В моей жизни никогда не...

Ложился, закрывал глаза и представлял. Я представлял их обоих. Даррела и Тома. Они были совсем не похожи. Том – был моим идеалом внешне. Даррел на идеал не тянул ни разу. Я никогда не мечтал о том, что буду трахать брутального мужика, который, если захочет, сможет сломать меня пополам одной рукой. И тем не менее, Даррелу я явно нравился. Да и секс с ним у нас получался отменным. Когда такая махина готова делать всё, что только я пожелаю… в общем, это мне чертовски льстило.
Всё было почти как с Серой, только в отличие от него, Даррел весь горел от моих взглядов и прикосновений.
Так, не прошло и месяца, как я переехал к нему. Он оформил всё чертовски просто. Подошёл ко мне посреди рабочего дня, пока я настраивал свет для съемки трюмо, чтобы избежать бликов на зеркале, всунул мне скромную связку ключей в карман и сказал, что на выходных ждёт меня со всеми моими вещами.
Я чувствовал себя победителем.
Я наслаждался нашим стремительным романом. Я делал всё, что только было в моих силах, чтобы наша пара сработала. Старался угадывать все его желания, посвящал его в некоторые свои. Мы даже сходили с ним на эту грёбаную, чтобы ей в аду гореть… или я должен за неё поблагодарить? – фотосессию. Идея нарядить меня в красное платье, которое я аккуратно спёр у сестры, целиком и полностью принадлежала моему любовнику. Я позволил себя красить, напяливать на себя каблуки. Мне тогда казалось, что это было довольно смешно. Глядя на получившиеся снимки, я не мог не подначить Даррела намёком, что он настоял на фотосессии только для того, чтобы прикрыть свой зад перед дружками. Или отправить фотки родителям со словами: «Я и моя девочка». Он тогда понял это по-своему.
Стараясь доказать серьёзность своих намерений, Даррел решил познакомить меня с родителями. Точнее, даже не так. Изначально, он хотел познакомить наших родителей. Но я тогда убедил его, что знакомство с моим любовником – это последнее дело в жизни, которое может заинтересовать моих родителей. Не говоря уже об их знакомстве с родителями моего любовника. Приняв эту данность, Даррел попытался уговорить хотя бы меня познакомиться с его семьёй. И честно, я поддался.
Мне стало невыносимо любопытно посмотреть на семью, в которой хорошо относятся к сыну-гею. Да даже настолько, что принимают его дружка в своём доме. И я поехал с ним.
Они жили в соседнем городе. Мы планировали остаться с ночевкой на выходные. Помнится, я нервничал так, что думал, не доеду живым. Даррел был за рулём. Он то и дело поглядывал на меня, улыбался и говорил какие-то ласковые или подбадривающие слова. Касался моего колена, когда мы тормозили на светофорах - а я каждый раз вздрагивал, думая только о том, что ситуация, которую он мне расписал – просто невозможна.
И оказался не совсем неправ в своих сомнениях. Помимо отца и матери, дома были ещё его бабушка и младшая незамужняя сестра. Они встретили нас… точнее сказать, его они встретили с искренней радостью на лицах. А вот меня. Сквозь вымученные растерянные улыбки родителей я видел напряжение, которое моё появление породило. Сестра, Агнес, очень внимательно рассматривала меня. Я прямо чувствовал, как в её голове крутятся шестерёнки, порождая всё новые вопросы, которые требовали срочного ответа и сами же его вырабатывали. Что касается бабушки… Она искренне меня ненавидела. За всё, что я сделал с её внуком, за то, что я не женщина и не собирался рожать ей правнуков. Я чувствовал себя, мягко говоря, как дома.
Даррел же ничего этого не замечал. Он был окрылён исполнением своей идеи, рассказывал истории, шутил, смеялся, спрашивал всех о каких-то их семейных делах, говорил о бизнесе. А потом рассказал обо мне. О том, как ему повезло. О том, какой я замечательный и талантливый. Как я помогаю ему в развитии его дела. Я сидел на своём стуле, зажавшись, не выпуская чашки из рук и не в силах был подобрать хоть каких-то слов, которые могли бы быть уместны в данной ситуации. Я прекрасно понимал, о чём думала вся его родня, когда ловил их взгляды. Все, от бабушки до сестры, были уверены, что я втесался в доверие к их милому замечательному Даррелу, потому что мне была нужна работа и жильё и что ни о какой любви, с моей стороны, даже речи не шло, и что их бедный и несчастный мальчик/брат/внук крупно попал, когда поддался моему обаянию.
Может быть, они так и не думали. Вслух никто ничего не сказал.
Но так представлял я.
Когда мы уже легли спать - Даррел с лёгкостью заявил, что в этом нет ничего такого, и увёл меня из гостиной в свою комнату, где уложил спать в свою кровать, – я всё ещё прибывал в своего рода оцепенении. Для меня всё это было слишком… быстрым.
Даррел же был счастлив. Поначалу он даже пытался меня завести. Обнимал меня, целовал, шептал на ухо, гладил руками. Но я ничего не мог с собой поделать. Я был в ужасе.
Сообщив, что постыдно ничего не смогу в эту ночь, так как в этом доме, помимо нас, ещё куча его родни, которые могут что-то услышать, и что я к такому не готов, я всё же уговорил его остановиться на нескольких поцелуях и объятиях. Даррел вскоре уснул. А я лежал, широко открыв глаза, глядя в темноту, и познавал себя.
До этого я не задумывался о происходящем. Всё шло, как шло. И мне казалось, что это более, чем приемлемый путь. Более того, Даррел - это чёртов счастливый лотерейный билет! Любовник, работа, дом, всё принявшая семья… Это же верх мечтаний любого человека, особенно в нашей ситуации.
Да, может семья Даррела встретила меня не совсем так, как себе это представлял он. Может быть, это я надумал себе лишнего. Но я был уверен в одном: я – дружелюбный, улыбчивый и, в целом, заботливый и внимательный парень. Я смог бы доказать его родственникам, что выбор их сына был не напрасным. Я мог даже расположить их к себе. Всё-таки для них, в отличие от моих предков, было заметно, что счастье Даррела стояло превыше всего остального. Вот только…
Я ничего этого не хотел. Когда я знакомился с Даррелом, я вообще думал, что это будет знакомством на одну ночь. Но вдруг появилась работа. А искренний интерес Даррела помог мне отвлечься от Тома и, наконец, съехать от родственников, которым я и так доставил массу неудобств. Я, мне казалось, выложился на максимум, но и этого было недостаточно. А всё, по сути, ради разрешения проблемы моего влечения к зятю.
Вспомнив Тома, я тогда усмехнулся. Это было в наивысшей степени глупо – мечтать о человеке, который был вне досягаемости. Раньше со мной такого не бывало. Я особо никогда не выбирал. Брал, что мне нравилось постольку, поскольку оно шло ко мне в руки. И никогда слишком сильно не переживал, если наступало время отпускать.
С Томом было всё наоборот. Он казался мне запретным плодом, висящем на дереве в райском саду, в то время, как я сам был давно уже изгнан из рая, без возможности возвращения. И тем не менее, я тянулся к нему. Тянулся так отчаянно, что даже, был момент, когда я, готовя ему завтрак и слушая, как льётся вода в душе, заплутал в своих мечтаниях настолько, что понял, что был бы не против принять на себя в сексе роль Джес, если он бы об этом попросил.
Я пробовал роль пассива очень давно, ещё с Илией. Мы тогда оба были весьма неопытными. И признаться, роль актива первое время плохо давалась обоим. Я был невнимательным к партнёру, очень резким и, честно говоря, скорым. Это только с опытом я научился читать язык чужого тела и понимать себя, что позволило мне стать более выносливым и доставлять намного больше удовольствия не только себе любимому.
А Илия… он был старательным. Но я, честно, откровенно скучал под ним. Его возня не доставляла мне никаких эмоций. Я даже как-то перехватил инициативу и попробовал его объездить, но… Опять-таки, для меня это было ни о чём. В отличие, от Илии. Тот честно признался мне, что даже, когда его член как следует был занят мной, он всё равно ощущал нехватку хотя бы пары пальцев в своей заднице. После этого мы больше не менялись и принялись развивать свои способности в избранных позициях. Так с того момента и пошло. На смену ролей меня больше не тянуло.
Но с Томом я готов был рискнуть ещё раз. Главный вопрос – почему?
Ответ не него я искал весь остаток ночи, проведённый в кровати с человеком, который, кажется, искренне полюбил меня и на которого, положа руку на сердце, горячо плевать было мне.
И я нашёл. Я перебрал заново всю свою жизнь, с тех пор, как я её помнил. И выяснил для себя кое-что значительное. Том – это комплекс. Комплекс нелюбимого ребёнка в семье. Моей сестре всегда доставалось всё самое лучшее. Это было объективно. Так как мои родители всегда считали, что девочки – это хрупкие феи, которых надо баловать и ласкать, в то время, как мальчики должны содержаться в скупости эмоций и внимания, чтобы, не дай Бог, они не выросли «не такими». Эффект, видимо, в моём случае, получился обратный.
И вот тогда я стал думать про Тома в этом ключе, разбирать его во всех деталях, сравнивать со всеми своими бывшими и тогда ещё нынешним. Я понял, что «влюбился» в него с тех самых пор, как увидел на фотках с сестрой, просто потому, что он принадлежал сестре. Я автоматом зачислил его в категорию «лучший из всех возможных». И это впечатление полностью захлестнуло меня, когда я встретился с ним лицом к лицу. Это практически получилось то же самое, как встреча с личным кумиром.
Но я стал оценивать его дальше. И понял, что всё это, возможно, лишь обманка. Я прожил с Томом чуть больше месяца. И, отбрасывая в сторону розовые очки, я не мог найти в нём что-то такое, что выносило бы его на первую полосу среди всего рода человеческого. Наоборот, Том был замкнутым, вдумчивым парнем, правда, с неплохим характером, но, в целом, в нём не было ничего искрящего. Даже наоборот. Он был слишком увлечен своей работой. Похвально увлечён Джес. И всё. Конечно, оставалась ещё его внешность. Но… с чего я вообще взял, что мне нравились такие губы, или его брови, или уши, плечи… Я помню, что оборвал себя на этих представлениях, так как, будучи успокоенным тишиной, осознал, что начал заводиться. И, в конце концов, я всё же признал, что внешность Тома меня привлекала.
Но внешность – штука изменчивая. Более того, она у каждого есть. Ни у одного Тома губы красивые. У Даррела линия губ тоже ничего так.
Я перевернулся, чтобы попытаться внимательнее разглядеть в предрассветных сумерках своего любовника и оценить его заново, в связи с открывшимися обстоятельствами.
Даррел определенно не был запретным плодом. Я ещё не успел полюбить его. Но он был очень хорошим парнем, готовым на многое ради меня. Когда первый лучик солнца коснулся его ресниц, я посчитал, что готов дать ему ещё один шанс завоевать моё червивое сердце.
На следующий день я уже был более раскрепощен и приветлив с его родными. Ужасное впечатление вечера растворилось, как только я получил хорошую дозу сна, так как никто меня не тревожил аж до полудня. Более того, я немного разобрался со своими внутренними демонами и был готов попытаться наладить нормальную жизнь, пока судьба давала мне шанс.
Когда мы возвращались с Даррелом в город, я, чтобы не заснуть, зашёл на страничку сестры и удивился количеству её селфи с цветами и какими-то подарочками/записочками. Всё это было от Тома. Я тогда только рассмеялся. Мне было уже намного легче воспринимать его. Я наконец-то по-настоящему почувствовал, что вижу в нём не более, чем зятя. А потому практически сразу, пролистав ленту, написал один шутливый комментарий в его адрес и прикрепил брутальный стикер к последней фотографии.
На мой комментарий он ответил запросом дружбы и вопросом, люблю ли я так же, как и он, фильмы с Брюсом Ли. Честно… я их даже особо не смотрел никогда. Но… я же шурин.
В общем, с того момента я начал интересоваться вещами, которыми увлекался Том, только для того, чтобы ещё раз убедиться, что он – абсолютно не мой тип. Тогда я ещё не понимал, что добивался обратного эффекта.
Том всё-таки оказался весьма интересным собеседником с острым чувством юмора. Он писал мне в свободные от работы минуты в течение дня. Я же с охотой отрывался от собственного безделья, чтобы ознакомиться с первоисточниками, на которые он ссылался.
Не могу сказать, что мне совсем нечем было заняться на работе. Но я довольно быстро освоился, подтянул свои навыки работы в фото редакторе и, по-хорошему, мог бы назначить на неделе день фото-съемок и ещё парочку выделить под обработку, а остальное время тратить на себя, но Даррел был не в восторге от идеи, что я буду два дня шляться неизвестно где и с кем, а потому я проводил в компании 5 дней из семи, и размазывал свою нагрузку по ним с максимальной тщательностью.
Сам же Даррел раз в две недели мотался на совещания с материнской компанией, будучи членом совета директоров, а остальное время проводил в поиске и подборе клиентов, предпочитая выезжать к ним лично. Меня он с собой не брал. Боялся, как бы в компании не пошли слухи о наших особых отношениях. Но, честно говоря, мне казалось, что всем было бы глубоко плевать, узнай они, что мы вместе. Более того, вероятно, мы бы избежали последующей цепочки событий, приведших к нашему разрыву.
После поездки к родне, Даррел жаждал познакомиться хоть с кем-то из моей семьи. Джес и Том были единственными подходящими для этой затеи родственниками, но я сопротивлялся, как мог. В мои планы не входило раскрытие перед ними своих карт, о чём я ни раз говорил любовнику. Но надолго этого не хватало. Даррел продолжал настаивать на своём и вёл со мной домашними вечерами долгие беседы, убеждая, что нет лучшего способа укрепить семейные связи, как раскрыться перед теми, кто наиболее близок. Родителей моих он пожалел, зная, сколь напряженные и так у нас с ними были отношения. Но по поводу моей сестры всё никак не мог успокоиться. Я уже начал было подшучивать над ним, намекая, что она, вообще-то замужем, но Даррел спешил доказать мне, что я, вроде как, тоже, и нет смысла ревновать его к кому бы то ни было.
В конце концов, я поддался на его уговоры и решил попытать счастья для начала в одиночку.
Я приехал к ним в воскресенье и, воодушевлённый тёплой встречей, набрался решимости поговорить с ними во что бы то ни стало, где-нибудь ближе к вечеру, после хорошо проведенного совместного времени. Чтобы расположить к себе не только Джес, но и Тома, я предложил всем нам выбраться на свеженький боевик в кино. Но неожиданно для меня сестра нас жестко кинула, заявив, что уже записалась на маникюр. Так мы с Томом оказались вдвоём, в очереди к кассам.
Это было слишком похоже на свидание... В какой-то момент я даже испугался, как бы нас не засёк Даррел и не подумал, чего не того. Хотя, конечно, вероятность того, что он оказался бы в том районе и в том конкретном месте в то конкретное время, была близка к нулю. Где живёт моя родня и куда я собирался их вести, я почему-то держал от него в секрете.
В добавок к моим переживаниям какие-то девицы за нашими спинами стали довольно громко говорить, что мы с Томом похожи на парочку. Пока мы продвигались ближе к кассе, я холодно зыркнул на них, надеясь пресечь их болтовню. Я не хотел, чтобы Тому раньше времени залетели в голову ненужные идеи. Но их, мне кажется, это только распалило. И, к моему сожалению, когда мы расположились в зале, а они зашли следом, Том обронил какой-то неприятный комментарий с таким лицом и интонацией, уверенный, что высмеивает тех девиц, что я понял, что вопрос моей ориентации всё ещё закрытая тема. Так тупо потерять связь с зятем и сестрой я не хотел.
Что было после?...
Помню, как, вернувшись домой, сообщил Даррелу, что знакомство с родственниками отменяется. А когда он настоял на подробностях, пообещал поделиться как-нибудь потом, а сам ушёл в душ, где меня накрыло очередной волной тоски по зятю. Всё время кино я просидел, как на иголках. То представляя, что мы на свидании, то одёргивая себя, когда наши руки соприкасались в одном большом ведре попкорна и я едва не хватал его за пальцы. В тот вечер я снова хотел Тома и никого, кроме него. Я прижимался к влажному кафелю ванной и языком собирал капли остывающей воды с её твёрдой поверхности, представляя, что это его тело. Я едва не прокусил себе губу под конец, когда сдерживал стон удовольствия от наступившей разрядки.
Не знаю, мог ли Даррел сквозь шум воды разобрать звуки дрочки, но, когда я вышел на кухню, он был мрачен и задумчив. Я же чуть ли не подпрыгнул, представив, что забыл запереть дверь, а он заходил, пока я едва слышно проговаривал имя зятя, стоя спиной к занавеске. Но что я запирал дверь, я уверен.
Даррел предложил мне чай. Мы посидели на кухне, под неразборчивое бормотание телевизора, толком ни о чём так и не поговорив перед сном. Не знаю, о чём думал он, но я чувствовал неотступную потребность разобраться в себе. Я даже подумал, что было бы неплохо записаться на приём к какому-нибудь психологу, потому что мои реакции на зятя уже напоминали мне одержимость, но это стоило всё ещё обдумать.
В конце концов, я решил, что тратить деньги на психолога не такая уж хорошая идея в моём положении - любовник бы не оценил, а потому решил заняться самокопанием самостоятельно и даже скачал пару тематических книжек на телефон.
И как-то одновременно с этим я начал откровенно терять интерес к Даррелу. Я настолько увлёкся изучением себя, что стал очень критически подходить ко всему, что меня окружало в эти дни. И вместо того, чтобы безропотно потакать запросам моего любовника, я стал задумываться, а хочу ли я того же, что хочет он, интересно ли мне это. И часто стал отказывать ему. Более того, я понял, что некоторые мои потребности я могу решить, не вовлекая его в это, и даже наоборот. Я начал жаждать самостоятельности.
Даррел же этого не понял и не поддержал.
Любое моё желание побыть наедине с собой, он воспринимал, как ядовитый плевок в его сторону. Вскоре он стал подозревать в охлаждении моих к нему чувств некого абстрактного «другого», чей зад привлекал меня больше, чем его. Поначалу я пугался, что он как-то прознал про Тома, хотя на тот момент мне вновь казалось, что эта проблема была решена, а потому старался разубедить его и объяснить, что вопрос ни в ком-то там, а во мне лично, но это не помогало, а потому, решив, что это бестолковая затея, я просто стал экономить на этом свои силы и нервы. И пустил всё на самотёк.
Даррел же наоборот мобилизовался. Он постарался занять собой всё моё время, чтобы его ни в коем случае не осталось ни на кого другого. Хотя, признаться честно, в моей жизни, на тот момент, итак, кроме сестры и него, больше никого не было. Все университетские товарищи физически находились за многие километры от меня. А тут, в городе, я толком так и не успел обзавестись дружескими связями.
Мы практически перестали куда-либо выбираться. Работа и дом стали моими основными локациями, в каждой из который Даррел пристально следил за любым моим шагом. И шаги мои были, готов признаться, абсолютно невинны.
Но он всё же смог найти того человека, которого так усердно искал. Его выбор пал на младшего помощника мастера - мальчишку, лет восемнадцати, который подрабатывал у нас, чтобы оплачивать своё обучение.
