. Мне нужно больше…
— Так возьми! — перебивает он, вскидывая на меня по-детски наивный взгляд. Что? Вот так просто — «возьми»? Он хоть слышал, как это прозвучало? Моё тело моментально реагирует. Член тут же принимает предложение Стаса, салютуя безапелляционной гениальности сказанного.
Я давлю в себе низменные желания и продолжаю, стараясь не обращать внимания на предательство рвущегося из штанов вероломного органа:
— Я сейчас не об этом.
— А я об этом, — он делает шаг навстречу и, обхватив моё лицо ладонями, целует меня взасос. Боже, он целует меня. Он снова меня целует. Я тут же млею, напрочь забывая о том, что хотел сказать. Сердце бешено клокочет, разнося по телу сладкое, плавящее мышцы чувство. В эту секунду я до безумия хочу оказаться рядом со Стасом абсолютно голым, хочу трахать его долго, с наслаждением, без спешки и страха быть застуканным.
— Ты что творишь? — цежу я сквозь зубы, тиская его в объятьях. Челюсти едва размыкаются от накатившего возбуждения.
— Женька, я хочу тебя… — томно мурлычет он, глядя на меня затуманенным взором. Губы блядские, алые, припухшие от поцелуя, так и манят прикоснуться к ним ещё раз. В карих глазах — целый океан желания. Я точно знаю — Стас не шутит. Он хочет, чтобы я взял его по-настоящему.
— Ты уверен?
— Да, — кивает он.
Этот парень делает всё, чтобы я однажды свихнулся. Нельзя же вот так прийти и просто сказать: «Возьми меня!» Но о чём это я! Это же Артёмов!
Я впиваюсь в его рот поцелуем и снова чувствую пьянящий вкус его губ. Из прихожей мы перемещаемся в гостиную, теряя по дороге одежду. Я целую Стаса без остановки и охреневаю от сумасшедшего удовольствия, что доставляют мне прикосновения к его коже. Он с воодушевлением отвечает на ласки, провоцируя меня на новые, и сам подставляется под мои ладони. Мы сосёмся как ненормальные, пытаясь утолить завладевшую нами чувственную жажду.
К тому моменту, когда мы добираемся до дивана, на мне остаются только боксеры. Стас лихо сдёргивает их и, присев на корточки, обхватывает член ртом. Я громко охаю, подаваясь бёдрами навстречу. Перед глазами темнеет.
— Подожди… Подожди… — выстанываю я из последних сил, пытаясь прекратить его сладкую пытку. Ещё немного, и я кончу. Но ведь это совсем не то, чего мы оба ждём.
Помучив меня ещё немного, Стас останавливается и даёт мне прийти в себя. Я помогаю ему подняться и укладываю на диван, разводя руками колени. Он подчиняется мне. Лежит с раздвинутыми ногами и покорно ждёт, когда я его трахну.
Я резко отворачиваюсь, чтобы не видеть этой блядской картины, иначе я могу всё испортить. Перед сексом нужно хорошенько подготовить Стаса. Я хочу, чтобы он получил удовольствие от нашего первого раза. Достаю из тумбочки смазку и нераспечатанную коробку презервативов. Дрожь в пальцах мешает мне снять полиэтилен. Я давно купил её и держал дома на всякий случай. Но даже и не подозревал, что однажды открою её со Стасом, для Стаса. Мне всё ещё не верится, что всё это происходит наяву. Достав, наконец, один конвертик, я кладу его в изголовье и беру в руки тюбик с лубрикантом. Выдавливаю на руку хорошую порцию и провожу Стасу между ягодицами. Добавляю ещё немного на промежность и аккуратно проникаю в него одним пальцем. Тщательно, не спеша, разрабатываю анус. Грудь Стаса часто вздымается, он прикрывает веки и шумно дышит.
Я пытаюсь успокоить, чувствуя, как напряжены его мышцы. Свободной ладонью глажу по животу и бёдрам.
— Ну давай же, — хрипит он. Стас сильно возбуждён. Его член истекает смазкой.
— Подожди… Не торопись… — я добавляю к пальцу ещё один и кручу ими внутри. Для меня важно, чтобы сегодня всё прошло как по маслу. Я слишком хорошо помню свой первый и единственный опыт в пассиве и не хочу такой же участи для Стаса. Тот мужик сделал всё, чтобы навсегда отвратить меня от подобного. Я никогда в жизни не испытывал столько боли и унижения одновременно. И моя задача сегодня — не допустить такой же ошибки. Я очень хочу этого парня. Но я скорее отгрызу себе руку, чем причиню ему боль.
— Женька… Дай мне его… Дай! — скулит Стас, теряя над собой контроль.
— Ещё немного…
— Я хочу твой член… Вставь мне его…
— Ещё капельку…
Мне нравится его реакция на моё проникновение. И я продолжаю растягивать его. Наконец решаюсь вынуть пальцы. Делаю это осторожно, не спеша, чтобы Стасу было максимально комфортно.
— Ты готов? — мой голос рокочет от возбуждения. В горле пересыхает. Вот оно! Сейчас. Меня потрясывает от волнения. Я ужасно боюсь сделать что-то не так, но всё равно поднимаюсь и устраиваюсь между его мощных бёдер.
— Давай уже… Ну-у! — хрипит Стас.
Я надрываю пакетик с презервативом и, раскатав резинку по стволу, обильно поливаю член смазкой. Берусь за основание и пытаюсь направить себя в нужное русло. Рука предательски дрожит, доводя мои нервы до предела.
— Расслабься для меня, — шепчу я. — Потужься и дыши глубже.
