Флажок на границе души

С моими вечно разбросанными вещами Алекса уже смирился, так же как и с вечно незакрытыми тюбиками зубной пасты и мокрыми дорожками следов на полу, потому что, замечтавшись, я вечно забываю как следует вытереться. Но сегодня я превзошёл сам себя, оставив не просто привычный бардак, но полный разгром. Поднимаюсь и неторопливо прошлёпываю в сторону ванной. Чтобы, прислонившись плечом к косяку, с равнодушным злорадством смотреть, как Алекс расставляет всё по местам и, тихо ругаясь сквозь зубы, вытирает с кафеля воду, весь такой до нелепого деловой в своём красивом, дорогом костюме.
- Не зная тебя, я бы подумал, что ты делаешь это специально. - Алекс поворачивается, ловит мой взгляд, немного меняется в лице, но затем, как всегда, методично ставит на место брошенный тюбик с шампунем.
- А ты уверен, что знаешь меня, Алекс?
- Малыш, похоже, у нас проблемы? - Даже не вопрос уже. Утверждение.
Мне нравится, как он это говорит. И я готов раз за разом доводить его до грани, чтобы услышать это спокойное и, в то же время, напряжённое "...Малыш..." На мгновение увидеть серый отблеск Невы, покрытый рябью почти незаметной, поднимающейся откуда-то из затаённых глубин, паники. Алекс никогда не покажет мне своего истинного я. В нём всё просто и понятно, и в то же время как нелегко принять это простое и пресное. Лишённое замудрённых человеческих смыслов. За цепочкой слов - образов.
...Я достаю из кармана широких штанин серпастый... паспорт... Маяковский. Всегда ржу и плачу над этим стихотворением. Плакатная поэзия. Чужие слова, чужие шаблоны и ярлыки. Для того, кто никогда не был и не будет понят, отданный необходимости и желанию. Надо.
Иногда я тоже пишу... жалко... убого... для себя? Для того, чтобы найти... понимание? Крик или всё же попытка припрятанного завуалированностью тщеславия? Зачем? Когда Алекс запросто выложил передо мною ванну бабла. Купайся, малыш. В этой ванной есть и твоя доля. Заслуженная, заработанная... (жо...ой)
- Дай, Джим, на счастье лапу мне... такую лапу не видал я сроду. Давай с тобой повоем при луне... - цитирую, улыбаясь вызывающе и жалко, и тону в спасительных руках, пытаясь выпить вкус этих гранатовых, пьянящих губ. Забыться в них от бессмысленной, грязной горечи бытия, которую сам же себе и создал, потерявшись непонятно для чего и где. Осознав, что карты биты, лежат на зелёном с бесстыдно задранными рубашками, и как жалка оказалась их оголённая суть.
- Да что сегодня с тобой происходит?
- Кицунэ - гений. Хочу быть гением, - говорю я жалобно.
- Ты хоть сам себя понимаешь? - Алекс смотрит уже с привычной усталостью человека, знающего, что бесполезно возражать сумасшедшим. Их надо любить и беречь или убежать от них на некоторое время на работу, пока их припадки не закончатся.
Стою перед зеркалом с чупиком в зубах. Вот такое вот я ЧМО.
Симпатичное вполне, светловолосое ЧМО, не определившееся в жизни и от этого очень вредное. Рост под стать уму. Минимальный. Как только Алекс меня терпит? Хлопаю глазами и делаю сам себе красивый жест рукой, жалея, что Алекс уже удрал, и я не могу показать этот жест ему.
После того как я пять минут извращал его любимую Арию, крича во весь голос: "Я свободен от судьбы... и от людской молвы... свободным стану я... от зла и от добра", - Алекс покрутил пальцем у виска и ушёл.
- Свободен... На сегодня. - Приговор - или отсрочка неизбежной расплаты, когда мой мозг вернётся из неопределённого отпуска, выписанного ему лично мной.
