Навязчивый поклонник

Расположившись на подоконнике с чашкой кофе, я искоса глянул на кипу бумаг на столе. Впрочем, она не ограничивалась одним столом, заняв соседнее кресло, и медленно рассыпалась по кабинету.
Вперемешку валялись сметы, отчеты, ждущие своего часа, письма, прочитанные, и забытые, записки, которые я оставлял по любому поводу, или оставляли мне, и еще миллион ненужных бумажек. Вся куча накопилась за пару месяцев, а я не торопился что – то с ней делать.
Думаю, если бы не Эрик Белл, я бы не продержался в компании и недели, и полагаю продлиться это до тех пор, пока он не сгонит меня со своей шеи, на которой я весьма основательно устроился.
Роберт, конечно на многое закрывал глаза, но терпеть полного идиота, наверняка бы не стал. Хотя, я не мог быть в этом уверен. Чепперам должно было льстить родство с моей семьей. Чего я, разумеется, никак не мог сказать о них.
Семья Чепперов уже полвека занималась тканями. Вначале в Америке, а последние пять лет во Франции. Может быть, это было не самое престижное в мире занятие, но оно приносило прибыль. Работая в «Континентале» хотя бы год, я бы легко поправил финансовое положение, изрядно расшатанное, за последние несколько лет.
Я не понимал, почему мне помогал именно Белл. Я подвинул его. Он должен был меня ненавидеть. Возможно, Эрик ждал подходящего случая подставить подножку, но это можно было сделать в любой день. В моем случае достаточно было просто ничего не делать.
Я был пятым колесом в «Континентале», и пока вреда приносил больше чем пользы. Ко мне относились как к неизбежному злу. Все понимали, почему я здесь, и совершенно не скрывали своего отношения.
Наверное, на их месте, я бы так же относился к протеже босса. И глотал это, потому что было слишком рано, ставить кого - то на место, а обращаться за помощью к Роберту мне бы не позволила гордость. А он только довольно похлопывал меня по спине, обещая, что не пройдет года, как я здесь освоюсь. Он всегда мечтал о сыне, и теперь получил его.
Это было откровенное вранье, у него был племянник, который вполне его заменял, и думаю, Эрик, вряд ли был рад это слышать. К тому же Чеппер всегда находил самый неудачный момент, что бы сказать об этом, и я только криво улыбался.
Самого Чеппера любили на фабрике, и кажется, вполне искренне. Я к этой любви еще не приобщился, и пока что будущий тесть казался грубым, неотесанным болваном, скверно говорившим по - французски.
Вечерами Роберт тащил меня к себе домой ужинать. Я не мог отказать, и с вымученной улыбкой весь ужин вынужден был слушать его истории, которые домочадцы знали наизусть, а потому переживали их еще хуже меня.
Иногда я переглядывался с Энн. Она посылала легкую понимающую улыбку, и я с интересом повторял последнюю фразу Роберта. Обнадеженный внимательным слушателем Чеппер только сильнее распалялся, а я кивал как китайский болванчик, соглашаясь со всем, что он говорит. Это совсем смешило Энн, она низко опускала голову, и ее мягкие кудряшки прятали раскрасневшееся лицо.
Общество Энн единственное, что хоть как – то скрашивало невыносимые вечера. Я любовался ею. Пытался запомнить каждую черту, а потом мысленно рисовал на холсте. Как художника, ее нежная красота восхищала меня, но не могла взволновать, как мужчину. Сердце не билось ни от случайной, ни от долгожданной встречи. Я любил Энн головой, и пока не знал, как это изменить.
Кофе оказался отвратительным. Я отодвинул чашку, и повернулся к окну, за которым вырисовывался, безлюдный двор фабрики. За ним ряд опухших от сырости бесцветных домов, и мясная лавка, едва видневшаяся, но распускавшая запашок на весь квартал. Сощурившись, я бы мог разглядеть шпили Сен – Форе, но нависшая туча, заслонила, единственное, на чем мог бы зацепиться взгляд.
Несколько мелких брызг неуверенно разбились о пыльное стекло, вероятно, обдумывая превращать ли городские лабиринты улиц в грязный коктейль, или дать небольшую передышку уставшим парижанам.
- Жан - Мишель!
Ко мне влетел Белл. Хотелось запустить в него чашкой, но я сдержался, ограничившись парой проглоченных ругательств. Американец уже порядочно надоел за сегодняшний день своими поучениями, и поручениями, к тому же он прекрасно понимал, что это бессмысленно.
- Я здесь, Эрик, - отозвался я.
Парень удивленно посмотрел в мою сторону.
- О… Подумал ты вышел... Погодка не очень, да?
Я подумал, что зря выдал свое местоположение. Достал портсигар, и закурил.
- Не очень. О погоде пришел поговорить?
- Я… нет… дядя Роб просил принести договоры о последних поставках, они должен быть у тебя.
Я пожал плечами. Эрик понял, что это все, что он от меня добьется. Сел за стол и начал шуршать бумагами. Он что – то говорил. Я не слушал, сосредоточившись на бегущих по стеклам ручейках, все - таки надумавшего дождя. Отвечал что - то не то, и Эрик перестал. Сегодня снова нужно было тащиться к Чепперам, и я лихорадочно искал причину, чтобы этого избежать.
- Тебе совсем не интересны наши дела, Жан - Мишель?
Я бросил окурок в чашку и спрыгнул с подоконника. Прошелся по кабинету, потом сел в кресло, и несколько секунд смотрел на американца.
Белл был двоюродным братом Энн. Внешне он очень походил на сестру. Такой же худой и белокурый, с не слишком правильными чертами лица, но если Энн это придавало некоторую прелесть, которую я не мог объяснить. В Эрике это скорее отталкивало.
Две недели назад мы вместе пообедали, и это видимо дало ему повод считать нас лучшими друзьями. Во всяком случае, последнее время парень проявлял излишнее дружелюбие, а в среде всеобщей неприязни это выглядело более чем фальшиво.
- Нет.
- Тогда хотя бы сделай вид. Дядя не любит бездельников.
- Я и делаю. А тебе нужно, чтобы он меня обязательно любил? – поинтересовался я, чуть посмеиваясь.
Эрик пожал плечами.
- Если между вами будут конфликты это отразиться на Энн, вот и все.
- Тебя только это беспокоит?
- А тебя нет?
Я не стал отвечать, что ничуть. Но, кажется, это и так было ясно.
- Рано или поздно тебе придется что - то взять на себя, - сказал Белл, делая какие – то записи, в толстой, потрепанной тетради. Почерк у него был корявый, но довольно разборчивый, как всегда у иностранцев.
- Угу, - снова закуривая, буркнул я.
- Я не могу понять, если тебя так тяготит эта работа, что ты здесь делаешь? Рисуешь эти картинки? – Эрик с раздражением кинул на стол несколько листков, с какими - то моими случайными зарисовками. Не знаю даже где он их взял, наверное валялись где – нибудь поблизости. – Ты - художник… ну так и не убивай свою жизнь здесь, как я.
Я с удивлением посмотрел на блондина, он был взволнован, и даже не пытался этого скрыть.
- Я видел у Энн ту чудесную картину, которую ты подарил для дяди Роберта, и не мог от нее оторваться. Жан – Мишель, ты не должен бросать живопись. Это преступление!
- Преступление? О… Льстец ты так себе.
- Да не лесть это.
- А что?
- Мое мнение.
- Ну, а что ты еще думаешь обо мне?
Несколько секунд Эрик молчал.
- Это было мнение о картине. О тебе… А что бы ты сам думал о парне который пришел и посадил свою задницу в это кресло, когда ты с пятнадцати лет к нему шел?
- Что он засранец. Но, сейчас в этом кресле твоя задница. Надеюсь ей мягко?
Белл покраснел.
- Я злился на тебя только первое время. Сейчас нет.
- Нет?
Эрик покачал головой.
- Ты здесь не при чем. Это же было решение дяди Роба.
- Злишься на него?
- На него… конечно, злюсь, - засмеялся Белл, - но и не сильно удивлен. Никогда не ждал от него помощи. Несколько лет никто даже не знал, что я племянник хозяина. Он был строже ко мне, чем к любому из своих подчиненных. Хотя может быть иногда стоит помогать?
- Может быть иногда нужно просить?
- Да, смазывают колесо, которое скрипит. Но значит, мне не так уж это нужно. Не люблю фабрику. Просто привык к ней. Всегда пытался что - то доказать дяде, но видишь ничего не доказал. Только зря тратил время. А мог бы посвятить его чему – нибудь другому. Думаю теперь я это сделаю… У меня больше нет никаких обязательств перед семьей.
- Обижен и хочешь уйти? – спросил я поднимаясь. Это новость окончательно испортила настроение. Если Эрик уйдет, это будет настоящей катастрофой. – Думаю, Чеппер просто найдет того, кем тебя заменить. Так что снова ничего ему не докажешь. Или ждешь, чтобы он предложил тебе что - нибудь интересное?
- Не жду. Уже не нужно. Но сейчас, кажется, я смогу оставить «Континентал». Ты дал мне повод так поступить. Задетое самолюбие, по - крайней мере, дядя Роб поймет. Прошлый раз у меня не получилось этого сделать, - Белл поскреб карандаш ногтем. - Он… даже не стал меня слушать. Впрочем, его никогда не интересовал, ни я, ни то чем я живу.
- Да и чем же?
Эрик дернул плечом, не собираясь отвечать.
- Наверное, стихи пишешь? - без особого интереса спросил я, ложась на диванчик. Он был маленький и неудобный, я даже не мог нормально вытянуться, и только закинул на него одну ногу. Надо будет позаботиться о чем - то более приличном, если уж придется здесь застрять.
- Стихи? Нет.
- Странно, сейчас все их пишут, кажется это модно.
- Не знаю… Я рисую немного.
- О! – я стряхнул пепел на пол, и снова затянулся.
- Если… если хочешь, я покажу тебе свои работы… Мне нужно услышать твое мнение. Оно важно для меня… Жан - Мишель.
Я посмотрел на Эрика. Если он сказал правду, и ненавидит фабрику, то я, пожалуй, даже оказал ему услугу. Мы, можно сказать, поменялись местами. Забавно и печально одновременно. Я улыбнулся этому, он воспринял улыбку на свой счет, и его щеки снова порозовели как у девицы. Надо было признать, что ему это очень шло. Я отвернулся.
- Не хочу, Белл, но ты можешь показать, конечно. У кого учился?
- Да, я собственно не учился, так… брал несколько уроков, еще в Америке, пока дядя не узнал. Дядя Роб очень невысокого мнения об искусстве.
- Знаю, - мрачно сказал я. Одним из условий его благословения был мой отказ от бесполезнейшего дела, каким он считал живопись, в чем был солидарен с моим отцом, - но ведь твоя сестра несколько лет играла в театре, как он с этим мирился?
- Мать Энн была актрисой. Возможно, в дочери он видит свою жену. И она девушка, поэтому может заниматься глупостями, как он говорит. Со мной дядя был категоричен. Я с юности приучался к фабрике, и всегда ее ненавидел. Я рисовал для себя. Сейчас я хочу больше уделять этому времени. Даже могу…
- Белл… тебе правда понравилась та картина у Чепперов?
- Да, она мне очень…
- Ты, кажется, хотел что – то отнести своему дяде, думаю, он заждался, - напомнил я мрачно.
*****
Собственный отец никогда не разделял моего высокого стремления к прекрасному, и Школу Изящных Искусств, кажется, дал закончить только для того, чтобы доказать несостоятельность как живописца. Что, в общем - то и произошло за несколько лет. Не сомневаюсь, что его это порадовало.
Мои картины годами украшали художественные лавки, или пылились в студии, от которой вскоре пришлось отказаться, как и от удобной квартиры в Шоссе д’Антен. Я переехал в такие грязные закоулки, о существовании которых, даже не подозревал. Дом в переулке Сальте был совершенно убит временем и уличными беспорядками, не редко потрясающими Париж.
Конечно, и мои работы находили своего покупателя, но это бывало редко, к тому же чаще всего ими являлся кто – то из друзей, или знакомых. Я тратил больше, чем зарабатывал, влезал в долги, и возвращал, только если обращался за помощью к отцу.
Он расплачивался, вероятно, не желая бросать тень на свое имя, но последнее время перестал делать и это. Счета росли, мои просьбы начали докучать ему, и я остался, предоставлен самому себе. Даже уверения вернуться к медицине, которую я сам выбрал по какому – то случайному порыву, но бросил, поддавшись искусству, не имеющему своей покровительницы, не обладали никакой силой.
Несколько раз, слуги, тактично выпроваживали меня из дома, ссылаясь на отсутствие хозяина. Я не знал, правда, это или нет, и уже не хотел выяснять. За последние три года мы с отцом не сказали друг другу ни единого слова. Я дважды встречал его в Тюильри, но ни он, ни я не подошли друг к другу. Мне не хотелось, ему, наверное, тоже.
Вероятно, о моей женитьбе отец узнал от кого - то из друзей. Он приехал ко мне сам, желая убедиться лично, правда это или только нелепый слух. Перспектива породниться с семейством Чепперов откровенно его смешила, но, наверное, придя к выводу, что это лучшее на что я способен, даже понравилась.
В итоге я нашел одобрение, и не получил ни единого сантима. Я понимал, что не безосновательно, мои руки никогда не терпели денег, и я слишком быстро от них избавлялся. Все было решено между ним и Чеппером, и кажется, последний, остался вполне доволен.
Предсвадебные дни сокращались, а их итог переставал видеться таким радужным, как в самом начале, когда я только снял с горла руки душащих меня кредиторов. Фабрика съедала все время, живопись отошла на второй план, и туманное обещание Роберту бросить ее понемногу воплощалось в жизнь.
Я больше не писал. И дело было, конечно, не в Чеппере, или в обстоятельствах. Они часто складывались не в лучшую сторону. А обещанного, я бы и не пытался выполнить. Просто немного времени, и свободных денег, начисто лишали доводов, в пользу искусства.
Я не имел таланта, просто всегда отказывался это признавать. Возможно, сделав это раньше, мне бы не пришлось заключать нежелательный союз. Я мог иметь поддержку отца, вести практику в своей клинике в Предместье, и не дорожить унизительным местом на фабрике тестя.Вечер у Чепперов обещал быть не самым унылым, как я предполагал вначале. Пришел Эрик Белл, чем несказанно меня обрадовал. В прошлый раз, его присутствие позволило перекинуться с Энн несколькими фразами, и не сидеть истуканом весь вечер, слушая ее отца. Я очень надеялся, что оно поможет и в этот.
Мне повезло, Роберт заговорил с племянником о фабрике. Я расслабился и совершенно не вмешивался в беседу. Джулия, мачеха Энн, обычно проводившая время за столом с таким видом как будто – то вот – вот умрет со скуки, сегодня была немного оживлена, видимо по той же причине. Они были примерно одних лет с Энн, к тому же удивительно похожи, вначале я даже ошибочно принял их за сестер.
Думаю, я довольно остро контрастировал на их общем белокуром фоне, и полагаю, это было далеко не единственным нашим отличием. Хозяйка дома была невероятно глупа, хотя бы потому что за пять лет в Париже не удосужилась выучить и десяти слов по - французски. Сегодня она это продемонстрировала в полной мере. Может, я слегка преувеличиваю. Но все же молчание придавало ей больше очарования.
Энн с чувством пересказывала последнюю пьесу, в которой играла еще в Америке. Но судя по повествованию, не понимала и половины того о чем говорила.
Мой взгляд несколько раз цеплялся за Белла. Его сходство с сестрой было просто поразительным, особенно сейчас, когда я видел их вместе. Мне пришлось сказать это вслух, потому что Энн заметила слишком продолжительный взгляд на брате. Она рассмеялась.
- В детстве ты бы нас не отличил, Жан – Мишель. Соседи считали нас близнецами. Эрик, помнишь старика Фреда? Когда он угощал меня конфетами, то всегда повторял, поделись с сестренкой.
- Да, но ему было лет девяносто, он сослепу мог и дерево угостить конфеткой, - возразил Белл, покручивая за ножку бокал с водой.
Энн пожала плечами, и начала припоминать еще несколько подобных историй. Их оказалось не так уж мало. Я рассеянно слушал. Белл, наконец, разлил воду, и, краснея, неловко извинялся. Это случилось, когда я несколько раз шутливо нажал носком ботинка ему на ногу. Он посмотрел на меня. Я улыбнулся и предложил ему салфетку.После ужина Энн вытащила меня в блестевший после дождя сад. Мы немного прошлись и остановились возле узкой тропы, причудливо выложенной цветным камнем. Вдоль нее росли анемоны, хотя могу ошибаться, и это были фиалки. Никогда не разбирался в этом:
- Куда ведет вон та дорога?
- В таинственное место,
Мы у волшебного порога
В чужое королевство…
Это вырвалось у меня случайно, но Энн сразу подхватила, и прочла еще несколько строк одной известной детской сказки.
- Тебе нравится Леро?
- Он нравится всем, - сказал я, разглядывая любопытный камень под ногами.
- Брату нет. Говорит, что он слишком легкий и модный. Я с ним согласна. Но мне все равно нравится.
- Ему стали подражать, иногда даже удачнее.
Энн дернула плечиком, как бы не признавая этого.
- Моя подруга Сэмми, переслала последний сборник Леро, из Штатов.
- К чему такие сложности? Его стихами завалены все полки в книжных лавках.
- Они на английском и во Франции не издавались. Я могу дать тебе почитать, стихи чудесные. Вот послушай как красиво… - Энн чуть закатила голубые глаза и продекламировала небольшой отрывок.
- Просто это твой родной язык, Энн, - возразил, я, останавливаясь. Цветная дорожка привела нас не в таинственное королевство, а к увитому плющом забору. Я хотел повернуть обратно, но невеста взяла меня за руку, и довела до маленькой совсем незаметной в зелени беседки.
- Нет, французский мне кажется намного красивее. Он словно создан для песен, и поэзии.
- Возможно, так оно и было… - рассеянно согласился я. – Энн, нас… не будут искать?
Я оглянулся на утопающий в темной листве особняк Чепперов. Мне отчаянно хотелось вернуться назад.
- Мы там никому не нужны. Папа терзает бедного Эрика, мало ему фабрики. А Джулии мы безразличны.
- Мне показалось она милой женщиной.
Энн фыркнула.
- Скорее уж девочкой, она на три года младше меня. И думаю, тебе показалось. Или ты веришь в ее любовь к моему отцу?
- Ты точно не веришь, - рассмеялся я, - но возможно ее любит твой отец.
- Конечно, любит. Она все для этого делает. Жан – Мишель… мы пришли сюда, чтобы говорить о Джулии?
- А о чем ты хочешь поговорить?
Энн молчала. Но было ясно, что говорить она и не собирается. Я склонился к невесте, и слегка коснулся теплых губ.
- Ты всегда такой робкий? – спросила Энн, когда я отстранился от нее. - Хотя зачем я спрашиваю, конечно, всегда.
- Мне кажется, это не самое лучшее место… для проявления чувств.
- А мне показалось идеальное, - Энн слегка покусала губу. - Или ты знаешь, где будет лучшее? Покажи мне…
- Энн!
Но она только засмеялась, а ее руки прикоснулись к моему лицу.
- Ты слишком строгий, Жан – Мишель, иногда можно…
Я поднялся.
- Пойдем, кажется, нас зовут.
Никто нас не звал, и несколько минут мы шли в молчании. Я понимал, что слишком холоден с Энн, и должен научиться теплеть, но это удавалось мне все меньше и меньше.
Уже давно прошло все очарование нашего случайного знакомства в Галерее, и двух непродолжительных прогулок в саду Тюильри после которых я отчаянно заставлял считать себя влюбленным. Но с каждой новой встречей я понимал, что нахожу в Энн не белокурого ангела, каким она показалась в первые минуты, а удобное решение всех затруднений.
Я был как голодный, видящий лишь кусок жирного мяса, в белом, изящном лебеде. Хотя причина, конечно, крылась, не только в этом. Просто мой интерес к женщинам был не столь уж велик.
- Жан – Мишель… я наговорила глупостей не подумав.
- Ну, хуже было бы, если ты перед ними думала, но ты права... иногда я бываю слишком зануден. Я исправлюсь… - улыбнувшись, я привлек ее к себе, и подкрепил слова еще одним легким поцелуем, оставившем во рту странный привкус помады. Решив, что этого на сегодня достаточно, я потянул Энн в дом.В гостиной, куда все перебрались, подали кофе. Я оказался напротив стены, где расположили мое «Небесное озеро», и где вынужден был просидеть весь остаток вечера.
Роберт, тщательно вдаваясь в подробности, четверть часа, рассказывал о какой – то волшебной индийской ткани, которую смог получить за гроши, а продать за бешеные деньги.
Я слышал эту историю, по – крайней мере, третий раз, боюсь предположить, сколько ее слышали остальные, поэтому вполне убедительно кивал в такт повествования. Забавно, что со временем она совершенно не менялась, и грозила нам быть просто заученной, как и самим Робертом.
Если есть люди, которые любят, когда их слушают, то Чеппер к ним не относился, ему достаточно было просто говорить. Что ж никто ему не мешал.
Энн перебирала пальцами нитку жемчуга на шее, точно проверяя все ли бусины на месте. Джулия и я лениво курили. Эрик рассеяно блуждал глазами по комнате. Вино, которое сменило кофе, значительно улучшало обстановку.
Я перехватил взгляд Белла, неосторожно оставленный на мне, и послал короткую улыбку в ответ. Он вспыхнул, и немедленно отвернулся.
Если привычная рабочая обстановка внушала ему какую - то уверенность, и он чувствовал небольшое превосходство надо мной, домашняя делала его каким – то беззащитным, и забавным. Возможно, это делало присутствие Энн. Когда она вместе с Джулией покинула гостиную, мне показалось, что он немного расслабился.
Пепельница на столике медленно наполнялась окурками. Мы опустошили бутылку, и я уже не был уверен, что смогу добраться до дома без чьей – нибудь помощи. Может быть, я несколько преувеличил свое состояние, но Эрик согласился на просьбу меня проводить.
Не сомневаюсь, что поездку через весь город он считал плохой идеей. Просто относился к той хорошей категории людей, которой проще сделать что угодно, но не отказывать ближнему, и дело было не в наборе его душевных качеств.Некоторое время мы молча брели по набережной.
- Должен поблагодарить тебя, Эрик, ты немного разбавил вечерок.
- Ну... если честно Энн попросила прийти на ужин. Сказала, что дядя Роб тебя замучил, а твои предлоги не являться на них скоро кончатся, - с легким смешком сказал американец.
Его скованность, бесследно исчезла, а в глазах заискрились веселые огоньки. Возможно, Белл мог быть собой лишь наедине с кем – то.
- Уже кончились.
Эрик улыбнулся очаровательной детской улыбкой. Он был старше меня на четыре года, но выглядел почти мальчишкой, хотя порой и вел себя так же. Впрочем, в нем это казалось даже милым.
- Иногда хорошо побыть в кругу семьи.
- Считаешь Чепперов своей семьей?
- Ну, конечно… Ближе у меня никого нет.
- А твои родители?
- Родители… - американец немного помолчал, как бы обдумывая слова, - отца не было. А мать… Мы жили в Массачусетсе, в Лоуэлле. В доме начался пожар… Мой младший брат погиб вместе с ней. Было страшно… Языки огня, захлестывали гостиную, дым резал глаза… плач… мой и Бена. Кто – то вытащил меня оттуда… Дядя говорит, что я не могу это помнить, и просто придумал себе, по чужим рассказам. Мне было два года. Я уже и сам не уверен, что помню.
- Вполне возможно. Я помню себя с пяти, но просто со мной не случалось ничего примечательного. А это… - я сделал неопределенный жест рукой. - Значит, Роберт… заменил тебе отца?
- Он… всегда говорит мне об этом, – чуть улыбнулся Белл.
Я решил поступить по - свински и воспользовался минутой, чтобы приобнять Эрика. Он вздрогнул, и хотел, высвободится, но я сделал вид, что совсем не замечаю этого.
- Извини, что затронул это… Энн ничего не говорила.
- Все в порядке… - тихо пробормотал Белл, смирившись с моей близостью. Я попытался отвлечь его какой – то историей, но Эрик кажется, совсем не слушал.
- Жан - Мишель… на нас, кажется, странно смотрят, - покусывая губу, произнес он.
Никто на нас не смотрел, и думаю, я слегка поторопился, начав поглаживать его по плечу. Я понял намек и убрал руку. Через пару минут неловкость немного прошла, и мы возобновили разговор.
Теперь Эрик говорил обо всем подряд, о фабрике, об Америке, о Энн, о миллионе самых простых вещей, которые успел или не успел сделать за свою жизнь.
Мне не нравился его акцент. Но возможно именно он придавал голосу Белла странное очарование, как и его сестре, совершенно покоривший меня при нашем знакомстве. Эрик, начинал это делать только сейчас.
Почему я раньше плохо к нему относился … Теперь эта мысль удивляла. Хотя в нем было достаточно качеств, которые раздражали. Болтливость, надоедливость, податливость. Впрочем, последнее совершенно очевидно переходило в его положительную сторону, и я определенно знал, как может закончиться вечер.
Эрик оборвал не самые праведные мысли совершенно идиотской выходкой. Чуть оторвавшись вперед, он лихо запрыгнул на каменный парапет, и несколько минут играл у меня на нервах, балансируя над темной рекой.
- Ты ведь упадешь, сумасшедший!
- Всегда хотел это сделать!
Я подошел ближе и смотрел на Эрика снизу вверх. Ветер развевал светлые волосы американца, лицо сияло детским восторгом, и он даже не задумывался об опасности, которой себя подвергал. Ему было просто весело.
- Обычно такие желания проходят после пятнадцати, или еще раньше, - я протянул ему руку. - Скользко, ты пьян и сейчас свалишься в воду.
- Ты же меня спасешь, Жан Мишель…
- Белл, я тебя столкну сам, если не спустишься. Ну…
Парень, смеясь, дал мне худую руку, и я помог ему слезть. В свете луны Эрик казался болезненно бледным, и даже красивым. Еще он был слишком близко, и больше не смеялся.
- Ты… очень похож на сестру, - заметил я вслух, когда пауза слишком затянулась.