Стас подчиняется. Головкой чувствую тепло раздвигаемой плоти и осторожно ввожу член. Давление там просто сумасшедшее. Перед глазами вспыхивают звёзды. Я балансирую на грани, едва сдерживая себя, чтобы не сорваться. До боли прикусываю щёку. Я должен продержаться ещё хотя бы пять минут. «Держись!» — мысленно заклинаю я себя.
Вхожу до основания и замираю, боясь пошевелиться. Стас запрокидывает голову и натужно мычит.
Господи!
Меня охватывает дикая смесь ужаса и острого возбуждения. Я боюсь реакции Стаса. Он хватается за свой член и начинает надрачивать. О боже, да! Меня отпускает. Осторожно двигаюсь внутри, раскачиваясь на вытянутых руках. Моё тело дрожит от напряжения, покрываясь прозрачными капельками пота.
Я трахаю Стаса. Эта мысль вонзается в позвоночник, стягивая сознание в тугой напряжённый узел. Сейчас я хочу только одного — довести Стаса до оргазма. Я ускоряюсь.
— Ещё… Ещё… — бормочет он в забытьи. Я смотрю на него словно сквозь мутную пелену. Он возбуждён, ему нравится. О да… Да… Да…
По моему телу прокатывается электрический разряд, заставляя меня содрогнуться каждой клеточкой. Окружающий мир плавится в раскалённом мареве жаркого секса. Я слышу снизу протяжный стон. Член Стаса фонтанирует спермой, забрызгивая жемчужными каплями его живот и бёдра. В ту же секунду меня накрывает. Я изливаюсь в Стаса, вбиваясь в него до самого основания, и выхожу. «Я люблю тебя!» — едва не срывается с моих губ восторженный вопль. Я тут же запечатываю его поцелуем, погружаясь языком в горячий рот Стаса. Абсолютное блаженство струится по моим жилам, наполняя тело приятной истомой.

========== 22 ==========

Стас
Просыпаюсь и не сразу понимаю, где я. Женька рядом. Глядит на меня, подперев голову рукой, и хитро улыбается. Рожа масляная, как у обожравшегося сметаной котяры. Ох ты ж блядь! Я же ему вчера дал! Даже и не знаю, как это получилось. Всё само собой вышло. Я просто поговорить пришёл, а тут на́ тебе… Ну, допустим, я давно об этом думал. Но, бля, чтобы вот так спонтанно… Я сам от себя охуел. Узнает кто, пиздец мне. Но Женёк же не станет трепать направо и налево, что вчера ебал меня так, что пар из ушей валил. Такими вещами не хвастают. И вообще, то, что он гей, — страшная тайна нашего клуба, о которой знаю только я и Саныч. Да уж, гей он, а жопа с утра болит у меня.
— Завтракать будешь? Я кофе сварил, круасанчики сварганил. Вку-усные… Ум отъешь! — мурлычет Женька, проводя пальцами по моей груди.
Я смотрю на него и невольно вспоминаю Маринку. Однако везёт мне на хозяйственных.
— Ну давай, тащи сюда свои круасаны, — в животе урчит, будто я неделю не жрал.
Женька исчезает и вскоре возвращается, неся на подносе чашки, маслёнку и тарелку с ещё горячими булками. Ставит поднос на кровать и садится рядом.
Я принимаюсь за круасаны. Режу пополам и намазываю маслом, с тоской вспоминая Маринкину яичницу. Эх, колбаски бы принёс, что ли. Хотя это я сейчас с подносами к нему в кровать должен бегать. Или не я?
— Жень, можно я тебя спрошу? Ты только не обижайся, ладно?
— Спрашивай.
— Слушай, а как у вас, у геев, принято? Ну, кто что делает?
— В смысле?
— В смысле распределения обязанностей. Ну к примеру, кто кому готовит? Кто кого на свидание приглашает? Кто цветы дарит?
— Чего это ты вдруг?
— Ну как! Ты меня вчера дрючил, а сегодня вот завтраком кормишь.
Он смотрит на меня пару секунд и начинает ржать.
 — Я и не знал, что ты «Домострой»* на досуге почитываешь.
— Я серьёзно! Просто у меня это в первый раз, чтобы с парнем.
— Не поверишь! У меня тоже.
— Чешешь! — охреневаю я. — Ты же вроде не девственник. У тебя же и до меня мужики были.
— Ну как тебе сказать, — он прикусывает щёку изнутри и недовольно морщит нос. — Были… Но чтобы всерьёз. Никогда.
— Как это «никогда»?
— Я до тебя ни с кем не встречался.
Ого! А мы, оказывается, встречаемся!
— Типа секс на один-два раза? — я удивлённо вскидываю брови.
— Боишься? — его лицо внезапно становится серьёзным. — Я всегда только в резинке, да и проверяюсь постоянно. На этот счёт можешь не переживать.
— Я и не переживаю… Просто странно как-то, что у тебя не было парня.
— Так получилось, — пожимает он плечами. — Я же постоянно занят. Тренировки, игры, переезды, сам понимаешь. Да и найти кого-то, кто бы нравился, тоже нелегко.
— Так, может, ты и на свидании никогда не был?
— Ну не был. И что? — Женька мрачнеет. По его угрюмому виду понимаю, что для него это больная тема.
— Дела-а… А кофе в постель ты мне приволок, потому что…
— Приволок и приволок! Что тут такого? — слышу в его голосе раздражение. Он начинает заметно нервничать. — И вообще, я считаю, что неважно кто кого, важно, как ты к человеку относишься. Захотелось сделать приятное — сделал. Вот и всё!
— А если я тебя на свидание приглашу, ты согласишься?
— А ты хочешь? — в его серых глазах вспыхивают искорки.
— Почему нет?
— И когда? — по всему видно, что Женька очень хочет пойти со мной на свидание.