По его поводу он стал устраивать мне допросы с пристрастием. А я, честно сказать, только после его слов пригляделся к парню получше. Он, действительно, был очень миловиден и вполне сошёл бы за пассива. Мы с ними часто пересекались по работе, так как он был тем, кто доставлял ко мне в студию образцы, да и вообще малый он был любопытный, разговорчивый и весёлый. Но он был таким сам по себе и со всеми.
И всё бы было ничего, если бы в какой-то момент Даррел не вызвал его к себе в кабинет и не заставил, без объяснения причины, написать заявление об уходе по собственному желанию. Парень был чертовски расстроен и выбит из колеи. Искать времянку посреди лета с хорошей заработной платой, когда практически все студенты и школьники уже позабивали лучшие места… В общем, он не собирался сдаваться так просто. Он ходил к своему мастеру, узнать, где он накосячил, ходил ко мне, он обошёл всех сотрудников компании, с которыми ему приходилось сталкиваться по работе, и, не получив ни одного отрицательного отзыва, с небольшим количеством персонала, в том числе и мной, предстал в кабинете Даррела, с просьбой пересмотреть решение по его поводу.
Даррел молча выслушал мальчишку, его мастера, который уверял, что лучше сотрудника им сейчас не найти, потом вытащил заявление из ящика стола, публично порвал его и сухо сообщил, что тот может продолжать работу. Все начали расходиться. Я остался.
Даррел подошёл ко мне. Я видел, что он был в бешенстве.
«Надеюсь, ты доволен». – выплюнул он мне с раздраженной насмешкой и резко по-хозяйски дернул к себе. Вообще, я уже давно понял, что игра в ведущего и ведомого – это палка о двух концах. Если уж начал играть в эту игру, то нельзя наслаждаться только тем, что кто-то тебе подчиняется. Надо ещё и отыгрывать свою роль хозяина. Поначалу у нас с Даррелом всё так и получалось, я вёл, а он шёл за мной. Получив же меня в сожители, он какое-то время жил со мной на равных, но как только я окончательно сбросил с себя бремя правления, любовник тут же попытался перехватить вожжи. Он стал более требователен и напорист, в то время, как всё, чего по-настоящему хотелось мне, это спокойствие и тишина.
Ранее, подобных вольностей он никогда не позволял себе на работе. Он крепко прижал меня к себе и поцеловал. Наверное, он надеялся, что я отвечу. И я бы ответил… Скажу честно, я несколько раз фантазировал о том, как мы занимаемся сексом в его кабинете или прямо перед советом директоров… Но в тот момент я был вне себя из-за всей этой истории с неоправданными подозрениями и карой невиновных. С усилием я оттолкнул его и в свою очередь ультимативно произнёс:
«Чтобы больше ничего подобного не было».
Я имел ввиду тогда ситуацию с увольнением. Но Даррел всё переиначил по-своему.
На работе он ко мне больше не подходил, а дома стал до невозможного ядовит.
Каждый раз, когда я пытался его коснуться, он язвил, уточняя, не противно ли мне; хотел бы я, чтобы вместо него был кто-то другой; стоило ли пригласить того мальчика в гости, раз я уже устал от одной задницы и потерял голову от совсем ещё зелёной и нетронутой. Всё это сбивало какой-никакой настрой. И я сам становился раздражительным и замкнутым.
На одном лишь сексе дело не остановилось. Даррел стал придираться к любому моему действию, переводя все стрелки на ни в чём неповинного мальчишку. В конце концов, я стал терять самообладание и вместо того, чтобы кое-как сглаживать его провокации, начал отвечать агрессией на агрессию. Мы до хрипоты спорили с ним об этом парне, которого я уже старался лишний раз не встречать на работе, и вроде даже добился своего.
Но очень быстро фокус его подозрений перетёк на другого сотрудника, которого лично я вообще не знал толком. Но Даррел этому даже не поверил: компания-то у нас была не особо большая. Он стал грозить мне его увольнением, используя это, как шантаж, чтобы добиться от меня внимания и согласия действовать в соответствии с его желаниями.
И в какой-то момент я просто понял, что больше этого не вынесу. Пусть я и был во-многом виноват, что всё так обернулось. Но сил что-либо исправлять у меня не осталось.
На работе я вместо обработки фото напечатал заявление об уходе по собственному желанию. Распечатал его. Подписал. И, пока Даррел был на совещании, оставил заявление его секретарю с просьбой передать его после.
Сам же я отправился прямиком домой, паковать свои вещи.
Думаю, что Элис, секретарь Даррела, знала о наших отношениях, по крайней мере, уж точно могла догадаться после того случая с объятиями в его кабинете при не до конца закрытой двери. И она, наверное, хотела поступить, как лучше, передавав Даррелу моё заявление прямо во время пятиминутного перерыва. Но вышло, как вышло.
Даррел сорвался с совещания прямо домой. Он застал меня врасплох, с ещё не до конца собранной сумкой. Громко хлопнув дверью, он с порога стал выговаривать мне о том, что так дела не делаются, что я – трус, раз не решился даже объясниться.
Я тогда уже был твёрд в своём намерении и согласился поговорить. Мы сели за стол. Стараясь его не обидеть, я перечислил все лучшие качества Даррела, которые я смог познать, разделив с ним этот важный временной период моей жизни. Я постарался доказать ему, что его чувства имеют полное право на существование, в равной степени с моими, которые лично я больше не могу игнорировать. Даррел, мне казалось, с пониманием выслушал меня и немного остыл, но, когда он раскрыл рот, я понял, что ошибся. Столько потоков грязи я, в своё время, получал только от отца.
Неплохо зная меня, человек, который, как мне казалось, любил, стал морально меня потрошить, указывая на все мои недостатки и извращая все мои достоинства. Я тут же превратился у него в неблагодарную хитрожопую эгоистичную тварь, которая только и делала, что использовала каждый момент, начиная с нашего с ним знакомства, лишь себе в удовольствие и на выгоду. Он превратил меня в бездушную скотину, и по некоторым фразам я даже смог заключить, что говорил он иногда, вторя словам своей бабушки. Не знаю, как я это понял, но во влиянии родственников в тот момент я тоже был уверен. Он припомнил мне море моих поступков, большинство из которых даже я сам уже и не помнил, и дал им свою, неприглядную циничную интерпретацию. Он обвинял меня в несуществующих изменах. Обличал мою двуличность. И под конец сказал, что я сделал правильное решение, раз решил собрать свои вещи и свалить куда подальше.
Я же тогда не стал делать ничего. Не могу сказать, что я был со всем согласен из сказанного, но кое-что всё-таки даже мне показалось правдой. По крайней мере, я понял, что так и не научился любить Даррела. Хотя одно время очень старался.
Пусть, может, и под влиянием момента, но я не стал ни оправдываться, ни просить о прощении. Он сам сказал, что мне лучше уйти. Я сказал: «Хорошо», поднялся и продолжил собирать свои вещи. Все его подарки я оставлял нетронутыми. Они мне больше не принадлежали. Да и вообще я не хотел оставлять себе ничего из того, что могло меня хоть как-то связать с ним.
Даррел молча ходил за мной по пятам, дышал мне в спину, сверлил взглядом. Когда я уже завязал шнурки ботинок и разгибался, держа в одной руке свою сумку, он, вдруг выкрикнув «Так не будет!», дёрнул на себя мою сумку с такой силой, что я потерял равновесие и полетел вперёд. И, не успев восстановиться, я впечатался прямо в прилетевшее в меня колено. То проскользнуло от губы, по скуле и садануло напоследок по брови. Траектория моего телодвижения резко изменилась - я приложился о стенку шкафа. В глазах изрядно потемнело, но зрение быстро восстановилось. Я даже не успел упасть. Опираясь о шкаф, я распрямился. Посмотрел на свою сумку, валявшуюся позади Даррела с оторванной ручкой и куском ткани. И чувствуя привкус крови во рту, сплюнул.
«Эрик…» - Даррел позвал меня виновато и помог мне твёрдо встать на ноги.
Не думаю, что он хотел тогда меня ударить. Скорее всего, так получилось случайно. Но я эгоистично принял молниеносное решение обыграть этот факт себе на пользу.
«Да подавись ты». – бросил ему я и, быстро выскользнув из квартиры, помчался вниз по лестнице. Благо, жил Даррел невысоко.
Я был уверен, что он последует за мной. Ему стоило только накинуть какие-нибудь тапки и… он бы меня догнал, не будь на остановке задержавшегося ради меня автобуса.
Добравшись до метро, я нырнул в подземку. Бумажник и мобильный остались при мне. Я всегда ношу их в карманах одежды, не доверяя сумкам. Вот и тогда они лежали во внутреннем кармане моей летней куртки.
Уже в метро я почувствовал, как начало саднить лицо. Судя по всему, удар хоть и прошёл по касательной, но всё же оказался достаточно сильным. Я доехал до нужной мне станции и, немного пропетляв в забытых улочках, нашёл бар, расположенный в подвале, где мы с Даррелом были только однажды, ещё в самом начале наших отношений. Тогда это местечко показалось мне мрачноватым для романтичных ужинов, но при новых обстоятельствах оно было в самый раз.
Забившись в самый тёмный угол, я заказал себе двухлитровую кружку пива, чашку кофе и сырную тарелку.
Не то, чтобы я был очень голоден. Но я собирался просидеть в баре до закрытия, а, чтобы не уснуть, мне надо было чем-то себя занять, помимо поиска нового места жительства. Снова набиваться к сестре я не собирался.
Я достал мобильный, чтобы просмотреть варианты гостиниц, но выяснил, что тот был разряжен в ноль. Когда я подошёл к бару, чтобы попросить поставить телефон на зарядку, меня перехватил уже немолодой мужчина, в дорогом костюме и предложил мне помощь. В силу настроения я сначала съязвил, но очень быстро раскаялся и извинился. Мужчина оказался знаком с персоналом, и по его просьбе нам предоставили аптечку. Мы перешли за его столик: тот был лучше освещён и там было удобнее обрабатывать мои синяки.
Савва очень ненавязчиво поинтересовался, что же со мной приключилось, и я, не желая вдаваться в подробности, просто сообщил, что попал под горячую руку любовника. Не думал, что одна моя фраза может так сильно подействовать на незнакомца, но Савва оказался из тех, кто очень внимательно относится к людям, вне зависимости от того, как долго их знает. Всё ещё обрабатывая мои ссадины, он приступил с хирургической тонкостью к моей психологической обработке.
Я очень быстро поддался на его спокойный, неосуждающий и поддерживающий тон, и стал говорить с ним более откровенно и открыто. К моему удивлению, он не согласился со мной, когда я сам начал поливать себя потоками грязи, убеждая, что был не прав по отношению к Даррелу. Наоборот, Савва сказал, что я имел полное право на выражение собственного мнения и даже убедил меня всего несколькими фразами, что я стал жертвой психологического насилия со стороны партнёра, что, конечно, недопустимо и ни в коем случае не должно быть поощряемо. Тогда я почувствовал себя немного увереннее. Я предложил Савве разделить со мной поздний ужин. Мы продолжали наш разговор про отношения. Потом Савва рассказал о себе. И я с огромным интересом и сочувствием выслушал историю его жизни.
Сказать честно, мудрость Саввы пришла к нему не от хорошей жизни и не только благодаря качественной литературе. Хотя он настаивал, что его, в первую очередь, всю его жизнь, наставляла именно книга.
В своё время он испытал сильное притеснение у себя на родине из-за своей ориентации. Он был затравлен и родственниками, и окружением, которое не принимало странного, не вписывающегося в принятые нормы молодого человека. Его не только осуждали, избивали, но и не раз принимались лечить. Процедуры, которым его подвергали, он описал мне вскользь, по моей просьбе, и то только в качестве примера. Все они были до крайности неприятны и, честно признать, скорее больше ломали, чем формировали психику.
В конце концов, Савва бежал из дома и выбирался из города попутками. У него было не так много денег и часто расплачиваться за переезд ему приходилось весьма неприглядными способами. Но вскоре ему повезло. Его пожалел один из дальнобойщиков, у которого не так давно погиб сын возраста Саввы на тот момент, и тайком перевёз его через границу. Он же помог парню обустроиться на первое время в чужой стране.
Дальше Савва долгое время работал на всех подворачивающихся времянках, лишь бы обеспечить своё выживание, параллельно он обзаводился по возможности хорошими книгами, учил по ним языки, набирался совершенно иного, не доступного его уровню опыта. В последствии он ещё несколько раз переезжал, пока, наконец, не добрался до этого города и не прижился здесь.
По сравнению с его, мои проблемы сразу показались мне сущим пустяком.
Когда мне передали с бара мой телефон, я хотел было занять подбором жилья, но Савва остановил меня. Он спросил, не буду ли я против, если он переговорит по поводу меня с одним его знакомым, очень хорошим человеком. Я согласился, и той же ночью Савва передал меня с рук на руки. Так я и познакомился с Маркусом.
Маркус был старше меня всего на четыре года. Но он же оказался тем, кто в своё время помог Савве с обустройством в городе. Меня он принял с распростёртыми объятиями, как старого горячо ожидаемого друга. Признаться, я сразу заметил, что у этого парня при виде меня чуть штаны не слетели от восторга, но я решил сразу расставить все точки над «и», и предупредил его, что только что завязал с одними отношениями и ни коем образом не собирался вступать в другие, тем более, если моя позиция предполагала место под кем-то.
Маркус тогда только рассмеялся и тут же отметил, что я, кажется, был пьян. Я усмехнулся, заявив, что недостаточно. А он с пониманием кивнул и раскупорил бутылку какого-то приличного припасенного явно не для подобного случая коньяка.
Мы пили с ним до рассвета. Я было уснул прямо за столом. Но Маркус, оказавшись покрепче меня, заботливо довёл меня до дивана, который успел уже застелить, пока я клевал носом, и, уложил спать по-человечески.
Признаться, из нашего ночного знакомства я мало, что запомнил, а потому на следующий день нам пришлось знакомиться заново.
Маркус предложил мне остаться у него до тех пор, пока я не решу проблемы со своим партнёром. А я тогда, посмотрев на абсолютно незапятнанный ничьими звонками или сообщениями экран, чётко добавил про себя: «бывшим» партнёром. Целый день я собирал мысли в кучу, Маркус разрешил мне прикончить остатки коньяка и вообще, надо отдать ему должное, пострадать в одиночестве.
Тем же вечером я ещё раз, вкратце, пересказал ему свою историю, так как не был уверен, что нёс ему, будучи пьяным, и что из того смог разобрать он. Маркус выслушал меня очень внимательно и подтвердил слова Саввы. Он сказал, что я сделал правильно, послав Даррела. И что я могу полностью рассчитывать на его поддержку, если мне понадобиться хоть какая-то помощь с его стороны.
На следующий день я собрался и позвонил Даррелу.
По его голосу я сразу понял, что он был зол на меня. Боясь попасть в водоворот очередной порции его обвинений, я сухо заявил, что зайду ближе к вечеру за вещами. Даррел так же сухо ответил, что готов меня встретить.
Маркус одобрительно хлопнул меня по плечу, когда я сбросил вызов. Он слышал мой разговор и сам настоял на том, что пойдёт со мной.
Лицо Даррела, когда я позвонил в дверь, тяжело сейчас передать словами. В нём за мгновение отразилось всё: от вины – лицо у меня всё ещё выглядело не лучшим образом, через удивление – он не ожидал, что я приду не один, до подтверждения надуманных им же обвинений – видимо, он сразу посчитал Маркуса тем самым дружком, которого я так долго и упорно скрывал. Что было не удивительно. Маркус – невысокий, с почти детским гладковыбритым лицом, совсем не походил на актива. Собственно, как и Даррел на пассива. Про себя я даже успел отметить, что эта парочка, будь они вместе, до комичного смешно смотрелась бы в постели.
Даррел отстранился от двери, и мы оба зашли в квартиру.
Скажу честно, я сразу почувствовал неуверенность, обратив внимание на новенькую сумку, стоявшую рядом с моей, неразобранной драной. Я признал этот жест за извинение и признание за мной права выбора. Возможно, не возьми я тогда с собой Маркуса, мы бы поговорили с Даррелом по душам, и я бы вернулся к нему. Либо мы снова бы поругались.
Но тогда у нас ни осталось никакой на то возможности. Даррел был в тихом бешенстве от моего нахальства. А я всё ещё был под впечатлением от слов Саввы и Маркуса.
Я осмотрел свою сумку. Она прилично порвалась, но всё же, если как следует прижать её к себе, то можно было избежать потери вещей.
«Это всё?» - с удивлением отреагировал Маркус на сумку в моих руках.
«Да», - уверенно заявил я.
И, вскользь попрощавшись с Даррелом, пошёл на лестницу. Маркус пошёл за мной. Дверь за нами хлопнула с такой оглушительной силой, что я чуть было не выронил свою ношу, вздрогнув всем телом.
Мы остановились. Я думал, не стоило ли мне вернуться и хотя бы попробовать объяснить Даррелу, что Маркус – мой новый знакомый, а вовсе не тот, о ком он подумал. Но Маркус легко подтолкнул меня в плечо и сказал:
«Ничего. Он – большой мальчик. Справится. И ты тоже. Пойдём».
И я пошёл.
По дороге к машине Маркуса я вспомнил о том, какая у Даррела хорошая по отношению к нему семья, и это немного утвердило меня в моём решении. Маркус был прав. Даррел справится. У него есть те, кто смогут поддержать его в трудную минуту. Мне же, в случае неминуемого продолжения наших разборок, скандалов и упрёков, будет уже не к кому и некуда бежать. Надо было для начала прочно встать на ноги. Я понял, что обязан обзавестись независимой от личных отношений работой и собственным жильём.
Тем не менее, не смотря на поддержку Маркуса и Саввы, который заглянул к нам в тот же день, когда мы забрали мои вещи, я чувствовал себя абсолютно потерянным и бесполезным. Мы пили втроём, сидя у Маркуса на кухне. Маркус благородно обозвал нашу попойку празднованием моего освобождения. Но настроение у меня было далеко не праздничное.
«Эрик, тебе просто необходимо взбодриться», - сказал тогда Савва, внимательно оглядывая мою мрачную рожу, - «Сейчас конец лета, время отпусков. Считай, что и ты в отпуске! У тебя есть деньги? Может тебе съездить куда-нибудь, к морю?»
«К морю?» - оживился Маркус. – «Я бы тоже съездил! Погнали, а, Эрик? Если что, с тебя только за бензин».
Я сначала только грустно усмехнулся и махнул рукой. Но буквально через десять минут подорвался с места, вдруг вспомнив, что Джес писала мне по поводу их поездки в огромной компании на море, и, отойдя в соседнюю комнату, позвонит ей, чтобы уточнить даты, место и цены.
На следующий день я, с новенькой сумкой и горящими пятками, примчался в аэропорт.
С билетом на самолёт мне конкретно повезло. Оставался как раз последний. Вопрос с гостиницей я тоже решил. Вышло дорого, но другого и ожидать не стоило. Всё же – сезон.
После объятий с сестрой, я оглядел компанию: девчонки и два натурала – идеальная подборка, чтобы отвлечься от своих любовных переживаний и полностью посвятить время себе.
Так я думал.