- Ты уже говорил это. Поэтому смотри не перепутай! - усмехнулся он и смахнул волосы с лица.
- Этого я и опасаюсь.
Белл продолжал улыбаться, но улыбка стала немного фальшивой. Не сводя с меня волшебно голубых глаз, он сделал шаг назад, и уперся в ограду.
- Что ты прилип к реке? Пошли … - смеясь, сказал я.Эрик неуверенно расположился в моей комнате. Дурацкая шутка на набережной, прикосновения в фиакре, слишком частые для случайных, и от которых американец уже не мог отстраниться, заставляли его то краснеть, то бледнеть. Но он не был против, только напуган. И напуган не моим напором, когда я, взяв его за плечи, вел по темной лестнице к своей квартире, а скорее собственной смелостью, или безволием, что в некоторых случаях не различимы.
- Ты здесь… живешь? - Белл окинул взглядом комнатенку.
Кривые стены местами покрывали пожелтевшие от сырости обои, эти места были не так уж многочисленны. Кое - где камень был просто подкрашен краской грязноватого оттенка, где – то оставлен в первоначальном виде, что выглядело даже лучше. Книги на стеллажах немного маскировали все это безобразие. Мебель, а когда – то она была именно ею, сейчас больше напоминала развалины Карфагена. И я преувеличиваю не сильно. Мой дом был в плачевном состоянии, как снаружи, так и внутри.
- А ты представлял что – то более симпатичное?
- Ну, немного, - смущенно улыбнулся он. – Тут можно?
Американец подошел к дивану, но не торопился садиться, хотя, тот был вполне ничего. Моих приятелей, по – крайней мере, никогда не пугал. Но видимо Белл оказался нежнее всех, кто бывал здесь раньше.
- Можно, и даже вполне безопасно. Помягче будет, - я кинул ему подушку с восточным орнаментом, можно сказать лучшей вещью здесь. Эрике растерянно ее поймал и положил возле себя, создав между нами что – то вроде барьера.
Я сел рядом, с двумя фужерами вина, и предложил один ему. К моему сожалению, Белл почти не пил, и скоро поставил бокал на столик. Но я уже не мог остановиться. Бутылка заметно опустела.
- Почему не переедешь? Ты же достаточно зарабатываешь, чтобы снять, что - то более приличное.
Я пожал плечами.
- Привык. К тому же после свадьбы я перееду жить к Энн, поэтому не хочу несколько раз собирать весь свой хлам.
- Дядя Роберт сказал сегодня, что Энн думает вернуться в Соединенные Штаты.
- Да… знаю, но я не поддерживаю эту идею. А тебя что беспокоит в этом?
- Не хочу до конца жизни быть привязанным к фабрике. Если ты оставишь пост, он не назначит на него чужого человека, по крайней – мере, сейчас. Он меня вернет.
- Так говоришь, как будто ты у него в рабстве.
- Просто он знает, как на меня нужно надавить, - вздохнул Эрик.
- Да и как же? Благодарностью? Но ты не можешь быть вечно ему благодарен, к тому же сам говорил, что не получал ничего просто так.
- Хочешь от меня избавиться? – усмехнулся Белл.
- Совсем не хочу, я ничего не смыслю в ваших делах. На кого еще смогу положиться кроме тебя?
- На кого угодно. Например, на Джерри Майлза. Он может быть прекрасным помощником. Половину того что решает он должен решать ты, а он простой секретарь, вторая половина на мне. Думаешь, дядя Роб не понимает, какой ты лодырь? Он терпит тебя ради Энн, но конечно надеется, что ты хоть немного начнешь это ценить.
Я тихо засмеялся. Вряд ли дело было в одной любви к Энн, думаю, Роберт преследовал собственные интересы. Хотя сомневаюсь что он будет иметь какие - нибудь особые привилегии в будущем, если учитывать мои отношения с отцом, даже скорее их полное отсутствие. Я не стал говорить этого вслух, и только поинтересовался, чем он тогда намерен зарабатывать на жизнь.
- Только не говори про живопись, - предупредил я, закуривая, - это тупик, если у тебя нет другого источника дохода.Моим источником дохода долгое время являлся карман отца. Только лишившись его, я понял насколько живопись не прибыльное ремесло. До этого такое в голову не то чтобы не приходило, но не заставляло особо задуматься. Хотя да, не приходило.
Иногда я просаживал в день столько, сколько сейчас мог растянуть на два месяца. Думаю, я являлся весомой статьей расходов в семье. И, кажется, именно ее сочли нужным сократить. Наверное, это было правильным решением, иначе бы я ее разорил.
До сих пор не знаю, чего отцу стоила та неприятная история в отеле «Де Марс», где я однажды, по глупости оказался с одним мальчиком. Это был обычный попрошайка.
Первый раз я встретил его, когда он выклянчивал деньги у церкви Мадлен. Спутник, с которым я шел, хотел кинуть ему несколько монет, но я остановил его, объяснив, что деньги нужно зарабатывать, а не получать просто так.
Это вызвало у приятеля взрыв смеха, и он полюбопытствовал, что я имею в виду. Но, мальчишка оказался сообразительнее, и мы скрылись в тени какого – то дома. Кажется, я договаривался с ним немного о другом, но он не так уж долго терпел.
Мой взгляд все время оставался на друге, пока ему не надоело позировать, и он не исчез за углом. Все, что мне оставалось это его силуэт в темноте.
Второй раз подросток окликнул меня на улице Руаяль. Я возвращался с вечера госпожи Лакрес, и был один. Вероятно, он меня узнал, потому что расплылся в широкой улыбке, шмыгнул носом и ждал каких - нибудь предложений. Но я не торопился их делать. За прошедшие недели паренек стал еще грязнее, чем был, и вонял, так что меня начало подташнивать.
Возможно, он не особенно изменился с первой встречи, но тогда я ничего не замечал, рядом со своим спутником. Наверное, воспоминание об этом эпизоде побудили взять мальчика за руку, и потянуть за собой.
Освещенные окна «Де Марс» отбрасывали тревожные пятна света на землю, указывая дорогу к грандиозному сооружению. Средневековый собор, образец французской готики, превращенный при Франциске V в самый роскошный отель Парижа, поражал воображение, и казался настоящей фантасмагорией на фоне пурпурно - золотого неба.
Парень задрал голову, испуганно разглядывая вьющиеся вверх тонкие колонны, и уродливые фигуры, в странных позах нависающие над окнами, как будто в попытке проникнуть внутрь. Наверное, рано или поздно они должны были это сделать. Мне даже казалось, что плащи, прикрывающие их тела, изредка шевелятся на ветру.
В номере, я открыл окна. Духота, и вонь от мальчишки становились невыносимыми. Я велел ему хорошенько вымыться, и налил себе вина.
- Че? – опешил он.
- От тебя несет как от свиньи.
- А мсье нюхал свиней? – он заржал, раскрыв рот, полный кривых зубов. Смех оборвался, когда я хлестанул его по прыщавой щеке, не сильно, но достаточно, чтобы понять, что шутить здесь можно только мне.
- Даже резал одну. Мойся.
Кажется той ночью, я больше ничего не повторял дважды.
Утром я нашел в грязной постели ледяное тело вчерашнего любовника. Его лицо было в ссадинах, не знаю, были ли они на нем или их уже оставила моя рука. Медленно выдохнув, я откинул спутанные волосы с его шеи. На коже виднелось несколько кровоподтеков. Думаю, я даже не понял, когда он перестал дышать.
Час или два я лихорадочно соображал, что делать. Потом оделся, оставил комнату за собой на три дня, велев не убирать сегодня, и бросился к отцу.
Даже не могу предположить, что для него оказалось большим ударом, то, что его сын невольный убийца или извращенец, каковым он меня стал считать.
Я не смог вспомнить страшную ночь до конца. Она так и осталась грязным пятном в памяти. Хотя постепенно нашлись какие – то оправдания.
Этот мальчишка вряд ли бы дожил до совершеннолетия, да и было ли это кому – нибудь нужно? Возможно, что в будущем, я уберег несколько десятков порядочных парижан от столкновения с юным проходимцем, которым ему предстояло стать.
Имя отца было достаточно весомым, чтобы дело не получило огласки. А за те деньги, что он потратил на него, я целый год вел почти примерный образ жизни.
Со временем мои переживания начали выцветать, и я уже вспоминал об этом, не более, чем о чужом кошмаре.- Почему нет?
- Что? – переспросил я, взглянув на Эрика.
- Почему живопись не может приносить доход?
- Может. Но он не слишком большой, и стабильный. Так что рассчитывать на него нельзя. Краски и холсты стоят денег, и очень скоро при выборе между ними и обедом можно научиться, отдавать предпочтение первым.
- Не поверю, чтобы ты это делал. Ты никогда не выглядел, так как будто у тебя проблемы…
- С деньгами? Остатки прежней роскоши, или не заметил, в какой дыре я живу? Я зарабатывал гроши на своих картинах.
- Но ведь как – то держался на плаву.
- На плаву… - повторил я мрачно:
« А был рожден для денег, блеска, власти
Имел, любил их и, увы утратил:
Все отнял у меня отцовский гнев…
За безрассудства юные… »[1].
- Эрик, у меня были деньги, что – то я занимал, что – то продавал, - я достал из кармана золотые часы, - эти я выкупил только недавно. Мне подарил их… один друг, я не мог их потерять как остальные.
Белл захотел посмотреть репетир, я снял цепочку и протянул ему.
- Можно открыть? – не дожидаясь разрешения, он распахнул крышку, и невольно прочитав надпись внутри, торопливо вернул.
- У меня есть некоторые накопления. Вполне достаточно на первое время.
- Первое до чего? Если думаешь, что взяв кисточку в руки, станешь художником, то ты заблуждаешься, - я убрал часы. - Хотя пока накопления не кончатся, конечно, можешь тешить себя этой мыслью.
- Почему у тебя такое мнение? Ты даже ничего не видел.
- На что смотреть? Ты взял несколько уроков живописи, но этого не достаточно, чтобы бросать фабрику и окунаться в то, в чем ничего не смыслишь. Здравое решение по - твоему?
- Я хочу учиться, - Эрик вскинул на меня блестящие глаза. - Ты… мог бы мне помочь, Жан – Мишель.
Я засмеялся.
- Я? Ну, мог бы, конечно, но я не хочу.
- Почему, Жан – Мишель?
- Я не такой уж хороший художник, что бы ты чему - то у меня учился.
- Я так не думаю. Твоя картина у Энн…
- Ты надоел уже с этой картиной, - я бросил окурок. Мой бокал был пуст, и я наклонился, чтобы снова его наполнить.
- Может быть… тебе на сегодня хватит? – спросил Белл.
- Боишься, что я напьюсь?
- Нет, ты уже… напился, просто пора остановиться.
- Да, пожалуй… - согласился я, залпом осушая фужер. Потом откинулся на диване, и несколько секунд смотрел на американца.
- Может быть, тогда начать урок прямо сейчас? У тебя очень красивый профиль Эрик… Я бы нарисовал тебя вполоборота… - я провел рукой по его лицу, и, взяв за подбородок, слегка повернул в сторону.
- Не надо… - усмехнулся он.
- Не хочешь? А обнаженным?
Белл уже не улыбался и поднялся с места.
- Ну, это шутка, Эрик… Не уходи… - я, потянул его назад и несколько минут не отпускал.
Парень пытался освободиться, но я смеялся, и нес какую – то чепуху, надеясь, что так немного его успокою. Вероятно, я бы этого добился, если бы держал себя в руках, но я этого не делал. Близость Эрика волновала. Его тоже. Белл чуть вздрагивал от моих легких прикосновений, но это все, что он мог позволить нам обоим.
- Тебе нужно поспать… Я пойду… - он хотел встать, но я не позволял этого.
- Эрик, я не хочу спать… один…
- Жан – Мишель, ты… - он снова сбросил мои руки с плеч, - ты совсем пьян…
- Ты прав… Нужно выпить кофе. Будешь? Крепкий кофе, с корицей.
- Я не буду… - вздохнул он, когда я поднялся.
- Чашка кофе… и все…
Белл рассеяно кивнул. Я ушел на кухню, почти уверенный, что к моему возвращению, его не будет. Я очень надеялся на это. Кофе мне не поможет определенно.
Американец не оправдал ожиданий, и стоял у стеллажа, разглядывая корешки книг. Он обернулся на мои шаги.
- Какой приятный запах…
- Да, отличный, - я поставил поднос на столик.
- Нейрофизиология… неврология… Интересует медицина? Столько справочников.
- Да, очень.
- А почему не стал учиться?
- Я сделал кофе, садись.
Но Эрик не отходил от книг, отыскав, наконец, безопасное со мной расстояние. Вытянул один том со своим однофамильцем и немного полистал. Не найдя ничего интересного он поставил его на место.
- Кофе.
Эрик не расслышал, продолжая исследовать библиотеку.
- Дашь мне Готье?
- Бери, что хочешь.
- И Леро. Ты его любишь?
- Черт… – я обжегся кофе, и посмотрел на Белла.
Эрик держал в руке темно красный томик Гийома Леро лондонского издания.
- Ого… У тебя даже более полное собрание, чем у Энн.
- Да, да. Люблю, - пробормотал я, отодвигая чашку, кофе расхотелось.
- А я нет… Мне кажется он слишком…
- Легким? – вспомнив слова невесты, подсказал я.
Белл хотел сесть в кресло напротив меня, но я, сославшись на его чистую декоративность, и готовность развалится под ним в любую секунду, предложил прежнее место на диване. Белл немного поколебался, но все же сел. Это было большой ошибкой и кажется, Эрик был на нее готов, иначе бы его здесь не было.
- Да, легким. Но всем это нравится, хотя… - Эрик запнулся. Я положил руку ему на бедро. - Забавно… здесь написано от руки…
Я нехотя заглянул в книгу. Прямо поверх строк одного сонета, рукой Леро было начертано другое, совсем короткое стихотворение. Я первый раз его видел, так как, кажется, даже не открыл книги.
- И что там?
- Здесь сказано… я не поэт... и не смогу передать, так как звучит…
- Переведи, - я даже убрал руку, чтобы Белл перестал запинаться.
- Ладно… Эрик на секунду поднял на меня глаза, снова опустил, и чуть хрипло прочел:
Слишком много лиц, и масок,
Я не знаю, кем ты стал,
В тесном мире грез и сказок,
Где все время карнавал.
Ночь проникла в мою душу,
Я ступил на этот бал,
Первый раз, не прячась в маску,
Подошел… ты не узнал.
- А ты говорил, что не поэт. Но я не особенно понял. Какая – то чушь.
- Не поэт. Его написал тебе Леро?
- Нет, конечно… Стишок мог написать кто угодно, - медленно произнес я.
- Да, наверное… Но похоже на него, - Белл задумчиво перевернул страницу. - Хотя уверен, пиши их кто – нибудь другой, они бы не пользовались большим спросом. Иногда достаточно, двух трех скандалов для успеха. А у Леро их больше чем стихов.
- Думаешь его успех только в этом? – усмехнулся я.
- Не только, но они ему способствуют.
Я так не считал, Гийом Леро был самым известным поэтом нашего века. Говорить о нем уже являлось признаком хорошего тона. Отрицать это было бессмысленно, хотя порой появлялся соблазн.
Мне не хотелось спорить ни о поэзии, ни о скандальном поэте. Но Эрик еще некоторое время трепал нервы какой - то сумасшедшей историей о Леро, пересказанной несколько раз по всему городу. Половина была чистой выдумкой, поэтому в конце выходил совершенный абсурд.
Я не стал ничего исправлять, просто молча слушал. Парень продолжал болтать, но я не замечая этого забрал книгу из его рук, отшвырнул в сторону, и склонился к нему.
Белл растерянно обронил мое имя. Я улыбнулся, и, пытаясь его целовать, придавил к дивану.
- Что ты делаешь? – произнес он так тихо, что я скорее прочел это по его губам, к которым почти прикасался.
- Не понимаешь?
Эрик понимал. Я запустил пальцы в его волосы, и держал, не давая возможности, отстранится. Грубый поцелуй затянулся, и я лихорадочно избавлялся от нашей одежды. Эрик, задыхаясь, пытался сбросить мои руки со своих бедер, пока я не отбил это желание. Белл больше не мешал, и только вскрикивал в подушку, в которую я уткнул его голову…
- Ду…думаешь… тебе сойдет это с рук? – хрипло спросил Эрик, пытаясь справиться со своей растерзанной рубашкой. Американец весь дрожал, светлые волосы спутались, а глаза блестели от слез. Пожалуй, таким он мне нравился еще больше.
- Ну, а почему нет? Ты сам сюда пришел, или я тебя силой тащил?
- По - твоему я этого хотел?!
- Ну, а чего ты хотел? Кофе попить, книг почитать? Леро, Готье? Или когда я тебя лапал в фиакре, успел что – то еще придумать? Нужно быть полным идиотом, чтобы не понимать, чем все это закончится.
- Я… я не знаю… Я не думал, что до… дойдет до такого. Я не думал… - он замолчал, потому что я подошел к нему.
- Может быть… иногда стоит думать?
- Я тебя ударю, если…
- Если? – переспросил я, подтягивая его к себе.
Я не собирался мучать Эрика. Напротив хотелось извиниться. Способ понравился, настолько, что пришлось его немного успокоить. Разгоряченный американец с трудом сдерживал себя, но я дал понять, что будет только так, как я позволю. Белл продолжал настаивать, и я едва смог оторвать его от себя.
- Почему нет?! – он, задыхаясь, смотрел на меня.
- Остынь, Эрик…
- Остыть? Ты меня насиловал.
- Ну, а теперь я должен дать это сделать тебе?
- Да, - он надавил мне на плечи, опуская на диван. Я засмеялся, но почему – то поддался. Мне нравился его взгляд. Нравилось, как этот хрупкий парень пытается мной управлять, хотя прекрасно знает, что в любую секунду все окажется наоборот.
*****
Из высоких окон студии падал мягкий утренний свет, озаряя стены чуть розоватым оттенком. Эрик что – то изображал на холсте. Я ничего не исправлял, молча следя за его работой. Признаться, я испытывал некоторую досаду глядя как легко и быстро он схватывает все, что я говорю. Даже в его ошибках было что – то особенное, хотя я никак не мог этого объяснить.
Я закурил и немного прошелся по залу. Еще впервые побывав здесь, меня поразила какая - то щепетильная аккуратность Эрика. У одной из стен стояли несколько шкафов и столов со всем необходимым. Нигде ничего не валялось, не было заляпано краской, или грязью, как будто я находился не в мастерской художника, а в художественной лавке. Это даже раздражало.
Я заметил в углу мольберт, занавешенный тонким полотном. Мне стало любопытно, что Белл прячет под ним. Я подошел ближе, снял покрывало и несколько секунд смотрел на картину, не зная заплакать мне или засмеяться.
То, что я увидел, не было сумасшествием Бриса или его последователей. Это было намного хуже. Невообразимое сочетание гармонии и хаоса, глубины и легкости, новизны, и чистой первородной красоты. Оно ошеломляло, восхищало и открывало миру какую – то совершенную, незнакомую грань искусства.
Еще две картины оказались прислонены к стене, и я по очереди, разворачивая их к себе, все больше и больше убеждался в таланте молодого художника. Мне никогда бы не удалось добиться ничего подобного. Я просто не был на это способен, и не знал ни одного человека, который был. Теперь знал.
Я взглянул на Эрика, он стоял рядом. На его лице застыли ожидание и страх. Один локон смешно выбился и прилип ко лбу. Это заставило улыбнуться. Хотя было совершенно не смешно. Мне было очень страшно и больно. Я находился рядом с гением и не мог этого пережить.
- Это те работы ты когда – то хотел показать? – немного насмешливо спросил я, глядя на художника, которого, наверное, убил в эту минуту.
- Да… но все не мог решиться, они ведь не совсем обычные.
- Ну, да. А что… Что это вообще?
- Мои чувства… - глухо сказал Эрик.
- Какая странная аллегория… Может, ты мне пояснишь? Я слишком старомоден, чтобы понять сам.
- Это не аллегория, это чувства… Внутри… Это ничего не значит Жан – Мишель… Не нужно было их здесь оставлять, и показывать… - он хотел накинуть покрывало на картину, но я покачал головой, и даже отошел на несколько шагов придирчиво рассматривая его творение.
- А что ты чувствовал, когда писал этот подмалевок… Мне интересно…
- Смятение…
- Смятение? – повторил я. - Твое или зрителя? Если так, то… ты добился результата, я в смятении, Эрик… Не знаю что сказать. Смятение… У тебя ведь есть другие картины.
Я кивнул ему на холсты, которые он показывал, когда первый раз сюда привел. Они были прекрасны, хотя и лишены той особенной магии, которая исходила от «Чувств».
- Кстати, ты ведь не все их закончил. Почему?
- Показалось, что это не совсем мое.
- А что твое? - я снова вернулся к его «Чувствам». – Это? Ты – художник, так рисуй, а не разливай краски по холсту, для этого есть палитра. Ты ведь говорил, что хотел бы зарабатывать этим. Боюсь огорчать, но ты только потратишься. Если выставишь их в Париже, тебя разнесут в пух и прах. Нет, конечно, я бы мог сказать, что картины не плохи, или хотя бы любопытны, но они… странны и нелепы, Эрик. Во всяком случае, для меня. Извини, но я должен быть с тобой честен. Ты же понимаешь как это трудно… теперь.
- Вряд ли трудно, Жан - Мишель… Но спасибо, что сказал правду... Я скорее боялся, что ты этого не сделаешь.
- А что тебе говорили другие?
- Энн… Энн сказала что это ярко. Больше я никому не показывал, - но я и сам считаю, что они нелепы... Я просто попробовал... зачем – то… Глупо... Это не нужно оставлять… - Белл вдруг схватил черную краску, и прежде чем я успел его остановить, хотя таких попыток с моей стороны не было, начал размалевывать холсты.
Картины медленно умирали, под взмахами руки гения. А я стоял и мрачно размышлял, что бы их ожидало, если бы они увидели свет. Скандал, успех или и то и другое? Хотя сейчас это уже не имело значения.
Мой поступок не был глупостью задетого самолюбия, это было жестокое, мстительное преступление за талант, которым я никогда не обладал. Я мог признать, что как художник потерпел полное фиаско. Но меня злило, что этот парень так небрежно смог достичь того, чего я не добился за всю жизнь упорного труда, и истинного поклонения искусству. Тогда как для американца я уверен, это было не более чем игрой с красками.
- Тебе нужно переодеться, - заметил я, когда Белл, расправившись со всеми полотнами, со стоном выронил кисть, как нож после убийства, а черная краска на его руках и одежде казалась кровью.
Эрик рассеянно кивнул. Я взял его за плечи.
- Жаль свои картины? Конечно, жаль… - ответил я за него, потому что американец молчал, - но знаешь... мы можем годами лелеять свое творение, прежде чем, решимся изменить, к лучшему, если есть… что менять; или уничтожить совсем. И мне больше, чем тебе известно, как это больно. Но поверь, если не научишься, это делать сразу, то потом будет намного сложнее. У тебя есть задатки и их можно развивать. Ты уже делаешь успехи.
- Ты… ты правда так считаешь, Жан - Мишель?
- Да, соломинка, правда, - я не лукавил. Белл действительно делал успехи. Хотя и не в верном русле. Ему следовало двигаться дальше в «Чувствах». Это был его путь, но я надеялся, что он никогда к ним не вернется.
Я привлек его к себе и хотел поцеловать.
- Я весь в краске, прекрати… - он отвернулся, но я уже тянул его на пол. Эрик несколько секунд сопротивлялся, но зная уже, что это бессмысленно, перестал. Его пальцы бродили в моих волосах, и он немного выгнулся навстречу, когда я для разнообразия перестал быть эгоистом.За мной зашел мой приятель Марсель Мюн, и мы отправились перекусить в «Карнавал». Марсель не был любителем подобных местечек, но я смог его уговорить составить мне компанию.
Мюна я знал еще по академии. Это был спокойный, слегка скучный студентик вечно захваченный какими – то пространными идеями о современном Париже, который он уже мысленно выстроил перед глазами.
Все что Марсель выдумывал, было слишком дорого, и громоздко, чтобы быть осуществимым, но это были лишь мечты мальчишки. Сейчас Мюн был молодым, талантливым архитектором, уверенной рукой, рисующий новые черты Парижа, поверх пыльной средневековой гравюры, которой он был.
Буквально на днях Марсель с женой, вернулся из Динана, куда ездил к матери три - четыре раза в год. При упоминании Динана я улыбнулся. Первый раз я был там еще до Жюстин. Мюн увез меня туда с собой на целый месяц. Я написал там несколько лучших работ, и даже смог выручить за них неплохие деньги. Обо мне тогда заговорили, не особенно громко, но достаточно, чтобы вселить легкомысленную уверенность, что так будет и впредь.
- Почему не поехал с нами, Жан – Мишель? За пару дней, ты бы воспрянул духом. Возможно, бы снова начал писать, - сказал Марсель, потирая круглый нос.
Я покачал головой.
- Нет, Марсель, это в прошлом. Да, и вряд ли бы я составил вам хорошую компанию.
- Почему? Жюстин тебя очень любит. Называет печальным нарциссом. Не знаю только почему. Скорее бы уж я так назвал Гийома, вот уж кто зациклен на себе. Но печальным бы я его не назвал, скорее безумным. Кстати, видел его тут на днях. Когда он вернулся?
- Я… не знал, что Леро в Париже, - чуть хрипло сказал я.
- Разве вы… не общаетесь?
- Иногда… Когда он захочет.
Я не видел Гийома больше года. Но если честно не горел желанием видеть и сейчас. Хотя признаю, меня задело, то что он не нашел времени для встречи со мной.
Нас познакомил Шарль Галбрейт, на балу в Тюильри в сорок пятом. Когда я вместе с ним, дрожа, подходил к Леро, то не рассчитывал, даже на то, что он заговорит со мной. Расчеты были, в общем – то верны.
Никогда не забуду его небрежного тона, и насмешливого взгляда, когда запинаясь, бормотал слова восхищения. Я бы не скрыл его, даже если бы пытался. Я не пытался.
Галбрейт понимающе улыбнулся, и нашел какой – то предлог, чтобы уйти, оставив меня с Леро, который был совсем не рад новому знакомству. Я утомил его комплиментами, и он уже откровенно скучал. Заметив у меня за спиной приятеля, он улыбнулся и отошел даже не дав закончить фразу.