— Да хоть сегодня. Ты же сегодня не занят?
— Нет.
— Так давай сходим куда-нибудь. В кино, например, или в кафе-мороженое.
— И тебе не будет стрёмно, что ты идёшь на свидание с парнем?
— После вчерашнего-то, да ваще — семечки!
Мы весело ржём, и возникшее между нами напряжение тут же улетучивается. Женька — прикольный пацан. Если отбросить заморочки по поводу правильности или неправильности наших отношений, то мне с ним хорошо. Даже очень.
***
Этот день мы проводим в «Маза Парке»*: играем в боулинг, дартс, рубимся в приставку и по очереди объезжаем бешеного механического быка. Время от времени я ловлю на себе Женькин влюблённый взгляд, и мне это нравится. С его лица не сходит мягкая улыбка. Я горд тем, что у меня получилось устроить Женьке самое настоящее романтическое свидание.
Вечером мы берём билеты в кино и перед сеансом сидим в баре, не спеша потягивая дорогущее барное пиво.
— Ну как? — спрашиваю я его.
— Что как?
— Как тебе свидание? — я опираюсь локтем о барную стойку и с высоты прошаренного в амурных делах смотрю на него.
— Артёмов, я бы на твоём месте так громко не орал, — тихо говорит он, наклоняясь к самому столу и оглядываясь по сторонам. — Не в Америке живёшь.
— Хочешь сказать, что сейчас поцеловать тебя взасос не получится?
— Ну я бы тебе не советовал.
— Боишься? — глупо хихикаю я. — Думаешь, что кто-то рискнёт сделать нам замечание?
— Ты, конечно, крутой перец, но сдаётся мне, что с пивом тебе пора завязывать! Знаешь, хочется завершить этот вечер чем-то более приятным, чем драка с местной гопотой.
— Например, так? — я обхватываю губами горлышко пивной бутылки и бросаю на Женьку многозначительный взгляд.
— Артёмов, ты жутко развратный, когда ты гей. Прекращай, а то у меня снова стоит, — он отбирает у меня бутылку и выбрасывает её в урну.
— Покажешь?
— Жесть! Стас, ты можешь думать о чём-то ещё, кроме секса?
— Да! О жратве! — я достаю из пакета несколько чипсов и отправляю их в рот.
— Я и не знал, что ты ходячее сборище пороков, — закатывает он глаза.
— О-о, чувак, тебе предстоит ещё много открытий!
— Чувствую, будет весело, — он смотрит на смарт-часы. — Наш сеанс начался. Пошли?
Мы заходим в зал. Чертыхаясь и спотыкаясь в темноте о чужие ноги, пробираемся к своим местам. На экране очередной блокбастер — чудо американской компьютерной мысли. Не слишком увлекательный, но и не такой скучный, чтобы уйти. К середине фильма мне удаётся погрузиться в сюжет, и я даже начинаю сопереживать героям, как вдруг чувствую на своём запястье тёплую Женькину ладонь. Он осторожно гладит меня, касается пальцев, ощупывает фаланги. Медленно, не спеша, будто боится спугнуть. Сердцебиение учащается. Я отрываюсь от фильма и смотрю на него. В темноте мне не видно Женькиного лица, но я ощущаю исходящее от него возбуждение. Он крепче сжимает мою ладонь и придвигается ближе, продолжая оглаживать пальцы. Его прерывистое дыхание опаляет кожу.
— Хочу тебя, — шепчет он и впивается поцелуем в мой рот. Губы горячие, влажные, с хмельным привкусом пива и чего-то мужского, волнующего, аддиктивного. Его язык вторгается в меня длинными голодными рывками. Двигается так, будто трахает. Тёплая ладонь ложится на коленку, скользит по бедру вверх и накрывает пах. Тискает, мнёт, гладит. Охуеть! Я и не знал, что целоваться в кино — такой кайф!
После сеанса мы сдержанно прощаемся и разъезжаемся по домам.
«Было офигенно!» — получаю я сообщение от Женьки ровно через пять минут после расставания и посылаю ему улыбчивый эмодзи. Через секунду мне в ответ прилетает виртуальный поцелуйчик и двое танцующих мальчиков-зайчиков.
— Вот придурок, — беззлобно бормочу я и улыбаюсь, представляя себе счастливое Женькино лицо. Я сегодня впервые был на свидании с парнем, и это было круто!
    
Комментарий к 22
    * Полное название произведения звучит так: «Книга, называемая «Домострой», содержащая в себе полезные сведения, поучения и наставления всякому христианину — мужу, и жене, и детям, и слугам, и служанкам». Памятник русской литературы XVI века, являющийся сборником правил, советов и наставлений по всем направлениям жизни человека и семьи, включая общественные, семейные, хозяйственные и религиозные вопросы.
** Maza Park  - крытый парк развлечений, расположенный на юге Санкт-Петербурга.

========== 23 ==========

Женя
Проснулся с утра, будто заново родился. Такого со мной давненько не случалось. Вспоминаю вчерашний день, и внизу живота сладко ноет. «Стас… Стас… Стас…» — повторяю я про себя, задумчиво оглаживая живот и бёдра. Мне доставляет особое удовольствие повторять его имя. Какой же он всё-таки классный. Вчера у меня был самый чумовой секс в моей жизни. Даже не верится. Может, я из числа тех везунчиков, которым перепадает счастье встретить своего человека? Наверное, о чём-то таком говорить рано. Но то, что он мой лучший любовник за всё время — это факт!
Лежу на кровати, раскинув руки, и по-идиотски улыбаюсь, глядя в потолок. Сегодня долго валяться не получится. В двенадцать я должен быть на трене. Поднимаюсь и иду в ванную. Принимаю душ, бреюсь, чищу зубы. Сквозь шум воды слышу трель дверного звонка и, наспех ополоснув лицо, иду открывать.
