Навязчивый поклонник

Затаив дыхание я смотрел «Сотрапезники Абаддона». Люсьен Гаррель в роли Аделарда был великолепен. Я наслаждался безупречной игрой, чуть ироничной манерой передавать образ третейского судьи, и совершенно особенной связью со зрителем. Казалось, каждое слово предназначалось для тебя одного, а наполненный людьми зал не более чем иллюзия.
Только с Марселем я был на постановке четыре раза. Гаррель запомнил меня. Его взгляд все чаще пересекался с моим. Я послал короткую улыбку актеру. Люсьен запнулся, но тут же исправился, маскируя ошибку в тревогах героя. Но я видел пьесу раз двенадцать, может быть больше, поэтому знал, что это его смущение.
После спектакля я проник за кулисы, где едва не затерялся среди декорации, костюмов, и приспособлений, назначения которых не знал. Мне помогли найти гримерную Гарреля несколько банкнот, и улыбок.
Артист еще не снял грим. И передо мной предстал довольно комичный образ «правосудия» в золотой мантии.
- Кто вы? Как вы сюда попали? – Гаррель отошел от зеркала и смотрел на меня. – Вы не должны здесь находиться.
- Мне нужно было вас увидеть, - тихо, но решительно сказал я.
- Зачем? Вы не ответили… Кто вы? Вы… были в театре больше двадцати раз. Что вам нужно?
- Увидеть… я же сказал. Люсьен… я же могу называть вас... Люсьен?
- Можете, - отозвался Гаррель, потому что я не продолжал.
- Люсьен, я просто очарован вашей игрой. Когда вы на сцене я вижу только вас.
- Юноша… вы пришли сказать мне это?
Я подошел ближе.
- Да...
- Прекрасно. Я очень рад, что… Что вы… делаете…
Я прильнул к Гаррелю. На несколько секунд застыл над его губами, и почти не встретив сопротивления, прикоснулся.
- Снимай грим, и пойдем, поужинаем… - оборвав поцелуй, прошептал я Люсьену в самое ухо.
Его предпочтения были мне известны, но возможно, актер был не готов к такому напору со стороны незнакомца. Не знаю, что бы я сделал, если бы он отказал. Я был пьян, а от его близости едва держал себя в руках.
Разница в возрасте меня ничуть не смущала. Люсьену было за пятьдесят, но он был вполне крепкий старик. Седина, только добавляла ему привлекательности, а обаяние целиком компенсировало года.
Гаррель колебался. Мне показалось, что он прекрасно знал кто я.
- Это же просто ужин, маркиз?
- Называй меня Жан – Мишель… Конечно, ужин… Разве, похоже, что мне нужно, что - то другое… - думаю, Люсьен чувствовал, что нет, сквозь ткань моих брюк. Но, наверное, ему хотелось небольшой прелюдии. Я отстранился от мужчины, пытаясь немного унять волнение, и достал из кармана маленький красный мешочек. – Еще я принес тебе вот это.
- Что там?
Я не ответил и подошел к трюмо, заставленному косметическими штучками. Пока он возился с бантиком, я взял в руки две симпатичные бутылочки с какими – то жидкостями. В одной пахло дешевыми духами, в другой запаха не было, но вряд ли это была просто вода. Я зачем – то встряхнул флакончик, но так этого и не выяснил. Уверен, будь здесь Леро, на одну стекляшку у Гарреля стало бы меньше.
- Очень красиво… но я… не возьму.
- Почему? – Я поставил духи на столик.
Гаррель протягивал мне мешочек с запонками назад.
- Это дорогой подарок, а я вас даже не знаю.
- Люсьен, у нас впереди весь вечер, чтобы узнать друг друга. Смывай краску, или пойдем так… Думаю мы шокируем публику, хотя это должно ей понравится.
Мужчина засмеялся.
- Мне нравится ваша энергия, но… вы не думаете что это уже слишком? Вы врываетесь…
- Ты сказал, «тебе нравится», лишнее все остальное... Расслабься… Я обещаю ужин в приятной компании, бокал вина, и какое – нибудь продолжение, если захочешь…
Гаррель по - прежнему мялся. Мне это надоело, я взял актера за плечи, и, смеясь, вытащил из гримерки.
- Юноша, да, что вы себе позволяете!
- Пойдем, Люс, это будет весело! – обняв Гарреля, я вел его по узким коридорам.
- Мне не будет весело!
На нас оборачивались артисты и работники театра, но увести Гарреля, мне никто не помешал, хотя он и посылал умоляющие взгляды по сторонам. Позвать на помощь откровенно, мужчине не хватало смелости.
Улица застыла, когда по ней шли два странных господина. Я смеялся, чувствуя на нас изумленные взоры прохожих, и вдруг поймал себя на мысли что становлюсь похожим на Леро. Но если ему легко прощались подобные выходки, мне они могли дорого стоить.
- Вы - сумасшедший!
- Да, - согласился я, даже не пытаясь спорить. – Я сошел ума.
Гаррель рассмеялся, и, кажется, немного расслабился. Во всяком случае, попыток сбежать больше не предпринимал.Нас не хотели пускать в «Позолоченный Дом» в таком виде, но мне удалось убедить персонал сделать маленькое исключение.
Под ошеломленными взглядами посетителей, мы расположились за столиком.
- Ты все решаешь деньгами? – со смешком поинтересовался Люсьен.
- Не все, иногда приходится применять силу.
Гаррель несколько секунд раздумывал, что на это сказать, и улыбнулся.
- Да, когда молод… кажется, весь мир лежит у твоих ног. Когда молод и богат это так и есть, но чем старше становишься, тем больше понимаешь, что он меняет нас ролями, сколько бы денег у тебя не было. А молодость довольно капризная сударыня подразнит, поиграет и уйдет к другому…
- Мир… сударыня… что? Ты о чем? – я, смеясь, смотрел на Гарреля.
- Ну, как о чем… Просто…
- Люсьен… - я накрыл его руку своей ладонью, - я хочу насладиться этим вечером с тобой. Ты не хочешь того же самого?
- Мар…
- Жан – Мишель!
- Мне, наверное, нужно выпить… Жан – Мишель, - вздохнул Гаррель.
Мне это было не нужно, даже опасно, но я живо поддержал предложение. Мы выпили три бутылки «Арса». Шампанское, как солнце, искрилось в фужерах, золотая мантия Люсьена сказочно сияла в мерцании свечей. И казалось, в этом бесконечном ослепляющем блеске, исчезали все неприятности мира.Мы были на приеме у госпожи Лакрес и я уже успел раскаяться, что пришел. Леро с Галбрейтом смеялись в конце зала, и у меня не было ни малейшего желания встречаться с ними обоими. С досадой я пытался отыскать взглядом Гарреля, с которым чувствовал себя более уверенно, но актер виртуозно затерялся среди гостей, предоставив мне общение с Марселем.
Мюн пришел позже всех, и теперь разглядывая публику, забавно вытягивал голову, напоминая любопытного гуся на лужайке. Но меня это не смешило. Он выглядел как идиот, вероятно, как и я рядом с ним.
- А там Шарль и Гийом, - оживлено сообщил Марсель, - у цветов.
- Вижу, - мрачно сказал я, взяв бокал шампанского, и больше не смотрел в их сторону.
- Мы… не подойдем… поздороваться?
- Марсель, здоровайся сам, – огрызнулся я.
Все эти полгода, я отчаянно надеялся что время и новая симпатия, наконец, избавили меня от болезненной привязанности. Но что – то подсказывало, что это надежда рассыплется от одного прикосновения Гийома. Она уже давала трещину.
Месяц назад мы с Гаррелем, столкнулись с Леро в «Золотой Башне». Я легко поприветствовал его, и даже пригласил к столу. Легкость быстро исчезла, когда Гийом присоединился к нам. Сердце предательски сжималось, и я уже жалел, что позвал его.
Люс, с искренним восхищением вспоминал пьесу по одной из первых поэм Леро, в которой играл десять лет назад, и увлекательную встречу на ее репетиции, не оставившую значительного следа в памяти поэта.
Гийом был в плохом настроении и не поддерживал восторг стихами, или ироничными замечаниями по любому поводу, как любил делать прежде. Только ел, и раздраженно отвечал, если молчать было уже невозможно.
Я едва дождался завершения ужина, и увел Гарреля. Остаток вечера актер помогал избавиться от навязчивых мыслей о Леро.
- Мне как – то неловко одному… ладно… - архитектор пожал плечами, и потянулся за шампанским. Раздался грохот, и звон бьющегося стекла. Недотепа опрокинул поднос с фужерами на пол.
- Мюн, ты…
- Я только хотел подвинуть, - покраснев, начал оправдываться Марсель, - липко как…
- Да что ты делаешь, осел?! – не выдержал я, глядя как он пыхтит, пытаясь собрать осколки. – Оставь. Мюн, уже убирают… Ты мешаешь.
Я увел приятеля подальше от катастрофы, которую он так легко соорудил вокруг себя.
- Ты не можешь быть немножко поосторожнее, Марсель?
- Я же случайно, Жан - Мишель… Чего ты такой сердитый, сегодня?
- Ничего, - вздохнул я, медленно опустошая поднос с «Моэ Шандоном».
Мюн раздражал, и я уже не знал, как от него избавиться. Хотя в этот вечер меня все вокруг раздражало.
- Кажется… Леро идет сюда.
- Что? Только не это… - простонал я, поворачиваясь.
- Нет… кто – то его перехватил, - слабо успокоил Марсель, и посмотрел на меня. - Не хочешь видеть Гийома? А он спрашивал о тебе, на прошлой недели. О, спасибо, Жан – Мишель… - архитектор взял бокал, который я на всякий случай сам передал ему, и немного пригубил. – Чудеснийший… вкус! А вот это не подашь, пожалуйста? Не дотянуться…
- Я тебе что лакей? – проворчал я, протягивая ему блюдо с крошечными «сеньоритами», - А где… ты встретился с Леро?
- В «Камне». Он был там с племянником, - проглотив сразу три штуки, ответил Марсель.
- С кем? У него нет… Понятно… - мрачно сообразил я. - А племянничка… Камиль зовут или как – нибудь еще?
Мюн кивнул с набитым ртом.
- Наверное. Он называл его Ками. Миленький мальчик. Неловко было мешать семейному обеду, но Гийом так настаивал, чтобы я поел с ними…
Я надкусил «сеньориту», и бросил обратно на тарелку.
- Как ты это ешь? Один сахар…
- Люблю сладости, - промычал он. – Не могу остановиться, когда начинаю…
- А пора бы, Мюн. У тебя уже лицо поплыло. Еще немного и перестану тебя узнавать. Или в зеркале себя не видишь?
У Марселя дернулись губы, и он положил на место пирожное, которое подносил ко рту.
- Все равно в «Камне» вкуснее были, а тут так себе… - кончиками пальцев он подцепил вишню из бисквита и мгновенно проглотил, - но лучше всего их пекут в «Серенаде».
- Да? А ты то там что забыл, десертный гид? – со смешком спросил я.
- Зашел, случайно. Красивое место… для двоих… Неудобно было одному там сидеть … Еще птичка на шляпу нагадила. Повезло, не успел снять. Извинились, конечно. Обед за счет заведения устроили. Сказали, первый раз в ресторане такое произошло.
- Я почему – то не удивлен, Марсель… - я рассеяно обвел глазами зал. - А как посидел с Леро… в «Камне»?
Архитектор взял еще одну вишню.
- Даже не знаю… Он все время хохотал… хотя я вроде ничего забавного не говорил. Наверное, я его смешил… Когда мы расходились, поинтересовался, где мой навязчивый друг. Я решил, что он имел в виду тебя.
Я тихо засмеялся.
- Что сказал ему?
- Сказал, ты почти все вечера проводишь в театре «Пантеон».
Я потер подбородок.
- Марсель… а ты не заметил… Леро это было... неприятно?
- Пожалуй, нет… - неуверенно сказал Мюн. – Гийом улыбался…
- А тебе бы хотелось, чтобы было? – Люсьен положил руку мне на плечо, и я немного расслабился.
- Мне все равно… я просто спросил.
- Понятно… - отозвался Гаррель. - Хочешь, уйдем, Жан – Мишель? Такие мероприятия всегда нагоняют усталость и скуку.
- Если хочешь, Люс… - облегченно вздохнул я, передавая блюдо с «сеньоритами» Марселю.
Но мы не успели сделать и шага, как оклик через весь зал буквально приковал меня к полу.- Мышонок!!
Лицо медленно залила краска от ярости и стыда. Просто не верилось, что этот негодяй назвал меня так на людях. Послышалось несколько дамских вскриков.
- Мне показалось… Никаких мышей! – успокоил публику Гийом, и медленно подошел к нам, словно давая шанс от него скрыться. Возможно, нужно было им воспользоваться, как это сразу сделал Марсель, и, наверное, стараясь не привлекать внимания снова что – то разнес на столе.
- Со своим актером тут? – даже не взглянув на Люсьена, поинтересовался Гийом.
- Леро, ты... – попытался возмутиться я, но он взял меня за плечо и повел за собой. - Какого черта ты это сказал?
- Я его не заметил.
- Да, зачем ты назвал меня мышонком?
- Никто не понял, расслабься… - Гийом погладил мою шею большим пальцем. - А чего не приходишь ко мне… Жан - Ми?
- Убери руку! Зачем приходить? – резко спросил я, украдкой озираясь по сторонам и пытаясь понять какой эффект произвели выходки Леро. Любопытные взгляды были, но их оказалось меньше, чем я ожидал.
- Ну, раньше - то находил какие – то причины.
- Нет… больше этих причин, Леро.
- Нет? Ну, мы сейчас их найдем, - пообещал Гийом.
- Что? Куда ты…
Я не успел договорить. Гийом впихнул меня в глубокую нишу, в конце зала и прижал к стене.
- Значит… нет причин? Нашел новый предмет страсти? Могу понять... Гаррель был хорош… лет тридцать назад. Этот старикан, конечно, и сейчас не лишен обаяния… на сцене, но в постели… Тебя совсем не смущает обвисший зад, и вставная челюсть? – со смехом спросил поэт. - Слушай… а он ее вынимает, когда...
- Гийом, если бы меня волновал возраст, я бы вряд ли заинтересовался тобой.
Леро немного помрачнел, хотя губы по - прежнему пытались улыбаться.
- Это и странно. Ты же художник, должен любить глазами. А еще ты говорил, что не считаешь меня старым.
- Так всегда говорят, когда хотят чего – нибудь.
- И чего же хотел ты?
- Леро, отстань… - я отстранил его от себя, - ничего не хотел, и не хочу.
- Отстань? – Леро захохотал. - Что?
- Веселись, меня ждет Люс, – я отодвинул его, но Гийом пихнул меня назад к стене.
- Люс, подождет! – он глубоко вздохнул. – Чушь какая – то… Донимал меня несколько лет, а теперь так просто… просто…
- Бросил тебя? – усмехнулся я. - Не привык, когда так поступают с тобой? Но так бывает… Ты наверное оказался прав… Не было никакой любви… А одержимость, та же страсть и проходит довольно быстро. Сейчас мне нравится Люсьен. Может быть, я даже в него влюблен. Пусть и наша история не продлиться вечно, но мне хорошо с ним. Тебе это неприятно?
- Да, неприятно, Жан – Мишель.
Я не ожидал такого честного признания. И не знал, что ответить. Пока я думал над этим. Леро провел кончиками пальцев по моему лицу, и коснулся языком губ, вероятно встав для этого на цыпочки. Я улыбнулся, Леро не так понял улыбку и попытался поцеловать, но я отклонил голову.
- Не надо...
- Не надо? – прыснул он. - У вас, что все так серьезно? Смешно… Я не верю… Гаррель… Ты поменял меня на Гарреля? На этого актеришку? Меня, Жан - Ми?
- Почему тебя это так задевает? К тому же сам не знал, как от меня избавиться.
- Значит, я избавился от тебя? - Гийом стал чуть ниже. Я понял, что он действительно стоял на цыпочках. - Тогда почему твое сердце так бьется?
- Нас могут видеть… С той стороны зала… Это нервирует.
- Мне нравится, когда смотрят.
- В «Гроте» не очень нравилось, - напомнил я, глядя ему в глаза.
- Нравилось, Мати… - улыбнулся Леро, - просто я на такие глупости уже не способен.
По мне словно прошел короткий разряд, и я положил ладони ему на плечи.
- Может быть… еще способен?
- С ума сошел! - Гийом, смеясь, скинул мои руки, и больше ничего не говорил. Как будто ждал чего – то.
Я вернул руки на прежнее место и надавил сильнее, вынуждая Леро опуститься на колени. Он дернулся, чтобы подняться, но я не давал, и торопливо расстегивал брюки, лишая их сразу нескольких пуговиц. Едва слышно они ударились о паркет и выкатились в зал.
- Это безумие же… Я не бу…
Я взял поэта за затылок, силой нажал на губы и он сдался. Потом запустил пальцы в его волосы, и мягко добавлял скорости. Сквозь полуопущенные веки, я видел, что на нас кто – то смотрит. До меня не сразу дошло, что это был Гаррель. Я не остановил Леро. А Люсьен смотрел слишком долго, чем мне бы уже хотелось.
Из «Голубой гостиной» госпожи Лакрес мы ушли вместе. Не знаю где был Гаррель, я вскользь обвел зал глазами, но не нашел своего друга, и кажется, больше никогда не искал. А спектакли с его участием старался пропускать.
- Куда мы идем? – спросил я, когда Леро вел меня по потемневшему городу.
Улицы уже остыли от дневной суеты и шума. Начиналась другая блестящая жизнь Парижа. Заведения разной пробы манили своими вывесками, музыкой и расслабленной публикой, той публикой, которой не нужно думать о завтрашнем дне. Нам не нужно было. Рука Леро прижимала меня к себе. И я уже вспоминал о Люсьене как о странном чуть затянувшемся приключении. Гийом думал о нем больше меня.
- В «Де Марс», - отозвался поэт, хотя я и так понял. Гротескный отель маячил перед глазами. - Гаррель вероятно огорчится когда не найдет тебя.
Я тихо засмеялся, вспоминая, как Люсьен меня нашел, вернее меня с Леро. И вероятно его это огорчило.
Мы вошли в отель, и Леро поинтересовался, почему я смеюсь. Получив ключ, мы поднялись в номер на третьем этаже.
- Люс видел нас, - сказал я, - в нише.
- В нише… Что?! – лицо Леро потемнело. - Это тебя смешит?
- А тебя нет?
- Меня это злит, Мати! Злит! Ты ставишь меня в идиотское положение, уже в который раз!
- По – моему удобное положение было, - я, смеясь, сделал быстрое движение языком и очень пожалел об этом.
Леро ударил меня в челюсть. Я прокусил язык, и прижал ладонь к разбитым губам. В следующую секунду Гийом пихнул меня на кровать, и рывком перевернул на живот. Я только удивленно выдохнул. Это было впервые, когда Леро хотел так.
Не знаю, что это была за вспышка: злость из – за выходки в нише, или ревность из - за Люсьена, которые настолько разожгли, что у него возникло подобное желание. Но таким образом он видимо пытался объяснить, что я, его вещь, и он единственный ее владелец.
Сжимая зубами простыню, я лишь в эти минуты понял, как мне повезло, что Гийом не любил подобной близости. Чувствуя, что не могу больше терпеть, я начал его отталкивать, потому что моих просьб поэт не замечал. Но все чего добился это вывихнутого плеча, когда Леро грубо заломил мне руку, чтобы я не мешал...
Галбрейт оказался прав. Леро нужно было просто оставить в покое. Он слишком привык к вниманию, которое я дарил. И только потеряв, понял, насколько оно необходимо.
Гийом называл мою любовь одержимостью, может быть, так оно и было, но она ему нравилась. Ему нравилось та роль, которую он занимал в моей жизни, как и мне моя, и на другие, мы оба были не согласны.
Даже когда мои чувства немного ослабевали, и я не испытывал потребности в постоянном присутствии Леро, он снова будил их во мне. А я в общем – то никогда не был против.


- Я подумал… я все расскажу Энн.
- Что? - Я обернулся.
Американец сидел на полу, в расстегнутой рубашке, откинув голову на диванчик в углу. Глядя на растрепанного, и утомленного Эрика я понял, что одного эпизода мне мало. Но Беллу хотелось пострадать. Совсем мальчишеское лицо было полно печали и слез.
На протяжении многих месяцев я наблюдал эти сцены в «Континентале», а ужины у Чепперов превращались в настоящий кошмар, если приходил Эрик. Каждую секунду казалось, что он совершит какую – нибудь глупость, и думаю, удерживал его от этого только мой суровый взгляд.
Я прекрасно помнил как пару недель назад, Белл разревелся прямо за столом. Никто не знал, как его успокоить. Все только нервно переглядывались, но я быстро вывел парня на воздух, и после нескольких шлепков по щекам привел в себя. Он мог повторить истерику в любую минуту, и единственным способом это решить, было не обращать внимание, что я и делал последнее время. Но сегодня я скорее злился.
- Ясно. Что же ты ей скажешь? – поинтересовался я.
Эрик молчал и только хлюпал носом.
Я вздохнул и сел рядом. Не хотелось его ни утешать, ни убеждать. Раньше я занимался этим каждый день и мне надоело. Думаю, Беллу даже нравилось чувствовать себя виноватым. Иначе бы он еще в самом начале постарался замять нашу историю. Но американец подходил сам, а я не собирался от него скрываться.
- Не надо… Жан - Мишель… Я… Я не могу так… - Белл уцепился за края рубашки, которую я пытался с него стянуть.
- А до этого мог? - со смешком спросил я. - Или что – то изменилось за полчаса?
Эрик отвернулся.
- Тебе наплевать, но Энн моя сестра... моя сестра... Энн...
- Тебя заело, Эрик?
Белл закусил губу, зная, что лучше не продолжать, но я уже завелся.
- Совесть проснулась? Или не можешь без истерик? Ну, хочешь, скажи ей все. Вряд ли Энн станет лучше, от того что ее обманывают и жених и брат, но тебе по – крайней мере станет легче. Это же главное, Эрик.
- Тебе смешно да?
Я покачал головой.
- Нет, я же не смеюсь.
- Ты издеваешься… Ты знаешь, что у меня нет никого кроме дяди и Энн. Можешь представить, что я чувствую, приходя к ним в дом? Энн обнимает меня… целует, смеется… говорит о тебе… о вашей свадьбе… Последние недели она говорит только об этом. А я слушаю ее, и хочу застрелиться.
- Застрелись, кто тебе мешает.
- Ну… да. Что я еще ожидал от тебя услышать …- Белл попытался подняться, но я дернул его за руку, снова усаживая рядом с собой.
- Все мужья изменяют своим женам, и все жены знают об этом. Браки держатся на согласии с этим.
- Но не все братья спят с их мужьями.
- Пожалуй, такое встречается реже. Но мы давно решили это.
- Да, как? – Белл посмотрел на меня, но ответа не получил. - Жан – Мишель… ты мне всегда нравился, но я бы никогда не посмел перейти черту. Никогда. Даже думать о тебе казалось преступлением. Вообще… об этом... думать. Поэтому я не знаю, что теперь делать…
- Ничего, Эрик. Просто живи.
- Просто живи? Ну, тебе, может быть, это просто… а… А зачем ты вообще женишься, Жан - Мишель? Из – за денег… или из – за этого?
- Из – за всего, наверное.
- А зачем... тебе… я?
- Удобно, ты же всегда под рукой.
- Ты… - Белл вскочил на ноги. Он весь покраснел от негодования, а из глаз уже готовы были брызнуть слезы.
Я засмеялся.
- Не обижайся, Эрик. Я, кажется, неудачно пошутил. Я тебя обидел?
- Ты… меня унизил, но для тебя это, похоже, не имеет значения.
Видя, что я даже не пытаюсь возражать, американец еще с минуту помялся, и сел рядом со мной. Я немного потрепал его волосы, и прошептал в ухо несколько приятных слов.
- Не совсем то, чтобы я хотел услышать… Жан – Мишель... – ресницы Эрика вздрогнули и он опустил глаза. - Это все… Все что ты чувствуешь ко мне?
Я промолчал. Несколько дней назад, Белл признался в том, о чем возможно сожалел сейчас. Я ответил лишь поцелуями. Я прикоснулся к его губам, пытаясь повторить прошлый ответ, но Эрик отвернулся, и стал возиться с пуговицами, которых стало на несколько штук меньше.
- Снова порвал рубашку…
- Все остальное цело? – я, смеясь, поцеловал его в висок. - Куплю тебе другую.
- Купи себе совести. Мне плохо понимаешь? – Белл опустил плечи. - Обманываю сестру столько времени… Ты относишься ко мне как… как к станку на производстве. Используешь при необходимости. Превратил мою фабрику в свой гарем. Люди отсюда бегут. А я не мог понять, что происходит. Ты здесь работаешь, зачем это делаешь?
- Могу обойтись тобой, но тогда не пищи, что я тебя замучил.
- Потому что так оно и есть, Жан – Мишель! Не считаешь, что у тебя проблема? Не пятнадцать же лет, чтобы все время думать об этом.
Проблема действительно была и очень мешала, но решалась только механически, чьим – нибудь телом, или так как уже надоело.
- Сегодня пришел сам… - я попытался погладить Эрика по щеке, но он мотнул головой, пресекая мое движение, - и вчера.
- Предлагаешь связываться с тобой только через секретаря? И так черте что о нас болтают, - Эрик поднял с пола сюртук и несколько раз встряхнул. - Даже не помню, зачем заходил.
- Тогда не надо удивляться если находишь меня на производстве с теми, кто в какой – то степени облегчают тебе жизнь.
Лицо Белла вспыхнуло, наверное, он вспомнил вечер, когда застал меня в цеху с двумя рабочими. Увидев нас, Эрик застыл. Губы дернулись и он что – то быстро сказал по – английски, хотя скорее выругался. По резкому тону перевод был не нужен.
Я не стал догонять американца, когда тот со слезами сорвался с места. Закончив с ребятами, я поднялся к Беллу и несколько минут уговаривал открыть дверь.
- Эй, Том, есть запасной ключ от кабинета? - крикнул я его секретаря.
- Нет, месье Мати, - немного испуганно сказал парень, приподнимаясь со стула.
- Белл, я тебе выбью дверь, если не откроешь. Да, я все равно не понимаю, что ты там кричишь! Эрик… открой. Соломинка… ну… открывай…
Белл распахнул дверь и со злостью смотрел на меня.
- Сукин сын - так понятно?!
- Так – да, - я затолкнул американца в кабинет и вошел следом.
Эрик был в ярости. Я дал вымесить ее на себе, думая, что Белла это может успокоить, но ошибся, и мне еще несколько дней приходилось применять некоторое красноречие, чтобы вымолить прощение…
Эрик фыркнул.
- Интересное объяснение ты находишь своему паскудству, Жан - Мишель. Но это твоя жизнь. Делай, с ней, что хочешь. Только не устраивай здесь бордель.
- Тебе не все равно? Сам говорил, что ненавидишь фабрику.
- Да. Но я не позволю издеваться над моими людьми. А добиваться близости угрозами просто подло. Кевин Бин все рассказал. Ты что... не помнишь, Кевина? – добавил Белл, глядя на выражения моего лица.
- Имя не помню, но я бы узнал, если увидел, - я забрал у Эрика сюртук, который он просто выпустил из рук, и бросил на кресло. – Подожди… высокий с бородкой, да?
- Ну, ты и скотина… Убери руки! Убери ру… – Белл пытался вырваться, но я зажал его шею сгибом локтя, и отпустил, только когда в нем отпала необходимость.
*****
Вечер не представлял из себя ничего интересного. Собралась довольно скучная публика. И хотя мадам Беатрис отчаянно пыталась его спасти, это было почти невозможно. Что – то сразу пошло не так, и никто не мог понять, что именно сводило на нет все усилия хозяйки Салона.
Мюн вдруг вызвался сыграть на рояле, это было большой ошибкой, но его даже поддержали слабым энтузиазмом. Жюстин сделала попытку остановить музыканта, но Марсель решительно намерился испортить вечер до конца.
- Он так нелеп…
- Он твой муж, Жю, - напомнил я, но тут же согласился с ней.
Кругленький Марсель выкатился в зал. Любой костюм, который носил архитектор, сидел, так как будто был позаимствован у первого встречного. Он оказывался либо слишком тесен, либо слишком широк, но всегда слишком. Я этого не понимал, портной у Мюна был великолепный.
Помимо этого Марсель, сильно сутулился, что становилось непростительно при его маленьком росте. И все больше полнел, что было крайне опасно при красавице жене. А дурацкая привычка тереть нос уже стала анекдотом. Что он и сделал, немного поерзав перед инструментом.
Мюн заиграл. Я вздохнул. Это конечно звучало лучше, того что я слышал раньше, но исполнять это вот так, при всех, являлось просто верхом безрассудства.
- Еще иногда, - отозвалась Жюстин, и провела ладонью по моему бедру, - но я думаю о тебе... Интересно, а о ком будет думать «любитель цветов» со своей американкой? Хотя я догадываюсь.
Жюстин заставила меня улыбнуться.
- Все не оставляешь попыток?
- Не оставляю, - она тоже улыбнулась, - а раз уж ты женишься, у меня точно появился шанс.
- Не появился. И успокойся уже… Марсель, наконец, закончил свой музыкальный кошмар. И сейчас вернется к нам… Ты слышишь, Жюстин?
Я попробовал скинуть ее тонкую ручку с колена. Это было не трудно, но бесполезно, через минуту она возвращалась обратно. Эрик все видел, но делал вид, что ничего не замечает. Кажется, он был рад, что я просто взял его с собой. Мы почти не проводили время вне стен фабрики.
- О, Жан – Мишель ты не представляешь, какой кошмар у нас дома. Марсель притащил какой – то доисторический рояль, нанял себе в учителя полуслепого престарелого итальянца, и гремит целыми днями под его руководством.
- Между прочим фортепиано принадлежало Доменико Скарлатти![6] Ну, или какой – то его родственнице, но он точно играл на нем. Я был бы полным дураком не купив его, тем более по такой чудесной цене, – сообщил Марсель, немного задыхаясь, и плюхаясь рядом с нами. - Лучше скажите, как я сыграл, только честно?
- Ну, это примерно так же как если бы ты продекламировал алфавит, хорошо для ребенка. Что тебе вдруг взбрело в голову? Мне казалось, тебя ничего не интересует кроме перекройки нашего старичка Парижа, - сказал я.
- Будь по – твоему, Жан – Мишель, ты бы ничего не менял, пока этот старичок не рассыпался бы окончательно. Ты боишься всего нового, и таких как ты большинство, к сожалению.
Я был не согласен с Марселем, но не стал спорить из – за борьбы с Жюстин, совершенно потерявшей здравый смысл в эту минуту.
- А музыку я всегда любил, но никогда не мог найти для нее времени.
- Может тогда и не стоит его искать? - заметила Жюстин, поглаживая мою ногу бархатной туфелькой. - К тому же, Марсель, ты просто купил дурацкий рояль, а потом не знал, что с ним делать.
Слушая пустую болтовню, я позволил Жюстин зайти слишком далеко, в брюках стало тесно. В любую секунду Мюн мог все заметить, но это только сильнее распаляло.
Когда – то очень давно маленькая Жюстин была моей любимой моделью. Я поражался не столько ее безупречной внешностью, сколько сходством с одной актрисой, которой я всегда восхищался. Вероятно, оно не раз оказывало ей услугу, и думаю, просто льстило. Помнится Марсель, зачастил ко мне тогда. Впоследствии он заставил отдать ему все наброски будущей мадам Мюн.
Методы соблазнения Жюстин подействовали даже на меня. Хотя вероятнее это был случайный интерес, как назвал бы его Леро. Мы оказались в постели. Но продолжения не последовало. Я увлекся Реми, натурщиком, которого однажды изобразил в образе Нарцисса. За что Жюстин иногда называла меня «любителем цветов», и еще как оказалось Нарциссом.
Впрочем, брак никогда не мешал ей заигрывать со мной. Порой намеки были слишком очевидны даже для Марселя. И он с отчаянием на лице делал жене шутливые замечания. Интересно, чтобы Мюн сказал сейчас.
К нам за стол подсел Жером Люнель. Он был один, хотя редко появлялся на публике без Гийома. Но сегодня был исключительный случай, обязанный неудачному роману мадам Беатрис с Леро. Возможно, поэтому Жером казался потерянным и немного утомленным без своего друга.
Уверен, не случись когда – то их дружбы, Люнель мог бы быть поэтом, думаю даже неплохим, а так я всегда чувствовал в его стихах огранку Леро. Гийом, конечно, делал это из лучших побуждений, но совершенно убивал его стиль.
Еще в начале вечера Жером читал что – то свое. Мрачные и не слишком понятные сонеты были оставлены без внимания. Что впрочем, нисколько не отразилось на лице Жерома, хотя его могла ранить или привести в смятение любая мелочь.
Характер менялся в зависимости от настроения, окружения, и вообще чего угодно, он мог без причины заплакать или засмеяться. Молчать, или говорить часами. Люнель был не от мира сего. Возможно, это в нем и нравилось Леро.
- Марсель, я не узнал произведения, но думаю, оно называлось фантастическое издевательство. Сколько тебе пришлось выпить, чтобы изобразить это? – со смехом поинтересовался Жером.
- Леро вполне мог это сделать, и все были бы в восторге, - проворчал Мюн.
- Все в восторге от него, а не от того что он делает.
- Я уже играл на публике и всем нравилось. Тебе тоже, Жером.
- В «Лозене»? Ты мог не играть, никто бы даже не заметил, - улыбнулся Люнель.
Марсель насупился, как ребенок.
- Знаешь, Жером, ты тоже не блистал сегодня.
- Стихи никуда не годятся, - поддержал я. - Хотя иногда, они бывают хороши, когда Жерому их сочиняет Гийом, по дружбе.
Губы Люнеля дернулись. Возможно, я угадал.
- Значит, они никому не понравились?
- Жюстин… - выдохнул я, непроизвольно, - Жюстин… они понравились … Она сказала, что они безупречны.
- Пожалуй, мадам Мюн единственная кто здесь разбирается в поэзии. А ты, Марсель, строй свои дома, и не лезь туда, где не разбираешься. Да, Жан – Мишель?
- Да, Жером, - я лихорадочно расстегнул брюки, давая возможность Жюстин продолжать свои головокружительные ласки.
Эта женщина вызывала у меня желание. Но возможно причина было не в ней, а в месте, где она это делала. Хотя я припомнил один вечер у Чепперов, когда Энн совершенно не стесняясь, полезла ко мне во время ужина. Тогда я был просто раздражен, и немедленно это пресек.
Сейчас я вспоминал старую студию на улице Ови. Запах краски, сладких духов, и женское тело, прикрытое черным, покрывалом волос. Тысячу раз до этого мой взгляд равнодушно исследовал плавные линии и изгибы, с единственной целью добиться уверенности руки, и глаза. Но в тот день я изучал их другими способами с совершенно незнакомым интересом и наслаждением.
- Гийом говорил, что ты бросил живопись. Это большая потеря. Для тебя, - произнес Люнель.
Я натянуто улыбнулся.
- Я… может быть… неверно выразился… Я бросил затею зарабатывать на этом… Возможно, теперь буду как Мюн, рисовать… для… удовольствия, - меня накрыло удовольствие другого рода, и я судорожно сжал край скатерти. Жюстин улыбаясь, убрала руку.
- Да, Гийом мне сказал, что ты пишешь его портрет, - кивнул Жером.
- А ты снова начал писать? – тихо спросил Белл, который не подавал голос весь вечер, и я, откровенно говоря, о нем забыл.
Я уже не мог ничего ответить, и Жюстин засмеялась.
- С ума сойти портрет Гийома! Почему тебе раньше не приходило это в голову? Может быть, напишешь и мой? Я уже позировала тебе… помнишь?
- Помню... Может быть, напишу, - я потер переносицу пытаясь, сосредоточится. Вино и Жюстин слишком сильно на меня подействовали, перед глазами все плыло.
- Жан – Мишель, это… это перстень Гийома?
- Что? – не понял я, невольно сжимая пальцы, и посмотрел на помрачневшего поэта.
- Перстень… я подарил его Гийому… лет десять назад. Он назвал его «Мистерия» за фантастический цвет, - Люнель не отводил глаз от моей кисти. – И отдал тебе… Мне сказал, что потерял…
- Нет, это мое кольцо, Жером.
Люнель хотел сказать что – то еще, но Эрик его опередил.
- А кто этот Гийом о котором столько говорят?
- Эрик, ты не знаешь поэта Гийома Леро? – немедленно встрепенулась Жюстин.
- Знаю… конечно… я просто не думал что речь идет о нем… - Белл посмотрел на меня. - Жан – Мишель, почему ты не сказал, что вы знакомы?
- Разве это важно?
- Не важно… просто странно, - у американца дернулись губы. - Значит, то стихотворение… было написано тебе Гийомом Леро?
- Леро посветил тебе стихотворение? – засмеялся Жером. – Я думал, ты еще от той песенки не отошел, хотя мы не видели твоей картины. Боюсь представить, что ты на ней изобразишь. Но можешь ничего не выдумывать, просто передай его, как есть, этого будет достаточно, чтобы ему отомстить.
Я с любопытством посмотрел на Люнеля, обычно он говорил о Леро немного иначе, во всяком случае, ничего похожего на пренебрежение в голосе я не слышал. Может быть, его так задело кольцо.
После завершения вечера, я вызвался проводить Жерома, отчасти используя его, чтобы избавится от надоевшего американца. Люнель немного удивился такому вниманию. До этого я не проявлял к нему особенного интереса, а порой не мог скрыть откровенного раздражения, и попробовал отказаться, но я настоял. У выхода я перехватил обиженный взгляд Белла. Послав ему знак возвращаться одному, я взял Люнеля под руку.- Твои стихи были не так уж плохи, - заметил я, когда мы с Люнелем не торопясь брели по площади Карла Х. Ветер только добавлял беспорядка на голове Жерома. Он некоторое время с этим боролся, но вскоре перестал, изредка смахивая вылезавшую прядь с глаз.
- Жан – Мишель, я знаю, что стихи ужасны.
- Тогда зачем же ты их декламировал?
Поэт пожал плечами.
- Было интересно ваше мнение, когда оно не слишком предвзято. Сонеты Леро. И как видишь не совсем удачные. В моем исполнении они таковыми и оказались.
- Леро? - удивился я, это был совершенно не его стиль. Но я хорошо знал Жерома, и полностью полагаться на его слова не стоило ни в чем. Люнель не делал этого со зла, но временами его голова начинала темнеть, и он легко мог что – то выдумать, и так же легко в это поверить, или просто перепутать, поэтому я не стал спорить.
- Гийом уже просил почитать свои вещи. Смотрел какой они производят эффект на публику. Он, конечно, всегда превозносит себя, но это больше для виду. Хотя сегодня действительно не знал.
- Ну, и что ты доказал, Жером? Гийом Леро не так гениален, как хочет казаться? Но это заметно любому, кто может противостоять его очарованию. Может быть, в этом есть немного нашей вины. Леро создали определенный ореол, из которого ему не суждено выбраться.
- Значит, научился ему противостоять? - Люнель засунул руки в карманы, и рассеяно смотрел по сторонам. - Жан - Мишель, а ты собрался провожать меня до самого дома? Нам в разные стороны.
- Хотел, прогуляться. Но если ты против…
- Я не против, но только если сменим тему. Даже без Гийома мы умудряемся весь вечер говорить о нем. Я устал от этих разговоров.
- Леро тебе надоел? – улыбнулся я.
- Ну… - по нервному смешку Жерома была понятно, что да, - его слишком много в моей жизни.
- Разве тебе это не нравится?
- Нравилось раньше, но сейчас я скорее утомился от такого внимания. Леро считает, что несет за меня ответственность, только я никак не пойму почему. Мы дружим с детства, но это не дает ему право распоряжаться моей судьбой. Думаешь, я хотел пойти к мадам Беатрис? Да я просто мечтал побыть без него, для разнообразия. И мне не нужны его постоянные подачки, я сам способен заработать на жизнь. Пусть мой труд незаметен, но он дает хлеб. И если делать выбор: быть его вечно благодарной игрушкой или Сашиным литературным рабом, или еще чьим – нибудь, то я предпочитаю последнее.
- Леро кажется, что ты растрачиваешь себя.
- Именно это я и делаю, но мне не повезло родиться в золотой рубашке как ему, или тебе. Если бы я не был вынужден убиваться ради грошей, я бы мог больше времени уделять своему ремеслу.
- Гийом хочет дать тебе такую возможность, но ты не хочешь ее принимать. И вообще все, о чем ты говоришь, Жером, называется забота. Многим ее не хватает.
- Зато я сыт ей по горло. К чему столько внимания? Со мной что – то не так? - голос Люнеля начал надрываться.
- Жером… но ты же понимаешь что иногда тебе требуется помощь, - как можно мягче сказал я.
- Ни черта мне не требуется! А если я иногда и чувствую себя дурно, то только потому, что много работаю. Знаешь, сколько это отнимает сил?! Ты знаешь?
- Конечно, знаю, - быстро согласился я, стараясь больше не нервировать Люнеля.
Глаза поэта пронзительно заблестели, на лбу выступил пот. Я уже пожалел, что начал разговор. Люнель был совершенно спокойным весь вечер, а я, кажется, нажал на рычаг под названием Леро, и вывел его из равновесия.
Возможно, Жером говорил так со злости. На него и на себя. Он хоть и отрицал болезнь, понимал, что проблема есть. Гийом же пытаясь уберечь друга от самого себя, все время напоминал об этом.
- Ты да, но Леро не имеет об этом ни малейшего понятия. У него все легко.
- Должно быть, он пьет из Кастальского источника [7] , - улыбнулся я.
- Нам бы обоим глоточек не помешал, - проворчал Люнель, шаркая ногами.В мрачном доме Люнеля на Адене ле Руа я был всего пару раз. Последний, три года назад, когда Гийом оставил меня приглядывать за Жеромом, а сам исчез на два часа, чтобы утрясти дела, перед отъездом в Англию.
У Люнеля была горячка. Он, то метался по комнате, требуя от меня или кого – то в своих фантазиях странных ответов, то наоборот падал в кресло и, бормотал что – то неразборчивое. Я был вынужден поддерживать бессвязный разговор, но это давало хотя бы несколько минут спокойствия. И я отчаянно проклинал Леро оставившего меня наедине с безумцем.
Я не понимал его желания обязательно куда – то везти друга. Жером нуждался в помощи, причем немедленной. В Париже было достаточно заведений, которые и раньше справлялись с печальной болезнью Люнеля. Но Гийом упрямо стоял на своем, и помещал Жерома только в клинику Одли, где, по его мнению, душевнобольных лечили, а не пытались убить.
Сейчас я не знал, зачем шел сюда. То тягостное впечатление с прошлого посещения так и осталось царить над домом сумасшедшего поэта.
Поднявшись на последний этаж, и уже подходя к двери, мы чуть не наступили на какого – то бродягу. Бродягой оказался уснувший Гийом, немедленно подскочивший на ноги, когда мы его задели.
- Какого черта, Леро! - вспылил я, едва не упав из – за него.
Люнель расхохотался и привалился к стене. Он так хохотал, что на глазах выступили слезы.