Смутившись, я обернулся. Леро над чем – то смеялся со своим знакомым. Немного постояв, они начали медленно перемещаться по залу. Взгляд поэта несколько раз обращался в мою сторону, но это была не более чем случайность. Он меня не видел.
Впрочем, ничего не изменилось и сейчас. Леро относился ко мне легко и снисходительно. Я позволял это в обмен на собственное самолюбие, мне льстило наше знакомство. Гийому нравилось мое отношение к нему.
Наша связь тянулась восемь лет. После покупки дома в Англии, два года назад, он почти перестал появляться в Париже, а когда возвращался, это были довольно непродолжительные визиты.
Я писал ему. Гийом никогда не отвечал. Всегда оправдываясь отсутствием времени, или воображения. Но последнее было не слишком убедительным. Он это знал. За этот год я не написал ему ни строчки.
- И как... он?
- Ну… выглядит неплохо… волосы отпустил. Мы с Жюстин были на «Флоре» и столкнулись с Гийомом в холле. Так что обменялись только парой фраз. С ним был Люнель и Жюль Андре. Может быть, помнишь нашего Жюля? Высокий, был еще кудрявый, но тот был старше на курс.
Я охотно кивнул. Хотя не помнил ни того ни другого.
- Они дружат.
- Два Жюля?
- Жюль и Гийом.
- А… Мне всегда казалось, что кроме Люнеля он никому не предоставляет такого права, - не сумев скрыть досады, ответил я, вспоминая любимчика Леро, Жерома.
Их дружба тянулась еще со школьной скамьи, а последние годы приобрела едва ли не священный характер. Во всяком случае, любое замечание о ней Гийом трактовал как оскорбление, или покушение на нее. То же относилось к замечаниям о самом Жероме.
Уже несколько лет несчастный страдал легкими помрачениями, как это называл сам Люнель, врачи были несколько иного мнения на этот счет. Не знаю, что об этом думал Леро, но когда в одном журнале опубликовали убийственную статью о его друге, впервые попавшем в психиатрическую лечебницу на Монмартре, он разорвал на клочки не только статью, писаку, но и поспособствовал скоропостижному концу журнала.
Гийом отчаянно отвоевывал своего друга у врачей местных лечебниц и вез в Лондон, в клиники с более гуманными подходами, вместе с тем пытаясь уберечь от убивающих Люнеля сплетней. Конечно, Гийому не всегда это удавалось, когда разум Жерома окончательно мутился, и он был опасен или для себя или для окружения, даже Леро не мог этого замять. Бредившего, разгуливающего голым по улицам Люнеля, запирали в клиниках Парижа. Гийом же не в силах, что - либо изменить искал утешения у меня, или срывался с места и несся в неизвестном направлении.
Мне совершенно расхотелось идти в «Карнавал», где любил бывать Гийом, и мы могли его встретить. Но теперь Марсель категорически отказался поворачивать назад, угрожая умереть от голода. Возвращаться действительно было глупо, мы почти пришли.Кафе расположилось не в самом респектабельном квартальчике, на углу улочек Лефевр и Патри. Дома здесь настолько обветшали, и наклонились, что почти соприкасались козырьками друг к другу, а кривые трещины на стенах напоминали морщинистое старушечье лицо. Их никто не собирался сносить, они должны были рухнуть самостоятельно, избавив городские власти от ненужных хлопот.
Здесь был настоящий Париж, от которого уже мало что оставалось последнее время, благодаря таким деятелям как Мюн. Но это не мешало появляться в «Карнавале» самой разнообразной, и вполне приличной публике.
В кафе было не принято обращать внимание на грязь или грубости официантов, потому что это самое меньшее, на что можно было нарваться. Трех дней не проходило чтобы не случалось какой – нибудь заварухи. Все улаживалось само по себе, или не улаживалось вовсе. Это местечко дарило возможность быть на виду, или скрыться от целого мира, затерявшись среди полупьяной, веселой толпы бездельников. Здесь был привкус свободы, которого всегда не хватало Франции.
Окинув взглядом кафе и не найдя в нем Леро, я немного успокоился, и мы устроились в самом углу заведения. Нам принесли заказ, но я совершенно потерял аппетит.
- Птичек собрался кормить?
- Каких птичек? – не понял я, но вдруг заметил целую горку хлебных крошек на скатерти. Я бросил кусок хлеба, и, не зная чем занять руки закурил. Мюн начал вспоминать какую - то пресмешную историю еще со студенческой скамьи. Хотя со временем ему все истории стали казаться смешными. А возможно я перестал находить их таковыми.
- Гийом…
- Марсель, а у нас нет других тем кроме Гийома? - уже не скрывая раздражения, перебил я. - Или это единственное о чем можно поговорить?
Мюн не успел ответить, потому что сзади послышался знакомый смех. Внутри меня что – то горячо оборвалось, я глубоко вздохнул, и обернулся. Гийом Леро, улыбаясь, смотрел на нас.
- Боюсь, все темы в Париже давно вертятся вокруг меня, мальчики.
Он кивком поприветствовал Марселя и надолго прижал меня к себе.
- Жан – Ми! Мышонок! Сто лет тебя не видел! Я скучал… Даже не думал, что буду… А как ты затащил сюда Мюна? Или я о нем чего – то не знаю? Надеюсь, вы только что пришли? Мне столько всего нужно рассказать!
- Ги… и я скучал, только… ты меня задушишь… - пробормотал я, все еще сжимаемый другом и опьяненный, тяжелым, но приятным ароматом духов, которыми он казалось, облился с головы до ног.
Я старался хотя бы немного сдержать дурацкую улыбку, но вместо этого только расхохотался, когда его рука быстрым движением прошлась по моей спине, и нашла неожиданную остановку.
Мюн его не смущал. О прочих говорить не приходилось. Хотя в «Карнавале» можно было об этом не думать. По средам это место превращалось в самое непристойное заведение в городе, хотя и в остальные дни здесь собиралась, примерна одна и та же публика. Поэтому Марсель привлекал здесь больше внимания, чем я и Леро тискающий меня у всех на глазах.
Я дважды вынужден был просить его, прежде чем он разжал руки, и, подхватив стул сел рядом с Марселем. Что – то шепнул ему, и Мюн рассмеялся. Потом посмотрел на меня, как будто хотел что – то сказать, но в последнюю минуту передумал. Хотя обычно Гийом говорил все что думал, а чаще просто не думал.
Выглядел он тоже не совсем привычно. Всегда идеально уложенные волосы, сейчас доходили ему едва ли не до плеч, и были совершенно растрепаны. Я не мог сказать, что мне не нравилось, то, как он выглядел, но возможно нужно было действительно привыкнуть к его небрежному виду.
- Ты давно в Париже? Почему я узнаю об этом от Мюна?
- Дней пять, мышонок. Я собирался к тебе заехать, но никак не мог вырваться. У меня накопилась просто уйма дел в Париже. Уйма, мальчики.
- Надеюсь, в их список входит парикмахер?
- Что так плохо? – Гийом тряхнул головой, рассыпая волосы по плечам.
- Ужасно.
- Да? А мне очень нравится.
Гийом сделал заказ, и мы просидели еще около часа, слушая нашего приятеля. Леро говорил обо всем подряд. Заскакивал вперед, отвлекаясь на любые мелочи, иногда забывая с чего начал, и совершенно не теряясь, вспоминал что – то другое.
Я устало его слушал, потому что все время вынужден был следить за собой, чтобы не выдать собственного волнения. Уверен, мне плохо это удавалось, и я только надеялся на скорейшее завершение вечера.
Когда я несколько раз порывался, уйти, Леро хватал меня и насильно усаживал обратно. Марселя он не останавливал. Поэтому при каждой новый попытке Мюна слинять, я пихал его под столом ногой. Один раз я видимо промахнулся. И Гийом с легкой улыбкой посмотрел на архитектора.
- Марсель, не смей уходить, боюсь наш Жан – Ми этого не вынесет, – он пододвинул мне бокал божоле. - Вот, выпей немного.
- Не хочу.
- Тебе поможет, мышонок. Ты как всегда слишком напряжен.
Я был напряжен, потому что Леро был рядом, но все же дал напоить меня из его бокала, иначе бы он не отстал. Хотя давно зарекся с ним пить. Но рядом находился Марсель, и я немного успокоился. Я, конечно, не посвящал его во все подробности своей жизни, но кое – что он знал, поэтому мог помешать наделать глупостей, по крайней мере, в этот вечер.
Наконец, Мюн ухитрился перебить Гийома, и с жаром рассказывал о проекте дворца Индустрии для Всемирной выставки [2]. Потом о споре с одним архитектором, упрямым итальянцем, здравый ум которого, вероятно мешал Марселю в работе.
Я слабо представлял почти целиком стеклянное здание на Елисейских Полях. Но его очень воодушевляла эта идея. Я уже в пол - уха выслушивал Мюна. Леро его не слушал совсем, откровенно зевал и как – то легко исчез.
- Этот мерзавец ушел? – рассмеялся Марсель, прерванный на полуслове.
- Не знаю… Нет, вон он в конце зала, подсел к кому – то, - мрачно разглядывая его спутников, произнес я. Это были два молоденьких и смазливых мальчика во вкусе Леро.
- Он вернется?
Я пожал плечами, исподтишка наблюдая за поэтом. Он развалился на стуле, и смеялся, кажется, совершенно про нас забыв. Его рука в новом жесте безуспешно поправляла сваливающиеся на лицо волосы. Все - таки я был не прав, они ему шли.
Я отвернулся, чувствуя, что слишком задержал на нем взгляд, но может еще потому, что вторая рука Леро лежала на плече одного из юношей, и он рассеяно перебирал пальцами его кудряшки.
- А ты, Мюн, предатель.
- Да ну? Вы оба меня пинаете, один чтобы я остался, другой, чтобы ушел. У меня из – за вас вся нога в синяках будет, - пожаловался он, потирая ногу под столом. - Посидите вдвоем, вы давно не виделись, зачем вам я?
- Марсель… я знаю, чем заканчиваются для меня эти встречи. И больше не вижу в них смысла. Сейчас особенно. Только все испорчу с Энн.
- Вам… просто давно нужно было поставить точку.
- Я поставил, - я улыбнулся и бросил салфетку на стол. - Пойдем… он даже не заметит.
- Я сказал вам, а не только тебе.
- Мюн, пошли уже.
- Поздно. Леро, кажется, идет к нам. Нашел пару приятелей? - вздохнул Марсель, снова садясь.
- Если честно я с ними пришел…. - признался Гийом, кладя руки мне на плечи, и тоже усаживая на место. - Этьенн Датиль и Жюст или Огюст Крапонье, музыканты. Познакомился с ними на днях, до сих пор не могу отвязаться. Этьенн, даже пишет что - то стоящее. «Адам и Ева в Эдеме», или что – то вроде того… Я бы вам наиграл мелодию, но, кажется, все позабыл. Хотя нет вспомнил!
Он изобразил что – то невразумительное, но по - видимому остался очень доволен. Его волосы щекотали мое лицо, а на плечах, должны были остаться синяки от рук. Я попробовал их скинуть, но он сделал вид, что не заметил этого.
- А обнимал ты Этьенна или Жюста - Огюста?
- Сейчас я обнимаю тебя, - смеясь, сказал Леро. - Ты хотел уходить, Марсель?
- Да, но, Жан – Мишель, кажется, уговорил остаться, - не очень уверенно произнес Мюн, перехватывая мой беспокойный взгляд.
Вернувшись на прежнее место, Гийом сел закинув ногу на ногу. Брючина приподнялась, обнажив загоревшую щиколотку. Поэт категорически не признавал носков, и всегда щеголял по Парижу в одних туфлях, не обременяя себя такой мелочью как приличия. Если раньше кого – то еще шокировало такое поведение, сейчас уже никто не придавал значения маленькой причуде. Это не преступление, это Леро, смеялись парижане и прощали ему все.
Интересно, если бы он появился на публике голым… Моя мысль оборвалась, и меня бросило в жар. Чуть насмешливо глядя на меня Гийом покачивал своей хорошо начищенной туфлей. Я поспешно отвернулся, проклиная себя за слабость.
- А помнишь… ты позавчера встретил меня с Жеромом и Жюлем Андре в Опере? - обратился он к Мюну. - Помнишь Андре, Жан – Ми? Вы учились вместе.
- Конечно, кто не помнит кудрявого Жюля.
- Кудрявого? – не понял Гийом, но махнул рукой, пресекая пояснения Мюна. - Так вот Андре поведал нам забавную сплетню.
- Какую же?
- Сказал, что ты женишься на какой – то ужасной певичке, - закидывая в рот кусок остывшего мяса, сообщил Гийом.
Марсель посмотрел на меня. Я лишь помял в руке салфетку.
- Я, кажется, тоже ее слышал… но от Жан – Мишеля, - сказал Мюн почесав кончик носа.
На несколько секунд за столом воцарилась пауза. Гийом даже перестал жевать.
- Так это… правда, Жан - Мишель… Я подумал, что это шутка Андре… И на ком же? – медленно спросил Леро, прокручивая в голове совершенно неожиданную для него новость. Это был совершенный абсурд по двум причинам. Я не любил женщин, и любил его.
- На Энн Чеппер, она… - нехотя начал я, но Леро перебил.
- Чеппер? Актрисе? - протянул он, видимо вспоминая, - я видел ее несколько раз на сцене в «Волнут», нет, не в «Волнут», но где – то видел пару лет назад, и играла она до умиления отвратительно.
- Я бы удивился, если бы тебе понравилось. Ты всегда критикуешь хорошее, и восхищаешься плохим. Но она уже больше не играет. Ей запретил отец.
- А что он запретил тебе? - поинтересовался Леро, крутя бокал за ножку. В нем еще было вино, и оно отчаянно рисковало выплеснуться.
Марсель кашлянул.
- И когда свадьба? – вино все же выплеснулось, и кровавой лужицей расползлось по скатерти.
- В августе.
- В августе? - повторил он. – Через… четыре месяца… А ты мне собирался об этом сказать когда?
- Ты все равно не читаешь моих писем, Гийом. Да и я знал, что ты меня осудишь, поэтому не торопился.
Марсель снова неожиданно вспомнил, что ему пора уходить. Я довольно сильно пнул его под столом, но это больше не подействовало. Попрощавшись, он, чуть прихрамывая, оставил нас вдвоем.- Я уже думал твой пончик никогда не уйдет, - проворчал Леро, трогая изумрудный перстень на пальце. - Американская актриса надо же…
- Считаешь жениться неправильно?
Гийом откинулся на спинку стула, и несколько минут оглядывал зал. Мне стало смешно, неужели он обеспокоен, тем, что я всерьез увлекся женщиной. Пожалуй, даже раздосадован. Ревнует. И плохо это скрывает. Еще бы, я посмел думать о ком - то кроме него. Хотя, нет… осадил я себя, это не ревность, а эгоизм, он просто слишком привык к безответно влюбленному другу. Думаю, ему это даже нравится, поэтому быть для меня на втором месте показалось проявлением неуважения, или чего - то такого.
- Когда тебе двадцать лет, я считаю неправильно.
- Мне двадцать семь, - напомнил я.
- Мне тридцать четыре, и я об этом еще не задумываюсь.
- Мы познакомились, когда тебе было тридцать один, это было восемь лет назад. У тебя как - то иначе течет время? - усмехнулся я. - Ты стареешь Леро, пора бы подумать об этом.
- Да? – это мысль, похоже, его омрачила. - На сколько я выгляжу?
- На тридцать четыре, - попробовал я успокоить Леро, но, кажется, только вконец испортил настроение.
-И где вы познакомились… с Энн? – уже не скрывая раздражения, спросил Гийом.
- С Энн... В галерее, - немного помешкав, ответил я, - она хотела купить картину в подарок отцу.
- Купила?
- Нет… Ей ничего не понравилось. А у меня ей приглянулось только «Озеро»… «Небесное озеро»…Галбрейта. Она решила, что оно мое. Я не смог ее разочаровать.
Он рассмеялся.
- Ты разочаровал меня… Я тоже думал, что оно твое.
- Ну, извини. Где он, кстати, сейчас? Ты же знаешь, наверное? – осторожно спросил я.
Леро пожал плечами.
- Где - то на Сицилии. Иногда пишет, но… мы не особенно поддерживаем связь последние годы. А что... не хватает его?
- Ну, немного. Не хватает его советов, и спокойствия, - признался я, невольно вспоминая вечер, пять лет назад, которым оборвал нашу дружбу.
Опьяневший от нескольких бокалов, я полез к Шарлю. Сначала он, смеясь, пытался меня оттолкнуть, но я был настырен. И Галбрейт уступил. Поцелуев не было, только ничего не значащая ласка. Он прикрыл глаза, видимо, не желая на меня смотреть. Но уже через пару минут рука Шарля легла мне на затылок, и придавила к коленям.
Не знаю, кто из нас жалел об этом больше, но сожаление ничего не меняло. Если бы это был Гийом, мы бы легко переступили тот эпизод, но Галбрейт этого не мог.
Наши отношения постепенно сошли на нет. Я изредка встречал его в обществе Леро, или кого – нибудь из друзей, пока художник не уехал жить в Италию. И мне не хватало его, это было правдой.
- Шарль мой друг, я уже говорил. Почему тебя это беспокоит?
- Не беспокоит, просто всегда было интересно. Вы тесно общались. - Леро заказал себе кофе с корицей. - Так что ты там делал с Энн… у себя дома?
- Ничего не делал.
- Ну, разумеется…
- Я подарил ей Галбрейта … А потом Энн пригласила меня на обед.
- Очень мило, - улыбнулся Леро.
- Не смейся.
- И не думал, а после обеда ты, конечно, пригласил ее на ужин? Что вы ели?
- Она хорошая девушка, - сказал я глядя на Гийома.
- Я в этом и не сомневаюсь.
- Тогда откуда столько сарказма?
- А это не сарказм, Жан – Ми, это сожаление.
- И кого же тебе жаль меня или ее? – спросил я мрачно.
- Себя, разумеется. Придется утешать вас обоих, когда вы сделаете несчастными друг друга.
- Тебе как будто этого хочется.
- Мне просто надо свыкнуться с этой мыслью, - Гийом наполнил свой бокал слишком щедро, и вино перелилось через край, оставляя на скатерти причудливые узоры.
- А если ты ошибаешься, и мы будем вполне счастливы?
Он задумался.
- Маловероятно. Ты не любишь женщин.
- Конечно, не так как ты, но у меня были женщины.
- Я не говорил, что у тебя их не было, - возразил Гийом, - но это лишь случайный интерес. Ну, как у Галбрейта… с тобой.
Я застыл, и несколько секунд молчал.
- Он тебе что рассказал… – опустив глаза, произнес я.
Гийом издал короткий смешок и пригубил вина.
- Нет. Но это было видно по вам… Хотя, конечно, я не мог быть уверен.
- Мы… напились.
- Да не оправдывайся… мне все равно...
Ему не было все равно, но Леро бы этого никогда не признал. Он всегда нервничал из – за Шарля.
Принесли кофе. Корицы, наверное, не было, и ему в чашку бросили кружок лимона.
- Идиоты… - Гийом вынул лимон ложечкой, сделал глоток, чуть поморщился, и запил божоле. - В Динане, да?
- В Динане, - тихо ответил я, - хочешь что – то еще спросить об этом?
- Нет... - Леро скрестил руки на груди и смотрел на меня. – Знаешь, а если подумать, эта актриска подходящий вариант для тебя. Она глупа, миловидна, богата, что еще нужно для удачного брака?
- Она актриса, с чего ты взял, что она богата?
- Если это не так, Жан – Мишель, ты меня сильно разочаруешь. Эта было бы единственной разумной причиной в твоем случае.
- Она богата… вернее ее отец богат.
Леро улыбнулся.
- Ну, вот прекрасно. Она укрепит твои финансы, и прикроет от сплетен, которые о тебе ходят. Ну, если не прикроет, то хотя бы припудрит. Родит детишек, возможно, ты этого искренне хочешь. Я даже гарантирую тебе год счастливой жизни. Но после ты поймешь, что живешь с женщиной, которую не любишь, зависишь от ее отца и задыхаешься всей этой семейной рафинированной жизнью. К которой приспособлен еще меньше меня.
- Гийом, ты думаешь, я сейчас этого не понимаю? – я, смеясь, посмотрел на Леро. - Но люди не всегда женятся по любви… иногда их женят обстоятельства. И если мои пристрастия не нормальны, не хочу подчиняться только им. Не знаю, может для тебя будет странно, но я хочу жить как все.
- Думаешь, у тебя получиться? – подперев щеку кулаком, поинтересовался Леро. - Это же скучно.
- Не знаю, но я хотя бы попытаюсь.
Он хмыкнул.
- Хорошее желание. Если ты чем – то выделяешься из толпы это плохо, или для толпы, или для тебя.
- Леро, а тебе хорошо?
- Мне? – он пожал плечами. - Мне нравится моя жизнь. Никогда не знаю, где я окажусь завтра.
- Или с кем, - насмешливо добавил я.
- Да, мышонок… сейчас я с тобой, - медленно произнес он, глядя на меня. - Здесь становится слишком шумно. Переместимся к тебе, или ко мне?
- Каждый… к себе, Гийом.
- О… А что случилось? Весь вечер пытаешься от меня убежать. На тебя не похоже… обычно все наоборот.
- Гийом, я просто пытаюсь начать новую жизнь.
- Это не так уж просто, поверь… - взгляд Леро скользнул по залу в поиске своих музыкантов. Видимо они не ушли, потому что он стал подниматься. – Ладно, как хочешь.
Я поймал его за запястье и несколько секунд не мог выпустить. Тепло его руки, как алкоголь медленно и властно разливалось по моему телу.
- Пошли ко мне… Ближе.Ночь почти прикоснулась к нам. Я не стал зажигать лампу, только немного сдвинул штору, позволяя полной луне обнимать комнату хрупким светом. Мой друг бессовестно раскинулся на диване и спал, выпив один, целую бутылку вина. Я не останавливал. Было интересно, на что он способен.
Всегда поражался возможности Леро пить, и при этом совсем не пьянеть, так что сегодня ему пришлось сильно постараться, чтобы этого добиться. Я не отвечал за себя уже после нескольких глотков. Мой нетронутый бокал так и остался стоять на столике. Я поднял его и пригубил вина. Теперь уже все равно.
Сев в кресло, я несколько минут с удовольствием потягивал сотерн. Глаза привыкли к полутьме, и я мог смотреть на Гийома. Если можно спать красиво, то он спал так. Поза была достойна кисти. Длинные волосы, в полном беспорядке разметались по подушке. А всегда насмешливое и живое лицо, наконец, обрело тень спокойствия, так не свойственное ему.
Вино подогрело дурацкую мысль зарисовать Леро таким. Но я остановил свой порыв, ни к чему. Никогда не мог решиться предложить написать его портрет. Хотя не скрою, мне этого хотелось.
Порой, я ловил себя на том, что перекладываю тонкие черты Леро на холст. В эти минуты слабости, я был готов умолять об этом. Но меня быстро охлаждала трудоемкость задачи. Беспокойный поэт просто извел бы меня за работой. Сейчас Гийом был идеальной моделью. Я не смог сдержаться, зажег лампу, нашел обрывок бумаги, и начал делать зарисовку.
Вряд ли ему понравится, что я рисовал его спящим, но я не собирался отдавать набросок. Мне вспомнилась песенка, которую Гийом сочинил экспромтом несколько лет назад, и которую, совершенно не задумываясь, исполнил на одном вечере.
Играл он скверно, но мотив был подходящий, и публика была. Я стоял среди гостей изумленный его жестокостью. Гийом не остановился, даже когда наши взгляды встретились. Он видел как мне неприятно, но это только сильнее его увлекло.
Леро спел продолжение, которого я уже не слышал, покинув салон. Он вообще любил делать то, что мне неприятно. Я невольно поморщился, припомнив ту некрасивую сцену. Еще я вспомнил стихотворение в книге, подаренной им несколько лет назад. Что – то мне подсказывало, что суть в нем была несколько иной, чем перевод Эрика.
- Жан – Ми... что ты делаешь?
Я вздрогнул и уронил карандаш.
Гийом приподнялся на локте, и смотрел на меня.
- Ты рисовал меня? Как это… мило, - лениво проговорил он, отряхивая с себя остатки сна. Потом подошел и вырвал листок из рук.
- Мне нравится. Почему раньше этого не делал? – с упреком спросил он, и добавил уже с улыбкой. - Или делал?
Гийом небрежно бросил листок на стол, тот соскользнул на пол, но он, конечно, этого не заметил.
- Так почему?
- Я… не знаю, Ги. Ты не просил, - нашаривая карандаш на полу, ответил я.
- Нарисуй. Мой портрет.
- Зачем тебе?
Леро пожал плечами, не утруждаясь придумывать ответ.
- Я приду завтра. В три или четыре.
- Приходи, но меня не будет до семи.
Леро открыл окно, и несколько минут, вдыхал пряный ночной воздух.
- Тогда через неделю, в воскресенье.
Я поморщился.
- Это не самая лучшая идея. Совсем плохая.
- А по – моему прекрасная идея. Я хочу свой портрет.
- Тебе уже недостаточно любоваться отражением в зеркале?
- Мне… вполне. Но я не хочу других лишать такой же возможности. Значит в воскресенье, Жан - Мишель?
- Да, не буду я тебя писать! - рассмеялся я. - Забудь.
- Почему?
- Я - пейзажист.
- А какая разница? – не унимался Гийом, кружа по комнате.
- Ты же не пишешь прозу. Мне не слишком удается портрет.
- Ну, напиши меня на фоне леса. Или так, - он, смеясь, развел руки в стороны, - что собственно ты и делал.
Кажется, я поднял ему настроение. Я улыбнулся.
- Если тебе так хочется портрет, закажи его кому – нибудь другому. Например, Энгру.
- Зачем мне Энгр, я хочу, чтобы меня рисовал ты.
- Ты не этого хочешь, Гийом.
- Да? И чего же я по - твоему хочу? – склоняясь ко мне, поинтересовался поэт.
- Чего и раньше… издеваться надо мной.