На пороге стоит стрёмный прыщавый дрыщ с огромным букетом роз.
— Цветы для Емельяновой Евгении, — гнусавит он, громко шмыгая забитым носом. От этих слов я весь подбираюсь, чувствуя, как по спине струится неприятный холодок.
— Емельянов Евгений — это я!
Блядь! Блядь! Блядь! Я готов провалиться под землю, лишь бы не видеть выкатившихся от удивления глаз курьера. Представляю, что сейчас он там себе думает! Усилием воли заставляю себя не паниковать, улыбаюсь и принимаю букет из рук обалдевшего парня. Какая разница, что он думает?! Не его ума дело, кто и почему прислал мне цветы!
— Спасибо! — цежу я сквозь зубы, расползаясь в широченной улыбке, и моментально захлопываю перед ним дверь. Стекаю по стеночке на пол и сижу, уткнувшись лицом в нежные розовые лепестки. Цветы офигенные! Бордовые, белые, жёлтые, розовые — благоухающий фейерверк роз с запахом весны, с запахом свежести и чистоты. Я бережно обнимаю букет, ощущая, как пылают мои уши. Лепестки щекочут мне губы, касаются щёк, лаская прикосновениями кожу. Во мне поднимается волна нежности, затопляя всего меня с головой. В эту минуту мне безумно хочется поцеловать Стаса, обнять его, почувствовать его родное тепло.
Вот же придурок! Это надо же было догадаться прислать мне цветы перед тренировкой. Теперь я не смогу спокойно смотреть на него. Буду весь день мучить себя фантазиями, представляя, что я сделаю с ним, когда мы снова останемся наедине.
— Стас… — мечтательно произношу я, выделяя каждую букву, и улыбаюсь. Щекотливые мурашки прокатываются по моему телу. Эти звуки — самая сладкая музыка для моих ушей.
В приподнятом настроении еду в клуб. В тот момент, когда я захожу в раздевалку, парни бойко обсуждают Евротур.
— О, Женёк! Здоро́во, чувак! — Мишаня протягивает мне руку. — Ну вы отожгли, я вам скажу! Забить гол на последней минуте! Красава! Дай пять!
Я хлопаю его по растопыренной пятерне и бросаю быстрый взгляд на Артёмова. Стас на меня не смотрит, продолжает шнуровать коньки. И это после всего, что между нами было, после всех этих цветов и свиданий! Чувствую укол обиды, хотя и понимаю, что он всё правильно делает. Ни к чему нам здесь эти глупые знаки внимания.
Я прохожу мимо, стараясь на него не смотреть. Кидаю под ноги баул со шмотьём, сажусь на скамейку. Переодеваюсь.
Тренировка проходит как обычно. На льду я стараюсь о нём не думать, но где-то ближе к середине тренировки Стас оказывается рядом со мной.
— Цветы… Они охуенные… — не выдерживаю я. Мне важно знать, что между нами всё хорошо и этот роскошный утренний букет — вовсе не красивое завершение сказки.
На короткое мгновение его глаза вспыхивают, он едва заметно улыбается мне и, опустив взгляд, тут же скользит прочь.
Моё сердце взмывает ввысь, готовое взорваться от переполняющих меня чувств. Я делаю круг и на доли секунды притормаживаю возле ворот. Наши взгляды снова встречаются. О чёрт! Я вспыхиваю, как спичка, только от одного зрительного контакта с этим парнем.
После тренировки долго сижу в раздевалке, дожидаясь, когда Стас оденется и выйдет, и только потом выхожу сам.
— Жень, у тебя со Стасом всё нормально? — Коля догоняет меня в коридоре и хлопает по плечу.
— Да, вроде всё хорошо, — я нервно сглатываю. Неужели Тарелкин нас вычислил? — А что?
— Мне показалось, что между вами какие-то напряги. Что-то случилось? — не отстаёт он. Если бы ты только знал, что случилось, ты бы сейчас со мной не разговаривал.
— Да ничего не случилось. Всё нормально.
— Я вот что хочу тебе сказать. Стас — неплохой парень. Вам бы с ним чаще общаться вне площадки, чтобы получше узнать друг друга.
Блядь, чувак! Сейчас ты прав как никогда! В ближайшие часы я как раз этим и собираюсь заняться.
— Может быть, — равнодушно пожимаю плечами, стараясь скрыть своё волнение.
Прощаюсь с Колей, сажусь в такси и тут же набираю номер Стаса. Он отвечает мне моментально.
— Привет! — слышу на том конце радостный вздох и понимаю, как сильно я по нему соскучился. — Как прошёл день?
— Хреново.
— Почему?
— Потому что мои яйца с самого утра гудят, как высоковольтные провода, а ты целый день меня игноришь.
— Надеюсь, ракушка тебе не натёрла! — хохочет он. — А то придётся делать компресс.
— Чё, реально? Я уже еду! — рычу, распаляясь от игривой интонации его голоса и завуалированных обещаний.
— Жду… Любимый, — произносит он с иронией и пошленько хихикает. От его слов у меня темнеет в глазах.
Дай мне только добраться до твоей задницы. Ты мне за всё ответишь: и за цветы, и за издёвки.
Такси тормозит у дома Стаса. Я расплачиваюсь с водителем и взлетаю на нужный этаж. С силой давлю на кнопку звонка. Ну давай же, открывай!
Замки щёлкают, и я выпадаю из реальности. Стас стоит на пороге в тонких серых трениках и белой футболке. Руки в карманах, волосы всклокочены, глаза сверкают. Задумчиво терзает зубами нижнюю губу, окидывая меня оценивающим взглядом. Он выглядит так сексуально, что я не в силах удержаться. Притягиваю его к себе и целую взасос, засовывая руку под резинку его треников. О да! В ладонь ложится его горячий эрегированный член. И, чёрт! Это именно то, о чём я сегодня так мечтал!