- Жером… Жером, что случилось? Я тебя напугал?
- Ты?! Ты меня замучал! – он ударил Леро по рукам, когда тот хотел его приобнять. – Замучал, - повторил он, ужасно громко звеня ключом, и долго не попадая в замок. Хотелось ему помочь, но Жером справился сам.
Я сделал жест Гийому, чтобы он ничего не говорил. Леро чуть закусил губу, видимо это было трудно.
Люнель наконец открыл дверь и дал нам войти. Тусклая лампа осветила маленькую грязную комнату заваленную мусором. В углах свалка, так разрослась, что перекрывала доступ к рабочему месту у окна, кое – как завешенного старой пыльной тряпкой. Не знаю, как Люнель пробирался к столу, когда на него находило вдохновение.
- Как вечер у мадам Беа? – стараясь делать вид, что не замечает нападок Жерома, поинтересовался Леро.
- Изумительный вечер. Там не было тебя.
Гийом улыбнулся на укол, но улыбка вышла несколько фальшиво.
- Я, пожалуй, оставлю вас, - мрачно сказал я. То трогательное выражение на лице Леро было мне знакомо, и совершенно ему не шло.
Люнель отчаянно затряс головой.
- Нет, нет, Жан – Мишель, не уходи ни в коем случае! Я не хочу с ним оставаться.
- Ну, почему, Жером? – казалось, Леро был в отчаянии. - Я несколько дней не могу тебя найти. Ты как будто избегаешь меня.
- Именно это я и делаю! Бегу от тебя. Но ты не понимаешь, что не нужно бежать следом. Я устал от твоего внимания, Гийом. Я устал от тебя! Можешь, это услышать?! Ты спишь под моей дверью! При этом говоришь, что я странно себя веду? Я?!
- Странно, Жером, это мягко говоря. Если так будет продолжаться и дальше это может повлечь последствия, и ты прекрасно знаешь какие…
- Да я не делаю ничего плохого!
- Плохого нет, но… того что есть достаточно. Ты же не хочешь снова попадать в их руки. Жером… Просто поедем завтра в Одли. Там тебе будет хорошо.
- Гийом, мне хорошо дома, а не в психушке какой бы распрекрасной она не была. Со мной все в порядке. А ты снова хочешь запихнуть туда!
- Не хочу… но я не знаю, что будет дальше… это и так перешло все грани…
- Я великолепно себя чувствую, ты не видишь?
- Пока... вроде да, - вздохнул поэт, - а через два часа? Я уж не говорю, о том, что ты выкинешь завтра.
- Ничего не выкину… Я устал и лягу спать, только уйди.
- Жером, я не оставлю тебя одного.
- Сейчас я не один. Уходи!
- Боже… Не понимаешь, что я боюсь за тебя?! Я во всем виноват, нельзя было потакать, и доводить до этого…
- Леро, ты доведешь меня, если немедленно не уйдешь! - Люнель уже дрожал, и казалось, в любую минуту мог наброситься на Гийома. Я подошел ближе, чтобы не допустить этого.
- Гийом, может быть тебе действительно следует уйти, если… - начал я, но Леро перебил.
- Ну, хорошо…хорошо я уйду, но сначала прими свое лекарство. При мне. Я не уверен, что ты это делаешь, как обещал.
- Правильно, потому что когда его пью, не могу работать. Постоянно хочется спать.
Гийом подошел к запылившемуся шкафчику в углу, со скрипом вынул маленький ящичек, и начал в нем копаться. Ничего не отыскав, он стал нервно выдвигать остальные, и вытряхивать содержимое на пол.
- Не ищи, Гийом. Я все выбросил.
- Как выбросил…
- Вот как ты сейчас…
- Черт… Жером… Черт! Ничего… у меня дома, кажется, есть еще …Почему я не взял с собой… Придется возвращаться… Завтра утром зайду к твоему доктору…
- Никуда ты не пойдешь. А впрочем, иди куда пожелаешь, только здесь не смей появляться. Уже тошнит от твоих докторов и таблеток, и от тебя. Пожалуй, от тебя сильнее всего. Да уйдешь ты, наконец, Леро?!
- Мышонок, послушай…
Он назвал его мышонком. Я фыркнул. Люнеля же это окончательно взбесило.
- Жан – Мишель, помоги его вытолкать! Или я за себя не ручаюсь.
Я вздохнул.
- Гийом, иди домой. Я останусь у Жерома. Гийом… я останусь, - повторил я, так как взгляд Леро в мою сторону был совершенно пустой. Я никогда его таким не видел.
- Останешься? - немного отстраненно переспросил Леро, как будто только сейчас заметив мое присутствие. – Д-да… да Ж…Жан – Ми, останься… пожалуйста… Как хорошо что ты тоже пришел… Хорошо…
Гийом выдавил из себя улыбку, потом медленно задвинул ящички, словно тянул время, еще немного помялся и ушел. В последнюю минуту мне показалось, что на его ресницах блеснули слезы.
Я немного похозяйничал на кухне. Заварил нам чай. Жером как будто успокоился, и расслабленно откинулся на диване.
- Если бы не ты, Жан – Мишель, я бы не смог выгнать Леро, - сказал Жером, беря чашку. - Спасибо.
- Гийом бывает чересчур назойлив, - согласился я, - но с ним не бывает скучно.
- Я знаю его всю жизнь, так что бывает. Он обычный человек, это ты почему - то слепил из него бога.
Я расчистил кресло от груды несвежей одежды, и сел.
- Ничего подобного.
Люнель криво улыбнулся.
- Ладно, не признавай, если не хочешь. Но после знакомства с тобой он стал таким эгоистом.
- А раньше Гийом им как будто не был?
Жером стряхнул с дивана, какой то хлам, вытянулся во весь рост, и долго что – то рассматривал в потолке.
- Не знаю… мне кажется, что не был. Ты слишком хорошо к нему относишься. Он этого не любит.
- Ты не о Леро говоришь, Жером, - засмеялся я.
- Я знаю Гийома, поэтому и говорю, - проворчал Люнель. - Мы вместе учились в лицее Генриха. Леро там всех изводил. Сочинял стишки такого содержания, что его неоднократно за них лупили. И не только за них. Гийом стал рисовать. Вначале это были простенькие, но миленькие пейзажики. Потом появилось что – то поинтереснее. «Одуванчик», вероятно до сих пор висит в кабинете ректора. Только представь: вечерние лучи солнца, словно золотые иглы, пронзают белую шапочку цветка, делая его почти огненным. Леро выбрал очень необычный ракурс. Картина так понравилась месье Арбогасту, что он даже простил Леро опасную шалость, за которую тот мог серьезно поплатиться. Но вскоре Гийому полюбились карикатуры, довольно гаденькие, надо сказать. За одну его едва не убили в лицейском дворе. Наверное, первый раз в жизни Леро не смеялся, должно быть понял, что доигрался. Не знаю, чтобы с ним сделали, не вступись я за него. Так мы и познакомились. Гийома все ненавидели, но он все равно продолжал развлекаться подобными способами. Ему нравилось ходить по лезвию ножа.
- Я не знал… что Леро рисует…
- Рисовал. Не знаю, почему бросил. Один раз пошутил, что недостаточно хорошо это делает… Может быть сказал правду. Странно… Он не сказал об этом тебе?
Это было не так уж странно. Гийом не особенно распространялся о себе. Я слушал сплетни, которые Леро где – то находил, или истории в которых он даже не участвовал. Мы обсуждали что – то легкое и смешное, но я до сих пор почти ничего не знал о нем. Только то, что случайно узнавал от его друзей. Хотя может быть Жером что – нибудь путал в своей несчастной голове.
Поставить чашку на столике оказалось некуда, и я уместил ее поверх старой, и лохматой книги. Рядом небрежно лежал помятый листочек. Я машинально взял его в руки.
Это оказался, рисунок Леро, набросанный мной два месяца назад. Через некоторое время он исчез, как и фигурка Аполлона, на которую Гийом положил глаз.
На обратной стороне бумаги была оставлена его собственная запись, и я с мрачной улыбкой прочел:
Мы пили красное вино,
И грелись в комнате холодной,
Стыдясь казаться нам голодной
Ночь прикасалась к нам легко.
Меня приятно жег твой взгляд,
С трудом утаенное чувство,
Такое тонкое искусство,
В котором был я виноват:
Когда дразнил тебя чуть - чуть,
К себе пытался притянуть,
Когда ты вырваться хотел,
Из этих странных грязных пут.
В моих объятиях слабел,
И жил для этих сладких мук.
- Жером, откуда он у тебя?
- Что? - Люнель щурясь, посмотрел через плечо. - Гийом принес. Наверное, хотел похвастаться. Я бы выкинул, если нашел. Так ты действительно пишешь его портрет?
- Да.
- Зачем?
- Леро… попросил об этом.
- Ты всегда делаешь то, что он попросил?
Я немного поморщился.
- Не всегда. Но мне кажется, Жером, ты стал очень несправедлив к Гийому. Он относится к тебе как к брату.
- К брату… - фыркнул Люнель… - уж лучше бы он был мне братом. Может быть, не пришлось терпеть его всю жизнь.
- Ты не высокого мнения о родственных отношениях, - усмехнулся я.
- Невысокого, - Жером вздохнул, и прикрыл глаза. - Гийом… хороший человек, и замечательный друг. Наверное, если бы не он, моя жизнь давно была бы кончена. От меня многие отвернулись из – за… проблем… А Леро всегда рядом. Я благодарен за все, что он делает. Но это угнетает. Я не могу ничем отплатить… Да и глоточек воздуха хочется… а Гийом… только сует свои таблетки… и… - Люнель сказал что – то еще, но так тихо, что я не разобрал, а когда переспросил, понял, что он дремлет.
Стараясь не будить Жерома, я налил себе еще чаю. Долго смотрел на рисунок Леро, и перечитывал стишок на обороте, пока не выучил наизусть. На листке не было исправлений, вероятно, они появлялись, когда Гийом начинал обдумывать поэтические этюды.
Я вспомнил его грязные рукописи, которые мне довелось читать. Мятые салфетки с четверостишьями, заляпанные остатками еды или кофе. Книгу Аристофана в случайном порыве исписанную в чье – то гостиной, моей главной реликвией, и короткое стихотворение на английском, переведенное Эриком…
Не знаю, сколько времени прошло, часы на стене когда – то остановились на половине четвертого, а свои я не доставал. Было все равно. Стихи каруселью крутились в голове, казалось, я слышал голос Гийома Леро, чувствовал его дыхание на коже, ощущал тепло… Я так и заснул в неудобном кресле, сжимая в руке мятый листок.В «Золотой Башне», ресторане с почти трехсотлетней историей, Эрик был впервые. Он с восторгом разглядывал роскошные интерьеры, шикарно одетую публику и, конечно, распростертый над нами Париж в огромных окнах, словно рамах для бесценной картины.
Мой взгляд скользил по пышному великолепию Нотр – Дама. Отблески вечернего солнца, игравшие на витражах, казалось, вдыхали в него новую жизнь, ту жизнь, что едва не отняло невежество современного общества. Только благодаря литературной магии Гюго старинная «каменная симфония»[8],которой он являлся, продолжала, звучать в сердце каждого парижанина.
Наслаждаясь великолепной едой, хорошим вином и немного средневековой атмосферой с капелькой модного шарма Эрик, взахлеб говорил о молодом художнике, снова взбудоражившем столицу. На прошлой неделе мы посетили его выставку. И я мог согласиться, что работы этого выскочки совершили маленькую революцию не только в живописи, но и в искусстве в целом.
Меня убивали такие революционеры. Они топтали классику словно варвары, но кроме хаоса и безумия ничего не могли предложить взамен. Я даже восхищался смелостью и легкостью, с которой они ломали устоявшийся мир, и совсем не сожалели об этом. И появление новых вандалов было неизбежно.
Этого звали Люсьен Брис. Почти красивый и молчаливый, он сам казался сошедшим с полотна Караваджо. Брис был даже моложе, чем я предполагал. Но, не смотря на юный возраст, вел почти затворнический образ жизни, не появлялся на людях, и не участвовал ни в каких скандалах, кроме тех которыми становились его картины.
Мне не особенно хотелось говорить о Брисе, но Эрик был слишком воодушевлен, чтобы я мог его остановить. Я и не пытался. Смаковал Шато д’Икем и любовался серебристой, Сеной за окном.
Утро с американцем я провел в саду Тюильри. Весна обворожила Париж. Наслаждаясь ее нежными красками и ароматами, мы слонялись как воскресные болваны по позолоченным солнцем аллеям, разглядывали не самую интересную публику, хотя Эрик даже в ней находил что – то привлекательное, и кажется, напрочь забыли о времени.
Наконец я вытащил его из сада, и мы прошлись по площади Людовика ХV..Белл где – то раздобыл несколько плакеток и кормил голубей прямо у фонтана Морей, радуясь как ребенок простой забаве.
Брызги воды, сверкая как маленькие алмазы, разлетались в воздухе, солнце слепило глаза, а статуя Людовика почти сияла под его лучами. Эрик предложил кусочек теста. Я сначала отказался, но мальчишка не успокоился, пока я не стал бросать крошки вместе с ним.
Забыв про птиц, Белл сел на бортик фонтана и с чуть задумчивым лицом кусал последнюю плакетку. Я не стал садиться рядом, оперся о бортик и смотрел на дрожащую воду, в которой отражался силуэт Эрика. Он сожалел о том, что сказал в саду, хотя возможно просто ждал каких – то слов от меня. Но я даже не мог его приобнять, вокруг было слишком людно…
- Это не Жером Люнель? – тихо спросил Эрик.
Я проследил его взгляд, это действительно был Люнель. Он только что вошел в зал. Леро рядом не было, но видимо его что – то задержало в холле. И он появился следом, в нежно голубом фраке, приковав к себе взоры всех присутствующих. Возможно, его не желали впускать в таком великолепном виде в ресторан, но Гийом, разумеется, сумел это уладить.
- Да, он… - не сумев удержатся от улыбки, произнес я.
- Ты это тоже видишь? Что за сумасшедший в зеленом? – в полном изумлении выдохнул Эрик.
Я был не настолько изумлен. Но все равно не мог оторвать глаз от Леро, сверкавшего, словно солнце на голубом небе.
Я вспомнил, как Гийом заявился на один вечер в золотом фраке. Гости довольно снисходительно отнеслись к возмутительному наряду любимого поэта. Но мне стало очень неловко. И не столько из – за странного одеяния приятеля, сколько из – за вызывающего поведения. Леро дико смеялся по любому поводу. Нес всякие глупости, и не желал успокаиваться. Я увел его из Салона почти силой.
Гийом был совершенно не в себе еще несколько часов. Метался по своей гостиной, снова хотел куда – то идти, потом забыл об этом и начал лезть ко мне. Я почти оттолкнул Леро, не желая слышать таких просьб, но он уже торопливо освобождался от блестящей ткани и довольно пошло предлагал тело. Мне не доставила удовольствия та близость. Было противно от мысли, что Гийом мог этого хотеть.
Утром он ничего не помнил, и удивлялся, как мог надеть карнавальный костюм, без золотистого жилета, который так тщательно подбирал к нему, и обошелся классическим. Пожалуй, это единственное, что его беспокоило в том вечере.
- Вижу. Сумасшедший - Гийом Леро.
- Гийом Леро … - повторил Белл и замолчал, потому что мужчины заметили нас, и решили подойти.
Не знаю зачем, но мне захотелось немного подразнить Гийома. Я подвинулся к Беллу и попытался прикоснуться к его лицу.
Эрик смущенно отклонил голову.
- Что ты делаешь?
Он начал озираться по сторонам, надеясь, что никто этого не заметил. Но я уже положил руку ему на плечо и слегка водил пальцем по шее. Эрик занервничал, но руку не скинул, и только чуть покусывал губу.
Перехватив удивленный взгляд Леро, я улыбнулся. Поэты подошли к нам через минуту, и я пригласили их за стол. С Люнелем Эрик был знаком, и я представил его Гийому.Первую половину вечера Леро просто поражал, молчанием. Говорил только Эрик. Маленький негодяй даже не пытался скрыть внезапно проснувшийся интерес к Гийому Леро. И если вначале я преследовал слабую цель пробудить ревность у Гийома, то сейчас ревновал Эрика. Мне не нравился жар в его голосе и блеск в глазах, когда он смотрел на поэта. Это было восхищение, которого я в нем не вызывал.
- Откуда столько восхищения, Эрик? Ты всегда говорил, что Леро тебе не нравится, - не выдержал я, чувствуя, что Белл уже переходит границы, - даже, кажется, назвал сумасшедшим в зеленом.
Разницы между этими цветами Белл не всегда понимал, и часто смешил такими мелочами.
- Нет, нет, я совершенно не так сказал, - Белл ужасно покраснел, чем еще больше меня разозлил.
- Зеленый? – Леро беспокойно начал разглядывать свой рукав. - Я считал это голубой цвет. Жером, а как по – твоему?
- Вроде голубой.
- Ну, да… - Гийом оставил в покое фрак, и поднял глаза на Белла. - А то, что я не нравлюсь… не сложно исправить. Еще весь вечер впереди.
- Не думаю, что мы останемся на весь вечер, - немного резко сказал я.
- Гийом, я говорил о стихах, но я просто не большой ценитель поэзии. А ваш костюм… да… очень сумасшедший.
- О стихах ты говорил, что они легкие и модные, - подсказал я Беллу, - а их успех только в скандальности Леро.
- Да, наверное, в этом, - кивнул Гийом, даже не обращая на меня внимания. – Эрик, а давай я что – нибудь тебе почитаю… и мы оба изменим мнение.
- Эрик, ему нравится только болтать. Мне он говорил, что не любит свои стихи. Ты всем говоришь разное, Гийом?
- Жан – Ми обожает ворчать. Но тебе это должно быть известно, ты же работаешь с ним. Могу представить, как ты устаешь от него, - сказал Леро с улыбкой, хотя он редко что - то говорил иначе.
- Уже привык, - тоже улыбнулся Белл.
- А я до сих пор не могу… Все время чем – то недоволен… Раньше… он таким не был. Но есть способ поднять Мати настроение.
- Какой же? Мне бы он пригодился.
Я ударил Леро под столом.
- Зачем ты меня ударил по ноге, Жан - Мишель? Как больно…
Я вздохнул, и больше ничего не говорил. Гийом тоже на некоторое время замолчал, увлекшись едой. Зато Эрик не унимался ни на минуту. Он пьянел еще быстрее меня, Гийом же точно нарочно спаивая парня, несколько раз подливал ему в бокал. Так что скоро пришлось это пресечь.
Иногда забывшись, Эрик перескакивал на английский, Гийом подхватывал и они половину вечера игнорировали меня, предоставив общение с Жеромом.
- Люнель, что Эрик говорит сейчас?
- Ну… он без ума от Гийома...
- Это я и так вижу. Спасибо за перевод.
В течение ужина Эрик незаметно переместился к Леро. Еще немного и казалось, он усядется к нему на колени. Я чувствовал, как кровь приливает к лицу от бессильной ярости. Весь ужин Леро не замечал ни моих гневных взглядов, ни колкостей, ни меня, и Белл поступал точно так же. Белл, черт возьми! Он злил еще сильнее, чем Леро.
Я взял стул Эрика и рывком подвинул на место. Гийом расхохотался. Американец растерянно посмотрел на нас.
- Может быть, в виде исключения поговорим на языке, который я тоже понимаю? Или вы уже все обсудили?
- Извини, Жан – Мишель, я даже не заметил… Я как раз предлагал Гийому, как - нибудь поужинать с нами. Энн была бы восторге, и Джулия тоже…
Мне почему - то показалось, что он предлагал ему что – то другое. Но Леро с жаром отозвался на приглашение. Я понял, что все будут в восторге.
- Полагаю, это будет творческий вечер для поклонников Гийома Леро, - съязвил я.
- Это будет ужин. Ты кстати до сих пор не удосужился познакомить меня со своей невестой. Но… если она хотя бы немного похожа на брата… могу понять, почему ты ее прячешь…
Леро уже ни на секунду не отводил глаз от Эрика. Если бы я не был уверен, что он делает это назло, то решил бы, что он в нем заинтересован. Но Белл давно перешагнул возрастную границу симпатий поэта. Эрик был даже старше меня, поэтому я мог не волноваться на этот счет. Но американец меня удивил. В его чувствах я нисколько не сомневался, поэтому оказался совсем не готов к такому повороту.
- Гийом, если вы придете на ужин, Энн сойдет с ума. Она обожает вас… ваши стихи.
- А поехали ко мне, Эрик? Я могу передать твоей сестре несколько новых вещиц, и тебе, разумеется. Вы уже сами решите, кто будет их первым читателем. Когда - то я давал их Жан – Ми, но он никогда не был хорошим судьей. Раньше не видел в них изъянов, теперь… только их и замечает, если хотя бы читает.
- Что за бред… - с раздражением сказал я.
- Ну… так как, Рик? – спросил Леро, и, не дожидаясь ответа, поднялся из – за стола. - Вы… с нами, Жером, Жан – Мишель?
Жером покачал головой. Я отказался, несколько резче. Мы вышли из ресторана все вместе. Эрик был в нервном возбуждении, хотя и пытался это скрыть. Рука Гийома лежала у американца на поясе, и, кажется, совсем не возмущала.
- Давно не видел его таким, - произнес Люнель.
- Каким?
- Ну... воодушевленным. Твой друг ему понравился.
- Эрик? Нет... Леро просто злит меня.
- Может быть… но больше похоже на увлеченность, чем злость, - глядя им вслед, заметил Люнель. - Только не ходи за ними, Жан – Мишель…
- Жером, отстань! - я стряхнул руку Люнеля с запястья, когда тот пробовал меня удержать.
- Леро! Я передумал! - крикнул я в спину Гийому, потом подошел и вклинился между мужчинами.
Эрик был раздосадован, и не мог этого скрыть. Думаю, он очень хотел остаться с Леро наедине. Но я этого не позволил, боясь представить, чем может закончиться вечер.
Я еще мог простить Гийома, для которого изводить меня являлось стилем жизни. Даже научился получать от этого удовольствие. Моя привязанность всегда носила больной характер. Но смотреть, как Эрик теряет голову от Леро, становилось просто смешно. Он знал его всего три – четыре часа, и уже был готов лечь с ним в постель.
- Потрясающе, Гийом… ваши новые стихи, в них столько чувства… - Белл перебирал бумаги с записями Леро, они дрожали в его пальцах, то ли от волнения, то ли от количества выпитого.
- Нравится? – Гийом встал у него за спиной. Эрик выронил один листик, но никто не думал его поднимать. – Мышонок… хочешь… потом напишу что – нибудь лично тебе.
- О… нет, не стоит… правда…
- Почему? - он чуть наклонился к его уху и зашептал. Я не слышал слов, но по тому, как краснел американец, было ясно, это что – то не самое приличное. Хотя возможно я ошибался, и вина была лишь в близости Леро. Поэт положил руки на плечи Эрика:
Я возьму тебя за плечи,
Ты не хочешь, но молчишь,
В доме умерли все свечи,
Ты в моих объятьях спишь...
Из рук Белла посыпались листы. Ладонь Гийома несколько раз прошлась вдоль его позвоночника и ниже. Я хотел это прервать, но не мог. Я не верил в продолжение. Эрик не сможет, не на моих глазах. Он говорил о любви еще сегодня утром, а сейчас едва дышал в объятиях Леро. И Леро… он все больше удивлял меня своими желаниями.
- Мати, так и будешь там стоять? – хрипло спросил Гийом, запуская пальцы в соломенные волосы Эрика.
Я сбросил оцепенение и, сделал шаг в их сторону, но Гийом со смешком качнул головой.
- Вообще – то я имел в виду, что тебе пора… Пора уходить Жан - Мишель. Ты никогда не чувствуешь когда это нужно…Шум в приемной заставил меня выйти из кабинета. Работники бурно обсуждали какое – то событие. Секретарь Белла, Томас даже не садился на стул, а стоял, поставив на него одно колено, и взволнованно жестикулируя, чем - то делился с Джерри. Они говорили на английском, что ужасно раздражало. Еще раздражало, что я два раза за минуту, пока добирался до их столов, услышал фамилию Леро. Увидев меня оба паренька замолкли.
- Почему вы так галдите?
- О, простите, месье Мати. Нам все никак не прийти в себя, - покраснев и косясь на Томаса произнес Джерри.
- Отчего интересно?
- Ну… просто здесь тот самый поэт… поэт Гийом Леро.
- Где - здесь? – хрипло переспросил я.
- В кабинете мистера Белла, – подал голос Томас. - Даже подумать с Джерри не могли, что мистер Белл знаком с Гийомом Леро. Он выглядит совсем не так, как мы его представляли. Такой маленький и смешной…
- И давно пришел... этот поэт? – поинтересовался я, невольно переводя взгляд на дверь Эрика.
- Минут пятнадцать назад, наверное. Да, Том? Может и меньше…
- Понятно. Джерри, скажи, когда Белл освободится. Мне он нужен.
Эрик был неуловим с самого утра. Мы пересеклись в коридоре, но он шел не один, и я не мог с ним поговорить. Хотя я прекрасно понимал, что не случилось ничего ужасного, чтобы полдня мотаться по производству. Американец просто бегал от меня, хотя на ограниченном пространстве это вряд ли бы долго продлилось.
- Месье Мати, если что - то срочное, я… - робко начал Томас, должно быть ему очень хотелось засунуть нос в кабинет начальника, и поглазеть на Леро. Но я лишил его этого удовольствия.
- Не срочное.
Вернувшись к себе, я открыл окно, и сев на подоконник закурил. Вчерашний вечер получил продолжение. Впрочем, чего я ожидал, оставив их вдвоем. Что у них было? Обычные штучки Леро или что – нибудь еще…
Я злился, но вовсе не на него. Гийом спал с кем хотел, или что он делал со своими любовниками. Несколько раз поэт уводил нравившихся мне мужчин, просто потому что ему было скучно, или весело смотреть, как я нервничаю. Они даже не были ему интересны. Но вот Эрик изумил, и разозлил. Он признавался в чувствах буквально вчера. И совершенно лишился рассудка от Леро. Хотя нет… как раз это, понять я мог.
Я доставал из кармана то часы то сигареты. Они сидели в кабинете почти два часа, если, конечно, негодяй Джерри не забыл сказать об уходе Леро.
- Месье… - Джерри помялся и собрался выйти. Я спрыгнул с подоконника, и он вздрогнул. – Простите, месье Мати, я вас не заметил. Мистер Белл и месье Леро только что ушли.
- Куда ушли?
- Кажется, обедать, но я не уверен…
- Ты передал Эрику, что он мне нужен?
- Да, месье Мати, но он сказал, что зайдет к вам завтра.
- Завтра? Он не собирается возвращаться? Три часа дня.
- Вероятно, нет, месье Мати… Он дал некоторые распоряжения насчет…
- О чем… они там говорили? – мрачно спросил я.
- Ни о чем, - пожал плечами Майлз. - Они были всего минуту в приемной.
- В кабинете?
- Мы не подслушивали…
- Ну, Джерри… - я со смешком смотрел на секретаря. Обычно мальчишек интересовало все, что происходило под носом. На губах Майлза появилась смущенная улыбка.
- Было плохо слышно, если честно, только голоса. А последние полчаса вообще стало тихо, мы и перестали…
Снова закурив, я вернулся к окну и смотрел, как Белл с Леро выходят из ворот фабрики. Гийом сделал движение, чтобы приобнять Эрика, но словно передумав, опустил руку. Интересно почему, рядом никого не было, хотя вряд ли бы Леро смутила такая мелочь. Чем они занимались последние полчаса? Куда направлялись сейчас?
- Месье Мати…
Эрик был помешан на работе, даже вытащить его на обед являлось не благодарным занятием. Он соглашался только на ужасную закусочную на углу Старьевщиков, и Брюш в пяти минутах ходьбы от «Континентала». В «Сытом Льве» ела вся фабрика. Во всяком случая та часть, которая могла себе это позволить, остальные питались на своих местах, чем попало. Очень часто Белл поступал точно так же, не желая терять времени на поход до столовой.
Леро уговорил его уйти посреди рабочего дня. Конечно, сегодня была причина так поступить. Эрик не хотел видеть меня…
- Жан – Мишель…
- Да, что тебе, Джерри? – огрызнулся я и оглянулся на парня. Он что – то ждал. – А…. сюртук на кресле, возьми сам.
Майлз кивнул и, покопавшись в карманах, выудил купюру. Быстро пробормотал «спасибо» и скрылся за дверью. Я проводил его рассеянным взглядом.
Это началось полгода назад. Эрик на что – то обиделся, отпихнул от себя и ушел. Я выругался со злости. Белл оставил меня распаленным до предела.
Джерри заглянул узнать, не нужен ли он, потому что собирался сходить пообедать.
- Нужен, - усмехнулся я. Более подходящего момента, чтобы это спросить Майлз не мог придумать, - заходи.
Он подошел к моему столу.
- Я слушаю, месье Мати…
- Джерри, если хочешь, можешь звать меня по имени… Я давно наблюдаю за тобой. Ты очень перспективный работник… Думаю, ты совсем не долго будешь секретарем…
Некрасивое лицо Майлза просияло. Это сделало его чуточку привлекательнее.
Я с улыбкой разглядывал хорошо сложенного мальчишку. Ему было не больше двадцати. Светлый, но не блондин, а с какими – то полинялыми русыми волосами, аккуратно зачесанными назад. Их длина имела значительное преимущество, над красотой, позволяя держать за них.
Я поднялся и приблизился к Джерри. Парень перестал улыбаться, должно быть что – то заметив.
- Месье Мати…
Я прошел мимо него к двери и повернул ключ в замке. Потом вернулся и встал у американца за спиной.
- Месье Мати… я… я не готов… на такое повышение.
- Жан – Мишель… я же просил… - я положил руки ему на плечи. Джерри дернулся, чувствуя, как я прижимаюсь сзади, и трусь о его крепкие ягодицы. - Мы, что не договоримся?
- Не договоримся… Пожалуйста, перестаньте! Не надо, вы слышите?! – Майлз начал вырываться. Мне это не понравилось, и я зажал ему шею сгибом локтя.
- Что ты нервничаешь, Джерри? Не так уж много от тебя надо… От всех вас… Три минуты в твоем теле…
- Я не хочу, вы не поняли… Вы не поняли?!
- Это ты не понял. Я сказал, что секретарем ты будешь недолго… но ты просто потеряешь работу и все. А так сложно найти хорошее место… вообще что – то найти. Куда ты пойдешь, дурачок?
- Вы… вы не можете меня уволить только потому, что я отказался с вами спать.
- Почему не могу? - я развернул Джерри к себе, и, сминая сопротивление, поставил на колени. Майлз еще пытался отвернуться, но я, пользуясь тем преимуществом, что у него, было, убедил этого не делать…
- Теперь… вы... не уволите меня? – пролепетал Джерри, теребя манжетку.
Я ответил, что нет. Потом достал несколько купюр и вложил ему в ладонь. Майлз пробовал отказаться, но я прижал пальцы к его припухшим губам.
- Небольшой подарок. И сходи, пообедай. В «Лаванде» например. Она дороже и подальше, «Льва» но атмосфера там приятней. Я не замечу, если ты задержишься. Джерри! - окликнул я, когда он оказался уже у выхода. - Завтра с утра принесешь кофе.
- Да, месье Мати… - парень рассеянно провел рукой по растрепанным волосам. - А кофе… нести?
Я со смешком покачал головой…
Сейчас мы иногда проводили время вместе. Майлз не надоедал, и ничего не требовал. Я делал ему маленькие подарки, он их принимал. Один раз мальчишка заикнулся о том повышении, о котором я намекал. Я объяснил, что он должен быть доволен, тем, что сохранил должность. Джерри не стал спорить. Если с кем и было удобно, то это с ним.
Белл так и не вернулся на фабрику. Мелькнула шальная мысль отправиться к Леро, и застать их вдвоем, но вряд ли бы моя провокация закончилась чем - то хорошим для всех нас.
Нужно было как – то отвлечься. Майлз, которого я вечером вел в «Де Марс», и бутылка хорошего вина, могли в этом немного помочь.Я лежал на диване в кабинете и курил. Я не спал всю ночь. Джерри хоть и пытался, как - то развлечь меня в «Де Марс», но на самом деле только раздражал. Когда он завел разговор о Гийоме Леро, и его неожиданном появлении в «Континентале», я не выдержал и вспылил.
Испуганный Майлз сжался в углу комнаты, и вероятно ждал, когда я успокоюсь. Я разнес номер, но это было лучше, чем отыгрываться на ни в чем не повинном, и, в общем – то неплохом мальчишке. Я ушел из отеля, жалея, что все – таки не отправился к Гийому сразу. Я все равно это сделал.
Королевская площадь была совершенно пуста. Я ходил взад – вперед по периметру и смотрел в окна Леро. Из - под золотой шторы, робко пробивался желтый ломтик света.
Я кусал губы, думая, что происходит в спальне поэта. Не знаю почему, но дрожащий огонек в стеклах, казался какой – то последней чертой, которую еще не успели пересечь Эрик и Гийом. Это было очень глупо, они все давно пересекли, но когда свечи погасли, внутри меня словно что – то оборвалось. Я понял, что потерял Белла навсегда. По - своему я любил американца. Леро же просто смеялся над нами обоими.
Чувствуя боль и гнев, сжимая кулаки, я долго стоял возле дома, погруженного в тягостный мрак. Холод заставил двигаться, и я, стуча зубами, обошел площадь. Мне хотелось подняться к Леро, вытащить Эрика, и… Дальше воображение отказывалось работать, и я только бессильно курил, не сводя глаз с темных окон поэта.
Я бродил до тех пор, пока черное небо над головой не стало светлеть.
Поникший и уставший я плелся по грязной Брюш к фабрике, маячащей перед глазами большим бесформенным пятном. Было еще очень рано, я оказался едва ли не первым кто перешагнул ее двор.
Обычно так поступал Белл. Утверждал, что ненавидит «Континентал», но приходил раньше всех, а уходил позже. Бывали дни, когда я буквально силой тащил его с работы, а иногда сдавался, и ждал, пока он не завершит дела.
Пару раз, когда возвращаться домой было бессмысленно, или совсем лень, мы коротали ночь на маленьком диванчике, пили вино из грязных стаканов, которые однажды где – то раздобыли и о чем – то мечтали…
Сигареты закончились. Я со злости зашвырнул пустой портсигар в угол и просто лежал, таращась в потолок. Не заметил, как задремал и открыл глаза, только когда Майлз осторожно сообщил, что Белл на месте.
На лице Джерри, я заметил, царапину, которую он попытался прикрыть волосами, и которой я не разглядел в приемной. Это вынужденная мера даже сделала парнишку капельку симпатичнее. Я подтянул его к себе, и нашел несколько извиняющих меня обещаний, и бумажек.
Эрик правильно поступил, не попадаясь вчера на глаза. Я злился и вряд ли бы смог держать себя в руках. Теперь я остыл, и был почти спокоен. Хотя может быть, принимал за спокойствие, усталость после бессонной ночи. И то и другое испарилось, едва я подошел к его двери. Она оказалась заперта, а Белл и не думал открывать.
Я повернулся к Томасу и потребовал ключ.
- У меня нет запасного ключа, месье Мати, я вам говорил …
- Дай мне чертов ключ, Том! Немедленно!
Томас переглянулся с Джерри и растерянно что – то залепетал. Я перестал слушать, с третьего раза снес плечом дверь, и влетел в кабинет. Побледневший Белл стоял у своего стола.
- Что тебе нужно?
- Обязательно что - то должно быть нужно? Я не могу зайти просто так?
- Вышибая дверь, наверное, нет. Ты псих – Жан – Мишель… Жан – Мишель!!
Я объяснил Эрику кто он. На полу под моим коленом, кажется, Белл согласился с этим. Разбитое лицо американца покраснело, и он отчаянно цеплялся за руки, которые все сильнее сдавливали ему горло. Понимая, что с каждой секундой будет сложнее остановиться, я нехотя разжал пальцы. Эрик вырвался, но я просто перестал его держать.
- Сумасшедший…Ты едва меня не убил… - судорожно глотая ртом воздух, выдавил Белл.
Я не отвечал, и нервно искал портсигар. Вспомнив, что он пуст и валяется где – то в кабинете, я подошел к раскрытому окну. Прохладный ветерок приятно коснулся пылающего лица, и я тихо выдохнул. Нас обоих спасла фабрика. Я, наверное, первый раз был благодарен, что нахожусь на ней.
- Ты мне… выбил… зуб, придурок…
Я повернулся и смотрел на американца. Он уже поднялся и прижимал к окровавленному рту платок.
- Ты клялся, что любишь меня. Клялся, и увлекся Леро? Ты шептал это утром в Тюильри… под розовым деревом, а вечером… лег в его постель… - у меня начал дрожать голос и я не стал продолжать.
- Ревнуешь?
- Ревную? Нет, я злюсь!
- Тогда злись, - не скрывая удовольствия, сказал Белл. - Я с Леро. Ясно? Можешь снова избить меня.
- С Леро? – я, смеясь, запрокинул голову. - Ты за два вечера это решил?
- Он решил. А я не против. Больше не потерплю отношений, где меня смешивают с дерьмом.
- Тогда ты выбрал того кто тебе нужен. Леро позволит почувствовать разницу.
- Уже чувствую, - съязвил Эрик. - Анри тонкий и ранимый человек. Боюсь представить, как ты издевался над ним, пока вы были вместе.
- Ты назвал его… Анри?
- Это его имя в семье, - пояснил Эрик, наспех приводя волосы в порядок.
Я чуть не подавился от смеха.
- Ты здесь причем?! Анри… о господи! И я над ним издевался? С чего ты это взял? Вы знакомы с ним два дня. Два! Ты его вообще не знаешь.
- Но я знаю тебя, Жан – Мишель. Этого достаточно. А то что я шептал в саду… Забудь. Иногда приятная атмосфера заставляет чувствовать не то, что есть на самом деле. Ложка сахара не сделает море сладким.
- Чего?
- Одного теплого дня не хватит, чтобы исправить то к чему ты нас привел, идиот!
Я вышел, встряхивая кисть. Томас отскочил от двери, но ничего не говорил. Просто смотрел, как на пол капает кровь с моей руки. Я разбил Беллу нос.
- Что – то упало? - робко спросил он.
- Уронили стул. Поможешь Эрику его поднять?
- Да…
- Том… и захвати что – нибудь холодное, может пригодиться. Кажется, Эрик неудачно чихнул.
*****
В начале, роман Леро с Беллом, закрутившийся на моих глазах я счел не более чем легкой интрижкой. Гийом не заводил серьезных отношений с женщинами и не сближался со своими амурчиками, ограничиваясь лишь мимолетными свиданиями. Возможно, наша любовная история являлась самой продолжительной в его жизни.
Я был удивлен, и обижен, что американец оказался способен заинтересовать Леро. Но Гийом был не только заинтересован, или даже увлечен. Он влюбился, и пытался это скрывать. Если бы поэт этого не делал, у меня бы еще оставался шанс на продолжение нашей связи. Но то, что происходило после вечера в «Башне», и пугало и смешило одновременно.
Гийом не перестал бывать у меня. Напротив, он стал приходить чаще. Позировал, и даже шутил. Но теперь во всем, я чувствовал какую – то незнакомую нотку, ломавшую всю нашу эротическую мелодию. Из любовника, Леро превращался в друга, и новое качество совершенно мне не нравилось.
Эрик стал почти запретной темой. Если мы случайно в разговоре затрагивали его имя, он затихал сам собой, и больше не возобновлялся. Я не помнил, чтобы раньше у нас возникали неудобства из – за неловкого молчания. Леро всегда находил что сказать, но сейчас, пытаясь хоть немного разрядить напряженную атмосферу, я стал просто болтуном на его фоне.
Когда я приходил к Леро домой, и тащил куда – нибудь отдохнуть, он не сопротивлялся, хотя уверен, поэт жертвовал обществом Белла ради наших встреч. И как будто боялся отказывать. Видя это, и оправдываясь дружбой, я переходил все грани и кажется, сделал все, чтобы отвратить от себя приятеля.
Я напрашивался к Леро, когда он был с Эриком, и оставался, пока меня не выгоняло утро, или откровенная грубость. Я снова соглашался на любую роль в жизни Гийома Леро. Лишь бы просто находится в ней. Но только надоедал.
Последний раз, когда поэт был у меня, то поинтересовался, необходимо ли его присутствие, и не мог бы я завершить картину без него.
- Два - три сеанса, Гийом, и я закончу.
Леро кивнул с какой – то досадой, глотнул вина, и больше ничего не говорил.
Наконец, я отложил кисть и предложил взглянуть на результат. Гийом не изъявил желания этого делать, сославшись на то, что видел его сотню раз, и ничего нового там не нашел. Потом все же подошел и несколько минут смотрел на портрет.
- Не совсем - то чтобы я хотел…
- Тебе… не нравится?
- Не в этом дело… Но если бы я хотел только сходства, я бы заказал фотографию у Надара[9].
- У того мошенника? Возможно, тебе так и надо было поступить, - не скрывая обиды, сказал я.
Леро засмеялся и положил руку мне на плечо.
- Даже не сомневался, что ты так скажешь, Жан – Ми. Но Надар гений в своем деле. Хотя ты в праве его недолюбливать. Этот Тициан фотографии покушается на ваш хлеб. Но вот Энгр прекрасно применяет его работы для своих картин, и не мучает моделей в студии как ты.
- Тогда оба – мошенники.
- Нет. Просто живут в своем времени, и берут то, что оно дает.
- Это говорит человек до сих пор жгущий свечи, когда весь мир пользуется «русской лампочкой»? – улыбнулся я.
- Уже неделю пользуюсь. Эрик притащил… - поэт осушил фужер. - Светло, и никакой романтики. Хотя у этих штучек большое будущее, как и у императорских мобилей. На импере бы я покатался. Но когда они докатятся до Парижа? А фотография… Виртуозно приготовленное блюдо на кухне, имеет с ней одинаковое отношение к искусству. И то и другое нужно, и то другое может быть красиво, но они лишь приносят пользу… ну и немного удовольствия.
- Что же приносит живопись?
- Живопись… - задумчиво повторил Гийом, вертя пустой бокал. - Настроение… красоту. Магию мыслей и чувств… Ни одна картина не нуждается в переводе и доступна любому. Книги этого лишены и могут соединять только один народ, хотя, конечно, более точны. Слова… брошенные сквозь века потомкам. В этом наша с тобой привилегия соединяться с миром, которого мы не узнаем. Дарить ему свою мысль. А фотография это только вырванный кусочек истории… без чувств. Как тело без души.
- По – твоему история менее ценная, чем искусство?
- История - это глиняная наука, и мнется в любых руках. А в искусстве больше истории, чем в самой истории. Поэтому да, оно ценнее.
- Но моя картина все равно уступает фотографии? – с досадой спросил я.
- Я этого не сказал… - возразил Леро. - Она просто ничего не говорит обо мне. Хотя в ней… как будто мое лицо.
- Как будто?! – не выдержал я. – Леро, я слушал тебя и переправлял все, как ты просил! И ты все равно считал, что этого мало. Теперь нет? Не понимаю… чего ты хочешь!!