Первые дни всё действительно было прекрасно! Я практически не оставлял себе времени на сон, в погоне за красивыми кадрами. Местечко было живописное. Вместо привычных многоэтажных отелей на территории располагались одноэтажные бунгало, от которых пахло соломой и деревом, тропинки из шершавой плитки петляли вдоль клумб с цветущими кустами и деревьями, пальмами и вьющимися вокруг их стволов лианами. Сплошные джунгли с выходом на песчаный пляж, к необъятной морской воде. Пляж был искусственно создан, в основном же берег состоял из скальников, на которых грелись ящерицы и отдыхали чайки. Я часами бродил по дикой части пляжа, маневрируя меж камней и жалея, что не взял с собой свой профессиональный фотоаппарат. Признаться честно, работа фотографом так сильно измотала меня, что я был уверен, что растерял весь свой пыл. И вновь открывшаяся тяга к прекрасному меня окрыляла.
На моё счастье в нашей компании оказалось ещё два фотографа. Лидия, с которой мы до сих тесно общаемся, и Георг, муж одной из подружек Джес. С Георгом я как-то связи не нашёл, да, если честно, и не хотелось мне тогда. Лидия же ещё в первые дни зацепила моё внимание.
Из двух свободных подружек Джес, одна, Крис, явно оголодавшая, сразу нашла себе жертву для удовлетворения своих романтических потребностей – красавчика Михаэля, а вот Лидия, как и я, была больше нацелена на личный отдых, чем на поиск пары.
С ней я подружился уже на совместной попойке, когда, оторванные штормом от доступа к морю и солнцу, мы собрались у Джес и Тома в хижине. Лидия единственная была без пары. Мы негромко переговаривались по ходу фильма. Она отпускала довольно едкие комментарии относительно тривиального сюжета, и я не мог не поддержать её.
Тем же вечером я узнал, что она тоже интересовалась фотографией и, более того, привезла с собой проф. оборудование. После прошедшей через день фотосессии, мы часами проводили с ней время вместе. Фотографировали, болтали, гуляли. Очень скоро я нашёл в ней человека, готового поддержать и выслушать. А главное, не раскрывать никому чужих секретов.
Единственной ложкой дегтя в моём отдыхе стал, что неудивительно, Том.
Дело было на следующий день после вечеринки. Рано утром я побежал снимать последствия шторма, надеясь захватить какие-нибудь животрепещущие кадры. Но на пляже уже во всю трудились машинки по выравниванию песка. А на скальнике не было ничего, кроме горсти полуподсохших / полупротухших водорослей и совсем непрезентабельного мусора. Я отснял отблески солнца на водной глади и направился домой, думая ещё немного вздремнуть.
Увидев сестру, тихонько выбирающуюся из своей хижины, с сумкой наперевес, я поинтересовался, почему она идёт одна, хотя ответ был очевиден: Том спал.
“Хочешь, разбужу и пригоню его”, - лихо тогда заявил я, меняя на ходу свои планы, - “Он так весь отпуск проспит!”
Джес усмехнулась в ответ и, со словами “Ну, попробуй”, запустила меня в дом, добавив, чтобы мы, если что, её догоняли.
Я зашёл в комнату с острым желанием крикнуть: “Вставай, соня!”, хотя я сам тот ещё любитель поспать. Но когда я увидел Тома, слегка прикрытого простыней, зарывшегося щекой в подушку, раскидавшего руки и ноги в разные стороны, загорелого и расслабленного, я сразу понял, почему Джес никогда не будила его по выходным: он спал с таким блаженствующим видом, что будить его казалось кощунством.
Я плотно закрыл входную дверь, тихо подошёл к кровати и какое-то время просто стоял, разглядывая его.
Тогда, как раз, я и влюбился в ложбинку его спины, ведущую к пояснице. Я скользил по ней взглядом, до дурмана в голове желая прикоснуться рукой или языком. У меня возникло желание расцеловать всё его тело, от макушки до пяток. Мне захотелось сжимать его бока, бёдра, плечи. Кусать его за ухо, за лопатку. Перевернуть его на спину и бороздить просторы его груди и живота, опускаясь ниже и ниже, чтобы потом обхватить губами самое чувствительное его место.
Мне тогда ещё не доводилось видеть Тома без белья. И я всё гадал, зацепившись взглядом за край простыни, есть ли под этой простынёй ещё ткань или Том предпочитал спать нагишом.
Слегка перегревшись от собственных фантазий, я внаглую сел на спальное место Джес и, немного поколебавшись, протянул руку к Тому. Я внимательно следил за его лицом, когда пальцы мои легли на его поясницу, скользнули ниже и аккуратно стали стягивать с него простыню. Я бросил короткий взгляд на оголенный до нелепого контрастный с загорелой кожей белый зад. Потянул ткань ещё ниже, и, в конце концов. всё же наткнулся на начало трусов. Те съехали почти до середины, оставляя для обзора начало соблазнительной щёлочки между ягодиц.
Не могу сказать, что тогда ударило мне в голову, но, разглядев рисунок на его белье: слайсы пиццы на желтом фоне – я подавился собственным смешком, а затем резко подался вперёд и сомкнул зубы на мультипликационном изображении кругляшка колбаски, прихватив, заодно и то, что находилось под ним. Я практически сразу же отстранился, предчувствуя, что мне сейчас влетит, но, к моему удивлению, Том даже не шелохнулся. Это удивило меня, но и немного подогрело мою бессовестность. Подождав совсем чуть-чуть, я распустил руки, всё ещё внимательно наблюдая за лицом зятя. Его мои прикосновения, казалось, не волновали совсем: лицо его оставалось безмятежными, глаза - закрытыми. Зато они волновали меня.
Когда я почувствовал, что ещё немного и я заберусь на него сверху, я всё же одернул себя и с тяжёлым вздохом откинулся на спину. Уставился в потолок и постарался привести свои мысли в порядок. Видимо, мне срочно необходимо было найти себе мужика.
Всё ещё думая о Томе, я начал погружаться в сладкую дремоту. В какой-то момент я услышал, как зять заерзал на месте. Вслушиваясь в его шебуршание, я притворялся мёртвым, настолько лень мне тогда было шевелиться. Я подумал, что встану сразу после Тома. Он сходит умыться, а потом я пойду.
Так я и размышлял, пока не почувствовал его дыхание на своих губах, а затем и сами губы.
Ох, чёрт! Всё это было так похоже на сон, что я не смог сдержаться и немедленно ответил на поцелуй. Я целовал его самозабвенно, наконец пробуя на вкус его губы и язык. Он сам охотно целовался, и в какой-то момент я, не выдержав, опрокинул его на спину. Я крепко вжался в него и никак не ожидал, что меня отбросят назад. Оказавшись на коленях, я тогда ошарашенно смотрел на Тома, пытаясь сообразить, что только что произошедшее было далеко не сном. Том точно так же смотрел на меня.
Мне казалось, что вся моя жизнь повисла на волоске, но его виноватое “я ошибся”, хоть и было совсем не тем, что мне хотелось бы услышать, но куда лучше, чем то, что он реально мог бы сказать, знай, что я был первым, кто распустил свои руки.
Тогда мы внешне всё с ним замяли.
Но про себя я признал, что всё ещё испытывал к нему непреодолимую тягу, не смотря на все мои сознательные “но”.
Я принял успокаивающий душ в его хижине, а когда вышел, едва не застукал его за обработкой моей сестры. Тогда я однозначно решил, что мои чувства останутся только при мне и больше я ни намёком, ни жестом не дам ему или кому бы то ни было ещё прознать о моей сложно контролируемой привязанности.
Том же мои намерения едва не похерил, так как он, с того момента, всегда оказывался где-то рядом, в весьма провокационном для меня свете. Это послужило ещё одной причиной, почему я так охотно стал составлять Лидии компанию в её прогулках.
Когда я вернулся в город, всё стало немного проще и одновременно с тем сложнее. Я окунулся в очередной поиск работы, на этот раз по специальности. Затем в поиск собственного жилья. Параллельно с тем, я стал чаще переписываться с Томом. У парня начались проблемы на работе, и я просто не мог найти в себе силы сказать ему «нет». Вместо этого я слушал часами его нытьё про Джес, его работу и новую сотрудницу. Смеялся над его самоиронией, иногда почти до слёз. Подбадривал его, как мог. Иногда я засыпал прямо с телефоном в руках, и тот, падая, едва не сломал мне нос и чуть не выбил глаз.
Несколько месяцев, пока я подыскивал подходящее жильё и копил деньги, я все ещё жил у Маркуса. Я был глубоко признателен ему за гостеприимство и заботу. Даже несмотря на то, что этот парень требовал весьма эксклюзивную плату за свою доброту. Особенно, когда напивался. Не могу сказать, что я сам сильно сдерживал его, но дальше «69» мы не заходили. Хотя Маркус и продолжал уламывать меня. Признаться честно, я почти поддался на его целеустремленное давление. Он с таким обожанием набрасывался на моё тело, столько воды лил мне в уши, что тяжело было отказывать ему в его просьбе. За исключением того, что я был на сто процентов уверен, что дело у нас не выгорит. Секс – это обоюдное удовольствие. А терпеть, пока какой-то хрен долбит тебя в зад, потому что он же предоставляет тебе жильё – этому уже есть отдельное название. И скатываться до этого уровня я не собирался.
Я крутился, как уж на сковородке, стараясь как можно скорее и больше заработать. И только когда наконец переехал, почувствовал себя увереннее и надёжнее.
Именно благодаря этому я решился поехать на Рождество домой. Мне позвонила мать и попросила быть. На каникулы ещё обещалась приехать моя тётя с семьёй, Джес и Том. Больше народу – меньше возможностей для моих предков завести со мной очередной скандал. Я согласился.
Не без смеха я принял предложения пройтись по магазинам от Джес, чтобы помочь ей выбрать подарок для Тома, и Тома, чтобы помочь ему выбрать подарок для Джес. Я чувствовал себя настоящим членом семьи, гуляя с ними от магазина к магазину.
Джес всё пыталась вытянуть из меня информацию о моей личной жизни. Я мог бы соврать ей. Поменять мужской пол на женский, поменять имена, и вся история бы сложилась. Но я не собирался врать. И правды говорить был не намерен. В итоге, уходя от её расспросов, я чувствовал раздражение. Я злился на Джес за её неугомонное любопытство и на себя, за то, что не мог раз и навсегда закрыть эту тему.
С Томом было всё проще, с одной стороны. Ему было абсолютно плевать, был ли у меня кто-то. Мы просто болтались по бутикам, не зная, что выбрать, спорили, шутили.
С другой стороны, я ощущал, что вновь стал возводить его в идеал, зная, при этом, что он никогда мне не достанется. Все мои не находящие на тот момент выхода потребности в любви и привязанности начинали с новой силой закручиваться вокруг зятя. Я не мог с этим справиться, но держал себя в руках, ничем не выдавая.
Я был уверен, что, лаская Тома в своих ночных фантазиях и дневных грёзах, я абсолютно не рискую. Я позволил себе чувствовать радость, глядя на него. Читая его сообщения, я заряжался отличным настроением на весь день, что бы он мне в них не писал. А возможность говорить с ним и изредка касаться его превращали меня в самого счастливого и неуязвимого человека на земле.
О том, что я опять наступил на те же грабли, я понял только на каникулах. Я настолько провалился в собственные фантазии, что, когда Том отозвал меня одного тайком наверх и под омелой подарил мне брошь в виде серебряного льва, что полностью совпадало с моим ником на страничке, где я не стеснялся показывать себя таким, какой я есть, я полностью забылся и, будучи в это мгновение уверенным, что мои чувства по отношению к нему взаимны, я поцеловал его. И Том мне ответил. А потом оттолкнул, снова. А я снова попытался замять ситуацию, но едва справился с собственным лицом, осознав, наконец, что в очередной раз вляпался в какой-то треш.
Всю оставшуюся ночь я провёл в развенчивании собственных иллюзий и разрушении воздушных замков, пытаясь опустить свои мечты до уровня реальности и убедить себя в том, что ответный поцелуй – ничего не значил. Хотя, признаться честно, тогда я всю ночь думал больше об обратном. Я думал о том, почему Том сначала поддался, а только потом оттолкнул. Я был уверен, что он ловил кайф от наших поцелуев. И всё это так напоминало игру... Я тешил себя надеждой на свои шансы. Прокручивал в голове картинки, как мы с зятем сваливаем от всех и мчимся ко мне домой, где нас не смогут найти и потревожить, где я показываю ему мир абсолютно нового и ни с чем не сравнимого удовольствия. Но на каждую такую картинку я находил реальный противовес: в виде Джес, в виде его недовольных реакций, в виде того, что я снова всё напутал, а он просто был пьян. На этой мысли я и остановился. Тогда же я решил, что попрощаюсь на следующий день со всеми и уеду домой, проводить оставшуюся часть праздников в заслуженном одиночестве, никому не нужный и всеми забытый. С этим я и уснул.
Но, проснувшись, решился всё снова исправить и попытался договориться с Томом. Он вёл себя, как ни в чём не бывало. Даже, казалось, не был смущён. Мы быстро с ним всё обсудили, и Том вытолкал меня взашей из ванной, куда я нагло к нему вломился. Дальше наша жизнь пошла, как и раньше. Мы продолжали общаться, перебрасываться шуточками. Я даже почувствовал себя счастливым, получив такой подарок на Рождество и оставшись за него безнаказанным.
Мои родители, мне кажется, всё-таки что-то заподозрили. И отец, и мать стали грузить меня двусмысленными разговорами, от которых я еле отбивался, а, чтобы я не крутился вокруг Джес и Тома, бесцеремонно предлагали меня тёте в качестве няни. Так я и провёл остаток праздников, днём занимаясь присмотром за мальчишками, а вечерами урывая минуты на успокаивающие разговоры с Томом, который, как я успел заметить, тоже изрядно подустал от моей семейки и стал позволять себе в нашей уединенном от чужих ушей компании очень колкие замечания, от которых я смеялся, затыкая себе рот ладонью, чтобы не выдать нашего местоположения всей семье.
Вернувшись домой, я всерьёз задумался о том, чтобы, для избегания любых дальнейших недоразумений, сказать Тому правду: примерно, после моего дня рождения - чтобы, если что, хотя бы повеселиться напоследок, перед скандальным разрывом всех отношений. Я тщательно подбирал слова, обдумывал обстановку. Я надеялся всё донести так, чтобы дать Тому понять, что я ни в коем случае не претендую в его отношении на что-либо. Я даже подумывал задействовать Маркуса, в крайнем случае, представив его, как моего давнего партнёра. И даже уже начал продумывать, как буду просить самого Маркуса об этом щекотливом одолжении подыграть мне, как вдруг выяснилось, что Том, уже раскопал обо мне всю необходимую информацию во время моего отсутствия дома.
Пока мы с Джес занимались покупками к нашему с ней празднику, Том помогал мне с им же затеянным ремонтом на моей квартире. За что, признаться, я ему чертовски благодарен. Вместо шторы в туалет - что удобно, когда ты живёшь один, но чертовски неловко, когда у тебя должна вот-вот собраться толпа народа - Том заказал установку двери, полностью оплатив всю процедуру и материалы. Моих финансов на тот момент мне бы не хватило.
Когда я вернулся домой, всё уже было готово. Том встретил нас одетым. Он быстро помог Джес избавиться от пакетов и, отдав мне ключ, направился вниз. Я даже не успел поблагодарить его за дверь. Уже по телефону я отписал ему вдогонку море благодарностей, оставшихся без ответа. А перед сном, желая расслабиться и посмотреть ещё одну серию весьма неплохого комедийного сериала, открыл ноут, залез в историю браузера и, с замиранием сердца ткнув по одной из ссылок, сел на самый край грёбаного барного стула и полетел вместе с ним на пол. Было страшно, было больно, но более всего было мучительно стыдно. Грёбаная фотосессия, грёбанное платье! Какого хрена я не удалил те фотки сразу после расставания с этим, мать его, занудным муд**ом?! Какого хрена я оставил в доступе свою страницу?! За что мне эта грёбаная ситуация практически за неделю, как я сам решился всё рассказать?!
Я пролежал на полу, подвывая от боли и нахлынувшей на меня смеси отчаяния и злобы на судьбу. Довёл себя до немого отчаяния, перебрав все возможные ругательства, и полностью опустошённый, добрался до кровати.
Всю неделю я ещё надеялся, что ситуацию можно будет поправить. Том сам был виноват, что полез, куда не звали. И я лелеял мысль, что, как и в прошлые разы, он просто замнёт ситуацию и сделает вид, что ничего не было. Я был готов всецело поддержать его в этом намерении.
Но такого желания у него не обнаружилось.
Том закинул меня в полный игнор. Я стал подозревать, что и праздник они с Джес решат перенести в другое место. Но в течении недели никакого отбоя от них так и не поступило. Поэтому ближе к выходным я стал себя убеждать, что Том просто-напросто подвис с работой и действительно не мог, а не не хотел мне отвечать.
Нервничая до чёрта, я ждал вчера их появления. Джес отзвонилась мне, что они едут своим ходом, а весь необходимый дополнительный инвентарь для моей почти пустой квартиры – отдельной машиной. Я, как школьник, побежал к зеркалу в ванной и прорепетировал несколько фраз для их встречи, на случай негативной на меня реакции.
Но, к моему удивлению, Джес встретила меня, как и всегда. Более того, она даже успела заговорщицки шепнуть мне, что ей отписалась Лидия, что приедет. Хотя это я и так знал. Но! Такое поведение Джес могло говорить только о том, что её муж ничего ей не сказал.
В этот момент позвонил водитель, и Том тут же направился к лифту. Он не сказал Джес! Это было чудом! Но, что он сам думал, оставалось для меня загадкой. Я запрыгнул в ботинки и, схватив пальто, побежал за ним. Одному таскать мебель и посуду всё равно я ему бы не дал, но я надеялся, что, пока мы были одни в лифте, у меня был шанс хоть как-то узнать о наших взаимоотношениях после его неприятного открытия или подтверждения уже существующих догадок.
Я спросил его о работе, постарался как-то наладить контакт, но Том только бурчал что-то в ответ на мои неловкие попытки. Он старался делать вид, что ничего не произошло. Но… выходило у него плохо. Всю вину он спихнул на работу. Я же хотел ему верить, но не мог.
Мне хотелось правды и конкретики: да, так да; нет, так нет.
И тем не менее, Том умело продолжал держаться в стороне весь вечер, выводя меня из равновесия и заставляя полностью забывать обо всём, происходящем вокруг. На праздник для меня это было мало похоже. Том же общался со своими университетскими друзьями, с Джес, и целенаправленно избегал меня, изредко метая осуждающие взгляды в мою сторону.
На празднике были Маркус и Савва. Я не мог не позвать их после всего, что они для меня сделали. Но они оба, не в равной степени, знали, кем для меня был Том. Савве я иногда шутливо нахваливал своего зятя, не проговариваясь о степени моей в нём заинтересованности. Хотя Савве такие подробности и не нужны. Мне кажется, что меня он видит насквозь с самой первой нашей встречи. А вот при Маркусе я однажды в особо неловкий момент произнёс имя Тома, заигравшись собственными фантазиями, после чего он довольно ловко раскрутил меня сначала на фото, а потом и на подробности относительно моих по отношению к зятю переживаний.