========== 24 ==========

Стас
За вереницей жарких ночей, утомительных матчей и бесконечных тренировок не замечаю, как пролетают две недели.
Утром мы с Женькой завтракаем блинчиками, приготовленными на Маринкиной сковородке. Женька всё-таки молодец — профессионально владеет и клюшкой, и кухонной плитой. Если бы не он, питался бы я сейчас полуфабрикатами.
Я обильно намазываю блины шоколадной пастой пополам со сгущённым молоком и запихиваю эту радость в рот, запивая всё крепким горячим кофе. Женька осуждающе косится на меня. Не нравится ему, что я питаю слабость ко всякого рода вкусностям.
— Стас, может, сегодня у меня встретимся?
— От тебя потом переть далеко, — едва выговариваю я с набитым ртом, пытаясь слизать с верхней губы сгущёнку.
— Я бы романтический ужин сварганил. Свечи и всё такое… Вот что ты на ужин хочешь? Курицу с картошкой или рыбу с рисом?
Несмотря на обильный завтрак, курица вызывает у меня живой интерес. Я живо представляю себе жареную птицу с хрустящей корочкой в окружении румяных картофелин.
— Спрашиваешь! Куру, конечно! А чем тебе моя хата не нравится? — я с опаской гляжу на Женьку, подозревая какой-то подвох.
— У тебя из посуды одна сковорода, да и та блинная! Во! — он демонстрирует мне подаренный Маринкой прибор.
— И что? — я шумно прихлёбываю из кружки.
— А то, что на одной сковороде далеко не уедешь. И как ты только тут жил один?
— Да вроде нормально, — я пожимаю плечами, с тоской понимая, что без Маринки и Женьки я бы только одной пиццей и питался. — Доставку ещё никто не отменял! — недовольно бурчу я.
— Завязывал бы ты, Стас, со всякой дрянью! А то от кишок одни воспоминания останутся! Может, всё-таки у меня, а? — смотрит с такой мольбой, что я не выдерживаю и сдаюсь:
— Ну хорошо. Во сколько?
— К семи подъезжай, — Женька шкодливо лыбится и тут же подрывается к вешалке. Возвращается обратно и брякает передо мной связку ключей.
— Эт что? — я недоверчиво выгибаю бровь.
— Ключи от моей квартиры.
— И зачем они мне? — глупый вопрос, но я должен был спросить.
— Чтобы ты в любое время мог прийти и не чувствовал себя гостем.
Ебать мои тапки! Похоже, он хочет, чтобы мы жили вместе? Вот тебе раз! И что теперь делать? Где-то в глубине души я всё же надеялся, что между мной и Женькой ничего серьёзного. Натрахаемся всласть и разбежимся. Ага! Разбежимся. Как бы не так! Вляпался я с ним по самые помидоры!
Чтобы не обидеть Женьку, я сгребаю ключи со стола и засовываю их в карман.
Оставшееся время мы собираемся на тренировку — складываем вещи и одеваемся. Вместе выходим из парадной и идём в разные стороны. Он — к новенькой, сверкающей хромом бэхе, я — к своей тачке.
Женёк плохо ориентируется на дороге — ещё не привык к новой машине и города толком не знает, поэтому до клуба я добираюсь первым. Захожу в раздевалку и плюхаюсь на скамейку возле своего шкафчика. Стягиваю с себя кроссы.
— Здорова, Стас! — из-за дверцы соседнего шкафчика выглядывает Ольшанский.
— О, Славка! Здорова, чувак! Как оно? Вижу, подлатали тебя айболиты? Соскучился небось по веслу*?
— Есть маленько! Видел по телеку, как вы «Йокерит» порвали. Красавцы!
— Ага! — согласно киваю я. — Емельянову спасибо.
— Да уж… Спасибо… — он брезгливо фыркает.
В этот самый момент в раздевалку заходит Женёк и, поздоровавшись с парнями, идет к нам.
— Привет, Слава! С возвращением, — он по-дружески протягивает Ольшанскому руку. Тот делает вид, что не замечает и, повернувшись к шкафчику, долго копается, перебирая своё шмотьё. Достав, наконец, джерси, он резким движением набрасывает его на шею и с невозмутимым видом натягивает на себя, будто и не видит стоящего рядом Женьку.
В раздевалке повисает гробовая тишина. Мужики перестают шуметь и, замерев, с изумлением таращатся на Ольшанского. Поняв, что с ним не собираются здороваться, Женька опускает руку и идёт к своему шкафу.
Я вскидываю на Славика удивлённый взгляд. Что это с ним? Я не узнаю Ольшанского. Он никогда так себя не вёл. Да, Славка недолюбливает Женьку, считая его своим основным конкурентом. Но чтобы не пожать руку… Что такого Женька ему сделал?
Я переодеваюсь, нахлобучиваю на голову шлем и выхожу из раздевалки, продолжая размышлять над странностью Славкиного поведения.
— Стас, погоди! — слышу за спиной хрипловатый бас Ольшанского.
— Ну?!
— Что, думаешь, я ему завидую?! Не-а… Просто Емельянов — сука! Он нас всех с говном смешал!
Его слова режут слух, заставляя меня внутренне сжаться. Я нервно сглатываю, боясь даже подумать о том, что́ стало известно Славке. Делаю вид, что не понимаю его, и иду на лёд. Я стараюсь гнать от себя тревожные мысли, но плохое предчувствие никак не покидает меня.