- Я объяснял… но ты половину пропускал мимо ушей. Ты всегда так делаешь, Жан – Мишель. Это раздражает.
- Просто ты говоришь так много, что… Давай я что – нибудь исправлю, Ги.
Поэт покачал головой, и его рука соскользнула с моего плеча.
- Не надо… но я не буду забирать портрет.
- Как это не будешь? – опешил я. - Почему?
- Пусть останется у тебя… мне то он вообще не нужен.
Я скрестил на груди руки, и недовольно смотрел на Леро.
- Не нужен? Тогда зачем заставил его писать?
- Именно, Жан – Ми – заставил. Вряд ли бы ты поборол такое искушение, - Гийом поставил фужер на стол. Взял валявшуюся рядом кисть, и погладил ворс пальцем... - Но если ты действительно решил покончить с живописью, не вижу смысла дальше этим заниматься.
Я ничего не ответил, повернулся к мольберту, и несколько секунд смотрел на портрет. Забавный способ вернуть меня к искусству, но совершенно напрасный, точка уже поставлена, а это последняя картина лишь небольшой постскриптум.
- Портрет... последнее, что нас связывает.
- Это не так, - возразил Леро, с треском ломая кисточку. – О… извини…
- У тебя есть еще предлог ко мне приходить?
- Нет… но он есть у тебя… ведь мы не можем быть только друзьями, нам всегда нужно что – нибудь еще… - мягко улыбнулся Леро, бросая обломки кисти в коробку с мусором, - только не приходи слишком часто, как ты это любишь…
- Ги, я делаю это потому что…
- Успеешь послать картину на Всемирную Выставку?
Я ответил, что не набрался бы для этого смелости, тем более после его брошенных мне слов.
- Глупости делать у тебя обычно смелости хватает, - со смешком заметил Леро.
Я хотел совершить еще одну и опустился перед ним на колени. Но Гийом не давал к себе прикоснуться, и только тихо просил подняться.
- Почему нет, Ги? – чуть ли не со слезами, я цеплялся за его брюки, и умолял позволить хоть что – нибудь.
- Я не хочу… Жан – Ми… встань… Встань, пожалуйста… - ничего не добившись, Леро начал гладить меня по волосам. – Успокойся… ну, мышонок…
- Ты даже свои игры с туфлями забыл. Тебе это больше не нужно?
- Сам же не любишь их…
- Я люблю тебя… - прошептал я.
- Мне надо… идти, Жан – Ми. Мы… собирались на «Охотницу» с Эриком. Он ни разу не был. Не читал даже. Ну, хочешь, пойдем вместе? Сядем в ложу, хотя я не люблю. Ни черта там не видно…
- Я хочу, чтобы ты остался со мной… сегодня… Останься, Ги… умоляю…
- Я приду на неделе… Хорошо? Или давай, завтра… Ну, ты так и будешь держать меня? – вздохнул он, потому что я крепко обхватил его за ноги.
- Не понимаю… тебе ведь никогда не нравились парни такого возраста… Я был уверен, что этот гаденыш надоест тебе через неделю… уверен… Но... вы вместе…
- Хватит, Жан - Мишель…
- Чем Белл тебя зацепил? Что в этой дряни такого, чего нет во мне?! Ну, что?!
Вместо ответа Леро шлепнул меня по лицу тыльной стороной ладони. Потом отошел, и отряхнул помятые брюки. Но я уже нащупал верное направление. Слова сами слетали с языка. И я только удивлялся, что Леро столько терпит. Наконец он не выдержал, подошел ко мне и отхлестал по щекам. Я не защищался, и почти с удовольствием подставлял лицо под удары. Я хотел хоть какой – нибудь близости с Гийомом Леро. Пусть даже такой сомнительной.
Гийом вдруг опустил руку.
- Тебе что нравится?
С разбитого носа стекала струйка крови, но я смотрел на Леро снизу вверх, и улыбался.
- Гийом, мне нравится все, что ты делаешь.
- Знаешь, что не нравится мне? – поэт протянул кружевной платок, и я прижал его к ране. - Когда люди говорят так. Это ужасно на самом деле… - Леро немного помолчал и продолжил. - В следующее воскресенье… Чепперы… устраивают ужин. Я видимо буду чем – то вроде десерта. Держи себя там, в руках, ладно?
- Как? Не съесть тебя?
Поэт вздохнул.
- Может тебе… совсем… не ходить, Жан - Мишель?
- Это еще почему? – рассмеялся я.
- Ну, хотя бы потому, что ты наговорил об Эрике пять минут назад… Только будешь раздражаться весь вечер. Я не хочу скандала.
- Я и не собирался идти. Но теперь точно приду, - пообещал я со злостью.
Леро взял шляпу, и долго стряхивал пылинки.
- Прекрасно… Но если испортишь ужин, Мати, можешь обо мне забыть навсегда. Я не шучу, поэтому подумай об этом.Не отрывая глаз от портрета, я нюхал надушенный платок Леро. Картина была почти готова, но я не торопился ее завершать. Еще ни одна работа не приносила такого удовольствия как эта, и я растягивал ее, насколько мог.
Я изобразил поэта в небрежной позе, с пером и листом бумаги в руке. Леро собирался читать стихи, но в ту минуту что – то его отвлекло и заставило рассмеяться. Таким он и был. Всегда насмешливым, и ослепительным.
По просьбе Гийома я исправил ему нос, и изменил серый цвет глаз на голубой. Я начал спорить из – за этого, но Леро настоял. Хотя как настоял… улучил минуту, когда я отвлекся, и подкрасил. Я разозлился и предложил ему самому дописать свой портрет. Гийом пожал плечами и собрался окончательно убить мою работу, пока я со смехом его не оттолкнул. Это был забавный вечер. Мне стоило большого труда, убедить «художника» приглушить дикий голубой оттенок, который ему приглянулся.
Уже смеясь, я спросил, что ему переделать еще. Он подумал, и заметил, что лишних пять – семь сантиметров в росте совсем не испортили бы картины, как не испортили бы ее и несколько исчезнувших со лба морщинок. Не знаю, почему Гийома это волновало. В нем не было ни одного изъяна.
На лице еще приятно ныли его пощечины. Я опустился на колени перед своим божеством, и нетерпеливо расстегнул пуговицы на брюках.
Я мерил шагами комнату и размышлял, какой бы была моя жизнь без этой отчаянной, убивающей меня страсти? Я закрыл глаза, пытаясь об этом не думать. Я страдал и умирал от этой любви, но она все равно была мне нужна, так же как оказалась нужна и любовь Белла. Эрик был моим. А он так легко перешагнул нашу историю. И начал новую с Леро.
Я глотал вино прямо из бутылки, и мрачно вспоминал связь с американцем. За год у нас были приятные моменты. Мне было хорошо с ним, ему может быть нет, но он говорил, что любит меня. Под каштаном в Тюильри Белл коснулся моей щеки и прошептал это одними губами. Теперь я понял, чего стояла его любовь. Одного вечера с Леро. Даже не думал, что это так сильно и долго будет меня цеплять.
Я остановился у своего пейзажа, пережившего не одну художественную лавку. Я забрал его, понимая, что никогда не продам. Это был не единственный, раз, когда приходилось так поступать. Я поднес бутылку к полотну, и вылил на него божоле. По холсту потекли грязные ручьи краски и вина. Так было не хуже.
В каком – то порыве мне захотелось повторить одну из картин Эрика, которую я однажды нашел в его мастерской. Удивительная работа не выходили из головы все это время, я даже мысленно пытался ее изобразить. Я решился. Закрепил холст на мольберте, взял масло и мастихин, которые использовал Белл, и начал работу.
Ужасная глупость. Я перенял идею, но не передал ни одного оттенка его «Чувств». Вышло лишь их жалкое, мертвое подобие.
Я перевернул мольберт, и, пачкаясь в краске, разорвал фальшивку. Пустым взглядом прошелся по своим полотнам. Я ненавидел все, что делал. Ненавидел себя, Эрика, Леро. Задыхаясь от ярости, я хватал картины и рвал на куски. Я превратил комнату в настоящую свалку своих надежд и своей жизни.
Я остановился только перед портретом Гийома Леро. Я упал перед ним на колени, и рыдал от бессилия и злости. Моя бездарная картина не стоила ничего, кроме того, что на ней был изображен лучший поэт Франции.Ночь была накинута на город словно темная женская вуаль, едва позволяя видеть дорогу впереди себя. Я просидел в «Тан Ао» до закрытия и теперь шатаясь, шел по пустому бульвару. Несколько раз я терялся, и бессмысленно плутал по узким улочкам. Было слишком темно чтобы искать какие – то ориентиры. Я устал, сел у стены в каком – то переулке, и задремал.
Холод заставил подняться и пробродить еще несколько часов по набережной, на которую меня вывела чистая случайность. Оттуда я решил добраться до Мюна, раз уж оказался в его краях.
Марсель выглядел сонным и слегка помятым. Кажется, я выдернул его из постели.
- Что - то случилось, Жан - Мишель? Ты… с кем – то подрался?
- Нет… Неудачно чихнул.…
- О… ну бывает… - Мюн потер свой выпуклый нос и впустил меня в дом.
Я давно у него не был, поэтому первое, что бросилось в глаза в гостиной - огромный рояль, о котором говорила Жюстин. Он оказался в очень плохом состоянии, во всяком случае, внешне и требовал немедленной реставрации, но на нем играл Бетховен, и это все прощало. Кажется, я произнес это вслух. Потому что Мюн ответил, что это был Скарлатти.
- Извини, я забыл…
- Ну, так, что стряслось? – спросил Марсель, с трудом втискиваясь, в кресло.
- Ничего… Все в порядке.
- Значит, ты пришел в четыре утра, сказать, что все в порядке? Я… очень рад.
- А я рад, что у тебя появилось чувство юмора.
- Не знаю чему вы тут радуетесь, но… - в комнату как фурия влетела взбешенная Жюстин, увидев меня она осеклась, и инстинктивно подобрала полы молочно - розового пеньюара больше открывающего все прелести, нежели что – то скрывающего. - Жан – Мишель… не знала что это ты…
Жюстин подошла и поцеловала меня. Я извинился за вторжение. Впрочем, не очень искренне. Она была так хороша, что я… я едва находил в себе силы, чтобы не щупать ее глазами. Кажется, заметив это, Марсель попытался отправить жену одеться. Жюстин восприняла просьбу почти как оскорбление. Но потом скрылась на кухне решив приготовить нам чай.
- Ты не очень хорошо выглядишь, Жан - Мишель, - заметил Мюн, разглядывая меня. - Это что краска? Ты рисовал?
Я кивнул, подобрал с кресла шаль Жюстин, и закутался.
- А сейчас совсем плохо. Хочешь, я принесу плед, если замерз?
- Лучше чего – нибудь выпить, Марсель.
Мюн с сомнением отнесся к этой идее, но я настоял. Он вылез из кресла, недовольно погремел фужерами, и вернулся с вином для меня.
- Надеюсь это все – таки завершение дня, а не начало.
Я обнадеживающе кивнул, и махом опрокинул в себя бокал.
Вошла Жюстин с чаем и мы некоторое время молчали. Слышен был только звон ложечек в чашках.
- Как продвигается работа над портретом? – спросила Жюстин.
- Продвигается, - мрачно произнес я.
- Мне кажется, он станет настоящим шедевром, когда закончишь, - сказал Марсель беря канеле с тарелки.
- Шедевр почему?! Потому что на картине он? Впишу себя в историю как тот, кто рисовал Гийома Леро? Верно?
Марсель не успел прожевать, и как – то виновато поднял плечи.
Я глотнул чая.
- Он же горячий… - запоздало ахнула Жюстин. Но я уже обжегся, бросил чашку на столик, едва не разбив, и прошелся по гостиной.
- В Динане ты писал чудесные вещи, - напомнил Мюн, вытирая рот салфеткой. - Может быть, съездишь туда на пару неделек? До свадьбы. Мама спрашивала о тебе. До сих пор любуется «Лодочкой», которую ты оставил ей.
- В Динан… В Динан я бы поехал, этот городок как глоток свежего воздуха для меня, но это все равно ничего не решит. Я… не вернусь к живописи. Пусть картина Леро будет последней. Я допишу ее… может быть. Может быть, поиграешь нам, Марсель? - я подошел к немного запылившемуся роялю. Кажется, Марсель не слишком усердствовал последнее время. Открыл крышку и нажал несколько клавиш. - Поиграешь нам?
- Зачем? В прошлый раз ты сказал, что думаешь об этом.
- Не обижайся, Мюн. Просто играть на людях тебе еще рановато, а возможно никогда и не стоит.
Мюн дал себя поуговаривать еще пару минут, и довольный, уселся за инструмент. Я опустился на пол возле рояля.
- А что вам сыграть?
- Что хочешь, Марсель.
- Может быть... «Эдем и Ева»?
- Давай… все равно не знаю что это…
- Не знаешь?! Чудесная симфония! Уже месяц сводит Париж с ума. Мы с Жюстин три раза сходили на концерт Этьенна Датиля. Такой талант! А ему только пятнадцать. Помнишь, мы были в «Карнавале», и Гийом что – то говорил об этом. Он сидел с Датилем и кем – то еще… Крапонье… кажется… не уверен.
- Не помню, - проворчал я, глотая вино.
- Ты стал ходить в «Карнавал», Марсель? – прыснула Жюстин, облокачиваясь на рояль.
- С Жан - Мишелем, - покраснел архитектор, - как будто ты… Да, это просто кафе… грязненькое и все… Ничего там такого …
- Играй уже своего Датиля … - вздохнул я.
Мне нужно было хоть немного отвлечься. Я не желал думать ни о Леро, ни о Эрике, ни о наших с ним картинах, ни о чем кроме музыки. Пусть даже плохой. Игра Мюна действительно некоторое время истязала нам слух, потом мы немного привыкли, а после трех бокалов вина, даже начала нравиться.
Жюстин предложила потанцевать, но я покачал головой, не желая даже подниматься не то, что танцевать. Меня немного знобило, вероятно, начинала сказываться ночная прогулка.
- Жан – Мишель, не будь занудой, потанцуй со мной!
Жюстин, так и не оделась, и порхала по комнате в тоненьком пеньюаре, точно маленькая розовая бабочка. Я скосился на Мюна, но тот только поддержал.
Я закружил Жюстин. Тоненькая, изящная, с дерзким манящим взглядом, и сладкой улыбкой на губах, она казалась прекрасным темным ангелом. Мне вспомнились стихи Леро. И закрыв глаза, я прочел:
Холодным ломтиком луна,
Твою засеребрила кожу,
Ты на мадонну не похожа,
Ты темной красотой нежна.
Дрожит как мотылек душа…
- Даже танцуя со мной, не можешь избавиться от Леро? – остановила меня Жюстин.
- Он же написал его тебе… И похоже, наш танец перерастает во что – то другое, - заметил я, прижимаясь к Жюстин сильнее, чем нужно, и с трудом сохраняя ровное дыхание. Чувствуя ее тепло, и странный, знакомый запах, мое тело отзывалось на это вполне определенным образом.
- Так и есть, Жан – Мишель. Но все же лучше остановиться… Пока еще можем... Хочешь увидеться завтра? - шепот Жюстин приятно коснулся моей щеки, и я немного помедлил, с ответом.
Здесь в гостиной Мюна, или в салоне мадам Беатрис я испытывал странное волнение, но наедине, я знал наверняка, мой интерес утихнет. Хотя возможно Жюстин это не касалось. Эта женщина разжигала во мне совершенно не свойственные страсти.
- Не хочу ждать… - шепнул я, скользнув рукой по ее талии, и еще чуть ниже.
Я оглянулся на Мюна. Он перестал играть и смотрел на нас. Бедный маленький Марсель. На его лице отразилось все, что он переживал в эту минуту, боль, обида, ревность, злость, все, кроме удивления.
Не отрывая взгляда от архитектора, я наклонился к его жене и коснулся губами тонкой шеи. Жюстин дернулась, не ожидая этого, но позволила ласкать дальше. Мюн приоткрыл рот, силясь что – то сказать, но слова будто застряли у него в горле.
Я начал медленно раздевать женщину. Когда мы оказались у рояля, я вновь взглянул на Марселя. Я хотел, чтобы он меня остановил, но Мюн не посмел. Я выбил штиц державший крышку и положил на нее Жюстин…
Марсель курил сигару, безжалостно стряхивая пепел прямо на паркет. Моей пепельницей временно был назначен опустевший бокал. Я наклонился и поднял обрывок розового кружева с пола.
Мюн посмотрел на меня, потом отвернулся. Он как будто стал еще меньше и нелепей за эти четверть часа.
- Она никогда не скрывала своих чувств к тебе, Жан - Мишель. Но я всегда был спокоен, зная, что тебе это не нужно.
Я лишь усмехнулся. Старина Мюн не видел того, что происходило у него перед носом. Интрижку его жены с Леро смаковал весь Париж. Как и многие другие, но уже с менее известными поклонниками. Никогда бы не подумал, что стану входить в их число.
Мне вдруг пришло в голову, что Марселя могло все устраивать. Эта женщина была слишком хороша для него, и Мюн это понимал. Их брак держался исключительно на его любви. И ее бы вполне хватило, если бы Жюстин всеми силами не расшатывала их союз.
Впрочем, сегодня Марсель увидел достаточно. Но если судить по мрачному, и относительно спокойному лицу приятеля, такие представления периодически разыгрывались в этой гостиной, или спальне.
- Не нужно. Я просто очень много выпил.
- Тогда может быть лучше не пить, Жан – Мишель? Все твои глупости начинаются с этого… и может быть оденешься, наконец. Или на меня тоже имеешь виды?
- Не обольщайся, Марсель, - быстро одеваясь, сказал я. Потом наклонился к нему. – Позови, если захочешь устроить еще один музыкальный сеанс. Твой Стралетти великолепен.
- Скарлатти… это мать его Скарлатти.Воскресный прием у Чепперов нагонял на меня ужасную тоску. Был приглашен Гийом Леро, и Энн в трепетном волнении ждала дня, когда состоится знакомство с любимым поэтом.
Теперь мы говорили только об этом. Как они с Джулией планируют украсить дом, что подадут на стол, во что оденутся к ужину, зажечь ли ароматическое масло. Последнее оказалось вопросом, и Энн уже дергала меня за рукав, чтобы я что – то ответил.
- Масло? Я не знаю… Зачем?
- Жан – Мишель, это создаст приятную атмосферу, - изумляясь, что я не понимаю, объяснила Энн.
- Не перестарайся, он все равно не оценит.
Я отошел от невесты и, прижавшись спиной к стеллажу, смотрел, как она ходит из одного угла комнаты в другой. Энн удивила своим приходом, и разозлила поводом. Выяснять у меня вкусы Леро было просто нелепой иронией. Я не желал, выбирать для него цветы, запахи, или темы для разговора, которые в отчаянии перебирала Энн. Она хотела, чтобы ужин прошел идеально. Но раз уж это было так важно, я сделал несколько подсказок.
- Между прочим, настоящее свинство, что вы с Эриком не сказали, что оба знаете Гийома Леро. Брата, я может быть, прощу, раз он решил исправиться, уговорив его прийти к нам, а вот тебя, Жан – Мишель точно нет. Не знаю даже, что тебе придется сделать, чтобы я это смогла.
- Свинство? Энн… - засмеялся я, - но должно быть, мы оба не придали этому значения.
- Не придать значения?! - она всплеснула руками, и смотрела на меня. - Это же Гийом Леро!
- А если я подарю тебе Аристофана?
Энн в недоумении изогнула бровь и я пояснил.
- На одном приеме Леро исписал «Лягушек» кусками своей «Охотницы». У него не оказалось бумаги. А просить и ждать пока ее принесут Гийому не хотелось. Он так и просидел с этой книгой на коленях почти весь вечер. Даже когда Леро предложили бумагу, он сказал что ему ничего не нужно. Разве только бокал вина.
- И ему оставили эту книгу?
- Нет, он бросил ее на кресле где уединился со своей музой, и сел играть в карты. Попросил я. Было немного неловко, перед хозяйкой, но я пролистнул книжку, и понял, что не могу позволить Леро забыть об этом наброске. Потом уже передал Гийому. Он пожал плечами, и сказал, что вряд ли вернется к этой истории. Леро написал «Охотницу» через два года, и она прогремела на весь Париж. После чего принес Аристофана, сказав, что это, пожалуй, ее «первое издание», и он создал свою лучшую поэму благодаря мне. Это было самое приятное… что я от него слышал.
Я вынул с полки книгу и полистал. Мне на самом деле не хотелось отдавать ее Энн. Не знаю даже, зачем я предложил, но она уже тянула к ней свои острые пальчики.
- Жан – Мишель! Черновик Леро - самый лучший подарок, какой можно было сделать!
- Значит, он меня прощает?
Энн ничего не отвечала, но понятно было что да. Я слышал лишь шуршание страниц, ее всхлипы, и имя Леро, которое она повторяла и повторяла, а меня словно полосовало лезвие ножа, от его звука.
Я закрыл глаза. Я не представлял себе, как выдержу этот вечер. Но, наверное, его нужно было просто пережить. Ведь я как – то терпел Эрика у Гийома. Впрочем, нам не приходилось занимать друг друга беседами, или делать вид, что у нас по – прежнему хорошие отношения. Нужно было лишь развлекать Леро. Я это умел.
Прижимая книжечку Аристофана к груди, Энн как маленькая, птичка все быстрее и быстрее мелькала в своем ужасно сером платье по комнате, и надоедала какой – то очередной чепухой, которую не могла решить сама. Цветы, масло, изумруды или жемчуг на шее? Я предложил надеть что – нибудь для меня, а не для Леро. На губах Энн заиграла озорная улыбка.
- Я лучше что – нибудь сниму… для тебя, Жан – Мишель…
Я изумленно на нее посмотрел, но долго приходить в себя невеста не позволила. Я опустил глаза. Так не приглянувшееся мне платье, серой грудой лежало на полу у ее ног. Энн прикоснулась к прическе, вынимая шпильки, и волосы, словно, легкий золотой плащ, накрыли ей плечи.
- Энн… этого не стоит делать… правда…
- Почему? Мы поженимся через полтора месяца. Я не хочу ждать, а ты хочешь?
Я вздохнул, не зная, что ей ответить, но это было уже не нужно. Энн подошла ко мне, и, обвив шею руками, поцеловала в губы. Чуть помедлив, я запустил пальцы в ее роскошные волосы, и понял, что сам не хочу ничего ждать. Она напоминала мне Эрика. Это единственное о чем я думал в те минуты.
С полок посыпались книги. Мы оторвались от стеллажа, и поменяли его на диван. Я развернул Энн к себе спиной, и заскользил ладонью по приятной выпуклости. Энн испуганно взвизгнула, и дернулась, когда я сделал совсем не то, что она ожидала. Успокаивая ее поцелуями, я дал понять, что будет только так.Энн и Джулия не скрывая восторга, весь вечер смотрели на Гийома Леро. Я смотрел на него так всю жизнь, поэтому прекрасно их понимал. Но сегодня было не слишком приятно наблюдать, за тем как я теряю невесту, так же как совсем недавно потерял Эрика.
Уверен, если бы Леро захотел, ему бы не пришлось прилагать много усилий, чтобы соблазнить и Энн. Он не сделал это только потому, что был слишком увлечен ее братом.
Я видел взгляд Леро, которым он смотрел на Белла. Взгляд, который я никогда не почувствую на себе. Единственное что в нем было для меня - это немного грязи, которую поэт допускал между нами. Или которую, теперь допускал Эрик. Он ненавидел меня за то, что ему приходилось делить Гийома со мной, хоть и не в равных частях. Но повлиять на Леро не мог. Меня же эти встречи втроем хоть и волновали, но не приносили ничего кроме досады и унижения.
Хозяин дома был не менее остальных заинтересован моим другом, и едва ли произнес за вечер несколько фраз, всецело отдавая это право своему именитому гостю. Леро, конечно, нравилось их внимание. Возможно, поэтому он пытался превзойти самого себя, в красноречии и остроумии.
Думаю, Гийом временами переигрывал. Шутки и стихи легко лились с его губ, и даже мои едкие замечания в его сторону он с улыбкой пропускал мимо ушей.
Еще только войдя в столовую, Леро засмеялся, и заметил, что из всех цветов в Париже нужно было, ухитрится выбрать единственные смертельные для него. Он прижал платок к носу, и ждал пока вазы с клематисами вынесут в другую комнату. Энн неловко извинилась и смотрела на меня, Гийом перехватил этот взгляд, но ничего не сказал.
- Хочешь, выйдем на воздух? – тихо спросил Белл, с беспокойством глядя на любовника. Его глаза покраснели и из них ручьем лились слезы.
- Нет… открытых окон достаточно… - Гийом чихнул, и нервно переминался с ноги на ногу, - если бы их было не так много, я бы и не заме… - приступ кашля не дал ему договорить, и поэт судорожно прикрыл рот платком.
Эрик взял Леро под руку и хотел подвести к окну в гостиной, но он резко свернул к дивану, и осел там почти на четверть часа, пока из всего дома выветривали ароматы клематисов.
Во время ужина Энн поинтересовалась у Гийома, какого быть человеком, которого носит на руках вся Франция.
Я не выдержал и засмеялся в голос.
- На счет всей Франции я бы не был так уверен…
- Энн… это приятно, но надеюсь ей не слишком тяжело, - с улыбкой ответил Леро, игнорируя мое замечание. Поэт уже пришел в себя, только глаза оставались красными, и иногда, извиняясь, он доставал носовой платок. - Но на самом деле меня просто знают, а любят и не любят одинаково. Да, мое имя чаще других мелькает в газетах или журналах, но это совсем не означает, что оно не может быть забыть через одно - два десятилетия. Хотя мне, конечно, это не грозит.
- Конечно, не грозит, пока ты жив, ты этого не допустишь, - улыбнулся я.
- И потом тоже, - постукивая вилкой по тарелке, произнес Леро. - Мои стихи этого не позволят, они останутся на века.
- По – моему, Гийом, ты слишком переоцениваешь свое творчество, – со смешком сказал я, - претендуя на века.
- Не знаю… Жан – Мишель, об этом уже судить моим поклонникам, - Леро чихнул, и извинился.
- Актерам в этом повезло намного меньше, о них помнят только пока они на сцене, - с сожалением произнесла Энн.
Я пожал плечами.
- Актеры временные инструменты искусства, везение тут ни при чем.
- Особенно сложно помнить о том кого даже не знают, - заметил Эрик, глядя на меня.
Я не обратил внимания на колкость, и продолжил.
- Шекспир гений, но актеры, играющие Ромео и Джульетту гении? Или может быть музыканты исполняющие Моцарта или Люлли гении?
- Мне кажется, ты сравнил разные вещи, - произнес Леро. - Если поэт, или композитор что – то создает, то задача и талант актера и музыканта это передать. И никто не сравнивает Моцарта с Калькбреннером [10] или меня с Бокажем [11].
- И я не сравниваю. Я лишь имел в виду, что есть подлинное искусство, созданное настоящими творцами, и искусство, которое пытаются повторить. Как раз его время забывает.
- Тогда Эмиля Прежана вряд ли вспомнят в следующем году, - сказал Эрик. - Молодой актер из театра «Пантеон», пояснил он дяде, когда тот поинтересовался о ком идет речь. - Его убили в каком – то переулке в Марильи несколько месяцев назад.
- Ужасное преступление, - прошептала Энн. - Мы были на «Охотнице» с Жан – Мишелем три раза за эту зиму, последний буквально за пару дней до этой трагедии. Я еще подумала, какой талантливый юноша. У него могло быть большое будущее.
- Судя потому, что пьеса шла в театре через неделю, ему быстро нашли замену, - заметил я, разглаживая морщины на скатерти.
- Об этом я и говорила, - вздохнула Энн. - Никто не будет сожалеть.
- К такому исходу нужно быть готовым, если собираешься повеселиться в самой преступной части Парижа. Теперь роль Стефана играет Дюпон. Странный выбор режиссера, - произнес Гийом, покачивая вилкой. - Он не подходит совершенно, просто по возрасту. Они бы еще отдали роль Гаррелю. Хотя, он бы справился с ней лучше. Мы поспорили из – за этого. Но, в конце концов, это решать Паризо. Моя поэма не станет от этого хуже.
- Гийом, она великолепна! – горячо сказала Энн. - Читая ее, я мечтала сыграть роль Дианы.
- Почему бы и нет, Энн, - обворожительно улыбнулся Леро. - Мне даже кажется ваш образ когда – то застрял в моей голове, и я отчасти писал его с вас. Думаю в этом у нас с Паризо не будет разногласии.
- Папочка!
- Энн, хватит, мы об этом уже говорили, - оборвал Роберт дочь, кидая салфетку на стол, - и не лезь к нашему гостю со своей болтовней.
- Гийом, может быть как раз вы могли бы повлиять на моего отца…
- А в чем мое влияние могло бы помочь? – чуть хрипло отозвался Гийом. Чихнул и попросил разрешения подойти к окну.
- Энн хочет вернуться в театр, - сказал Эрик, - но дядя Роберт считает, что это не лучшее занятие для девушки.
- Не вижу в театре ничего плохого. Но вряд ли имею право убеждать в этом Роберта, вы его дочь. Но возможно своей дочери я бы этого не позволил. К тому же теперь это скорее зависит от Жан – Мишеля, чем от нас обоих.
- Да, и я полностью поддерживаю Роберта, - ответил я, перехватывая удивленный взгляд невесты. Мы не особенно говорили об этом, хотя я не считал ее желание чем – то ужасным. Но в этот вечер я бы не исполнил ни одного.
Леро вернулся к столу, и обратился к Джулии опечаленный ее молчанием. Выяснив его причину, он обратился к миссис Чеппер на английском, и не успокоился, пока не распустил несколько улыбок на ее лице. Стихи тоже полились на английском. Судя по именам, он декламировал какой - то кусок своей «Охотницы».
- Как… красиво… сказано… - прошептал вдруг Роберт. Его лысина покрылась капельками пота, и отвратительно заблестела, а в глазах появилось какое – то странное выражение. Стихи на родном языке взволновали Чеппера, что – то всколыхнув в памяти. Вероятно, он думал о матери Энн, так как Джулия отвернулась, пытаясь скрыть досаду. – Гийом, ваши стихи звучат как музыка.
- О… а раньше, Роберт вы все искусство называли полнейшей чепухой. И особенным бредом окрестили поэзию, - небрежно напомнил я, разламывая кусок хлеба. - Вернее вы сказали совсем не так, но здесь дамы, и я не рискну повторять, а занимаются всем этим только дураки и клоуны. Первые слишком глупы, чтобы зарабатывать, вторые в этом не нуждаются. Насколько я помню, вы причисляли к дуракам меня. Леро вероятно относится ко второй категории? Что так повлияло на ваше мнение? Обаяние Леро? Эрик находится под ним, уже довольно продолжительное время. Хотя кто ему не поддавался. Пол Парижа побывало в постели Гийома Леро, довольно замызганной надо заметить. Думаю такой чистюле как Эрику в ней не очень приятно.
- Жан – Мишель, ты в своем уме? - почти прошептала Энн, но так как все молчали, это оказалось достаточно громко, чтобы быть услышанным за столом.
- Жалеешь, что оказался не в той половине? – со смешком Гийом отрезал кусок мяса, и отправил его в рот. - Но, в моей постели, и вправду, погостило много дешевеньких шлюх, поэтому я бы запомнил, если бы в ней побывал Эрик. Роберт, кстати прав не нужно слишком серьезно относиться к искусству, потому что если это делать оно перестает им быть.
- И чем же оно становится? – быстро спросила Энн, бросая на меня беспокойный взгляд.
Поэт отхлебнул вина и немного покатал во рту.
- Убийством.
- Что, прости? – опешил я.
Гийом откинулся на спинку кресла и пронзительно смотрел на меня.
- Вот, например ты, Жан – Мишель… убиваешь, все, что создаешь.
- А можешь пояснить, Леро? Или это твой очередной выстрел в воздух? Сумасшедшие выводы из самых обычных вещей?
- Уверен… что хочешь услышать пояснение? – сверкнув глазами, спросил Гийом.
- Мне даже было бы интересно.
- Я раньше думал, что в твоих работах чего - то не хватает, но это не так. В них все прекрасно, это тебе и мешает. Когда художник добивается идеала, его творение умирает. Чтобы оно жило, нужен какой – то изъян.
- А какой изъян в твоих стихах?
- Они - безупречны.
Я улыбнулся.
- Конечно, глупо было бы заподозрить другой. Но могу вернуть тебя с небес на землю. Твои стихи хороши только из твоих уст. Когда ты отдаешь их Люнелю, чтобы это проверить, это всегда полный провал.
Гийом побледнел, и я вдруг понял, что это правда. Он ничего не стал отвечать, и едва не опрокинув бокал, вернулся к еде.
- Мой зять чуток перебрал, но вы давно знакомы, так что, похоже, все в порядке, - натянуто улыбнулся Чеппер. - Еще винца, Гийом? Или уже хватит?
- Зятя? Я не женат. Крайне скверная примета… - заметил я, но Чеппер больше не обращал внимания на мои реплики, с трудом завлекая Леро в какой – то разговор. Всегда считал Роберта полным идиотом, но сейчас он демонстрировал какие - то чудеса хороших манер.
Когда мы оказались в гостиной, Леро вдруг заметил картину над камином.
- Какая милая вещица… - он подошел к ней, пристально вглядываясь в нежно голубые переливы неба, припудренные облаками. Я понял что сейчас мы будем квиты за этот ужин - просто чудо… А чья она?
- Это картина Жан – Мишеля, он подарил ее мне, - глухо отозвалась Энн.
- Неужели… Никогда бы не подумал… Мне он всегда дарил одну дрянь. А эта работа так легко и изящно написана.
- Какой же изъян в ней?
- Изъян?
- Согласно вашей теории, Гийом? – улыбнулась Энн.
- Ах, ну да… изъян… - взгляд Леро насмешливо скользнул по мне, и снова вернулся к картине. - Мати знает какой…Марсель заглянул ко мне на фабрику, и повел в «Лаванду», где я обедал с Джерри полчаса назад. В молчании, которое мы с Мюном с трудом нарушали, я не решился ни признаться в этом, ни идти куда - то еще. Как и не пытался ничего придумать, чтобы замять историю с Жюстин. Я прекрасно понимал, что вряд ли из этого что - нибудь получиться. Марсель не простит. Все монологи мгновенно рассыпались, когда я представлял, что скажу ему их в лицо. Оставалось делать вид, что я ни о чем не помню. Мюн видимо решил так же.
Официант немного удивился, увидев меня, но к счастью ничего не сказал. Я заказал себе чашку кофе.
- Нет аппетита, или денег? Могу одолжить.
Я кивнул и взял лавандовый салат. С трудом представляя как с ним справлюсь. Но мне было нужно чем – то себя занять, помимо сигарет. Я не понимал о чем буду говорить с Мюном, а еда на какое - то время избавляла от необходимости это делать.
- Вот… решили с Жюстин поехать в Динан.
- Опять? Вы же были в апреле и июне вроде…
- Да… но снова захотелось. В августе там волшебно… Небо совсем изумрудное... Четвертого начнется Коричная неделя. Глупый праздник, но местным нравится. Его ждут целый год, поэтому не так грустно прощаться с летом. Город украсят фонариками, и он будет пахнуть как палочка корицы. В первый день бесплатно раздают выпечку. Булочки пекут совсем крошечные, поэтому всем хватает. Торгуют всякой всячиной. Жюстин это обожает. И скупает все подряд. На площади разыгрываются маленькие представления и проводят смешные состязания. Ты поедешь с нами, Жан - Мишель? Будет весело.
Я чуть не подавился своим салатом.
- Нет… Марсель. У меня слишком много дел здесь.
- Знаю… но может быть ты все таки найдешь немножечко времени для поездки? На неделю?
- Конечно, как - нибудь обязательно…
- Жан – Мишель, я говорю это не поддержать разговор… Я прошу тебя об этом…
Я посмотрел на архитектора. Кажется, он не шутил.
- Мюн, зачем тебе это?
- Из - за Жюстин… Когда она в кого - нибудь влюблена, я, кажется, не так противен ей, - доставая сигару сказал Марсель.
- Ты… уверен, что это поможет?
- Не знаю. Но хуже точно не будет, - произнес Мюн, выпуская клуб синего дыма изо рта.Последние месяцы видеться с Беллом на фабрике, было невыносимо, но после ужина у Чепперов, мы оба избегали этого как могли. При необходимости американец посыл кого – то ко мне, или я к нему. Кажется, все это замечали, но нам уже не было до этого дела.
Я проводил вечера с Майлзом, или в одиночестве с бутылкой вина. Поэтому безумное предложение Мюна, над которым я обещал подумать, начинало даже нравиться. Нужно было вырваться из Парижа, хотя бы ненадолго.
Думая об этом я едва не столкнулся с Леро в приемной. Я остановился в коридоре, и ждал, пока он не скроется за дверью Эрика.
Поэт злился, и подходить к нему не имело смысла. Два дня назад, на Королевской площаде, он даже не взглянул на меня. Я успел прикоснуться к его рукаву, но Леро вырвал руку и скрылся под аркой. Он был один, но я не решился к нему подняться, и еще несколько часов бессмысленно топтался перед домом.
Стоя у окна в кабинете, я хмуро наблюдал, как Леро и Белл выходят из ворот фабрики.
- С Гийомом Леро сложно конкурировать, - проследив мой взгляд, произнес Джерри. Вероятно решив, что причина терзаний связана с Эриком. Хотя и с ним тоже.
- Я и не пытаюсь, - ответил я мрачно. – Я уеду дней на десять, скажешь Беллу? Не хочу к нему подходить.
Американец положил руку мне на плечо, и я машинально накрыл ее своей.
- Я понял… Скажу. Куда едешь, Жан - Мишель?
- В Динан.
- Не знаю где это. Но я бы поехал с тобой, если бы ты предложил, - едва слышно произнес Джерри.
Я засмеялся.
- Я не предложу.
- Знаю. Я… просто так сказал. Скоро едешь? Мне через три дня оплачивать квартиру.
Я рассеянно кивнул, и закурил.
- Сделаешь кофе?
Майлз отстранился от меня, и я услышал, как в замке поворачивается ключ. Кажется, мальчишка подумал о другом.
- Кофе, Джерри, просто кофе… - тихо сказал я, затягиваясь сигаретой.В Динане мы были к полудню. Это было немного нервное путешествие. Жюстин лезла ко мне всю дорогу. Я больше не пытался ей мешать. Только иногда оглядывался на Марселя, но он отчаянно спал. Лишь подрагивающие ресницы выдавали его притворство.
Не знаю даже, что мне доставляло удовольствия больше, обнимать Жюстин, или играть на нервах ее мужа, еще не так давно бывшего моим лучшим другом. Сейчас в этом качестве я сильно сомневался.
Динан… Я совсем забыл запах этого маленького средневекового городишки. Смесь очарования старины и корицы, которое местные готовы добавлять в любое блюдо.
Я помнил свою самую первую поездку сюда. Я бродил вверх и вниз по затопленным солнцем улочкам. Перекусывал в маленьких кафе знаменитыми динанскими плакетками. В тени деревьев дремал на траве смешанной с небом одним цветом, и еще не был отравлен знакомством с Гийомом Леро.
В этот раз прогулок не было, мы с Жюстин почти не покидали дома, если только не считать нескольких вылазок в маленький тенистый парк, раскиданный перед их владениями.
Даже старания добродушной Орианн Мюн, вытащить нас куда - либо были тщетны. Мы бессовестно оправдывались случайной прохладой, плохим настроением, и бог знает, чем еще, только бы не выходить из спален. И если нам это удавалось, Марсель не мог себе такого позволить.
Начиналась Коричная неделя, и он в сопровождении матери каждый день выбирался в город. Особняк оставался, предоставлен нам двоим. Мы находили, чем заняться в это время. Возвращаясь, Марсель перебирал наброски обнаженной Жюстин разбросанные по всему дому. На что – то более серьезное у нас просто не хватало времени. Я слишком быстро бросал альбом и притягивал к себе свою модель.
Вечерами мы с Жюстин едва могли отделаться от Мюна. И если раньше мне даже нравилось его присутствие, то потом оно стало надоедать и раздражать. Мы давно перешли все границы, поэтому жалеть Марселя было глупо. Поэтому просто запирались в комнате, и не выходили, пока нас не будило утро.
Я не желал называть любовью, то, что питал, к Жю, но новые чувства полностью захватили меня. Почему они вспыхнули только сейчас? Случись это раньше, и возможно Жюстин была бы моей женой, а не Мюна.
Думая об этом, я даже испытывал что – то вроде сожаления. И боялся, что эта магия закончится, едва мы пересечем черту Парижа. Хотелось еще немного ее продлить. Но я знал, что и Жюстин и волшебная неделя в Динане были не более чем приятным сном.
- Брось свою американку…
Жюстин лежала на смятой постели едва прикрытая простыней, а я беглыми штрихами переносил ее силуэт на лист бумаги.
- Бросить… и что я буду делать?
- А что ты делал раньше? – томно поинтересовалась Жюстин, накручивая прядь темных волос на палец.
- Нищенствовал. Мне не нравилось.
- Помирись с отцом.
- Это невозможно.
Жюстин перекатилась на живот и несколько минут комкала простыню белыми пальцами.
- Что у вас произошло Жан - Мишель?
Я слишком сильно надавил на карандаш, ломая грифель.
- Я… не буду тебе говорить.
- Почему?
Я отбросил альбом и лег к ней.
- Жю… мой отец это не самая любимая тема для разговора.
- А какая любимая? Гийом Леро? – прищурилась Жюстин. - Хочешь, поговорим о нем?
О Леро мне хотелось говорить еще меньше, и я только улыбнулся.
- Давно уже не любимая.
- А что случилось?
Я пожал плечами.
- Ничего, как и всегда. Он где – то носился целый год, нянчился с Жеромом, вернулся…и теперь… - я запнулся, но все же рассказал об Эрике.
- Этот блондин? Правда? Мне казалось, что Гийома тянет только на… молоденьких. Чем он его зацепил?
- Самому интересно. Но Леро уже три месяца не отходит от него. А я снова рядом с Леро.
- Может быть так даже лучше, Жан - Мишель? – Жюстин прислонила голову к моему плечу.
- Чем же лучше?
- Симпатии Гийома мелькают довольно быстро, но тебя он не забывает.
- Какое – то... сомнительное утешение.
- У меня другого нет, - печально улыбнулась она.
- Ты мне очень нравишься, Жюстин.
- Я знаю, - улыбнулась она, - но деньги намного симпатичнее, верно?
- Ну, хочешь, мы умрем с голода в моей дыре? Художник и его модель в объятьях голодной смерти… Это будет не слишком романтично?
- Милый, ты можешь найти другую фабрику.
- Какую фабрику? – засмеялся я. - Думаешь, я в восторге от такой работы? Это позор. Да, и на другой, что я буду делать? Я ничего не умею, Жю. Только рисовать. И то плохо. Мои картины никому не нужны. Я не мог содержать даже себя. Это делал отец, а когда я разругался с ним, Гийом.
- Отец до сих пор злится, что ты бросил медицину?
- Это, наверное, меньшее, на что он злится, - мрачно сказал я. - Просто я не слишком удачный сын, вот и все.