- От зла и от добра, моя душа была на лезвии ножа. - Повторяю бессмысленно, кривя губы в уродской улыбке, отражении не менее уродской души. Полоролевая идентификация, (с...ка) Кто придумал это дурацкое и смешное определение? Те, кто знал, каково это, родиться таким. Каким - таким? Волосы, растрёпанные в разные стороны, идиотская морда лица... вполне симпатичная морда... как и сам мальчик. Симпатичный, вполне мужественный мальчик, как и положено быть мальчикам в подобном возрасте. Вот только глаза неправильные. Злые глаза. Совсем не детские глаза. Именно на эти глаза и повёлся Алекс.
Дуализм души... Маленькая грань невозможного. И там где-то посередине стою я... размахивая своим нелепым белым флажком.
Кицунэ. Я повторяю, как заклинание. Провожу ладонью по лицу, пытаясь отогнать наваждение давно забытого сна.
Чупик сдаётся неизбежному и ломается во рту. А в руках остаётся одна тонкая белая палочка, пластмассовый огрызок, который мне почему-то всегда жалко выбрасывать.
Натягиваю любимую рубашку Алекса. А что? Я сегодня свободен. Мне можно. Например, можно сделать всё. Можно сходить куда-нибудь и... однажды не вернуться. Куда? Куда я смогу уйти со своим невидимым белым флагом, выжженным в моей уродской душе, проставленным печатью на моём уродском теле. Каждый жест как песня. Кто вы, прекрасное создание, девочка или мальчик? Знаете, я пидор. Просто пидор. ЧМО, ОНО... серединка на половинку. Объясните поподробнее, пожалуйста. Это девочка с яйцами или мальчик без яиц?
Но я не делаю. Ничего не делаю. Сижу на диване, пожирая килограммы конфет, и думаю о том, что невозможно вырваться из очерченного для тебя круга. Можно смириться и жить... или ждать. Чего ждать. Операции по смене пола. И что потом изменится? Я смогу носить юбку и красить ресницы губной помадой... я их и так крашу. Чёрной, переливающейся тушью, какой то ути-пуси суперэкологической фирмы "Амвей", которая не оставляет следов и не вредит моему драгоценному здоровью. Уж об этом Алекс заботится особо тщательно. Боится за мою (ж...у)... Она ему нужна... Я или моя тощая задница? Хотя почему же тощая. Вполне приличная задница. И когда я одеваюсь как девочка, меня почти невозможно отличить от настоящей девочки.
Алекс не любит, когда я кривляюсь... Он так боится за мою драгоценную репутацию. А за свою не боится. Связался с пидором и не задумывается о том, что будет, когда все узнают о нас. Наверное, я уйду с работы. Буду сидеть на шее Алекса и медленно сходить с ума.
Я уже спятил... и это лишь временная отсрочка... короткая, как и полагается быть отсрочкам. А потом я провалюсь в бездну. И будь что будет.
Сажусь за комп и читаю, читаю, читаю... раз за разом одно и то же. Кицунэ...
Интересно, каким ты видишь этот мир, раз способен так вдохновенно рисовать словами?
Словно художник мешающий краски, на той особой грани, которая недоступна простым смертным... или как музыкант... Моцарт создавал свой бессмертный "Реквием", используя всего семь нот, подбирая то, что в любой другой раскладке окажется невозможным, играя на диссонансе человеческого восприятия. Но как... Точно так же как да Винчи умудрился передать тысячи миллионов смыслов в одной невротической улыбке.
А люди проходят мимо и пожимают плечами, неуверенно кивают, когда слышат чужую похвалу, и любят рассуждать о том, что они - ценители. Как нам это свойственно... пытаться прыгнуть выше головы. Всем нам... И как нелепо жалки те, кто не пытается этого сделать.
А Алекс читает Робина Пэка. Я тоже его читаю, зачитываюсь простыми словами, в которых всё просто и ясно. Несколькими чёткими уверенными штрихами передан смысл.