    
Комментарий к 24
    * Весло (жарг.) - клюшка.

========== 25 ==========

Женя
С головушкой у Ольшанского нелады. Видно, осложнение после болезни.
Быстро переодеваюсь и выхожу за дверь. Вижу, как Слава разговаривает со Стасом. И лицо Артёмова бледнеет на глазах. Мне не нравится то, что происходит. Стас — мой парень, и я не хочу, чтобы какой-то козёл говорил ему про меня гадости. От злости я крепче сжимаю в руках клюшку. Мне ужасно хочется набить Ольшанскому морду, но я вспоминаю данное Санычу обещание и, стиснув зубы, прохожу мимо.
Всё как обычно. Мы откатываем разминку, за ней — тренировка. Слава злобно пялится на меня. Его нездоровое внимание порядком надоедает. Наверное, я просто отвык от этого дебила.
Еду вдоль борта, и неожиданно он подставляет мне клюшку. Я спотыкаюсь. Каким-то чудом мне удаётся удержать равновесие.
— Ты охуел? — рычу я.
— Твоё место у параши, пидор! — цедит он сквозь зубы.
Что? Что он сказал?
— Надеялся, что никто не узнает? — он видит мою растерянность, и на его лице появляется злорадная улыбка. — Хуя с два… Емельянов — пидор! — Слава орёт так, что парни прекращают тренировку и оборачиваются. — Он с мужиками в жопу ебётся! Что уставились?! Не верите?! Сами его спросите. Он на Евротуре у всех на виду с мужиком сосался! — Ольшанский смотрит на меня, его глаза победоносно сверкают. — Ну?! Что молчишь? Давай, расскажи нам, как ты на хую вертелся, пока все думали, что ты за бугром честь страны защищаешь?
Цвета и звуки моментально угасают, теряются, утопая в наплывающей темноте. Я чувствую, как реальность медленно ускользает от меня. Становится нечем дышать. Это какой-то дурной сон… Ещё немного, и я проснусь…
Резкий звук падающей на лёд клюшки возвращает меня к реальности.
— Я отказываюсь играть в одной команде с пидорасом! — клюшка Ольшанского скользит по льду и останавливается в паре сантиметров от моего конька.
— Ольшанский!.. Слава!.. А ну, вернись и подними! — Саныч свистит в свисток, пытаясь призвать Ольшанского к порядку. Слышится недовольный ропот, гул голосов.
Я крепко зажмуриваюсь до сверкающих кругов перед глазами. В эту секунду мне хочется провалиться сквозь землю, умереть, лишь бы не видеть этих лиц, этих глаз, не слышать этих голосов.
— Я отказываюсь играть в одной команде с пидорасом! — повторяет Слава.
— Слава, так нельзя… Давай сначала разберёмся… — Саныч пытается исправить ситуацию. Но можно ли что-то сделать, когда катастрофа уже случилась?
— Что тут разбирать! Его видели!.. Он прямо под гостиничными окнами, сука…
— Зачем ты так?! Мы же одна команда!
— Одна команда?! Так если мы одна команда, то мужики имеют право знать! И теперь пусть каждый решит — играть ему вместе с пидором или нет! Лично я не хочу участвовать в этом дерьме!
Слова Славы звучат набатом. И я точно знаю, что сейчас будет. Парни последуют его примеру. Никто не захочет встать на мою сторону. Неужели никто? Я поднимаю взгляд и встречаюсь глазами со Стасом. Артёмов бледный, как полотно. Посиневшие губы плотно стиснуты, пальцы до побелевших костяшек сжимают клюшку.
Прости меня, Стас… Прости…
Парни перешёптываются, оглядывая меня с ног до головы так, будто я кусок гнили. Нет, они не кричат и не пытаются затеять драку, они просто смотрят с таким презрением, что мне хочется сдохнуть. Не надо быть гением, чтобы догадаться — они считают, что мне здесь не место.
Стас опускает голову и скользит к выходу. Никто не замечает его. И только моё сердце замирает на миг от внезапной, насквозь пронзающей боли. В эту минуту все взгляды прикованы ко мне. Я вижу в них отвращение, смешанное со злобой. Я один против толпы. Я один.
Саныч стоит в стороне, хмуря брови, и о чём-то напряженно думает. Я знаю, он до последнего верил в то, что эта дерьмовая правда никогда не всплывёт. Но ничего уже не изменить. Мне стыдно перед ним, стыдно перед парнями, стыдно перед Стасом… Нет. Перед Стасом мне нечего стыдиться. Я люблю его. Люблю и буду молчать до последнего. Ведь никто не узнал его во втором парне.
— А ну и что… — внезапный голос Коли выводит меня из оцепенения. Я вздрагиваю и смотрю на Тарелкина. — Что в этом такого? Ну гей Женька, и что? Почему из-за этого мы должны от него отказаться? Женька — талант каких поискать! Бомбардир от Бога! Ольшанский ему и в подмётки не годится! Терять такого классного игрока из-за какой-то ерунды — глупо! Правда, ребят?!
Он оглядывается по сторонам, ища поддержку, но никто из парней и не думает поддерживать его.
— Может, нам ещё и радужный флаг перед входом в клуб повесить, а? Ты чё, Колюня, о борт долбанулся?! Говорят тебе — пидор!
— Да ну и что, Миш? Он же к тебе в штаны не лезет.
— Тарелкин, ты даун? Или, мож, чего не знаешь? Так я те сейчас популярно объясню… — Мишаня зло скалится.
— Вон американцы, — не унимается Коля. — Кубок Стенли на гей-параде несли, и ничего. Чем мы хуже?
— Коля! — Лёха обнимает Тарелкина за шею. — Мы не хуже, мы — лучше. Мы Гагарина пидорасам никогда не сдадим.