- Ну, если только немного, - потрепав меня по щеке, признал он, - не только же тебе это делать. Но о портрете я говорил серьезно.
Я устал спорить и просто покачал головой.
- Но почему, мышонок? Я заплачу, сколько скажешь. За краски, за работу. Поднимись… За что там еще нужно…
Я приподнялся на кресле. Леро вытянул смятую рубашку, и немного встряхнул, хотя это не особенно ей помогло.
- Я не возьму денег, Гийом… К тому же… к тому же, я бросил писать, - предчувствуя еще один неприятный разговор, проворчал я. Мне ничего не хотелось рассказывать или объяснять Леро.
- Бросил? Что? – Гийом оторопел, и смотрел на меня. Кажется, это известие изумило его больше предстоящей свадьбы.
Я не повторил, и поэт подсел ко мне.
- Ты с ума сошел, Жан - Мишель?
- Нет… не знаю…
Леро накрыл мою руку своей.
- Я… не понимаю… Почему?
- Почему? – задумчиво повторил я. - Я плохой художник, Гийом, поэтому.
- Какая чушь! Кто тебе это сказал? Твой отец?
- Он само собой… но я и так знаю об этом.
- Твоя последняя выставка… провалилась?
- Не думаю… Ее даже не заметили, что хуже провала. К тому же я ничего не зарабатываю на этом, только трачу. Просто у тебя денег полно, и ты не зависим от своего занятия, впрочем… оно тебе удается.
Это было сказано с ноткой зависти, и Леро, кажется, это почувствовал. Я всегда завидовал его таланту и достатку. Мне почти не досталось ни того ни другого. Все чего я добивался было лишь плодом упорной, и многолетней работы. Гийом не делал для этого ничего.
Стихи рождались и умирали на его губах, а он даже не трудился их сохранить. Мы знали лишь маленькую толику того, что приходило в шальную голову Леро. У меня была целая коллекция салфеток, на которых поэт задумчиво выводил свои сонеты, и всегда забывал на столиках в кафе. Я никогда не мог понять, как можно так небрежно относиться к своему дару.
- Все - таки твой отец настоял на этом, - заключил Гийом.
Я покачал головой.
- Я же сказал, отец ни при чем. Это было мое решение. Жаль, что я принял его только сейчас, иначе бы не оказался в таком бедственном положении.
- Жан - Ми, но это ошибка! – запальчиво воскликнул Леро. - Ты – художник! Да, в твоих венах течет акварель вместо крови, или масло... чем ты там рисуешь…
- Очень поэтично, Гийом, - улыбнулся я, - но я уже не изменю решение. Может быть, когда - нибудь буду писать на досуге, если захочется, сейчас я перегорел.
- Но ведь дело только в деньгах, да? Конечно, в них… Я могу дать нужную сумму, ты же знаешь.
- Совсем не в них. И ты знаешь, что я ничего не верну. Поэтому не возьму, - я забарабанил пальцами по ободранному подлокотнику. - Боюсь спросить, сколько ты мне уже простил за эти годы. Должно быть целое состояние.
- Как хочешь, но скажи, если передумаешь, меня это не затруднит.
- Я решу этот вопрос сам, Ги.
Леро откинулся на диване.
- Женившись на богачке Чеппер? Хорошее решение.
- Паршивое решение. Но я не могу быть на твоем содержании всю жизнь. Я мужчина, и хочу научиться сам решать свои проблемы, а не подключать к этому всех вокруг. Особенно… тебя, - понизив тон, прибавил я.
- Да, только, ты их не решаешь, а создаешь новые, - возразил Леро.
- По – твоему брак это проблема? Но ты сам обещал мне год счастливой жизни. И Энн мне симпатична. Думаю, пока этого достаточно.
- Жан – Ми, - Гийом медленно провел пальцем по моим губам, - ты мне симпатичен… но этого никогда не было достаточно…
Я чуть захватил его палец губами. Поэт что – то прошептал, но я не расслышал. Скользнул по его ладони, и припал к запястью. Леро смеясь, пытался высвободить руку, но это не удавалось.
- Мати… хватит… мне это не нравится… Слышишь…
Я нехотя отстранился от него.
- Два часа назад тебе все нравилось.
Гийом ничего не сказал. Допил остатки вина. Потом нагнулся и поднял что – то с паркета. Это оказался томик его стихов, неизвестно, сколько времени, валявшийся у дивана.
- Почему я всегда нахожу свои книги у тебя на полу? – проворчал Леро, листая страницы. - Думал, ты мои стихи давно не читаешь.
- Не читаю… я их все помню… наизусть.
- Да? А я нет… - рассеянно произнес Леро. - Чем будешь заниматься теперь? Будешь работать у отца? Да?
Я покачал головой, и нехотя рассказал о «Континентале», хотя не был уверен, что он слушает, увлеченный собственной поэзией.
- Ткацкая фабрика… Надо же, совсем забыл об этом… Фабрика? - Гийом посмотрел на меня. - Будешь работать на Чеппера? Ты?
- Уже работаю, и еще не умер от этого.
- О… А твой папаша знает об этом?
- Ну, да.
- Ну, да? – повторил Леро. - А он не боится, что это немного заденет его?
- Ну, его же не задевала моя нужда. Почему должен задеть достаток пусть и не очень приличный. Или думаешь, мне самому все это нравится? Но это лучше, чем зависеть от моего отца.
- Зависеть от отца Энн? Насколько же это лучше? – резонно заметил Гийом, бросая книжку на столик.
Я не стал отвечать. Потому как ответа у меня не было. Но тогда свадьба казалось лучшим решением. Не знаю, чего я хотел: добиться финансовой независимости, или избавиться от больной любови, но ни в том, ни в другом так и не достиг успеха.
Когда Леро надолго исчез из Парижа, да и до этого бывал в нем лишь набегами, я убедил себя в том, что остыл к нему. Я даже находился в этой уверенности минут двадцать после встречи в «Карнавале». Следующие несколько часов я просто провел в болезненном ожидании какой – нибудь глупости, которую обязательно совершу.
- Ты меня поражаешь, Жан – Ми… - наконец сказал Леро. - Я уже не знаю чего от тебя ждать в следующую секунду.
- Я сам этого не знаю, Ги, - в тон ему ответил я, чуть опустив глаза, - поэтому… лучше оденься.
Леро засмеялся, но все же последовал совету. Когда он ушел, я поднял с пола листочек. Набросок был совсем беглый, я лишь успел перехватить черты поэта. Тонкие губы, всегда готовые для улыбки, серые как Париж глаза, но в отличие от него всегда наполненные светом…
Рисунок потерял очертания, въедаясь в мысли. Леро, говорил о портрете. Хотя я был уверен, что Ги о нем уже забыл. Я надеялся, что забыл, ведь если нет, не отвяжется пока не получит то, чего хочет, а мне просто не перенести слишком частые с ним встречи. Теперь особенно.Почти со стоном я оставлял нервные мазки на холсте. Голос Леро не умолкал ни на секунду. Я слушал его краем уха, постоянно одергивая, и умоляя стоять спокойно хотя бы две минуты. Но даже меня один раз пробрал такой хохот, что я буквально выронил кисть из руки.
Иногда поэт забывался и прохаживался по мастерской, возвращаясь на место только под моим суровым взглядом. Потом сочинил пару стишков и немедленно набросал на одном из холстов.
Когда Гийом однажды сделал нечто подобное, я едва не убил его за это, а он только смеялся и заверял, что это обессмертит полотно. Я придерживался мнения, что он просто испортил мой пейзаж, и я окончательно погрязну в долгах, так и, не продав его. Этого не случилось. Картина со стихами Леро небрежно брошенными поверх нежно зеленого луга стала моей самой дорогой проданной работой. Гийому я этого, разумеется, не сказал.
- Я недавно познакомился с одним музыкантом, ты, наверное, видел его в «Карнавале», такой кудрявый амурчик Этьенн. Как думаешь, стоит попросить написать какую - нибудь симфонию для меня? Он сказал, что я его вдохновляю.
- Познакомься со скульптором. Пусть слепит тебя, а потом поставит напротив твоего дома, рядом с Людовиком. Будешь любоваться собой отовсюду.
- Два памятника, наверное, нельзя ставить вместе, это бы нарушило композицию площади… Жан – Ми, почему ты перестал рисовать? - невинно спросил он, но я не выдержал и бросил кисть. Я больше не мог его слушать. - Я стою, как ты просил…
- Тридцать секунд, Гийом. Этого мало. Ты меня утомил.
- Все, я взял себя в руки, - с яркой улыбкой на губах пообещал он, но на меня больше не действовали его приемы.
- На сегодня закончили, - отрезал я.
Гийом подошел и долго смотрел на картину. Он стоял слишком близко. Я чувствовал его тепло, и терпкий, сводящий с ума запах. Я закрыл глаза и мрачно вспоминал прошлый сеанс и маленькую грязную глупость, которую мы совершили.
Все началось с пошлой шуточки о портрете. Я вспыхнул, застигнутый врасплох, и Леро расхохотался. Я слабо возражал, насмешливым обвинениям, но кажется, не выглядел убедительным. Отсмеявшись, поэт подтолкнул меня к картине, с которой было связано несколько постыдных воспоминаний. Гийом захотел добавить еще одно…
- Мне не нравится, - наконец изрек он.
- Он не закончен, и... Почему?
- И слишком похож на правду.
- Ты бы предпочел себя не узнать на полотне?
- Возможно, это было бы лучше. Ты слишком реалистичен… Это все портит.
- Но ты же не женщина, чтобы выпрашивать себе нос потоньше, или глаза побольше.
Гийом перестал улыбаться.
- Конечно, ты сам должен об этом догадаться, мы все любим себя немного красивее, чем есть на самом деле. Никому не нужна, правда, Жан - Ми. Мне не нужна.
- Нос?
Он хмуро кивнул и вернулся на свое место.
Я вздохнул и принялся за работу.
- Когда закончишь?
- Не знаю... Через полгода, наверное. Повернись влево… еще…Еще, Ги.
- Полгода? О… Почему так долго?
- У меня нет свободного времени. Все, что есть, я трачу на тебя. Я, конечно, погорячился, сказав, что все бросаю. Вот ты каждый раз дергаешься как обезьяна, с ума меня уже свел, но я почти год не прикасался к кисти и сейчас чувствую, чего себя лишил. Как будто потерял зрение, а сейчас снова начал видеть.
Я отвлекся, заметив, что в мастерской стоит тишина, и мне ничего не мешает. Гийом молчал, и это было странно. Кажется, он молчал уже давно. Я оторвался от работы и взглянул на друга.
Его серые глаза рассеяно блуждали по комнате. Наконец, они столкнулись с моими, и он тихо произнес.
- А знаешь... я совсем не люблю стихи.
- Свои?
- Все.
- Да? Очень странно… Зачем тогда их пишешь?
- У меня это, получается, согласись, глупо было бы не извлекать из этого пользу.
- Гийом, ты меня поражаешь, если, говоришь всерьез, что конечно, вряд ли.
Леро пожал плечами.
- Я могу писать, могу, нет...
- Ты что ничего при этом не чувствуешь?
- А что нужно чувствовать? Никогда не задумывался над этим, а вот ты сказал... и я понял, что меня не особенно волнует поэзия. Появляется какая - то мысль… нужно лишь огранить ее рифмой. Я пробовал прозу… но чтобы ее писать нужно, обладать твоим характером, моего… хватает только на стишки. Сочинять намного проще.
- Наверное, проще, Леро, - согласился я, - если имеешь талант к этому.
- Не в этом дело, - Гийом поправил манжету на рукаве. - Не могу долго думать над чем – то одним… это утомляет. У меня полно не законченных романов… Я легко загораюсь, но бросаю, и не могу вернуться к ним, как себя не заставляю.
- Начни с малых форм. Потом можешь нанять кого - нибудь для грязной работы, например своего Жерома, а сам будешь руководить процессом. Он же работает так с Дюма.
- Да, но… создавать литературную фабрику как Александр мне не интересно. Поэтому… пишу стихи.
- Знаешь, Ги, - засмеялся я, - до знакомства с тобой я не думал, что циник может быть поэтом.
- Хорошим может, плохими обычно бывают романтики.
Я улыбнулся.
- Жаль на мне этот принцип не работает.
- Не знаю, почему ты себе это вбил в голову, но ты хороший художник, Жан – Ми, - он, наконец, разобрался с манжетой и смотрел на меня.
- Ты... правда так считаешь? - я подошел к Леро, и немного повернул его лицо в сторону. Потому что устал об этом повторять.
- Да. Я тебе это уже сто раз говорил. Ты одаренный мальчик, поэтому не стоит зарывать талант в землю. Это было бы преступлением.
Я улыбнулся, он повторил слова Эрика. Но если Белл говорил так, не зная о своей ошибке, то Леро делал это по другой причине.
- Я не мальчик. И думаю, ты как всегда преувеличиваешь. Мои картины не продаются.
- Может быть, немного… ведь ты мой друг, - не стал спорить Гийом, и легким движением отодвинул мою руку, все еще прикасавшуюся к его щеке. - Но ты просто плохой продавец, а не художник.
Я хотел вернуться к мольберту. Но Гийом, вертя головой, уже расхаживал по мастерской. На стенах были развешаны мои картины, так и не нашедшие, другого более достойного пристанища. Те, которым не хватило место на стенах, стояли на полу прислоненные к чему попало. Кругом валялись тряпки, какие - то обрывки, и мусор. Что - то печально хрустнуло под ногами, Гийом наступил на кисть.
- Я, конечно, не разбираюсь в этом… но, на мой взгляд, ты пишешь неплохие картины.
- Неплохие... - повторил я мрачно. - Это, наверное, самая плохая оценка для художника.
- Не знаю... - он снова прошелся, снимая пыльные покрывала с картин, и двигая туда - сюда холсты, будто так он понимал больше. На одном полотне Гийом зачем - то потрогал пальцем мазки краски, – но, возможно в них чего - то не хватает…
- Чего же?
Он пожал плечами, снова окидывая взглядом мои работы.
- Девятнадцатый век... Теперь людям нужно что – то новое и особенное. Просто красота приелась зрителю.
- Как красота может приесться, Гийом? – возмутился я. Хотя понимал, что он имел в виду. Это что – то особенное я увидел в работах Эрика Белла.
- Все когда – нибудь надоедает. Ваши с Галбрейтом живописные леса и поля никого не удивят. Это мило, но неинтересно.
- Что же по твоему интересно?
- Что – то необычное, не привычное, не приличное… - Гийом улыбнулся, ведя пальцем по стеклянной фигурке Аполлона, которую, наверное, подхватил со стола.
- Ты смеешься надо мной, а я тебя слушаю, - махнул я рукой.
- Я совершенно серьезен. Зрителя надо задержать у картины хотя бы на две минуты любым способом.
- Значит, я его не знаю, - сказал я, уже с беспокойством глядя на фигурку. Мне она нравилась, и я не хотел с ней расставаться, как со многими безделушками, побывавшими в руках Леро.
- Если я нарисую яблоко, но буду утверждать, что это тыква, что ты сделаешь?
- Это будет странно. Хотя зная тебя, не очень удивлюсь.
- Верно. Но что ты сделаешь?
- Скажу что это не так.
- Зачем? Ведь это же очевидно?
- Я спрошу, почему ты так решил, - без энтузиазма произнес я.
- То есть начнешь спорить, хотя спор не стоит выеденного яйца.
- Что ты пытаешься доказать? – не выдержал я, забирая у Леро Аполлона, и быстро подыскивая глазами безопасное для него место. Просто держать его в руках, было как – то глупо.
- Только то, что толпу сначала нужно убедить... а потом изумить! Чем – то новым, возможно странным, но обязательно новым.
- Ну, хочешь, изображу тебя тыквой?
Гийом не захотел.
- Необычная картина, - сказал он, наконец, останавливаясь около одного мольберта. Я тоже подошел к нему. - Лучше всех.
Я мрачно смотрел на полупрозрачный осенний лес на персиковом фоне. Не зная рассердится на него или рассмеяться.
- Вообще - то это этюд, Гийом. Это не картина. Я только начал его писать, но не закончил, из – за своего решения, - пояснил я, переминаясь с ноги на ногу.
- А по – моему прекрасная картина, - едва не уткнувшись носом в полотно, возразил Леро. - Как будто смотришь сквозь дождь... Очень красиво и необычно.
- Я же сказал это этюд. Набросок с натуры. Черновик.
Я не знал, как еще ему объяснить, но Леро только пожал плечами.
- Она готова. Выстави ее так, и получишь больше отзывов, чем, если бы дописал ее.
- Да, отрицательных возможно, - я освободил на полке место и поставил туда фигурку, надеясь, что Леро забыл о ней.
- Какая разница, если о картине говорят, а твое имя треплют на первых полосах. Ты не прославился, будучи хорошим художником, тогда прославься став плохим. Сделай скандал. Это гораздо легче.
- Я понимаю. Люсьену Брису это может быть удалось, но я художник, а не провокатор. К тому же это минутная слава. Он вспыхнул пару лет назад и погас.
- Ну, я бы не сказал, что он погас... Да и у него уже появилось несколько последователей. Это же о чем - то говорит.
- Говорит о том, что даже глупость повторить проще, чем совершить собственную. А особенной манерой письма он просто прикрывает дилетантство.
- Это так заметно? - Леро снова вернулся к манжете.
- Да, любому кто владеет кистью заметно.
Поэт покусал губу.
- Жан Ми, хочешь пари?
- Пари? Что еще за пари?
- Я за две недели напишу дюжину таких дождливых картин, конечно гораздо хуже, ведь я не умею рисовать, выставлю их и сделаю себе имя.
- Ты поэт, твое имя и так мелькает во всех светских хрониках.
- Я тебе просто покажу, что можно сделать, если немного отступить от канонов живописи.
- Как же? Заставить поверить, что это искусство? - я кивнул на свой этюд. - Меня засмеют люди.
- И заставлять не нужно. Они это сделают за нас. Просто дай им то, что они не понимают. Что – то новое.
- Какая чепуха. А на что пари?
- Не знаю… Какая разница.
- А все – таки?
Он пожал плечами, но в глазах мелькнули веселые искорки.
- Если выиграю, я тебя поцелую.
Я рассмеялся.
- Ну, а если я?
- Тогда ты.
- Ги, а это не слишком сложно?
- Да, пожалуй, что слишком… К черту пари! - согласился Леро, улыбаясь, и шутливо приобнял.
Я больше не смеялся, потянул его за шею и поцеловал. Поэт не ответил, но и не сделал попытки отстраниться. Мы перевернули какой – то мольберт, и я придавил его к столу. На пол посыпались кисти и старые листы с зарисовками, которые мы смахнули. Мои губы нервно метались по его лицу. Гийом что - то пытался говорить, но я не понимал ни единого слова.
- Это была шутка, Жан – Ми! Хватит… все! - Леро остановил мою руку, скользнувшую по его бедру.
- Шутка – это когда смеются двое, а не один ты как всегда… тогда это уже издевательство… - хрипло сказал я. - Ты для чего все это делаешь?
- Что делаю?
- Что… делаешь? Приходишь ко мне… – выдохнул я ему в шею. - Когда я, наконец, смог тебя забыть…
- А ты смог? – насмешливо спросил он. - И ты же пишешь мой портрет.
- Только… только из – за этого, Гийом?
- Не люблю когда меня забывают… И мы же друзья, Жан – Ми…
- Друзья… - повторил я, приподнимая его за бедра. Мы никогда не были друзьями с Леро. Кем угодно, но не друзьями. - Против такой дружбы я не против…
- Я против! Мати, прекрати! Мне больно… Больно не слышишь?! Да, что ты делаешь… Мы тут все разнесем… Подожди не рви…
Гийом уже не пытался сопротивляться натиску, и только кусал губы. Его сюртук валялся у меня под ногами. Я почти разодрал на нем рубашку, но она еще слабо держалась на плечах. Длинные волосы спутались и прикрывали лицо, мешая смотреть на него. Стоны Леро смешивались со скрипом стола, который был готов, развалится под ним в любую минуту.
Когда я отпустил его, он был в бешенстве. Как и всегда, когда у нас доходило до подобной близости. Гийом злился, но тело обмануть не могло. Ему нравилось. Не знаю, что мешало признаться в этом, хотя бы сейчас. Две пощечины Гийома не успокоили, но больше хлестать меня, я ему не позволил. Опустился на колени и подсказал еще один способ выместить злость.


Мои странные отношения с Леро длились более восьми лет. С ужасом вспоминаю дни, когда как помешанный, искал любую возможность с ним столкнуться.
Зная где он живет и бывает, мог часами дожидаться ради легкого приветствия, или подходить с какой – нибудь нелепой просьбой. Собственно, все они были предлогами. Поэт это понимал, но не делал ни малейшей попытки развить наше знакомство.
Гийом Леро казался ослепительным, и совершенно недоступным. Впрочем, так оно и было.
Не желая выглядеть идиотом в глазах Гийома, я старался вести себя разумно и поменьше слоняться возле его дома. Но проходил вечер, другой и ноги сами несли меня на Королевскую площадь.
Блуждая по ней будто привидение, я не раз видел как Леро возвращался домой с дамой, друзьями, или совсем юными гостями, больше всего смущавшими меня. Я не понимал, почему в его жилище появлялись такие посетители, но это было не то, над чем хотелось задуматься.
Гийом с компанией поднимался в квартиру, а через пару минут окна озарял чарующий красноватый полусвет. И я мог лишь гадать, что происходит за алыми портьерами, которые немедленно смыкались от любопытных глаз улицы. Один раз этого не случилось, и я мог наблюдать за тем, что разыгрывалось в гостиной поэта.
Издали раздался смех, и Гийом Леро появился в обнимку с какой – то вульгарной девицей. Увидев меня, он перестал смеяться, наклонился к ней что – то шепча, и крепче обхватил за талию. Пара вошла в дом.
Вскоре, сквозь позолоченное свечами стекло, я мог смутно видеть комнату, и их медленные ласки. Гийом был уже без рубашки, и избавлял от одежды свою спутницу.
Оставшись в одном в корсете, она исчезла, вероятно, опустившись на колени. Но поэт не дал к себе прикоснуться. Подошел к окну, показал мне неприличный жест, и с улыбкой опустил штору.
Еще несколько минут я пытался остыть от охватившего волнения. Ничего не выходило, и я вынужден был скрыться под тенью арки, чтобы немного успокоить свое тело.А меня снова манила Королевская площадь в квартале Маре. Свои прогулки я совершал теперь только там. Воздух, в этом маленьком мирке казался каким – то особенным. Он пах праздником, корицей и приятным безумием. Я вдыхал его аромат и пьянел от мысли, что в любую минуту могу столкнуться с Гийомом Леро. Наверное, поэтому я так полюбил «Грот», в котором почти каждое утро завтракал поэт.
Это маленькое готическое кафе, не всем нравилось, поэтому никогда не было набито битком. Еще у входа клиентов могли отпугнуть две высокие полусогнутые фигуры, словно поддерживающие свод потолка морщинистыми руками.
На их серых телах болтались настоящие тканые балахоны с просторными капюшонами, наполовину прячущими лица. Время от времени капюшоны откидывали, обнажая уродливые головы гротескных скульптур, делая заведение еще неприятнее для чересчур впечатлительной публики.
Два каменных беса разместились прямо за столами, точно требуя у подсевших к ним гостей дань в несколько монет. Бронзовые чаши в их ладонях, были всегда наполнены. Никто не рисковал не заплатить.
Кафе было так плохо освещено, что посетителям предлагали свечи даже по утрам. Их отсветы бросали немного жуткие тени на стены, из которых в хаотичном порядке торчали, вросшие в них туловища животных. А звериные морды с раскрытыми пастями, были даже хуже чудищ за столиками.
Одна из стен была расписана сюжетами с картин Босха и обрамлена декоративной резной аркой, вероятно претендующей на вход в ад.
Гийом Леро садился в углу, у окна, заваливал стол бумагами, завтракал и писал. Один раз порыв ветра разбросал его листы.
Я немедленно вскочил, собрал их с пола, и протянул Леро, который только успел подняться с места. Он сухо поблагодарил, вернулся за столик и больше не обращал на меня внимания.
С минуту я мялся, не зная, что предпринять. Стоять так дальше было уже глупо, и я подсел к нему. Но это была неудачная идея. Гийом был не очень расположен к беседе, скорее раздражен.
- Это ваша новая поэма? Можно посмотреть?
- Я не показываю недописанное… Мальчик! Не надо трогать мои листочки, - рассердился он, когда я прикоснулся к одной бумажке.
Я извинился и спросил что – то еще, но Леро почти не отвечал, зачеркнул карандашом несколько строк, и ушел, даже не допив кофе.
Я проводил поэта взглядом. Взял еще не успевшую остыть чашку, и провел пальцем по серебряному ободку, там, где касались его губы. Втянув носом аромат черного кофе, корицы, и чего – то очень знакомого, чего не мог определить сразу, я осторожно сделал маленький глоточек.
Напиток оказался едва сладким, с привкусом меда. Вот что это было. А корица лишь приятно пахла, и совершенно испортила вкус, впрочем, как и мед.
Даже не задумываясь, как выгляжу со стороны, я, с удовольствием пробовал то, что осталось на тарелках Леро. Объедки яйца пашот, и кислую, надкусанную булочку с ежевикой, или «черной малиной» как именовали ее в «Гроте», и которую я помешал ему доесть.
Сегодня я все испортил и размышлял как вести себя завтра. Я ничего не придумал. Но это не имело значения. Со следующего утра поэт перестал появляться в кафе.Я подошел к двери, которая казалось, была единственной преградой между мною и Гийомом Леро. Один раз я уже мялся перед ней и, наверное, успел изучить каждую трещинку в старом дереве, но постучать так и не решился.
Понадобилось полгода и полбутылки вина, чтобы осмелиться на это. Я выпил его в «Гроте» пока смотрел сквозь затемненное стекло на дом Леро, и еще минут двадцать собирался с духом, прежде чем совершить самую большую глупость в жизни. Перед выходом я махнул последний бокал, не смакуя, почти залпом, и быстро вышел из кафе, боясь передумать.
Я замер. Шаги, смех. Дверь, с шумом распахнулась, и появился Леро. Несколько секунд он смотрел на меня затуманенными глазами, будто припоминая. Я же не мог вымолвить слова от смущения.