- Но, единственный, поэтому…
- И… не единственный.
Жюстин приподнялась на локте.
- Я не знала, у тебя есть брат?
Я немного поморщился.
- Силестин. Он на шесть лет младше меня.
- Он живет за границей?
- Нет… Силестин в Париже. В клинике Бонье… уже много лет.
- Это… же сумасшедший дом, - тихо сказала Жюстин.
Я поднялся и закурил.
- Раньше он жил с отцом. Но потом брата пришлось поместить к Бонье, так было безопаснее.
- Печально… Ему не становится лучше?
- Нет… скорее наоборот. Силестин уже давно никого не узнает. Иногда бывают какие – то проблески, но они кратковременны, а последние два года не было ни одного. Он даже собственного имени вспомнить не может.
- А что с ним случилось?
Я опустил глаза. Это было четырнадцать лет назад. И я ни с кем не говорил об этом.
- Когда ему было семь, он упал с лестницы. Расшиб голову, и два дня находился без сознания, а когда очнулся, был совсем не в себе. Ничего не понимал, бормотал какую – то чепуху, и смеялся. Я больше всего боялся этого смеха, до дрожи прямо, - я затянулся. - Отец думает, что это я его скинул.
- Что?! Какой ужас... почему, Жан - Мишель? – Жюстин села на постели, подтянув колени к груди, и смотрела на меня. А я мрачно вспоминал тот день.
Я вошел в свою комнату и увидел, что Силестин сделал с моей картиной, от которой я не отходил много часов. Она была совершенно готова. Но мне казалось, что в ней чего – то не хватает. Наверное, я сказал это вслух, когда показывал пейзаж брату.
- Жан – Ми, я добавил сюда птичек, - улыбаясь, сказал Силестин, и ткнул пальцем на небо, обезображенное, маленькими, черными, пятнами. Вероятно, они и были птицами. В руке брат сжимал кисточку, и с нее еще преступно капала черная краска…
- Силестин испортил мою лучшую картину… как тогда казалось. Я разозлился и избил его за это. Брат нажаловался отцу. Меня наказали. Выпороли, а потом сожгли все холсты. А через два дня Силестин свалился. Отец тогда в бешенстве влетел в мою комнату и что – то орал. Я ничего не понимал, а он избивал меня тростью. Я чуть не лишился глаза, налетев на маленького золотого ангела на углу комода, - я дотронулся пальцем до небольшого шрама под самой бровью. - Лицо заливало кровью, но отец как будто ничего не замечал, и продолжал махать своей палкой. Не знаю, почему он остановился, наверное, просто выдохся. Зажмурившись, я лежал на полу, и боялся вздохнуть. Даже когда дверь хлопнула, и я понял что отец ушел, все равно долго не решался открыть глаза, и проверить это. Я узнал, что случилось от служанки. Оправдываться было бессмысленно. Отец не верил, что я ни при чем, и я перестал. Теперь вообще этого не делаю. Он всю жизнь ненавидит меня из – за брата. Ирония в том, что Силестин стал рисовать. Сидит в своей коморке и пишет целыми днями. Но всегда одно и тоже. Кусок неба из зарешеченного окна. Я взял у него картину на память. Без птичек…
Жюстин изогнула бровь, но я не стал ничего пояснять. Потушил окурок и сел к ней на кровать.
- Она раньше висела над моим диваном.
- Я помню ее, Жан – Мишель, картина чудесная. Всегда думала, что она твоя. А где она сейчас?
- У Энн. Она тоже решила, что «Небесное озеро» мое, - улыбнулся я.
Гийому я сказал, что это подарок Галбрейта, но мне просто не хотелось говорить о сумасшедшем брате. Ни с кем не хотелось о нем говорить. Мне было тяжело вспоминать эти моменты, не знаю, зачем я признался в них Жюстин. Возможно, почувствовал, что нужно выговориться.
- С Селестином всегда было связано какое – то неприятное воспоминание… За год до несчастья, отец едва не убил меня, пытаясь выколотить какую – то грязь. Тогда я не понимал, о чем он, и за что так наказывает. Я возился с братом на полу, изображая из себя графа Роланда бьющегося с врагом в Ронсевальском ущелье, но отец увидел что – то другое. Он за волосы вытащил меня в коридор, и бил, пока я не потерял сознание. Я очнулся в своей комнате, совершенно разбитый, и потерянный. Смог подняться только к вечеру. И то лишь потому, что уже умирал от жажды. Никто не позаботился о том, чтобы меня накормили или хотя бы принесли воды. Симоне, единственная, кто бы мог это сделать для меня, еще не работала у нас.
- Поговори с отцом сейчас. Прошло столько лет. Он не должен так плохо думать о тебе.
- Да. Только теперь он убежден в этом сильнее, чем тогда… поэтому будет нелегко это сделать.
- Почему?
- Есть причины, Жюстин… - я погладил ее по волосам, и поцеловал в плечо. - Мюн скоро вернется. Оденься.
- Мне все равно. Да и зачем? Или он не знает, что мы без него делаем?
- Просто пожалей его немного.
- Ты его жалел! - фыркнула она. - Знаешь, если бы Марсель не закрывал глаза в нужные моменты, он бы давно был один.
- Жю, зачем ты вообще выходила за него замуж?
- Я люблю тебя.
- А какая связь? – рассмеялся я.
- Так мы хотя бы иногда могли видеться. Ты его лучший друг.
- Уже нет.
- Ты сам все испортил, Жан – Мишель.
- Знаю... Я всегда это делаю.
Жюстин вздохнула, но все - таки начала одеваться. Я подошел к окну, и, приподняв занавеску, следил за сыном садовника. Наверное, помогая отцу, Себастьян усердно стриг тис.
Это был высокий, худощавый юноша, с немного кукольным лицом. Когда Себастьяну было шестнадцать, это было довольно милое еще не ушедшее детское очарование, но в девятнадцать, оно придавало ему слегка глуповатый вид.
В прошлый мой приезд мальчик немного скрасил пребывание у Мюна. Я хоть и полюбил Динан, но полюбоваться его видами хватало недели. Дольше делать здесь было совершенно нечего. Спасти могли только пленэры, вино, и какая – нибудь привязанность.
Руки Жюстин обвили мою шею, Себастьян перестал стричь свой куст и смотрел на нас. Кажется, по особняку Мюнов поползут любопытные сплетни.
- Кстати Марсель разбил тот рояль. Играл что - то ужасное… Я вышла и сказала, что он издевается над Бетховеном. Марсель засмеялся, но все равно продолжал играть мне назло. Наконец он перестал, несколько минут я наслаждалась тишиной. Вдруг в гостиной что - то грохнуло. Оказалось этот идиот шарахнул по роялю бутылкой с коньяком. Я надеялась, что хотя бы теперь он от него избавится. Из инструмента идет какой – то странный, пугающий гул. Но, нет. Марсель твердо решил его починить.
- Я тебе сочувствую, Жю, - улыбнулся я.
Себастьян принял улыбку на свой счет, но он не так уж ошибся. Сегодня ночью Жюстин придется спать с мужем.- Пошел отсюда вон, - открыв дверь, и увидев меня, тихо сказал Леро.
- Что? – изумился я. Мы не виделись целый месяц после ужина у Чепперов. Я думал, он успел остыть за это время.
- Что? Ты мне надоел вот что! К тому же после того цирка у Энн, я полагал ты хотя бы ненадолго забудешь сюда дорогу.
- Леро, я знаю ее лучше, чем к собственному дому.
- Уж я не сомневаюсь, - Гийом облизнул губы. – Мати… нам наверно давно нужно было объясниться. Просто я надеялся, что ты избавишь меня от этого. Зря на это рассчитывал. Тебе нужно говорить все прямо, и грубо, потому что иначе тебе не понять. Я… люблю Эрика. И… я не хочу, чтобы ты… Чтобы мы… продолжали такие встречи.
- Но раньше же… хотел… - медленно сказал я.
- Да, не хотел я! Это Эрик хочет… хоть и не признается ни за что… Ему нужно твое присутствие, а не мне. Возможно, он мстит за чувства, которые испытывал к тебе, и их полное отсутствие с твоей стороны. Не знаю. А мне, Жан - Мишель… даже когда ты просто смотришь на нас... Мне… неприятно...
- Неприятно? - повторил я, рассмеявшись. - А что случилось?
- Я тебе уже все сказал!
- Леро, каждый раз, когда у тебя новый роман ты меня отталкиваешь, но всегда…
- Это не каждый… это последний, - перебил поэт.
- Даже так? – злобно огрызнулся я. - Значит, не впустишь меня?
- А ты не понял?
Я не понял, бесцеремонно оттеснил Леро в сторону, и влез в квартиру. Он выругался у меня за спиной, но я не обратил на это внимания.
Гостиная была окутана приятным полумраком. Горели свечи, от которых поэт так и не желал отказываться. Но он был прав, в них было что – то притягательное. Ни что так не будило порочных инстинктов как темнота и огонь. На диване валялся растрепанный, полуодетый Эрик. Американец даже не повернулся, когда я вошел.
- Анри, зачем ты его впустил?
- Да я… и не впускал, - вздохнул Гийом, теребя кольцо на пальце.
- Может тебе сменить адрес? Кажется, это единственный выход для нас, чтобы от него избавиться.
- Можно… но вряд ли поможет. У Жан – Ми редкая способность меня выслеживать. Одного адреса не хватит. Придется сменить имя. И тебе, Эрик, тоже.
- Уже думаю об этом, - отозвался Белл, скрываясь на кухне.
Леро взял наполовину опустошенную бутылку шампанского, налил себе и улегся на диване.
- Мне не предложишь?
- Нет.
- Я… хотел извиниться за тот ужин.
- Да не хотел ты ничего. Впрочем, мне совершенно все равно, - он проглотил содержимое бокала, и теперь вертел его в руке. - Извиняйся. Ну?
- Я сожалею… что был так груб.
- Глуп, ты хотел сказать?
- И глуп. И не должен был так отзываться о твоих стихах. Тем более что совсем так не считаю. Они...
- Наверняка считаешь… Тебе, Жан – Мишель, никогда не давал покоя чей - нибудь успех. Мой ты едва терпел. Тебя ведь именно это злило весь вечер. Хотя я не о стихах. Какого черта ты растрепал обо мне и Эрике? Каким кретином нужно быть, чтобы сделать это вот так? Я думал, что умру в ту минуту. Дважды за один вечер…
- Гийом, как будто никто не знает о твоих предпочтениях. Разве тебя волнует это?
Поэт в изумлении посмотрел на меня.
- Как… такое... может не волновать, идиот? Я что кричу об этом на каждом углу?
- А разве нет? Ты ведешь себя вызывающе, и…
- Где? В «Карнавале» или в подобных кабаках?
- Где… где угодно, - удивился я. - Чего стоят одни твои костюмы…Ты целовал Эмиля у всех на глазах. Сам говорил, я помню. Да, постоянно что – то…
- Я целовал его в «Магнолии». Костюмы… это просто одежда… Ну, не просто… иногда хочется попозировать, но… Подожди что мы обсуждаем? Ты позорил меня и Эрика весь вечер. А ведь я просил держать себя в руках. Неужели трудно было это сделать? Я переживу, но Эрику это неприятно.
- Да, плевал я на твоего Эрика… Прости меня… Я злился…
- Теперь я злюсь, Жан – Мишель.
Вздохнув, я прошелся по комнате. Мне показалось, в ней что – то изменилось, но я не мог понять что. Остановившись у столика, я вдруг сообразил, в чем дело. Он был почти пустым, хотя иногда на нем, не находилось места, чтобы поставить поднос с кофе.
Сейчас на столе находились только бутылка «Боллинджера», бокал Белла, какие – то листки и шахматы из горного хрусталя, с не доигранной партией. Гийом играл в них с Эриком. Не знаю почему, но эта мелочь полоснула меня больнее всего.
Я фыркнул, приглядевшись к листкам на столе. Это были три наброска Леро выполненных пастелью, в довольно своеобразной манере, отчасти скрывающей неопытность художника. Хотя если честно я не мог оторвать от них глаз. Но больше всего меня поразила карандашная зарисовка. Я невольно поднял ее. Эскиз отличался от остальных техникой, но я не мог избавиться от странного ощущения, что она мне знакома.
- Очень интересная…
- Положи на место, - резко сказал Леро.
Я положил автопортрет Белла обратно на столик.
- Теперь… Эрик тебя рисует…
- Что – то имеешь против?
Я пожал плечами, мрачно переводя взгляд на стену, где красовались две мои выстраданные картины, явно проигрывающие легким работам американца.
Я дарил Леро намного больше, но он повесил только эти: «Золотой Париж», и «Осеннюю мелодию». Последнюю мне не хотелось отдавать, но она понравилась Гийому. И я с некоторым сожалением расстался с пейзажем. Тогда мне казалась, что он чего – то стоит. Теперь я так не думал.
Я сел в свое кресло с красными розами.
- У Чепперов… ты ничего не сказал о картине Шарля… Почему? – медленно произнес я, скребя ногтем подлокотник.
- Пожалел, наверное. Потом пожалел, что не сказал, - Гийом поставил пустой фужер на столик, и откинулся на диване. - А кстати, Мати… что у тебя было с Галбрейтом? В Динане. Я же так и не спросил тебя.
- Какая… разница?
- Интересно. Какая из твоих дырок ему так приглянулась, что он ей воспользовался? Или обе поработали?
- Что ты несешь? – прыснул я.
- А что такое? Я тебя обидел? Ну, какая? Не скажешь? Вам обоим понравилось, или только тебе? - Леро снял туфлю и швырнул в меня. Она попала в грудь и упала на пол.
- А так мы с тобой развлекаемся. Давай поднимай!
- Думаешь, если станешь оскорблять, я уйду?
- Конечно, нет… - вздохнул поэт. - Но я попытался.
- Почему ты так не хочешь, чтобы я остался?
- Потому что не хочу, чтобы ты оставался! Как это можно еще объяснить? - Леро поднялся. - Жан - Ми… ну, давай я приду к тебе завтра, а? Закончим, наконец, чертов портрет, или просто посидим вдвоем. Я тебе прощу ужин у Чепперов, только…
- Сегодня какой - то особенный день или что - то еще, чего я не знаю? – с любопытством спросил я.
- Нет… не особенный. Но он может стать таким, если ты уйдешь. Мы бы с Эриком провели его вдвоем для разнообразия.
- А я вам этого не давал? Как будто… - я осекся, сбитый с толка забавной догадкой, и расхохотался. - Подожди, подожди… двенадцатое августа… Вы… познакомились двенадцатого мая. Вы… что празднуете три месяца знакомства?
- Нет, конечно… Что за чушь… Мне же не пятнадцать лет. Я и не знал, какое сегодня число.
- Ну, а отмечали то что? – с насмешкой поинтересовался я, глядя на смешавшегося приятеля.
- Я сдал книгу… в печать… Должна скоро выйти.
- Раньше ты такие вещи не замечал.
- Раньше я… Да тебе то что?! Отчитываться мне тебе что ли? - разозлился Гийом.
- Понятно… - я рассеянно приподнял бутылку шампанского за горлышко и снова поставил. - Три месяца… Это… смешно…
- Ну, смейся тогда, раз смешно!
- Я пропустил что – то веселое? - раздался звонкий голос Белла в дверях.
Гийом сел на место, и отвернулся. Американец вошел в комнату, поставил на столик поднос с двумя чашками кофе и банку с печеньем. По синему стеклу пошла большая трещина и казалось, что в любой момент она может расколоть банку на две половины, но почему - то этого не делала.
Взяв одно печенье, Эрик плюхнулся рядом с Леро на диван.
- Почему ты в одном ботинке?
- Не успел разуться, - помогая другой ногой, Леро скинул вторую туфлю, - а Жан – Мишель полагаю, смеется над собой.
- Есть над чем, но я думал он, пришел извиниться. До сих пор этого не сделал. Хотя видимся каждый день.
- Да… Эрик… - я немного помолчал. Извиниться перед Леро я мог, но просить прощение у Белла у меня не было ни малейшего желания, и думаю, он об этом догадывался. - Намекать о вас с Гийомом было крайне не осторожно.
- Намекать? Намеков никаких не было! Ты сказал прямо! Теперь моя семья думает обо мне черт знает что!
- Я уверен, что никто не воспринял моих слов всерьез. К тому же если об этом… Я помню, ты сам хотел рассказать о нас Энн.
- Но ведь не рассказал же. И я жду извинений более интересных, - он начал жевать свое печенье.
- Не сегодня, ладно? – Леро сказал это довольно тихо, водя губами по его волосам, но я все равно услышал.
- Почему?
- Рик, мне не будут приятны такого рода извинения…
- Мне будут, Анри, - он засунул Гийому в рот покусанное печенье, и смотрел на меня. – Идем… Жан – Ми.Я стонал. Эрик был груб настолько, насколько мог. Но ему доставляло это удовольствие. Мое заключалось лишь в том, что это было действительно неприятно Леро. Он не пытался нас остановить, но и наблюдать уже не мог. Поднялся с постели, задержался у кресла на несколько секунд и вышел из спальни…
- Ты… пытался его забыть, да?
- Что? – я перекатился на спину и взглянул на Белла. Американец лежал, откинувшись на подушку, и смотрел в потолок. При свете свечей его волосы казались настоящим золотом. Я с трудом подавил желание прикоснуться к ним.
- Ты пытался забыть Леро со мной?
- Нет… Даже не пытался.
Белл хмыкнул, покусал губу, и взглянул на меня.
- А я смог.
- Смог… но все время вспоминаешь, - со смешком заметил я.
- Почему нет, если воспоминание приятное…
Когда мы вышли в гостиную Гийом курил лежа на диване. Мой разоренный портсигар валялся на полу, туда же летел пепел от сигареты.
- В чем дело? – поинтересовался Эрик. Леро не отвечал, снова затягиваясь. – Анри, в чем…
- Ни в чем. Мне захотелось курить.
- Ты не куришь.
- Мне захотелось, - повторил Гийом, вставая, и бросая окурок. Его глаза засверкали. - Мати, зря оделся…
Улыбаясь, Леро стащил с меня рубашку. Взял недопитую бутылку «Боллинджера» и затолкал горлышко мне в рот. Я дернулся, но он уже вливал алкоголь.
- Ты же просил шампанского, пей. Пей, я сказал!
Я пил, и остановил его, только когда понял, что сейчас захлебнусь.
- Пытаешься напоить до бесчувствия?
- До бесчувствия нет... Но то, что я хочу, на трезвую голову ты не сможешь. Даже я не смогу… - поэт прикончил остатки шампанского и, смеясь, смотрел на меня.
- Что ты хочешь? – выдохнул я в нервном предвкушении.
- Что? Тебе не понравится… Впрочем… я не уверен…
Гийом поддался ко мне, и шепнул на ухо свое предложение. Будто шепот хоть как – то смягчал, то, что произносят его грязные губы. Несколько секунд я просто молчал, борясь с единственным желанием врезать Леро.
- Считаешь, я бы мог это сделать?
- Ну, конечно. Ты только для этого годишься, Мати. И заметь ты, не в том положении, чтобы отказывать мне…
Я ударил его по лицу. Гийом вскрикнул и прижал пальцы к разбитым губам. Я ждал, что он ударит в ответ, даже хотел этого. Но Леро только стер кровь тыльной стороной ладони, и с недоумением смотрел на нее, как будто не верил, что я посмел поднять на него руку.
- Жан – Ми, уходи, – подал голос Белл, и я с ненавистью посмотрел на американца.
- Думаешь, если спишь с ним, можешь меня так называть?!
- А что особенного - то?
- Эрик… сделай что – нибудь, чтобы он исчез… - проворчал Леро прижимая к губам кружевной платок.
Белл попытался выполнить просьбу, но я в бешенстве оттолкнул его от себя. Парень налетел на этажерку, едва не перевернувшись вместе с ней, и больше не делал таких попыток.
- Гийом, я не хотел тебя бить. Но чего ты ожидал после своих слов?
- Иди к черту, Мати! Губа болит…
- Я не хотел, - повторил я. - Ну, хочешь, избей меня. Хочешь?
- Я же сказал… чего хочу. Снова… ударишь меня?
- Не ударю, - сказал я, не узнавая свой голос.
Леро хмыкнул, бросил свой платок и приблизился.
- Тогда… я должен еще раз просить тебя? – на этот раз он произнес это вслух, и испуганный Белл подошел к нам.
- Анри, ты с ума сошел? Ты что?
- Не знаю… может и сошел… Не лезь…
Поэт, смеясь, потянул меня за шею и поцеловал. Его губы, и кровь во рту, совершенно опьяняли. Думаю, я бы даже не сопротивлялся, если бы Гийом захотел убить меня в ту минуту. Хотя уверен это было намного лучше того, что хотел он. Еще целуя, Леро надавливал на плечи, вынуждая опуститься на колени перед ним.
- Анри, прекрати это! Анри!! - Белл попытался остановить любовника, но Леро с раздражением смахнул его руки.
- Рик, успокойся, я не собираюсь его заставлять.
- Зачем тебе это? Просто унизить?– чувствуя, что голос начинает дрожать, тихо спросил я.
- Просто хочу, - он дернул меня за волосы, вынуждая смотреть на него снизу вверх. - Ну, сделаешь это?
Повисла короткая пауза, и я произнес онемевшими губами:
- Да, Ги… если это доставит тебе удовольствие…
- Да вы оба в своем уме? - снова вмешался Белл. - Жан – Мишель, поднимайся и уходи! Он же просто издевается! Не понимаешь? Чего ты терпишь то это…
- Я тебе сказал не лезть! - рявкнул на него Гийом. – Жан - Мишель все решил. Ему это нравится, он ломается из – за тебя.
Его рука разжала мои волосы, и я выдохнул. Белл, кажется, сказал что - то еще. Наверное, хотел остановить, но я уже слышал и понимал только голос Гийома.
- Значит, уверен? – переспросил Леро, смахивая с моего лица прядь. – Я еще немного… тебя уважаю.
Я нервно засмеялся. Первый раз в жизни я был уверен, что не нужен Гийому Леро, даже для тех маленьких гадостей, которые терпел для него. Поэтому был согласен на все, лишь бы не обрывать нашу связь. Но я не понимал, чего он хочет от меня теперь. Я повторил это вслух, но Леро ничего не отвечал, и ничего не делал. Я разжал губы, догадавшись, что поэт ждет, когда я сам открою рот.
- Шире, я же не попаду! - засмеялся он, расстегивая брюки.
- Хватит, Леро! Да, прекрати его мучать! – Эрик отпихнул Гийома, но это только сильнее его разозлило.
Он выругался, рывком взял американца за плечи и вытолкнул из квартиры. Даже не обратив внимания, что он босиком. Мы остались вдвоем. Это было лучшее, что Леро мог сделать для меня…
- Любопытно… а есть хоть что - то на что ты еще не способен? Есть такие вещи, Мати? – со смешком поинтересовался Гийом, нажимая ступней на мои натянувшиеся в ширинке брюки. - Хотя вряд ли… раз тебе это нравится. Черт…
Он брезгливо отдернул ногу. Я всхлипнул, на штанах быстро расползалось мокрое пятно. Меня всего трясло, и я отчаянно кусал губы, чтобы не разреветься.
Опустив голову, я стоял на коленях перед Гийомом Леро, в луже его мочи. Она была внутри меня, капала даже с волос, и я понимал, что ни разу в жизни не испытывал такого острого, грязного наслаждения. Я умел его получать только с Леро.
- Тебе… Тебе это…понравилось? – еле шевеля губами, спросил я.
Гийом сел на корточки, так как я не смел, на него посмотреть, а дотрагиваться до меня, ему уже не хотелось.
- Мне? Нет. Я же не извращенец как ты.Леро лгал. Ему нравилось. Он всегда находил удовольствие в подобных вещах. Как - то раз Гийом привел ко мне одного мальчика. Фернану было не больше пятнадцати. Редкая красота юноши скорее уж вызывала желание писать его на холсте, нежели то, что хотел мой друг. Весь вечер поэт только смотрел на нас, потом наклонился ко мне, и прошептал:
- Хочешь… ударить его?
- Нет… - я удивленно посмотрел на Гийома.
- Я заплатил достаточно чтобы, ему это нравилось…
- Это мне… не нравится … Мне тоже заплатишь?
- Заплачу, - засмеялся он, - надеюсь, денег хватит. Ты, наверное, подороже стоишь. Даже не знаю…
Я не дал договорить, рывком опрокидывая его на кровать, и завис над смеющимся Леро.
- Франков двадцать… не больше. Должно хватить.
Гийом перестал смеяться, и хотел приподняться, но я придавил его назад к постели.
- Да, и я лучше ударю тебя, Леро.
- Хочешь… мне еще что – нибудь сломать?
- Если скажешь что – нибудь в этом роде, захочу… - я попытался поцеловать Гийома, но он отвернулся, подставляя моим губам шею.
- У тебя есть Фернан, - прошептал поэт, когда я слишком увлекся.
- Зачем мне твой Фернан…
Но Леро уже отстранился, и вложил в мою ладонь маленькую блестящую плетку. Должно быть, он принес ее с собой. Я вздохнул, и взглянул на юношу. Улыбаясь, он вытянулся на постели, готовый отрабатывать свои деньги. Фернан прекрасно знал, за что ему заплатили. Через несколько минут мальчишка вздрагивал, закусив зубами край подушки, а плеть в моей руке рисовала на его теле кровавые полосы. Никогда такого не делал, поэтому новое волнение, которое я испытывал, меня напугало. Я с отвращением отбросил плетку в сторону.
- Почему остановился?
Я не отвечал, и только тяжело дышал. Я не хотел продолжения. Леро это понял, и успел перехватить за запястье, когда я поднялся с кровати.
- Тогда может, сделаешь что – нибудь еще?
- Что?
Гийом понизил голос.
- Помочись на него.
- Что?! - я ошарашенно посмотрел на поэта, надеясь, что ослышался. Но он только улыбнулся, и повторил.
- Я не могу…
- Почему? Не хочешь? Позже?
- Гийом, я просто…
Руки Леро легли мне на плечи, и он начал покусывать мою шею.
- Потом сделаю что – нибудь для тебя, Жан – Ми... Фернан, иди сюда, не будем пачкать постель…
Фернан подошел, и опустился на колени. Его пухлые губы соблазнительно приоткрылись, и мальчик несколько раз провел по ним розовым язычком. Мне даже было не интересно, за какие деньги он согласился на такое безумие.
- Нет, Леро, - твердо сказал я. – Нет.
- Нет? - чуть с досадой переспросил поэт, и убрал руки. - Ладно… забудь.
Но обычно не забывал Леро. Иногда его просьбы доводили до ярости, хотя чаще я их выполнял.
Как в последний вечер в его квартире, после которого еще долго не был готов с ним увидеться. Не знаю, что мы могли сказать друг другу. Гийом, конечно, нашел бы слова. А я бы снова на что – нибудь согласился. Но если я мог терпеть унижения Гийома Леро, то не хотел, это делать перед Белом. Было невыносимо, что он видел меня таким. Теперь я чувствовал от него не только презрение, но, что намного хуже, Эрик испытывал ко мне жалость. Впрочем, чего я хотел после того, что позволил Леро.Я мрачно следил, за тем как Белл, расхаживает по моей гостиной. На лице американца, застыло какое – то брезгливое выражение, которое он даже не пытался скрыть. Иногда наши взгляды встречались. В детских глазах Эрика полыхал знакомый огонек и внутри меня что – то сладко и болезненно замирало. Это нелепое волнение злило даже сильнее насмешливой улыбки на его губах. Хотелось, только одного, чтобы Белл поскорее убрался. Я сказал об этом, но он сделал вид, что не расслышал.
- Плохо выглядишь.
Я невольно пригладил взъерошенные волосы рукой, но не думаю, что это помогло. Выглядел я ужасно, хотя бы, потому что последние дни почти перестал узнавать себя в зеркале. Так что Эрик был прав.
- Что тебе надо? - поинтересовался я, вынимая сигарету из портсигара.
Сам Белл выглядел безупречно. Леро уже успел привить ему хороший вкус. К одежде Гийом всегда относился с особым трепетом, чего нельзя сказать обо всем остальном.
- …Просто вспомнил о тебе. Ты давно не приходил…
- Ты издеваешься?! – разозлился я. Это была строчка из одного стихотворения Леро.
- Не мог удержаться… - улыбнулся Эрик.
Я ничего не ответил, и лег на диван.
- На самом деле я пришел попрощаться, Жан – Ми. Мы уезжаем с Леро. Сначала едем к нему в Лондон. Нужно закинуть Жерома в Одли. Потом в Соулен. Еще хотим отправиться в путешествие по России. Половину мира Анри исколесил, осталась вторая, уверен, не менее любопытная.
Я смотрел на Эрика, так и застыв с сигаретой у рта.
- Уезжаете? В Соулен? Он… говорил тебе об Анри - Вивьене?
- Да… а что?
Я знал о сыне Леро от Галбрейта, а он даже ни разу не коснулся этой темы. Он рассказал это Эрику. Эрику…
- Нет. Ничего. Когда вы едете?
- Через три дня. Нужно уладить некоторые дела. По – крайней мере, я не могу все бросать как Анри. Не развали без меня «Континентал», в него вложено много трудов. Хотя тебе, наверное, этого не понять, всегда ведь жил на всем готовом.
- Тебе тоже так понравится, - едко заверил я, - тебя же будет содержать любовник.
- У меня достаточно средств, чтобы этого не потребовалось, Жан – Ми.
- Да, хватит меня так называть! – вспылил я.
Это новая манера коверкать мое имя появилась совсем недавно, и кажется, доставляла Эрику особенное удовольствие.
- Тебе не нравится? – заулыбался Белл. – По - моему мило… Мне еще в твоем репетире это понравилось, когда ты показывал. Его подарок, да? Там был только вензель.
- Его… - процедил я закуривая.
Белл снял с цепочки изящные золотые часы, и протянул мне.
- А эти он подарил мне.
Усмехнувшись, я посмотрел на американца.
- Похвастаться решил? Как ребенок… – я нехотя взял часы, и распахнул крышку.
Внутри сияла короткая запись. «Я тебя люблю, Рики. Твой Анри».
Я фыркнул.
- Подарок дешевка. А банальность какая… Леро мог сочинить что – нибудь поинтересней. Не ожидал от него. Я бы на твоем месте обиделся.
- По – моему обижен ты, - едва сдерживая смех, произнес Белл.
- Да, пожалуй, - я захлопнул крышку, и швырнул часы в стену.
Раздался глухой звон, и, ужасно насмешивший меня, возглас Эрика. Белл бросился поднимать свою драгоценность.
- Ты… ты идиот! Полный идиот… что ты наделал…
- Не переживай. Анри подарит еще. И денежек даст, когда попросишь.
- У меня есть капитал, успокойся уже!
- Замечательно, только, не забудь, что у денег есть неприятное свойство, они всегда заканчиваются, - продолжал язвить я, не зная как еще подцепить американца.
- Тебя - то не слишком это волнует? – огрызнулся Белл, встряхивая часы, но вряд ли это могло помочь. Звенели они весьма печально. - Вот придурок…
Эрик спрятал разбитый подарок в сюртук, и взглянул на меня.
- Я то заработаю на жизнь. А вот ты способен только попрошайничать, и приспосабливаться.
Я тихо выдохнул, пытаясь подавить раздражение.
- Да, я же забыл, ты – художник. Тогда точно все в порядке. Заработаешь.
- Я имел в виду любую работу. Но раз уж ты заговорил об этом… - американец чуть опустил глаза, а уголки губ задрожали, пытаясь сдержать невольную улыбку. - У меня осталось несколько черновиков «Чувств». Я забыл о них. Анри нашел, и был в полном восторге. Кричал, что это гениально, и именно то, что необходимо нашему веку. Конечно, он наговорил намного больше, это так… вкратце.
Я поморщился, все – таки эти «Чувства» вылезли наружу. И возможно в скором времени Париж ожидала новая «революция». Я не был уверен, что переживу еще одну. Особенно эту.
- И что ты веришь ему? Это же Леро.
- Ему нет, но он показал их Дефори. Он такого же мнения. Конечно, старичок был более сдержан в похвалах, чем Анри, но сказал, что у меня есть талант, и что я могу рискнуть поспорить с современными законами живописи, как и Люс Брис. Я был польщен этим сравнением. Всегда им восхищался.
Я улыбнулся, но только чтобы скрыть досаду. В свое время оценка Дефори моих картин была довольно скупой. Он лишь посоветовал, больше работать. Чертов Эрик!Я курил, и с неприязнью смотрел на соперника. Белл буквально уничтожил мою жизнь. Он открыл интересное направление в живописи и вероятно многого достигнет, как Люс Брис. Он забыл меня и забрал Леро. И теперь оба уезжают из Парижа, что окончательно добивало. Но это было не все, что хотел сообщить Эрик.
- Я передал Анри, что ты думаешь о моих работах. Он совсем не удивился и сказал, что это только потому, что ты старый завистливый консерватор.
- Что? – прыснул я.
- И еще неудачник.
- Он так сказал... – невольно произнес я.
- Нет, это уже мое мнение, хотя наверняка он так же считает. Просто Анри бережет твои чувства.
Я снова засмеялся и прижал ладонь к лицу.
- Анри бережет мои чувства! Боже… Белл, заткнись уже, я больше не могу слушать эту чушь.
- Нет, лучше я повеселю тебя еще… Ты никогда особенно не любил Бриса… Но возможно станешь любить чуточку больше, когда назову его настоящее имя. Назвать или уже понял? – засмеялся Белл, потому что я медленно оторвал ладонь от лица, и смотрел на него. - Леро не хотел предвзятого мнения, поэтому взял псевдоним. Ему было важно, чтобы оценивали работы, а не его, как обычно.
- Леро… что? Не может быть… – в полном замешательстве я смотрел на американца. - А… а… тот юноша на выставке?
- Его любовник. Леро нужен был кто – то для этой маленькой интриги. Камиль, конечно, терпит некоторые неудобства: Анри не дает ему нигде светиться, но взамен имеет полное содержание, и славу Бриса. Это должно компенсировать сдержанность, с которой он вынужден мириться.
Я вспомнил паренька, из какого – то вертепа, которого несколько раз видел с Леро, вероятно это был он. Я не узнал Камиля на выставке, повзрослев он слишком изменился. Но сейчас зная об этом, я начал видеть в нем некоторое сходство с тем красивым мальчиком.
В памяти всплыли слова Люнеля, о том что Леро когда – то рисовал, еще во времена их учебы. Рисовал… Чертов Леро, даже не намекнул ни разу. Почему?! Наверное, этот вопрос был написан у меня на лице, потому что Белл добавил.
- Анри просил никому не говорить, и тебе тоже.
- Но ты сказал.
- Было интересно, почему он не рассказал об этом именно тебе. Ты художник, как и он.
- Что у Леро в голове в первую очередь не знает он сам, так откуда мне это знать? Спроси Леро!
- Я спросил. Он сказал, что не хотел тебя этим ранить.
- Не хотел меня ранить?! Он точно это сказал, Эрик? – я нервно затянулся, пытаясь унять злость. Люсьен Брис, вот сволочь! - Когда вы вернетесь во Францию?
- Мы пока не думали об этом.
- Не думали, - повторил я едва не смеясь, - ну, да… Значит пропустишь свадьбу сестры? Она через неделю. Или забыл?
- Не забыл, и рад, что не буду присутствовать на этом фарсе. Энн даже не догадывается что ты за человек, но она тебя любит.
- И что же?
- Сам все знаешь… Еще ты спиваешься… - заметил Белл, коснувшись одной из пустых бутылок на столике. - Приведи себя в порядок хотя бы к торжеству.
- Хочешь сказать, я пьяница? – фыркнул я.
- А ты хочешь сказать «нет»? Пьешь уже неделю. Майлз передал, что ты болен, но я догадался, что это за болезнь… - у Эрика дрогнула губа. - Он даже не спросил адрес, когда я отправил его к тебе. С ним тоже…
- Тебе что?
Белл дернул плечом.
- Ничего… Будь осторожнее, Жан – Мишель. Ты и без алкоголя не контролируешь себя. А с ним совсем теряешь голову. Тебе вообще нельзя прикасаться к вину. Или это когда – нибудь плохо закончится. Хотя и сейчас ничего хорошего не вижу...
- Тебя это беспокоит?
- Да. Знаешь почему?
- Не знаю. И мне плевать!
Американец сел на диван и долго смотрел на меня. Его безоблачные, голубые глаза потемнели, а на щеках проступил легкий румянец.
- Ты мне не безразличен, Жан – Мишель… как бы ты ко мне не относился.
- Как бы не относился... - повторил я, - а как я к тебе отношусь?
- Ты меня ненавидишь.
- А у меня, что нет повода для этого? – хрипло спросил я. – Нет, Эрик?!
- Может быть и есть… Но ты думаешь что не будь меня Гийом был бы с тобой?
- Не думаю. Леро всегда был со мной, а вот свои симпатии менял довольно часто, - повторил я слова Жюстин. - Я к этому привык.
- Ну… успокаивай себя этим, - Белл хотел сказать что – то еще, но передумал. Секунду колебался, и, поддавшись порыву, поцеловал в губы.
Я не стал отстранять американца, даже когда сигарета в моей руке обожгла ему шею. Эрик вскрикнул, дернулся, но я не давал ему вырваться и держал, пока она не затухла.
- Я вот поэтому не хочу быть с тобой, урод!! – Эрик вырвался, прижимая пальцы к ране на шее.
- Я думал из – за Леро.
- Из – за Леро… Нет, не из – за Леро… В «Башне»… просто хотел тебя позлить. Не думал, что ты отправишься за нами.
- Так позлил, что переспал с ним?
- Я ушел через десять минут после тебя. Как больно!
- И вы что не…
Белл не отвечал, и растирал шею. Потом откинулся на спинку дивана и шумно вздохнул.
- Было только то, что ты видел. На следующий день Анри сам нашел меня на фабрике. Я согласился с ним пообедать. Потом… мы бродили по Парижу, поужинали в «Гроте», оказались у него и проговорили до утра.
- В постели говорили - то? – усмехнулся я, вспоминая подсвеченное окно в спальне Леро.
- Ну… в гостиной… Потом легли… - смутился Белл. - Хотели подремать, но все о чем – то болтали, так и заснули. У нас с Леро много общего. И с ним очень легко. Если бы не его странные предпочтения… Конечно, не трудно это делать, но они мешают.
- Не трудно? То есть... они тебя не смущают? – изумился я.
- Ну, немного, но Анри же нравится это.
- Ты… так любишь его?
- Люблю… нет… Леро мне нравится. Он любит меня. Это важнее. И я совсем не хочу превращаться в тебя, Жан – Мишель.
- Что это значит?
- Значит то, что не хочу все время сидеть на твоем поводке, и ждать, когда понадоблюсь. Если вам нравится эта игра с Леро, то мне она надоела, - Белл смахнул волосы с лица, и усмехнулся. - После того, что я видел в тот интересный вечер… никак не мог понять ваших отношений. Анри объяснил.
- Что тебе объяснил Анри? - переспросил я тихо.
- Он вытирает о тебя ноги, а ты получаешь удовольствие. Знаешь, я даже не подозревал о такой твоей стороне. Кстати, чем все закончилось? Ты пролетел мимо как пуля, а Леро почему - то не захотел рассказывать. Хотя и так же ясно… - улыбнулся Белл. - Долго отмывался, или…
Короткий удар помешал ему договорить. Американец слетел с дивана, довольно неудачно, врезавшись лицом в край стола. Эрик вскрикнул, но стих, когда я поставил колено ему на шею.
- Это мои с ним отношения и не надо было тебе в них влезать!!
- А чего… так злишься... раз все устраивает? - Белл говорил с трудом, но лучше бы он вообще этого не делал. Я был в шаге от того, чтобы свернуть ему шею. – Значит, не все?
- Да, не все – ты! Если бы не ты, все было бы как раньше. Как раньше… - прошептал я, дрожа от ярости.
Нажми я чуть сильнее, и услышал бы, как хрустят позвонки. Желание было настолько сильным, что я больше не мог его подавить. Похоть, которую я испытывал при этом, еще несколько минут сдерживала от его исполнения.Голос Леро в приемной, заставил приблизиться к двери. Я не вышел, только слегка ее приоткрыл, чтобы видеть, что там происходило. Кабинет Эрика был заперт, место Томаса пустовало, и Гийом безуспешно подергав дверную ручку, развалился на диванчике. Я понял, что он еще ничего не знает.
Майлз вышел из – за своего стола, и, встав посередине зала, беспокойно теребил манжеты.
- Месье Леро...
- Я подожду Эр... мистера Белла. Он скоро придет? – Гийом достал из кармана карандаш и мятый листочек.
- Месье Леро... Вы… Разве вы не знаете? Вы не знаете… – неловко бормотал Джерри, глядя как Леро быстро что – то записывает.
- Что не знаю? Забуду если не…
- Месье Леро… Мистер Белл… Наш Эрик… он… он… - голос Джерри стал настолько тихим, что я едва его слышал, и последние слова донеслись лишь до Леро.
Карандаш в руке поэта застыл, и он поднял голову.
- Что?
- Его… убили…
Леро испуганно смотрел на Джерри, словно надеясь, что просто не понял его.
- Эрика… Убили Эрика? - повторил он почти робко. Бумажка слетела с колена, он медленно встал. - Мальчик… я не понимаю… Ничего не… Как…
- Это случилось два дня назад в квартале Марильи. Его задушили и ограбили в каком - то переулке. Убийцу поймали. Говорят, это связано с убийством актера Эмиля Прежана. Это так ужасно, месье Леро, - выдохнул Майлз. – Мы... мы до сих пор не можем поверить, что Эрика больше нет... Кажется, что…
Гийом схватил Джерри за плечи.
- Ты что такое говоришь? Что ты говоришь?! Да, что Эрику делать в Марильи?! В этой клоаке?! - Леро уже кричал, и почти тряс бедного Джерри, будто тот мог что – то изменить. – Что ему там делать?! Это не он! Нет! Не мой Эрик! Я тебе не верю!! Этого не может быть! Не может… не может…
Обхватив лицо ладонями, Гийом повторял одно и то же, пока, наконец, не затих.
Он любил американца, хотя знал всего несколько месяцев. Впрочем, время не играло в этом никакой роли.
- Пожалуйста, м…месье Леро… присядьте… - Майлз пытался усадить Гийома на диван, но он не давал этого сделать.
- Когда… это случилось… Два дня назад… В воскресенье? Когда, мальчик?!
- Да. Мы… узнали вчера. Это удар для всей семьи. Эрика все так любили. Его дядя даже… О, Месье Леро!! – испуганно вскрикнул Майлз. Гийом должно быть побледнел, потому, что теперь его держал Джерри, а не наоборот. - Умоляю, присядьте, я принесу вам воды… вы…
- Не надо… - отмахнулся он, - нет!
- Вы упадете… пожалуйста… месье… - Джерри еще что – то сказал, но Гийом точно ничего не слышал, немного постоял и нетвердой походкой направился к выходу.
Майлз проводил его взглядом. Потом поднял листочек и карандаш, выпавший из руки поэта, и слабо улыбнулся строчкам, которые так и остались недописанными.