— Ну я серьёзно, Лёш. Ты ж сам, когда не знал, с ним и в клуб, и в сауну, и в друзья набивался… Я же помню! Что сейчас-то изменилось?
— Вот тут ты прав! Эта падла так удачно маскировалась под порядочного человека, что я чуть было не потерял ориентир. Представляешь, какая это сейчас для меня трагедия? Вломить бы ему, да руки пачкать не хочется.
— Славка дело говорит, — встревает в разговор всегда молчаливый капитан команды Сергеев. — Если Емельянов останется в команде, то нам кранты!
— Вань, ну нельзя же так! Что мы как звери! Каменный век какой-то!
Сергеев игнорирует слова Тарелкина и скользит к тренеру.
— Сан Саныч, поговорить бы. Отойдём?
Они отъезжают к бортику и о чём-то недолго беседуют.
Мужики постепенно оправляются от шока. На льду всё снова приходит в движение. Слышатся возмущённые возгласы. Парни грязно обсуждают меня, не обращая внимания на моё присутствие. Для них я будто не существую. Будто за короткий миг превратился в невидимку.
Ко мне подъезжает хмурый Саныч.
— Пойдём.
Я плетусь за ним в тренерскую, понимая, что это конец.
Саныч молчит. И его молчание убивает меня.
— Послушай, — наконец говорит он. — Сейчас тебе надо уйти.
— А как же игра? — на автомате выдаю я.
— Ты же понимаешь, что не сможешь выйти на лёд.
— А потом? — я пытаюсь улыбнуться, но мои губы дрожат, не желая изображать улыбку.
Саныч опускает глаза, и я понимаю, что всё! Всё, чёрт возьми! Я больше никогда не буду играть. Никогда — пустота, безнадёжность, отчаяние. Ну почему? Только потому, что я гей?! Да́, блядь! Сто тысяч раз — да! В горле застревает острый ком, который мне не под силу проглотить.
Я закрываю глаза и делаю два глубоких вдоха.
— Я пойду, — наконец выдавливаю из себя после долгой паузы. Мне хочется поскорее убраться отсюда. Огромное здание клуба внезапно становится тесным. На глаза набегают слёзы. Слабак! Педик! Урод!
— Погоди…
Я оборачиваюсь на пороге.
— Завтра в одиннадцать. Жду тебя в своём кабинете.
— Зачем?
— Разговор есть.
— Почему не сегодня? — я не понимаю, зачем тянуть до завтра, когда можно всё решить сейчас.
— Завтра. А теперь иди.
Я прощаюсь с Санычем и выхожу из тренерской. Мне так плохо, что я ничего вокруг не замечаю. Прихожу в себя только дома.
Мой мозг истерично хватается за одну единственную мысль — Стас!
На часах уже половина седьмого, а у меня ничего не готово. Скоро должен прийти Артёмов. Я заставляю себя оторвать задницу от дивана и иду к холодильнику. Готовлю из последних сил. У меня нет желания ни есть, ни тем более готовить.
Стрелки показывают четверть восьмого. Стаса нет. Я успокаиваю себя тем, что в городе пробки. Сажусь за стол и будто впадаю в спячку. В сотый раз прокручиваю в голове произошедшее и никак не могу успокоиться. Проходит два часа, но Стас так и не объявляется. На телефон не отвечает.
Кажется, я знаю, что произошло.
В отчаянии я срываю со стола скатерть. Тарелки и фужеры летят на пол, со звоном ударяются о твёрдую поверхность и тут же рассыпаются сотнями стеклянных брызг. С силой прикусываю фалангу указательного пальца и отчаянно мычу, стараясь не разрыдаться в голос.
Какой же я идиот! Как же я себя ненавижу!

========== 26 ==========

Стас
Следующие игры мы проводим без Женьки. Едем в Магнитогорск, затем в Уфу. Ольшанский не отстаёт от меня ни на шаг. Сама любезность. Сыплет шуточками и всячески старается показать, какие мы с ним друзья. Нас селят в один номер, и от этого мне реально не по себе. Все дни, что мы живём вместе, он заёбывает меня своей трескотнёй. От Славы я узнаю́, что Марина, чёрт бы её побрал, подружилась с его женой, и теперь они постоянно переписываются. Я не удивлён. Если Марине что-то нужно, она в любую дыру без мыла влезет.
— Что на праздники делать собираешься? — в очередной раз вяжется ко мне Ольшанский.
— Не знаю. Не думал еще.
— Слушай, у Ленки второго днюха, так ты к нам приходи со своей девушкой. Посидим в тесной компании. Ленка говорит, она хорошая девчонка.
Его приглашение застаёт меня врасплох. Мне ужасно не хочется в выходные видеть его противную рожу. Однако я быстро соображаю, что сейчас не время говорить Славе «нет», и уж тем более рассказывать, что я расстался с Мариной. Я моментально вспоминаю Женьку. Это был полный финиш! Бедный Женька. Он даже не мог поднять взгляд, чтобы посмотреть парням в глаза. Я панически боюсь оказаться на его месте и поэтому соглашаюсь.
— Ну ладно! Придём. Во сколько?
Слава доволен. Лыбится во всю ширину своей противной морды и начинает мне расписывать, какую крутую сантехнику он заказал в Италии. Меня умиляют эти похвальбушки унитазами. Всю жизнь мечтал увидеть Славин толчок!
После возвращения домой я звоню Марине.
— Привет! Че делаешь?
— Ничего.
— Марин, я тут подумал… Может, приедешь?
— Что, Стасик, соскучился? Новый год встречать не с кем?
— Можно сказать и так. Так ты приедешь?
— А надо?
— Ну, если не хочешь… — где-то в глубине души я даже рад такому повороту.