Гийом был обнажен, растрепан, и перемазан в помаде, которой обычно шлюхи, или дешевые актриски малюют губы. Красный след терялся где – то в его паху, и я поспешно отвел взгляд. Но сам поэт нисколько этого не стеснялся, а может просто забыл об этом.
У него была женщина, хотя я видел, что он заходил в дом без компании, иначе бы ни за что не решился подняться к нему.
Я извинился и немедленно хотел уйти, но Леро этого не позволил, поймал за руку, и силой втянул в квартиру.
- Заходи, я познакомлю тебя с одной очаровательной леди.
Я попытался отказаться, но он только смеясь, тащил меня в комнату.
На диване лежала голая, некрасивая девочка. Ее лицо раскраснелось, волосы спутанными прядями прикрывали грудь, ну или то место где она должна быть, а натертые колени выдавали род занятий. Увидев меня, она села, поджав под себя ноги, и вопросительно смотрела на Гийома.
- Мари, это… это… Жан – Марсель, художник, о котором я тебе говорил...
Леро развалился рядом с девицей, потом подумал и накинул на плечи мятую рубашку. Это было совершенно не обязательно в сложившейся ситуации.
- Жан – Мишель… Странно, что вы говорили обо мне, но я все же вас оставлю.
- Ни в коем случае!! – запротестовал Леро вскакивая. Рубашка слетела с его плеч, но он этого не заметил. – И мы действительно говорили о тебе Мишель, правда, не сегодня. Представь, я познакомился с Мари на твоей выставке! Я даже обещал вас познакомить и как видите, сдержал слово.
Через некоторое время выяснилось, что на выставке он был не с ней, а с кем - то другим. Позже это оказалась уже не моя выставка, что было неудивительно, я еще ни разу не выставлялся, а только грезил этим. Но он, по – крайней мере, запомнил, что я художник, с той первой встречи в Тюильри.
Гийом не был пьян, но что – то определенно на него действовало, он смеялся как помешанный. И, кажется, совсем не понимал что делает, или говорит.
Загремело стекло. Пытаясь угостить вином, Гийом разбил несколько бокалов. Потом что - то с грохотом полетело на пол. Мне пришлось ему помочь, иначе бы Леро расколотил весь дом.
Наверное, лучше было уйти, но я боялся оставить эту пару в полутемной, душной комнате. Казалось, в любую секунду Гийом сотворит что – нибудь ужасное или с собой или с девушкой на золотом диване.
Так и не решив, как поступить, я пил божоле и смотрел на их возню. Мари смеялась и пыталась отнять у поэта хрустальный флакон с духами, которыми он то и дело опрыскивался. Раздался мелодичный звон, а гостиная наполнилась дурманящим ароматом цветов.
- Гийом, ты разбил мое «Утро в саду»!
- Мышка, я куплю тебе что – нибудь получше! - засмеялся Леро, вскакивая. - Сегодня же… или… Открою окно…
- Гийом, вы поранились! – испуганно воскликнул я.
Забыв об окне, Леро завернул к бару, оставляя за собой кровавый след. Он порезал ногу стеклом, но даже не замечал этого. Я достал носовой платок. Обмакнул в водке «Император Константин», которую обнаружил в запасах Гийома, и пытался уговорить заняться царапиной. Но это было невозможно. Он или снова хохотал или отталкивал меня.
- Да, успокоитесь вы, наконец, или нет?! - разозлился я, уже силой заставляя Леро сесть на диван.
- Ничего себе… - вырвалось у него. Поэт перестал смеяться, и несколько секунд смотрел на меня снизу вверх. – Ну, и что будет… дальше, Марсель?
- Жан – Мишель… Я обработаю вам рану, - убрав руки с его плеч, пробормотал я.
- Звучит не очень… заманчиво… Придумаешь что – нибудь еще?
- Что? Если пропустить момент, может начаться заражение.
- Ты его пропустил…
Леро вздохнул, позволяя устроиться рядом, но сделать ничего не давал. Я сдался, а он со смешком гладил меня стопой по бедру, размазывая по брючине кровь. Тело отзывалось на эти движения, и я боялся, что большего уже не потребуется. Гийом, наверное, это понял и с улыбкой оборвал ласку.
- Ну, что ты там хотел, доктор?
Я сглотнул, и стал шарить в поисках платка. Но ладонь нащупывала лишь помады, которыми был засыпан диван. Наконец я подцепил пальцами ткань.
- Нужно снова смочить… Сейчас…
Я хотел вскочить, но Леро потянул меня к себе.
- Да, подожди… художник... Может быть... просто слижешь кровь?
- Что? - немного растерянно спросил я, но мужчина не повторил, только медленно облизнул губы. Я понял, что не ослышался и покачал головой.
- Нет? - переспросил он, и предложил это Мари, о существовании которой, я напрочь забыл.
Девочка пригнулась и несколько минут вылизывала сочащуюся кровь со ступни Леро. Я в смятении смотрел на то, как она это делает, и как это волнует Гийома. Ему нравилось. Кровь давно остановилась, но Мари не отрывалась от своего занятия, до тех пор, пока он сам не отстранил ее.
- Жан – Матис, тебе не жарко? Может быть… снимешь сюртук? И все остальное, а то… я чувствую себя как - то неловко, когда ты одет.
Я отказался, тогда Леро начал снимать его сам.
- Мари, помоги! - смеясь, крикнул он, потому что я начал сопротивляться.
Вдвоем они раздели меня. Я дрожал от случайных прикосновений Гийома тогда, как нежные руки Мари уделявшие мне куда больше внимания, только раздражали. Хотелось немедленно их скинуть, но я, боясь все испортить, конечно, не решался на это. Поглаживания Леро уже не были так случайны, но я совершил ошибку, когда так подумал. Он стряхнул мои руки, и потянул к себе Мари, вынуждая смотреть на их ласки.
В какую - то минуту Гийом повернул голову. Его взгляд побудил к действию, и я склонился к нему, выпрашивая поцелуй. Поэт пресек порыв, прижав пальцы к моим губам, и чуть надавил, медленно проникая между ними.
Я поднял глаза на Леро, и, повинуясь беззвучному приказу с его уст начал сосать тонкие пальцы. Я подумал, он хочет, чтобы я занял место Мари, между его ног, но Гийом лишь с улыбкой качнул головой.
Через несколько минут он сам отстранил девчонку. Вжал меня в спинку дивана коленом и провел членом по лицу. Я разжал рот, но Леро он не интересовал. Поэт грубо вял меня за волосы и продолжал беспорядочные движения, пока со стоном не выкинул семя…
Я не смел шевельнутся, и неловко смотрел на мужчину. Забыв обо мне, Гийом стоял у бара и неторопливо пил вино.
- А ты… мальчик, на что – то другое рассчитывал? – смеясь, спросил он. - Ну, извини. И вытрись наконец чем – нибудь, или умойся. Ванна там, - он кивнул в сторону, - Мышка, покажи ему…
Я так дрожал, что не мог вымолвить ни слова. Стыд, и обида жгли щеки. Я ненавидел себя, Леро, и его маленькую грязную шлюху, смеявшуюся вместе с ним. Хотя сейчас чувствовал, что намного грязнее ее.Я больше не искал с Леро намеренных встреч, а любая случайная, вызывала лишь новую обиду - он даже не замечал меня. Поэтому придя с Галбрейтом в салон мадам Ансело, и встретив Гийома, я с трудом держал себя в руках.
Порывы уйти, каждый раз, пресекались моим приятелем или самим Леро - невольно любуясь им, я уже не решался на побег. Порочный гений блистал целый вечер, затмевая собой всех присутствующих.
Леро чувствовал на себе мой взгляд. Чувствовал на расстоянии, волнение, которое я испытываю, но, как будто забавлялся им. Его серые глаза все чаще обращались в нашу сторону, а насмешливая улыбка не сходила с тонких губ.
Я устал то краснеть, то бледнеть, и пытался улизнуть от Галбрейта, который не отходил от меня ни на шаг.
- Хватит убегать, Мати, - улыбнулся Шарль.
- Я не убегаю. Просто выйду на балкончик. Нужно подышать воздухом.
- Ты прямо как барышня. Ладно, пойдем…
- Шарль… я один хочу. Ну, чего ты? - я с усилием освободил руку, потому что художник до последнего не выпускал мое запястье. И вообще удивлял сегодня. Всегда мрачный, и меланхолично рассеянный Галбрейт смеялся весь вечер. Я не находил поводов для веселья, но может не замечал их, поглощенный мыслями о Леро. - Я на пять минут.
Галбрейт молча кивнул и с какой – то досадой отвернулся.
Я вышел на балкон. Моросил дождь, больше походящий на водяную пыль. Лиловое небо казалось так близко, что его можно потрогать рукой. А серебристый Париж под ним медленно тонул в осенних сумерках.
Я поежился от сырости, и холода залезавшего под одежду. Но возвращаться в гостиную мадам и быть посмешищем для Леро еще не хотел. Уверен если бы не Шарль, он бы обязательно нашел способ обсмеять меня публично. Наверное, Галбрейт это чувствовал, поэтому не отпускал от себя весь вечер.
- Шарль, я же сказал, что хочу побыть один, - услышав скрип за спиной, произнес я.
- Уверен в этом? Могу уйти.
Вздрогнув, я повернулся на голос Гийома Леро. Мужчина стоял, привалившись к балконной двери, и со смешком смотрел на меня.
Словно пытаясь от него убежать, я подался назад, и прижался к низкому, особенно при моем росте, ограждению. Наверное, я мог перевернуться, если бы очень постарался. Может, со стороны это казалось иначе. Во всяком случае, Леро слишком быстро очутился рядом, а его пальцы сжимали мое плечо.
- Осторожно… дурачок…
- Все в порядке… Гийом… - запинаясь, пробормотал я, больше смущенный готовностью меня спасти, чем близостью.
- Вижу…
Мужчина отстранился, и, облокотившись о перила, несколько минут разглядывал огоньки фонарей, гирляндами обвивавшие улицы. Их разгоралось все больше, и больше, и вскоре город засиял, словно в преддверии какого - нибудь торжества.
Я с раздражением провел рукой по волосам, убирая ненавистные кудряшки со лба. Порыв ветра, уничтожил на голове все мои парикмахерские умения. Не представляю, как с этим боролся Гийом, но из его идеальной прически не выбилось ни единой пряди.
- Не убирай тебе идет… - Леро повернулся. - И краснеть тоже… Надо почаще тебя смущать, Жан – Матис.
Я хотел его поправить, но почему – то не решился.
Поэт вздохнул.
- Такой скучный прием. Если бы не я, все давно бы разбежались. Галбрейт был прав, что не хотел идти. Как… кстати, уговорил его?
- Ну… никак... Шарль сам предложил. А он не хотел идти?
Гийом не ответил и как – то странно смотрел на меня.
- Здесь прохладно… Может быть, вернешься в гостиную? Ты весь дрожишь, Жан – Матис. Или это не от холода?
- От холода, - прошептал я, - от вашего… холода Гийом.
Леро издал короткий смешок.
- После того вечера у меня… ты сам пропал.
- Кажется… мы виделись раза четыре… после… того вечера. И вы до сих пор не можете запомнить мое имя.
- Я не очень пытаюсь… - признал он. - Но я не забыл, что оно розовое. Да и мы можем начать знакомство заново.
Пока я пытался понять, что это значит, кроме очередной издевки, поэт шутливо представился и вынудил сделать то же самое, выдавив из меня нервную улыбку. Не выдерживая его взгляда, я опустил глаза. Щеки горели, я буквально боялся дышать рядом с Леро.
Опьянение первым чувством, неискушенность, и полная потеря собственной гордости медленно вели меня к самому разрушительному роману в жизни. Хотя веди я себя чуть иначе, Гийом никогда бы не был во мне заинтересован.
Мужчина поднял мое лицо за подбородок, заставляя смотреть на него.
- Не хотелось бы спрашивать, Жан - Мишель… но… у нас... У нас что – то было тогда?
Я вспыхнул от негодования и стыда. Леро ничего не помнил, или считал тот эпизод эротическим бредом приятного вечера. Но глядя на меня, у него, наверное, появились какие – то сомнения. Это задевало даже больше его грубости.
- Нет... ничего, – тихо сказал я.
- Жаль… – Гийом провел пальцем по моей губе, и улыбнулся, - значит… приснилось…
И не дав прийти в себя от его слов, вывел в зал, заверяя, что если останемся наедине чуть дольше, это обязательно заметят, и как – нибудь не верно истолкуют. При этом поэта не беспокоило, что мы шли в обнимку.
Робкая попытка отстранить Леро, не увенчалась успехом. Хотя вряд ли я сильно старался. Только краснел и дрожал от смущения. Его губы все чаще задевали мою кожу, и больше походили на поцелуи, когда Гийом тянул к себе и шептал что – то возмутительное. Но кажется, никто на это не обращал внимания, или все давно привыкли к вызывающему поведению поэта.
Я был настолько взволнован, что обрадовался, когда Леро потеряв ко мне интерес, переключился на Рауля Маршана, декламировавшего стихи в начале вечера. Пару минут Гийом что – то говорил юноше, вгоняя в краску. Потом вывел на середину зала и расхвалил вслух. Когда же Маршан ободренный мастером слова начал читать, Леро забыл о мальчике, увлекшись крошечными пирожными на столе, которых, не заметил до этого. И перебивая сконфуженного пиита на полуслове, немедленно предлагал всем попробовать.
Не сомневаясь, что совершаю огромную ошибку, я подошел к Леро в конце вечера, и чуть запинаясь, предложил ужин.
- Есть хочешь? – он как будто несколько секунд размышлял. - Как насчет «Карнавала»?
- Это в Марильи? Никогда там не был, - признался я.
- Ну, еще бы… - усмехнулся Гийом, - мальчики вроде тебя там не часто появляются. Пошли.- Тебя что – то смущает? – спросил Леро, когда я буквально застыл в дверях притона, в который он меня привел. Конечно, там были столики, и, наверное, даже подавали еду, но в основном занимались не этим.
- Я могу поехать к вам, Гийом.
- А почему сразу не предложил это? Хотя было бы не так интересно… И я голоден, - смеясь, он потянул меня за руку.
Столик посередине зала оказался свободен, и мы заняли его. Я старался особенно не смотреть по сторонам, потому что все, что мы наблюдали, вызывало или волнение или возмущение.
- Что это за место?
- Ну… скажем клуб для встреч, - протянул Леро, щурясь, словно кого - то выискивая. - Сегодня сюда не всех пускают. В обычные дни это просто кафе, конечно не с лучшей репутацией. Так что, можешь зайти завтра выпить чашку кофе... если решишься.
- А мы не можем отсюда уйти, Гийом? Я чувствую себя здесь не слишком…
- Уходи, - сухо сказал мужчина.
- Но…
- Мальчик, я не прошу оставаться. Тут не сложно найти компанию. Но это было твоей идеей. Я ее только поддержал.
- Да, но я не думал…
- Странно… после вечера с Мари, ты должен был немного подумать... Но в таком случае сделай одолжение: не крутись возле меня. Я устал от твоего внимания, - Леро сказал это без раздражения, с интересом следя за соседним столиком.
Я не стал оборачиваться, вполне представляя, на что он пялится, и опустив глаза, гадал, чем закончится свидание.
*****
Еду и вино принесли довольно быстро, но в отличие от спутника я почти не мог есть. То что здесь готовили не вызывало особенного доверия, к тому же рука поэта несколько раз оказывалась на моих бедрах, совершенно меняя направление мыслей.
Голова кружилась от выпитого. Желая быстрее напоить, Гийом весь ужин не оставлял мой бокал пустым. Чтобы совсем не опьянеть, я заставил себя проглотить несколько кусков мяса. И едва не подавился, когда ладонь Леро, легла мне на член и начала ласкать сквозь брюки. Мужчина хотел расстегнуть пуговицы, но этого уже не потребовалось, и я тихо застонал, пачкая свою одежду.
Наслаждение смешалось с острой болью. Фужер, который я судорожно сжал в последнюю минуту, треснул, и стекло впилось в руку, вино же добавило ощущений. Леро со смехом взял салфетку, и кинул мне еще одну. Задыхаясь, я вынул застрявшие в коже осколки, и замотал раны тканью.
- Почему вы так поступаете со мной?
- Ну, ты не был против… К тому же не думал, что две секунды так обернутся.
- Нет, почему вы каждый раз ставите меня в такое положение?
- А в каком бы ты хотел положении, милый? – пока я соображал, что на такое можно ответить, он уже держал меня за затылок и целовал.
Я замычал, пытаясь это прекратить, Леро прокусывал мои губы, а попытку отстраниться оставил не замеченной. Я уже чувствовал, как по подбородку течет кровь.
- Не любишь так? – не ожидая никакого ответа, он дразнил языком, пока я не начал робко ему отвечать.
Я всхлипнул. Леро смахнул со стола тарелки, подсадил меня на самый край, и начал медленно раздевать. Я дрожал и отчаянно умолял его уйти из кафе.
- Что тебя пугает, мышонок? Или я тебя не расслабил? Нет? Тогда еще капельку?
Мужчина взял фужер, поднес к моим губам, и стал поить. Я кашлял, и пытался отвернуться, но его, это забавляло. Леро лил на меня божоле, и смеялся. Когда ему надоело, хотя скорее опустел бокал, поэт стянул с себя галстук.
- Может, так тебе будет спокойнее, - прошептал он, завязывая мне глаза.
Я в этом сомневался, но, кажется, ничего не решал.
- У тебя уже был кто – нибудь?
- Ну…
- Обычно отвечают «да» или «нет».
- Мы не все попробовали… - сознался я, вспоминая несколько летних вечеров в деревенской гостинице. Тусклый лунный свет, вместо свечей. Белое вино, и поцелуи с однокурсником, переходящие в более чувственные ласки. Флоран хотел продолжения но, не настаивал, а я боялся предложить, когда передумал.
- А что попробовали? – засмеялся Леро.
- Гийом, разве это тот момент, когда нужно об этом говорить? Пожалуйста… можно снять повязку? Мне не по себе в темноте, – я дотронулся пальцами до ткани, но он отвел мою руку в сторону.
- Он самый. Ну, расскажешь или нет?
- Да ничего особенного... Мы даже не раздевались.
- Могу тебя удивить, но это не всегда необходимо. Что за приятель?
- Художник. Я ездил с ним в Барбизон. Мы вместе… Гийом! - испуганно вскрикнул я, оказавшись животом на столе.
- Романтическая поездка, наверное? Сейчас… не слишком романтично?
- Ой… что вы… – сдавленно выдохнул я. - Мужчина перехватил мою шею чем – то вроде тонкого ремня. Я в панике схватился за удавку, пытаясь ослабить петлю, но лишь успел к ней прикоснуться.
Леро завел мне руки за спину, и чем – то скрепил, а при каждой попытке подняться натягивал поводок, вынуждая успокоиться.
- Гийом…
- Тебе не нравится?
Я был в ужасе. Я лежал на столе, в каком - то борделе, связанный, в полной темноте, и едва мог вздохнуть. А Леро развлекался со мной, как с игрушкой.
- Я боюсь... Что вы хотите сделать?
- Ничего… - Гийом смеясь, стащил с меня брюки, и его бедра прижались к моим. - Об этом же мечтал? Наслаждайся, поклонник…
Стиснув зубы, я терпел попытки Леро вдавить член в мое тело, пока это, наконец, не удалось.
- Больно… Гийом! Очень больно! - я дернулся, и тут же захрипел, рука Леро натянула ремень, заставляя молчать и беречь воздух.
Галстук на лице намок от слез. Гийом словно запихивал в меня нож, снова и снова, а я боялся просить остановиться, потому что за такие просьбы лишался возможности дышать. Я понял, что никогда добровольно не повторю такой близости, хотя была ли она добровольной в те минуты.
Я завизжал, в тело стали впиваться осколки от разбитого бокала. Я забился под Гийомом, но освободиться, не мог, а стекло лишь глубже разрезало кожу. Леро же снова успокоил своим методом. Я обмяк и больше ему не мешал.
От грубой тряски повязка сползла с одного глаза, и внутри все оборвалось от ужаса и отчаянья. Я увидел Гийома Леро за столиком у дальней стены. Мерзавец развалился на стуле, смотрел, как меня насилуют и пил вино. Кто – то наклонился к нему и что – то шепнул. Леро прыснул и закашлялся. Больше я ничего не замечал за пеленой слез. Зажмурился, и ждал, когда незнакомец оставит меня в покое.
- Черт… кровь… откуда столько… - голос Леро прозвучал рядом, и поэт поднял меня со стола, потому что я таких попыток уже не предпринимал. - Жан – Мишель… Жан – Мишель… Чееерт… Черт! – он несколько раз шлепнул меня по лицу.
Я не терял сознание, но, наверное, был близок к этому, и с трудом разлепил веки. Все мутилось. Я даже не мог хорошенько рассмотреть лицо Гийома склонившегося надо мной.
Левый бок пронзила острая боль. Кажется, Леро вытащил осколок стекла, может даже не один.
- Не трогайте… слышите? – прошептал я, пытаясь от него отодвинуться.
- Мальчик, я приложу платок… здесь… Ладно… возьми сам.
Я взял протянутый платок и зажал рану. С трудом поднялся, оделся, и, шатаясь, побрел к выходу. Ни фрак, ни жилет я не стал искать, а о шляпе даже не вспомнил. Я думал лишь от том, чтобы быстрее покинуть кафе.Тошнило, ноги подгибались, я дошел только до угла следующего дома, и меня вывернуло. Я опустился на колени, потому что в другом положении, находится, уже не мог.
- Жан – Мишель!!
Я вздрогнул от голоса Леро, но не обернулся. Я не понимал, как он смел, подойти после этого.
- Послушай… - Гийом устроился на корточках возле меня.
Я выпрямился, и побрел куда – то в темноту лишь бы не быть с ним.
- Там тупик, мышонок! - крикнул он, когда я свернул в соседний проулок. Он оказался в каких – то несколько шагов длиной, и обрывался глухой стеной. Я беспомощно сел на холодные ступени перед чьей – то дверью.
- Что вам от меня нужно? Уходите… - хрипло сказал я, услышав торопливые шаги Леро.
- Не хочу оставлять тебя одного. Здесь небезопасно.
- Опаснее чем с вами?
Леро долго не отвечал, и мрачно смотрел по сторонам.
- И что, останешься здесь?
- Вам какое дело? Я вас ненавижу! Ненавижу… Вы… - у меня брызнули слезы. - Это даже делали не вы…
- Ты… Ты понял да… - Леро хотел прикоснуться к моему плечу, но я смахнул его руку.
- Зачем? Зачем, Леро?
- Я... я не люблю это… только наблюдать. Так бы мы оба получили удовольствие. Я не хотел чтобы ты весь перерезался… чертов стакан… Поднимайся, поедем ко мне.
- К вам, Гийом? Вы с ума сошли?
- Но ты же не вернешься в таком виде домой? Тебе нужно хотя бы переодеться. Я дам тебе что - нибудь свое.
Я нервно засмеялся.
- Вот в чем дело… А я даже на секунду подумал что вы сожалеете… Испугались моего отца?
- Ну, любому было бы не по себе, - ответил Гийом, скрещивая на груди руки.
- Тогда почему только сейчас?
- Ну, ты же мне, идиот, не сказал кто ты! Галбрейт представил тебя как художника, черт бы его побрал. Мати… что за фамилия такая?
- Просто придумал. Хотел, чтобы меня воспринимали как художника, а не сына чьей – нибудь династии.
Я вдруг понял, что ему шепнули это в «Карнавале», и если бы не фамилия, то к утру мое тело выбросили бы в этот тупик, ну или в какую - нибудь канаву поблизости. В любом случае меня кто – то узнал, и завтра об этом будет судачить весь город.
- Что теперь делать, Гийом?! Что станут говорить? Понимаю, вам на свою жизнь наплевать, но мне нет! – я дрожал и с досадой смахивал слезы с лица.
Леро сел на верхнюю ступеньку и стал щипать себя за кончики пальцев.
- Ну, тебе… тоже нужно было думать. Пока ты бегал за мной полгода, не особенно волновался о репутации. Или не знал что я за человек?
- Я думал то, что о вас болтают слухи.
- Конечно, слухи… Я лишь иногда их подтверждаю. И, наверное, сбиваю с толку тех, кто их выдумывает. Этот Париж обсуждал еще в прошлом году.
- Хотите сказать, вы не делали подобного раньше?
- Никогда. Или я похож на сумасшедшего?
- Похожи, – отвернувшись, прошептал я. - Мой отец придет в ярость, если услышит, что я просто ходил в тот ужасный притон.
- Все будет тихо... я обещаю, - медленно произнес мужчина.
- Как вы можете такое обещать?! - разозлился я.
- Ну, знаешь это… и в моих интересах тоже.
Гийом хотел погладить меня по лицу, но я отвел его руку.
- Тогда, Леро… в ваших интересах… чтобы я сам ничего не сказал отцу.
- Что?
Я пожал плечами.
- Не смогу о таком промолчать... Вам придется искать какие – нибудь доводы, чтобы я сделал это. Но вы же хороший оратор… должно получиться.
Расстегивая пуговицы на брюках, я смотрел на изумленного поэта, и ждал, пока он найдет применение всему своему красноречию.
Остаток ночи я провел у Леро. Он помог помыться, перевязал рану, и дал чистую одежду. Она едва на мне сошлась. Но все же оказалась лучше той, в которой был я.
В одежде Леро… Это мысль приятно отозвалась в перерезанном стеклом теле. Брюки Гийома и так слишком узкие, рискованно натянулись в паху, вынуждая их расстегнуть. С шальной улыбкой, я намекнул повторить эпизод в переулке. Мужчина отказался, но я нашел аргументы, чтобы он изменил решение.
Вино, которое Гийом предложил до этого, совсем меня расслабило. Я ощутил лишь пару приятных движений его рта, и вырубился до утра.
Меня разбудил знакомый запах кофе с корицей. Я открыл глаза и несколько секунд смотрел на Гийома Леро. Поэт сидел в кресле, подобрав колени, и вертел на пальце опаловый перстень. Увидев, что я не сплю, Гийом спустил босые ноги на пол, и кивнул на столик. Там стоял медный поднос с фарфором, изумительного голубого цвета. Морщась, я потянулся за красивой чашкой.