Должен сказать, что всю неделю я держался стоически, решив их не посвящать в свою внутреннюю катастрофу. Более того, я должен был чётко знать, катастрофа у меня или был ещё шанс всё это недоразумение пережить. К тому же, Савва явно не одобрял моих противозаконных вкусов, а Маркус был слишком любопытен. Вдаваться в голые рассуждения я не собирался, а потому постарался и на празднике вести себя, как ни в чём ни бывало, получив от них пару взволнованных замечаний относительно моего состояния.
Шанс всё выяснить мне всё-таки представился.
Слившись в самом начале игры, Том вышел проветриться и не возвращался настолько долго, что Джес уже начала волноваться. Я вызвался его поискать и обнаружил за пределами квартиры, на пустующей лестничной площадке.
Прежде, чем толкнуть пошире дверь, я какое-то время молча разглядывал его, одиноко сидящего прямо на ступеньках, и прислушивался к себе. Представив, что Том объявит мне об окончательном разрыве наших с ним отношений, я почувствовал воронкообразную пустоту внутри. Эта возможная потеря, даже не надуманного идеала, а вполне реального и близкого друга оказалась для меня немыслима.
Я не хотел так просто сдаваться, не хотел отпускать. Я был готов на всё.
Взяв непринужденно дружескую манеру разговора, я привлёк его внимание и подошёл ближе. Стараясь держаться уверенно, я сел рядом. Мы заговорили будто бы ни о чём. Не смотря на градус в крови, я струхнул и не стал говорить прямо, заменив все свои вопросы на хождение вокруг да около, в тусклой надежде, что мы в очередной раз вырулим с Томом на уже практически привычный курс сглаживания всех недопониманий между нами. Всё будто бы шло, как надо, вот только я видел, насколько тяжело это давалось Тому. Он не смотрел на меня, хмурился, обрывал предложения, не договорив. Я чувствовал, будто стою на краю обрыва. И его безвозвратное «слушай» резануло, как ножом по сердцу. Я был уверен – это конец.
Но вместо ожидаемого «я так не могу», я внезапно получил дружеское объятие и заверение, что он от меня отворачиваться не намерен. Я даже не сразу понял, что произошло. Я будто слышал его сквозь вату. И только его уверенные прикосновения, заставили моё сердце снова забиться. Между нами всё хорошо. Снова. Никаких проблем.
Признаюсь, я чуть не разрыдался у него на плече, настолько за неделю и этот день мои нервы натянулись от безызвестности.
Ободренный его поддержкой, я прошёл до конца и расставил все точки над «и».
А Том одной лишь слабой улыбкой и добротой в глазах заставил меня почувствовать, что всё так и есть, что всё, действительно, хорошо.
На вечеринку мы вернулись вместе. Я был наконец-то счастлив и готов урывать крохи всеобщего веселья. Смена моего настроения не прошла незаметно для Саввы и Маркуса, но я ничего не сказал ни одному из них, пока остальные гости окончательно не разошлись. Да и то я лишь объяснил, что раскрыл перед зятем карты, а он не стал ими в меня кидать. Оба, как мне кажется, были искренне рады за меня.
После мы ещё несколько часов пили с ними, болтая о том, о сём, разъехались они только под утро.
А утром, точнее, уже ближе к полудню, я проснулся от настойчивого звонка в дверь. Я хотел было прибить незваного гостя, но вспомнил, что договорился с Томом по поводу мебели и всё же поплёлся открывать дверь.
Я был ещё немного не в себе. Голова гудела. Было хреново. Но один вид Тома меня изрядно взбодрил. Осознание, что он находился в моей квартире, что всё снова хорошо, с новой силой накрыло меня, когда я плюхнулся назад, на кровать. Я почувствовал себя счастливым. И уже не мог без смеха воспринимать серьёзные подозрения Тома, что кто-то остался у меня ночевать.
Представляю его реакцию, приди он ко мне домой, если Савва и Маркус не уехали бы к себе. Что, интересно, он бы почувствовал, обнаружив меня в постели с двумя мужчинами? Отвращение? Проверять, если честно, не было никакого желания.
А Том был в своём репертуаре. Он лёг рядом со мной. И, ничего не говоря, рассматривал так пристально, будто видел впервые. А ещё… весьма эротично.
Том – для меня загадка. Что он чувствует, видя копию своей жены другого пола? Что ему вообще нравится в Джес? Если ему нравится её лицо, есть ли вероятность, что, смотри он только на моё лицо, он смог бы кончить от моих рук?... Все эти вопросы сейчас крутятся у меня в голове и не дают мне покоя. Мне хочется продумать план, по которому я смогу раскрутить его на контакт. Что может помочь ему расслабиться настолько в моём присутствии, что он разрешит до себя дотронуться?
Я думаю или надеюсь, что ему это интересно. Эти выводы я делаю из того, что он всё утро раскручивал меня на подробности, прося рассказать о собственной жизни, о Дарреле, о Маркусе, о Савве. Многое я рассказывал в щадящем режиме, не желая забивать ему голову лишней информацией, но всё же рассказал ему достаточно, чтобы он успел высказать своё неприятие. Он же наоборот проявил только сочувствие и удивившее меня желание защитить. Пока мы паковали мебель, он поинтересовался у меня об ощущениях, и я со смехом предложил ему попробовать. Это было лишь шуткой. Но в каждой шутке…
Когда мы занялись перетаскиванием мебели в подъехавшую машину, мы уже не говорили ни о чём подобном, что логично, но я замечал, какие взгляды кидал на меня Том. Мне кажется, что в его голове вертелись те же вопросы, что у меня когда-то. О судьбе близнецов, о моём выборе, которого, как такого, не было в моей жизни. А так же… вопросы, которые вертятся у меня сейчас. О моей схожести с Джес, о его ощущениях по этому поводу…
Когда Том уезжал на машине, он кивнул мне на прощение и какое-то время я ещё видел его взгляд, отражающийся в зеркале бокового вида. Задумчивый и оценивающий взгляд.
А затем я позвонил Маркусу. Мне надо было опохмелиться.
***
Я сижу рядом с Томом за одним столом, на высоких барных стульях. Моё колено едва касается его. И мы смотрим порно. Не просто порно, а гетеросексуальное порно с сюжетом и неплохой музыкой. Это выбор Тома.
Джес уехала на выходные к родителям. Отмечать день рождения дяди в кругу наших родственников. Мать тоже звала меня, но я отклонился. Так будет спокойнее всем. Том, должно быть, этого не знал. Он позвонил мне утром с предложением взять одно на троих такси. Я ещё спал и не сразу понял, о чём он. А когда разобрался, то соврал, что жду, когда мне привезут шкаф, который должны были привезти ещё в пятницу, но доставка задержалась. И теперь мне надо будет встретить доставку и собрать все доски в единую конструкцию, пока у меня есть время на выходных. Том несколько секунд шумно подышал мне в трубку, делая моё утро чуть более волнительным. А потом перешёл на шёпот и спросил, не могу ли я отпросить его у Джес от поездки к нашим родителям. Я посмеялся, но согласился. Поговорил с Джес, попросил оставить Тома мне на вечер, а когда она согласилась и вернула зятю трубку, легко сказал: «Гуляй, солдат. Ты сегодня свободен».
«Так во сколько тебе шкаф привезут?» - уточнил он.
«Часа в три», - соврал я.
«Хорошо. Я приеду к трём тогда».
Он повесил трубку. А я подскочил на кровати. Мне срочно нужно было заказать шкаф.
Том прибыл ровно в три. А я, уже взмыленный, ползал по полу, пытаясь разобраться, что к чему, и какая из деталек взрослого лего с картинки инструкции совпадает с оригинальной версией. Я понадеялся, что вдвоём мы справимся в три счёта, но вместе мы провозились часа три. Шкаф оказался огромным. Я понятия не имел, куда собирался втискивать его, чтобы он не мешал ходить. Мы с Томом просмотрели все варианты. И в конце концов задвинули эту махину за кровать, полностью блокируя подход к ней с одной стороны.
Я предложил Тому пива. А потом мы заказали ужин. Пока мы ждали доставку, решили посмотреть кино. Ткнули первый фильм наугад, и попали на легкую эротическую комедию.
«Тебя это совсем не возбуждает?» - спросил у меня Том, указывая на экран, где парень и девушка, будучи ещё одетыми, слились в страстном поцелуе в подсобке.
«А тебя?» - уточнил я, не желая углубляться в размышления на тему.
Том пожал плечами, и на удивление честно ответил:
«Ну так, немного».
И что я должен был с этим делать?
«Просто… страсть – она ведь у всех одинаковая, да?» - попытался ухудшить ситуацию он.
«К чему ты это?» - хотел спросить я, но на наше общее счастье раздался звонок от курьера.
Оставшуюся часть фильма мы больше ели, чем говорили. Но я видел, что Том, как и я, не особо был увлечен сюжетом. Он закопался глубоко в свои мысли и строил какой-то план. Я тоже строил план. Но совсем не такой, какой собирался воплощать в жизнь. Я думал показать Тому кусочек гей-порно и спросить, возбуждает ли его эта «страсть»? И, если он скажет мне «нет», то получит ответ на свой вопрос. Одновременно с тем я прикидывал, что делать, если он ответит «да».
И вот закончилась еда. Я собирался поблагодарить Тома за помощь и, либо проводить его до дверей, если бы он собрался уходить, либо поболтать с ним на общие темы, которых у нас было море до того, как он выяснил про мою ориентацию. Этот вопрос, мне кажется, слишком прочно застрял в его мыслях. Мы не виделись со дня моего рождения. Он мало говорил со мной в сети. Мы никогда не звонили друг другу. Но я чувствовал, что моя ориентация беспокоит его. Иначе к чему вообще был этот странный диалог?
Но Том не сразу вынырнул из своего бытия. А когда я подсел к нему, чтобы узнать, что он планирует делать дальше, он, не дав мне и слова вставить, посмотрел на меня внимательно и спросил, был ли у меня опыт с женщинами.
«Ты предлагаешь пригласить проституток?» - шутливо уточнил у него я. Хотя, сказать честно, мой юмор служил защитой от моего раздражения.
Что ему до меня и моей ориентации? Что он хочет услышать?
«Нет», - не без усмешки ответил он мне. – «Я хочу понять тебя. Точнее… Может… Неужели тебя никогда не возбуждали девушки? Даже плоские? Даже с короткой стрижкой?»
«Ты напоминаешь мне мою маму, если бы она вдруг захотела завести со мной разговор об этом». – отшутился я.
«Просто это… так сложно», - нахмурившись, признался он мне. – «Может, ты ещё не всё про себя знаешь?»
Я?...
«Может…» - согласился я. Или это заговорил градус алкоголя во мне. – «А что ты предлагаешь? Порно?»
Том пожал плечами.
«Кстати, я знаю одно. Не помню, как называется, но там одна девочка очень мальчикообразная… и музыка красивая». – пробормотал Том, задумчиво опустошая свой стакан с джином: пиво у меня закончилось.
И мы нашли это порно. Пролистав перед этим около десятка других, похожих фильмов.
Мы продолжаем пить и смотреть. Том, мне кажется, увлёкся чуть больше, чем сам предполагал. А я… я слушаю музыку и краем глаза разглядываю его. На одной из откровенных сцен я открыто бросаю взгляд на его топырящуюся ширинку. Том, кажется, отвечает тем же и огорченно произносит: «Не работает, да? Я совсем не представляю, как это работает».
«Как что работает?» - уточняю я. Он не знает, как член работает, или что?
«Появление отклоняющейся ориентации». – отвечает он.
«Ммм…» - мычу я и, делая глоток, отворачиваюсь к экрану.
Значит, я – ненормальный, в его глазах. Ладно.
Том, кажется, не заметил, что задел меня. Он пьёт и болтает. Рассказывает про сюжет. Про то, как впервые смотрел этот фильм дома, боясь, что его раскроет дед, а его раскрыла собака, напугавшая его до чертиков своим внезапным появлением в комнате в самый неподходящий момент.
Я слушаю, потом смотрю на него. У него красные уши и шея. Он возбужден чуть больше, чем хочет показать. И его откровенно смущает, что я весьма слабо физически реагирую на происходящее на экране, в отличие от него. Мне смешно.
«Эй, Том…» - обращаюсь я к нему.
Он поворачивается.
«Выключаем?» - спрашивает он, слегка огорченно, и слабо улыбается. – «Эксперимент провалился, да?»
Я чувствую, как ухмылка расползается по моему лицу.
«Не то, чтобы совсем». – парирую я. – «Скажем так, он только начался».
Я слезаю со стула и отставляю его в сторону. А затем кручу Тома на стуле лицом к себе.
«Смотри только на экран», - обращаюсь я к нему и накрываю его ширинку ладонью.
«Что ты?...» - он пытается перехватить моё запястье свободной от стакана рукой, но я не позволяю ему, отстраняя его кисть от себя.
«Я хочу тебя отблагодарить за помощь сегодня. Считай, это мой маленький специальный подарок тебе». – я расстегиваю его ремень и на взволнованный протест хрипло рычу, - «В экран смотри».
«Эрик, не надо…» - он пытается отстранить меня.
А я смеюсь.
«Расслабься, в этом нет ничего такого. Мальчишеские шалости». – и уже тихо, но уверенно добавляю, - «Об этом никто не узнает».
Я расстегиваю его ширинку и запускаю руку под край белья. Он горячий, влажный и твёрдый. Пару толчков мне хватает, чтобы понять, что я намерен делать дальше. Я ещё раз предупреждаю его, чтобы он не отрывал взгляд от ноутбука и, резким движением разведя его колени в стороны, сгибаюсь пополам, и беру его в рот.
Том впивается мне пятернёй в волосы, пытаясь задержать, но я уже начинаю работать языком, и теперь он держит меня крепко, но не в силах отстранить. Я слышу хлюпанье и стоны из динамиков и стараюсь довести нас до той же стадии. У меня самого тесно становится в штанах. Но я не могу никак себе помочь: Том съезжает со стула, и мне надо поддерживать стул и его бёдра, чтобы он не дернулся мне в глотку, пока я сам не буду готов.
В какой-то момент он всё же дёргается. Стул летит на пол. Я едва успеваю подхватить Тома. Он задевает рукой мышку от ноута, и та на моих глазах разлетается по полу на части. Я поднимаюсь, помогая Тому ровно встать на ноги. Он ещё не кончил. И я очень доволен этим.
«Пойдём», - настаиваю я и тяну его к кровати.
Том поддаётся мне безропотно. У него задурманенные глаза. Неужели Джес никогда не делала ему минет? А может это просто я так хорош? Или джин и порно? Какая разница!
Я усаживаю его на кровать. Стягиваю с него свитер и футболку. Он не сопротивляется. Но когда я пытаюсь стянуть с него штаны, он пытается натянуть их обратно, произнося «я сам, я сам», как заклинание.
«Что ты сам?» - спрашиваю я шепотом и всё же лишаю его и штанов, и белья. – «Расслабься. Я ничего тебе не сделаю. Только приятное». – я заставляю его откинуться на спину. – «Об этом никто не узнает», - повторяю я заветные слова, последний раз глядя в его яркие глаза, прежде чем снова опуститься между его ног.
Теперь я могу помогать себе. Я ласкаю Тома, слушая его неровное дыхание и тихие стоны. Я ласкаю себя. И понимаю, что хочу большего. Для обоих из нас.
Я ненадолго отрываюсь. Заменяю рот рукой и ищу в тумбочке смазку и презервативы.
«Что ты делаешь?» - уточняет Том, приподнимаясь.
Я демонстрирую ему два квадратика презервативов, и он тянет руку за одним.
Не проходит и минуты, как мои губы снова на его члене, а Том снова на лопатках. Пока он не видит, я ощупью выуживаю тюбик со смазкой из тумбочки, выдавливаю смазку себе на пальцы и растираю её, разогревая. Опять прервавшись, я подвигаюсь так, чтобы мне было удобно, и ввожу в него палец и почти сразу второй.
«Эрик!» - он вскрикивает моё имя, тут же сжимаясь. Чёрт!
«Расслабься», - умоляю я его и втрое усерднее принимаюсь за работу ртом, стараясь не менять положение пальцев внутри него.
Наконец он немного поддаётся, снова твердеет, забывается, и я начинаю легкую стимуляцию.
Том раздвигает ноги. Чёрт возьми! Это работает! Он до боли стискивает мои волосы на затылке и у него прорезается голос. Неужели он уже вот-вот?...
Я продолжаю массировать его с обеих сторон, наслаждаясь его новым, ранее не слышанным мной, голосом. И разрешаю кончить.
Том лежит на лопатках. Он шумно дышит и громко сглатывает.
«Воды?» - уточняю я, и едва узнаю свой собственный голос, насколько тот стал низким и хриплым.
Том ничего не отвечает. Только кивает. Я поднимаюсь. Забираю его резинку, связываю и отхожу выбросить её. Наливаю алкоголь в пустые стаканы. Возвращаюсь назад. И смотрю на него. Обнаженный, с контрастными чёрными волосами на белой, как новые простыни, коже. Белоснежка ты моя… Не могу не усмехнуться.
Я так и не получил разрядки. Я хочу его сильнее, чем раньше. Я протягиваю ему стакан. И сам в один заход опустошаю свой.
Том сидит на кровати и задумчиво смотрит на меня. точнее, на определенную часть меня.
«Ты хочешь…» - у него першит в горле, и он прочищает его. – «чтобы я…», - он не договаривает, но облизывает губы в нерешительности.
Я удивлён.
«А ты можешь?» - спрашиваю я.
Том отрицательно качает головой.
«Но я могу помочь тебе рукой», - щедро предлагает он.
«Помоги,» - соглашаюсь я и встаю к нему ближе.
Его лицо на уровне моего члена. Он отставляет стакан на пол.
«Может, ты сядешь?» - спрашивает он.
Я сажусь на кровать. Он поворачивается ко мне лицом. Он смущен. Он обхватывает мой член рукой и, глядя куда-то мне на плечо, произносит:
«Это было лишним…» - это он про пальцы.
«Но тебе понравилось», - парирую я.
Том красный как рак. Не смотрит мне в глаза. Его рука уверенно скользит вниз и вверх вдоль ствола.
Я подсаживаюсь ближе. Хватаю его за горло и целую. Его губы, сцепленные в тугую линию, поддаются очень медленно. Но всё же раскрываются. И я проникаю языком в его рот. Движения руки на моём члене становятся активнее. Поцелуй – глубже. Я нащупываю смазку на покрывале и выдавливаю на пальцы, не глядя, с перебором.
«Ложись, Том, пожалуйста», - шепчу я ему и давлю сухой рукой ему на грудь.
Не сразу, но он поддаётся.
Я снова ввожу в него пальцы. Он снова напряжен. Я целую его. А его ладонь сбивается с ритма.
«Расслабься», - прошу я его. Несколько раз. Он пытается перехватить мою руку. Но я уже ввожу третий палец, и Том сдаётся. Он убирает руки, и раздвигает колени. Я ныряю между его бедер. Смотрю ему в глаза. Он знает, на что идёт. Он выглядит смирившимся. Я благодарно целую его, пристраиваясь. Прошу держаться за мои плечи, и проталкиваюсь внутрь.
О, чёрт, Том! Это даже лучше, чем я мог мечтать!
Мне хватает всего несколько толчков, и я кончаю внутрь него, сожалея, что нас разделяет прочная резинка презерватива.