Я закрыл дверь. Лег на диванчик в углу, я так и не завел новый, и кажется, уже этого не сделаю, и попытался закурить. Пальцы дрожали, и я ронял сигарету за сигаретой, пока, наконец, не справился со своей задачей.
После содеянного, я не испытывал леденящего ужаса, как в номере «Де Марс» пять лет назад. Но мне было страшно. И страшно ни от того, в кого я превратился всего за несколько лет, или что не способен остановиться, когда гнев и желание переполняют душу, а от того, что уже не хотел этого.
Я подумал о бродяге, которого упомянул Джерри. Его звали Филипп Жоре. Собственно это было все, что я о нем знал. Не знал даже способ, который выбрал отец, чтобы заставить Жоре взять вину на себя. Были ли это деньги, хотя какой в них смысл покойнику, его бы не оправдали, или что – то другое. Не так уж важно. Это отводило подозрение от меня. Если бы не Жоре, не знаю, куда еще могло привести следствие, и не уверен, что влияние отца могло бы спасти меня от гильотины.Я едва помнил, как шел по потемневшим бульварам. Натыкался на людей, кто – то обругал меня и толкнул, но я ничего замечал, погруженный в сумбурные мысли. Когда показался особняк, я замедлил шаги. Наверное, тянул время. Хотя в моем случае, терять даже минуту было безумием.
На полу в моей квартире лежал мертвый человек, и я не знал, что с этим делать. Только унижаться перед отцом, который давно перестал считать меня сыном.
Я не представлял, что буду говорить в свое оправдание. Хотя какие слова могли смягчить то, что совершилось. Я еще думал об этом, когда стучал в дверь. Потом натянуто улыбнулся Симоне. Она сообщила, что отец уже спит. Я попросил его позвать, добавив, что иначе мне придется подняться к нему самому. Угроза подействовала, экономка ушла.
Кусая губы, я начал нервно ходить взад - вперед по гостиной. За много лет здесь ничего не изменилось. Отец не любил перемен. Вещи, выходящие из строя или терявшие вид, просто заменялись похожими. Даже новая малахитовая пепельница находилась на месте исчезнувшей. Поэтому было ощущение, что я никогда не покидал этот дом.
Отец вышел в синем домашнем халате. Кажется, я действительно его разбудил. Хотя не думаю, что он только поэтому был мне не рад.
Я стоял, обхватив себя руками, и не мог унять дрожь в теле. Отец видел это и только мрачно кивнул на свой кабинет.
- Зачем пришел? - сухо спросил он, когда я затворил за собой дверь.
- Мне… Мне… необходима твоя помощь, папа.
- Денег я тебе не дам.
- Деньги мне не нужны, - тихо сказал я.
Отец нахмурился. Видимо по голосу понял, что лучше бы они были нужны.
- Тогда что?
Я долго молчал, прежде чем смог ответить, и ждал какой – то реакции от него. Но он казалось, даже не разозлился. Хотя это была не та новость, при которой можно сохранить спокойствие.
Отец плотно сжал губы.
- Что ты хочешь от меня?
- Что? Чтобы ты помог с этим!
- Чтобы я помог, - повторил он ледяным тоном. - Хорошо. Я не сдам тебя полиции прямо сейчас. Это самое большее, что я сделаю для тебя, Жан – Мишель.
Я нервно засмеялся.
- Такая помощь вряд ли пригодится… Ну, я же прошу тебя… Я же прошу! Я больше никогда не обращусь к тебе. Никогда…
- Просишь, ублюдок?! – он схватил меня за ворот сюртука, и несколько раз встряхнул. Его лицо покраснело от ярости, но я хотя бы стер с него безразличие. - Ты хоть понимаешь, что ты просишь?!
- Это ты не понимаешь!! Меня казнят, если не поможешь! Я не хочу умирать! Не хочу…
Отец еще несколько секунд держал меня, прежде чем отпихнуть от себя. Я не удержался на ногах и полетел на пол.
- Ты просто чудовище, Жан - Мишель! Чудовище!!
Я подобрал колени к подбородку, положил на них голову, и зарыдал.
- Ты повторяешь это всю мою жизнь… Я им стал! Доволен?! Ты же этого хотел... Мне страшно… Что мне делать, папа?! Что?! – повторял я, пока не понял, что это совершенно напрасно. Отец был непреклонен.
Я молча поднялся, и несколько минут шатался по кабинету, бессмысленно беря в руки какие – то вещи и перекладывая или роняя их куда попало, потом выдохнул и свалился в кресло. Меня уже перестало лихорадить. Слезы высохли. Я даже немного успокоился. Никуда он не денется. Ему придется заняться этим. Я не собираюсь лишаться жизни из – за чертового Эрика. Не из – за него!
- Не поможешь? Ладно. Только, папочка, это немного омрачит твою жизнь. Думаю, даже совсем испортит. В твоих же интересах замять эту историю. Можешь делать вид, что тебя ничего не волнует. Но это не так. Волнует. И еще как!
Отец не отвечал. Зазвенело стекло. Он хотел налить коньяка, но выронил стакан. Со второй попытки у него получилось.
- Будет такой скандал, который ты не переживешь.
- Ты говоришь мне это?
- Да, потому что так и случится. Только представь заголовки в газетах и пересуды по городу. Ты лишишься своего положения, своего доброго имени, и своего сына. Хотя это последнее, что может тебя беспокоить!
- Ты прав… последнее, - отец снова налил выпить, но видимо, решив, сохранить трезвый рассудок, поставил стакан на столик. - Кто он? Этот человек… Тоже твой любовник?
- Да, – не стал отпираться я, - И… еще…
- Еще?! Что, может быть, еще?! – сорвался отец, и смотрел на меня, ожидая уже чего угодно.
- Это… брат Энн Чеппер.
Отец закашлялся.
- Твоей невесты? Твоей невесты?! - повторил он. - О господи… Жан – Мишель! Это не бездомный никому не нужный мальчишка. Начнется расследование. Что ты хочешь, чтобы я сделал?! Что?!
- Я не знаю! Но его тело лежит в моем доме!! Я туда не вернусь! Так что решай это прямо сейчас!! И… - я отрывисто провел ладонью по взмокшим волосам, - это надо хорошо решить… чтобы не всплыло что – нибудь еще…
Несколько минут мы оба молчали. Отец все – таки взял свой стакан и залпом проглотил содержимое.
- Прошло пять лет с истории в «Де Марс». Уже ничего не всплывет. Я позаботился об этом.
- После «Де Марс», - я отвел глаза, когда отец вскинул голову и в немом ужасе смотрел на меня. - Тогда… не требовалась твоя помощь, но это могут связать теперь. Позаботься об этом тоже...В комнате было тихо. Поэт лежал, уткнувшись лицом в спинку дивана, и не шевелился. Мне даже показалось, он задремал. Но Гийом иногда шмыгал носом, и я понимал, что он не спит. Я сделал ему кофе, но он так и остыл нетронутым.
Не знаю, что Леро делал перед моим приходом, но вся гостиная была буквально перевернута. Я поднял с пола кресло, и подвинул кофейный столик на прежнее место. С него исчезли рисунки Белла, хотя Гийом редко что – то убирал, обычно оставляя вещи там, где забывал. Но ими он дорожил. Я поморщился, вспоминая свой помятый листочек с его эскизом. Он валялся у Люнеля как мусор, и был нужен Гийому лишь для записи случайного стишка.
Под ногами хрустели осколки от битых бокалов и бутылок. Мне пришлось избавиться от стекла и каких – то грязных тряпок на паркете, залитом вином и черт знает, чем еще. В комнате откровенно воняло, но Гийом не давал проветрить, прошептав, что ему холодно.
Вздохнув, я собрал рассыпанные повсюду шахматные фигурки, и расставил на доске. Ферзя и трех пешек я так и не смог найти, хотя обыскал все углы. Но возможно они разбились, и я выбросил их вместе с остальными стекляшками. У короля оказалась отбита корона. Я с сожалением погладил маленький скол, и порезался. Закапала кровь. Пытаясь ее остановить, я по - детски сунул палец в рот.
- Ги, давай я все – таки открою окно?
- Нет…
- Я тебя закутаю чем – нибудь, или иди в спальню. Здесь невыносимый запах, правда.
Леро ничего не ответил, подтянул ноги к животу и снова затих.
Сдавшись, я откинулся в кресле, и разглядывал на Гийоме любимый халат глубокого вишневого цвета, заношенный едва ли не до дыр. В петли вместо пояса был продет красивый золотистый шнур с кисточками на конце. Неизвестно откуда Леро его выдернул. Я подумал, что это вполне могла оказаться какая – нибудь понравившаяся ему портьера. Я помнил этот халат, когда на нем находился еще пояс.
- Если не хочешь меня видеть, я могу уйти.
- Мог просто не приходить, - прошептал он. - Я никого не хочу видеть.
- Но нельзя же неделями сидеть в этой комнате. Ты даже не был на похоронах.
- Не был, - отстраненно повторил Гийом.
- Почему не пришел?
- Зачем? Ты очень мило обозначил наши отношения с Эриком. Сомневаюсь, что Чепперам было бы приятно мое присутствие.
- Тебя это так заботит?
- Не заботит. Но это бы подтвердило их мнение об Эрике. Его оно волновало.
- Почему - то со мной ты ни о чем таком не беспокоился.
- Может, потому что ты тоже этого не делал? Сам ведь привязался… почему я должен о тебе думать? – глухо проворчал Леро.
- Да, я же забыл, ты вытираешь об меня ноги, а я получаю удовольствие.
Поэт медленно повернулся, но ничего не сказал. Потом приподнялся и взял чашку.
- Холодный.
- Я сварю тебе новый.
Гийом покачал головой, и проглотил кофе за два глотка. Потом, добрался до окна, но не открыл, а только стоял и что – то разглядывал на площади.
- Мы... поссорились… в тот день. Не сильно но… Сильно… Я попросил Эрика… не важно в общем, но он… не захотел прислушаться ко мне. Он никогда этого не делал. Я назвал его... предателем и еще что – то глупое сказал. Эрик вспылил и ушел. А я потом злился, что он… не приходит… - тихий голос Леро стал прерываться и он замолчал.
Я подошел к нему и взял за плечи. Гийом чуть сжался, но не оттолкнул.
- Я… я не верю… до сих пор... Так больно… Жан – Ми… не могу… - он всхлипнул, глотая слезы, и закрыл лицо рукой. – Если бы мы не разругались тогда, он бы не ушел… Почему ему пришло в голову отправится в Марильи? Я не понимаю… Он мог напиться где угодно… зачем в Марильи… или он хотел что – то еще… Почему я отпустил его… Почему ничего не почувствовал?
- Тсс… ты не виноват, Ги…
- С Эмилем… так же… Какая – то ирония… Теряю всех кто рядом со мной… гублю всех… Эрик… Эмиль… Кристина… Я проклят…
- Не выдумывай глупости. Это… обстоятельства, а не проклятие.
Я крепче обнял Леро. Он так похудел за этот месяц, что едва не терялся в своем халате. Я чувствовал его хрупкое тело под бархатом, и мое собственное отзывалось на эту близость самым неуместным образом. Но Гийом ничего не замечал, и снова что – то сбивчиво говорил о Белле. Я не слушал и гладил Леро по спутанным волосам. Некоторые пряди сбились в настоящие колтуны, и, кажется, спасти их могла только стрижка. Но для начала нужно было уговорить его помыться. Это было важнее.
- Я такую чушь ему нагородил... Не хотел, но не мог остановиться… было обидно что Эрик не понимает меня… Даже не видел как он уходил… Не помню его последнего взгляда… Мы плохо расстались… Он назвал меня… замороченным чудаком… Он…
- Эрик не злился на тебя… уверен, не злился. И знал, что ты его любишь, - хрипло сказал я, сильнее вжимаясь в Гийома.
- Но от этого… не легче. А вот от того как сукин сын сдыхал у меня на глазах, намного!
По его телу пробежала короткая дрожь, и он умолк.
- Ты о чем?
- Ни о чем, - быстро сказал Леро.
- Гийом… - желание испарилось, и я резко повернул его к себе, - объясни…
- Нечего объяснять… - Гийом нервно засмеялся, - отпусти. Ну… Мати!
Леро попробовал скинуть мои руки, но я ему не давал.
- Жоре… повесился в своей камере, - сказал я уже не очень уверено. Я думал, что подобным образом отец, поставил точку в этой истории. Филипп Жоре мог заговорить, и был опасен. Но то, что тут замешан Леро, я не предполагал. - Гийом…
Глаза Леро зло сверкнули, и он отвернулся.
- Так иногда говорят, Жан - Ми… Но то что от него осталось, наверное, трудно было бы повесить.
- Ги… ты что? – невольно разжав пальцы, я ошеломлено смотрел на друга.
- А, что ты думаешь, я бы жил спокойно, если бы не сделал этого сам?! Он убил Эрика!! – брызгая слюной, заорал Гийом.
- Ты… ты убил Жоре? Леро!! – вскрикнул я, потому что он не отвечал. Хотя нужен ли был еще какой – то ответ. – Леро… Как…
Поэт долго молчал, а когда заговорил, у меня зашевелились волосы на голове.
- Ну… за некоторую услугу, в мое распоряжение дали камеру наедине с Жоре, и ночь. Она не понадобилась, ему хватило десяти минут, чтобы сдохнуть. Я на это не рассчитывал, если честно. Я надеялся на более длительное свидание. Я убил его! Это тебя пугает?!
Я не ответил, и в волнении заходил по комнате. Пугало ли это? Черт возьми, еще как пугало! Гийом… убил человека. Невиновного человека. Если бы он знал правду… сделал бы тоже самое со мной? И… сделал бы это из – за меня? На этот счет были сильные сомнения.
- Как… ты мог это сделать, Гийом? Как?!
- Мог! – весь дрожа, вскрикнул Леро. - Почему нет?! Жоре – убийца!!
- Да, но для этого придумали правосудие!
- Вот именно придумали! А почему какие – то люди, должны решать его судьбу?! Это для меня важно!! Не для них!
- Да его бы казнили, вот и все решение! Зачем, ты, в это ввязался?! – стонал я, кусая губы.
Тыльной стороной ладони Гийом стер со лба выступивший пот, но руку не убирал.
- Тем более. Я имел право! Понятно? Просто… просто смешно, что… - он не договорил, пошатнулся, и его повело в сторону. Я метнулся к Леро, но он уже отмахивался.
- Все хорошо. Все… Мати, поможешь сесть в кресло? В глазах темно… Что… это… такое…
Я подхватил Леро, донес до дивана и осторожно опустил на подушки. Он был белый как лист бумаги. Только глаза поблескивали, из - под отяжелевших век. Я умчался на кухню, и вернулся с чашкой воды, в спешке не отыскав ни одного стакана.
- Не хочу… прекрати пихать… - Гийом закашлял, и выбил чашку у меня из руки. – Зачем лезть… Просто… голова… закружилась.
- И часто она кружится?
Он потер щеку, вздохнул и смотрел на меня затуманенными глазами.
- Кто… кружится?
- Голова.
Леро что – то ответил, но так не разборчиво, что я ничего не понял.
Я мрачно подобрал куски голубого фарфора с паркета и посмотрел на поэта. У него уже прикрылись веки, но он как в бреду продолжал бормотать.
- Ги, ты что – нибудь ел? Гийом, ты ел?
- Да…
- Когда?
- Обедал… в «Гроте»… - сказал Гийом, трогая лицо пальцами какими – то хаотичными движениями, словно что – то проверяя.
- Когда ты успел? - спросил я, глянув на часы, была половина второго. - Вчера что ли?
- Мати, отстань… - проворчал он, когда я потянул его с дивана, - меня еще тошнит после твоего кофе. Я не хочу… ничего…
- Это от голода. Ты не ел сутки. Пойдем, поедим где – нибудь. Давай я помогу тебе встать.
- Да, не надо… Не надо! Я сам… - Леро сел и недовольно смотрел на меня. - Обязательно куда - то идти, да?
- Я могу что – нибудь принести сюда, но тебе лучше подышать свежим воздухом.
- Я открою окно… Ну, Жан – Ми!
Я ушел в спальню и вернулся с его одеждой.
- Это подойдет?
Гийом ничего не ответил. Вздохнул и все - таки поднялся, чтобы одеться но, кажется, у него просто не осталось сил спорить.Мы почти час сидели в «Гроте», но ни Гийом ни я, так и не коснулись опасной темы. Я не знал, как это обсуждать. Он не хотел. Задумчиво ковырял картофельную запеканку, но не съел даже половины. После такой истории от него, я тоже не мог есть, и просто курил. Дважды Леро ронял вилку, и к нам подходил Франсуа менять приборы. Каждый раз, мешая начать сложный разговор.
- И что ты… чувствуешь… теперь? - я взглянул на Гийома, но не был уверен, что он услышал или понял меня.
- Ничего не чувствую… Успокоился… Насколько можно успокоиться в таком положении, - произнес он. Взял в руки салфетку, и начал ее мять.
- Что ты делал с ним? – тихо спросил я.
- Тебе интересно? – поэт чуть подался ко мне через стол. - Можешь считать меня чудовищем, потому что так оно и есть. Наверное, буду гореть в аду за это, но он убил Эрика... Я имел право.
- Что ты делал?
Леро вздохнул, и посмотрел в сторону.
- Бил его. Такой штукой… - Леро замялся, подыскивая название, и что – то изобразил рукой. – Подобрал в каком – то дворе... Остановился только когда выдохся. Жоре давно был без сознания. Пришлось дожидаться, пока мерзавец не придет в себя, но он этого не сделал… Хотя не удивительно… Я снес ему полголовы. Не думал, что человек может превратиться в такое животное. Я ничего не понимал, от бешенства, и был весь в крови, как мясник. Все было в крови… Запах стоял ужасный. Меня вытошнило прямо там. Я рухнул на пол и уже не мог подняться. Не помню, как выходил… но кажется, меня оттуда вывели. Принесли воды, умыться и отмыть руки. Я словно одеревенел, и выполнял только команды Огюста… Сам бы я вряд ли пошевелился. Даже сидя в кресле со стаканом коньяка, я подносил его ко рту, только слыша настойчивое «Пей, пей, пей…». Огюст доливал несколько раз, и это было единственное, что помогло прийти в себя. Потом мне дали чей – то старый плащ, чтобы скрыть пятна крови на одежде, и… - Гийом оставил в покое салфетку, и начал тереть щеки. – Не помню, как добрался до Королевской площади. Очнулся в «Гроте», когда Франсуа уточнял, куда наливать коньяк в их бокал или в мой… Оказывается я так и сжимал в руке пустой стакан…
В полном потрясении я смотрел на Леро, признавшегося в таком преступлении. Его глаза стали стеклянными, голос временами дрожал, и он все время трогал лицо как будто что – то пытаясь с него смахнуть.
Я курил и пытался представить обезумевшего от ярости поэта, и кровавое месиво на полу, в которое он превратил тело несчастного Филиппа Жоре.
- Дай мне… - Гийом посмотрел на мою сигарету.
Еще не переварив эту историю, я рассеяно залез в карман, достал портсигар и передал Леро. Он почти минуту царапал его отросшими, грязными ногтями, не смог открыть, и нервно бросил на стол. Я сам откинул крышку, и Гийом дрожащими пальцами вынул сигарету.
- Ты не куришь, так что особенно не поможет, я лучше закажу еще вина.
Леро покачал головой, прикурил, и как – то неуклюже затянулся.
- Не надо. Просто хочу перебить запах крови, везде его чувствую. Тошнит от этого. Есть не могу.
Он закашлял. Потом закрыл глаза, медленно выпуская дым, и куда - то стряхивал пепел. Некоторое время мы просто молча курили. Гийом смотрел в окно на собственный дом и о чем – то думал.
- Жоре… что – нибудь сказал перед… смертью? – тихо спросил я, стараясь не выдать волнения в голосе.
Губы Леро дернулись в каком – то подобии усмешки.
- Мы как – то не особенно разговаривали, Жан – Мишель, - Гийом дотронулся до лица, и уже в третий раз попытался снять шляпу, но я снова его остановил.
- Мне жарко…
- Лучше потерпи, а вечером, что - нибудь придумаем с волосами. Они в ужасном состоянии, Ги.
- Зачем, Жан - Ми… мне все равно. Но если тебе неловко… ладно.
Гийом выдохнул дым куда – то в сторону, и стал тыкать окурок в пепельнице. Он уже давно погас, но поэт то ли не замечал, то ли как – то успокаивал себя этим.
- Что... что ты будешь делать теперь?
- Не знаю... Наверное… уеду куда – нибудь... Не хочу оставаться в Париже. Не могу, - наигравшись с окурком, Леро попытался намазать плакетку фруктовой пастой. У него все валилось из рук. Он бросил несколько салфеток на пятна, которые наделал вокруг себя, и облизнул перепачканные пальцы. - Эти негодяи… больше не пекут тех ежевичных булочек… Помнишь такие были… кругленькие.
- Просто их никто не берет кроме тебя. Они сделали их на пробу и пекли, пока ты не перестал сюда ходить.
- Не может быть.
- Мне сказал один официант, когда я хотел их заказать.
Гийом налил себе еще кофе.
- Перестал ходить из – за тебя. Но тут поменялся весь персонал, кроме Франсуа. Но он… сама сдержанность и учтивость… Теперь иногда заглядываю… Если попрошу его испечь как – нибудь… это не будет…
- Забудь ты о булках, Леро… уедем вдвоем?
Он фыркнул.
- Решил воспользоваться моментом?
- Тебе станет легче, если кто – то будет находиться рядом.
- Не станет. И уж тем более, если рядом будешь ты, Мати, - Гийом протер лицо. – Я хочу побыть один… со своими мыслями.
- Тогда тем более кто – то должен быть поблизости, - я накрыл ладонью его руку. – Я тебя никуда не отпущу, Гийом. Или едем вдвоем.
- А если нет? – поэт попытался высвободить кисть, но я не позволял. Он издал короткий смешок, и облизнул губы. - Ну… ладно… А как же Энн? Вы отложили свадьбу, но пока она несет траур по брату, тебе лучше быть с ней, а не пропадать неизвестно куда со мной.
- Свадьбы не будет, Гийом. Поэтому об этом можно не беспокоиться.
Это было решение отца. И я его охотно поддержал. Прошло две недели, как я получил от него квартиру в Шоссе д’Антен и ежемесячную выплату, с условием, что навсегда откажусь от родства с Чепперами.
Энн, должно быть, меня ненавидела. Когда я, сказал ей о разрыве, она даже ничего не ответила, отошла на несколько шагов и молча смотрела на меня. Потом приблизилась к окну и стала щипать пальцами листья какого - то цветка в горшке. Я продолжал что – то говорить, но Энн как будто не слышала. Я так и оставил ее у окна с тем цветком.
- Как это? Почему, Жан – Мишель?
- Я не люблю Энн. Женится на ней ошибка. Ты сам мне говорил. Фабрика дала возможность закрыть долги, и даже немного заработать. Я съехал из своей дыры. Так, когда мы едем?
- Я… не знаю… Разберусь с делами сначала…
- Какими делами? Ты собирался ехать еще месяц назад.
- Собирался… но… скоро должна выйти книга… и… - Леро потянул руку, и я нехотя его отпустил, - и Жером сейчас в клинике. Придется задержаться. Пока нет возможности забрать его оттуда. Доктор Бонье сказал, что об этом можно говорить не раньше, чем через две - три недели.
- Да, зачем его забирать?! – не выдержал я.
- В Одли надежнее. Я не успел увезти его до обострения, из – за… ну… - Гийом наконец снял шляпу и встряхнул взмокшими волосами. – Фу… как здесь жарко…
- Носишься с ним как с младенцем. А он не знает, как отделаться от тебя, - фыркнул я закуривая.
- А как отделаться от тебя? – поинтересовался Леро, тоже беря сигарету.
- Нет такого способа, - проворчал я, выпуская изо рта густую струю дыма.

*****
Это был самый теплый март на моей памяти. Солнце по - летнему согрело Париж, и казалось впереди ожидало бесконечное лето. А я без особенной надежды думал о дне когда мы с Леро наконец покинем столицу, не желавшую нас отпускать многие месяцы.
Постоянно находились какие – то мелкие дела то у меня, то у Гийома, мешавшие поездке. Но у поэта их было значительно больше. Хотя обычно, если Леро хотелось уехать, он срывался с места не задумываясь, и не заботясь ни о чем. Но теперь как будто специально придумывал причины, чтобы задержаться.
Недоразумение в издательстве надолго отложившее выход книги, Рождество, очередной срыв Люнеля после которого беднягу положили в клинику Бонье уже на неопределенный срок. Потом что – то еще. Я перестал спрашивать о путешествии, хотя сам Леро все время напоминал об этом.
- Если не хочешь уезжать, просто скажи, а не выдумывай сотню отговорок, - не выдержал я, когда Гийом предупредил, что ему нужно решить какой – то вопрос на следующей неделе.
- Да, нет, хочу… Просто… не сейчас…
- Почему не сейчас? Что тебя держит?
Леро несколько секунд молчал и тер пальцем золотую запонку, пока та не расстегнулась, и он уже вынужден был искать ее на полу.
- Мне пока нужен Париж… Это единственное… что меня еще связывает с Эриком.
Леро нашел запонку и, начал цеплять к рукаву. Пальцы дрожали, и он никак не мог с ней справиться. Потом плюнул и собрался убрать в карман, но я уже подошел, чтобы застегнуть ему манжету.
- Странная связь.
- Ну, может и странная… - согласился Леро. Он снова хотел прикоснуться к запястью, но остановил себя. - Я гуляю по тем местам, где мы были вместе, или хотели сходить… но не успели. Иногда… захожу к Энн.
- Ходишь к Энн? Зачем? – изумился я.
- Мы оба его любили … И мы… просто говорим о нем. По… почему ты смеешься?
Я не смеялся. Ну, возможно, чуть усмехнулся. Я смеялся.
- Представил ваши посиделки. С Энн… Значит рассказал ей о вас?
- Рассказал ей ты. Я просто не стал отрицать, когда она спросила прямо. И знаешь… Энни рада, что у ее брата был человек, который его любил.
- И был человек, которого он любил. Об этом надеюсь, тоже рассказал?
Гийом улыбнулся, хотя я видел, что он прячет за улыбкой досаду.
- Ты всегда находишь правильные слова, Жан – Мишель.
Я мрачно смотрел на Леро. Прошло семь месяцев, а Эрик до сих пор стоял между нами.
- Значит с Энн у вас много общего… Может быть женишься на ней? Она ведь так похожа на Эрика.
- Если когда – нибудь женюсь, то только на ней, - съязвил Леро.
- Еще раз женишься, ты хотел сказать, - заметил я, крутя какую – то штуку, которую нашел на этажерке. Внутри что – то треснуло, и я положил ее на место.
Леро немного помолчал.
- Эрик рассказал?
- Нет. Шарль… давно.
- Что еще он рассказал?
Я пожал плечами.
- Какая разница? Это мог сделать ты, но зачем посвящать меня в свою жизнь выше пояса?
- Ты сам ничего не желал о ней знать. Хотя в это, правда, никого не посвящал. Галбрейт просто участвовал в той истории.
- Эрик, - напомнил я.
- Ну, - протянул Гийом, беря в руки шар, который я сломал, и начал катать в ладонях, - Эрику… да сказал…
- Ты был знаком с ним три месяца! Откуда столько доверия? И почему не хотел, чтобы знал я?
Гийом потер бровь.
- Потому что это личное… это моя семья. А ты… ну, не совсем здоровый человек, Мати, уж прости. Твоя одержимость всегда пугала. Я не знал, что могло прийти тебе в голову. Таким людям нельзя что – то доверять. Я и Люнелю ничего не говорил. Он мог проболтаться хоть и не со зла, как ты.
- Как я? – переспросил я, со смехом. - Значит, я по – твоему и зол и болен?
- Ты неуравновешенный, агрессивный, распутный… Не самые здоровые качества, согласись.
- Да, таким я стал с тобой, Гийом!
- Ну… развратил тебя я… да, - признал Леро.
Я, смеясь, прижал пальцы к переносице.
- Ты что всерьез считал, что я способен причинить какой – то вред твоей семье? И чтобы я сделал?
- Не знаю. Но тогда, считал. Ты избил Северина до смерти.
Я пожал плечами.
- Он умер через неделю, после этого. И я его не бил. И было за что. Нет?!
- Какая разница - ты или те, кому ты заплатил.
Я подошел к Гийому.
- А нужно это было сделать с тобой! За «Карнавал»!!
- Ты все время это повторяешь.
Я схватил Леро за затылок.
- Ты бы не повторял на моем месте?!
- Не знаю, мне бы, наверное, понравилось, - Гийом чуть смеясь, смотрел на меня, словно не понимая, что я уже на довольно опасной грани.
- Хочется тебя придушить, Леро …
- Знаю… об этом я и говорю…
Я выдохнул и убрал руку, потому что действительно этого хотел.
Гийом вскинул головой, смахивая с лица волосы, и стал растирать шею.
- Ты избил Эрика, когда я с ним… познакомился. Он мне в этом не признался, но и так же ясно.
- Познакомился... - процедил я сквозь зубы. – Мы... выясняли отношения… я вспылил. Белл это заслужил!
- И будешь говорить, что не агрессивен? – со смешком спросил Гийом. - А та маленькая подлость… совсем забыл…
- О чем ты?
- Цветы у Энн… Это ведь ты предложил ей превратить дом в оранжерею клематисов? Однажды мне стало плохо около дома утопающего в этих гадких цветочках. Ты, наверное, запомнил. Не хотел спрашивать у Энни. Ей до сих пор неловко из – за того ужина. Так ты?
- Это была шутка.
- Да, весело было… - Гийом сжал ладони, и в шаре снова что - то треснуло. - А еще Реми Дидье…
- Нашел… кого вспомнить, - проворчал я.
- Ну, он то наверняка тебя запомнил, - насмешливо произнес Леро.
*****
Реми был моим натурщиком. Внешне он напоминал Гийома. Наверное, так Леро выглядел в юности, когда я его не знал. Я сделал попытку, сблизиться. Дидье не был против, только для начала обозначил сколько стоит. Цена оказалась приемлемая.
Леро зашел, в один из вечеров, когда Реми находился у меня. Конечно, Гийом заметил их сходство, потому что сразу заулыбался. Мальчишка же был в полном восторге от неожиданного знакомства. Залепетал что – то о стихах, но я оборвал горячие дифирамбы поэту, вопросом, сколько Реми возьмет, если Леро присоединится к нам. Дидье вспыхнул от стыда. Меня это насмешило.
- Тебя смущает спать с двумя мужиками, или то, что ты шлюха? Хотя раньше вроде не переживал.
- Жан – Ми, зачем… - начал Леро, но я перебил.
- Приятно провести вечер. Куда… - я со смехом поймал Реми за запястье, когда он хотел сбежать. И подтянув к себе, прошептал на ухо сумму, которую был готов заплатить за новые обстоятельства.
- И что вы со мной сделаете за эти деньги? – тихо спросил он.
Я ничего не ответил, и взглянул на Леро, ожидая его предложений.
Леро засмеялся и развалился на диване, передавая инициативу в мои руки. Я подтолкнул Реми к нему. Мальчик опустился на колени, но я откинул его назад, кажется, сбив с толку.
- Что делать - то?
Гийом вытянул ногу и покачал туфлей.
- Оближи, - сказал я.
- Я не понимаю… ботинок? Вы серьезно? Я не буду…
Я взял его за затылок и прижал лицом к туфле Леро. Мальчишка дернулся, пытаясь, освободиться. Меня это разозлило, и я схватил его за волосы.
- Что не будешь? Делай, что говорят, - я снова пригнул его к ноге,- я тебе плачу за это.
Испуганный Дидье провел языком по ботинку, и видимо решил, что этого достаточно. Я объяснил, что нет. Потом сел в кресло и с отвращением наблюдал за тем, что обычно вытворял для Леро я. Гийом относился ко мне не лучше чем к шлюхе. Впрочем, он никогда этого и не скрывал. Я же настолько ко всему привык, что перестал замечать, в какую грязь окунулся с ним.
Леро уже избавился от обуви, и мальчишка ласкал губами его босые ноги. Сбоку Реми казался, настолько похожим на Гийома Леро, что единственным отличием был лишь красивый нос, которого я когда – то лишил поэта. Даже разницу в возрасте смягчал полумрак в комнате. Это было очень странное и волнующее зрелище, и для меня и для Леро. Но я подумал, что сам вряд ли бы нашел удовольствие в объятиях своего двойника.
- Жан – Ми, чего ты там сидишь?
Я пересел к Гийому. Он запустил пальцы в мои волосы и мягко дал понять, что ему нужно. Не успев подавить вспыхнувшее раздражение, от того что видел, я нехотя склонился к Леро. Может быть, поэтому он довольно быстро остановил меня.
- Поменяйтесь…
С пылающим лицом я посмотрел на любовника. Он ни разу не заставлял это делать при ком – то еще.
- Нет, - прошептал я, дрожа от злости.
Гийом повторил, но уже настойчивее и ждал, когда я сползу на пол. Дидье со смешком уступил мне место.Реми еще кашлял, оторвавшись от Леро. Но я уже не мог ждать и потянул мальчика к себе. Дидье опустил штаны, подставляя зад. Он был круглее, чем у Гийома, и нравился мне намного больше. Единственное, что не привлекало в нем это его изношенность. Я немного подержал в ладонях, упругие половинки и велел повернуться мордой.
Реми отказался, сказав, что чуть не вывихнул с Леро челюсть. Я мог его понять, но меня это не волновало. Я силой развернул парня к себе, и поставил на колени. Дидье опять заупрямился, вынуждая уговаривать.
- Нет! Только не по лицу!! - завизжал мальчишка, закрывшись руками. Я смахнул их и жестоко отхлестал по щекам. Реми дрожал, и пытался встать, но вместо этого оказался на полу. – Жан – Мишель, пожалуйста, не трогай меня! Не трогай!!
- Не трогать?! Ты здесь для того, чтобы я тебя трогал. Для этого, - я занес ботинок над его лицом.
- Ну, чего ждешь?! Десять минут назад знал что делать.
Мне это было не нужно. И я не собирался развлекать Гийома. Только поиздеваться над двойником своего любовника. В этом удовольствии я не мог себе отказать.
Дидье стал лизать подошву, а я со смехом, двигал стопой по его губам. Реми начал извиваться подо мной, когда я затолкал носок туфли ему в рот. Я делал это не как Леро. Брызнула кровь. Я выбил мальчишке зуб, но продолжал бить в челюсть, пока Гийом силой не оторвал от него, и, схватив за плечи что – то орал.
Захлебываясь кровью, Реми сделал попытку приподняться, но снова повалился. Кажется, я бил его не только в челюсть. Чувствуя, что меня можно не держать, Гийом хотел склониться над Дидье, но я опередил.
- Он в порядке, - сказал я, нащупав пульс.
Леро опустился на колени перед Реми.
- А что тогда не в порядке?! Ты разбил ему все лицо туфлей! Он без сознания!! Боже… Что ты наделал, Мати… - Побледневший Гийом в ужасе взглянул на меня. У него дергались губы, и вообще все мускулы на лице. Кажется, еще немного и он сам был готов упасть в обморок.
- Живой же, очнется, - проворчал я.
- Паренек … Слышишь… Эй! – он похлопал его по щеке. – Реми… Реми!
- Оставь его, Леро…
- Оставить?! Что делать? Жан – Мишель! Что делать?!
- Ну, давай… принесу воды.
Я ушел на кухню, а когда вернулся со стаканом, Леро уже уложил мальчика на диван. Я поморщился от мысли, что сейчас он его изгадит.
- Он не приходит в себя!! Он не приходит в себя, Жан – Мишель!! Он не прих… - я плеснул воду, которую принес для Реми, в лицо поэту, чтобы прекратить истерику, но особенно это не помогло. Гийом только выдохнул, и закрылся ладонями. - Мне страшно! Если… он не придет в себя! Если не придет, Жан – Ми… что мы…
- Успокойся! Сейчас придет!
Я несколько раз хлестнул парня по распухшим губам. Наверное, слишком сильно, потому что Гийом перехватил мою руку. Но это подействовало. Дидье всхлипнул, разомкнул глаза, и испуганно моргая, уставился на нас. Потом дрожащими пальцами дотронулся до своего окровавленного рта.
- Зубы… ты… - он сморщился как от удара, - ты выбил мне зубы… Мои зубы! Ты меня изуродовал!!
- Не переживай, удобнее будет работать. Ладно, черт с твоей пастью, - я рывком повернул его. - И не прикасайся мордой, диван испортишь. Он стоит больше чем ты.
- Не надо!! – зарыдал Реми, когда я навалился на него. - Отпустите… Не надо денег! О -отпустите… у-умоляю вас! Месье Леро, помогите!!
Леро взял меня за плечи, но я с яростью скинул его руки.
- Мати, перестань… Оставь парня в покое! Слышишь! Мати! Я тебя прошу!! – не унимался поэт, но только сильнее злил.
Я поднялся и оттолкнул Леро в сторону. Он не удержался на ногах и шлепнулся на пол.
- Займешь его место? Нет?! Тогда катись отсюда, Леро!
- Катится? Ты же не дал ответить… - он встал, и кивнул трясущемуся мальчику. – Реми, мышонок, скажи, сколько он тебе обещал?
- Ничего не надо м-месье, - пробормотал Дидье, сжимаясь в комок. Он все – таки испортил обивку.
Леро нервно рылся в карманах, ища деньги.
- Мелочь только... - он стянул с пальца опаловый перстень, и вложил ему в ладонь. - Вставишь себе «зубы Ватерлоо» [12].
Дидье стиснул кольцо, быстро схватил свои вещи, и выбежал из квартиры.
- Ты всем любовникам что - нибудь ломаешь?
Я ничего не ответил, только напомнил, что Реми ушел, из – за него.Мне не хотелось говорить об этой истории, но Леро зачем то ее вспомнил.
- Я творил те вещи потому, что тебе они нравятся.
- Не нравятся, - тихо сказал Гийом.
Я вскинул на него глаза.
- Как это? Когда я порол Фернана, и еще каких – то мальчишек, ты смотрел на это и рукоблудил. Тебя возбуждает насилие.
- Мати, оно возбуждает тебя. Меня… - Гийом вздохнул, и чуть качнул головой, - ты не понимаешь.
- Так объясни…
Поэт засмеялся, но как – то не естественно.
- Забудь… ладно? - раздался треск, он сжал свой шар, который еще держал в руке. - Не важно.
- Не важно? Я столько лет терпел твои издевательства, и мне интересно, что я делал не так. Да хватит смеяться!! – вконец разозлился я, уже ненавидя его смех.
- Ладно… Тот… наш последний вечер с Эриком… В моей квартире. Вот там… был приятный момент.
Я оторопел. Я не простил Леро унизительного эпизода, как и всех тех, которые у нас были. Но я не знал других способов, находится с ним. И хуже всего то, что я был на них готов. Я сказал ему об этом.
- Не думал, что ты согласишься снова… - прошептал Гийом, покусывая губу, - но я говорил не об этом.
Я провел рукой по волосам.
- О чем тогда?
На пару секунд повисла пауза, на лице Леро появилось какое – то незнакомое выражение. Краешек губ дернулся в нервном подобии улыбки.
- Ты меня ударил… Жан – Ми…
- Ударил? – переспросил я, не слишком понимая, и ожидая какого - то продолжения, но его не следовало. - Ты… хочешь, чтобы… я тебя ударил?
Тут случилось то, чего предположить я не мог. Гийом покраснел. Я видел это первый раз в жизни.
- Да.
- Но… - только и сказал я.
- Что тебя смущает?
Что? Я смотрел на Леро, все еще считая, что он шутит. Было легче повторить тот вечер со мной, чем ударить его.
- Ломать мне что – нибудь… тебя никогда не смущало.
- Гийом… - начал я, но Леро не стал слушать.
- Всегда… пытался подавить этот английский порок, но ничего не выходило.
- Ты… испытываешь удовольствие… от боли?
- Ну… - протянул Леро, чуть отводя глаза, - иногда доводил тебя, надеясь, что ты сорвешься. Еще в начале. Только не рассчитывал расплачиваться за это своим лицом. Должны быть какие – то рамки дозволенного… границы. Когда их переходишь… это перестает быть удовольствием. Я смотрел, как ты хлещешь Реми по щекам и представлял, что ты… наказываешь меня. Было не сложно. Я как будто смотрел на молодого себя со стороны. Странное ощущение… Но когда ты начал избивать мальчишку по – настоящему… мне стало страшно. Ты бы убил его, если бы я не вмешался. Ты ни черта не понимал от ярости.
- Не говори ерунды. Я бы ничего ему не сделал. Но согласен, что перегнул палку.
- И понял… как ты меня ненавидишь… Ты бил Реми, но на самом деле… ты бил меня, Жан – Мишель.
- Гийом, ты в своем уме? Я тебя люблю.
- Ты сломал мне ребро в тот вечер, когда мальчишка сбежал. Это… любовь?
- Не знаю, как это вышло… случайно ты же помнишь.
Это было не совсем случайно. Поэт первый раз предложил близость. А когда передумал, я уже не давал ему вырваться, и не слышал никаких просьб. Я как – то неловко прижал его к подлокотнику дивана. Гийом захлебнулся криком, но я был не способен остановиться в те минуты, и понял, что произошло, только когда слез с него.
- Да, случайно… Наверное и тянет к тебе… из – за таких случайностей. Мне надоел этот разговор, Жан - Мишель… С чего мы вообще начали? – Леро хотел пройти мимо, но я его остановил.
- Мне не надоел.
Он вздохнул.
- Ладно… Мне нравится твоя грубость, Мати. Ты никогда не чувствовал что я хочу именно этого?
Я вдруг вспомнил слова Эрика о том, что ему мешают странные предпочтения Леро, но в целом он не видел в них проблемы. Я тогда решил, что американец имел в виду несколько иные желания поэта. Но кажется, мы с Белом немного не поняли друг друга.
- Ты просил Эрика о чем – то таком?
- Какая разница?
- Ты просил…
- Ему это было не интересно, но он соглашался для меня.
- Бил тебя? А остальное? Остальное, Гийом?!
- С туфлями… мы не играли.... если ты об этом.
- Почему? – чувствуя, как злость перехватывает горло, спросил я. Хотя сам ответ был уже не нужен, я его знал. Леро любил Белла и не мог унижать как меня. Его не мог.
- Боялся этим… отталкивать. У нас с тобой… у нас особенные отношения, Жан - Ми.
- Вот сейчас мне хочется тебя избить… - прошептал я.
- Что… останавливает… Мати?
Я отпихнул поэта от себя. Он рассмеялся, но только чтобы прикрыть смущение, на которое оказывается способен. Гийом бросил в меня шар. Я поймал его, и отшвырнул в сторону. Судя по раздавшемуся за спиной звуку, тот раскололся от удара, но никого из нас это не волновало. Уже не смеясь, Леро смотрел на меня.
- По лицу…
- Ты серьезно?
Леро молчал, но его глаза так блестели, что я мог не спрашивать. Я занес руку, немного помедлил и опустил.
- Ну, в чем дело? – недовольно вздохнул он.
- Я не могу.
- Наше знакомство началось с того, что ты сломал мне нос.