- Ну, как спалось?
- Плохо, - я поерзал, пытаясь найти позу, в которой не так больно сидеть. Вчера алкоголь притупил последствия нашего свидания, но теперь раны ныли, едва я шевелился. Я перевел взгляд на брюки. Без определенной помощи Леро, мне снова было их не застегнуть. Я многозначительно посмотрел на поэта, но он только качнул головой.
- Мальчик, просто пей кофе.
Я с досадой поджал губы, и понюхал напиток.
- А вы туда… ничего не подмешали?
- Ну, не пей... - вздохнул Леро, беря свою чашку. - Если бы подмешал, то уж себе…Я ужинал с Шарлем в «Золотой Башне» и до нас то и дело долетали заразительный смех и голос Гийома Леро. Он сидел за соседним столиком, но мне не хватало смелости даже обернуться.
- Леро, да? – Галбрейт улыбнулся.
- Что?
- Ты весь съежился, когда услышал его голос.
- Думаешь, я узнаю его голос? - я расправил плечи, которые действительно сжал. - Он здесь?
- Только что пришел. Сидит позади тебя, с Люнелем и Дюма. Смотрит на нас. Смеется.
- Я слышу, Шарль… Может, пойдем отсюда?
- Если тебе неловко… из – за чего – то, так, только сильнее это подчеркнешь, - Галбрейт немного помолчал. - В тот вечер из отеля «Де Ларошфуко» вы исчезли вдвоем. Расскажешь об этом?
- Нет, конечно… - вспыхнул я, кажется, сказав этим еще больше. Я закусил губу.
- Тебе лучше не связываться с ним, Мати. Леро может обаять кого угодно, но он меняет людей не в лучшую сторону. И с ним… очень сложно сохранить отношения. Он их совершенно не ценит. Я знал одного юношу, который покончил собой из – за него. Это случилось два года назад, ну… чуть меньше двух.
- Я слышал что – то такое… но думал это просто слух.
- Это не слух, к сожалению. Эмиль застрелился у себя дома, за неделю до своего совершеннолетия. Мальчик писал стихи, даже неплохие.
- У них с Леро… был роман?
- Не знаю, что у них было, - художник пожал плечами, - но я несколько раз видел их вместе. Леро даже познакомил нас, когда мы столкнулись в «Камне». И пригласил к столу. Было не очень приятно сидеть с ними… Леро отвратительно вел себя с мальчиком. Но тот или не понимал этого или просто терпел. Леро называл его любимым поклонником. А по имени только один раз, когда представлял мне. Заставил прочесть стихи, которые Эмиль писал ему. Смеялся, как в припадке, когда парнишка стал читать, и ушел не дослушав. Он так и не вернулся. Я хотел все перевести в шутку, но Эмиль сидел, опустив голову и ничего не отвечал. А потом разревелся, и не мог успокоиться четверть часа. Я с трудом увел парнишку из кафе, потому что он даже не желал подниматься с места. Но ему был необходим свежий воздух. Мы бродили по городу несколько часов. Эмиль не говорил ни слова и все время плакал. Я не знал, что с ним делать: идти домой он отказывался, а бросить его в таком состоянии я не мог. Я привел его к себе, и выдохнул только когда мальчишка, уснул. Утром я проснулся от его всхлипываний, и уже приготовился к новой истерике, но Эмиль как – то быстро успокоился, поцеловал мне руку, и убежал, не дав прийти в себя. Было очень его жаль. Не представляю, что с ним делал Леро если довел до такого помешательства. Трагедия случилась через пять дней. Леро пришел ко мне поздно вечером вдрызг пьяный, и бредивший. Сказал, что искал ирисы, весь вечер, но не нашел ни одного проклятого цветочка, и спрашивал где их достать. Я заметил, что зимой ими не торгуют, и поинтересовался, зачем ему понадобились цветы ночью. Но Леро не отвечал и начал требовать, чтобы я нарисовал ему букет. Я сказал, что он сошел с ума, и ему нужно лечь спать, но Леро стал рваться в мою мастерскую, заявив, что тогда напишет их сам. Я понял что лучше что – нибудь ему изобразить, пока он ничего не разнес вдребезги. Леро сразу успокоился, и даже не мешал, пока я рисовал. Потом взял рисунок и долго разглядывал. «Похожи на монстров», - сказал он, наконец. «Цветы?» - удивился я, и вздрогнул, увидев, что на листок капает вода и размывает краску. Но я ошибся это была не вода. Леро плакал, а его слезы лились на красные ирисы. Рисунок задрожал и вывалился у него из рук. Я усадил Леро на стул, но ничего вразумительного добиться не смог. Он только что - то мычал себе под нос и всхлипывал, а утром ушел, так ничего и не объяснив. Вечером вернулся и сказал, что был на похоронах Эмиля. Я подумал, что Леро опять бредит, но он был совершенно серьезен. Я просто не мог в это поверить. Эмиль был у меня всего несколько дней назад. Я обвинил Леро в том, что произошло. Может, я был слишком резок, но не мог сдержать эмоций. Леро ничего не ответил, забрал рисунок с ирисами и ушел. Я не видел его недели две. Случайно оказался в Марэ, решил заглянуть, и поблагодарил небо, что сделал это. Сумасшедший ничего не ел все это время, не выходил из дома, и только иногда спускался в лавку за кофе и вином. Он так похудел, что на него было страшно смотреть. Я силой вытащил Леро из квартиры, потому что он еще пытался сопротивляться, и отвел в «Грот» поесть. Он, корил себя за несчастье с Эмилем, но это ничего не меняло, мальчик был мертв. Я остался с Леро на несколько дней, потому что не был уверен, что он не продолжит самоистязание. Но через неделю он уже ни о чем не вспоминал, и ел за двоих. Даже удивлялся, что на него это так подействовало, и добавлял, что не намерен отвечать за каждого влюбленного идиота.
- Ужасная история… Галбрейт… - хрипло сказал я, - но если хочешь предостеречь от Леро, то можешь уже не стараться. И стреляться… я не собираюсь.
- Понятно… - произнес Шарль, прикасаясь к приборам. Нам принесли утку с яблочным суфле, но я совершенно потерял аппетит.
- Давай закажем еще вина? Что у них есть… К утке брать белое или красное?
Шарль укоризненно посмотрел, но ничего не сказал. Мне было все равно, что он подумает, я хотел напиться. Взрыв хохота за спиной только усилил это желание. Леро веселился с друзьями, а я не знал куда деться. Я не хотел слышать этот смех, этот голос, и едва мог сидеть на месте. Хорошо, что я его не видел, иначе бы не выдержал такого испытания.
Прошло три месяца после ужина в «Карнавале». Я дважды видел Гийома в городе, но мы оба делали вид, что не замечаем или не знаем друг друга. После такой жестокости, я не желал с ним отношений. Извинения Леро, конечно, немного подсластили ту историю, но не настолько, чтобы я ее забыл, или простил.
Самым худшим было то, что я все равно любил поэта. Худшим для меня. Леро как раз повезло. Если бы не это, я бы нашел способ, как на нем отыграться. Но пока я не мог разобраться даже с тем мужчиной в кафе. Я просто не знал его имени. Наверное, его можно было выяснить, но я не хотел. Было страшно ворошить отвратительную ночь. Я мог что – нибудь вытряхнуть из нее на поверхность.
Не знаю, как Гийом все это замял. Но он выполнил обещание. В Париже действительно было тихо, и я не слышал ничего ужасного, по крайней мере, о себе.
Я нервно дожидался завершения ужина, торопил Шарля, и он, наконец, бросил салфетку.
- Ладно, я сыт. Подойдем к ним на минутку?
- С ума сошел, Галбрейт? – сердито спросил я.
- Жан – Мишель, я пошутил, успокойся! – Шарль, смеясь, положил руку мне на плечо, и мы, наконец, направились к выходу.
Проходя мимо столика Леро, я с трудом нашел в себе силы, кивнуть на короткое приветствие. И выдохнул, только когда мы с художником оказались на набережной Турнель.Все утро я просидел в «Тан Ао», маленьком симпатичном баре на Итальянском бульваре, рядом с Китайскими банями. Это удобное соседство никогда не оставляло его пустым. Теперь каждый свой день я убивал там.
Пару раз я так напивался, что не мог даже идти. Тогда я брал чашку кофе, без проклятой корицы, и спал, рядом с ней, на вытянутых руках. Я никому не мешал, и оставлял слишком щедрые чаевые, чтобы меня беспокоили, даже если заведение было переполнено.
Чувствуя, что задыхаюсь в затхлом, прокуренном помещении, я выбрался из бара и несколько часов слонялся по городу, пока случайно не оказался на Королевской площади.
Меня это насмешило, но не удивило. Я прекрасно понимал, почему оказался здесь. Эта площадь осталась единственным приятным воспоминанием, связанным с Гийомом Леро. Когда я ждал его, чтобы увидеть, и этого было достаточно для счастья, но сейчас не испытывал ничего кроме досады и отчаяния.
Я размашисто ходил по периметру и хохотал как безумный. Не зная как успокоиться, подошел к фонтану, выпил пригоршню воды и умылся. Смех прекратился, потекли слезы, и я без сил опустился возле памятника Людовику XIII.
Кто - то приблизился и спросил, не плохо ли мне. Я открыл глаза и снова засмеялся, больше отвечать было не нужно. Мужчина отошел в сторону. Хихикая, я поднялся, и, отогнав из - под ног надоедливых птиц, направился к «Гроту».
Я заказал соте из баранины и бокал шато. Смакуя вино, я смотрел на столик, который обычно занимал Леро. За ним обедал какой – то серьезный господин, внушительных размеров. Весь стол был завален едой, и толстяк, не спеша, с наслаждением ее поглощал.
Мой взгляд ему не понравился, он перестал жевать и потянулся за салфеткой. Не желая смущать обжору, я отвернулся, и стал изучать уродливого каменного соседа, к которому подсел.
Робкая и глупая надежда, что сюда зайдет Гийом Леро умерла. Он не зашел. Но это было к лучшему. Чтобы я сделал тогда? Сел к нему? Вряд ли, скорее продолжил бы обед, боясь на него взглянуть. Вот и все. Оставив последние деньги в бронзовой чаше сотрапезника, я покинул кафе.
Хотелось вернуться домой, рухнуть в постель, и проспать до следующего утра. Почти полгода я поступал подобным образом. Когда мне не везло, и я мертвецки пьяным попадался отцу на глаза, он впадал в ярость. Встряхивал как тюфяк и что – то орал.
Я никак не оправдывался. Язык еле – еле шевелился, и я только вяло мычал под нос. Отец бил меня по лицу, потом швырял куда – нибудь, и запрещал слугам подходить, если я не мог подняться и дойти до комнаты сам.
Один раз я проснулся на полу гостиной в собственной луже. Я едва не сгорел со стыда. Рыдая вытер за собой паркет. Вымылся, переоделся и поехал напиваться в Шоссе д'Антен.
Может, нужно было перебраться в отель, чтобы приходить в себя там. Но каждый раз я задумывался об этом на пороге дома, и снял номер только один раз, когда смог доползти лишь до ближайшей гостиницы.Из - под дверей отцовского кабинета пробивалась узкая полоска света. Стараясь не шуметь и ничего не разнести, я добрался до лестницы, но увидел Симоне. С таинственной улыбкой экономка доложила, что знаменитый Гийом Леро ждет меня в кабинете вместе с отцом.
Я настолько опешил, что несколько раз переспросил, но женщина снова это повторила. Гийом Леро… Сердце забилось с такой частотой, что казалось, разорвет грудь. Я даже протрезвел. Пока я прохлаждался на Королевской площади, Леро был в моем доме. С отцом… Я потер переносицу пытаясь, сосредоточится.
- Когда он пришел, Симоне?
- Ваш отец, или месье Леро?
- Месье Леро, конечно, - чуть раздраженно пояснил я.
Я так нервничал, что начал кусать губу, и опомнился только когда почувствовал во рту привкус крови.
- Часа три назад. Он хотел уйти, но ваш отец был категорически против этого. Они обедали вместе.
- Спасибо, Симоне, - я посмотрел на экономку, но она не уходила. - Что - то еще?
- Жан - Мишель, - она замялась, и прижала к груди маленькую книжечку с английскими стихами Леро. Я вдруг вспомнил, что мадам Кампо родилась в Англии. - Мне бы было неудобно обратиться к месье Леро с такой просьбой… Но раз вы друзья, он не мог бы написать для меня несколько строк?
- А ко мне тебе удобно обратиться? – резко спросил я. - И с чего ты взяла, что мы друзья?
- Так… сказал месье Леро.
Я нехотя взял серебристый томик. Мне ни о чем не хотелось просить месье Леро. Я даже не представлял, как смогу посмотреть на него, после всего что было.Папа был в хорошем настроении, видимо знакомство с Гийомом Леро, доставило ему огромное удовольствие, и лишь вскользь отметил мою глупость, что я не представил их друг другу раньше.
Гийом чуть теплее, чем нужно поприветствовал меня. Я покраснел, и, забравшись в самое дальнее кресло у стены, почти никак не выдавал своего присутствия. Впрочем, отец был слишком поглощен общением с поэтом, чтобы замечать меня.
Леро сидел на диванчике у камина, забросив ногу на ногу и качал туфлей. Он устал от повышенного внимания к собственной персоне, и отстраненно отвечал на сыпавшиеся вопросы. Гийом несколько раз бросал на меня красноречивый взгляд, но я никак не мог помочь. Ему оставалось только улыбаться и ждать, когда он наскучит собеседнику.
Через полчаса это произошло. Отец даже оставил нас вдвоем. Мысль что я нахожусь в его кабинете один на один с любовником, немного развеселила меня.
- Рад меня видеть? – улыбнувшись, Гийом подошел к моему креслу.
- Да нет, не очень, - я посмотрел на него, снизу вверх. - А зачем… вы пришли?
- Привык, что ты все время крутишься где – то рядом... А теперь перестал… Давай на ты? А то как - то смешно звучит, - поэт достал из сюртука часы, и удерживая за цепочку вложил мне в руку. - Ты оставил фрак и шляпу в «Карнавале»... Я подумал, что они вряд ли тебе пригодятся, в отличие от этого.
- Но они не мои, - возразил я, все же не без удовольствия вертя в руках золотой корпус «Бреге».
- Твои карманы обчистили через минуту. Думаю эта вещица только чуть – чуть хуже.
- Не хуже, но я не приму.
- Почему?
- Ну, потому что знаю, почему вы делаете подарок. Не нужно, - я протянул репетир Леро.
Он не взял, сел на подлокотник кресла, и начал перебирать мои волосы. Гийом делал это не особенно аккуратно, но я терпел, наслаждаясь любыми его прикосновениями.
- Ну, не забирать же назад. К тому же я попросил сделать гравировку.
- Какую гравировку?
- Ну, открой.
Я с любопытством откинул крышку, хотя не ожидал прочесть ничего хорошего. Но это оказалась простая и милая запись.
- Жан – Ми? – улыбнулся я. - Так меня назы…вала одна из нянь в детстве.
- Твое имя не влезло, и я его немного сократил.
Места было достаточно, но Гийому, вероятно, было трудно признаваться в нежных побуждениях.
- Проведем вечер вместе? – от шепота Леро у меня по спине пробежала короткая дрожь.
- У вас?
- Можем у меня… а можем где – нибуд еще… В «Карнавале»?
Думаю, он не шутил, а лишь проверял, соглашусь я или нет. Насколько я успел понять, Гийому нравились не совсем обычные вещи. Во всяком случае, с мужчинами. Может быть только со мной. Мне нравился Гийом, но все же не настолько, чтобы снова оказаться с ним в том кафе.
- Это… обязательно, Гийом? – спросил я, невольно прокручивая в голове возможный исход такого вечера.
- Нет… если не хочешь быть со мной.
- Быть с вами в качестве кого?
- Ну…
- Леро, вы сами не знаете, как это назвать.
- Знаю, но тебе не понравится это услышать, - он слегка погладил меня по щеке. - И мне показалось, мы расстались не так уж плохо.
- Вам показалось.
Поэт рассмеялся.
- Предлагаешь тебя уговорить?
Я пожал плечами.
- И даже… знаете как.
Леро усмехнулся.
- Смешная ситуация… Хорошо… потом поедем ко мне.
- Здесь.
- Где - здесь?
Я не отвечал, только призывно смотрел на него.
Гийом засмеялся.
- Ты - ненормальный? Хотя нет, ты просто пьян, - я ничего не отвечал, только раздвинул для него ноги. - Это кабинет твоего отца… Он вернется в любую…
- В любую минуту. Поэтому, Гийом, запирай дверь и иди сюда.
После небольшой паузы мужчина подошел к двери, чуть помешкал, но повернул ключ в замке. Я улыбнулся, только чтобы скрыть замешательство. Даже не думал, что Гийом согласится. Только сумасшедший мог поддержать глупость, которую я предложил. Я хотел его остановить, но пока Леро опускался на колени, перестал об этом думать.
- И… да, Гийом, это… не переулок в Марильи, - теперь уже я перебирал пальцами его волосы, и тоже был не очень аккуратен с этим, - здесь… нельзя пачкать пол.
Гийом вынужден был учесть это обстоятельство.- А это что?
Я не понял, о чем он говорит и посмотрел вниз. Растрепанный Леро сидел на полу, и держал томик стихов Симоне, вывалившийся у меня из рук.
- Книжка экономки... – медленно произнес я. - Хотела что бы вы… Чтобы ты… написал ей что – нибудь.
- Что?
- Все равно, наверное.
Гийом поднялся и подошел к письменному столу.
- Но умоляю, Леро, не пишите какую – нибудь гадость.
Поэт задумчиво обмакнул перо в чернила.
- Я только на это способен по – твоему?
- Ну, не только, - улыбнулся я, застегиваясь.
Леро вернулся и раскрыл книгу на развороте, где сделал запись. Там было несколько слов на английском.
- Не знаю английский. Что здесь?
- Моей лучшей шлюхе.
- Я сказал книга экономки, а не моя.
- А ты что претендуешь? – он смотрел на меня со смешком, и я вдруг рассмеялся.
- Да. Как и ты только что.
- Кажется… нам будет хорошо вместе, Жан – Ми… - тихо сказал Гийом, - а теперь пойдем.
Я помрачнел. Перспектива оказаться на столе в «Карнавале» привлекала все меньше. К тому же заманивать туда было уже нечем.
- Он там будет?
- Кто?
- Ну, тот… мужчина… твой друг, будет в «Карнавале»? Или ты его даже не знаешь?
- Северин? Приятель… но я не знаю, будет ли он сегодня, - Леро погладил меня по лицу. - Хочешь с ним?
- Нет. И я не буду знакомиться со всеми твоими... приятелями. Ты кого из меня собираешься сделать?
- Уже сделал. Ты сам это сказал, - он положил руку мне на плечо. – Вставай. Мы сидим тут сорок минут. Конечно, если тебе…
- Уходите, - резко сказал я.
- Что?
- Гийом, я не буду мальчиком для ваших грязных вечеринок. Уходите. Уходи, Гийом.
- Но… - поэт засмеялся, - я… теперь должен уйти?
- Ну, хочешь, оставайся. Скоро будет ужин. Поужинаешь с нами. Папа в восторге от знакомства с тобой. Такое с ним редко бывает. Займет тебя беседой. Уверен, вы еще не обо всем поговорили.
- Я не голоден, - не скрывая досады, произнес Леро, и бросил книгу Симоне мне на колени.
Когда Гийом ушел, я поднялся к себе, и достал часы. Ощущая в руке приятную тяжесть «Бреге», я зачарованно трогал пальцем сказочный узор корпуса. С восторгом поднимал золотую крышечку. В сотый раз перечитывал надпись внутри, которую успел заучить наизусть, и уже жалел, что не отправился с Леро в «Карнавал». Я так и уснул, сжимая подарок жестокого любовника в ладони.В квартире Леро странно сочеталась антикварная мебель из бирманского палисандра и современные гарнитуры из дешевой сосны. Алые шелковые обои и африканские маски на стенах, вперемешку с чучелами животных, и даже какими – то костями, торчащими под потолком, наверное, претендующими на украшение. А бесчисленные канделябры из красного и черного стекла казались уже необходимой деталью в интерьере.
Я не сразу понял, что в углу стоит не стол, а рояль. На пыльной крышке были сложены стопки книг, газет, и пять или шесть одинаковых ваз бледно голубого цвета. Если Гийом и играл, то когда – то очень давно.
На каминной полке каждая пядь была заставлена статуэтками, гипсовыми бюстиками, брошенными перчатками, и листиками со стихами. На каком – нибудь обрывке могло оказаться одно слово, или целое стихотворение, так и не изданное, только потому, что однажды затерялось в голове Леро и его гостиной.
Я взял в руки что – то вроде небольшой глиняной трубки и немного повертел. Возможно, это был какой – то диковинный музыкальный инструмент названия, которого я не знал. Леро же не потрудился ответить, когда я спросил, и велел положить обратно.
Я вспомнил, как первый раз оказался в этой квартире. Мари на золотом диване, и обнаженного Леро под действием каннабиса. Теперь на нем были только я и Гийом, с бокалами серого марокканского вина, которые он слишком часто наполнял. Поэт пытался меня напоить, хотя я был достаточно пьян, чтобы творить любые глупости.
Несколько раз Гийом сокращал между нами расстояние настолько, что лишь собственная одежда отделяла нас друг от друга. Его руки оказывались на моих плечах, или он убирал прядь волос с лица, но словно дразнил этим. Потому что попытка его поцеловать, или прикоснуться каждый раз проваливалась. Гийом или смеялся, или мягко давал понять, что делать этого нельзя.
В какую - то минуту я не выдержал, потянул его за шею и поцеловал. Из фужера полилось вино, но я ничего не замечал, пытаясь удержать Леро, явно не намеревавшегося затягивать поцелуй.
- У тебя смешно получается… - он, смеясь, смотрел на меня.
- Ну, научи, чтобы не было смешно…
- Научить… чему мне тебя учить? – поэт погладил меня по щеке, и пальцем оттянул мою нижнюю губу. - Испортил новые брюки, и любимый диван…
- Гийом… я куплю тебе сотню брюк и диванов… От тебя так приятно пахнет… - прошептал я.
Глубокий горький аромат духов исходящий от кожи и одежды Леро, буквально сводил с ума.
- На папочкины деньги?
- Что? Какая… разница… - выдохнул я, наклоняясь к нему и пытаясь целовать, но мужчина отвернулся, подставляя моим хаотичным поцелуям шею.
- А если нравятся… эти вещи?
- Наверное, их можно почистить. Я оплачу счет… Гийом, умоляю, не будем об этом… сейчас…
Леро отодвинул меня, обрывая ласки, и опустил глаза на винные пятна.
- Хорошо не будем… Просто слижи вино, пока оно не впиталось, и продолжим…
Я улыбнулся, подумав, что поэт снова шутит, но он повторил.
- Но уже впи…
- Слизывай. С дивана… - добавил Леро, когда я склонился к нему.
Я посмотрел на мужчину. Гийом не смеялся, а на лице появилось уже знакомое выражение. Он не дал долго на него смотреть, и придавил мою голову вниз. Я проглотил остатки гордости, высунул язык, и провел по гладкой обивке, пропитанной марокканским вином.
Видимо этого было недостаточно, потому что Леро не разрешал подняться, и я еще несколько минут лизал розовое пятно на золотой ткани. Его пальцы на шее разжались, и я приподнял голову. Гийом взглядом показал мое место. Я сполз на пол, уже не решаясь на какие – то действия, без его разрешения.
- Ляг…
- Куда… лечь? – тихо спросил я.
- На пол.
Я лег на паркет, у его ног, но через секунду дернулся. Туфля Леро коснулась моего лица, потом губ, и пыталась врезаться между ними, пока я в оцепенении не позволил этого.
Я снова вспомнил вечер с Мари, и предложение Леро слизать кровь с порезанной ноги. Тогда я подумал, что это насмешка, или что – то чего я не понимаю. Но теперь я видел, что это не шутка, а какое - то извращенное удовольствие. И самое ужасное, я хотел доставить его сумасшедшему поэту.
Я начал сосать носок туфли, а Гийом медленно ласкал себя сквозь брюки.
- Сними, - хрипло попросил он.
Я привстал, чтобы расстегнуть ему штаны, но мужчина, смеясь, откинул меня ногой назад.
- Туфлю… дурачок…
Я с досадой сдул мешавшую прядь с лица и стащил ботинок. Леро остался босым. До этого я не понимал, почему он не терпит, такую необходимую вещь в гардеробе как носки. Теперь я мог предположить, что причина крылась в весьма своеобразных предпочтениях мужчины. Но лучше бы я не знал про этот маленький секрет.
И как он не натирает ноги, мелькнула в голове глупая мысль. Ее оборвал легкий пинок под ребра, наверное, за промедление. Я покраснел, наверное, первый раз не от смущения, а злости. Почему он позволял себе такое? Почему? Вероятно, это было написано у меня на лице, потом что Гийом отвернулся.
- Если что – то не устраивает, Мати, можешь уйти.
- Так же как в «Карнавале»? Ты…
- Ты надоел, художник. Или исполняй то, что мне нужно, или исчезни.
- Что нужно? Облизать тебе ноги? Что?! – нервно спросил я. - Почему нельзя заняться чем – то нормальным… Ну, более… нормальным?
Леро не отвечал, но я видел, что он теряет терпение, и в любую минуту готов вышвырнуть из квартиры. Не желая это проверять, я склонился к нему, и оставил несколько торопливых поцелуев на ступне. Леро выдохнул и подсказал, что делать дальше, надавливая на губы пальцами ног, пока я не позволил им скрыться во рту. Гийом смотрел на это, и расстегивал пуговицы на ширинке.
- Соси… да, пальцы, Жан – Ми... - добавил он раздраженно, потому что я, подумав о другом, снова приподнялся. Совершенно сбитый с толку я вернулся к прежним ласкам, не понимая, какое от них можно испытывать удовольствие.
Леро тихо постанывал, буквально сводя этим с ума, а его рука двигалась все быстрее. В моих брюках стало совсем тесно. Через минуту я не выдержал, и кончил, даже не успев к себе прикоснуться.