Я смотрю на его зажмуренные глаза. И благодарно касаюсь губами бровей, глаз, носа и губ, которые на этот раз не поддаются мне. Я убираю волосы с его распаренного лба и стираю пальцами выступившие у виска капли пота. Что я, чёрт подери, наделал?... Том…
Я шепчу его имя ему на ухо: Том, Томас…
«Ты – лучший», - добавляю я и слабо прикусываю мочку его уха. И это не просто разгоряченный близостью бред. Я действительно так считаю. Всегда считал. Просто иногда по глупости отрицал.
Чувствую, как его руки впиваются в мои плечи и отталкивают меня. Я поднимаюсь, пересаживаюсь на край кровати. Мне жарко: в отличие от Тома, я полностью одет. Пока я стягиваю резинку, Том тянется за краем покрывала. Чувствует неловкость? Или ему просто холодно?...
Я внимательно слежу за его окаменевшим лицом, не глядя заправляю свой член в бельё.
«Я его поимел». – от одной этой мысли по телу разбегается волна мурашек, становится горячо в груди и паху - я почти готов на второй заход, вот только…
Неловко прикрываясь краем покрывала, Том тянется за своими штанами. Моему взору открывается часть его спины… Я хочу расцеловать его вдоль позвоночника, попробовать вкус его пота в ложбинке перед копчиком.
Одним движением ноги, я отбрасываю его штаны на метр в сторону. Теперь ему придётся за ними вставать. Том смотрит на меня возмущенно и удивленно одновременно. А я… если понадобится, я все его вещи вышвырну в окно, лишь бы он не ушёл сейчас.
«Давай попробуем ещё раз. Я могу лучше». – свои собственные слова я слышу будто со стороны.
Том выглядит ещё более удивленным. Скажи уже что-нибудь!
Он отводит глаза. И вдруг усмехается.
«Куда уж лучше...» - бормочет он себе под нос. Или мне это только слышится… Не могу уловить интонацию: это раздражение или комплимент? Навряд ли последнее. Я. Могу. Лучше.
Том поднимается с кровати и делает шаг в сторону вещей. Но тут же останавливается и, проведя рукой между ягодиц, с недовольной миной растирает смазку меж пальцев.
К чёрту!
Я запарился.
Стягиваю с себя свитер.
Не понравилось ему? Пусть катится к своей жене!
Принимаюсь за штаны, не глядя в его сторону.
Стонал, как с*ка. А теперь рожи корчит. Вот… мелочная тварь.
Сдергиваю носки. Делаю из них комок, кидаю в его сторону и натыкаюсь на его взгляд. Прямой и всё ещё удивлённый.
«Ты серьёзно на второй заход пошёл?» - с недоверием уточняет он, и его губы дергаются в слабой усмешке.
«Именно!» - Бросаю я не без злобы, но мне становится смешно. – «И у тебя есть последний шанс присоединиться. Предложение одной ночи, один раз в жизни».
Том окидывает меня оценивающим взглядом, смотрит на свои вещи, которые уже успел подобрать с пола и опускает их на тумбочку, но ещё держится за них, как за спасительную соломинку.
Я замираю. Он что…?
Он снова смотрит на меня. Точнее, на моё тело, избегая глаз. Чертит линию от колена к пупку, выше по животу к груди, по профилю соска и до ключицы, от неё к подбородку, губам, к уху. Проводит кончиком языка по своим губам. Я, кажется, не дышу.
«Джес ничего не узнает, да?» - едва слышно произносит он.
Надо ответить. Я выдыхаю. Прочищаю горло.
«Я же не самоубийца», - отвечаю ему.
Том не улыбается. Он уже нырнул в свои мысли. Несфокусированно глядя на одежду под левой ладонью, он проводит рукой по животу, рассеяно цепляя пальцами дорожку волос, тянущуюся от пупка к паху, бездумно проводит вдоль неё пальцами к основанию члена. Разводит пальцы в стороны и делает несколько движений вниз и вверх, оглаживая себя.
Ух, чёррт! Если он сейчас скажет «нет», я его прикончу и всё равно трахну. Давай, Том, не мнись. Ты же не девчонка!
Он делает шаг от тумбочки и наконец снова смотрит на меня, глаза в глаза. И я вижу, как во взгляде его разгораются дьявольские огоньки.
«Только на одну ночь, и мы никогда не будем об этом ни говорить, ни вспоминать. Да?» - серьёзно уточняет он.
«Безусловно». – соглашаюсь я. – «Всё, как ты скажешь».
«Сейчас или потом», - добавляю я про себя. Главное ведь - начать.
***
Без четверти полдень. Мать его. Я на ощупь вырубаю будильник, тот, кажется, падает на пол, и переворачиваюсь на бок.
«Звенел?» - обреченно уточняет Том. Судя по голосу, он совсем рядом.
«Забей», - бросаю я и хочу снова уснуть, но Том начинает ворочаться, и я понимаю, что он сейчас разрушит всю магию сна.
Я, не глядя, забрасываю на него руку и ногу – он не сопротивляется.
«Не дергайся, ладно?» - прошу я. – «Ещё часик. Время терпит».
«Терпит», - соглашается он и вроде бы расслабляется и затихает, но только я отключаюсь, как слышу снова его голос, - «Нет, надо вставать…»
Он пытается выбраться, переворачивается. Я снова напрягаю мышцы, придавливая его к кровати. Такое необычное ощущение: я чувствую напряжение рук и ног, и при этом практически блаженную безмятежность сознания. Сейчас он встанет, пойдёт в душ, потом начнёт собираться, вызовет такси, чтобы не уснуть в автобусе: я знаю, что он не выспался – и умотает отсыпаться дома, приводить себя в порядок и встречать Джес. А я? Встану ближе к вечеру с тяжелой головой, заварю себе кофе, займусь вынужденной сменой постельного белья, снова усну и завтра отправлюсь на работу, так и не выяснив, что Том думает обо всём, что произошло ночью.
«Просто лежи», - приказываю я. – «Ещё успеешь всё».
Он издаёт нечленораздельный звук, похожий на согласие и отрицание одновременно.
Спросить у него, как он себя чувствует? Я прекрасно знаю, как. У меня у самого зад болит и мне тоже с этим придётся жить какое-то время. Баш на баш. После того, что мне позволил делать Том и как откровенно он отзывался на мои манипуляции, я не мог проигнорировать его желание восстановить между нами равенство. И, надо признать, он был не так плох. Даже лучше, чем я предполагал, готовя себя к тому, что буду терпеливо ему подставляться. Мне даже понравилось. В какой-то степени. А вот, интересно, что понравилось больше ему?...
Я досчитываю до трёх и через силу приоткрываю один глаз. Том лежит растрёпанный, с закрытыми глазами, его ресницы подрагивают, рот приоткрыт, тонкая ниточка слюны тянется от края губ к подушке. Красавчик. Я усмехаюсь. Могу смотреть на него вечно.
Теперь его фиг разбудишь.
Сделать что ли фото на память? Но не хочется шевелиться лишний раз, да и вообще это как-то... Однажды я уже обжегся на фото. Хотя, если честно, от последствий я сейчас в восторге.
Я слегка замерзаю. Аккуратно убираю руку и ногу с Тома и прячу их под наше общее с ним одеяло. Чееерт, как же тут тепло. Какой кайф.
Надо переставить будильник.
Через силу забрасываю руку за голову, нащупываю мобильный. Этот Тома. Он выпал у него из кармана вчера, и я оставил его на тумбочке. У него нет пароля. Смелый парень. У меня самого несколько паролей: на экран и отдельные приложения. Теперь, между прочим, ещё и на домашнем ноуте есть один.
Ещё час. Нажимаю «ок». Кладу его телефон между нами и наконец-то закрываю глаза.
Отвратительный звонок! Как Том его выносит?!
«Понедельник?» - Том едва не подскакивает.
Теперь понятно.
«Воскресенье». – вразумляю я его и сажусь на кровати, пока он роется в настройках. Хмурится. Что-то печатает. Откладывает телефон. Закрывает глаза. Переворачивается на спину. И сладко вздыхает. Всё, замер.
«Том?» - зову я. У меня гудит башка.
«Мм…» - отзывается он.
«Ты встаёшь?» - уточняю я.
Хотя, честно, мне плевать. Пусть лежит, сколько ему хочется.
«Да», - уверенно произносит он. Ни один мускул на его лице не дрогнул. Никакого движения я не наблюдаю.
«Ладно», - легко соглашаюсь я с его маленькой ложью. – «Тогда я первым в душ».
«Отлично». – соглашается он, снова, кажется, погружаясь в сон.
Я оставляю его. Плетусь в ванную.
Прохладная вода приводит меня в чувства. Тело ноет. В определенном месте жжет. Я делаю воду теплее. Стараюсь не затягивать с мытьём.
Признаться, я начинаю ощущать беспокойство. Ладно вчера: мы были пьяны и возбуждены. Да здравствует ночь с субботы на воскресенье!
Но сегодня… То ли Том ещё не пришел в себя, что очень похоже на правду, то ли, пока я в душе, он быстро собирает свои вещи и сваливает, куда подальше. Честно, я бы не удивился. Это меня ничего, кроме обычных дел по хозяйству, сегодня не ждёт. Да и вообще я ничем и никем не обременен. А вот как он намерен со всем справиться? Джес через несколько часов вернётся. Расскажет ему о своём вечере, спросит Тома о его выходных… Что он ей ответит? Том вообще умеет врать? Честно, я не помню.
Он умеет молчать. Должно быть, умеет недоговаривать. Но когда дело касается отношений… Супружеской верности? Хотя, в данном случае, я не считаю его нарушителем. Если бы он переспал с женщиной… Или если бы любил меня до беспамятства… Тут ещё можно было бы что-то ему предъявить. А так, небольшой эксперимент. Так сказать, познай себя и живи с этим дальше.
Вырубаю воду, вытираюсь, наношу немного лосьона и крема на лицо и тело. Крем оставляю на видном месте – он Тому ещё пригодится. Чищу зубы. Зачёсываю ещё влажные волосы назад. Вот и всё. Встречай меня, новый день!
Том без сознания, на том же месте. Это меня успокаивает. Я без спешки одеваюсь. Забираюсь с ногами на кровать – Том на другой стороне и мне надо до него дотянуться. Касаюсь его плеча, слабо трясу. Ноль реакции. Как Джес его будит?
Стягиваю с него одеяло. Вот же… Ощущения на грани вины и самодовольства. Я честно старался держать себя в руках и не оставлять на теле зятя никаких следов, чтобы не навлечь на него лишних проблем. Но так, должно быть, было только в начале. Я четко вижу пару засосов на его бедре, следы моих рук на предплечьях – как же у него должна болеть поясница… - припухшие от укусов соски, и это всё только спереди. Не удивлюсь, если на заднице у него будет полноценный отпечаток моей ладони. Так что, я надеюсь, пока холодно, они с Джес спят в пижамах, и до следующей субботы у него всё заживёт.
«Эй, Белоснежка, просыпайся…» - я снова трясу его за плечо. – «Или тебя целовать надо для включения?»
Я могу. Я вообще фанат №1 его губ. Может быть, №2, сразу после его жены. Хотя я практически уверен, что Джес больше фанатеет от других его частей.
Может и правда поцеловать? Я смотрю на его истерзанные за ночь губы. Они тоже слегка припухшие, и я боюсь, что Джес это заметит. Или она не подмечает такие мелочи?
Тому становится холодно. Он переворачивается на бок, подтягивает колени к животу. Я вижу, как вырисовывается его позвоночник, пока он скручивается в дородовую позу, и вспоминаю, как целовал его вдоль этой дорожки, пробегал по ней языком, курсировал пальцами, добирался до копчика и опускался ниже. Мне кажется, на теле Тома не осталось ни единого сантиметра, которого я бы не изучил и не опробовал на вкус или на ощупь. В какой-то степени Том теперь даже больше мой, чем Джес. По крайней мере, в чём-то я её точно опередил.
Ему неудобно. Он ворчит. Снова крутится. Устраивается на спине. Хмурится. Переворачивается на бок, животом ко мне. Под ним уже давно скомкалась простынь. Интересно, он это чувствует? Он переворачивается на живот. Но это не спасает его от холода. И наконец-то открывает глаза.
«Пора?» - уточняет он.
«Ванная свободна», - подтверждаю я.
Он поднимается, кряхтя и поругиваясь. Мне смешно. Мой Том.
Я провожаю его взглядом до самой двери. И поднимаюсь.
Пора готовить завтрак. По крайней мере, нужно приготовить что-то, что прояснит голову. Полагаю, для Тома это тоже актуально. Сколько мы вчера выпили, если отбросить пиво? Я оглядываю место в поисках пустых бутылок. Нахожу две. Не так-то много. Учитывая ещё, сколько мы реально пили, а сколько впиталось в матрас.
Моя кровать – сплошной бардак. Давно у меня такого не было.
Чтобы лишний раз не нервировать Тома, который должен вот-вот показаться из душа, я быстро накидываю мятое покрывало на кроватный беспорядок. Тапком задвигаю всё лишнее, что я буду потом убирать, под кровать. И иду к холодильнику.
Что у меня есть?... Яйца, сельдерей, остатки ветчины, немного молока… Подойдёт. Начнём день с омлета и кофе.
Вода в душевой затихает. Я оставил ему полотенце и положил новую зубную щётку на раковину. Надеюсь, он заметит. Вообще, эту щётку я покупал себе. Хотел обновить на днях. Но для зятя мне ничего не жалко.
Сейчас, главное, сосредоточиться на ноже и не смахнуть себе палец. Я всё ещё хочу спать.
Хлопает дверь. Я выливаю содержимое миски на разогретую сковороду, закрываю крышкой и оглядываюсь.
Ох, чёрт. А вот и Том. Кто же ходит в таком виде по дому? Не выложись я за ночь на все 120%, обязательно сдёрнул бы с него сейчас это мелкое, едва прикрывающее его бедра полотенце. Вообще-то, конкретно это я обычно использую для лица.
Я слежу за ним взглядом. Как он выбирает свои вещи. Натягивает бельё на освобожденный от махровой ткани зад. Рубашку, штаны. Ищет носки. Мобильный.
Что-то у меня уже горит. Я возвращаюсь к омлету. Кажется, я его передержал.
Том идёт к выходу.
«Тебе кофе или чай?» - перехватываю я его внимание. Сбежать решил?
Том останавливается, думает, слегка нахмурившись.
«Кофе, наверное». - серьёзно сообщает он, как будто принимает решение, куда вложить свои инвестиции.
Я доволен собой. Главное – правильно поставить вопрос. Спроси я его «будешь кофе?» - он бы получил возможность ответить «нет». А тут… выбор очевидный, но зато он в мою пользу.
Том подходит к столу. Забирается на стул. Морщится и слезает. Я усмехаюсь. Сегодня мы оба будем есть стоя.
Не спрашивая, я накладываю ему половину омлета. Кофе занимается кофемашина, подаренная мне на день рождения Саввой и Маркусом. Пять минут, и у меня уже две чашки свежезаваренного ароматного напитка из настоящих перемолотых зерён. Прекрасно!
Какое-то время мы едим молча. У Тома зверский аппетит.
«Чертовски вкусно!» - довольно выдаёт он, облизывая свои масленные губы.
Я рад.
Мы переходим к кофе. А я – к самому интересному.
«Ты как?» - спрашиваю я его, улучив, как мне кажется, подходящую минуту.
Том задумывается, делает пару глотков, пожимает плечами, хмурится.
«Честно?» - уточняет он, сонными глазами глядя на меня.
«Безусловно», - я притворно улыбаюсь ему. Вот зараза.
Он молчит. Я не давлю.
«Как говорится…» - он делает паузу, - «если б знал, что такое похмелье, пить бы даже не начинал».
Я смотрю на его порозовевшие уши, слабую виноватую улыбку. Уязвлён ли я? Нет, я с ним абсолютно согласен. Я тоже чувствую себя не лучшим образом. Точнее абсолютно выжатым. И мне ещё повезло, что на вечер у меня нет никаких планов, в отличие от него. Но, если бы была возможность отмотать назад…
«Если бы была возможность отмотать назад… ты бы… не приехал?» - я едва не спрашиваю про родителей, но вовремя меняю конец предложения. Не хочу, чтобы он сейчас думал о Джес. Хотя, чёрт бы его побрал! Нельзя быть таким открытым и податливым, а потом говорить «забудь, мне не понравилось»! Это просто свинство. Ври в глаза и люди будут тебе благодарны. Они и сами догадаются, что что-то пошло не так, когда не смогут дозвониться до тебя на следующий день. По крайней мере, я бы хотел услышать что-то вроде…
«Да нет. Я… благодарен тебе». – Том смотрит на меня открыто.
А я, кажется, ничего не слышу, кроме шума крови в ушах.
«Что ты имеешь в виду?» - уточняю я. Мой собственный голос раздаётся как через вату.
Том снова отводит взгляд.
Уже пора подливать ему кофе? Нет. У него ещё пол кружки. А я бы себе подлил. И желательно виски.
«Просто… за опыт. Я много думал об этом. Ну», - он прочищает горло, - «с тех самых пор, как узнал о том, что ты… такой. И всё пытался понять, какого это...»
«Понял?» - перебиваю я его. Это серьёзный вопрос. Я бы не понял. Что можно понять с первого раза? Когда меня впервые отработал Илия, я всерьёз посчитал его мазохистом и обзывал ненормальным, глядя на его довольное лицо, когда он стонал подо мной. Потом, правда, было проще, но всё равно не в кайф.
А Том? Уверен, что, несмотря на всё его любопытство, там он себя не трогал. А значит, что ощущения наши должны быть очень похожи сейчас. Или нет? Может у него низкий болевой порог?
«Нам легче понять язык тела друг друга. Это как…» – в полной уверенности, абсолютно спокойно провозглашает он, но запинается под конец и сильнее краснеет, его губы дергаются в короткой усмешке, - «…секс с самим собой и женой одновременно».
Том не смотрит на меня, а потому не видит, насколько я сбит с толку. Я понимаю, о чем он. Но при этом немного задет тем, как легко и лихо он исключил меня из процесса, выбросив из порядка слов. С другой стороны, если ему так легче…
«То есть… ты бы повторил?» - всё же уточняю я, стараясь поддерживать его лёгкий рассудительный тон. В конце концов, это ведь я был тем, кто настаивал, что вся эта затея – не более, чем эксперимент.
Том отрицательно качает головой. Ладно, я и не ожидал обратного. Видимо, пришло время возвращать нас в реальность.
«Знаешь, ты ведь можешь попросить Джес немного… простимулировать тебя в процессе. Это вполне нормально. И некоторые гетеросексуальные пары такое практикуют». – я сам поражаюсь, насколько непринужденно говорю обо всём этом.
Мне кажется, просто сил на разочарование или обиды у меня сейчас нет. Может, когда я высплюсь… А пока, мне правда хочется поддержать Тома, который сделал такой серьёзный шаг к самооткрытию.
Том снова отрицательно качает головой. Он отставляет пустую кружку.
«Тебе ещё подлить?» - уточняю я.
Снова молчаливое отрицание.
«Скоро приедет Джес», - сообщает он, - «Мне надо бы её встретить… Спасибо за завтрак».