— Сейчас буду! — припечатывает Марина и кладёт трубку.
Ну вот! Вроде получилось. Теперь всё вернётся на свои места — яишенка по утрам, внезапные Маринкины набеги, вредные вкусности, рыжие волосы на моих подушках. Я должен радоваться, но почему-то мне хреново.
Через полтора часа Марина уже вовсю гремит посудой на моей кухне. Моет грязные кружки, вытирает со стола и весело щебечет о предстоящих праздниках и походе к Ольшанским.
— Давай подарим Лене чайный набор. Я недавно в Гостинке видела. Чашечки беленькие, ребристые, по краю золотой кантик, а узор нежный-нежный — жёлто-сиреневые цветы и бабочки. Клёвый, правда?!
— Угу, клёвый…
— И стоит всего три тысячи. Я, конечно, понимаю, что Ольшанские — люди небедные. Но не в деньгах же дело…
— Ага…
— Стас, тебе что, неинтересно?
— Да нет, почему? Интересно…
— Слушай, а может, ей светильник купить, а? Или вазу?
В квартире раздаётся трель дверного звонка. Я на мгновение замираю, пытаясь сообразить, кто бы это мог быть.
— Стас, ну чего ты сидишь? Пойди открой.
Я встаю с кушетки и плетусь к двери.
На пороге стоит Женька, и для меня это словно удар молнии. Его появление вызывает смешанные чувства. Мне безумно жалко его и невероятно страшно от того, что Марина может обо всём догадаться.
— Ты?
— Привет!
Я прочищаю горло и с опаской оглядываюсь назад. Марина делает вид, что не замечает топчущегося на пороге Емельянова.
— Ты зачем пришёл? — шиплю я, выходя на лестницу и прикрывая за собой дверь.
— Попрощаться. Уезжаю я.
— А-а… Ну пока, что ли.
— Ключи отдай… Мне хозяйке вернуть нужно, — он опускает голову.
— Сейчас, — я захожу в квартиру и, стараясь не привлекать внимания, достаю из кармана связку. Возвращаюсь к Женьке и вручаю ему. — Всё?
— Да, всё.
Он не смотрит на меня, сутулится, становясь будто ниже, но не уходит. Боясь продолжения разговора, я спешно закрываю дверь.
— Кто это был? — спрашивает Маринка, раскладывая на тарелке нарезанные кружка́ми апельсины.
— Так, никто…
— А мне показалось, что это Емельянов приходил.
Я игнорирую её реплику. Меньше всего мне хочется обсуждать Женьку с Мариной.
— Слушай, а правду говорят, что Емельянов — гей? — её глаза вспыхивают интересом.
Я понимаю, откуда ноги растут, и мысленно поношу Славу самыми нехорошими словами.
— Не знаю… — бурчу я. — Может, и гей.
— Его же вроде за это из команды и выперли…
— Тебе-то что…
— Да ничего, просто интересно. А зачем он к тебе приходил? — не унимается Марина.
— Попрощаться хотел! Сказал, уезжает.
— Ну и как? Попрощались?
— Да, попрощались.
— А чего так быстро? Вы же вроде с ним дружили.
— Кто? Мы? — в ушах начинает бешено пульсировать. — Да ничего мы не дружили. Так, ночевал он у меня… как-то…
Я произношу эту фразу и тут же прикусываю язык. И чего я полез с оправданиями? Лучше бы молчал!
— Ну да, ночевал… — эхом повторяет Марина, будто что-то обдумывает.
— А помнишь, ты меня как-то спрашивал, как геями становятся…
— Ну спрашивал и спрашивал… Да мало ли о чём мы с тобой болтали!
— И теперь Емельянов приходит с тобой прощаться… С тобой!
— И чё? Захотел и пришёл. Что такого?
— Да ничего… А что за ключи ты ему отдал?
Заметила-таки. Не баба — Пинкертон.
— Да-а… Это-о…
— Артёмов? — она смотрит на меня. Я начинаю елозить под её пристальным взглядом.
— Чё?
— У вас что-то было?
Я едва не задыхаюсь от охватившей меня паники.
— Марина, ты чё такое городишь?! Ты в своём уме?
— Артёмов, честно признайся. Ты — гей?
Блядь! Я открываю рот, пытаясь что-то сказать в свою защиту, и не могу. Слова застревают у меня в горле.
— Я… Я… Я не знаю… Так… Ну было кое-что… Но, Марин, сейчас всё!
— И поэтому ты захлопнул дверь перед его носом?
— Марин! Ты только никому не рассказывай! Ладно? Я тебе как другу… Ты же никому не расскажешь? — я смотрю на неё, затаив дыхание. Сердце, как сумасшедшее, бьётся о рёбра, будто хочет выскочить из груди. Зачем я ей признался?
— А ты, оказывается, трус… Трус и подонок! — она замолкает и в задумчивости опускается на табурет. — А я дура…
— Ты не дура, Марина! Ты не дура! Марин, ты только не рассказывай… Не рассказывай никому… А я всё что захочешь для тебя сделаю… Вот честно… Ну хочешь, поженимся, а?
— Какая же мразь… — она сидит на табурете и будто не замечает меня. — Прости, мне пора! — встрепенувшись, Марина поднимается с места и идёт к вешалке.
— Марина, ты куда?
— Я, пожалуй, пойду.
— Почему, Марин? Что я сделал не так?! Да объясни же ты! Марина!
— Куда тебе… И знаешь, что… Ты не переживай, я никому не расскажу! Только вот как ты с этим жить собираешься?
— С чем, Марина?.. Марин, ты не ответила… Марина!
Она одевается и выходит. Я остаюсь в квартире один, так и не понимая, что сейчас произошло.