Париж, я люблю тебя...

Шторы… Я неплотно задернул шторы. И вот теперь солнечный зайчик, бесцеремонно двигаясь по лицу, разбудил меня в столь ранний час. Я блаженно потянулся и окончательно открыл сожмуренные глаза. Часы на прикроватной тумбочке показывали 5 часов утра. Я встал и, подойдя к окну, рывком распахнул тяжелый шелк. Мой крошечный номер в «Маленьком короле» (вот уж говорящее название) сразу наполнился утренним светом. За окном просыпался майский Париж. Уже ехали курьеры на своих вездесущих мотороллерах, уже в воздухе витал запах свежеиспеченного хлеба, но улицы ещё не были превращены в муравьиные тропы, с бесчисленными туристами из Китая, ещё не было монотонного гула авто и воплей сирен, ещё все было так прекрасно и радостно, что я решил опередить всю эту кутерьму и пройтись по утреннему городу, не загаженному толпой.

Улыбнувшись сонному портье : «Бонжур сава», я, поправляя сумку наперевес, выпорхнул на улицу. Поднявшись по рю Бонапарт до Сен-Сюльпис, я окунулся в паутину улочек и переулков, недосягаемых для приезжих, медленно бредя по булыжным мостовым, разглядывал старые дома, окна, балконы и так незаметно вышел на улицу Святой Филиции, которая заканчивалась одноименной площадью со старой часовенкой. Перед ней стоял парень с палитрой и мольбертом, на котором был расположен холст. Холщовая рубаха с закатанными по локоть рукавами, вытертые брюки, в пятнах краски, взъерошенная копна каштановых волос. Встреча была неожиданной, но парень, увлеченный творчеством, казалось, не обращал на меня внимания.

Я понимал, что художники не терпят зрителей, но любопытство взяло верх, и я подошел. Картина была почти готова, выполненная ярко, экспрессивно, она поражала наполненностью светом и воздухом.
- Утренний свет особый, - вдруг произнес он. – Все выглядит иначе. Сейчас закончу, можем выпить вина, ну, или кофе. Кстати, меня зовут Марсель.
Я растерялся и от предложения утреннего вина, и от того, что он вообще заговорил, и от сочетания его удивительного таланта и мальчишеской внешности, и вся эта легкая неожиданность вдруг меня развеселила.
- Прекрасная картина, - ответил я. – Меня зовут Филипп. Я с удовольствием позавтракаю с тобой.

Через 15 минут мы были в его мансарде, расположенной в старом доме, в квартале от места нашей встречи. Всю дорогу он рассказывал о живописи, цвете, свете, композиции и красках. Мы шли быстро, почти бежали, как -будто он боялся опоздать. А когда переступили порог его комнаты, поставил мольберт в угол и, повернувшись, порывисто поцеловал меня в губы. Его большие карие глаза вдруг сделались печальными, но только на мгновение, потом он хитро прищурился и, взяв меня за руку, потащил вглубь комнаты, где на пол были брошены пара тюфяков и подушки. Через час, утомленные страстью, мы молча лежали уставившись в потолок. Мира вокруг словно и не существовало. Потом он поднялся, его по-мальчишески гибкое, но сильное тело красиво прорисовывалось в неярком свете небольшого окна. На допотопном примусе сварил кофе, после которого мы снова занялись любовью. В 11 я должен был быть в отеле, поэтому, мой последний поцелуй, стал и прощением и прощанием. Он смотрел как я одеваюсь, и как бы между прочим, заметил, что у меня забавная одежда.
- Ну, если её сравнить с твоей, - ответил я, - она явно не выдает во мне художника.
Он снова подошел и обнял меня.
- Я, конечно, понимаю, что секс, не повод для знакомства, – вспомнил я старую шутку, - но может позвонишь. И протянул ему номер своего мобильника. Я ещё буду в Париже 3 дня.

Его взгляд мне показался неуверенным или удивленным. Когда я выходил, то ясно понимал, что он не позвонит. Ладно, будет, что вспомнить. В конце концов не Париж ли считается самым романтичным городом мира. Я пытался себя успокоить, но… Но сердце стучало так сильно. На следующий день он не позвонил, не позвонил и после. Вылет из аэропорта Орли был в 21-15, поэтому я решил сходить на блошиный рынок и присмотреть какие-нибудь подарочные мелочи. Проходя по одному из рядов, скользя взглядом по старым вазам и ширмам, я вдруг остолбенел. На раскладном столе, опираясь на подсвечник, стояла та самая картина, что писал Марсель три дня тому назад. Придя в себя, я спросил у пожилой дамы, что сидела на стульчике и читала какой-то роман:
- Мадам, извините, но откуда у вас эта картина.
- О, месье, это очень старая картина, её написал мой двоюродный прадед, Марсель Андре. Если бы не его ранняя смерть, то он бы стал великим живописцем. Да, вот его фото.
Покопавшись, она достала из груды старых фотографий желтоватый от времени портрет. С него на меня смотрел мой Марсель, а под ним карандашом были проставлены даты 1878 - 1896