Переведя дыхание, я хотел продолжить ублажать любовника, но это было уже не нужно. Держа пустой бокал, Леро собирался наполнить его новым содержимым. Тело Гийома задергалось в мелких конвульсиях. Он громко застонал, в стекло брызнуло семя, и мужчина расслабленно откинулся на диване. Я хотел подняться с пола, но Гийом улыбаясь, подался ко мне и протянул бокал.
- Что… ты хочешь?
- Ну, ты же прекрасно понял… что, - он сплюнул на пальцы и потер мою щеку перепачканную обувью.
- Ты… что думаешь, я буду это… это делать? – едва сдерживая ярость, прошептал я.
- Ну, - он сделал вид что размышляет, - ты еще не давал повода думать иначе.
Я вышиб бокал из его руки. Раздался звон стекла. Следующими звуками были короткий удар, и вопли Гийома. Он зажимал нос рукой, а по пальцам лилась кровь.
- Нос! Ты сломал мне нос!!
- Не сломал…
Но Леро был другого мнения. Возможно, ему было виднее.
- Тебе нужно умыться.
- А тебе нужно убраться отсюда, кретин! Проклятье! Проклятье!!
Гийом метнулся в ванную комнату. Несколько минут до меня доносились его причитания. Потом все стихло, и Леро появился, с прижатым к лицу полотенцем.
- Дай посмотрю.
- Убирайся! - он сел в кресло, запрокинув голову, но сразу закашлялся, видимо кровь потекла в горло.
Я подошел к Леро, немного наклонил ему голову, разорвал носовой платок и запихнул в ноздрю свернутый лоскуток. Потом намочил холодной водой какую - то тряпку и налепил на переносицу.
- Очень мило... Сначала избил, а теперь заботишься, - прошипел Леро, когда я, начал стирать кровь с его лица.
- Могу продолжить, если что – то не нравится.
- Да мне больно… не трогай меня!! - Гийом попытался опрокинуться на диван, но я рывком поднял его обратно. - Решил поиздеваться? Я хочу лечь!
- Да. Поэтому будешь отдыхать так. Можешь даже поспать. Если не хочешь чтобы отек был еще больше, сиди пока!
Леро немного испуганно отодвинулся от меня, и заморгал.
-Ты… сломал… мне... нос.
- Так и будешь повторять это? И ты сам виноват.
- Да это была просто… шутка.
- Тогда может перестанешь, так шутить? И это не была шутка.
Я снял тряпку с его носа, чтобы снова намочить, и несколько секунд смотрел на Леро. Кажется по выражению моего лица, он понял, что лучше ему не глядеться в зеркало.Я окликнул его по имени в переулке Люссани. Мужчина обернулся и остановился. Он узнал меня. Словно грубо высеченное плохим мастером лицо побледнело, потому что за моей спиной вырисовывались трое крепких парней, которых я нанял. Сам я не собирался участвовать в бойне, только смотреть.
Я не испытывал угрызений совести. Со мной поступили еще хуже. Он и Леро. Но Леро я не мог сделать ничего, чтобы мне хотелось. Северину придется отдуваться за двоих:
«Ты жив, прохожий. Погляди на нас.
Тебя мы ждем не первую неделю…».
- вспомнилось что – то из Вийона. Кажется, это была его эпитафия. Может я по – своему ее применил.
- Что?
Я ничего не ответил, только кивнул, чтобы начинали. Отошел, и привалившись к стене, приготовился наблюдать.
- Трус! Один на один я бы смял тебя как скорлупку!
- Поэтому и не один! Я же не идиот и не самоубийца связываться с таким быком!
Северин был крупным молодым мужчиной под два метра ростом. Я не без удовольствия разглядывал его тело. Думаю, не случись наше знакомство таким способом в «Карнавале», оно могло быть более приятным для нас обоих.
Расправа длилась минут десять. Я остановил ее, когда понял, что дело идет к концу. Мужчина уже не пытался прикрывать голову руками и тяжелым мешком валялся на земле, медленно впитывающей его кровь.
Я ногой перевернул тело Северина на спину. Он едва дышал, и с глазами полными ужаса смотрел на меня, наверное, решив, что я хочу его прикончить. Я не стал разочаровывать парня, и поставил ботинок ему на шею. Теперь я мог раздавить его как скорлупку. Кажется, я сказал это вслух.
- Месье… Ваше сиятельство… послушайте меня… я не хотел…
- О… я это почувствовал в «Карнавале».
- Этот поэт… этот поэт Гийом Леро просит о таких вещах. Обычно он таскает в притон каких – то шлюх, или находит их там. Я развлекаюсь с ними, он смотрит. Он платит за это. Так делают многие старики. Иногда…
- Я по – твоему шлюха?
- Что… нет… Я не то ляпнул… Я хотел…
- Сколько он заплатил?
Северин молчал и только смешно пыхтел. Возможно, я слишком сильно давил ему на горло туфлей. Я убрал ногу и сел на карточки перед ним.
- Ну, сколько я стою? Не бойся, Северин, говори.
- Два… двадцать франков… Ваше сиятельство… Это много… - добавил он, видя, что я никак не реагирую.
- Меня это должно обрадовать?
- Нет! Нет...
- Сказать… сколько стоишь ты?
Мужчина сглотнул.
- Пять сотен. Я совсем дешевка, правда? – улыбнулся я, поднимаясь.
- Нет… Ваше си… – он затряс головой, но его уже пинком перевернули на живот, и содрали штаны.
Несколько минут я смотрел, как бледный зад Северина колыхается от ударов бедер Жака. Второй мужик, по забавной случайности носившего то же имя, обхватил ублюдка за голову и двигал крепкими ляжками. Арно, с которым я договорился об этом деле, ждал своей очереди. Пару раз он поворачивался в мою сторону. Это раздражало, но я ничего не говорил, увлеченный зрелищем.
Понимая, что мне недостаточно только смотреть, я подошел к ним. Зад Северина был свободен. Чтобы не пачкать колени, я попросил поднять парня. Сам стоять он не мог, поэтому ребятам пришлось его держать, пока я торопливо справлял в него нужду. Арно снова ждал.Когда мы оставили Северина, он был без сознания, в грязи и луже собственной крови. Хотелось, чтобы он сдох на моих глазах. Я бы даже помог ему, но Арно потянул меня за плечо, заставляя уйти. Два Жака уже сделали это.
- Какого черта?! – разозлился я, Арно буквально тащил меня за собой. - Я хочу вернуться!
- Он и так сдохнет. Не пачкайся, красавчик.
- Я уже испачкался! - я сбросил с плеча его руку. - Это вообще тебя не касается! Даже работу не выполнил.
После меня он не стал трогать свою жертву, а я не настаивал.
- Да… Противно стало.
Я ничего не ответил. Мне было не противно. Напротив, такого дикого желания и острого наслаждения я не испытывал ни разу. Пугало лишь то, что нахлынули они от едва мелькнувшей мысли, что я терзаю безжизненное тело. Пытаясь не думать об этом, я полез в карман, чтобы отдать Арно деньги. Но он сделал жест рукой, не давая совершить это прилюдно, и кивнул на дом с глубокой аркой. Мы прошли улицу, нырнули в укрытие, и я расплатился.
- Чем он тебе насолил, кудряшка?
- Не твое дело, - огрызнулся я. Арно уже сильно злил.
- Не мое, но все же интересно. Он что – то сделал с тобой? Поэтому ты хотел…
- Заткнись, понятно?
Арно улыбнулся, убрал купюры во внутренний карман сюртука, но не уходил.
- Мало?
- Денег хватит.
Я кивнул, и собрался пройти, но рука Арно уперлась в кирпичную стену, преграждая дорогу.
- Наверное, нужно что – нибудь еще, куколка, - его улыбка не гасла.
По спине пробежала короткая дрожь. Арно не уступал Северину ни в росте ни в телосложении. Если он прижмет меня здесь, я ничего не сделаю. Но я заплатил ему огромные деньги. Огромные. Какого черта - то…
- Убери руку!
- А если не уберу? – он, посмеиваясь, смотрел на меня.
Я хотел оттолкнуть парня, но он откинул меня назад, и я с ужасом понял, что сейчас будет.
- Не посмеешь…
- Почему? – он обхватил меня, и развернул к себе спиной. - Тише красавчик… обещаю быть нежнее Северина… Не усек? Угомонись!
Я отчаянно пытался вырваться, но несколько ударов под ребра лишили энтузиазма сопротивляться. Арно был сильнее. У меня брызнули слезы. Брюки уже слетели по бедрам, и болтались где – то на щиколотках.
- Пожалуйста… я тебе заплачу! Слышишь?! Я заплачу еще, Арно! Сколько скажешь! Сколько… Не надо! Нет!! - я закричал от боли.
Арно велел заткнуться, но я продолжал орать. Он взял меня за волосы и шарахнул об стену. В глазах потемнело. Я обмяк, хотя не терял сознание, но если бы Арно не продолжал держать, наверное, бы упал. Второго удара не потребовалось, я понял, и кусая губы ждал, когда его тело насытится моим.
Шаги Арно раздавались за спиной. Я съежился у стены, и бездумно разглядывал покрывавшие ее трещины и пятна. Он разбил мне все лицо об этот кирпич. Рука онемела, и я с трудом разжал пальцы. В ладони лежали «Бреге», которые я, рыдая, сумел сохранить. Я отдал Арно все, что у меня было, но часы не мог. Не знаю, почему он не забрал их силой, но я благодарил и за это.
Наступил вечер. Темный Париж гремел и смеялся. Со всех сторон доносилась музыка, пьяные песни и ругань. Из какого – то окна выплеснули помои, обрызгав с головы до ног вонючей жижей, но мне было все равно. Я и так был весь в грязи.
Шатаясь, я брел по неосвещенным улицам Марильи и проклинал Леро из – за которого, моя жизнь скатилась на самое дно.Несколько недель мне нигде не удавалось встретить Леро. Я понуро блуждал по Королевской площади или засиживался в «Гроте» до закрытия, дожидаясь, его возвращения, но только напрасно терял время. Поэт не появлялся ни дома, ни в тех местах, где любил бывать.
Совсем отчаявшись я отправился к Галбрейту, который мог что – нибудь знать о Гийоме.
За два года я был у Шарля два раза. И каждый, был немного смущен. Художник жил в совершенно пустой квартире.
Одна из комнат служила ему мастерской. Довольно, неплохо устроенной. Вторая гостиной. Но кроме дивана и шкафа в ней ничего не находилось. Даже столика, чтобы поставить чашку кофе. Крошечная кухня тоже обходилась без стола. Но Галбрейт объяснил, что не ест дома, и он ему не нужен, а держать громоздкую вещь ради приличия просто глупо.
Я не мог с этим согласиться, весь вечер, сжимая в руке чашку, и стесняясь поставить на пол. Я даже поинтересовался, не заложил ли Шарль мебель, и не нужна ли ему помощь. Но он только засмеялся, и обещал что – нибудь купить, чтобы меня успокоить. В следующий раз у него действительно появился маленький столик у дивана.
- Чтобы ты не нервничал, - пояснил Галбрейт, когда я обратил на это внимание. - Уже раз пять запнулся об него.
Теперь я расхаживал по гигантской гостиной приятеля, и кусал от досады губы. Шарль ничем не помог. Он понятия не имел, куда исчез Леро, и как его найти. Я вздохнул, и рассеянно огляделся. В комнате даже не было стула, чтобы присесть. Я заметил это вслух.
- Чем тебя не устраивает диван? – поинтересовался Галбрейт, не сводя с меня блестящих черных глаз.
Иногда, его пристальный взгляд, меня смущал, я терялся и становился немного неловким. Возможно, виной тому была робкая симпатия к Шарлю, забытая после знакомства с Гийомом Леро. Но она напоминала о себе, едва я оказывался с художником наедине.
- Устраивает, - пожав плечами, ответил я и сел рядом. – Просто удобней смотреть на собеседника… Так принято, Шарль… - краснея улыбнулся я.
- Какие условности.
- Я считал их не соблюдает только Гийом… Но ты его переплюнул. Если честно я такой спартанской обстановки ни в одном доме не встречал.
Галбрейт усмехнулся.
- Не люблю бесполезного. Вот, у Леро не квартира, а склад. Все мешает и давит. А дома я хочу чувствовать себя комфортно. Гостей у меня не бывает. Но могу купить одно кресло для тебя.
- Не надо, Шарль, - рассмеялся я, - Не хочу лишать тебя комфорта. Но к тебе разве никто не приходит? Никогда?
- Только Леро… или ты… Его это не смущает… Может и на пол сесть. Иногда притаскивает какие – нибудь вещи, но я все выкидываю. Иногда что – нибудь спасает.
- У него, поэтому столько лишней мебели?
- И всего прочего. Часто… у него бываешь?
- Ну, не очень. Но, пожалуй, чаще, чем у тебя, если учесть, сколько мы знакомы, Шарль.
Галбрейт провел ладонью по дивану, случайно задевая мое бедро.
- Ты сам не приходишь, Жан – Мишель.
- Приду… как – нибудь.
- Если задам один вопрос… не обидишься? – понизив голос, спросил Галбрейт.
- Какой вопрос? – напрягся я.
- Что... у тебя с Леро?
Шарль меня удивил своим интересом. К тому же я не понимал, что он ожидал услышать. Я почесал кончик носа.
- Ну… мы… вместе проводим время… и… Шарль мне сказать, что мы делаем в постели?
- Не надо… Просто… просто ты… - Галбрейт хмыкнул и потер лоб, - не вполне в его вкусе, поэтому не понимаю… почему он заинтересовался тобой.
- А кто в его вкусе, Шарль? – с раздражением спросил я.
- Леро... любит ребят помоложе…
- Насколько… моложе? Мне двадцать лет.
- Намного.
Я посмотрел на художника, но он только поджал губы.
- И что это значит, Галбрейт?
- Наверное, то, что ты ему нравишься… раз вы вместе… - Шарль потер ноготь на пальце. - Я думал… у вас ничего нет, Жан – Мишель…
- Я что самый старый его… приятель? – растерянно спросил я.
- Не слежу за его личной жизнью, Мати, но Леро обычно не встречается с кем - то твоего возраста. Хотя… когда ему было девятнадцать, у него был роман с Ревиаль. Габриэль Ревиаль, - повторил Шарль, потому что я никак не отреагировал.
- Это женщина или мужчина?
- Актриса, довольно известная. Неужели не слышал? Она умерла лет пять назад. Ей было за пятьдесят.
- Нет, не слышал… - рассеянно сказал я, вспоминая сколько раз, встречал Леро в компании слишком молодых приятелей. Я не придавал этому значения. Но сейчас сообразил, что не видел его с кем – нибудь достигшим хотя бы совершеннолетия. Разве, что с Жеромом Люнелем и Шарлем, или еще несколькими друзьями, явно не претендующими на близость с поэтом.
Объяснилась и страсть к театру «Юных актеров» в пассаже Шуазель, который Леро предпочитал всем остальным.
Теперь я понимал, почему совсем не интересую Леро.
- И как мне быть?
- Не знаю, - со смешком сказал Шарль, - тебе лучше знать. Увлек же его как - то.
- Увлек… - хмыкнул я.
- А, кстати... что с ним произошло?
- Что произошло? – глухо переспросил я, ковыряя ногтем темно синюю обивку подлокотника.
- Леро приходил на прошлой неделе. Ему сломали нос. Знаешь что - нибудь об этом?
- Как сломали нос? Кошмар… - стараясь выглядеть убедительным, изумился я. - А Гийом… не сказал, с кем подрался?
- Сказал «неудачно чихнул», это все, что я от него добился. Не знаю, как он это переживет. Единственное, что Леро нравилось в себе, это его римский нос.
- Что за глупость? Гийом красивый мужчина.
- Красивый… - фыркнул Галбрейт. – Ты слишком его идеализируешь. Он далеко не Аполлон.
- Да, он Гийом Леро… - я откинул голову на спинку дивана. – А он… что - нибудь говорил обо мне?
- Нет. Только пил, и ныл, что похож на Квазимодо. Я успокоил, что не похож. У того с носом все было в порядке, насколько мне известно.
- Ты умеешь успокоить, Шарль… - улыбнулся я. - Он... плохо выглядел, да?
- Ну… - протянул Галбрейт, - я испугался, когда увидел.
- Понятно. Шарль… а у тебя разве есть что – нибудь выпить? Я думал, ты не держишь ничего такого.
- Для гостей держу.
- Я вроде гость… - сощурился я.Галбрейт ушел на кухню, и вернулся с бутылкой вина и двумя синими бокалами, которые тут же наполнил.
- Божоле? Гийом любит его… А это для него… - сообразил я, поморщившись. - Мне не нравится, такое простенькое… похоже на сок.
- Нетривиальные вкусы Леро… распространяются даже на вино… По мне так тоже дрянь. Но другого нет, - произнес художник, почти залпом осушив фужер.
Бутылка пустела на глазах. Я с удивлением смотрел на Галбрейта, но ничего не говорил. Обычно он не прикасался к вину, и уж тем более не хлебал как воду.
В Барбизоне вспомнил я. В последнюю поездку туда. Единственный, раз, когда мы напились. Меня унесло после второго бокала. Утром я проснулся в постели Шарля в одном белье и растерянно моргая, смотрел на приятеля, на котором вообще ничего не было. Мужчина спал, раскинувшись на всю кровать, словно демонстрируя крепкое, сильное тело, едва прикрытое простыней. А я не мог вспомнить, что этому предшествовало.
Наспех одевшись, я выскользнул из комнаты, и чуть не умер со стыда, столкнувшись в коридорчике с хозяйкой гостиницы. Не знаю, что она подумала, но потому как я вспыхнул вряд ли это было что – нибудь хорошее. Я только надеялся, что ничего из того, что мелькнуло в ее голове, этой ночью не произошло. Я был уверен, что не произошло.
- Жан – Мишель, я подумал… - Галбрейт смахнул волосы с лица, открывая высокий лоб. - Поехали со мной в Барбизон?
- В Барбизон?… - переспросил я смешавшись.
- В конце недели. Устроим маленькие, творческие каникулы.
- Нет, Шарль… наверное нет.
- Почему? Развеемся. Поработаем. Найдем, то местечко, помнишь, где…
- Шарль, мне не до поездок… прости… Езжай один… если собирался.
- А ты продолжишь гоняться за Леро по Парижу? – недовольно вздохнул Галбрейт.
- Но ты же не хочешь помочь, - с упреком сказал я.
Шарль усмехнулся.
- Чем помочь? Он может быть где угодно, и с кем угодно. С друзьями, со своими шлюхами или каким – нибудь очередным сосунком. Думаешь, Леро первый раз пропадает?
- Он часто так делает?
- Периодически. Может исчезнуть и никого не предупредить. Потом получаю от него письмо из Англии, так и узнаю. Поэтому не удивлюсь, если он уже любуется Ла – Маншем с той стороны.
- Англия? Зачем он туда ездит?
- Охлаждается от французской жары, как он выражается.
- И что же делать? – растерялся я. – Когда он вернется?
- Мати, я даже не уверен, что он уехал. Может, впал в меланхолию, снял номер в отеле, напивается и убивается из – за носа. Забудь ты о нем хоть на вечер, а?
- Англия… Дашь мне адрес Жерома?
Шарль кашлянул.
- Жерома? Зачем?
- Он его приятель. Может, смогу найти у него Леро или он знает, где его найти.
Шарль, как будто нехотя назвал адрес, но не помнил квартиру. Впрочем, это было не важно. Я не собирался, вламываться к незнакомому человеку. Достаточно было дома.
- И что будешь делать? Отправишься к Люнелю?
Я кивнул и хотел подняться с дивана, но Галбрейт меня удержал.
- Подожди, Мати, сейчас? Почти одиннадцать часов.
- Мне необходимо увидеть Гийома, я же сказал…
- Да с чего ты взял, что он там?
- Не знаю… Ты прав, - согласился я. - Отправлюсь к Леро. Вдруг он вернулся домой. Должен ведь когда – нибудь...
- Это уже похоже на сумасшествие, Жан - Мишель… Ну, в самом деле… Не уходи… Через пару дней Леро объявится сам. Ни к чему эта суета…
- Шарль, мне нужно что - то делать или правда сойду с ума. Пройдусь хотя бы... Подумаю… - настойчиво сказал я, высвобождая руку. - Я хочу извиниться перед ним. А чем больше проходит времени, тем хуже. Не знаю, будет ли он меня слушать, но это не важно. Хотя бы будет знать, что я сожалею.
- Сожалеешь о чем?
- Шарль… Это я… сломал Гийому нос, - тихо признался я.
Галбрейт в изумлении посмотрел на меня, но я больше ничего не говорил. Он потер подбородок.
- Наверное… была причина?
- Была… и ни одна... Я его ударил… Не думал, что так покалечу… Я не хотел.
Шарль пожевал нижнюю губу.
- Что… он сделал, Жан – Мишель?
Я устало опустил плечи.
- Унизил… оскорбил… причинил боль. Дальше продолжать? Все в одном ключе.
- И ты хочешь просить у него прощения?
- Шарль, я должен… Я его изуродовал. Боюсь представить, как он злиться на меня…
- Ты не должен, Жан – Мишель, - возразил Галбрейт. - Леро мой друг, но я знаю какой сволочью он бывает. Поэтому уверен, он это заслужил… даже если ты ни о чем не расскажешь, чтобы я убедился.
- Никогда не расскажу, Шарль…
- Вот как… - растерянно произнес художник.
Несколько минут мы сидели в тишине. Я мрачно вспоминал последнюю ночь у Леро. Истеричные всхлипывания поэта и злое молчание если я что – нибудь говорил или спрашивал. Когда я уходил от него утром, он даже не взглянул на меня.
Я покусал губу.
- Шарль, а, Гийом, когда приходил... ночевал… у тебя?
- Что? Да.
- Где? У тебя даже нет кровати.
- Мы спали на диване. Он достаточно широкий для двоих. Хотя… просто Леро худой, как подросток, с тобой было бы тесно.
Я потер переносицу.
- Меня бы… смутило спать с тобой.
- Почему?
- Ну… не знаю… - я улыбнулся и покраснел. - Мне было бы неловко… наверное. Тебе нет?
- В Барбизоне тебя ничего не смущало.
- Я же… напился, - тихо сказал я, заново переживая неудобный вечер. Мы ни разу не говорили об этом, хотя и говорить было не о чем. Но под взглядом Шарля, я уже не был в этом уверен. – Что должно смущать? То, что ты меня раздел… зачем – то…
- Я? Ты сам раздевался.
- Что?
Галбрейт поболтал вино в бокале и сделал глоток.
- Не помнишь?
- Что было, Шарль? – весь пылая, спросил я.
- Ничего… ты вырубился, едва коснувшись подушки. Мне было заснуть сложнее… Я не так много выпил.
- А… если... бы не вырубился?
Галбрейт разлил последние капли божоле по фужерам и смотрел на меня.
- Я не так много выпил, - повторил он со смешком.
Я закрыл глаза и отвернулся. В голове царил хаос. Я только надеялся, что Галбрейт не утаил каких – нибудь деталей. Хотя и того что сказал, хватало, чтобы умереть со стыда. Внутри заклокотали слезы. Единственное надежное и хорошее, что еще уцелело в жизни, это была дружба с Шарлем. А если и она давала трещину, у меня не оставалось ничего.
- Шарль, почему ты… почему… Кошмар…
- Я думал тебе неловко… и не зачем это поднимать…
Я встал, чтобы уйти, но Шарль перехватил мое запястье.
- Это было два года назад… и совсем не важно. Даже забывать не о чем, Жан – Мишель...
- Галбрейт, пусти, мне надо идти… Мне надо… - прошептал я, чувствуя, как к горлу подкатывает комок. Ноги перестали держать, и я осел на диване. – Я не могу! Почему все так плохо… Почему в моей жизни одна грязь и мерзость… Я весь в грязи… весь… Ненавижу себя… как я себе не…
Хлынули слезы, и я больше не мог говорить. Галбрейт притянул меня к себе.
- Милый, что ты говоришь… ты добрый, трогательный мальчик, капризный… но это только добавляет тебе прелести. И уж точно лучше всех кого я знаю…
- У тебя… у тебя какое – то искаженное преставление обо мне, Шарль, - пробормотал я всхлипывая. - Я совсем не такой… совсем.
- Нет, именно такой. Чудесный… Поверь, Жан – Мишель… я знаю… и люблю за это…
Галбрейт пытался меня успокоить, но делал лишь больнее. Я толком ничего не мог объяснить. А он говорил то, что чувствует, не понимая, как во всем ошибается.- Давай достану одеяло? - прошептал Галбрейт, убирая волосы с моего лба.
Я давно успокоился, но мы продолжали сидеть, прижимаясь, друг к другу.
- Одеяло… зачем? Мне не холодно.
- Поспишь… Я могу лечь на пол, если чего – то боишься…
- Не хочу спать, Шарль. А… или это был намек убраться?
- Нет… нет, - художник, тихо смеясь, обнял меня за плечи, - я просто предложил. Ты можешь оставаться, сколько захочешь.
- Спасибо, Шарль… - улыбнулся я, - останусь, пока не выгонишь.
- Тогда рискуешь никогда отсюда не выбраться… - Галбрейт поцеловал меня в макушку.
Я смутился, но не подал вида, как и всегда, когда он так делал. Наверное, Шарлю казалось это нормальным.
- Погасим свет, Жан - Мишель? – шепотом спросил он. – У меня устали глаза.
- Да… конечно, - покраснев, отозвался я, и с беспокойством взглянул на друга, – Шарль… может, оставим одну свечу? Или две…
- Хорошо.
Вспыхнуло несколько огоньков в канделябре, и художник, потушив лампы, вернулся на диван.
- Гийом обожает свечи, они у него повсюду… - сказал я глядя на одеяло, которое он все – таки принес.
- И когда - нибудь спалит дом.
- Надеюсь… что нет… - рассеянно пробормотал я, когда Галбрейт закутал нас и снова обнял.
- Тепло?
- Мне жарко… - признался я, пытаясь, отодвинутся, но мужчина не давал.
- Чего ты?
- Мне жарко… - повторил я, - Шарль… убери… убери одеяло, - я хотел сказать «руки», но не посмел. Галбрейт не делал ничего ужасного. Тогда как мое тело, от его близости, начинало отзываться самым примитивным образом.