- Ну, не совсем с этого, - возразил я. - И ты меня разозлил, Гийом, как и в тот вечер с Беллом.
- Ну, хочешь, я разозлю тебя? Хотя ты, кажется, и так злишься…
- Я просто не могу тебя бить… - признался я.
- Конечно, не можешь, а знаешь почему?– улыбнулся Гийом, и шепотом закончил фразу. Это подействовало мгновенно. Я дал ему пощечину.
- Примитивный способ тебя довести, но возьму на заметку, - смеясь, он откинул волосы с раскрасневшегося лица. - Можешь еще?
Я выполнил просьбу. Леро нравилось. Он смотрел на меня и облизывал пересохшие губы.
- Пошли, - бросил поэт, раздеваясь на ходу.Гийом суетился, зажигая свечи. В гостиной уже висела подаренная Беллом «русская лампочка» в розовой хрустальной оправе, слишком простой, и немного резавшей глаза в загроможденной замысловатым хламом комнате. Но в спальне, Леро по – прежнему предпочитал приятный полумрак. У комода он надолго застрял, копаясь в ящиках.
- Что ты ищешь?
- Уже нашел, - он кинул в меня какой - то предмет.
Я не поймал, и он, попав в плечо, упал на пол. Я нагнулся, чтобы поднять. Это оказалась маленькая плетка с блестящей кожаной рукояткой. Я невольно сжал ее в руке.
- Ты уже пользовался ей.
Я вспомнил Фернана, которого порол для Леро, и нескольких других мальчиков уже не имевших имен. А теперь я буду пороть Гийома Леро. Эта мысль казалась невероятной и почти кощунственной.
- Часто сам ей… ну…
- Только с Эриком… три раза. У нас было мало времени. Мы можем не говорить об Эрике? Сейчас не надо.
На Леро уже не осталось одежды, и он вытянулся на золотом покрывале, ожидая ударов.
- Плеткой, - выдохнул Гийом, когда я шлепнул ладонью по маленькому заду, и долго не мог ее оторвать. - Давай это потом. Потом, Жан - Ми…
Я нехотя убрал руку, и чуть помедлив, щелкнул плетью. Леро взвизгнул, красная полоса расчертила ягодицы, и я добавил к ней еще несколько. Гийом вскрикивал при каждом ударе, пока крик не перелился в протяжный, глубокий стон и я понял, что можно остановиться.
Тяжело дыша, Гийом откинулся на спину и смотрел, как я раздеваюсь. Я лег в постель и сжал его плечо, не давая перевернуться. Затем приблизился, и предложил облегчить процесс. Леро раскрыл губы и сделал движение ртом, увлажняя плоть. Я взял его за волосы и задвигался сам, уже не желая менять отверстие. Я был слишком груб. Гийом задергал головой пытаясь вырваться или хотя бы замедлить скорость.
- Ты не можешь немного…
- Немного что?
Я приподнял Леро за бедра и рывком соединил наши тела. Он заорал, и, кажется, забыл, о чем хотел попросить. Моя ладонь легла ему на шею. Чувствуя под пальцами пульсацию артерий, я едва смог сдержаться, и ненадолго замер, пытаясь растянуть удовольствие. Вероятно, забывшись, я сдавил горло Гийома сильнее, потому что его рука уже прикасалась к моей. Как будто так Леро что – то контролировал.
- Не бойся… - прошептал я одними губами.
Гийом неуверенно убрал руку...
Еще задыхаясь, я перекатился на спину. Леро раскинулся рядом. Довольный, расслабленный, уставший, совсем другой.
- Раньше ты так не делал, - хрипло сказал он, трогая покрасневшую шею, - следы останутся, наверное…
- Не понравилось?
Леро улыбнулся и потянулся.
- Мне понравилось не это… Хотя в следующий раз так сильно… все - таки не надо, - морщась, Гийом погладил свой зад.
- Хочешь… следующий?
- Хочу… Если уж... сказал об этом.
- Почему раньше не предлагал? Или боялся, что я не смогу остановиться? – со смешком спросил я.
- Ну… - Леро засмеялся, и откинул с лица волосы, - в общем - то я не давал себе… а не тебе… Мне хотелось… Еще боялся… что это изменит твое отношение ко мне. Ты… всегда так восхищался мной.
- Причем здесь это?
- Ты бы перестал… это не самая лучшая моя сторона, и… я... не хотел ее показывать. Не хотел вызывать… отвращение к себе. Никто не восхищался мной как ты, Жан – Мишель.
- Никто? А Эмиль?
- Эмиль… - Леро поджал губы. - Это, наверное, было не восхищение, а… какая – то болезнь. Один раз он подошел и попросил разрешения доесть за мной… Я был с друзьями в «Базилике», и уже уходил… не знаю, откуда он взялся. Я подумал, что юноша голоден, и предложил купить обед, но он отказался, сказав, что у него есть деньги, и… ему нужна именно… моя еда. Я немного растерялся, такого мне еще не приходилось слышать, но… позволил. Тогда Эмиль, совершенно счастливый, сел доедать объедки.
Конечно, он не преследовал меня как ты... он бы просто не посмел, но… постоянно напоминал о своем существовании. Это длилось почти год. Я… подпустил его к себе лишь в последние четыре месяца, от скуки или одиночества… В моей постели давно никого не было. Вероятно… если бы я этого не сделал, Эмиль бы так и остался маленькой незаметной тенью. Но я всегда совершаю одну и ту же ошибку с поклонниками.
- Спишь с ними?
- Жалею.
- Ну, я бы не сказал, что ты это делаешь, Гийом, - заметил я с кривым смешком.
- Ты просто не представляешь… что было за эти четыре месяца, Жан - Мишель… Эмиль меня замучал, хотя вряд ли понимал это. Однажды я застал его, когда он вылизывал диван… на котором я сидел. Я на несколько минут вышел из комнаты, а вернувшись, застыл в дверях, от этой картины. Тогда я громко зашаркал ногами, чтобы мальчик успел оторваться от своего занятия. Было неприятно и стыдно, что я побуждаю его к таким вещам. Я… испытывал к Эмилю какую – то смесь отвращения и жалости. Становилось почти противно, когда он прикасался ко мне. Конечно, можно было им пользоваться, но… я не хотел. А Эмиль не захотел жить… без этого…
- Ты винишь себя?
- Нет… Это… был… его выбор, - медленно произнес Гийом, следя за колышущимся пламенем свечи. - А когда в моей жизни появился ты… это уже начало злить…
Леро немного помолчал и взглянул на меня.
- Что ты чувствуешь ко мне сейчас, Жан – Мишель? Я… я тебе противен… после того что рассказал о себе?
- Нет, Ги. Это как – то странно, и все, - я слукавил, признание поэта потрясло и напугало меня. Я ощутил бы меньшее замешательство, и большее удовольствие, если бы Леро бил этой плеткой меня. Я хотел подчиняться ему, а не наоборот. Я просто оказался не готов к подобной роли.
- Но тебе... противно?
- Нет, не противно, - заверил я, прикасаясь к его исцарапанному лицу. И сообразил, что нужно снимать кольца, перед такими вещами... - Ты стыдишься своих желаний?
- Стыжусь… - тихо ответил Гийом, - никогда не понимал… что... с этим делать. Еще… в детстве, когда секли других детей, испытывал какое – то странное… приятное волнение. Хотел, чтобы меня тоже наказали… и расколотил в доме две китайские вазы. Наверное, очень ценные, потому что били за них очень жестоко. Но никакого удовольствия, конечно не получил. Было больно… и все. А в одиннадцать лет меня выдрал учитель за одну… шалость в лицее. Я боялся встать с лавки, потому что тело… по – своему отреагировало на порку. Месье Сюркуф рывком поставил меня на ноги, и окаменел… увидев это. Я быстро натянул брюки, хотя уже не мог скрыть позора. Я стоял… плакал… и не знал, что теперь делать. Учитель выволок меня из класса в коридор и приказал явиться к нему в кабинет… после уроков. Я был благодарен за то, что он не стал стыдить за это при всех, но… не сомневался что потом меня ждет что – нибудь похуже розг. Я не ошибся... Когда я поникший, вошел в кабинет месье Сюркуфа, то не смел на него взглянуть, поэтому вздрогнул от неожиданности, услышав за спиной щелчок замка в двери. Месье Сюркуф подошел так близко, что меня затошнило от острого запаха пота, которого он то ли не замечал, то ли не обращал на него внимания, но окружающие делали и то и другое, и велел поднять голову. Я робко посмотрел на учителя. Маленькие глазки мужчины сузились, и он спросил, почему… это… случилось. Я покраснел, и промямлил, что не знаю. Он хлестнул меня по щеке… и снова спросил. Я молчал… стесняясь что – то отвечать. Месье Сюркуф опять ударил… но уже намного сильнее. Я понял что он разобьет все лицо, если я что – нибудь не скажу. Я… признался... что это… немного приятно, и мне очень стыдно. И со слезами просил прощения. Он поинтересовался, приятно ли мне сейчас. После двух пощечин я выдавил из себя слабое «да»… Учитель взял розги… велел снять штаны… и опереться на стол. Я похолодел. Андре Сюркуф всегда отличался особенной строгостью к ученикам. За малейшую провинность он наказывал жесточайшей поркой, поэтому на его уроках мы буквально боялись вздохнуть. Но он все равно находил какие – нибудь причины применить свои инструменты воспитания. Нескольких ребят Сюркуф истязал так часто, что у них не успевали зажить рубцы на коже. Я никогда не привлекал внимания учителя, но в тот раз во дворе, я рассказал смешную историю о добрейшем месье Скунсе, которую сочинил накануне. Все понимали, кого я имел в виду, и хохотали до слез. Это долетело до ушей Сюркуфа, потому что вместо лекции по латыни, он устроил массовую экзекуцию. Я с ужасом ждал своей очереди, когда он холодно называл фамилии, и сек свою жертву до крови. Но мою… он так и не назвал. В конце один мальчик потерял сознание от боли или страха, но учителя это не остановило. И он не сбавил ни одного назначенного удара. Однокурсники смотрели на меня как на врага, а после занятий избили в том же дворе, где я веселил их несколько часов назад. А на следующее утро Сюркуф уже рассчитался со мной. Остаток дня я был вынужден приподнимать ягодицы над стулом, потому что иначе не мог сидеть. И я не представлял, как выдержу повторное наказание.
Я не двигался, учитель сам уложил меня на стол, и опустил брюки. Погладил распухший зад, и предупредил, чтобы я не кричал. Я не кричал… только зажмурившись раскусывал губы. Как и минувшим утром, мое тело предательски отзывалось на ожоги прута. Боль становилась желаннее и приятнее. Возбуждение нарастало, и… вскоре я застонал, портя ореховый стол месье Сюркуфа. Удары прекратились, я стал приподниматься, но рука мужчины легла на спину… не позволяя этого. Я… почувствовал, как… полыхавшие от боли ягодицы раздвигает… что - то твердое и горячее. Я дернулся… хотя даже не сообразил, что… он… делает… но…вырваться… не мог. Я испытал совсем другую боль, и уже не мог подавить крик. Учитель... зажал мне рот ладонью… и мучал почти полчаса. Наверное, он решил сжалиться... потому что стащил на пол… поставил на колени, и, пытался справиться сам. Через пару недель Сюркуф… намекнул повторить эпизод в кабинете… Я пришел в ужас. Я не хотел переживать ни ту боль... ни то грязное удовольствие от розг, которое он доставил. Но Сюркуф пригрозил рассказать опекунам именно... об этом. Его угрозы пугали больше того, что он будет часами истязать мое тело и… я смирился. Мы… стали видеться с Андре вне стен лицея. Я стыдился и не хотел этих встреч, но… не знал... что делать. Не знал, как это остановить… Сюркуфу было тридцать пять, меньше чем мне сейчас, хотя тогда он казался совсем стариком. У него были какие – то мерзкие руки, кривые, и всегда холодные. Тошнило, когда он прикасался ко мне. Но в полутемном холле «Гамартии» даже нравилось, как он клал ладонь на плечо, называл… сыночком при служащих гостиницы, и вел в грязную комнатку на втором этаже. Все все понимали, но те… те две минуты, что мы ожидали ключи и поднимались наверх по прогнившей лестнице, были наверное… самыми теплыми, что я проводил с Андре Сюркуфом. До сих пор кажется, что на мне остался запах его пота. Он настолько въелся в кожу, что я не могу ни отмыться, ни перебить его. Заливаю себя духами, и наверное, благоухаю как парфюмерный магазин. Ненавижу духи, - Гийом потер порозовевшее лицо и вздохнул. - Один раз зашел… с приятелем в ту дыру в Марильи, в которую Сюркуф таскал меня. Поднялся с Жилем в знакомый номер с балкончиком. Я иногда выходил на него, пока Андре приводил себя в порядок. В комнате ничего не изменилось, даже не заменили кровать за столько лет… однажды я изрезал изголовье перочинным ножом. Но только… испортил себе вечер. Я не мог расслабиться, и не мог позволить ничего, что бы хотел. Жиль, скучал, терзаясь, напрасно потраченным временем, и беспокоился, что я не заплачу, если не трогаю его. Я рассчитался и дал мальчишке возможность заработать с кем – нибудь еще. Он быстро смылся, довольный легкими деньгами. А я так и не заснул до утра. Слонялся по комнате, и курил на балконе. Больше туда не ходил. Потом только…
Я смотрел на Леро, и не понимал, зачем он это говорит. Я не хотел знать подобных вещей. Его жизнь была моей с той минуты в Тюильри, когда я подошел к нему. Ослепительному, великолепному Гийому Леро, которого я боготворил всю жизнь. А это все как – то пачкало его, делало таким слабым, уязвимым, грязным. Я буквально чувствовал на Леро запах старого пота Сюркуфа, и едва сдерживался, чтобы не поморщиться. Казалось, я не имел права знать все это, а он продолжал и продолжал говорить, словно желая, избавится от всего, что накопилось в душе. Ладонь Гийома все время гладила простынь, и он уже должен был протереть в ней дыру. Я понял, что с меня хватит.
- Сколько это длилось… с Сюркуфом? – перебил я, накрывая его руку своей, чтобы наконец, остановить.
Гийом замолчал и рассеянно провел пальцами по волосам.
- Почти год… Андре лишили места за подобную связь… с другим мальчиком. Сюркуф всем казался образцом добропорядочности. У него самого было шестеро детей. И такой скандал... Но я был счастлив, что не наша история получила огласку. Я бы этого… не пережил.
- Ты рассказывал обо всем этом Эрику?
Гийом снова начал трепать белье.
- Он, хотел знать, откуда у меня... пристрастие к боли… Но я сам не знаю… а Сюркуф был лишь следствием, а не причиной.
- А Белла ты не боялся разочаровать такими признаниями?
Леро опустил глаза.
- Боялся... Но это… как – то… случайно вышло, когда мы... В общем, я ударился об этот столбик, - Гийом дотронулся до опоры кровати, - и разбил губы. Эрик хотел что – то сделать, но я сказал, чтобы он не останавливался, и мне все нравится…
- Хватит, Леро! – я не выдержал, и поднялся с постели. - Я не хочу знать, что вы вытворяли здесь с Эриком.
- Ты редко когда давал нам побыть вдвоем, так что все знаешь… но ладно я не буду.
Я поднялся и начал одеваться. Мне было плевать на Эрика, и их постель, я просто оказался не готов слушать что – нибудь еще.
- Мышонок…
Я справился с манжетами и обернулся на Леро. Он теперь редко так меня называл, хотя я, наверное, уже не был против. Гийом заложил руки за голову и как – то мягко смотрел на меня.
- Куда ты? Не уходи сегодня...
Несколько секунд я колебался. После всех сегодняшних историй, остался неприятный осадок, но Леро попросил об этом… Я нехотя кивнул и лег к нему.
- Эй… в одежде не надо… - запоздало сказал Гийом, но я уже обнимал его. Знал бы он, что я однажды делал в его постели, с его одеждой.


Я восхищался и боготворил Леро задолго до нашего знакомства. После рокового бала в Тюильри я всю ночь провалялся в бреду. То смеясь, то плача, вспоминая каждый взгляд, жест и слово поэта, казнил себя за произнесенные глупости. И сочинял то, что хотел сказать кумиру, но не смог из – за смущения. В этом не оставалось смысла, но я отчаянно повторял речь, пока, не забылся тяжелым, дурным сном.
Я вымаливал любовь у Леро как милостыню, радуясь каждому брошенному грошу. И учился находить удовольствие в унижениях, которым он меня подвергал. Границы дозволенного, раздвигались до тех пор, пока окончательно не растворились в пороке и вине, владевших нами обоими. Я потерял гордость, разум и с отчаянием подчинился своей страсти. Но теперь… Теперь я ничего к нему не испытывал.
Возможно, я никогда не любил Гийома Леро. Любил лишь образ, который сам себе вылепил. Сейчас образ рассыпался и я видел поэта таким, каким он был на самом деле: нервным, от этого наигранно веселым, слабым и неуверенным, поэтому наглым и высокомерным. А еще смешным, неловким и совершенно нелепым.
После смерти Эрика, Леро так похудел, что одежда начала на нем болтаться, а он не обращал внимания. Это замечал я. Как замечал и несколько посветлевших прядей в волосах. Хотя не знаю, что меня удивляло, Гийом был только на пять лет младше отца, а я давно считал того стариком.
С грустью я продолжал находить в лице любовника одни недостатки, которые, вероятно, отказывался видеть до этого. Леро совсем не был красив, как всегда полагал я. В нем было даже что – то неприятное, и лишь вглядываясь в его черты, они приобретали какой – то необъяснимый и притягательный оттенок. Но притяжение становилось все слабее, и слабее, и грозило вовсе исчезнуть. Настоящий Гийом Леро, которого я узнал, мне совсем не нравился. И теперь от наших встреч я испытывал лишь странный, сладковатый осадок разочарования.
Когда Леро сегодня позировал, я понял, что больше не хочу его рисовать. Каждый новый мазок краски стирал о нем впечатление, заполняя каким – то бессмысленным сходством. Я не мог избавиться от ощущения, что делаю что – то неправильное. На картине по – прежнему оставалось мое восхищение Гийомом Леро, и я не желал терять его хотя бы там.
Наверное, я еще любил Гийома, но это были последние всполохи пламени, которые задыхались, и умирали, оставляя после себя лишь черноту и горстку пепла.
Мне было жаль этой любви, этого чувства, что я пытался удержать, и уже не мог.
- Давай продолжим… в следующий раз.
- Следующий? - удивился Леро. - Ты сто лет пишешь эту дурацкую картину. Я больше не приду.
- Ладно.
- Ладно? – Гийом опешил. - И… оставишь ее незаконченной?
- Это лучше, чем, если я допишу ее, - вздохнул я.
- Чем же... лучше?
- На ней еще будешь ты.
- А кто же еще? – он улыбнулся. - Я не понимаю…
- Не важно, Гийом. Я просто не могу…
- А что случилось? - поинтересовался поэт.
- Не знаю… Не то настроение… Может, если станешь позировать обнаженным оно появится.
- Ну... если это поможет.
Леро улыбаясь, притворился, что раздевается, но мое равнодушие видимо заставило его это сделать. На его теле до сих пор не успели сойти следы позапрошлой ночи, а новых мне оставлять не хотелось.
- Я же пошутил, Гийом.
- А в чем… шутка? – сощурясь, спросил он. Потом подошел и положил руки мне на пояс. - Что с тобой сегодня, мышонок?
Я не отвечал, но Леро уже ничего не спрашивал. Его прикосновения оставляли почти болезненные отпечатки на коже. Но я еще пытался получать от этого удовольствие…В комнате потемнело, но мы не зажигали свет. Голова Гийома лежала на моем плече, и я рассеянно перебирал его волосы. Их не мешало бы помыть. Я говорил об этом еще неделю назад, но Леро только отмахивался, заявляя, что слишком занят.
Я со смешком интересовался, чем. Гийом перестал писать. Все реже куда – то выходил, и убивал время или у меня, или в «Гроте». Хотя за целый день в кафе, мог не съесть, ни крошки и довольствоваться одним кофе, чем ужасно возмущал Франсуа. Меня смешили жалобы официанта, когда мы заходили вдвоем. Но я мог понять раздражение от не слишком прибыльного клиента. И только с улыбкой разводил руками.
Постоянное присутствие Леро меня утомляло, но он до последнего не хотел возвращаться домой, и, в конце концов, оставался ночевать. Пришлось дать Гийому ключи, потому что иногда по утрам я не мог его растолкать, а возвращаясь вечером, не желал видеть снова.
Последние дни я с облегчением думал, что муза, наконец, вернулась к поэту, и он оставит меня в покое. Леро делал торопливые пометки на обрывках бумаги, и прятал в сюртуке. Но когда я попросил показать стихотворение, Гийом не захотел.
Я пожал плечами, он и раньше не особенно любил читать, что – то сырое. Но ни разу не краснел при этом. Я с любопытством заглянул ему в лицо, запылавшее еще сильнее. Леро поспешил сунуть листок в карман, но я опередил и вырвал его из рук. Глаза быстро пробежались по неровным строчкам, и я расхохотался. Это был старый стишок Леро, записанный по кругу.
- Решил… переделать… - тихо сказал он. - Хорошее… вступление… для поэмы. Как… считаешь?
- Не знаю…я же не поэт… Тебе виднее, Гийом, - я со смешком вернул бумажку поникшему другу.
Больше он ничего не переделывал, но воспоминание, о глупой уловке, вызывало уже не улыбку, а жалость.
- О чем ты думаешь? – прошептал Гийом, когда я оставил его грязные волосы в покое, и зажег лампу.
- Ни о чем. Мне нужно одеваться…
- Куда?
- В «Оперу Ле Пелетье». Сегодня премьера.
- Без меня?
- Без тебя, - повторил я, и мягко высвободился из его рук, но Гийом не дал подняться, и потянул назад на кровать.
- Как? Мы всегда ходили в Оперу вместе.
Это прозвучало так обиженно, что я даже улыбнулся.
- Сходи куда – нибудь один, а? В Китайские бани например. Или в ванну.
- С кем… ты идешь?
- Какая разница?
- Видимо есть, если не хочешь говорить… С Датилем? Жан – Ми… ты идешь… с Датилем? – он спросил это немного робко, и я догадывался почему.
Уже несколько месяцев я был увлечен молодым композитором, Этьенном Датилем. Его имя было на губах у всего Парижа. Датиль писал совершенно изумительные вещи. Я таскал Леро на его концерты все лето, пока не понял, что музыка Датиля не единственное, отчего я без ума.
Иногда, садясь за рояль, Этьенн обводил глазами зал, словно пытаясь найти мой взгляд, но вероятно, я ошибался и он искал взгляд Леро. Один раз Датиль это подтвердил.
- Симфония «Наслаждения», которую я сейчас исполню, была написана под впечатлением от «Охотницы» Гийома Леро. Друзья, наш любимый поэт в зале. Гийом… я благодарен за вдохновение, что ты даришь своим искусством.
Раздались аплодисменты, публика поворачивала голову в нашу сторону, и чего – то ждала от Леро, но поэт не собирался оправдывать ничьих ожиданий. Просто сидел, опустив глаза и крутил гранатовый перстень на пальце.
Не дождавшись никакого отклика, на слова, Этьенн улыбнулся и заиграл свою лучшую симфонию. Гийом, казалось, не особенно ее слушал и продолжал возиться с кольцом, пока оно, наконец, не слетело с худого пальца.
- Не вздумай, - шепнул я, когда Леро подался вниз, наверное, чтобы нашарить украшение в полутемном зале. Он раздраженно откинулся на спинку кресла, и больше не дергался.
Скрестив руки на груди, я следил за Гийомом, ползающим между рядов. Он нашел перстень, а вместе с ним ужасную брошь, жемчужную сережку, и несколько шпилек для волос. Наверное, Леро думал, что я не замечаю, как он быстро опускал находки в карман, но я это видел. Было стыдно и противно от того, что делал поэт. А он все не желал уходить, вероятно надеясь подобрать что – нибудь еще.
- Ты его нашел, идём!! Идём! – я почти поднял Гийома на ноги, и потащил к выходу. - Ползаешь тут как таракан из – за какого – то сраного кольца.
- Мне подарил его Галбрейт… Больно, Мати!
- Тебе все кольца дарят, да? – проворчал я, отпуская его у дверей.
Гийом отступил на несколько шагов, и потирал плечо.
- Зачем... так грубо?
- Тебе же нравится.
- Не нравится! Не хватай меня так при всех! - он что – то еще вскрикивал, но я уже волок любовника за собой.
Я злился не из – за кольца или его дурацкой привычки, тащить в дом все подряд, хотя и поэтому тоже. Я злился из – за Этьенна, не замечавшего меня, из – за слов предназначенных для Леро, и их знакомства, которое когда – то было довольно близким.
Когда я спросил об этом Гийома, он ответил что – то невнятное, и сразу поменял тему. Ему портило настроение одно упоминание имени композитора. Меня это смешило, и я тогда весь вечер говорил о Датиле. Это доставляло огромное удовольствие.
Этьенн Датиль не выходил из головы ни днем, ни ночью. Я повсюду слышал его волшебную музыку, а перед глазами не меркла картина: Датиль играющий симфонию «Серебристых роз». В полном экстазе пианист откинул голову. На бледном, почти неземном лице светилась необъяснимо прекрасная печаль, а из - под полуопущенных ресниц сверкали слезы, словно драгоценные камни. Ангел музыки.
Тонкие, длинные пальцы Этьенна то медленно перебирали клавиши, то плясали по ним в хаотичном бешеном танце. Его руки всегда приковывали мой взгляд. Может быть, поэтому после первых двух раз, когда я видел Этьенна Датиля на сцене, я почти не мог вспомнить его лица. Я даже был не уверен, что узнал бы юношу, случайно столкнувшись с ним на улице.
Я влюбился, и мне как будто снова было девятнадцать, когда я сходил с ума по Гийому Леро.
Я дожидался Датиля у «Театра Грез», или проникал за кулисы, ради двух трех минут его общества. Больше он не давал, и исчезал, бесцеремонно обрывая разговор.
Несколько раз я добивался ужина с музыкантом, но думаю, причина согласия была не во мне, а в голоде. Этьенн нуждался в деньгах, поэтому кошелек в виде меня, его вполне устраивал.
Он охотно принимал подарки, которые я делал, но кроме улыбки, и пары случайных прикосновений, ничего не предлагал взамен, а я боялся настаивать. Стоило чуть надавить, как Датиль сразу терял интерес, или уходил. Последний раз я именно так все испортил, когда зашел за кулисы после концерта, и умолял о новой встрече.
Датиль смеялся, что ходит на свидания лишь с музыкой, и я ему надоел. Я разозлился. Подхватил Этьенна и, целуя, прижал к стене. Кто – то прошел мимо нас, но мне было все равно.
- Пошел вон из моего театра, - прошептал музыкант, после пощечины, от которой еще несколько минут ныла щека. Я пытался что – то возразить, но Этьенн повторял только это.
Проклиная свою несдержанность, я покинул театр…
Поэтому к сожалению, в «Ле Пелетье» я шел не с Этьенном. Хотя вечер обещал быть не менее приятным.
- С Датилем, - ответил я с вызовом.
Гийом часто заморгал и собирался что – то сказать, но в дверь постучали. Я смахнул руки любовника, набросил халат и пошел открывать.
- Что за премьера?
- Гуно. «Кровавая монахиня», - бросил я, не оборачиваясь.- Марсель... - удивился я, распахнув дверь.
Мюн был так пьян, что еле – еле держался на ногах. Вся одежда на нем оказалась перемазана в грязи. Должно быть, он упал по дороге, возможно несколько раз.
Я не видел друга очень давно. Мы с Жюстин перестали играть на нервах бедняги и встречались у меня или в «Де Марс». Но что действительно удивляло, так это то, что Мюн похудел. Нет, он не стал стройнее, или как – то привлекательнее, но он скинул прилично, и выглядел более или менее.
- А… ты ожидал кого - то другого? - икнув, спросил Марсель, и чуть не навалился на меня. Я вскинул руку, придерживая его, а, заодно не давая возможности войти. От Мюна разило как от винной бочки, и он едва не опьянял своим дыханием.
- Я никого не ожидал.
- Квартирка, какая чудненькая… Папина? Я тут еще не бывал, - осматриваясь, Мюн покрутил лохматой головой.
Видимо этого делать не стоило. Архитектор начал сползать на пол что - то бормоча под нос. Мне не хотелось пачкаться, да и в одиночку было бы его не поднять, поэтому позвал Гийома.
- Леро! Да помоги мне! Иди сюда! – крикнул я, потому что он не очень торопился.
- У тебя… Гийом?
- Да. Может, попробуешь встать?
- Все в порядке, - отозвался Мюн, ерзая на полу.
- Ну, да, в полном.
Наконец вышел Леро и мы вдвоем дотащили Марселя до дивана.
- У тебя… все лицо разбито. Ты с кем – то подрался, поэт? – полюбопытствовал Марсель, глядя на Гийома.
Я подавил короткий смешок, вспоминая вчерашний вечер с Леро. Гийом в каком – то отчаянии требовал наказания. Он мне надоел, злил, и я, наверное, первый раз избил его, потому что сам этого хотел.
- Подрался, подрался, Марсель, сядешь ты, наконец? - Леро пихнул его на подушки, потому что Мюн до последнего сопротивлялся.
- Вы тут… да? - он покрутил рукой, смотря на полуодетого Леро. - Я помешал. Я всегда мешаю…
Он еще что – то невнятно пробормотал, уронил голову на грудь, и застыл. Некоторое время мы стояли над Мюном, размышляя, что с ним делать.
- Он плачет или смеется? - поинтересовался Леро, так как Марсель начал издавать странные звуки.
- Не знаю, - я потряс Мюна, пытаясь добиться от него хоть слова, но он вдруг задрожал, и, обхватив себя руками начал покачиваться из стороны в сторону.
- Посидишь с ним? Я не собираюсь пропускать из – за него «Монахиню».
- Я? Он твой друг, - возмутился Леро, но я уже не слушал, и ушел переодеваться.
- И что я буду с ним делать? Жан – Ми! Что я буду…
- Ничего! Пусть спит! – крикнул я раздраженно, - все равно сидишь тут до ночи.
Одевшись, я вернулся в гостиную. Леро сидел в кресле, скрестив руки на груди. Мюн развалился на диване и чему – то улыбался.
- Все время смеется, - заметив меня, сказал Гийом, - помешался, наверное.
- Просто напился.
- Десять минут что - то бормочет о рояле, не могу разобрать.
- О рояле? – переспросил я, чуть напрягаясь. - Что?
- Я же сказал, не разобрал.
- Шлюха! - вдруг выкрикнул Марсель, брызгая слюной, и сел. Помутневшие глаза немного прояснились. - Я ей так и сказал, а она… смеялась. Смеялась! Перестала, когда поняла, что доигралась. Так... и лежит, наверное…
Я похолодел.
- Что... Марсель?
Мюн издал какой – то дурацкий звук губами и весело взглянул на меня.
- Лежит, наверное.
- Что ты несешь, Марсель? Где… лежит… Где Жюстин… лежит?
- Да… на... рояле!
- Жан – Ми, иди уже! - махнул рукой Гийом. - Он же бредит, а то пропустишь свою «Монахиню».
- Леро, отстань! - я сел к Мюну.
- О, Мати, тебе надоели шлюшки? Теперь на монашенок охотишься? Монашек… как правильно, Гийом? Ты должен знать. Просвети - ка нас!
- Эта опера, Марсель. Что ты говорил о рояле? – спросил я, дотрагиваясь до его плеча, но Мюн резко скинул мою руку, и вскочил.
- Не знаю таких опер! – он вдруг весь покраснел. – Я всегда был спокоен. Знал, что ты жополюб, и не придавал значения ее интересу к тебе. Теперь вижу, что зря. Вы всю жизнь за моей спиной, да?
- Где твоя жена, Мюн?
- Моя жена? Дома. Наконец - то она дома! Сука… вернулась к обеду такая довольная, смеялась, а к пяти вышла из спальни, в вечернем наряде. Надела те синенькие сережки, что я подарил на позапрошлое Рождество, хотя обычно не носила их. Я спросил: « куда ты, милая?». Раньше… Жюстин отвечала к подругам, или к тете Люсиль, или еще кого выдумывала, но сегодня улыбнулась, наклонилась ко мне и прошептала твое имя. Значит, с Леро ее ждал?
- Да никого мы не ждали, Марсель… Или, - Леро посмотрел на меня, - в «Оперу Ле Пелетье» ты собрался с Жюстин? Почему мне сказал, что с Датилем?
- Не знаю… просто…
- Просто он сукин сын, вот и все! А еще Жюстин сказала, что уходит, а за вещами кого – нибудь пришлет. К тебе да?! Всегда знал, что она это сделает. Каждый день этого боялся... Каждый день думал, что вернусь домой, а ее там не будет! Она же ненавидела меня, хотя ничего удивительного. Я тоже себя ненавижу! И я ударил ее. Никогда никого не бил…
Мюн прошелся по комнате, задевая все подряд. Вдруг что – то вспомнил, и засмеялся.
- А знаешь, я бы терпел это всю жизнь, Жан – Мишель. Да… Но она уже не хотела…
- Почему не хотела? – я нажал на последнее слово, но Марсель не обратил внимания. Я поднялся. – Мюн, почему…
- Наверное, потому что ты ей что – то предложил. Ты ведь бросил свою актрису ради нее? Здесь думали жить? Чего ждали так долго?
- Марсель, я не собираюсь жить с Жюстин.
- У тебя и не получится! А вот не жить даже может быть… - Марсель выхватил из кармана маленький револьвер, и он заплясал в его руке. Предохранитель был снят и он в любую секунду мог выстрелить в меня или Гийома просто ненароком.
- Марсель… - мягко начал Леро, вставая.
- Стой на месте, Гийом! Твой Жан – Ми сейчас получит по заслугам.
- Марсель, разве я виноват, что твоя жена никогда тебя не любила? Или я тебе открыл глаза на это?
- Мати, ты в своем уме… - зашипел Гийом. – Марсель, дружище… дай эту штуку…
- Еще шаг, Гийом, и я пальну в тебя, - предупредил Мюн.
- Не знаю, что у вас произошло, но…
- Не знаешь? Он спит с моей женой! Вернее спал. И хотел, чтобы я на это смотрел. Ему это нравилось, и ей тоже. Смеялись надо мной полтора года, суки.
- Марсель, что с Жюстин? Что ты с ней сотворил?! – спросил я, чувствуя, как страх перехватывает горло.
- Что? Ударил ее! А она все равно смеялась… Я не мог слышать этот смех! Не мог!! Пытался заткнуть ей рот... прижал к роялю и отпустил только когда понял, что Жюстин посинела, - он приподнял руку, растопырив толстые пальцы, как бы демонстрируя орудие убийства. - Я задушил ее… а она так и осталась лежать на нем… На рояле! Забавно, да?
- Да, Мюн… только положи пистолет… или дай мне… - тихо сказал Гийом.
- Заткнись, Леро! Или пальну в тебя! Я - предупредил! - он затряс пистолетом в его сторону. – Жан - Мишель привык к привилегиям, что все и всегда сходит с рук. Да, как и ты, поэт! Может быть… все дело в руках? Да, в них… А ты… Жан – Мишель… как думаешь? – голос Марселя то повышался, то спадал, глаза пронзительно блестели. Кажется, он не понимал ни что делает, ни что говорит.
Я думал только о том успею ли выбить пистолет из его руки, и сознавал, что каждая секунда добавляла риска, но по – прежнему медлил. Я стоял слишком далеко, а Мюн хоть и был пьян, по крайней мере, одну пулю успел бы выпустить.
- Трудно вообще думать, когда перед носом пляшет дуло пистолета. Если его уберешь, Марсель, я тебе что – нибудь отвечу.
- Ты же дописал портрет Гийома? Это, пожалуй, единственная твоя картина, которая будет иметь какую – то ценность. Благодаря ему, разумеется. Теперь, художник, положи сюда руку, - Мюн кивнул на кофейный столик.
- Что? – невольно вырвалось у меня.
- Положи правую руку на стол, вот этот!
- Мюн, ты что?
- Клади свою сраную руку! Или пристрелю тебя! – Марсель помахал пистолетом, как бы в подтверждение слов. - На стол!
- Марсель… подожди…
- Тогда выстрелю в Леро! Запишу себя в историю, как его убийца, не лучшая запись, конечно, но наверняка запомнят надольше чем тебя. Ну, пристрелить твоего Гийома?!!
Я положил руку на столик, лихорадочно соображая, что делать. Чертов Мюн!
- Ладонью… вниз? – спросил я, пытаясь потянуть время.
Архитектор не ответил, шагнул вперед, и выстрелил.
- Марсель, нет!! – в ужасе вскрикнул Леро.
Меня ослепила боль, и оглушил второй выстрел...
Платок Леро стягивал ладонь. Кровь медленно просачивалась сквозь ткань, создавая причудливый узор. Второй выстрел был Мюна. Леро ползал вокруг него, пытаясь что – то сделать, но это уже не имело смысла. Марсель убил себя, и меня, так как хотел.
Я смотрел на покалеченную руку, и понимал, что больше никогда не возьму кисть. Если раньше я легко отказывался от живописи, то лишь потому, что, мог в любую минуту к ней вернуться. Как я и поступал. Когда же не имеешь выбора, это совсем другое.
И Жюстин… неужели этот идиот совершил то о чем говорил… Я не желал в это верить. Я всегда чувствовал к ней что – то особенное, то, что уже ни к кому не смогу испытывать.
Гийом истерил возле меня, но я ничего не замечал. Комната медленно погружалась во тьму.Тьма сопутствовала мне много месяцев. Полиция, опрашивающая нас с Леро, пустой дом Мюнов, в котором нашли мертвую Жюстин. Он действительно оставил ее на проклятом рояле. Леро пытавшийся поддержать, и лишь напрасно терявший время...
Все это, смешалось в какой – то тяжелый, дурной сон, и я не представлял, как из него выбраться.
Маленькая Жюстин погибла из – за меня. Я с печалью вспоминал нашу историю. Случайное знакомство в Булонском лесу, приятные минуты в салоне мадам Беатрис, и волшебный Динан, где я провел несколько лучших недель в жизни. Лучшие, потому что я провел их с ней.
Эти мысли не оставляли меня ни днем ни ночью. Вино немного притупляло горечь, но забыться я все равно не мог. За один вечер, я потерял друга, любимую женщину, и искусство, в котором становился теперь не более чем наблюдателем.
После ранения, рука ослабела, и лишилась чувствительности. Самое большее, на что я был способен, это держать ложку, поэтому использовал во всем левую. Рисовать я больше не мог. Леро обвинял меня в лени, говоря, что Бетховен сочинял музыку, будучи глухим, ослепший Маастрихт писал картины, а у меня всего лишь, проблема с рукой. Но мне не было дело до Бетховена, Маастрихта или кого – то еще, поэтому утешения Леро только злили.
- Давай я сломаю тебе руку, ты же поэт, к чему она тебе?
- Я просто хотел тебя успокоить.
- Успокоить этим? Левой нужно заново учиться писать пером, а ты предлагаешь рисовать!
Гийом пожимал плечами и уже ничего не предлагал. Возможно, он был прав, и я должен был что – то делать, но я не видел в этом никакого смысла.Я не появлялся в театре больше трех месяцев. Может быть, поэтому Этьенн охотно согласился на ужин, когда я подошел к нему после концерта. Но мне пришлось потратить на Датиля еще ни один вечер, прежде чем он, сдался. Думаю, этому способствовал поцелуй в «Серенаде», под сладкие трели птиц, или музыкант понял, что дальше тянуть с этим уже невозможно.
- Остынь… это не «Карнавал», - прошептал Датиль, когда я, оторвавшись от его губ, беспорядочно целовал красивое лицо. – Не понял? Остынь!
Тонкие пальцы накрыли мою шею, и отстранили от себя. Остаток вечера Этьенн только посмеиваясь, смотрел на меня. Он почти не говорил, даже иногда не отвечал, если я что – то спрашивал. Это сначала смущало, но потом стало злить. Я был ему неинтересен, Датиль откровенно скучал, и листал меню.
- Ты не наелся?
- Если за ужин не надо платить, нет. И я же ничего не взял к чаю…
Музыкант, покусывая губу, выбирал себе десерт. Ему надоело смахивать мешавшую прядь с глаз, и он встряхнул головой, откидывая волосы назад. Кудряшки соблазнительно рассыпались по узким плечам.
Я не мог дождаться минуты, когда смогу коснуться упрямых завитков, и насладиться совершенным телом юноши. Но Этьенн, казалось, вообще об этом не думал. Сладкое его волновало намного больше.
- Возьми «сеньориту»... Их отлично пекут здесь, - вспомнил я.
- Ладно… И «эклер». Часто сюда ходишь?
- Нет, не час… Этьенн…
Датиль вдруг поднялся и куда - то направился. Я растерянно наблюдал за мальчишкой. Он прошелся по залу. Задумчиво выдернул белую розу из вазы на чьем – то столике, и, походив с ней, бросил на рояль, у которого оказался. По залу полушепотом пронеслось имя «Этьенн Датиль». Пианист перестал играть, и чуть замешкавшись, уступил место молодому композитору. Датиль благосклонно принял предложение, сев за инструмент. Публика немедленно отозвалась на этот порыв взрывом аплодисментов.
Грустная и пронзительная мелодия восхитила зал. Никто не смел, прикоснутся к еде, боясь осквернить волшебство музыки, жеванием бараньей ножки, или звоном вилок в тарелках. Стихло пение птиц, и казалось само время, замерло перед гением.
Я сложил на груди руки и ждал, когда Этьенн закончит музыкальный этюд. Я был без ума от его игры, но на сегодня ее, пожалуй, было достаточно. Датиль отыграл блестящий концерт, и теперь мне хотелось провести с ним вечер, если не в постели, то хотя бы за одним столом.
Музыкант вдруг оборвал выступление, и с улыбкой вернулся ко мне. Вероятно, заметив, что принесли заказ.
- Восхитительно, Этьенн… но тебе не хватило сегодняшнего концерта?
- Пришло в голову… иначе не избавиться… Все время бы играл, если мог. Но иногда приходится прерываться. На сон, еду и прочие мелочи. Не люблю это. Подали десерт?
Он подвинул к себе тарелку, и с удовольствием начал поглощать пирожные.
- Ты как будто неделю не ел.
- Могу сказать о тебе тоже самое. Но может пару дней и не ел… Так что - то жевал… Не люблю эти вишенки, - громко чавкая заявил мальчишка. Ногтем скинул ягоду с «сеньориты», и снова набросился на шоколадный бисквит.
- Если у тебя нет денег на еду, я дам.
- Дай.
- Что… здесь?
С набитым ртом Этьенн, протянул свои соблазнительные пальцы. Один украшал очень красивый перстень с изумрудом. Скорее всего, чей – то подарок. Он был слишком дорогой для него. Хотя пальцы Датиля уже являлись настоящим украшением.
- Ну, если тебя это не смутит… здесь… - я достал из кармана несколько купюр, и вложил ему в ладонь.
Датиль быстро убрал их и вернулся к «сеньорите».