Том улыбается мне. Но не так тепло и открыто, как раньше. И я буквально вижу, как между нами одним усилием его мысли выстраивается стена. Он оглядывает меня бегло. Видимо, запоминая, чтобы потом скомкать это воспоминание, вместе со всей ночью, и запрятать глубоко, в самый тёмный и безмолвный уголок души.
«Ты дашь мне свой номер телефона? – Нет», - вот как должен выстраиваться наш дальнейший диалог, будь мы знакомы всего одну ночь.
Но Том ничего не говорит. Он просто подходит к своим вещам и начинает укутываться в пальто и шарф.
Я иду за ним. Не могу удержаться. Тяну к нему руки и поправляю залом шарфа. Потом резко сжимаю ткань и уточняю:
«Что ты скажешь Джес?»
Том выглядит удивленно. Он молчит какое-то время, а потом неуверенно выдает:
«Что мы собирали шкаф?»
«А так же бухали и смотрели кино всю ночь». – серьёзно добавляю я и делаю шаг ближе, – «Не говори ей ничего о нас. Никогда, ладно? Она – последняя моя нить с семьёй».
Я произношу это на одном дыхании. Грозно и с мольбой одновременно.
Это мой маленький подарок Тому за всё, через что мы с ним прошли за время нашего знакомства.
Том кивает.
Нет, мне не всё равно, что подумает Джес. Она и правда моё последнее связующее звено с семьёй. Единственный по-настоящему родной мне человек, ради которого меня ещё зовут иногда на общие праздники. Но с тех пор, как меня далеко и надолго послали родители, я уже успел морально подготовиться к жизни в полном отлучении. Я боялся и ждал этого одновременно. По крайней мере, теперь у Джес, если она узнает, будет достойный повод для того, чтобы проклинать меня в моём изгнании.
Я отпускаю Тома. Последний раз смотрю на его красивые губы. Могу ли я поцеловать его?
Нет, ведь тогда может показаться, что между нами ещё что-то есть. И это уже будет выходить за рамки придуманной нами... точнее мной, но одобренной им концепции.
Сколько ещё мы теперь не увидимся? Будем ли ещё когда-нибудь переписываться? Важно ли это мне это?
Я открываю ему дверь.
Том выходит за порог, вызывает лифт. Оборачивается ко мне.
«Эрик», - мне нравится, как звучит моё имя его голосом.
Что он хочет сказать? «Спасибо»? «Прости»? «Забудь»? «Я люблю…»
Двери лифта открываются.
«До встречи», - произносит он, прячет руки в карманы и заходит в лифт.
Я закрываю дверь и остаюсь один в квартире. Оглядываюсь. Бардак. Столько всего убирать…
Я возвращаюсь к кровати. Падаю на её неровную поверхность. Вдыхаю всей грудью, чувствуя, как наши с ним запахи переплелись в единое неразделимое целое.
Я получил то, что так давно и упорно хотел.
«До встречи». – Передразниваю я его и неумолимо начинаю отрубаться.

День выдался пасмурным. Тучи и мелкий дождик.
«Само небо плачет, что ты нас покидаешь». – с легкой улыбкой произносит Джес в трубку и смотрит на наручные часики.
Я тоже смотрю на часы. Такси должно прибыть с минуты на минуту.
Мы едем к Эрику.
В начале недели на работе ему сделали выгодное предложение: новая должность, увеличенная вдвое зарплата, корпоративное жилье. Всё это в другом городе. Не так далеко от нашего, и тем не менее.
Единственный серьёзный минус – отсутствие времени на раздумья.
Эрик согласился. Джес была очень недовольна, что он не посоветовался с семьёй. Я же считаю, что от подобного предложения глупо было отказываться. Так что, шурин сделал всё правильно.
Вот только…
Ещё неделю назад мы договорилась, что поедем к её родителям. На кону – решение вопроса о закрытии ипотеки. Её родители, узнав о том, что ещё до окончания года они станут дедушкой с бабушкой, захотели поспособствовать скорейшему нашему освобождению от долгов и предложили свою финансовую помощь. Сегодня мы должны были обсудить с ними детали и конкретные суммы.
Но, по стечению обстоятельств, Эрику тоже предстоит выехать сегодня, и он катастрофически не успевает со сбором вещей.
Чтобы спасти ситуацию, Джес предложила свой план, следуя которому, мы вместе с ней добираемся до Эрика, дарим ему наш совместный подарок на грядущее новоселье – двухсторонний термометр, показывающий температуру за окном и в доме, затем она чмокает брата в щёчку и упархивает к родителям, а я остаюсь помогать шурину со сбором мебели и по возможности присоединяюсь к ней вечером.
Почему я не в восторге от этой идеи?
Потому что я – ужасный зять и ещё более отвратительный муж.
Когда Джес сообщила мне о том, что беременна, мне даже не пришлось делать никаких подсчётов, чтобы вычислить точную дату. Это был день, когда я вернулся от Эрика, после нашего с ним, как он назвал это, «эксперимента».
Я тогда отправился до дома пешком, не смотря на боль в голове и в целом отвратительное самочувствие. По дороге я перебрал всё: начиная от спасительной возможности моего попадания в дтп с последующим летальным исходом или хотя бы потерей памяти о прожитых мною выходных и вплоть до моего коленопреклонённого признания Джес во всех своих смертных грехах, её гневного «пошёл вон» и моего отчаянного «Эрик, позволь мне пожить какое-то время у тебя».
Но я так ничего и не сказал ей тогда. Теперь уже тем более не собираюсь.
Да и что я мог сказать?
Я не мог подставить Эрика. Не только потому, что обещал ему, но и потому, что прекрасно видел, что сам спровоцировал его. Я поддержал его шуточную идею относительно сомнительного увеселения для нашего с ним возраста, наивно убедив сначала себя, а затем, как мне казалось, и его, что поступаю так ради его же блага. Сам не знаю, чего я хотел тогда добиться этой детской выходкой с порно? Что он вдруг скажет, что заблуждался всё это время? Что он в ту же ночь побежит делать Лидии предложение?
Нет, я сам тогда напросился. И алкогольное опьянение – это не оправдание.
Да, мне, действительно, было любопытно… даже очень… Эрик - нормальный мужик! А тянет его куда-то совсем не туда… И, с того самого момента, как я узнал про его ориентацию, мне всё хотелось понять, почему. Не помню толком, о чём я спрашивал его, но на мои вопросы он отвечал туманно.
Потом произошёл небольшой инцидент… Всё это мне до сих пор неловко вспоминать. Больше с Эриком я никогда пить не буду. Да и вообще, пожалуй, пришла пора быть аккуратнее с алкоголем. Я тогда подумал, что, быть может, получу ответы немного другим способом.
Но я никак не предполагал, что всё обернётся так. Точнее…
В общем, не буду врать, но за ту ночь я поимел Эрика всего один раз. И то, мне кажется, больше для галочки. Всё остальное время, Эрик был… сверху? Или как это говорится в их среде? И творил со мной всё, что ему только хотелось. И, да, я позволял ему. И более того… В общем… Почему его тянет не туда, я понял наглядно.
Возвращаясь на следующий день домой, я всерьёз переживал, что сам перешёл на «тёмную сторону».
А потому я ждал возвращения Джес не только полный раскаяния, но и полный надежды, что, как только увижу её, всё тут же встанет на свои места.
Появилась она дома довольно поздно, радостная и отдохнувшая. Я же, уже прошедший мысленно через все круги ада, бросился к ней, как к спасительной соломинке. И, когда уже всё случилось и мы оба немного пришли в себя, только тогда Джес заволновалась, что мы совсем забыли о безопасности. Мне, откровенно говоря, было в тот момент глубоко плевать. Я был так счастлив узнать, что все ещё могу быть с ней, что даже сам настоял, чтобы она на следующий день не принимала никаких таблеток. Мне казалось это правильным. Я видел в этой возможности своё перед ней искупление.
Эрику, с тех пор, я не звонил и не писал. Точнее, так получилось. Я намеревался дать ему понять, что моё отношение к нему не изменилось, хотя это было и не так. Но я ведь обещал ему, что всегда буду на его стороне. А потому поддерживать хотя бы какую-никакую переписку был обязан.
Но, если то, что произошло между нами, не было для Эрика чем-то особенным, то для меня это было катастрофой. Смириться с которой, мне требовалось время.
И пока я собирался с мыслями и в сотый раз повторял себе, что обязательно свяжусь с ним, Джес вернулась домой с новостями, от которых вся моя жизнь тут же завертелась с невероятной скоростью под немыслимым углом. Одно дело – решить, махнув рукой, что можно уже завести ребёнка, и совсем другое – встать перед фактом его реального появления.
Когда она узнала, что беременна, Эрик был одним из первых, кому она рассказала. Она звонила при мне. И, слушая, как она радостно сообщала ему, что он станет дядей, я вдруг испытал чувство гордости и довольства. Мне тогда показалось, что ребёнок лучше любых слов расставляет всё по своим местам, возвращая нас с Эриком в отношения эпохи «до».
Потом Джес передала мне трубку.
Голос Эрика прозвучал бодро и весело, когда он поздоровался со мной и произнёс заветное «Поздравляю!». Я всего-то и успел, что ответить ему «Спасибо», и самым трусливым образом вернул трубку Джес. Она, как раз, хотела поговорить с ним по поводу разовой подработки в их фирме, пока их штатный фотограф уматывал в отпуск.
Джес тогда ушла обсудить подробности в другую комнату, а я остался на кухне. И, помню, как через минуту на меня накатил приступ бешенства от осознания, как у шурина всё было легко. Нагнул бухого в дребадан зятя и забыл. Я тоже, правда, был хорош…
В общем, вспоминать до сих пор стыдно.
А дальше всё закрутилось настолько стремительно: походы по врачам, мои отгулы с работы, ожидание анализов и обмороки Джес из-за забора крови, что звонок от Эрика и новость о переезде застали нас с женой врасплох. И я так и не успел толком морально подготовиться к нашей встрече.
У меня пикает мобильный, сообщая о подаче такси. Я сигнализирую Джес, и она, быстро произнеся «До встречи!» и положив трубку, подхватывает свою сумку, запрыгивает в ботинки на высоченном каблуке, снова обещая мне, что это в последний раз, и, накинув на плечи пальто, выходит на лестничную площадку. Я тоже быстро одеваюсь, подхватываю пакет с подарком для шурина, закрываю квартиру и плетусь за ней.
Уже в машине, я аккуратно трогаю Джес за локоть, привлекая её внимание, и делюсь своей спасительной мыслью:
«Слушай, а может, ты меня подождёшь, и вместе поедем к родителям?»
Нелегко это признавать, но я чертовски нервничаю от одной только мысли, что останусь с Эриком наедине. Не то, чтобы что-то могло повториться… Просто… Это точно будет очень неловко. К тому же, я, в свою очередь, тоже тогда поступил отвратительно: переспал с обоими, практически в один и тот же день… Муд*к.
«Что?» - задумавшись, я прослушал, что ответила мне Джес.
«Всё в порядке?» - уточняет она, взволнованно глядя на меня.
«Эм, да». – я стараюсь звучать убедительно, - «Просто, мы же ненадолго. Быстро разберём ему шкаф, обмотаем скотчем пару стульев и всё. Остальным займутся грузчики».
«Всё равно. Мы так только к ночи доберёмся до родителей. А завтра нам надо будет уехать рано, чтобы ещё успеть нормально выспаться перед работой», - вразумительно возражает Джес. – «Да и с родителями я хочу поговорить в спокойной обстановке, а не на ночь глядя. Лучше уж ты потом подъедешь, если что. Или уже дома подождёшь. Да и проводишь Эрика по-человечески. А то мне неудобно, что мы вот так…»
Объективно, она права. Мне не остаётся ничего, кроме как согласиться.
Мы подъезжаем к высотке Эрика. Джес просит таксиста подождать её несколько минут. Я чуть не забываю пакет с подарком на сиденье.
Да чёрт возьми! Что я, в самом деле, как маленький… Было-прошло. Забей, Том! Эрик, вон, не парится абсолютно. Наверное…
Пока мы поднимаемся на лифте, я успеваю взять себя в руки. Мы по делу. К тому же, возможно, Эрику уже помогает кто-то из его друзей. Эти… Маркус и Савва. Если да, то вообще будет прекрасно. Поздравим его лично с повышением и поедем.
Эрик открывает нам дверь.
Он выглядит уставшим. Но это даже ему немного идёт.
Кроме него, больше в квартире никого. А значит, так быстро я не уеду.
А ещё у него жуткий бардак.
Мы с Джес вручаем ему наш подарок. И, пока она целует и обнимает его, а также даёт наставления, чтобы он позвонил, как приедет, и прислал фото, как обустроится, я успеваю лучше оглядеться.
Впечатление, будто у него произошёл взрыв. Все шкафы и полки нараспашку, на полу сумки и коробки. Часть из них заполнена. Часть ещё пустует. Отовсюду вытащены вещи, которыми Эрик успел обрасти за время своего тут проживания. Работы и правда вал.
Джес целует меня в щёку, привлекая внимание. Обещает позвонить. Ещё раз обнимает брата и спешит назад, к такси.
Эрик закрывает за ней дверь, оборачивается. Мы какое-то время молча смотрим друг на друга. Надо бы ему что-то сказать, но пока не могу подобрать слов. Спросить, как он? Поздравить с повышением?
«Я рад, что ты согласился помочь». – первым говорит Эрик и легко улыбается.
В прошлый раз я тоже согласился. Приехал, блин, шкаф собрать.
«На этот раз давай без… благодарности», - предупреждаю я, но как-то невнятно. Хотелось бы серьёзно, но эта заминка всё портит.
Эрик смотрит на меня удивленно, а, поймав наконец ассоциацию, начинает ржать. Он хлопает меня по плечу, проходя мимо, и беззаботно произносит:
«Ну это уж, как ты захочешь».
Очень смешно…
Шурин откладывает наш подарок в наполовину заполненную сумку, распрямляется и оглядывается.
«Машину, сказали, подадут к часу. Я вообще не представляю, как это всё успеть!» - Эрик проводит рукой по волосам, прикусывает губу и пинком отправляет в полёт какие-то тапки, которые прямиком приземляются в пустой ящик.
«Вот так и успеем!» - не без усмешки реагирую я на его «гол».
Мы принимаемся за дело.
«А твои товарищи не приедут?» - уточняю я, сцепляя барные стулья – гордость и боль этого дома, один с другим.
«Нет. Они, к сожалению, заняты сегодня». – отзывается Эрик с другой стороны комнаты.
«Ясно».
Значит, будем вдвоём. Это меня неожиданно расслабляет.
Странно, но я, кажется, действительно боялся повстречать здесь его товарищей «по оружию». Рассказал ли он им что-то про нас? Нет, навряд ли. Как такое вообще можно рассказывать… Но вот они бы могли понять, что между нами что-то было? Нет, с чего бы. С другой стороны… Я, конечно, понимаю, что на мне не написано. И всё же… Говорят же, что рыбак-рыбака… И, нет, я не один из них. Но всё же. Опыт уже был. Что если эти двое догадались бы? Возможно такое?
Бесполезные мысли. Я отбрасываю их куда подальше и стараюсь всё внимание уделить компоновке шуриновского барахла.
Мы возимся с ним до самого прибытия машины трансфера и грузчиков. Пока они выносят уже подготовленную мебель и сумки, мы с Эриком стаскиваем с кровати матрас. И он оказывается нев**бенно тяжелым. Упаковывать его нам помогают ещё двое парней, и я искренне надеюсь, что мою красную рожу они воспринимают только исходя из того, что я только что тягал такую дуру на своих руках. И Эрик, надеюсь, думает так же. И мне надо думать так же, а не вспоминать обо всём, что произошло на этом удобнейшем изобретении индустрии сна.
Самым сложным остаётся шкаф. Вытащить его целиком не представляется возможным. Я наивно полагал, что, раз собрав его, разобрать будет в несколько раз проще. Но сейчас признаю, что был неправ и, если бы не рукастые парни из трансфера, предложившие свою помощь, мы бы с Эриком могли тут запросто провозиться почти столько же времени, сколько ушло на сбор этой махины.
Все вместе мы успешно разбираем его, сцепляем детали скотчем и закладываем в самую большую коробку, едва успев предварительно, выудить оттуда тапки Эрика.
Кажется, наконец-то всё. Осталось только вынести остатки и погрузить в машину. Но для этого шурин уже нанял людей. А я бы пока присел куда-нибудь, перевести дыхание, но уже некуда. Остаётся только подоконник. Прислоняюсь к нему, наблюдая, как парни вытаскивают добро из квартиры.
Вот, как бы, давайте честно. С ними я бы спать не стал. Ну, значит, всё, да? Ничего, значит, из того, что было, и правда не считается. Как Эрик и сказал «эксперимент». Не очень удачный и особо никому не нужный. Прикольный по ощущениям сначала и адский по ощущениям после.
Всё. Закрыли тему.
Я перевожу взгляд на Эрика. Он договаривается с грузчиками, что последние три сумки с аппаратурой, которой он особо дорожит, и рюкзак мы спустим сами, прикрывает за ними дверь. Сам же ещё раз быстро проходится по всей студии, заглядывая напоследок во все углы. И, подойдя ко мне, отпирает окно.
На улице всё ещё моросит.
«Извини, пять минут ещё, ладно?» - обращается он ко мне и достаёт из кармана пачку сигарет и зажигалку.
Я не спешу.
Он почти ложится на подоконник, чтобы легче было дотянуться до улицы.
Запах табака сразу ударяет мне в ноздри. Эрик смотрит на горизонт, поверх крыш. Кисть его руки, возвращаясь к губам, уже покрыта мелкой россыпью небесной воды. В своём свитере он не кажется мне таким тонким, каким я запомнил его в тот день. Но я легко могу представить, как сейчас выглядит его спина, укрытая несколькими слоями одежды. Да, в целом, и не только спина...
Вообще, Эрик достаточно хорошо сложен. Тонкий, гибкий, вёрткий…
Бл*! Опять я об этом.
Эрик почти докурил.
Я прошу одну сигарету. Я сам бросил ещё в колледже. И не собираюсь возвращаться к этой привычке снова. Но сегодня, сейчас, мне это просто необходимо.
Эрик без вопросов протягивает мне пачку и зажигалку, и сам, после меня, достаёт себе вторую.
Я поворачиваюсь лицом к окну и делаю свою первую затяжку. Почти забыл, каково это…
Мы стоим с ним плечом к плечу и курим, глядя вдаль, на необитаемые крыши и ползущие внизу в разные стороны машинки. Возможно, скоро нас потревожат грузчики, устав ждать, пока мы выйдем, и поднявшись, чтобы предложить свою помощь. Но я пока, подтянувшись ближе к краю и немного высунувшись из окна, вижу, как эти точки крутятся вокруг машины, пытаясь, скорее всего, более компактно разместить мебель и вещи.
Время есть.
Надо бы что-то сказать. Но мы оба молчим. Это меня немного беспокоит. Не хочу, чтобы мы разъехались вот так. Но что я могу ему сказать? Чтобы он не пропадал? Чтобы звонил, если возникнут проблемы? А могут у него там возникнуть проблемы? Незнакомый город, непонятные люди. Как там относятся к таким, как Эрик? Сможет ли он за себя постоять, если что? Я не уверен. У него такие узкие ладони и изящные пальцы. Разве ими можно кого-то ударить?