Волшебная изящная отточенность слога одного - и здравомыслящая лаконичность второго.
А люди пробегают мимо и пожимают плечами. Потому что неинтересно читать то, где нет откровенной прянично-карамельной порнухи и сопливого хеппи-энда... Врубаю радио и начинаю хохотать, слушая ритмичный стёб давно позабытого Мальчишника.
- Секс, секс... как это мило... секс, секс без перерыва.
А у меня есть чупик, и я его ем... головой.
В холодильнике - упаковка безалкогольного пива. Для меня. Алекс пьёт исключительно благородные напитки. Коньяк и хорошее вино. Правда, это всё понты. Уж я-то знаю, что он предпочитает на самом деле, и после водки у него никогда не болит голова. Хотя после такой водки она просто не может болеть.
Закрываю холодильник и, плюхнувшись на ковёр рядом с приставкой - опять Алекс расстарался ради своей девочки - почти два часа тупо изничтожаю демонов. Интересно, во сколько сегодня Алекс придёт ночевать?
Звонок на мобилу. У меня отпуск? Мило. Внеочередной? Замечательно. Отчёт в задницу? Хм. Это будет не отчёт?! Зашибись, весь в предвкушении. Уезжаешь? Тоже неплохо. Конечно, буду скучать. И конечно, буду шалить. Нет, квартиру не разнесу. Я всё-таки тоже здесь живу. Пока. Пока. И гудки, прежде чем мы успеем выяснить смысл этого "пока". "Пока ещё живу...", "Пока, до скорой встречи..." или просто "Пока... надеюсь, что когда я вернусь, тебя уже здесь не будет". Уверенно отметаю первый и третий вариант. Уже пройденные этапы. Перезвонить и спросить? За что ты меня любишь и терпишь? Тупо. Я и так уже испортил Алексу настроение на ближайшие несколько дней. Почему он всегда уходит от ответов? Боится сорваться однажды... Так сильно любит, что боится, что я уйду от него?.. И поэтому делает всё возможное, чтобы этот момент никогда не наступил. Да куда же я от тебя денусь, Алекс. Все мои призрачные боги никогда не дадут мне того, что я читаю в твоих глазах. Я ухожу в ложную религию и впадаю в ересь. А ты приходишь и расставляешь всё по своим местам. Раз за разом проходя со мной через эту Голгофу нашего креста. Моего креста, который ты тащишь на себе, оставляя для меня лишь одну ношу. Твою молчаливую странную любовь и почти собачью преданность. Кому, Алекс? Мне становится смешно. Могло ли произойти, что ты, взрослый мужчина-натурал (ага, все мы натуралы, до поры до времени), втрескался в мальчишку? И ведь это - осознанное чувство... Или это всё жалость? Я благодарен тебе за неё. Настолько благодарен, что иногда почти могу вынести твою лёгкую ношу, просто за одно то, что все тяготы ты взял на себя. Но я не умею быть нормальным... просто не могу. Нельзя ждать от меня логических поступков, потому что у меня женская логика, и всё чего я хочу временами, это уйти. Оторваться от реальности и забыться в том, что когда-то у меня было. Первая любовь и первое презрение, боль, насмешки, разочарование и много-много другой грязи, о которой тебе, милый, просто не стоит знать. Потому что ты другой. И тебя не волнуют мои душевные метания.
Я закрываю глаза и вижу плавно бегущие волны Финского залива. Стою на камнях, а рядом стоит он... насмешливый демон с синими ледяными глазами и разметавшейся по ветру длинной чёлкой. Презрительная короткая усмешка, в которой поочерёдно отражаются тысячи эмоций. Шок, любопытство, затаённый интерес к запретному экземпляру и немного жалостливое отвращение, брезгливость, когда наши руки случайно соприкасаются, и подавленное желание отодвинуться подальше. Кажется, до этого момента бредового признания на отравленных солнцем камнях мы были друзьями. А потом о моей странности узнали все. И был этот гадский шёпот за спиной, и раздевалка, в которой... Отметаю это воспоминание.