- Денег немного, конечно, но есть. Со временем хуже, его нет совсем. У тебя, похоже, наоборот, - Этьенн со смешком взглянул на меня. - Не скучно все время болтаться у театра? Я бы уже с ума сошел, если бы так проводил каждый день.
- Я не приходил три месяца, или ты не заметил?
- Заметил. Это должно было меня расстроить?
- Видимо не расстроило, - проворчал я. Закурил, и едва не подавился дымом, почувствовав, как его туфля медленно скользнула по моей ноге.
- Ну, может чуть – чуть, - Датиль рассмеялся, и теперь облизывал губы перепачканные кремом. - Такое вкусненькое пирожное, закажешь мне еще?
- Не боишься растолстеть? – спросил я, подзывая официанта.
Датиль, уминал эклер и не ответил. Я понял, что мы не скоро выберемся из – за стола.Крошечная комнатка Датиля находилась на пятом этаже дома Николя Фламеля на улице Монморанси. В ней едва помещалась ужасного вида тахта, стол, одно, почти развалившееся кресло, и буфет десятых годов с выбитыми стеклами. Помимо этого Этьенн умудрился впихнуть в комнату изумительный рояль, занимавший собой все пространство, и совершенно не подходивший к убогой обстановке.
Повсюду валялись, книги, тетради, ноты и бог знает что еще. Присмотревшись, я нашел в самом углу самодельный шкаф, из которого во все стороны торчала одежда. Я его не разглядел сразу, потому что просто не понял, что это такое.
- Тесно.
- Знаю, – кивнул Этьенн, - плевать. Есть это, больше ничего не надо.
Датиль погладил рукой крышку рояля. Его пальцы были настолько тонкими, что казалось должны ломаться при малейшем нажатии на клавиши.
- Поиграй, - попросил я, словно желая это проверить.
- Зачем? Ты хочешь музыки или... меня?
Я улыбнулся и подошел к нему чуть ближе.
- Тебя.
- Я - поиграю, - смеясь Датиль сел за рояль, и заиграл «Эдем и Еву». Свою первую симфонию, совершенно захватившую Париж два года назад.
Его пальцы мелькали по клавишами, извлекая из инструмента божественные звуки. Этьенн откинул голову, словно наслаждаясь созданным чудом. Не знаю, чем наслаждался я, симфонией или Датилем, который сам являлся настоящим произведением искусства. Было почти больно от мысли, что я никогда не смогу перенести его красоту на холст. Наверное, я сказал это вслух.
- Из – за руки? У тебя их две. Каспер Маастрихт был слепым и все равно писал картины.
- Да не был он слепым! Кто такое вообще выдумал? Он лишился…
Датиль пропустил это мимо ушей.
- А Бетховен сочинял музыку даже когда оглох.
- Я не Бетховен.
- Да… просто прожигатель жизни, - согласился Датиль, обрывая симфонию. После нее, тишина уже казалась чем - то неправильным и тяжелым.
- Почему ты так говоришь? Ты меня не знаешь.
Он дернул плечами.
- Тебя знает весь Париж. Жан – Ми Мати… любовник Гийома Леро.
- Что?
- Так удивлен, как будто вы скрывали это, - Этьенн улыбнулся. - Мы с Леро немного знакомы. Два года назад я подумал, что он старый чокнутый мужик. Это так и есть? Ты ведь его лучше знаешь?
Я опустил глаза.
-У тебя с ним был роман?
- Три встречи тянут на роман?
- Не тянут.
- Значит просто три встречи. Делаешь это… да?
- Что делаю? – переспросил я, чувствуя, как медленно начинаю закипать.
Для Этьенна, Леро, конечно был старым еще тогда. Мальчику только месяц назад исполнилось семнадцать. Но если он счел его чокнутым, то Леро скорее всего дал это понять, и я прекрасно понимал как.
- Ну… - Датиль засмеялся, - то что ему нравится… Помню тот вечерок… Наше второе свидание. Гийом меня напоил и повел к себе. Хотя, наверное, я больше пьянел от знакомства с ним, чем от вина. Льстило, что Гийом Леро обратил на меня внимание. И дело было не только во внешности, ему нравилось то, что я играл. Я был в ужасе от того, во что он превратил свое фортепиано. Настоящее чудо, восемнадцатый век, а этот вандал использовал его как стол! Каких - то ваз наставил, статуэток, еще чего – то. Но Гийом все убрал, чтобы я исполнил несколько мелодий. Кажется, я забыл о времени. Леро не останавливал. Только отбросив мои волосы в сторону, осторожно целовал шею. Я перестал играть, чувствуя, как поэт зубами расстегивает пуговицы на моих брюках, но он хотел, чтобы я продолжал симфонию. Это была очень сладострастная игра… Мы пересели на диван, и Леро уже требовал внимания к себе. Я с жаром пытался ответить ему, но ничего не добился. Гийом лишь смеялся и подталкивал к не совсем обычным вещам. Я настолько растерялся, что даже позволял пару минут ласкать мое тело туфлей. Это было не слишком приятно. Но поэт мне нравился, даже не смотря на то, что годился в отцы. И я решил потерпеть. Леро сильно взволновала странная прелюдия. Мои же ласки оставляли совершенно холодным, как в первый вечер, так и в тот. Но он уже хотел, чтобы я вылизывал эту туфлю. Я подумал, что это шутка, но Гийом настаивал, причем довольно грубо. Не люблю когда к чему – то принуждают, поэтому намекнул вначале насладиться моим башмаком ему. Гийом засмеялся, и сказал, что никогда такого не сделает. Но я пожал плечами и ждал. Было не важно, что он решит. Я бы все равно не стал унижаться. Леро снова засмеялся, но мне показалось, он просто занервничал. Стоило лишь немного надавить на поэта, и он согласился на глупость, о которой наверняка потом жалел, хотя может и нет. Это казалось забавным, я был совсем мальчиком, но в те минуты подчинялся он. Я помог Леро лечь, потому что он не осмеливался на это. Сел на диван и пихнул ботинок ему в лицо. Гийом несколько секунд колебался, но коснулся дрожащим языком моего грязного ботинка, утром я наступил в дерьмо. Я не стал ничего говорить, но возможно Леро это почувствовал. Чтобы не смеяться, я прикусил губу и смотрел на чокнутого старика на полу лихорадочно сосущего носок туфли. Он стащил с меня обувь, и медленно, с упоением перебирал во рту пальцы. Было щекотно, противно, и я сам не знал, зачем предложил это. Гийом торопливо расстегнул штаны, желая, чтобы я поласкал его член ступней. Я не выдержал и расхохотался. Он был таким жалким. Думал, что Леро не захочет продолжения, но он все равно умолял об этом. Потом стал обещать деньги. Мы немного поторговались, кажется, он был готов раскошелиться на любую сумму. Я захотел его перстень с изумрудом, наверное, ужасно дорогой. Но Гийом стянул его с пальца и вложил в мою ладонь. Разглядывая зеленый камень, я чуть двигал стопой по его плоти. Леро стонал и едва не извивался на полу. Когда нога стала мокрой, я отдернул ее и посмотрел на Гийома. Его тело содрогалось от наслаждения, которого вероятно он мог добиться лишь таким диким способом. Леро уговаривал остаться, но мне не хотелось. Перед уходом кинул поэту его кольцо.
- Ты сказал три встречи… вы виделись еще. Что вы делали? - спросил я мрачно, потому что Датиль замолчал.
- Странного ничего. Провели вместе приятный вечер, во всяком случае, для меня. Может снова встретились бы, но я был слишком занят музыкой, чтобы думать о нем. Гийом немного походил в театр Пиреля, где я играл тогда, а потом нашел себе какого – то белобрысого иностранца, - Этьенн закусил губу, то ли желая сдержать смех, то ли свести с ума. - Жан – Мишель, ты так и не сказал… Чистишь ботинки Леро?
Кровь застучала в висках от злости. Я отвел глаза.
- Зачем… ты это говоришь?
- Интересно, но можешь не отвечать. Я уже получил ответ… Хочешь мои?
Музыкант закинул ногу на ногу и немного покачал потертой туфлей. Я поднялся с кресла и подошел к нему. Я был готов разбить ему этим ботинком лицо. Но что – то во взгляде Датиля не давало этого сделать.
- Тебе ведь это не нужно Этьенн.
- Нет… но вас с Леро это как – то заводит… Хочу понять как.
- Меня заводит другое.
- Что же?
Я встал на колени перед Датилем. Взял за тонкое запястье, погладил кисть, и прижался к ней губами. Безымянный палец украшал изящный перстень с изумрудом, я не знал всех колец Леро, но оно было похоже на те, которые он любил носить. Этьенн солгал, он не вернул его. Я прикоснулся к прохладному камню.
- Ты же не стал его брать?
- Гийом принес перстенек в следующий раз. Хотел, чтобы я оставил его на память. Еще сказал, что я единственный с кем он пробовал те вещи… хотя мог и врать, конечно. Это должно было мне польстить?
- Не знаю… - тихо сказал я, - может быть… - я по очереди втягивал в рот пальцы Датиля, и мягко выпускал на волю, но все равно не мог отлепить от них язык.
- Вы оба такие странные…
Я улыбнулся.
- Просто Этьенн... у тебя очень красивые руки… Руки пианиста… Если сломаю один палец, сможешь играть? Как глухой Бетховен? – я вывернул музыканту мизинец. Этьенн завизжал от боли и ужаса. От перелома его отделяло буквально одно движение.
- Пожалуйста, пожалуйста!! Господи неееет!! - запричитал Датиль, но я мог его понять. В руках была его жизнь... как и моя. Я отпустил Этьенна.
- Ты – сумасшедший! Сумасшедший!! - еще не подавив страх, юноша сжимал руку.
- Мне иногда это говорят. Но я ничего тебе не сделал Этьенн. Просто хотел напугать. Твои пальцы принадлежат не только тебе, а всей Франции! Так глупо я бы ее не лишил их, - я попытался прикоснуться к Датилю, но он уже не позволял.
- Не смей меня трогать, урод! И никогда не приближайся к «Грезам»! Не понял, что нужно уйти?!
В глазах все померкло. В полном ужасе я понял, что натворил, и прижался лицом к его коленям.
- Этьенн… Этьенн, прости! Прости!! Не знаю, что на меня нашло…
Датиль отпихнул меня в сторону.
- Убирайся из моего дома.
- Умоляю… не прогоняй… Просто твое предложение разозлило меня… Обещаю, что никогда не сделаю ничего подобного. Я идиот и…
- Идиот, верно! Но если разозлило… значит, ненавидишь это? – у Датиля засверкали глаза, и он вытянул перед собой ноги. - Хочешь, чтобы простил? Ну?
В каком – то отрешении я смотрел на замызганную обувь нахального мальчишки. Леро портил мою жизнь, даже не присутствуя в ней. Датиль презирал меня из – за него. Ему не нужны были эти игры, он делал это назло.
Но я был виноват. Я напугал его. Этьенн имел полное право так меня наказать. Это единственное, что успокаивало, пока я водил языком по грязным ботинкам. Они были совсем старые, и даже не подходили ему по размеру. Датилю приходилось что – то подкладывать в самый носок, чтобы башмаки при ходьбе не сваливались с ног. Я понял, что моим следующим подарком, будет новая обувь музыканту...
Я не спал и смотрел, как Датиль размахивает рукой. В лунном свете его тонкие пальцы порхали в воздухе словно бабочки. Сегодня Этьенн едва не лишился одной из них. Он что - то сочинил. Может быть ему это приснилось, потому что пять минут назад, мальчишка сопел, закинув на меня ноги; тахта, которая служила ему и кроватью и диваном была настолько узкой, что мы едва не лежали друг на друге.
Датиль вдруг вскочил и торопливо заходил по маленькой комнате. Под босыми ногами ужасно скрипели половицы, и он что – то тихо бормотал под нос. Если бы я спал, он бы все равно меня разбудил.
Я любовался своим ангелом и думал о том, что произошло этим вечером. Не хотелось признавать, но игра с туфлями доставила мне удовольствие. И я понимал, если Этьенну вздумается ее повторить, я соглашусь, как когда – то соглашался для Леро. Смешно…
Я вспомнил рассказ Датиля, окончательно убивший внутри меня образ поэта Гийома Леро. Таким его не знал даже я. Было интересно, почему рассказав об английском пороке, он не обмолвился о том чего на самом деле желал, и по – прежнему заставлял чистить ботинки, как назвал это Этьенн.
Вероятно, Гийом думал, что мои чувства, и восхищение им окончательно рассыплются, если я узнаю о чем – то подобном. Если он считал так, то оказался прав. Я больше не любил Леро, и мог себе в этом признаться. Я не любил Леро. Моя история с ним была закончена. Начиналась новая, и она звучала как музыка: Этьенн Датиль...Я разжег камин. Сел в кресло и поставил на колени старую коробку из - под шляпы. В ней лежали маленькие записочки, салфетки и какие – то газетные обрывки со стихами Леро, которые я собирал много лет.
В ночь с выстрелом Гийом решил переодеться в одну из моих сорочек. Его одежда оказалась залита кровью Мюна и моей. И нечаянно перевернул маленький тайник, который я держал в шкафу. Леро удивленно спросил, зачем я копил этот мусор. Я пожал плечами, и смотрел на то, во что он облачился.
- Нашел свою старую рубашку, ты так и не вернул ее.
Я не стал говорить, что зря он ее надел, и только глотал вино в надежде быстрее забыться...
Я взял один листочек, испещренный быстрым неразборчивым почерком Гийома Леро. Иногда я догадывался, что написано лишь по смыслу, но и он не всегда подсказывал, то, что пытался выразить поэт. Без интереса пробежав глазами строчки, я бросил бумажку в камин. Она вспыхнула и исчезла в дрожащем пламени.
Следующим в руках оказался мой собственный набросок, со стихотворением Леро на обороте. Я рисовал его спящим. Торопливо, словно преступник, воровал его черты и перекладывал на бумагу. Наверное, я никогда не любил его сильнее, чем в те случайные минуты. Я провел пальцем по беглым графитным линиям, чуть смазывая облик Гийома, потом перевернул лист и лишь мельком взглянул на оставленный им сонет.
Больше я ничего не читал и медленно избавлялся от своей коллекции. Последним в ней должен был быть клочок газеты с быстрой записью, который Леро обронил на фабрике. Майлзу пришлось мне его отдать, хотя я видел, как ему не хотелось расставаться с маленьким трофеем. Но я оставил парнишке карандаш, которым поэт делал заметку.
Я даже не стал искать несчастный обрывок в целом ворохе макулатуры, накопленной за одиннадцать лет. Опустошил когда – то драгоценную коробку, и зашвырнул в камин вслед за стихами Леро. Я не хотел хранить этот мусор. В нем уже не было необходимости.
Я смотрел на огонь и вспоминал как очень давно, кажется в другой жизни, в нем полыхал «Ахерон». Сожалел ли о нем Леро? Может быть и нет. Хотя, наверняка он думал о погубленной поэме теперь, когда не способен выжать из себя ни единой строчки. Гийом ничего не писал эти годы, и все реже где - то появлялся. О нем перестали говорить. Его стихи не читали. О Гийоме Леро стали забывать.
В феврале мы с Этьенном встретились с ним в «Башне». Леро притворился, что не заметил нас. Но мы сидели рядом с его столом, и вряд ли такое было возможно. Поэт ничего не ел, только курил и цедил вино, наслаждаясь приятной атмосферой любимого места. Думаю, мы с Датилем ему в этом помешали.
Через пятнадцать минут Леро поднялся чтобы уйти, и что – то смахнул со стола. Раздался звон стекла, на него начали оборачиваться. Гийом как – то весь сжался, сделавшись еще меньше, чем был и неуклюже побрел к выходу.
В середине зала он споткнулся, и чуть не налетел на официанта. Я услышал скомканные извинения Леро и чьи – то смешки в его сторону. Мне самому стало смешно. Что я мог любить в этом маленьком жалком старичке?
А два месяца назад, Датиль и я, нос к носу столкнулись с Леро в фойе Оперы. Видимо данное обстоятельство вынудило его на короткое приветствие.
- Как Гийом плохо выглядит. Что с ним? Он болеет? – спросил Датиль, когда Леро слишком торопливо отошел от нас.
- Откуда мне знать, Этьенн, - проворчал я глядя в худую спину Леро. Дали второй звонок и нужно было поспешить, - может быть. Но скорее не жрет ничего. У него это давно.
- У него проблема с желудком?
- У него проблема с головой. Не порти мне вечер разговором о нем. Зря мы пошли на «Флору». Забыл, что это его любимая опера. Поэтому и выполз из своей конуры. Надеюсь, хотя бы не будем сидеть рядом.
- Не будем. Леро повернул назад и уходит… - сказал Датиль, следя за хрупкой фигуркой проскользнувшей к выходу.
- Тем лучше, - отозвался я. – Ангел, если не поторопимся…
- Он ушел из – за нас?
- Я не знаю, Датиль... Какая разница? – с досадой пробормотал я. Взял музыканта за плечо и повел в зал.
Леро подошел ко мне только, когда я в одиночестве перекусывал на маленькой террасе кафе «Фон» две недели назад. И я ужаснулся, тому, во что он превратился за это время. Гийом совсем исхудал, черты лица заострились, щеки впали. Под глазами залегли темные круги. Ему давно было пора менять гардероб. Одежда болталась на нем как на пугале, но поэт или не замечал или уже не думал об этом.
Мы почти не говорили. Леро теребил скатерть, и следил за прохожими. Я торопливо ел, желая как можно быстрее сбежать. Меня раздражало присутствие Гийома. Он это, чувствовал, но все равно продолжал сидеть, и делать какие – то нелепые замечания, на которые я не знал что отвечать.
Без удовольствия закончив завтрак я, наконец, смог уйти. Гийом не пытался меня остановить, хотя я боялся, что он начнет цепляться. Но Леро даже не поднял глаз, когда я уходил, сосредоточившись на своей остывшей чашке кофе.
Пройдя половину улицы, я остановился около какого – то магазинчика, и обернулся. Гийом остался сидеть за столиком на террасе. Он то крутил корзиночку со сдобой, которую заказал, подсев ко мне, но так к ней и не притронулся, то старательно вытирал лицо платком. Леро не мог меня видеть с такого расстояния. Я привалился к стене и наблюдал за поэтом.
Гийом закурил. Потом подозвал официанта и что – то заказал. Взял одну из булок, и начал крошить голубям. Через несколько минут принесли бокал вина. Леро немного погрел его в ладонях, но пить не стал. Сложил на груди руки, и просто глядел перед собой, словно впав в транс. Мне надоело терять время, и я зашагал прочь, размышляя, какую гравировку заказать к часам, которые выбрал для Этьенна.Этьенн заканчивал новую симфонию, и на несколько недель растворяясь в нотах, никого к себе не подпускал. Он запирался в комнате, и по два - три дня проводил в полной тишине, где - то в ней находя музыку. Я с удивлением спрашивал как это возможно. Датиль смеялся и отвечал, что рояль на самом деле ему не нужен, но без него он бы не смог передать своих сочинений остальным.
Я не знал, куда себя деть в такие моменты. Бесцельно убивал дни и мучительно ожидал, когда композитор завершит работу. Может быть, поэтому, напиваясь в «Тан Ао», я снова вспомнил о Леро.
Скомканный завтрак в «Фоне», в начале лета оставил внутри какой – то неприятный осадок. Было неловко видеть Гийома в таком ужасном виде. Меня тяготило его присутствие. Казалось, я находился рядом с человеком, стоявшим одной ногой в могиле, и уже смирившимся с этим.
С грустью, я несколько раз прошелся по Королевской площади, погружавшейся в вишневые сумерки. Я будто прожил на ней целую жизнь. Я вздохнул, припоминая с каким волнением, шел сюда первый раз. Дурацкая улыбка не сходила с лица. Я дрожал от возбуждения, радости, и предвкушения чего – то потрясающего, чего даже не мог вообразить. Но мне было девятнадцать и это прощало все глупости.
Я, как прежде, постоял с Людовиком. Ополоснул в фонтане разгоряченное лицо, и отыскав глазами бледное окно Леро, закурил. Мелькнула забавная мысль, что я просто ждал повод вернуться на Королевскую площадь, имевшую совершенно особенное значение в моей жизни. Я любил ее, и не желал вычеркивать из сердца, так же как вычеркнул Гийома.
Чувствуя, что затянул прогулку, я собрался подняться к Леро. Но почему – то этого не делал. Я медлил, и оправдывался то еще одной сигаретой, то восхитительной свежестью августовского вечера, мягко окутывающего Париж. И не мог понять охватившего меня оцепенения. С трудом сбросив его, я направился к тихому дому поэта.
У Гийома ничего не изменилось, только вещей и разрухи стало больше. В гостиной перегорела розовая лампа, и если раньше за этим следил Эрик, или я, то сейчас Леро снова вернулся к свечам, хаотично расставив их по всей комнате.
Я рассеянно прошелся по ней, стараясь не наступать на раскиданный по полу хлам. В углу я с удивлением заметил блестевшее фортепиано, обычно похороненное под пылью и горой ненужного барахла. Я даже забыл, а может быть и не знал, что оно такого изумительного синего оттенка. Мое любимое кресло с красными розочками оказалось целиком завалено грудой грязной одежды.
На самом Леро красовалась свежая, но совсем дешевая рубашка из дома конфекции [13]. Впрочем, даже такая сорочка была лучше саванов, в которых он ходил последнее время.
Леро плохо выглядел, но хотя бы не так болезненно, как два месяца назад, когда мы столкнулись в «Фоне». Он немного поправился. Заострившиеся черты разгладились. А давно потухшие глаза, снова сияли из - под полуопущенных ресниц.
От Гийома странно пахло, но я тут же сообразил, что дело не в запахе. Он не надушился, и я только улавливал аромат марсельского мыла от тела. Хотя раньше, Гийом, даже больной, валяясь в постели, брызгался каким – нибудь парфюмом.
Я заметил на столике свой перстень с рубином, который когда – то оставил у Леро. Он его не вернул. Возможно, поэт хотел, чтобы я пришел за ним сам, или просто не замечал. Я надел кольцо на палец, и Гийом перехватил этот жест. Мне показалось, что я отнял у него последний предлог встретиться со мной.
- Соскучился? – Леро протянул бокал «Альбер Бишо».
- Решил увидеть, - я взял вино, невольно замечая, как дрожит его рука. На манжете блеснул серый камушек. Запонки, которые я дарил Гийому много лет назад, но ни разу не видел на нем. Странно, что он носил их теперь.
- Увидел? - Леро ждал, что я что – то скажу, но я молчал.
Он сел на потрепанный диван. Поднес фужер к губам, но зубы предательски стукнули о богемское стекло. Гийом торопливо выдавил кашель, пытаясь прикрыть им волнение, или страх, вызванные моим появлением. Было забавно, что я стал на него так действовать, но я мог это понять. На его месте я бы вообще не открыл дверь.
Я смотрел на поэта и с досадой вспоминал все одиннадцать лет нашего знакомства. Лихорадочную любовь и разрушительную страсть, к мужчине, погубившего мою жизнь. Ненависть и стыд от грязного и оскорбительного положения, в которое он меня поставил. И откровенную брезгливость, появившуюся, едва я узнал его по – настоящему.
- И… что… тебе нужно… Жан - Мишель?
Я пожал плечами.
- Не рад, что я заглянул? – я изобразил на лице улыбку. - В «Фоне» мы даже толком не поговорили.
- Ты не говорил… Хотя… о чем говорить?
- Ну… всегда можно о чем - то вспомнить… - я сел рядом с ним, и положил локоть на спинку дивана. В голове мелькнула яркая картина: Этьенн, раскинувшийся на золотых подушках, и Леро на полу, ублажающий языком и губами ноги своего юного любовника. Мне ударила в лицо кровь. Датиль заставлял Леро это делать… - Вспомнить… какую – нибудь любопытную историю. Этьенн как - то поделился одной, очень забавной.
- Что за история? - тихо спросил Гийом. Он не поднял глаза, и покачивал в руке бокал, следя за тем, как плещется вино. Я не отвечал, и просто пил. Леро немного пролил на себя, но даже не обратил внимания. - И... о чем рассказал… этот… музыкантик?
Я поставил пустой фужер на столик.
- Рассказал… о вас. О тех вещах, которые вы делали несколько лет назад. Ты делал... Только почему со мной все было… так как было… если сам это любишь?
Гийом потер переносицу, оставляя красноватый след на слишком бледной коже.
- Не знаю.
- Серьезно? Это как?
Леро пожал плечами.
- С Датилем была просто случайность, которую я не смог контролировать. Легче быть собой перед тем, кого не знаешь, и ничего не чувствуешь. Да и никто не осмеливался такого предлагать. Ты позволял это. Вот и все.
- Позволял?! – вспыхнул я. - Ты меня заставлял, Леро!! И ты точно также меня не знал тогда.
- Ну, не преувеличивай, может быть слегка мог надавить, но ты всегда на все соглашался.
- А в «Карнавале» с Северином?! Подсунул под него и смотрел, как он меня насилует! Ты смотрел на это…
- Ты тоже смотрел!! – у Гийома дрогнули губы, и он отвернулся. - «Карнавал» он все вспоминает…
- А что, не понравилось? - я, тихо смеясь, откинулся на диване, припоминая один занятный декабрьский вечер.Я позвал к себе друзей. Мы пили, курили и ждали Леро. Гийом опаздывал, как будто чувствовал, что лучше вообще не приходить, но он пришел. Принес бутылку «Боллинджера» и улыбался.
- Шампанское? – я взял бутылку. - Что решил отметить?
- Ну… я подумал что… - он осекся. - Захотелось этой дряни… для разнообразия.
Я кивнул, и повел поэта в гостиную. На диванах развалились трое плохо одетых молодых людей. Улыбаясь, они рассматривали Леро, как забавную, но ценную диковинку сквозь стекло.
Сигаретный дым, рассеянный в воздухе разъедал глаза и выдергивал из груди кашель. Гийом прочистил горло, и неуверенно взглянул на меня. Кажется, его смутила неопрятная компания. А может быть слишком пристальное внимание с ее стороны, заставило почувствовать себя неуютно. Но Леро быстро накинул на лицо улыбку, когда я со смешком представил его присутствующим.
- А это Ив… Марсель, и… - я забыл имя рябого парня, но он пришел на помощь.
- Гюстав.
- Гюстав, - повторил я, садясь в кресло.
Гюстав раздвинул губы, в плотоядной ухмылке демонстрируя крупные, как у лошади зубы. Он один занимал целый диван. Руки были широко раскинуты по изголовью, и мужик шевельнул толстыми пальцами, приглашая Леро к себе. Ив и Марсель немного подвинулись, освобождая место между ними.
Гийом хотел устроиться в соседнем кресле рядом со мной, но я перебросил на него свой сюртук, не давая этого сделать. Леро помялся, но все же расположился на диване, где сидели Ив с Марселем. Кто – то из них любезно предложил Гийому сигарету. Он немного нервно закурил и смотрел на меня.
- Жан – Мишель, я не знал что… что у тебя друзья. Я помешал, наверное.
Я покачал головой. Мне не хотелось говорить, и что – то изображать, в отличие от Леро, отчаянно старавшегося затянуть нас в беседу. Из этого ничего не выходило, мы почти не отвечали. Я слышал только охрипший, прерывающийся голос Леро. Он нервничал, и ерзал на месте, пытаясь избежать случайных прикосновений, которые на нем слишком часто оставляли Ив и Марсель.
- Может быть, накрыть окна… открыть окна… Здесь нечем дышать! - Гийом резко поднялся, скидывая чье – то руки со своих бедер.
- В такой холод? Гийом, если жарко разденься…
Леро потянули назад на диван, и содрали с плеч сюртук. Поэт начал вырываться, но его уже держали. Рубашка слетела следом. Любимые золотые запонки зазвенели где – то на полу. Одну Гийом так и не смог найти.
- Уберите руки!! Нет! Жан – Мишель, останови это! Я не хочу с ними! Не хочу! – у него брызнули слезы из глаз.
Гюстав обхватил его за голову и прижал к себе, вынуждая замолчать на несколько минут. Отстранившись о жертвы, мужчина начал раздеваться. Леро придавили к дивану.
- Не надо!! Жан – Ми!! Оста…нови их… останови! - Гийом бился под Гюставом, но всех это только веселило.
Меня самого смешили просьбы Леро, как будто он еще не понял, для чего здесь находится. Я откинулся на кресле и смотрел, как с ним развлекаются мои приятели. Гийому, наконец, зажали рот, и я слышал только шлепки бедер, и отчаянный скрип дивана. Я надеялся, что они его не развалят, он был почти новый. Вспомнив о шампанском, которое принес Леро, я откупорил бутылку и до краев наполнил фужер.
Гийома оставили в покое полчаса назад, но он так и не оторвал головы от подушки. Я сел к нему и положил ладонь на спину, первый раз прикоснувшись за вечер. Леро замер, и казалось, совсем перестал дышать, но я больше ничего не делал.
- Твоя очередь… или уже был? Я… не понял.
- Моя, повернись.
Я ждал, когда Гийом переляжет, но он не двигался. Я рывком перевернул его. На бледном лице Леро остались следы недавнего веселья. Меня чуть не затошнило, когда я понял, что темное пятнышко на подбородке, его собственное засохшее дерьмо. Но даже сквозь отвращение я не мог скрыть удовлетворенной улыбки.
Покрасневшие глаза Гийома, заблестели как две маленькие лужицы, замигали, и из них хлынули слезы. Издав горлом какой – то звук, он закрыл лицо руками. Я смахнул их, и со смешком смотрел на поэта.
- Что такое, Ги? Почувствовал себя куском мяса?
- По…чу…вствовал, - еле слышно сказал он. – Теперь… ты успокоился, Мати?
- Не знаю, может быть. Мойся и возвращайся.
- Что… Я не могу встать. Дай мне полежа…
- Я помогу, - я скинул Леро с дивана.
Он вскрикнул от неожиданности и падения, но я, взяв его за волосы, уже тащил в ванную комнату.
Гийом захлебывался криком и ледяной водой, которой я поливал его, пока немного не привел в порядок.
- Не лучше, но сойдет… Пошли… Вставать не надо, Леро, - тихо добавил я, когда он хотел подняться с колен.
Гийом не понял, неловко выпрямился, и с трясущимся подбородком смотрел на меня.
- Жан… Жан – Мишель, если…
Я не дослушал, и швырнул его на пол. Раздался грохот приземлившегося тела. Леро глухо застонал, и в ужасе смотрел на меня. Было даже странно, что этот скелет обтянутый кожей не рассыпался от удара. Продолжая испытывать крепость его костей, я вытряхнул Гийома в гостиную.
- Уверен, что не хочешь идти сам? Хотя даже забавно.
- Я… я могу... могу... – выдавил из себя перепуганный Леро, с трудом устраиваясь на натертых коленях. – Куда?
Я кивнул на диван, обошел поэта и с насмешкой ждал, когда он доберется до меня...- Ты принес шампанское, что за повод - то был? – поинтересовался я, потому что Леро молчал, плотно сжав губы.
- День рождения.
- Чей? У тебя в мае.
Леро тихо усмехнулся.
- Семнадцатого декабря. Не знаю… почему ты решил, что в мае… но всегда было забавно, когда ты поздравлял весной. Мне даже нравилось.
Я удивленно хмыкнул.
- Читал… в книге твою биографию. Я знал ее наизусть. Семнадцатого мая…
- Может опечатка, Жан – Мишель? Я - то лучше знаю. Подумал… что тебе кто – то сказал об ошибке, и ты… так настойчиво звал к себе поэтому. Хорошо отметили... - он потер бровь. – Чего сейчас - то пришел? Или наскучил музыканту?
- Этьенн работает. Скучно мне… Пытаюсь представить как ты развлекал его тут. Развлечешь меня? - я туфлей погладил Гийома по икре.
- Иди к черту, Мати.
- А что такое? – я запустил пальцы в его волосы и немного потянул к себе. - Давай… с Этьенном же делал это.
- Я не буду, ты не понял? - Гийом скинул мою руку. - Для этого пришел что ли?
- Может быть. Леро никогда не спрашивал… А у тебя с женщинами так же?
Гийом недовольно вздохнул, и взглянул на меня.
- Не всегда. Женщины мне нравятся больше. А в мужчинах привлекает только физическое превосходство.
- Поэтому выбираешь подростков, в лучшем случае? – насмешливо спросил я.
- Да… поэтому... С ними я чувствую себя в безопасности… и могу расслабится… Никогда не был готов испытывать на себе чье - то превосходство… до тебя.
Улыбнувшись, я поставил ногу в ботинке на диван, и ждал, когда он склониться ко мне, но Гийом или не понял, или еще не хотел подчиняться.
- Давай, ты же это любишь, больной ублюдок.
- Есть лекарство от этого? Тогда дай его, или оставь в покое! Нашел Этьенна? Ну, прекрасно! Новый бог на пьедестале!! Поклоняйся ему, как мне раньше!
- Я так и делаю. Даже странно…
Гийом плеснул мне в лицо вином. Если бы глаза не вспыхнули от боли, я бы, наверное, рассмеялся тому, насколько Леро было досадно. Я выругался, смахнул его с дивана, и проклиная поэта ушел умываться.
Я вернулся в гостиную. Гийом так и не поднялся с пола, и сидел, откинув голову на сиденье. Я поставил ботинок ему на грудь.
- Мы остановились на этом.
- Мы ни на чем не останавливались! Убери! - Гийом отпихнул меня. Но через секунду уже согнулся пополам от боли.
Глядя как он корчится на паркете не в состоянии даже вздохнуть, я начал раздеваться.
*****
- Получил удовольствие? - смеясь, я, смотрел на Леро.
Поэт сидел на коленях, низко опустив голову, а волосы темным занавесом скрывали разбитое до крови лицо. Чтобы Гийом не мешал, я связал ему запястья шейным платком. Пришлось сильно постараться, чтобы это сделать, все - таки больная рука здорово мешала. Но даже с таким преимуществом он не мог со мной справиться.
- Это… ты получил.
- Еще нет, - я взял одну из свечей, расставленных по всей комнате. И не удержался от смешка, увидев, как занервничал Леро. - «Дрожит как мотылек душа…» Да, Ги?
- Жан – Мишель…
- «С твоей душой соприкасаясь…» - я схватил Гийома за волосы, чтобы он не дергался, и поднес свечу к побелевшему от страха лицу. – Помнишь… мы играли в такую игру: я поливал тебя вином, а ты меня воском. Сегодня меня облил вином ты… До сих пор жжет глаза. А еще ты вспоминал Маастрихта… Он кстати не был слепым, ему выбили глаз в какой – то пьяной потасовке. Но, конечно, слепой художник звучит интереснее, чем одноглазый.
У Леро затряслись скулы. Кажется, он помнил.
- Успокойся, Жан – Мишель… Поиграем во что – нибудь другое. Ты можешь взять…
- Хорошо, что ты поэт, зрение не так важно для стихов. Хотя, что ты написал за последние три года? Вроде, ничего?
- Боже мой, что ты! Нет!! - Леро издал крик ужаса. Я поднес огонек к его глазу. Ресницы мгновенно опалились, но я уже задул фитиль, и хохотал глядя на расползавшуюся, под Гийомом лужицу.
- Леро… ты обмочился как щенок! Ты, что подумал, я это сделаю? Ну, я же не настолько жесток.
- Да, ты просто сумасшедший, Мати!! Су…ма…сшедший!! - Леро трясло, его лицо дергалось, а из зажмуренных глаз бежали красные слезы.
Я бросил свечку на пол. Было приятно видеть Гийома Леро растоптанным, сломанным, и до смерти перепуганным. Конечно, я перегибал палку, но когда поэт на четвереньках, до блеска вылизывал мои туфли, я окончательно потерял над собой контроль.
- Кстати, почему ты мне не сказал? Почему? – я шлепнул Гийома по губам, потому что он не отвечал.
- Да, о чем не сказал?!
- О, я не спросил… О том что пишешь… писал не только стихи.
Леро разлепил глаза. Правый воспалился, и слезился. Все - таки я обжег ему веко.
- Откуда ты…
- От Люнеля. Шаржи, карикатуры, еще в лицее.
- Это было просто развлечение. Это было… весело. Наверное, как тебе сейчас…
- Ну, да. А тебе становилось весело, когда тебя за них били? Или приятно? – усмехнулся я. - Сейчас почему то нет… Так в чем причина?
- Есть границы, которые нельзя переступать, Мати.
- Серьезно? Можешь не переживать, мы давно за ними, Гийом… Но я не об этом. Почему не намекнул, что тоже художник… Что ты - Люсьен Брис… Как я сразу не догадался… Брис… глупее ничего не придумал?
- Я не говорил никому… даже Галбрейту.
- Ты сказал Эрику, - напомнил я.
- Да… Эрику… сказал… - медленно произнес Леро. - В тот день… в тот…
- В какой?
- Когда его убили… И просил не говорить тебе. Собственно из – за этого мы и ссорились. Ему очень хотелось разболтать об этом. Значит… ты видел его? – робко спросил он.
- На фабрике, - быстро ответил я.
- Странно… - Гийом не сводил с меня влажных блестящих глаз, - это же было воскресенье… Ты не мог... видеть Эрика на фабрике.
Несколько секунд я молчал, пытаясь собраться с мыслями.
- Значит… я перепутал.
- Что ты перепутал? Его убили в тот день! Ты бы не забыл, если Эрик приходил к тебе, или ты к нему, – Леро покраснел и задрожал всем телом. - А сказать об этом он мог только в воскресенье!
Я вздохнул.
- Ну, и к чему ты клонишь?
- Ни к чему… но я... не понимаю…
- Леро, может, ты что – то напутал? Сознался Эрику в своих аферах в предыдущее воскресенье... или еще, какой день...
- Жан – Мишель, я прекрасно помню, что и когда говорил Эрику. Не делай из меня идиота.
- Я не делаю. Просто не понимаю, что тебе нужно, - я убрал с лица Леро прилипшую прядь. - Убийцу Белла поймали, и наказали. Тебе должно быть это лучше известно, чем мне. Палач… имел личные мотивы.
- Сейчас палач ты! Развяжи меня немедленно! Развяжи…У меня болят руки…
- Только руки? – со смешком поинтересовался я, вспоминая с каким трудом, заставлял Леро молчать полчаса назад. Поэт не успокоился, пока я не затолкал ему в рот его собственное белье.
- Мати, у меня все болит… Отпусти! – я не обращал внимания на крики и наливал в фужер вино. - Чокнутый! Чокнутый гад!! Я позову на помощь!
- Ты давно мог это сделать.
- Ты… тоже мог… это сделать… - прохрипел он, тяжело дыша. - Нанять Жоре, подставить или заставить взять вину на себя… Со своим папашей могли, а я мог ошибиться… Ошибиться…
- Тогда довольно грубая ошибка, да, Ги? Как и сейчас. Стоишь на коленях, связанный, перед убийцей? Тебе не страшно? - я повернулся к нему, и пил. - Будь я на твоем месте, я бы уже заткнулся.
- Я должен знать! Я должен это знать!!
У Гийома так вздулись на лбу вены, что казалось, они скоро лопнут от напряжения. Этот спектакль нужно было прекращать. Я прикончил вино, и выдохнул.
- Ну, ты в своем уме, Леро? В чем ты меня обвиняешь?!
- Тогда объясни про разговор с Эриком! Когда он успел сказать...
- Ладно… - я пожевал нижнюю губу. - Он заходил ко мне в тот вечер. Просто я не хотел говорить, ни к чему это было.
- Зачем заходил?
- Сообщил, что вы уезжаете, и решил попрощаться…
- И как… вы…
- А как могут прощаться бывшие любовники? – оскалился я. - Как и мы сейчас.
- Если так, это пугает…
- Гийом, заткнись уже… - проворчал я. Подошел к нему и развязал. - Я не сделал ничего ужасного. И тебе тоже не сделал, ну почти… - я погладил Леро по разбитой губе.
Он поморщился и начал растирать запястья.
- Я могу… подняться? – тихо спросил поэт, наверное, потому что за каждую попытку до этого, я бил его по лицу.
Я подал Леро ладонь, и поднял. Его вело в сторону, и он широко расставил ноги, чтобы не повалиться. Я придерживал Гийома, пока он не нашел равновесия.
- Тебе надо помыться, - заметил я,
- Мне надо напиться… и помыться.
Я усмехнулся, и начал одеваться. Леро шатаясь, ходил по комнате, собирая одежду. Собрав, он немного помял ее в руках, и бросил на диван, видимо вспомнив о ванне. Я хотел идти и уже прикоснулся к дверной ручке, когда Гийом окликнул меня.
- Жан – Мишель... а колечко?
- Я уже забрал его.
- Не это… Мой перстень с опалом… Помнишь? Который я отдал Реми?
Я повернулся к Гийому. Он внимательно смотрел на меня.
- Помню, - сухо сказал я, - А что?
- Мне его подарил Жером, очень давно. Перстень был велик. Я боялся его потерять, и всегда проверял на месте ли он. Дурацкая привычка осталась, теперь все кольца дергаю. Так вот... Люнель говорил, что ты надел его на один вечер мадам Беатрис, три года назад. Жерома очень обидело, что я отдал его подарок тебе.
- Он… что – то перепутал.
- Да, Жером может, - не стал возражать Леро. - Я и не придал значения его словам. Однако я нашел это кольцо у тебя…
- Ты рылся в моем столе? – изумился я.
- Я ничего не взял. Просто откуда оно взялось у тебя… Оно же было у Реми?
- Я выкупил перстень у него, - медленно произнес я. - Что ты искал в моем столе?
- Почему не отдал мне?
- Ну, я же купил его. Он мне нравится, - мрачно пояснил я.
- Тогда почему прятал, Мати?
- Я же сказал, перстень мне нравится! И я хотел оставить его себе. Наверное, как и ты, мои часы, Аполлона, да и все остальное, что как барсук тащишь в дом. Зачем тебе это? Не можешь удержаться, чтобы что – нибудь не стянуть? Ты можешь купить все что захочешь. К чему тебе женский веер или брошка, которую подобрал в театре? Я видел. А эта пепельница…
Я хотел взять свою малахитовую пепельницу со столика, но она была настолько загаженной, что я не решился к ней притрагиваться. Леро перестал ее прятать, когда начал курить, а может уже и не помнил, откуда она.
- Ты мог просто попросить то кольцо, Жан – Мишель.
Несколько секунд я молчал.
- Его подарил тебе Люнель, ты бы его не отдал.
- Я отдал его шлюхе, и ты не знал что это подарок Жерома, до того как он сказал тебе об этом.
- Да, что ты пристал, Леро?!!– вспылил я. - Ну, нашел ты это кольцо, почему спросил только сейчас?
- Боялся… услышать ответ. Я узнал кое - что о Реми Дидье. В общем – то случайно… Наше сходство развязало язык одному персонажу в «Магнолии». Не самая приятная компания, и уж совсем неприятная история, но мы провели целый вечер за…
- Какая еще история? – раздраженно перебил я, потирая щеку.
- Довольно короткая… Реми Дидье убили в Марильи. И это произошло почти сразу после того вечера с нами. Кто бы мог подумать, да, Мати?
- Париж опасный город, - тихо проговорил я.
- Опасен не город, а люди.
- Да, пожалуй, - согласился я. - Считаешь меня опасным?