Я провожу пальцами вдоль костяшек его руки и, тут же осознав, что творю, одергиваю руку.
Соберись, Том! Никакой двусмысленной х*рни больше!
Я нервно затягиваюсь до самого фильтра и начинаю кашлять. Чёрт!
Эрик услужливо похлопывает меня по спине. Я чувствую, как слёзы выступают на глазах.
Откашлявшись и непроизвольно выронив на улицу, затушенный о серую облицовку дома бычок, я поворачиваюсь к нему.
Эрик участливо смотрит на меня своими всепонимающими глазами, на его губах слабая улыбка. Он тоже почти докурил. У него осталось на последнюю затяжку.
И всё же, если он сейчас просто так уедет, я думаю… будет не так уж плохо.
Он найдёт себе кого-нибудь в том городе, они станут жить, как нормальная пара. Мы будем встречаться на Рождество в доме их с Джес родителей, посылать друг другу подарки на дни рождения, иногда он будет приезжать, чтобы повидаться с племянницей или племянником… А если что-то произойдёт, и у него будут проблемы из-за его секрета, мы всегда с Джес найдем возможность выделить ему местечко в нашей крохотной квартирке на какое-то время. И вот это, последнее, я должен ему сказать.
Эрик докуривает и тушит бычок об облицовку, повторяя за мной. Он уже собирается идти к сумкам, но замирает, как только я перехватываю его за предплечье. Но смотрит он не на меня, а на мой подбородок, точнее на губы.
Думает ли он о том, чтобы?…
Эрик неожиданно поднимает глаза, мы встречаемся взглядами, и он вопросительно приподнимает брови.
Я отвожу взгляд, но пока не отпускаю шурина. Я должен с ним поговорить, а не… Неужели он правда думает, что я буду сейчас тут с ним целоваться? Когда в любой момент может подняться кто-то из грузчиков… Точнее… не в них дело, а просто…
С другой стороны, это могло бы получиться не так плохо. Один поцелуй… А потом я помогу ему донести сумки, посажу его в машину и махну рукой на прощание. Разве это не громче любых слов докажет ему, что я всё ещё на его стороне и что мы с Джес не бросим его, если что-то случится?
Боже, что за бред в моей голове!
Эрик кладет мне руку на шею, давит большим пальцем на ухо, заставляя меня повернуть лицо в его сторону. Я не успеваю рассмотреть выражение его лица, а он и правда целует меня.
Бл*.
Я… теряюсь. Чувствую, как у меня разгорается солнечное сплетение от выброса адреналина в кровь. Его губы совершают ещё несколько требовательных прикосновений, и я наконец вспоминаю, как надо целоваться.
Значит, прощальный поцелуй. Хорошо.
Его рот со вкусом табака. Судя по всему, курение теперь у меня будет вызывать прочную ассоциацию.
Я подаюсь ближе. От соприкосновения тел кожа под одеждой начинает разогреваться. Я чётко начинаю ощущать точки, которые хотели бы от него прикосновений. Но, нет! Ничего такого не произойдёт.
Всего лишь, вот этот вот поцелуй и…
«Уф!» - Эрик больно перехватывает меня за волосы, и я не сдерживаю резкого выдоха.
Он толкает меня к стене и вжимает в неё всем телом, я снова ощущаю его требовательные прикосновения к губам. И всё это и правда очень горячо, но…
«Мммм», - я слышу свой собственный стон.
Чёрт, я не специально, но… Какого хрена он вообще полез руками мне под одежду?!
«Бл*ть, Эрик! Тебя ждёт… нас ждёт толпа грузчиков». – напоминаю я, отворачивая своё лицо от его губ и вцепляясь руками в его запястья.
Его пальцы всё ещё в состоянии дотянуться до моего члена и продолжают провокационно поглаживать его.
Он целует меня в шею и вместо адекватного «ты прав» или «оу, точно», произносит уверенное:
«Мы быстро».
«Что ещё за «быстро»?!» - возмущаюсь я.
Я же ему не кролик!
Нет. Не то. Не так.
«Эрик…»
Я встречаюсь с его многообещающим настойчивым взглядом и понимаю, что, если ад существует, меня там ждёт отдельный уголок. Я отпускаю его руки.
Поцелуи мешаются с ласками. У нас обоих уже стоит, и всё, что меня всерьёз беспокоит, это то, что нас могут здесь обнаружить. Я предупреждаю об этом Эрика. Мы синхронно оглядываемся на дверь. Пока всё тихо.
«Закрой дверь», - просит меня он, а сам идёт к своему рюкзаку.
Отличное время немного остыть.
Снова высунувшись из окна, я пересчитываю точки грузчиков, крутящиеся рядом с машиной. Все четверо на месте. Хотя, им вообще некуда торопиться. Эрик оплатит им почасовую. Поэтому им всё равно, сколько нас не будет внизу. Но всё же…
Нам стоит остановиться сейчас.
Я застёгиваю свои штаны, перешагиваю через сумки. Краем глаза ловлю, как Эрик взволнованно отрывается от своего рюкзака, и, знаю, что он провожает меня взглядом. Он боится, что я сейчас уйду.
Я подхожу к входной двери. Наверное, и правда стоит уйти. Подождать его внизу и… Я щёлкаю задвижкой.
Теперь нас точно не побеспокоят.
Господи, что я творю?! Я прислоняюсь лбом к остужающей поверхности двери. Слышу, как Эрик подходит ближе. Его руки тут же обхватывают меня.
Он не целует, только крепко прижимается.
«Том», - его голос тихий, но уверенный. – «Последний раз».
Я и сам знаю, что последний. Но зачем нам последний, когда и первого не должно было быть?
Нет, я признаю. Мне нравится Эрик. Меня заводит его напор. Как он смотрит на меня и что он делает со мной. Я никогда раньше даже и не думал о подобном, пока его не встретил. Но…
Его руки скользят ниже. Моё молчание он воспринимает в свою пользу, и я откидываюсь на него, открывая ему доступ. Он трогает только руками, боясь сейчас спугнуть меня поцелуями.
Не знаю, как, но он слишком быстро выучил меня. Он знает обо мне даже больше, чем я сам.
К тому же, Эрик вот-вот уедет. И это наша последняя встреча на долгие месяцы… Всё сотрётся из нашей памяти. И когда он приедет в следующий раз, мы уже не посмотрим на друг друга так, как смотрим сегодня.
Я хочу позволить ему… или, правильнее сказать, себе? В последний раз.
Постепенно я снова завожусь. Эрик натягивает на меня резинку. Я сам до конца расстёгиваю ремень и стягиваю джинсы, оставляя их на полу.
«Пойдём к окну», - я едва узнаю свой голос: хриплый с пропадающими звуками. Но Эрик всё понимает.
Мы целуемся возле окна. Край подоконника упирается мне в поясницу. Я придерживаюсь за плечи Эрика одной рукой, а второй помогаю ему в такт движениям его руки. Наши члены и руки соприкасаются. Мне снова жарко в свитере. Думаю, как и ему.
«Повернись», - это полуприказ-полупросьба.
Я смотрю на его раскрасневшееся лицо и понимаю, что за этим последует. Я и сам хочу. Я отворачиваюсь лицом к улице и упираюсь руками в широкий выступ. Немного подумав, я дотягиваюсь до окна и тяну его на себя. Не хочу, чтобы кто-то услышал, если что.
Пальцы Эрика холодные и влажные от смазки. Это слегка нервирует.
«Расслабься», - это похоже на предупреждение, и я невольно подаюсь вперёд, пытаясь уйти от проникновения.
Эрик жестко перехватывает меня за плечо и наваливается всем телом. Мне так неудобно. И я сгибаю руки, ложась грудью на широкую поверхность подоконника.
«Так-то лучше», - довольно произносит Эрик мне на ухо.
Он двигает пальцами довольно агрессивно, желая как можно скорее растянуть меня. Вторая его рука ерошит мне затылок, вынуждая повернуть голову так, как хочется ему и запуская волну мурашек вдоль позвоночника. Мой член полностью оставлен без внимания. Но мы оба знаем, что сейчас его трогать бесполезно. Эти несколько подготовительных мгновений не вызывают у меня особо приятных ощущений.
«Готов», - Эрик предупреждает меня, высвобождая пальцы.
Я не успеваю толком перевести дыхание, как он уже снова наваливается на меня. Теперь его рука опускается к моему члену и какое-то время сам он не двигается, сосредоточившись только на движении руки, давая возможность мне привыкнуть и увереннее поднимая меня.
«Можно», - уверяю я.
Эрик начинает толкаться в такт руке. Не знаю, как, но ощущения совсем другие!
От активной двойной стимуляции я невольно срываюсь на стоны. Взгляд туманится. Я успеваю заметить, что стрелка на часах сдвинулась на минуту. Чёрт, я почти про всех про них забыл…
«Эрик, быстрее». – напоминаю – или умоляю? - я.
Мне не приходится повторять дважды. Эрик крепко сжимает меня за шею. Придавливает к поверхности. Кровь приливает к голове. Я почти ничего не слышу. Я упираюсь руками в оконную раму. Так удобнее нам обоим. У меня, кажется, дрожат ноги. Ещё немного… совсем чуть-чуть…
«Ммм, бл*!»
Эрик совершает ещё несколько толчков и наконец отпускает меня.
Мы оба тяжело дышим. Я распрямляюсь. Он стягивает с меня презерватив – это чертовски интимно. И отходит, чтобы выбросить оба в мусор.
Я смотрю за окно. Дождь, кажется, наконец, прекратился. Но небо ещё серое. А крыши всё так же пустынны.
Я тянусь к ручке, распахиваю окно настежь. Ветер прохладный. Но мне всё ещё жарко.
А ещё, мне кажется сейчас, что шагнуть через этот проём в город не так-то уж тяжело. Точнее так же легко, как переспать с братом своей жены, дважды.
Что я, мать его, натворил?!
Я отхожу к двери, подхватываю свои штаны и бельё и иду в ванную. Мне надо умыться.
Пока я остужаю лицо прохладной водой и пытаюсь хоть немного избавиться от остатков смазки, слышу звонок в дверь. Эрик что-то говорит поднявшемуся мужчине. Интересно, как шурин сейчас выглядит? Я не посмотрел на него. Понятно ли по нему, что только что было между нами?
Ох… Замуруйте меня кто-нибудь в этой проклятой ванной!
Я жду пока снова раздастся хлопок дверью и выхожу.
Вместо трёх на полу остаётся только одна сумка и его рюкзак.
Эрик стоит, прислонившись спиной к кухонному столику и, скрестив руки и ноги, смотрит на меня.
Кажется, будто сейчас из укрытия появится Джес и он скажет ей: «Смотри, как твой муж низко пал. А я ведь предупреждал тебя».
Пожалуйста, не надо…
Но нет, он просто устал. Это заметно в том, как он тяжело отрывается от своего места.
Эрик идёт ко мне. Я тоже делаю шаг навстречу.
Он по-хозяйски кладёт мне ладони на шею, они холодные и чуть влажные. В его бровях запуталось пару капель воды. А судя по воде на ворсинках свитера, вытирался он сразу им, не озаботившись поиском полотенца или салфетки.
«Я люблю тебя, Том». – произносит Эрик и снова целует меня.
Я жмурюсь и не отвечаю. У меня просто нет сил, чтобы ответить. И… я знаю, что это пустое признание. Точнее, это больше благодарность, чем признание. Я тоже ему, мать его, благодарен. Но уже хочу, чтобы мы всё это забыли.
Эрик отстраняется от меня. Он внимательно смотрит мне в глаза, облизывает губы и улыбается.
«Это будет нашим с тобой маленьким секретом, да?» - уточняет он, как будто не уверен в моём ответе.
«Да». – поспешно соглашаюсь я. Безусловно.
Я подаюсь ближе и тоже касаюсь губами его губ. Мне кажется, что Эрик удивлён. А я просто не хочу оставаться крайним. А знал, на что шёл. И нет смысла со мной сейчас возиться, как с девчонкой.
«Я возьму сумку, а ты рюкзак», - говорю я.
«Да», - Эрик отпускает меня и отходит за вещами.
Я иду следом. Мы нагружаемся, и оба, не сговариваясь, оглядываем квартиру в последний раз.
Эрик вздыхает.
«Просторная была комнатёнка», - подводит итоги он.
Не то, чтобы я был с ним согласен. Но мне, честно, сейчас всё равно.
Мы выходим за дверь. Эрик запирает её, пока я вызываю лифт.
На первом этаже он бросает ключ в почтовый ящик, и через мгновение мы оказываемся на улице.
По лицам рабочих я не вижу признаков, что хоть кто-то из них знает или хоть сколько-нибудь заинтересован в том, почему мы так долго проторчали наверху. Для них это обычное дело. Проверяли все оставшиеся полки, искали потерянную пуговицу… Им всё равно, чем мы там занимались.
Я передаю сумку в грузовой отсек и оглядываю его содержимое.
«Не так уж и много у тебя вещей вышло», - замечаю я.
Эрик тоже заглядывает в кузов.
«Да», - соглашается он. – «А времени на всё ушло…»
Он вдруг смеётся и хлопает меня по плечу.
«Приезжай ко мне помогать шкаф собирать». – его тон беззаботен.
Я смотрю на его улыбающееся лицо, в его внимательные и веселые глаза. Я улыбаюсь в ответ, немного натянуто, но... Шутка-то актуальная. Я заценил.
Эрик расплачивается с грузчиками. Они уходят к своей машине, она чуть впереди. Затем он договаривается, что возьмёт рюкзак с собой на переднее сиденье. Водитель закрывает кузов и возвращается на своё место.
Мы с шурином смотрим друг на друга.
«Напиши, как доедешь». – больше напоминаю, чем прошу я.
Эрик кивает.
«И сброшу фото, как обустроюсь». – обещает он, явно давая отсылку к просьбе Джес.
Я тоже киваю.
Эрик протягивает руку на прощание.
Он, действительно, уезжает... Но оно и к лучшему.
Я крепко и коротко жму протянутую руку, но шурин не отпускает.
«Том», - он говорит так тихо, что я невольно делаю шаг ближе. - «Если тебе когда-то захочется повторить, прошу тебя, позвони мне, хорошо? Не ищи кого-то на стороне».
Эрик смотрит на меня серьёзно, он больше не смеётся и не улыбается.
Что? С чего он взял, что мне?...
Да я вообще больше никогда! Да даже то, что было…
«Не думаю, что мне понадобится…» - всё же выдавливаю из себя я и кое-как изображаю усмешку.
В совсем уж крайнем случае, я, конечно, обращусь к Джес. Но всё-таки…
«И всё-таки…» - настаивает Эрик, все ещё не отпуская меня.
«Ой, да иди ты нах*р!» - беззлобно бросаю я, стараясь как можно скорее прервать этот неловкий момент. – «Я тебе не принцесса, и мне точно это не понадобится больше».
Эрик снова улыбается.
«Я тоже надеюсь, что тебе это не понадобится. Но, если что», - он подмигивает и смеётся.
Мы, наконец, разрываем рукопожатие. И я относительно не больно ударяю его кулаком в плечо.
«Иди уже!» - отправляю я его.
Эрик забирается на место рядом с водителем. Хлопает дверцей. И машет мне в наружнее зеркало заднего вида.
Махнув ему на прощание, я ещё какое-то время провожаю отъезжающую машину взглядом, а потом разворачиваюсь, чтобы пойти пешком домой.
Но тут же торможу. Ощущения малоприятные. Так как полотенца у меня не было, я особо и не заморачивался. А теперь такое чувство, что вода в помеси со смазкой пропитали не только бельё, но и штаны.
Нет уж… Не знаю, что Эрик себе нафантазировал, но я точно никогда в жизни ни за что больше не допущу чего-то подобного. Даже того, что уже произошло, достаточно, чтобы я до конца своих дней ползал перед Джес на коленях. Честное слово, как только первый ребёнок начнёт ходить, мы тут же заведём второго. И я клянусь, что буду верным мужем и достойным отцом.
Надо позвонить Джес, узнать, как у неё там дела. И, пожалуй, всё же вызвать такси. Не хватало только, чтобы за время моего передвижения, у меня и правда пропитались штаны и я сверкал налево и направо мокрым задом.
Боже! Какой же я ублюдок, кто бы знал…
Нет, не могу сейчас ей звонить. Сначала доберусь домой. Переоденусь и сразу поеду к ней. Даже если придётся добираться на собаках.

Хотел написать Джес, что выехал, но не стал. Пусть пишет Том. Это его жена, пусть сам ей и докладывается.
«Тц!» - не удерживаюсь я и прошу у водителя разрешения закурить.
Он, на моё счастье, не против.
Сколько у меня осталось? Две, четыре, шесть, восемь, десять… Нормально. До конца пути должно хватить.
Чёрт, чёрт, чёрт! Грёбанный Том!
Я чиркаю зажигалкой, и только на третий раз та перестаёт искрить и даёт мне пламя.
Я делаю затяжку, и меня немного отпускает.
Смотрю на дорогу.
Я был уверен, что тот раз, когда мы напились, был моей счастливой случайностью. Что я сорвал джекпот и дальше по полной получил заслуженный игнор и тихую ненависть.
А ещё я был уверен, что сразу, как Том останется со мной один на один, он как следует начистит мне морду.
Я уже мысленно подсчитывал количество денег, которое мне придётся потратить на выправку и замену зубов. Представлял, как я буду смотреться на новом месте работы, появившись там с подбитым глазом и шамкающим ртом. Но…
К моему удивлению, ничего из этого не произошло.
Том отрапортовал мне, что Джес уехала и занялся моими делами. Помогал мне собирать вещи, демонтировать мою мебель, проверять полки и шкафы.
Я какое-то время ещё настороженно приглядывался к нему. Думал, вот, сейчас он отвинтит эту полку и как саданёт ей… или: сейчас уйдут рабочие, и тогда… Но от Тома не последовало ничего.
Он краснел, бледнел, пыхтел, чертыхался себе под нос, но витал где-то глубоко в своих мыслях.
В конце концов я решил, что всё дело в Джес. Точнее, в её беременности. Джес рассказывала мне, что Том даже брал отгулы на работе, чтобы съездить с ней на запись к врачам или на сдачу анализов. Очень благородно с его стороны.
Так мы и провели с ним всё время сборов. Говорили только по делу. Никаких лишних тем и комментариев, никаких шуток или подколов. Да ещё и парни из трансферной бригады крутились всё время рядом. Поэтому мне только и оставалось держаться, как ни в чём не бывало.
В конце концов, когда я уже был готов оставить всю мою здешнюю жизнь позади и, подхватив последние сумки, спуститься вниз, Том стрельнул у меня сигарету.
Я спорить не стал, хотя и мог бы напомнить ему, что стоит только один раз сорваться, как всё полетит по наклонной. Так случилось со мной. Я стал дымить, как паровоз, после того инцидента между нами. Но может с Томом такого и не произойдёт. Он, как мне казалось, намного более сильная личность.
Пока мы курили плечом к плечу, я даже почти надумал признаться ему, что меня вовсе не переводят в другой филиал, а что я сам уволился и попросил Савву помочь мне с поиском нового места. Это произошло не только из-за Тома, но из-за него в особенности. Я чувствовал, что успел так сильно напортачить в этом городе, что бегство – единственный способ всё исправить.