Интересно, можно ли винить людей за то, что они люди?
Неистово сокрушаю демонов и с тоской смотрю на валяющийся на полу телефон.
Я буду хорошим, Алекс. Мне ведь это ничего не стоит, побыть иногда хорошим. Тем милым, обаятельным придурком, которого ты так любишь и ценишь. Которого ты каждый день грозишься придушить собственными руками, и которого ты не променяешь ни на какие сокровища мира, потому что ты, так же как и я ...
УСТАЛ ЖИТЬ СРЕДИ НОРМАЛЬНЫХ...
И я буду ныть тебе на одной высокой ноте, и скакать по дивану с чупиком во рту, и фальшиво петь твои любимые песни, и разбрасывать вещи, создавая вокруг себя привычный моему состоянию хаос, пока не получу беззлобных пилюлей, на которые я так отчаянно нарываюсь. И снова буду продолжать сходить с ума, с ещё большим энтузиазмом. А ты будешь хвататься за голову и глазами умолять меня угомониться. Но ты же первый начнёшь тормошить меня и доводить до идиотизма. Потому что ты боишься моей нормальности в тысячу раз больше любого самого закидонного моего безумия.
Я сдаюсь, так же легко и просто, как сдаюсь всегда, и первым набираю твой номер, чтобы услышать в трубке короткое, облегчённое, скрытое напускной суровостью и деланно-безразличным тоном:
- Ну, и что натворил на этот раз?
И беззаботно отзываюсь в ответ:
- Позвонил в налоговую и предложил им познакомиться с тобой поближе. Рассказал им, какой ты замечательный парень.
С радостным замиранием сердца ловлю минутную паузу, пока ты судорожно соображаешь, что из этого является беззаботной шуткой, а что - очень и очень злой шуткой
Которой тоже вполне можно ожидать с моей стороны.
Кайфую в тот миг, когда в твоей душе происходит отчаянная борьба между чувствами ко мне и здравым смыслом, который советует тебе послать меня куда подальше. Да хотя бы за мои шутки.
И испытываю почти оргазм, слыша твоё немного усталое и смирившееся:
- Ну и когда мне ждать гостей?
И уже почти рыдая во весь голос, чтобы не ржать, философски сообщаю в телефонную трубку:
-Та не ссы. За тобой сами приедут. Тебе что из вещей собрать?
И улыбаюсь, уже не в силах сдерживаться, улыбаюсь от уха до уха, слыша твоё лаконичное:
- Тебя.
Издаю идиотский счастливый гогот, ясно представляя, как ты морщишься, отодвигая трубку от уха. И знаю, что ты тоже улыбаешься вместе со мной. Даже зная, что я такой идиот, с которого вполне станется и не пошутить. Просто ради шутки.
А где-то там, в душной тесноте автобуса, едут те, кому разрешил держаться за руки великолепный Кицунэ.
И стонет под чьими-то жадными ласками тот, кто никогда не пожелает уйти, однажды вырвавшись из-под пера уставшего от словоблудия Пэка.
Алекс открывает дверь, и я сбиваю его с ног, чтобы накинуться жадно и нетерпеливо, безо всяких прелюдий и ласк, на которые моего терпения никогда не хватает. Но я готов платить за это даже болью... и дарить Алексу свою боль, и своё безумие, и мой не прекращающий болтать глупости язык.
Иногда, чтобы позлить Алекса, я болтаю во время секса, комментируя этот нехитрый процесс. И каждый раз балдею, осознавая, насколько хватает его бесконечного терпения, ибо окажись я на его месте, то уже тысячу раз бы себя придушил.