- Считаю. Реми Дидье, Эрик Белл, может быть кто – нибудь еще?
- Может быть Гийом Леро? – смеясь, я подошел к нему. Взял за лицо и поцеловал в ледяные губы. - Ты не хочешь успокоиться, поэт? Нет?
- Ты ничего не боишься? Конечно, с таким тылом кто – бы боялся, но…
- Я должен бояться голого обоссавшегося и обоссаного старика? Я сказал, что этого не делал!! Что тебе еще нужно?! – уже не выдерживая, я, схватил Гийома за затылок. – Что?!!
- Прекрати меня мучать для начала!!
- А ты не придумывай всякую чушь, - прошипел я, разжимая пальцы.
Леро отошел на несколько шагов, как будто дистанция между нами что – то решала, но, кажется, так ему было спокойнее.
- Что я придумал, Жан - Мишель? Ты путаешься… злишься, и ты совершенно чокнулся. Я понял это когда ты отдал меня на растерзание тем уродам. И ты ненавидел Эрика…
- Какое – то слабое обвинение, Леро. Если убивать всех кого мы ненавидим, на планете не останется людей очень скоро.
- Но мы же не в зале суда, Жан - Мишель, ответь... Эрика … убил… ты? – изменившимся голосом спросил поэт.
- Гийом, ты с ума сошел? Разумеется, нет! Не веришь? Ты не веришь… Почему?!
- Я… не… знаю. Я… Не подходи, Мати! - предупредил Леро, потому что я шагнул к нему.
- Ты шутишь? – рассмеялся я. - Это же я… Ты что?
- А Реми, Жан - Мишель? Расскажи мне как ты встретился с Реми после того что было? Как ты получил кольцо? Сколько заплатил? Что он…
- Да, ты помешался на своем кольце, Леро! Завтра его верну! Опомнись, наконец!
- Мне опомниться? – всхлипнул Гийом.
- Давай, помогу? Знаешь, что мы сделаем для этого? Погуляем.
- Ч…что? Мати!! Что ты творишь?!– завопил Леро, потому что я схватил его за плечи и потащил к дверям.
- Не помешает проветриться! Приведешь мысли в порядок, а то плетешь какую – то ересь, да и от тебя несет как от козла!
Из последних сил Гийом пытался от меня отбиться, но я не чувствовал ни ударов, ни пинков. Скинул любовника со ступенек, и, спускаясь следом, хохотал, глядя как он забивается в самый дальний угол холла.
Пряча лицо в ладонях, Леро что – то забормотал, но так сбивчиво, что я ничего не мог разобрать, да и не прислушивался особо. Рывком поднял обнаженного поэта и вытолкнул на Королевскую площадь.
Гийом пролетел несколько метров и шлепнулся на мостовой. Ему повезло, что наступил поздний вечер, и людей было немного. Но все, кто видел это падение, обомлели и смотрели, то на Леро, то на меня.
Не знаю, чего я ждал от Гийома в такой ситуации. Что он набросится на меня с кулаками, какой - то остроумной шутки или полного хладнокровия, каким бы он мог изумить ошарашенных прохожих. Но это оказался не тот момент, когда он был способен на это. Леро сжался, обхватил голову руками, и зарыдал посреди площади. Это было то, чего я не ожидал совсем.
- Гийом… Ги…
Я быстро подошел к нему, и пытался уговорить подняться, но поэт только отчаянно и горько выл. Мне пришлось взять Леро на руки и отнести в дом.
В спальне я положил его на кровать, и накрыл одеялом. Гийом свернулся клубком, и по – прежнему рыдал, но уже намного тише. Не снимая одежды, я залез в постель и прижался к нему. Леро дернулся, почувствовав мое тело, но больше ничего не делал. Мы так и заснули, не сказав друг другу ни слова.Обхватив плечи руками, Гийом сидел в ванне, а я поливал его водой из медного ковшика. Не заставь я Леро помыться, он бы, наверное, целый день лежал в постели грязным.
- Вода остыла.
Это было первое, что Гийом произнес со вчерашней ночи. Стало интересно, если бы она не остыла, мы бы не заговорили?
- Добавлю горячей.
Я ушел на кухню, но когда вернулся, Леро уже замотался в свой вишневый халат, и завязывал золотой шнур на поясе. В спальне поэт, снова забрался в постель. Я запоздало сказал, что белье теперь не слишком чистое, но он только махнул рукой.
- Сделаешь мне чай?
- Чай? Ты же не пьешь его, - удивился я.
- Пью иногда… когда кофе надоедает… Найдешь в буфете? Он в розовой коробочке.
Я кивнул, и опять скрылся на кухне. Я не нашел чай, и уже собрался варить кофе, когда заметил на заваленном грязной посудой столе, жестянку персикового оттенка. Видимо Леро имел в виду ее. Рядом стояла коробка из кондитерской «Сторер». Я откинул крышку, внутри лежали шесть давно испорченных эклеров. Леро даже не попробовал их.
Я вспомнил корзиночку булочек в «Фоне», которые поэт крошил птицам. Он почти не мог есть но все равно что – нибудь брал по привычке или, не желая себе в этом признаваться.
Я не желал признаваться, в том, что совершенно перестал владеть собой. С Этьенном я еще сдерживался. Но с Леро, демоны мгновенно вырывались на волю и я творил сумасшедшие вещи, за которые не заслуживал прощения, впрочем, как и Гийом в свое время. В этом мы были очень похожи - всегда пытались сделать как можно больнее друг другу, и оба находили в этом удовольствие.
Утром я думал о том, чтобы уйти. Но вместо этого только курил, и в замешательстве ходил по комнате. Глядя на маленький, беззащитный, клубок, в который свернулся Гийом, я испытывал необъяснимый прилив нежности и волнения. И дело было не в жалости, или ощущении вины, а скорее в осознании потерянной между нами близости.
Я разделся и снова лег к Леро. Он зашевелился, повернулся ко мне и смотрел долгим, неуверенным взглядом. Я молча придавил поэта к постели, накрыл рукой, и вскоре заснул под его неровное, учащенное дыхание…
Я заварил «Жасминовую жемчужину». Пошарил по полкам, в поиске коричного печенья, но ничего не нашел. Поставил, с трудом отмытые, голубые чашки на поднос и понес в спальню. Не знаю, откуда Гийом выудил свою синюю банку, но она уже стояла на кровати, а он грыз засохшее печенье, нещадно кроша его на белье. Я сообразил, что забыл сахар, но он просто не попался на глаза. Леро потянулся и достал из тумбочки совсем темную, серебряную сахарницу.
- Прямо как старичок еду по тумбочкам, да под подушками распихал.
- Почему как? – он зазвенел ложечкой помешивая чай, и предложил мне, потому что я, почему - то принес только одну. Но я покачал головой.
- Мы забудем эту ночь?
- Вчера ты старался, чтобы я ее запомнил. Хотя одну мы забыли... - Гийом сделал маленький глоточек. - Ты смешал меня с грязью, Жан - Мишель… просто с грязью.
- Со мной ты поступал так всю жизнь, - напомнил я. - Но может быть нам с тобой это нужно?
- Мне были нужны мои ресницы, - заметил Леро.
- Они отрастут.
- А если нет?
- Тебя только это беспокоит?
- Меня беспокоит очень много чего… в себе и в тебе… - проворчал Гийом, стряхивая крошки с одеяла.
Я погладил его по щеке.
- Ты простишь меня, Гийом? Я сожалею…
- Ты избил меня, опозорил, и хотел выжечь глаз.
- Да не хотел, Ги, - сказал я, смеясь. - Я выпил, и просто тебя пугал.
- Ты меня пугаешь, Жан – Мишель. Очень.
Несколько минут мы молча пили чай. Я пытался заглянуть Леро в лицо, но он сидел опустив голову, и стучал ложечкой по блюдцу выбивая какой – то ритм.
- А когда Этьенн… говорил обо мне? Ну, о тех вещах, что мы… что я делал для него? Сейчас или… еще давно?
- Когда, мы сошлись с ним… давно… Да, перестань уже, - попросил я, понимая, что сам он не прекратит.
Гийом бросил ложку, но его руки недолго были в покое и быстро подцепили крышечку сахарницы. Он немного покатал ее в ладони, потом начал водить пальцами по выдавленному на ней цветочному узору, но это, по крайней мере, не мешало.
Я следил за этим мельтешением и мрачно размышлял о прошедшей ночи. Гийом начал ворошить, то, что лучше не трогать. У него появились сомнения на мой счет. И их требовалось немедленно развеять. Только не вызовут ли больших подозрении новые оправдания? Или молчать еще хуже? Я покусал губу, не зная как говорить об этом. Но нам было необходимо все выяснить как можно быстрее.
- Неприятно, что ты обвинял меня в каких – то злодеяниях, Гийом. Неужели ты, правда, так думаешь?
Леро выронил крышку, но сразу ее подобрал.
- Нет… Нет, конечно… Я тоже много выпил, вот и полезла в голову всякая… чушь.
- Мне было обидно это слышать. Из – за какого – то кольца, считать, что я… убил человека?
- Да… я понимаю… извини.
- А то, что Реми придушили в каком - то переулке, вообще не должно вызывать удивление. Он ошивался, где попало и с кем попало. С нами, например.
- Ну, да.
- И Эрик… я, конечно, на него злился из – за тебя, но это же не повод…
- Жан – Мишель, не надо… Я знаю… Это все ужасно глупо…
- Но вчера ты так думал.
Гийом помрачнел и осторожно потрогал пальцем пораненное веко.
- Мати, ты создал подходящую атмосферу… Я не был уверен, что ты… оставишь меня живым, как и в день рождения. Я боялся тебя. Это… очень странное ощущение. Находиться рядом с близким человеком, которого оказывается, совсем не знаешь. Хотя знаешь… но все равно ему веришь.
Я забрал крышку у него из рук, притянул к себе, и долго просил прощения. Но поэт был совершенно холоден.
- Ты мне нужен, Гийом … Не отворачивайся от меня…
- Нужен тебе? А… Этьенн? – тихо спросил Леро.
- Этьенн… - повторил я. Было сложно объяснить свои чувства, я сам до конца не мог их понять. Но связь с Гийомом Леро, оказалась слишком прочной, чтобы ее можно было разорвать. – Я люблю Этьенна. Но тебя я тоже люблю, просто по – другому… Ги, ты ведь испытываешь тоже самое? Мы необходимы друг другу. Мы необходимы друг другу…
Я шептал эти слова вперемешку с поцелуями, которыми покрывал его лицо и шею. Гийом ничего не отвечал, и как будто терпел мои прикосновения. С каким – то отчаянием я скользил языком по его болезненно худым ногам, мрачно сознавая, что мне требуется именно это от любых отношений. Подчиняться, и умолять. И не важно о чем: о любви или прощении. Если бы однажды Гийом не подпустил меня к себе так близко, и продолжал, обращаться, как со своими вещами: забывать, но и не выбрасывать, я бы любил его всю жизнь.
- Жан - Мишель… а я ведь не сказал, что Реми Дидье придушили, - вдруг произнес Леро, с нервным смешком.
- А его придушили? – глухо спросил я.
- Ну, да… как и Эрика.
Я неудачно повернулся, и смахнул поднос с посудой на пол. Но мы оба, едва обратили на это внимание.
- Так просто говорят, прибили, придушили…
Леро подтянул ногу к себе. Отрешенный и немного робкий взгляд, обращенный на меня, пугал даже больше прямых обвинений.
- Не будем этого делать, Жан – Мишель…
- Почему?
- Я не хочу.
- Со мной не хочешь? – холодно спросил я, отодвигаясь.
- Сейчас не хочу… Сейчас… - Леро поерзал на месте, пытаясь принять удобное положение. - После такой ночи об этом не думаешь… Мне нужен чай… а ты все разлил, и расколотил мой любимый фарфор.
- Я заварю еще, - сказал я поднимаясь.
В дверях я остановился и посмотрел на Леро. Он откинулся на постели и лежал, закрыв лицо ладонями. Гийом мне не верил, или действительно не мог забыть ужасную ночь? Что он снова вспомнил Реми? К слову привязался…
Я возился на кухне, пытаясь придумать, как оправдаться и загладить вину перед Гийомом. В голову ничего не приходило. Я только нервничал, и злился. Так и не отыскав подходящего решения, я положился на время, которое, единственное, могло что – то исправить.
После чая я предложил Леро сходить позавтракать в «Грот», но он отказался.
- Тебе нужно поесть.
- Я съел печенье, Жан – Мишель… Сходи один.
- Две штучки? И я не хочу без тебя. Пошли, Гийом… Пошли…
- У меня все лицо разбито и отек глаз. Как я пойду? – с раздражением поинтересовался поэт.
- Поверь, никому нет дела до твоего лица. Идем, Леро, - подгонял я и ждал, когда он встанет.
Понимая, что иначе я не отстану, Гийом нехотя слез с кровати. Нашел в шкафу подходящую одежду и бросил на кресло. Потом зачем - то наклонился, и я увидел, что он подобрал с пола синюю банку.
- Странно, что она не раскололась, - он погладил пальцем старую трещину. - Богемское стекло такое хрупкое.
- Она просто раскололась до этого. Выкини, наконец. Где ты вообще ее взял?
- Она… стояла на прилавке в каком – то магазинчике и не продавалась. Но мне понравилась эта баночка, и… я стащил ее. В ней был миндаль. Я ел его, наверное, целый год. Не очень люблю орехи. Эрик ее уронил на кухне, и она треснула. Я на него наорал… из – за банки.
- Будешь хранить ее как реликвию из – за этого?
- Ну…
Я выхватил банку из его рук, и запустил в стену. Раздался звон, а синие осколки разлетелись по всей спальне.
- Ну, наори теперь на меня, - предложил я, потому что Гийом застыл и молча смотрел на засыпанный стеклом пол. Его глаза заблестели, так, как будто из них были готовы сорваться слезы. Меня это развеселило.
- Ты что расстроился из – за стекляшки?
- Зачем… ты разбил? Я хранил ее столько лет…
- Ты тут все хранишь по многу лет, хранитель…
Гийом протер лицо рукой, подошел к окну, и закурил.
- Ты собирался позавтракать, Жан – Мишель. Уже полдень.
- Хочешь, чтобы я ушел? – недовольно спросил я.
- Хочу побыть один.
- Ты и так один, Леро. Уйду, что будешь делать? Вспоминать Эрика? Копаться в своем барахле? Так себе развлечение, но, наверное, других теперь нет. Ты никуда не выбираешься, и ни с кем не встречаешься. Хотя если бы я так же выглядел, наверное, тоже никуда бы не ходил, - Леро никак не реагировал на мои слова. Это раздражало, поэтому я продолжил. - Ты превратился в жалкого старика, Гийом. Зачах, потерял шарм и больше никому не интересен, кроме меня. От тебя отвернулось общество, и ты медленно умираешь без внимания и любви, которое оно тебе давало, так же как от голода, которым зачем – то моришь себя столько лет. Кстати знаешь, как тебя стали называть?
- Мне все равно, Жан – Мишель.
- Тебе не все равно. Тебя обсмеяли на вечере у Бахметевых год назад, и ты после этого боишься куда – то выходить. Без короны как – то неуютно, да, Леро?
- Да, Жан – Ми, - тихо ответил Леро.
Я фыркнул и начал одеваться. Мне не хотелось уходить, но и оставаться не имело смысла.
Леро докурил, бросил окурок на площадь и, закрыв окно, повернулся ко мне.
- Ты… ты уходишь, Жан - Мишель?
- Ну, ты же хотел, чтобы я ушел, - отозвался я, застегивая манжеты. - Жилет не видишь?
- На кресле… На кресле, под моими вещами, - повторил Гийом, потому что я ничего там не нашел, и начал озираться по сторонам. – Придешь… еще?
Я посмотрел на Гийома. В его лице было сильное волнение, даже страх, которых он не мог скрыть в эту минуту. После того, что я с ним делал, он еще желал меня видеть. Я почувствовал от этого не столько удивление, или радость, сколько досаду, и разочарование.
- Тебе хочется, чтобы я пришел?
- Ты сказал, что я тебе нужен. Или…. просто так сказал?
Я подошел к Леро, не зная, что ответить, может быть, потому что сам наверняка не знал ответ.
- Мы никогда не будем свободны друг от друга, - я прикоснулся к его щеке. - Я приду, Гийом.
У Леро дернулись губы в нервной улыбке. Он подался ко мне, и что – то сказал. Я не расслышал, и переспросил, но поэт уже ничего не отвечал, лишь с каким – то отчаянием повторял мое имя.
Я оторвал его от пола и положил на смятую постель. Задыхаясь от волнения и слез, Гийом зашептал какие – то глупости. Не понимая и половины, что он говорит, я только гладил его по лицу. Леро вдруг затих, и почти робко прижался к моему рту. Я теплее отозвался на поцелуй, дернул шнур на его поясе и отшвырнул бархатный халат в сторону.
Лучше бы я этого не делал. Торчащие ребра и кости любовника выглядели настолько отталкивающе, что совершенно охладили меня. Вчера изъяны Леро не имели значения. Я завелся по другим причинам. Сейчас их не было, и я с досадой от него отстранился.
- Выглядишь… как старый мешок костей, Гийом. Отвратительно…
Гийом сглотнул и смотрел на меня.
- Мне… одеться?
Я кивнул, откинулся на подушки и смотрел как Леро, неловко натягивает брюки, и путается в рукавах рубашки.
- Приличнее ничего не мог купить? – со смешком спросил я, обводя глазами его неважно сшитую одежду.
- Почему? Хорошие вещи… - покраснел Гийом.
- Ну… - протянул я, не желая больше об этом говорить, и расставил ноги для его удобства.
Леро склонился надо мной, стараясь разжечь. Волосы, прикрывавшие лицо поэта, избавляли от необходимости на него смотреть. Это помогало. Но я совершенно ясно понимал, что испытываю какое – то вымученное удовольствие. Леро не возбуждал меня. Я взял его за затылок, чуть ускоряя, и начал приподнимать бедра навстречу теплому рту.
Золотой шнур мелькал перед глазами, привлекая своим блеском, и волновал больше, чем усердие Леро. Я отстранил его. Перехватил золотистую удавку и обвил вокруг шеи Гийома. Торопливо сорвал с него штаны и рывком соединил наши тела. Поэт не пытался остановить меня, даже когда я начал медленно затягивать петлю.
Наслаждение захлестывало все сильнее. Ради этих мгновений, я был готов на преступление. Мне не нравилась лишь пассивность Леро. Ему не хватало воздуха, но он не сопротивлялся, хотя это давно перестало напоминать игру. Прежде я никогда не доводил Гийома до полуобморочного состояния. И никогда не пользовался веревкой или чем – то таким. Это было слишком опасно, игра могла выйти из - под контроля. Но сейчас никто не играл.
- Знаешь… Эрик хотя бы сопротивлялся… как мог, конечно, но все же… Может, ты тоже начнешь? – хрипло спросил я.
Глаза Леро расширились, он схватился за мои руки, но разжать не мог. Только держать. Его лицо покраснело, вены на лбу набухли, но он еще мог сохранить себе несколько секунд. Я улыбнулся этому. Мне нравилось, когда они торговались за них. За каждую… Чувствуя, что не могу больше сдерживаться, до предела натянул шнур, и изливался в уже содрогающееся в агонии тело.Я швырнул халат на голову Леро, чтобы не видеть на лице застывшей гримасы. И как пьяный, хотя не сделал ни глотка, шатаясь, вышел из спальни. Наверное, целый час я просто ходил по квартире, перебирая в руках золотистый шнур.
Заглянул в кабинет, превращенный с годами в архив старых бумаг, и исписанных тетрадей, где никогда не работал поэт. Гийом писал лежа на диване в гостиной, в любимом кресле у камина, в кафе, и везде, где ему улыбалась муза.
Забрел в заброшенную столовую, заполненную коробками, книжками, и фарфором, стоявшим даже на полу. Я узнал об этом по хрусту, наступив на какое – то блюдо. Не думаю, что Леро когда – нибудь здесь ел, а если и делал это, то очень – очень давно.
Следующей была комнатка назначения, которой я не знал. Ги она служила чуланом. Я с трудом в него пробрался. Дверь заклинило, и пришлось хорошенько налечь плечом, чтобы попасть внутрь. Раздался подозрительный треск, кажется я что – то сломал.
Помещение оказалось почти доверху забито ненужной мебелью, ящиками, чемоданами, и, конечно, посудой. Я пролез за китайскую ширму делившую комнату пополам. Никогда не доходил досюда и не знал, что за ней скрыт маленький уголок Люсьена Бриса. Два мольберта, несколько холстов прислоненных к стене, заляпанный краской пол. Леро работал здесь. В этом маленьком не слишком вдохновляющем месте.
Я подошел к незаконченному полотну и долго не мог от него отойти. Гийом больше не сочинял стихи, но продолжал рисовать. Прямо на полу стоял недопитый бокал вина. Я поднял его, и с интересом разглядывал работу. Как бы я не желал этого признавать, сумасшедшие картины Бриса всегда волновали и восхищали меня. Эта заставила улыбнуться. Гийом, изобразил Королевскую площадь. Вид был чуть сверху и я догадался, что Леро писал из своего окна.
Я еще не помнил площадь такой прекрасной. Художник уловил ту прелесть и магию, которой я никогда не мог объяснить, только чувствовать, и уж тем более не мог передать. Это было удивительно, он словно смотрел на нее моими глазами. Я вздрогнул, когда в одной из маленьких фигур в центре узнал себя. Совсем молодого, с робкой улыбкой на губах, и вскинутыми вверх глазами, искавшими своего кумира.
Я отошел от мольберта. Выпил божоле и прошелся по комнате. Зачем Гийом рисовал эту дурацкую картину?
Я задумчиво остановился у письменного стола обитого синим сукном. Меня даже удивил на нем относительный порядок, и отсутствие любимых безделушек поэта.
Я поставил пустой фужер подальше к стене, и прикоснулся к рукописи почти законченной поэмы, но судя по толстому слою пыли, давно заброшенной. Хотел ее взять, но передумал. Рядом блестела знакомая книжечка, обшитая золотой тканью. Дневник неизвестной девушки из комода Леро.
Я открыл его. Прежние страницы были вырваны. Гийом хоть и пытался сделать это аккуратно, все же оставил следы маленького вандализма. Остальные листы были исписаны его неразборчивым почерком. В середину оказалось всунуто несколько писем и записок. Я не глядя бросил их на стол, сел и, начал листать дневник. Последние месяцы Леро меня заинтересовали.
1 июня 1856
Испугался.
2 июня 1856
Ездил в Булонский лес. Устал, но как – то ожил. Надо почаще туда выбираться. Вспомнился Барбизон.
3 июня
Написал письмо Галбрейту. Не ответит, наверное. Если бы не Делрой, и не знал бы, жив ли он. Обидно.
4 июня
В театрах запретили «Охотницу», нашли какие – то политические мотивы. Смешно, я и не думал ни о чем таком.
До этого перестали пускать в некоторые Салоны из – за моей репутации. Хотя раньше она была намного хуже, и никому не мешала.
В какие – то Дома уже сам не буду ходить. Появилось слишком много новых дураков, которых я почему – то должен знать.
4 июня
Да, что не так с пьесой?!
5 июня
Хочу увидеть Жан – Ми… Сомневаюсь, что он хочет того же самого. Я давно не интересен ему. Мати отталкивают мой возраст, мой запах, мое лицо. Он этого и не скрывает. Но это моя ошибка. Не нужно было ничего говорить о своих предпочтения. О Сюркуфе… Думаю, его это отпугнуло. Он полюбил меня совсем другим. А такой как есть, я ему противен. Представляю, что еще рассказал этот музыкант. Жан – Мишель поэтому не приходит. Раньше душил любовью. Сейчас… я задыхаюсь без нее.
Мне не хватает того милого мальчика, которым Жан - Ми когда – то был. Теперь он обозлился, и очерствел. Временами я его даже боюсь. Но я сам во всем виноват. Я осквернил его тело и изуродовал душу. Жан - Мишель имеет право меня ненавидеть. Я сам ненавижу себя…
Вспоминаю, как он приглашал в свою квартиру, уже планирую ту жестокую ночь... Как мы шли по заснеженной набережной. Посидели в «Гроте». Смеялись чему – то… Так цинично… Я заслужил… но больно думать именно о тех минутах… Их я ему не прощу.
Какое – то июня
Иногда, кажется, что Жан - Мишель бродит где – то на площади и смотрит в мои окна. Глупо, но я несколько раз откидывал занавеску, как будто надеялся, что, правда, увижу его… Я бы тогда открыл окно, махнул рукой и крикнул что – нибудь смешное, как делал когда – то очень давно. Но кричать было некому. Все осталось в прошлом…
В полдень, у памятника Людовику, стоял немного нервный парнишка. Он кого – то ждал и, то и дело лез в карман за часами. Издали он был похож на Мати, и на мгновение показалось, что это мой мышонок, много лет назад. Внутри все как – то потеплело, и я улыбнулся этому наваждению. Даже хотел, чтобы оно продлилось…
Я думал, что потерял Жан - Ми, когда он связался с Гаррелем. Но это случилось… когда юноша на площади… куда – то удалялся с опоздавшим приятелем. Кажется, они шли в «Грот»…
11 июня
Перечитал вчерашнюю запись… Какая чушь… Кажется, схожу с ума от одиночества.
Жером в клинике, меня больше не пускают туда. Когда видимся, ему делается только хуже. Может через какое – то время, смогу его навестить...
Чарли я не нужен. Мати тоже. Оба меня ненавидят. Камиль уехал на лето в Сен – Мало. Обещал вернуться к середине августа. Но сомневаюсь, что ему захочется. Последнее время он сторонится меня, как и все вокруг. Хотя деньги кончатся, вернется.
12 июня
По утрам не хочется просыпаться. Подниматься… Эти запахи меня убивают. Так тошнит, что несколько раз рвало. Слоняюсь как приведение по квартире. Забываюсь только когда рисую.
12 июня
Может быть куда – нибудь сходить… Лучше где меня не знают. Неделю не выходил из дома. Договорился с одним мальчишкой: приносит еду из «Грота». Нужно сказать, чтобы больше не носил. Зачем? Не ем почти ничего.
13 июня 1856
Встретил Жан – Ми в «Фоне». Не надо было к нему подходить. Он едва терпел меня, и ждал когда я, наконец, уйду. Так не хватало его эти месяцы. Может, нужно было сказать об этом? А я сидел и нес какую – то чушь. Хотя чтобы это изменило, если бы сказал? Мати помешался на своем музыкантике, как когда – то на мне. Но это не удивительно. Датиль молодой красивый мальчик, талантливый и успешный композитор. Париж лежит у его ног, как когда – то лежал у моих. Я сам валялся в ногах этого Этьенна.
14 июня.
Утром не смог встать с кровати. Словно сверху придавили чем – то тяжелым. Такая беспомощность... Поднялся только к вечеру. В гостиной что – то грохнуло. Несколько раз. Заставил себя доползти посмотреть, что упало. Не понял… но какая разница. Постоянно, валятся какие – то вещи. Открываются окна, заедает замок в двери. Хуже всего запах. Усиливается с каждым днем. Все время проветриваю, но толку никакого, только мерзну. Хотя и с улицы несет кровью. Курю постоянно.
Хочу лечь, но страшно возвращаться в постель. Кажется, если лягу, умру там.
15 июня.
Не умер.
19 июня.
Давно не пишу. Я опустошен. За три года набросал только несколько корявых стишков, как поэт я умер. Может быть, не стоит об этом сожалеть? Может быть, просто вернуться к работе, а не впадать в меланхолию… Это сказал Датиль. Два дня назад мы столкнулись с ним в «Корабле», и остаток вечера провели вместе. Не думаю, что он хотел посмеяться надо мной. Не только это... Мне нужен был кто – то рядом. Забавно, что им оказался Этьенн. Такой странный, приятный вечер.
23 июня.
В субботу вытащил меня из дома. Смотрели «Автограф» в театре «Жимназ». Потом вернулись ко мне. Напились. Кажется, я наговорил чего – то лишнего. Не помню. Надеюсь, Датиль тоже. У меня осталась его запонка с жемчужинкой. Милая вещица. Наверняка чей – то подарок. Может быть Жан – Мишеля. Потом подарю музыканту такие же. Надеюсь это не последняя наша встреча. Интересно, Жан – Ми злится, из – за нас? Если Датиль, конечно, говорит об этом… Мне бы хотелось, чтобы злился. Хоть какие – то чувства с его стороны. Возможно, и вижусь с Этьенном ради этого… Конечно, не только поэтому. С Датилем всегда как – то легко.
28 июня 1856 года
Вчера открыл дверь, думая, что это Этьенн. Но просто какой – то господин ошибся квартирой. Я вернулся в гостиную со странным чувством обиды и стыда. Я ждал мальчишку, хотя не мог в этом признаться. Вертел в пальцах жемчужинку и вспоминал сумбурный субботний вечер, отвратительную пьесу, скомканную близость, пьянство, и какую – то чушь, которую шептал в плечо музыканта. Датиль вряд ли придет. А если… Нет, пусть лучше не приходит.
1 июля.
Нашел старую картину Мати. Не знаю, почему не повесил. Наверное, потерял. Такая миленькая. Пристроил в гостиной. Немного не к месту. Но мне нравится. Он так и не закончил мой портрет... Может попросить об этом? Или пусть пришлет так. Будет повод увидеться. Или не надо… Не надо, наверное.
6 июля
Днем заходил Датиль. Выманил из дома. Прошлись немного. Было жарко, сделалось плохо. Осели в летнем кафе. Так неловко. Стал уже стариком и калекой. Горько… Этьенн заставил поесть. Подчинился. Жалел. Рвало дважды за вечер. Злился. Повезло, он исчез перед этим. Вроде бы… лучше. Почитаю, в постели. Даже, рискну выпить кофе.
9 июля
Ночевал в «Де Марс». С трудом сдерживаюсь, чтобы не переехать совсем. В квартире все время что – то скрипит, и падает. Мне страшно, а Этьенн смеется и говорит, что в доме слишком много вещей. Может быть он прав. Нужно от чего – то избавиться.
Я пишу, а за спиной что - то рухнуло на паркет. Слишком много вещей. И жутко пахнет кровью. Прямо как в той камере с Жоре. Чувствую этот запах все отчетливее. Сигареты давно не помогают. Духи тоже. Опрыскал ими все комнаты, только голова разболелась. Меня все время тошнит. Даже от кофе. Теперь пью чай. Заставляю себя что - нибудь проглотить, только когда понимаю, что не ел несколько суток. Наверное, сдохну от голода в этом закутке. Никто и не узнает об этом.
Вчера упал на улице. Кто – то помог подняться и довел до стены книжного магазинчика. Я постоял, пока мужчина не отошел от меня, и без сил опустился на землю. Не заметил, как задремал. Рядом что – то звенело. С трудом разлепил веки. Хотелось спать, а звон мешал. Я улыбнулся и снова закрыл глаза. Мне бросали монетки в шляпу.
11 июля
Написал письмо Галбрейту. Потратил утро и уйму бумаги. Все разорвал. Черкнул три слова: «Я тебя жду». И отправил. Не приедет, конечно. Может и не прочтет. Но вдруг…
11 июля
Зачем писал? Не подумал… Лучше остаться в его воспоминаниях, таким как был. Но он не приедет. Это хорошо.
12 июля
Этьенн меня напугал. Пришел почти в два часа ночи. Я спал. Даже сразу не сообразил, что стучат в дверь. Подошел к ней и стоял, вздрагивая от ударов. Открыл только потому, что услышал резкий голос музыканта. Датиль удивился, что я спал. Потряс бутылкой дешевого вина, и направился в спальню, велев захватить бокалы.
14 июля
Мати как – то забыл у меня перстень с рубином. Сегодня зачем – то надел его. Сильно велик. Хотя мне и собственные вещи теперь велики. И кольца и одежда. Нужно сшить пару костюмов. Уже год думаю об этом. Знаю, что плохо выгляжу, но просто все равно было. И Этьенн недавно намекал на это. Хотя как намекал… просто сказал.
Не смог найти серенькие запонки, которые мне дарил Мати. Поищу завтра еще. Тоже хочу надеть. Может быть, занести ему перстень? Наверное, будет странно. Хотя… какой – то повод. Зайду.
15 июля
Рисовал весь день.
18 июля 1856 года.
Зайду завтра. А если Датиль снова будет у него? Но я же не буду караулить Мати у дома, и ждать когда он окажется один. Больше не буду. Чувствовал себя идиотом. Что я ему скажу с этим перстнем в руках? Надо подумать. Может быть не надо. Обычно когда это делаю, выходит только хуже.
19 июля 1856 год.
Не зашел. Послал письмо Галбрейту. С пустым листом. Может, улыбнется, если откроет.
27 июля
Утром заглянул Этьенн на несколько минут. Принес эклеры. Я растерялся, и спросил зачем. Датиль ответил, что я похож на скелет. Похож, пожалуй. Музыкант ушел. А я сидел, с коробкой из «Сторер» на коленях, и улыбался. Никогда не думал, что меня так могут обрадовать пирожные. Скажу, что съел, если спросит. Еще Этьенн обещал поиграть, если приведу рояль в порядок. Было бы приятно его послушать, но не настолько, чтобы откапывать инструмент из – под горы барахла. Откуда все это взялось, не могу понять…
29 июля
Вчера рухнул подсвечник в спальне, загорелся балдахин. Я читал, даже не сразу понял, что это огонь. Гари не чувствовал. Запах крови все перебивает. Сбил пламя одеялом. Если бы задремал, наверное, бы сгорел. Хотя, пожалуй, лучше бы дремал.
4 августа
Хотел зайти к Этьенну. Вдруг вспомнил, что Мати может быть с ним, и передумал.
4 августа
А если он больше не придет? Неделю не появлялся.
5 августа
Все утро освобождал рояль. Вытер. Хотел отполировать воском, но потом подумал что это слишком.
В пять часов пришел курьер с двумя коробками из «Нового Парижа». Я подумал, что это ошибка. Я не делал никаких покупок. Но мальчонка назвал мое имя, сказал, что все оплачено и протянул записку. Она была от Этьенна. Прочел. Стало стыдно и грустно. Но… кажется музыкант не хотел меня оскорбить. Наверное, даже думал, что сделает приятно. Но, пожалуй, на пирожных нужно было остановиться.
Я походил по комнате, не решаясь открывать коробки. Потом отнес в спальню и распаковал. Там оказались три новых костюма, и четыре рубашки, вероятно, самых маленьких размеров. Я разложил их на постели. Бережно потрогал ткань, и убрал в шкаф.
Примерю после ванны. Датиль не переносит резкие запахи. А я, наверное, вылил на себя полбутылки «Клиндож». Несколько раз перечитал записку. Рассмеялся и откинулся на постели. Нахально и так мило… Этьенн… Нет, воск… определенно не был лишним.
6 августа 1856 года
Взял «русскую лампочку». Наверное, пора забыть про свечи. Еще зашел в «Оберон», купил Датилю симпатичные запонки с черным жемчугом. Думаю, понравятся. Пообедал в «Гроте». Что делать с лампочкой? Спрошу Этьенна.
*****
Леро сделал последнюю запись два дня назад. Я захлопнул дневник и откинулся на стуле. Лучше бы я не читал. Конечно, было приятно знать, что Леро настолько изменил ко мне отношение. Но Этьенн… Держал меня на расстоянии весь этот месяц из – за интрижки с Леро, а не своей работы, которой просто прикрывался ради этих встреч. Маленький негодяй. Эклеры принес… Рубашки… Театр… еще что – то… Просто сестра милосердия.
Я стал перебирать бумаги, которые положил на стол. Это были два затертых письма от Галбрейта, одно мое собственное, старая, мятая записка в каких – то пятнах, и маленький посыльный конвертик с размашисто выведенным именем Гийома Леро. Я покраснел, узнавая почерк Этьенна. Вынул листочек и быстро пробежал глазами по строчкам:
«Гийом! Купил тебе несколько тряпок, потому что сам ты вряд ли это сделаешь. Не в подарок! Деньги вернешь. Тебя это не разорит, а для меня ощутимая сумма. Загляну на днях, наверное. Нельзя отвлекаться. Обычно, кроме музыки в голове ничего нет, сейчас слишком много постороннего. Две недели топчусь на месте. Решил все переделать. Тебе надо послушать.
P.S. Не обливайся духами, или первое, что сделаю, когда приду – отправлю в ванну.
Датиль».
Я перечитал записку, убрал в книжечку вместе с письмами, и спрятал в сюртуке. Снял неоконченную картину с мольберта, скрутил в рулон и обмотал какой – то более - менее чистой тряпкой, которую нашел в грудах хлама за ширмой.
Нужно было немедленно уходить, но я не мог, и словно против воли вернулся в спальню. Долго смотрел на неподвижное, тело Гийома Леро, и не мог понять, что чувствую. Страха не было, жалости тоже. Только ревность и раздражение, что Леро снова увел у меня любовника. Я сел на край постели. Лицо поэта скрывал вишневый халат. Я так и не решился его поднять.
- Гийом, тебе не дает покоя мысль, что мне кто – то нравится? Обязательно нужно все испортить?! Забрал у меня Эрика, теперь Этьенна хотел? Не получилось, Леро?
Я курил последнюю сигарету, и медленно ходил по комнате, не сводя с Гийома глаз.
- Откуда столько нежности друг к другу? Вы едва знакомы. Месяц, два, да? Он в тебя влюбился, или просто жалел? Хотя как он мог любить такое… - я еще немного покружил, потушил окурок, и вернулся к Леро. - Это невозможно. Тебя могу любить только я.
Я погладил его по ступне. Подвинулся и уже смелее стал ласкать ноги Гийма. Он был теплым, как будто просто спал. Меня охватило приятное волнение. Несколько минут я ему сопротивлялся, пока желание не вытеснило оставшиеся проблески рассудка. Я торопливо разделся и приник к Леро, последний раз унимая похоть в его остывающем теле. Затем обнял и лежал, уткнувшись лицом в бархатный халат, пока не заснул. Так же как и прошлой ночью, еще живым.
Я проснулся в каком – то мягком полумраке, и даже первые три секунды не понимал, где нахожусь. У Леро… Память мгновенно вернулась, и я медленно повернул голову. Леро… Тело Леро лежало рядом со мной. Я дотронулся до него. Холодное, как кусок мрамора. Мертвое… Гийома Леро больше не было. Я отдернул руку, и слетел с кровати. Леро не было…
Эта мысль резала меня, так же как синие осколки под босыми ногами. Быстро одевшись, и бросив последний взгляд на поэта, я покинул затихшую квартиру.
Вернулся. Собрал горсть стекляшек с паркета, и, спрятав в одежде, вновь смотрел на Леро…
Через три минуты метаясь по Королевской площади, я сжимал их в кармане, и не чувствуя боли жестоко кромсал пальцы. Понял это, только когда хотел вытереть вспотевшее лицо, а рука оказалась в крови. Я промыл ее в фонтане, и перевязал чистым платком. Ополоснул грязные осколки в воде, утопив пару штук, и снова убрал.
Холодок скользнул по позвоночнику, и я поежился. Вскинув голову, я огляделся, пытаясь понять, что меня насторожило. Стояла какая – то пронзительная тишина. Густой запах августа медленно расстилался по площади. А небо превратилось в слиток золота и неистово сияло в вечернем солнце.
Я выпрямился и сделал несколько шагов к дому Гийома. Окна поэта были распахнуты. Утром я пытался проветрить комнату, и забыл их закрыть. Ветер колыхал красные шторы, и казалось, я вот - вот увижу за ними Леро.
Он писал в дневнике, что хотел бы увидеть меня на площади, и помахать. У меня уже туманилось в глазах, и я видел, как Гийом это делает, а порыв ветра доносит до ушей его смех.
Я споткнулся и чуть не упал. Сердце сжималось от страха, но я заставил себя поднять голову. Мне померещилось. В окне никого не было. Только чуть заметно, на ветру дрожала штора. Я сам весь дрожал.
Хотелось курить, но сигареты закончились еще днем. Забывая об этом, я несколько раз вынимал портсигар, пока не обронил его где - то на площади. Не знаю сколько раз я прошел ее за этот вечер, не в силах остановиться. Ноги просто двигались вперед, хотя я едва переставлял их от усталости.
Когда солнце скрылось, я зашел в «Грот», сел на свое место, и в каком – то оцепенение смотрел на дом поэта. Открытые окна. Красные шторы. Леро… Открытые окна, красные…
От меня что – то хотели, и я повернул голову на голос. Молоденький официант спрашивал, что я буду брать. Я ничего не отвечал, и он уже с беспокойством куда – то оглядывался. К нам подошел улыбающийся Франсуа.
- Месье Мати, рад, что вы заглянули. Эмиль, иди, пожалуйста. Что – нибудь хотите, или пока ничего не нужно? – любезно осведомился он.
Я заказал бутылку шато д’Икем и чашку кофе с корицей. Не знаю зачем, я не собирался его пить, наверное, нужен был этот запах рядом.
- Кофе для месье Леро? Он скоро придет?
Я вскинул глаза на старика. Он терпеливо ждал, что я отвечу. Сам не знаю почему, я кивнул.
- Скажу на кухне, мы испечем ему булочек. Он спрашивал про них несколько дней назад. Я принесу вам вино, а кофе когда придет месье…
- Пожалуйста, Франсуа, принесите все как можно быстрее, - попросил я, отворачиваясь.
Я смотрел на Королевскую площадь сквозь дымчатое стекло, и цедил шато. Пахло корицей, кофе, и свежей выпечкой.
Черная чашка и тарелка с ежевичными булочками стояли на столе, и ждали Гийома Леро.
[1] Пьесса Дж. Г. Байрона «Вернер или наследство».
[2] Дворец Индустрии на Елисейских Полях для Всемирной выставки 1855 года. Первоначальный проект дворца Индустрии предполагал сконструировать здание только из стекла и металла, но в конечном счете была оставлена лишь стеклянная крыша. Был разобран в 1899 году.
[3] Отель Лозен, где в 1844 -1849 годах располагался «Клуб гашишистов», созданный психиатром Ж. Ж. Моро де Тур.
[4] Стихотворение Огюста Барбье «Лондон»
[5] Квартал Маре фр. le Marais «Болото».
[6] Доменико Скарлатти(1685 -1757) - итальянский композитор.
[7] В др. греческой мифологи Кастальский источник дарует вдохновение поэтам и музыкантам. Находится на горе Парнас.
[8] «…Огромная каменная симфония; колоссальное творение и человека и народа...» Из романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери».
Выход книги в 1831 году вызвал волну интереса к собору Нотр - Дам, который на тот момент планировалось сносить. Реставрация здания была произведена архитектором Эженом Виолле-ле-Дюк.
[9] Надар (1820 – 1910) – французский фотограф, писатель-романист, карикатурист, журналист и воздухоплаватель.
[10] Фридрих Вильгельм Михаэль Калькбреннер (1784 – 1849) - немецкий пианист, живший во Франции.
[11] Пьер Бокаж (1799 - 1863) - французский актер.
[12] Зубы Ватерлоо – зубные протезы изготовленные из зубов погибших солдат в битве при Ватерлоо в 1815 году.
[13] Дома конфекции – магазины готовой одежды. Появились в Париже в первой половине XIX в.