К моему удивлению, Савва поддержал меня в моём намерении. Точнее, я был удивлён тому, что он вышел со мной на контакт и согласился помочь.
Скажем так, в моих отношениях с ним и Маркусом я тоже изрядно накосячил, признавшись на пьяную голову, что затащил зятя в постель. Маркус был просто в бешенстве.
Это произошло незадолго после той ночи. Тогда мы собрались у Маркуса в коморке, чтобы просто весело провести время: выпить, закусить, потравить байки и поделиться историями. Они оба уже знали, что я неровно дышал к своему зятю, но всё это сглаживалось на нет только потому, что между нами ничего толком, кроме пары анекдотических поцелуев, никогда и не было.
Маркус первый завёл эту тему. Савва был слишком тактичен для подобного. А сам бы я не решился. И только насмешливый тон этого коротышки заставил меня взбрыкнуть и выдать на развязанном языке, что между нами с Томом произошло.
Стоит ли упоминать, что в шоке были мы все втроём. Они - от того, что услышали, я – от того, что смог сболтнуть подобное. И всем мы – от того, что я вообще оказался способен на нечто такое.
Савва промолчал. Но я видел по его нахмурившемуся лицу, насколько сильно он не одобрял мой поступок. Может быть, он даже сказал бы мне что-то, но тут взорвался Маркус, до которого наконец дошло, что я не пошутил.
Я всегда знал, что он был горячей натурой. Я видел его в гневе, когда плакался ему по поводу Даррела. Но я почему-то был полностью уверен, что нахожусь рядом с ним в безопасности, так как знал, что изрядно нравлюсь ему. Но в тот день его оскорбленные чувства наоборот лишь добавили огня в бочку с порохом его негодования. Я вылетел из его дома, как ядро из пушки, и пролетел до самой своей конуры, где провалялся в слезах и соплях самобичевания до самого утра.
Маркус, видимо, ещё в тот же день всюду кинул меня в чёрный список. Савве я какое-то время сам боялся набрать. Не знаю почему, но его молчаливый укор жестче действовал на меня, чем любые вопли со стороны моих знакомых и родни.
В какой-то момент я даже настолько раскис, что набрал Серафиму. Я не стал рассказывать ему никаких перипетий своей жизни. Просто не смог. Наоборот, узнал, как он там поживает. Что он все ещё ходит в тот бар. Что он иногда вспоминает обо мне. Особенно, когда сидит за обеденным столом. И что у него появился новый парень. Тоже из колледжа. На пару лет младше меня. И, стало быть, младше его почти на семь. Я пошутил, что ему надо бы уже остепеняться, пока разница в возрасте не достигла критического максимума. Он же как-то спокойно отшутился и перевёл тему на меня. А что я? Вот, дома. Снимаю квартиру. Хожу на работу. Кое с кем повстречался, но пока не срослось. И всё. Никаких подробностей.
«Ладно», - ответил он мне тогда.
«Ладно», - повторил я за ним и, пообещав ещё как-нибудь позвонить, выбрался за первой за долгое время пачкой сигарет.
Я ещё думал связаться с Томом. Попробовать узнать, как там у него дела. Но чертовски боялся услышать, что он на самом деле обо мне думает. А потом позвонила Джес.
Когда я узнал о ребёнке, всё встало на свои места. Оказывается, Тому и без меня было, чем заняться.
Джес передала ему трубку, хотя я не просил. А услышав его бодрое «аллё», я даже смог искренне его поздравить. Я очень хотел спросить у него ещё хоть что-то, чтобы убедиться, что всё в порядке и он действительно рад и счастлив и не считает, что я загубил ему всю жизнь, но на ум ничего ёмкого так быстро не пришло. Да и Джес почти сразу перехватила разговор, вернув меня от проблем душевных к вопросам финансовым.
Собственно, после того, как я отработал в компании Джес часы замещения, я и решил, что пора валить. Она без умолку рассказывала мне о своих планах на будущее, о мыслях родителей вложится в их с Томом жильё, ну и о Томе, конечно же. О том, какой он милый, замечательный, внимательный, заботливый.
«Вот и прекрасно», - решил тогда я. – «Пусть так и будет».
Я сбросил весточку Савве с коленнопреклонной просьбой встретиться со мной. Он позвонил мне тем же вечером, и мы договорились о времени и месте.
Не знаю, специально ли, но выбор пал на тот бар, где мы впервые с ним познакомились. Я пришёл туда сразу после работы и ещё какое-то время ждал, пока он подойдёт. Я хотел было сразу извиниться перед ним и заговорить о деле. Но Савва остановил меня и, узнав, что я, как и он, ещё не ужинал, сначала предложил перекусить. Пока мы ели, я поинтересовался у него про Маркуса. Савва очень тактично дал мне понять, что Маркус ещё не отошёл от нашей ссоры и какое-то время не стоит с ним связываться. Я принял это к сведению.
А потом я извинился за своё поведение. Савва сказал, что принимает мои извинения, слегка вогнав меня в краску от такой прямой артикуляции прощения и предложил перейти к обсуждению моей основной проблемы.
Я вкратце рассказал ему о моём намерении уехать и попробовать начать всё с чистого листа и поинтересовался у него, нет ли у него каких-то контактов в других городах, где я бы смог обосноваться и сразу выйти на работу. Савва согласился со мной и обещал сделать, что сможет.
А через несколько дней он позвонил уточнить, не поменял ли я своего решения, и, услышав желаемый ответ, сбросил адрес для отправления резюме, а также сайт компании, куда я мог попробовать устроиться.
К моему удивлению, предложение оказалось более, чем приличным, город находился не так далеко от моего на тот момент места проживания, что обеспечивало мне не особо затратные расходы на трансфер, а главное, помимо работы, компания гарантировала предоставление своим сотрудникам общежития.
Я в тот же день сбросил им своё резюме и для верности через какое-то время позвонил уточнить, дошло ли оно. Мне назначили день собеседования. И в один день провели меня по всем этапам, согласовав моё утверждение на должность, заработную плату и место проживания. Уверен, что замолвленное за меня словечко Саввой сыграло в данном отборе решающую роль.
Я подписал заявление на увольнение на предыдущей работе. Договорился об окончании аренды с хозяевами квартиры. Отдельно бегал к Савве благодарить его за помощь, прихватив ему бутылку его любимой настойки на мяте и вишне. И вспомнил, что совсем позабыл предупредить сестру.
Она первой мне позвонила. Сказала, что собирается поехать на выходных к родителям. А я соврал ей об экстренном переводе на новое место работы.
Сколько я от неё выслушал в тот день! Но дело было сделано. Поостыв, Джес пообещала, что обязательно заскочит ко мне перед моим отъездом. И, действительно, сдержала своё слово. Пробыв у меня максимум четверть часа, она оставила мне в нагрузку своего мужа, моего недавнего любовника, и умчалась на всех пора к расщедрившимся на добрых новостях родителям.
И вот, только после нескольких затяжек, Том, наконец, выбрался из своей раковины. И я впервые в жизни увидел его таким. Нет, Том и раньше нервничал при мне. Но мне всегда было сложно разгадать, что там творится в его голове. Я никогда не понимал, как он, цепляясь за одну мысль, перескакивал на какую-то совсем другую, пока он не снисходил до того, чтобы объяснить мне весь этот сложный процесс размышлений.
А тут, в одно мгновение, мне показалось, я увидел его, как открытую книгу. Мне стал понятен каждый его взгляд, мелкое изменение в мимике, в повороте головы, в жестах. Я практически услышал его мысли, как если бы он четко и ясно проговорил их мне. Хотя, я всё ещё не уверен, что он думал о том, что видел я. С Томом ни в чём нельзя быть уверенным. Он всегда найдёт способ удивить.
Но, когда он не оттолкнул меня, а охотно ответил на мой поцелуй, мне мгновенно снесло башню.
Ох, чёрррт, как же мне стыдно теперь!
Я перевожу взгляд на пачку и с удивлением обнаруживаю, что там осталось ровно в половину меньше от первоначального количества сигарет. Это всё я? Так быстро?
Я оглядываюсь и понимаю, что мы уже выехали за черту города. Ещё час-другой и мне надо будет связаться с трансферной компанией с той стороны, чтобы согласовать моё время прибытия и договориться о грузчиках, которые помогут мне дотащить всю мебель до новой квартирки.
Не скажу, что она лучше студии. Но всё-таки у меня будет полноценная квартира. Вид из окна, конечно, попроще. Дом, сам по себе, уже не первой свежести. Да и ремонтик довольно средненький. Но зато отдельно кухня, отдельно комната, просторная ванная, а больше мне ничего для счастья и не надо.
Не удержавшись, усмехаюсь. Для счастья… Нет, до счастья мне, пожалуй, ещё далеко.
Интересно, если бы так сложилось, что Том смог бы поехать со мной, был бы я счастлив?
Я бы готовил ему по утрам. По вечерам, смотрел бы с ним перед сном его любимые боевики. Мы бы перекидывались смешными сообщениями в перерывах работы. А в ночь с субботы на воскресенье… Да, обязательно бы стоило сохранить на первых порах эту традицию… Я бы для себя и для Тома, раскрывал бы всё новые стороны его самого.
Зажимал бы ему рот, когда он становился слишком громким. Смотрел бы, как он безвольно плавится от моих прикосновений. Наслаждался бы его бессмысленными попытками защитится от покушения на его честь и восстановить между нами равенство позиций.
Да честно, чёрт подери, я был бы даже готов уступать ему иногда!
И, кто знает, возможно, будь это Том, я бы тоже смог ощутить кайф от того, что можно находится под кем-то.
И я всё-таки признался ему…
Вот дурак!
Хорошо, что он не воспринял это всерьёз.
Я закрываю глаза и откидываюсь затылком на подголовник.
Мне нравится вспоминать его смущенное растерянное лицо, когда я прошу его звонить мне, если что. А будет это «что»? Навряд ли. Хотя, опять-таки, с Томом, ни в чём нельзя быть уверенным.
И лучше уж это буду я, чем кто-либо ещё. По крайней мере, я гарантирую ему анонимность и не буду устраивать сцен ревности и скандалов. А может и буду. Стану вдруг дерзким и нервным. Как Френк когда-то… Или Даррел… Не одному же Тому быть непредсказуемым!
Да и как ни крути, а с рождением ребёнка, Том неотвратимо станет частью моей семьи. И маленькая тайна в кругу семьи, это лучше, чем тайна на стороне…
До тех пор, пока, в жанре душетрепательных сопливых драм, нас с ним не застукает его же сын или дочь за его новым письменным рабочим столом, покрытым зелёным сукном, без одежды и в самом разгаре страстей.
От этой сцены, слишком ярко прокрутившейся перед моими глазами, я вздрагиваю и просыпаюсь.
Нет уж, такого не надо. Пусть лучше не будет ничего. Ни у меня с ним, ни у кого бы то ни было ещё. Пусть живёт себе, полноценной, одобряемой жизнью с Джес. А наше маленькое с ним приключение так и останется единственным постыдным эпизодом во всей его биографии. О своей уж я молчу. Мне кажется, что в моей биографии нет ничего, кроме стыда, к которому я привык настолько, что почти перестал замечать его.
Может быть, на новом месте я тоже, наконец, остепенюсь и найду себе кого-то определенного до того, как достигну возраста Серафима?
Ну а может и нет. Собственно, это всё не важно.
Кроме судьбы Тома меня вообще сейчас мало, что интересует.
Глаза снова закрываются, и я поддаюсь сонному мороку. Главное, не проспать время, когда надо будет звонить грузчикам.
***
Я добавляю подпись к фотографии и жму «отправить».
Делаю последнюю затяжку и прикрываю окно. Холодно.
«Точно барашек», - приходит мне ответ. И я смеюсь.
Да, Патрик такой. Его тонкие каштановые волосы закручиваются в немыслимые спирали и похожи на пружинки вокруг головы.
Планшет снова пиликает, высвечивая фото с незамысловатой надписью под ним: «Тебе привет!».
На коленях у Тома сидит Эрика. Её изображение немного смазанное, но это не удивительно: у этого ребёнка шило в одном месте. Внешне она уже очень похожа на отца. Те же тёмные волосы, те же брови и нос, но не губы. Губы у неё от матери, а ещё цвет глаз и, пожалуй, характер. Ужасная болтушка.
Ей скоро четыре года, но я ни разу не видел её вживую. Возможно, скоро увижу.
«Привет Белоснежке!» - отписываюсь я и смотрю на часы.
Скоро вернётся Патрик.
Это он настоял на совместной поездке к моей семье на Рождественские каникулы. Меня звали и раньше, но мне как-то удавалось увиливать.
В первый год я был очень занят работой и обустройством на новом месте. День рождения Эрики – я до сих пор не решаюсь уточнить, кто предложил назвать её в мою честь, - я провёл на курсах профессиональной переподготовки, которые вымотали меня настолько, что все каникулы я провалялся дома в соплях и с температурой.
На следующий год я только повстречал Патрика.
Это вышло весьма забавно. Он пришёл с компанией в бар. Они довольно шумно отмечали чей-то день рождения недалеко от моего стола. Море выпивки, почти никакой закуски – студенческий подход. А потом Патрика забыли. Вся компания поднялась на крыло и умотала на продолжение банкета в другое место, а он остался, спящим в углу, практически съехавшим по дивану на пол.
Я как раз только расплатился за ужин, когда этого парня обнаружила официантка и попыталась выпроводить из зала. Он, с трудом поднявшись, случайно опрокинул стул и, споткнувшись об него, едва не кувыркнулся сам, но я вовремя подхватил его, спасая свой ноутбук от падающего на него тела. Дальше он пошёл ровнее и увереннее.
А через неделю он предстал передо мной в качестве стажера, направленного университетом на практику. Меня он, конечно, тогда не вспомнил. Но я иронию судьбы оценил.
За счёт не такой уж и большой разницы в возрасте, мы довольно быстро сошлись и стали проводить вместе время и вне работы. Патрик легко жаловался мне на свои неудачные отношения с девчонками, и в какой-то момент я абстрактно предложил ему попробовать что-нибудь другое. Он удивил меня тем, что охотно воспринял мою идею, а я его тем, что с ходу предложил конкретный вариант. Он согласился.
Ещё одно Рождественское приглашение к семейному очагу я пропустил, солгав, что провожу каникулы с кое-кем особенным. На самом же деле, Патрик тогда уезжал один. К себе домой. Это был его первый год после выпуска и первое свободное Рождество за весь период обучения. Меня он с собой не звал, но я бы и не поехал. Я остался в городе и занимался, собственно говоря, ничем. В основном, я пребывал в легкой депрессии, будучи абсолютно неуверенным в том, что Патрик вернётся ко мне, а не за своими вещами.
Но всё закончилось благополучно.
И следующее Рождество мы действительно встретили вместе, умчавшись на тёплый морской курорт, подальше от серости нашего зимнего неба.
Тогда же я набрался смелости или, скорее, наглости, и на настойчивые просьбы сестры выслать хоть пару фотографий с моего отдыха, отправил ей несколько общих с Патриком фото, на которых сразу было понятно, что он – не девочка, а я ему – не друг.
Джес была в искреннем шоке. А я тогда искренне удивился, что за всё это время она ни разу даже не подумала о возможности такого расклада. Она долго советовалась у меня и спрашивала разрешения рассказать об этой «новости» Тому, но я какое-то время выступал категорически против. Не потому, что не хотел, чтобы Том знал, что у меня кто-то появился. Об этом он знал и, думаю, в отличие от сестры, не питал иллюзий относительно пола моего партнёра. А просто потому, что хотел сначала предупредить Тома и дать ему время подготовиться к обсуждению этой темы с Джес.
Том ведь не умеет врать. Недоговаривать – да. Молчать – определенно. Но врун из него ужасный.
Поэтому, улучив момент, когда Патрика не было дома, и Том, я точно знал из разговоров с Джес, остался один, я набрал зятю, чтобы немного поворошить прошлое и выработать стратегию поведения относительно будущего.
Не то, чтобы я сомневался в нём. Факты говорят сами за себя. Но я слишком хорошо понимаю, что из себя представляет Джес. Если уж она зацепилась за какую-то тему, она будет раскручивать её до тех пор, пока не исчерпает весь лимит терпения собеседника.
И я тогда боялся, что Том мог бы ненароком проболтаться ей, что уже давно знал о моей ориентации, что повлекло бы за собой слишком много лишних и весьма опасных вопросов, которые привели бы к неминуемой катастрофе.
Самым смешным во всей этой конспиративной операции оказалось то, что Том уже был в курсе, что Джес всё узнала. И нет, не из-за фото, как я сперва предположил, со смехом представляя, как вновь споткнулся о те же грабли, и не из-за её длинного языка, как я предположил после, не способного утаить какого-либо секрета от мужа. А просто.
Том, очень наблюдательный и рассудительный Том, с лёгкостью смог разгадать, чем было вызвано столь бурное и загадочное волнение его жены после разговора со мной. Почему она перестала звонить мне при нём. И к чему вели, все её уклончивые фразы и замечания, которые должны были вынудить зятя поговорить с ней обо мне и, как бы, ненароком вывести к предположениям, которые на тот момент уже предположениями в её руках не являлись.
Когда я спросил, что же Том намерен ей ответить на прямой вопрос, он сказал правду: «Скажу ей, что я давно знал».
«А когда она спросит, «откуда»?» - я не собирался ему напоминать о том, что наш секрет должен был остаться секретом, но не мог не уточнить.
Я был взволнован тогда, как мальчишка, боясь, что ответ Тома будет равносилен самоубийственному развалу семьи, да и к тому же окончательному погребению меня за её пределами. Я испугался, что так и не увижу Эрику. Не говоря уже о том, что больше не смогу общаться ни с сестрой, ни с ним самим.
И нет, Том не поразил меня тогда чудесами изворотливости и находчивости и так и не выдал мне достойный ответ на столь простой вопрос.
Он какое-то время помолчал в трубку, а затем ответил мне серьёзное «не знаю».
Услышать подобный вариант было, в какой-то степени, мило. Я был рад узнать, что Том остался Томом, даже после стольких лет, что мы не виделись.
На пару мы с ним выработали несколько очевидных, не лишённых правды, но и не раскрывающих её целиком, ответов, которые устроили, как Тома, так и меня и должны были устроить Джес.
Только после этого я, «сдавшись» под напором уговоров Джес, разрешил ей поделиться с мужем «шокирующей правдой».
И, как ни странно, но через какое-то время именно Джес начала аккуратно возводить мосты между мной и моими родителями, аккуратно касаясь особенностей моей личной жизни. Не скажу, что всё прошло гладко. Отец пообещал игнорировать меня при нашей следующей встрече. Но ключик к материнскому сердцу Джес подобрала.
Как итог, меня все ещё ожидают на семейных праздниках. На этот раз, уже не одного. И даже, если мы приедем, обещают без скандалов.
Но, честно сказать, я всё ещё не уверен.
Я вкратце пересказал всю эту историю Патрику, избегая упоминания некоторых ключевых моментов, о которых ему знать не стоит. Передал ему приглашение от моей матери. Предупредил о возможных неблагоприятных последствиях. И получил в ответ его полное одобрение и согласие.
Что ж, посмотрим, что из этого выйдет.