Но Алекс никогда не позволит мне взять верх над собой. Даже в такие минуты, когда глаза его сияют, и он буквально выпрыгивает из штанов, желая засадить мне прямо там, где удалось меня отловить. Он неторопливо, как всегда, с достоинством настоящего аристократа... Тоскливое ( ...ть) В такие моменты в гробу я видал его грёбанные привычки...затаскивает меня в комнату и решительно освобождается от моего плена, чтобы впихнуть мне в руки книгу и дать возможность увидеть, что на ней написано, оценить...
Я неверяще смотрю на него, ошарашенно вскидывая глаза. Слов нет даже на то, чтобы говорить. Только лишь перехватывает дыхание от внезапного, какого-то дурацкого спазма. Глаза Алекса смеются самодовольством извечного превосходства самовлюблённого, наслаждающегося своим законным прайдом льва
С заглавной страницы смотрит на меня такое знакомое название и любимое имя очередного божества. Кицунэ... и длинная цепочка тех, кого я в своё время возводил на очередной алтарь своего сумасшествия.
- Не спрашивай. Держи свой эксклюзив. И успокойся уже. - Лев, смеясь, скалит зубы и, забирая из моих рук книгу, заваливает меня на всё ещё разобранный диван для того, чтобы насладиться своей заслуженной добычей.
Вонзить в меня свои зубы и когти, пометить меня своими яростными и нежными укусами. Вбить меня в мятые простыни, с неистовым рычанием ставя на мне свою очередную метку.
- Моё ( ...)
Для того чтобы потом отпустить, снисходительно разрешая мне вцепиться в новенькую обложку. И, радостно вопя, скакать по дивану и прыгать по его животу... с видом полного, абсолютно счастливого идиотизма. Болтать, по-дурацки смеясь, перемежая слова с поцелуями, и снова расплачиваться за свои прыжки, и трёп, и поцелуи, сжимая пахнущую типографской краской книгу и не желая выпустить её ни на минуту, словно она исчезнет, как наваждение, уничтоженная бесконечной, не иссякающей страстью Алекса. Кто он такой, Алекс? Бог. Моё вечное неоновое солнце.
- Неужели ЭТО для тебя так важно? - Глаза Алекса смеются за мгновение до того, как их поглотит расширяющая зрачки страсть. Его лицо нависает надо мной, он всё ещё медлит, словно ожидая ответа, но затем, не дождавшись, уже не может удержать себя.
"Важно. Очень важно. Для того чтобы понять, ещё раз понять, что ты любишь меня", - хочется ответить мне, но я уже не могу говорить заполненный Алексом, так что остаётся только крикнуть:
- Осторожнее, гланды!
Но разве я когда-нибудь, был таким как все? Говорю, сумев начать дышать сквозь медленно возвращающийся рассудок:
- Понимаешь, мне тут пришло в голову, что... Вот, кстати, ты знаешь, мне ещё нравятся яойные фанфики. Ты не мог бы... - Я не успеваю закончить эту мудрую мысль, лишь вижу, как взлетают вверх его ошарашенные моей непередаваемой наглостью брови, а затем подушка со всего размаха падает на моё лицо.
- Придушу (...), - почти истерически рыдает Алекс, придавливая подушку руками, и начинает двигаться, взрывая меня... криками тысяч чаек, запахом сосновых иголок и мегатонными миллионами огней, невидимыми нитями тянущихся навстречу друг другу проводов наших сердец, и я несусь вместе с ним сквозь ослепительную вселенную созданного лишь нами двумя мира. Там, где смешной и бессмысленной кажется улыбка Джоконды, и Моцарт становится всего лишь мелодией. Потому что в этот миг мы постигаем свою новую, только нам двоим ведомую истину.
И сливаются в единое целое грани, истираются, превращаясь в ничто.
Дуализм наших чувств, дуализм нашей души, дуализм наших тел и наших отбивающих унисон сердец. Восхитительная, никогда не исчезающая двойственность, на границе которой стою я, размахивая своим нелепым белым флажком. Я не знаю, как мы будем дальше продолжать жить... я только знаю... что я удивительно счастлив. До тех пор пока у меня есть - Флажок!