- Ты же весь дрожишь…
- Странно… когда мы сидим так …
- Странно? Почему? Ты мой друг… И тебе плохо… Я рядом. Вот и все, - он начал гладить меня по плечам. - Ты весь каменный. Ляг… Жан – Мишель…
- Шарль… ты что… - прошептал я, когда он стал придавливать меня к дивану.
- Разомну тебе спину, - Галбрейт сел на меня сверху, выпростал рубашку и запустил под нее горячие ладони. – Может совсем снимешь?
- Нет… - еле выдавил я.
- Неудобно массировать…
- Шарль, мне неудобно другое…
- Что?
- Ты, правда… не понимаешь? Ай… - всхлипнул я, когда Галбрейт слишком сильно нажал под лопаткой.
- О чем ты все время думаешь, Мати? Это просто массаж. Знаю несколько хороших приемов. Расслабься…
Я закрыл глаза. Руки Шарля больше не причиняли боли, может потому что, он меня просто гладил. Я был бы не против более приятного продолжения, но Галбрейт больше ничего не делал. А на первый шаг, я сам, не решался. Он мог этого не ожидать, и не понять, а рисковать дружбой я не собирался.
- Тебе нравится, как я тебя глажу?
- Ну… - я запнулся, - да… только на массаж это не похоже.
- Поэтому разденься. Иначе толку не будет.
Я завозился под ним, избавляясь от рубашки, но Галбрейт не успел ко мне прикоснуться. В дверь постучали, и я резко поднял голову.
- Шарль… стучат… слышишь? - я попытался приподняться, но Галбрейт меня удержал.
- Не стучат. Тебе показалось, Жан – Мишель.
- Не показалось… Вот опять… Это Гийом… Это наверняка Гийом! – занервничал я.
- Успокойся. С чего ты взял, что это он?
- Может, откроешь, и мы узнаем? – разозлился я, пытаясь его отпихнуть. – Ну, слезь ты уже…
Галбрейт отстранился. Несколько секунд смотрел куда – то в сторону, и вышел из комнаты.
Я прислушался. Приглушенную речь Шарля перебивал резкий голос Леро. Через минуту он небрежно вошел в гостиную, и я смог оценить последствия нашего неудачного свидания.
Нос Гийома распух и завернулся на бок, совершенно меняя облик поэта. Он действительно плохо выглядел, но я думал, будет еще хуже. Хотя возможно полумрак сгладил остальные изъяны.
И вдруг сообразил, как выгляжу со стороны сам: растрепанный, с пылающим лицом, и в криво застегнутой рубашке. Я даже не мог заправить ее в брюки из – за определенных обстоятельств.
У Гийома дернулись губы, и он перевел взгляд на художника.
- Как мило, Галбрейт… Поэтому не хотел впускать? А говорил… ладно… - Леро торопливо провел рукой по волосам. – Простите, что испортил… такой вечер. Развлекайтесь… мальчики.
- Ги… Гийом, - забормотал я, - мы поговорим с тобой? Да?
- Иди ты к черту, Мати… Оба идите… - вздохнул Леро, выходя в коридор.
- Гийом, я… Галбрейт, ты что? Пусти!! – я пробовал оттолкнуть Шарля, не дававшего броситься за Леро, но не мог с ним справиться. Хлопнула входная дверь. Я в отчаянии задергался, пытаясь освободиться. – Да, ты шутишь?! Не держи меня!! Я хочу с ним…
- Жан – Мишель, он не хочет, ты не видишь? Что ты бегаешь за ним, как собачка…
- Черт, Шарль! Ты не понимаешь! Не понимаешь!!
Галбрейт силой посадил меня на диван.
- Это ты не понимаешь. Он сломает тебя. Испортит жизнь!
- Уже сломал! Уже… нечего портить! Ты ничего не знаешь!! Отпусти, Галбрейт, я успею его догнать!! Пусти!
- Ты не в себе, Мати! Успокойся! Он злиться на тебя! Дай ему остыть! Не лезь на рожон! Я тебя прошу, мальчик!
- Не держи меня!! - я орал, и пытался отпихнуть Шарля, но только получил несколько пощечин. - Да ты не успокоишь меня так, идиот!! Только злишь! Злишь ме…
Я замолчал, потому что Галбрейт впился в мои губы и держал за шею, не давая вырваться. Но я и не пытался, слишком ошарашенный происходящим. Шарль отстранился сам, не получив ответа.
- Зачем ты…
- Но ты же сказал, что пощечины не работают. Надо было тебя усмирить... Ты совсем спятил.
Я не знал, что на это можно сказать, и просто растерянно моргал.
- Сделать… сделать тебе кофе, Мати?– пробормотал Шарль, нервно приглаживая волосы.
- Что? Кофе…
Не дожидаясь ответа, Галбрейт скрылся на кухне. Я выдохнул, и дотронулся до губ, на которых еще пылал странный поцелуй. Шарль действительно знал, как успокоить.
Варить кофе художник не умел, а чай, который предлагал, я не любил. Я убедил его принести еще одну бутылку вина, но пил один. Шарль решил, что с него хватит.
Я сильно захмелел и обмяк на диване. Голова лежала на коленях Галбрейта. Кончиками пальцев он гладил мое лицо, и это было самое приятное, что я испытывал за последнее время. Я слабо улыбнулся другу, и задремал, чувствуя на коже прикосновения, нежные, словно поцелуи.Поблизости от дома Люнеля располагалось маленькое кафе с полустертой вывеской «Базилик». Оно находилось не совсем напротив здания, но я бы все равно увидел проходящего мимо Леро, если бы только ему не вздумалось сократить дорогу сквозь маленький садик, через который обычно никто не ходил.
Я садился у окна, как в «Гроте», пил кофе и следил за улицей. Сегодня какой – то негодяй пытался занять это место. Пришлось поднять настоящий скандал, чтобы его согнать. Мужчина отказывался сесть за соседний столик, недоумевая, почему этого не могу сделать я.
- Да, мне нужно окно, а не стол! - уже теряя терпение, объяснял я. - Если бы мог передвинуть окно, я бы сел там!
На помощь подоспел официант. Это можно было понять. Я ни разу не обидел его, за то время, что ходил туда. Вдвоем мы избавились от бедолаги. Мужчина раздраженно бросил салфетку, на стол с неоконченным обедом, и размашистым шагом вышел из заведения.
Мне не зря пришлось наделать столько шума. Буквально через пять минут сердце сжалось от волнения. Я увидел Леро и Люнеля вдвоем. Они шли мимо «Базилика» что – то жарко обсуждая.
Я сел глубже в кресло, чтобы мужчины не могли видеть меня с улицы, и просидел до закрытия, надеясь не упустить возвращения Леро назад. Так и не дождавшись этого, я вынужден был уйти из кафе.
Окунувшись в ночь, я некоторое время бродил в темноте. Продрог, но все равно не желал уходить. Устало опустился на ступени какого - то дома, и через несколько минут, уснул как бродяга.
Когда я проснулся, то даже не понял, где нахожусь. На улице… напротив Адене ле Руа. Я наспех протер лицо, и сел. Зубы стучали от холода. Я, наверное, не заметил, как задремал. С трудом поднялся и размял тело, болевшее так, будто меня избили.
Было уже девять утра. Леро давно мог уйти, и я зря себя так мучал. Я немного походил, поглядывая на серый дом Люнеля. Незаметно мелькнули два часа. Раздумывая, остаться ли еще ненадолго, или все же не стоит, я увидел Леро, выходящего из обветшалой парадной.
*****
Я перехватил поэта около «Базилика». Заметив меня, он даже не замедлил шаг, и не отвечал, пока я не дернул его за руку.
- Черт тебя раздери! Что тебе надо?! – вспылил Леро, вырывая руку.
- Пожалуйста, Гийом, давай поговорим…
- О чем нам говорить?
- Ты злишься на меня? – тихо спросил я.
- Злюсь? Не знаю… Я не должен? Ты сломал мне нос!
- Я хочу извиниться.
- За это, Мати? – Гийом нервно махнул рукой возле лица. - Ты меня изуродовал! Как за это можно извиниться?! Если только сломаешь нос себе!
- Я сломал тебе его, но после чего?! А про то, что ты со мной сделал в «Карнавале» я вообще молчу! Не считаешь, что это было жестоко? Нет?!
Леро пожал плечами, словно не желая вспоминать.
- Мы уже говорили об этом. И все решили.
- Мы ничего не решили! Или подарил мне часы, и… и… приятные минуты и считаешь что этого достаточно? Как можно было так со мной поступить?
- Жан – Мишель, - Леро уже едва держал себя в руках, - я вообще не хотел с тобой связываться. Просто чувствовал, что будут одни неприятности. Ты сам лез. Ходил за мной кругами. Хотя, что изменилось? Ты и сейчас это делаешь, и надоел до чертиков! Неужели не ясно? Ты добивался этого!
- Я добивался тебя… - уже со слезами сказал я, - а не того чтобы меня мучали на твоих глазах! Ты смотрел на это…
- Смотрел! А если бы ты не увидел, то был бы вполне всем доволен. Я прав?
- Жаль я не сломал тебе что – нибудь еще, кроме носа, Леро! – выпалил я, задыхаясь от злости.
- Да катись ты к чертям! - Гийом оттолкнул меня. Я потерял равновесие и оказался на мостовой. – Исчезни из моей жизни, художник! Исчезни! Не карауль у дома, как ты это любишь. Даже не подходи к нему близко, и ко мне, не подходи. И не выслеживай как сейчас. Ведь ты следил за мной? Признайся! Следил?
- Я никуда не исчезну, Гийом, - упрямо сказал я.
Леро, устало вздохнул и опустился рядом со мной на мостовой. Мимо нас проходили изумленные люди, наблюдая двух хорошо одетых мужчин посреди старинной улицы Адене ле Руа. Я замечал любопытные взгляды и шепот, в сторону поэта. Вероятно, его узнавали, но Леро, не придавал этому значения, а особенно засмотревшемуся господину небрежно махнул рукой в знак приветствия.
- Ну, что тебе нужно, мальчик?
- Ты - Гийом. Это все.
Леро рассмеялся.
- Понимаю. Но я тебя огорчу. Ты мне не нужен, Жан – Мишель.
Я оборвал его смех, спросив слышал ли он что – нибудь о своем приятеле Северине. У Гийома дернулась мышца на лице, и он прикоснулся к своему опалу на пальце.
- Слышал… На него напали… - медленно произнес он. - Я, подумал о тебе, но был уверен… что ты на такое… не способен…
- Способен, Леро, - сказал я, не сводя с него глаз. Гийом немного побледнел, я его напугал. - Его били и насиловали в переулке Люссани. Это не так далеко от вашего «Карнавала», может быть, ты знаешь. Я наблюдал. Но, конечно, смотреть, как это делают с тобой, мне доставит больше удовольствия. Хотя, наверное, захочется не только смотреть. Впрочем, как и с Северином!
Леро не отвечал, словно что - то обдумывая, и крутил кольцо.
- Он умер на прошлой неделе… от последствий в этом переулке. Мне сказали недавно, когда я спросил, куда он пропал.
- Да? Не знал, - я поднялся, и протянул ему руку. - Идем к тебе, Гийом. Или продолжим сидеть здесь как бродяги? Хотя по – моему никто не обращает внимания.
- На бродяг бы не обращали…
- Гийом, пошли уже! - я потряс ладонью, поторапливая поэта.
Я провел всю ночь на улице и меня едва не лихорадило.
- Ну, идем, маленький дьявол, - Леро дал руку, и я поднял его на ноги.
- У каждого гения он есть, - прошептал я, наклоняясь к его лицу слишком близко. - Я твой.
- Не знал о таком нюансе … Хотя скорее, Мати, ты просто спятивший поклонник. И отодвинься, мы тут и так цирк устроили.Скинув сюртук, Гийом развалился на диване, и смотрел, как я хозяйничаю в баре.
- У тебя осталось то интересное вино, которое мы пили в прошлый раз? – спросил я, перебирая бутылки.
- Откуда я знаю… что мы пили…
- Марокканское…
- Не знаю… - поэт сложил руки на груди, и вздохнул. – А сколько это будет продолжаться?
- Что именно? – отозвался я, взяв в руки бордо, и разглядывая этикетку.
- Мальчик, ты все понял… - мрачно сказал Леро.
Я ничего не отвечал, и мне в спину попала золотая подушка.
- Сколько еще?
- Пока нам этого хочется, - я подошел к нему с бокалами.
- Но мне… не хочется.
Я хмыкнул и предложил выпить. Гийом отказался, заметив что - то о времени. Меня оно не волновало. Я осушил фужер, а его вино выплеснул на него.
- Какого черта! Ты спятил?! - выдохнул он от неожиданности, и сел, но я уже надавливал ему на плечи.
- Хочешь, чтобы я сделал так? - я начал слизывать вино с его рубашки. - Тебе нравится, Леро? Нравится?
Я стащил с Гийома обувь и со страстью припал губами к ступням. Я хотел любой близости с ним, даже если она не приносила удовольствия.
- Да… но вином обливать не обязательно… - он отстранил меня ногой, и с сожалением провел ладонью по ткани. - Снова испортил диван, а я неделю назад менял обивку…
Я вздохнул, и лег рядом.
- Не сам же менял, наверное, и ты слишком любишь вещи…
- Некоторые люблю, а от большинства... не умею избавляться, - Гийом с насмешкой погладил меня по щеке, как свой диван минуту назад.
- Так… меня воспринимаешь?
- Тебя это обижает или нормально? Если обижает, скажи и…
Леро не договорил, я взял его за затылок.
- Это злит, Гийом... Злит! Я не твоя вещь.
- Но… очень хочешь стать моей. И я не против, Мати… Можешь ей стать…
Мне хотелось разбить ему лицо за эти слова, но я только выругался, и убрал руку. Вещь, это моя роль в жизни Гийома Леро. Другой он мне не даст. Но возможно другой я и не желал. Я поднялся и снова подошел к бару. Нужно было что – нибудь выпить.
- Художник… ты не ответил, - протянул Леро, довольно потягиваясь. - Хочешь?
Я, наконец, нашел ту бутылку, что искал и налил себе.
- Я здесь. Какой ответ еще нужен?
- Будет… приятно… это услышать.
Я добил бокал, и опустился на колени перед поэтом.
- Можешь пользоваться своей вещью…
Леро несколько секунд молчал, и покачал головой.
- Нет настроения, Жан – Мишель.
Я облизнул губы.
- Как… тебе его создать?
Он не отвечал, но я не отступал, и с каким – то отчаянием стал ласкать его ноги. Хотя, кажется, только раздражал этим.
- Я что – то не то делаю?
- Постоянно не то, Жан – Ми. Прекрати… - Леро стопой отодвинул меня в сторону.
- Как надо, скажи?
- Ну, чего ты пристал, художник? Я не хочу. Ты… отвяжешься… если… - Гийом подбородком кивнул на мой пах.
- Нет.
- Тогда что нужно?
- Хочу доставить тебе удовольствие…
- Доставь Галбрейту.
Я смутился.
- Если ты про тот вечер… Он делал мне массаж, вот и все.
- Это у вас так называется?
- У всех так называется.
Гийом рассмеялся.
- Ну, ладно, как хочешь.
- Ты не веришь?
- Ну, почему же… вы вполне могли что – нибудь… массировать друг другу.
- Да, мы не… - начал я, но Леро не слушал.
- Мне плевать, как вы там копошитесь в темноте, эта ваша жизнь, но зачем лезть в мою?
- Я тебя люблю, - тихо сказал я. – Если бы мог выбирать, я бы полюбил Шарля… он прекрасный человек.
- Не то что я, да?
- Да.
- Но в ногах валяешься у меня… - заметил Леро со смешком. – Ну… давай… поиграем во что – нибудь… моя маленькая… вещичка.
- Во что поиграем? – напрягаясь, спросил я. Почти уверенный, что предложение Леро, мне не понравится.
- Во что… - Гийом чуть наклонил голову, размышляя. – Дай… свечу.
- Зачем? Светло же…
- Ты невыносим, художник, - вздохнул Гийом, закатывая глаза. - Да, куда ты подсвечник тащишь…
Я поставил пыльный канделябр на место и выдернул одну свечку.
- И что… дальше?
- Ты облил меня вином… уже второй раз. Моя очередь. Зажигай.
- Воском? Хочешь облить меня воском? – нервно выдохнул я, понимая, что Гийом не будет слишком осторожен, и последствия могут оказаться весьма плачевными.
- Раздевайся… Мальчик, что ты творишь? – со смехом поинтересовался Леро.
Я неловко возился с сюртуком, который едва не подпалил, не зная, куда деть горящую свечу. Гийом забрал ее из рук, и ждал, пока я избавлюсь от остальной одежды.
- Ложись, - прошептал он.
Я в нерешительности опустился на диван, и Гийом со смехом устроился на мне верхом. От возбуждения или огня свечи, его серые глаза казались почти серебристыми. Это волшебное сияние настолько завораживало, что я очнулся только когда почувствовал, как раскаленный воск обжигает плечи и грудь. Я дернулся, и зашипел.
- Черт… как горячо…
- Не нравится?
- Почему мне должно это нравиться?
- И не должно. Я просто спросил… - капая воском на сосок, засмеялся поэт.
Я вскрикнул, и резко сел.
- Больно!! Ты что?!
- Правда? Хочешь попробовать?
- Леро, ты в своем уме? У меня будет ожог горла…
Смеясь, поэт передал мне свечу и стал раздеваться. Рубашка, залитая вином, полетела на пол, и он раскинулся на диване.
- Я вообще - то… другое имел в виду, - Гийом подсунул себе под голову подушечку, и ступней постучал по моему бедру, подгоняя, потому что я немного удивленно на него смотрел. - Ну, чего застыл, мышонок? Лей...
Не слишком уверенно, я наклонил над Леро свечу, роняя несколько капель блестящего воска на кожу. Гийом всхлипнул и чуть выгнул спину.
- Поднеси ближе, он же остывает в воздухе.
Я в замешательстве выполнил просьбу. Леро тихо стонал, откинув голову. Я не рискнул что – то спрашивать, и продолжал его развлекать. Вид извивающегося подо мной поэта настолько будоражил, что я уже кусал губы от нетерпения и досады.
- А вино будет гореть, если я сделаю так? - я поднес дрожащий огонек к его груди, на которой еще оставались следы бордо.
- С ума сошел! Не знаю… Мати, не делай этого!!
Я засмеялся, задул свечу, и отшвырнул в сторону.
- Испугался, что я тебя подожгу?
- Ну, час назад ты пытался угрожать. Как и до этого, в общем – то.
- Я не пытался, Леро. Я угрожал. Или есть еще способ заставить тебя быть со мной? – поинтересовался я, склоняясь к нему, и оставляя жадные поцелуи на шее.
- Есть. Нужно не заставлять.
- Как же это сделать, Гийом?
- Жан – Ми, ты уже знаешь много способов…
- И не нравится ни один, но я могу терпеть… Не все, - быстро добавил я. - И ты можешь…
Я сделал попытку перевернуть Леро на живот, но он только засмеялся.
- Могу. Но не все, - повторил поэт мои слова. - Это не могу. Поэтому слезь с меня, Жан – Мишель. Слезь! Ты не понял?!
Я попытался его уговорить, но сделал только хуже. Леро в ярости скинул меня с дивана. Я так сильно ударился спиной, что не мог даже подняться. Гийом подошел и поставил ногу мне на грудь.
- Мати, если я на что – то соглашаюсь, это еще ничего не значит. Не лезь, когда я тебе говорю об этом. И не смей снова угрожать. Я, конечно, понимаю, кто твой папаша и вообще твоя семья, но не нужно их сюда вплетать, или пользоваться своими связями. У меня тоже они есть. Нам же обоим не хочется оглядываться на улице, верно? У нас могут сложиться определенные отношения… Ты уже понял какие. Большего я тебе не дам.
- Большего не нужно, - выдохнул я.
- Знаю… тебе вообще мало надо, - усмехнулся Гийом, и медленно провел ступней по моему телу. Дыхание участилось, когда она остановилась на моем члене. От ритмичных прикосновений стопы мои веки прикрылись, и я старался не думать, как это происходит. Но Леро вдруг оборвал ласки. Я разочарованно открыл глаза. Поэт лежал на диване и равнодушно смотрел на меня.
- Хочешь я сделаю что – нибудь для тебя? – предложил я робко.
- Нет… но ты же не принимаешь такой ответ… - Гийом поскреб ногтями грудь, счищая остатки воска. – Впрочем… давай… удиви меня чем – нибудь. Можешь?
- Я возьму свечу... Нет? – переспросил я, потому что Леро качнул головой. – Может сам решишь, что тебе нужно?
Леро решил. Взял с дивана туфлю, которую я до этого стянул с него, и швырнул в меня. Я не успел увернуться, и она вскользь ударила по подбородку. Было не так больно, но у меня брызнули слезы. Что он делал со мной? Что я позволял ему… Внутри все дрожало от негодования и обиды, но я терпел.
- Развлекайся, - произнес Леро.
- И что… надо полизать туфлю? - в моем голосе уже слышалось отчаяние. – Гийом… что надо…
- Можешь делать с ней что угодно. Могу подсказать тебе. Она еще хранит мое тепло... внутри… Думай о том, что я потом буду ее носить.
У меня ныл живот от напряжения, поэтому было все равно как его снимать. Я поднес ботинок к носу. Он приятно пах кожей и Леро. Засунув язык внутрь, я провел по мягкой изнаночной стороне туфли, и начал себя ласкать свободной рукой. Я поднял глаза на Гийома, тот с интересом следил за мной.
- Туда можно засунуть не только язык, художник.
Я растерянно посмотрел на него.
- Что? Я не могу…
- Что ты не можешь? – переспросил мужчина с раздражением.
- Это, Гийом… не могу… Почему все время надо делать что – то ужасное для тебя?
- Ты же сам предложил. И чем это хуже того, что уже делал?
Леро был прав. Ничем. Я с ненавистью сжал его туфлю, задвинул в нее нывший орган, и лихорадочно затряс. Потребовалось минута, чтобы я ее залил.
- Надевай ботинок, - прошипел я.
- Лучше я тебе его подарю, - засмеялся Гийом. - Развлечешься ночью. Когда сотрешь до дыр, подарю еще. У тебя, кстати, осталась моя одежда, ты ее не вернул…
- Надевай ботинок, Леро! Или ударю им тебя по лицу. Надевай!
Гийом несколько секунд смотрел на меня, и улыбнулся.
- Только... если ты поможешь.
Я встал на колени, и надел на него мокрую туфлю.
- И пошли, поедим где – нибудь. Я хочу есть.
- Позавтракаем… позже… Пока иди сюда… - прошептал Леро шире раздвигая ноги, чтобы я поместился между ними. - Давай, художник… могу передумать.
Склонив голову, я первый раз пытался доставить удовольствие Леро. Сначала он недовольно шипел на меня, но потом грубо взял за волосы, и управлял этим сам.После знакомства с Гийомом Леро, папа почти месяц терзал меня вопросами о новом друге. Я сильно краснел и неловко на них отвечал, надеясь, что тема Леро скоро ему надоест. Но интерес отца не стихал, и он даже собирался пригласить Гийома к нам на ужин. Меня эта мысль пугала, но когда я заикнулся о приеме, отец грубо оборвал разговор, и больше к нему не возвращался.
Я был рад, что хотя бы не успел сказать Ги о несостоявшемся вечере. У нас только – только начали складываться какие – то отношения, и я не хотел портить их такой бестактностью.
Теперь, когда Леро иногда заходил за мной, отец хмурился, но ничего не говорил. Попытки поэта увлечь его беседой, или насмешить не удавались. Папа что – то вежливо отвечал, и уходил, ссылаясь на дела.
Гийом, подобрал со столика малахитовую пепельницу и устроился с ней на диване.
- Кажется, я перестал нравиться твоему отцу.
- Тебя это огорчает?
- Я привык. Люди что – нибудь слышат обо мне и меняют мнение. Но если бы их жизнь выставляли напоказ как мою, не уверен, что в ней не нашлось бы грязных пятен.
- Да, но в твоей одна грязь. Поэтому не сравнивай.
- Тебе видимо ее не хватает, Жан – Мишель, - со смешком заметил Леро.
- Да, не в этом дело, - вздохнул я, садясь рядом. - Ты разве куришь?
- Иногда.
- Есть сигарная комната, если хочешь, можем посидеть там.
- Серьезно? – искренне поразился Гийом. – Но я бы лучше посидел в твоей комнате. Не люблю, когда меня рассматривают как золотую рыбку в аквариуме.
От предложения Леро я растерялся, хотя это, конечно же, была шутка. Я мельком оглянулся. Двери в коридоры были приоткрыты. За нами действительно наблюдали со всех доступных точек.
Каждое появление поэта в доме было настоящим событием, и прислуга с воодушевлением обсуждала его весь вечер. Особенно Симоне. Я вспомнил, что как дурак пытался извиниться за надпись Леро в ее книге, а экономка с удивлением ответила, что там было только доброе пожелание.
- Ну, поднимемся? – улыбаясь, спросил Гийом.
- Нет, не поднимемся.
- Почему, мышонок?
- Потому что, Гийом, - раздраженно сказал я. - Смущает… когда ты приходишь сюда. А ты хочешь залезть в мою спальню? И не называй меня мышонком. Это смущает… еще больше.
- Вещичка - лучше?
- Не лучше! – не выдержал я. - Просить бесполезно, да?
- Да… Покажешь спаленку?
- Ну, ты издеваешься? Что об этом можно подумать?
- Не знаю… но если я поцелую тебя прямо здесь, твоим слугам не придется ничего додумывать. Хочешь? Тебе же не нравится, что я этого не делаю.
Гийом с улыбкой провел ладонью по моему бедру. Я попытался отодвинуться, но, конечно не смог.
- Леро, прекрати… на нас смотрят… Мой отец дома… Гийом…
- Тебе неприятно?
- Приятно, но не здесь же, - простонал я, уже кусая губы.
- В кабинете папаши ты не нервничал.
- Мы были там одни. Давай куда – нибудь сходим, Ги… или в сигарную… Ладно, поднимемся! - поспешно согласился я, чувствуя, что дальше будет только хуже, да и прикосновения Леро сыграли свою роль.- Не спальня, а дворец маленького принца… - присвистнул Леро, входя в комнату, - я уж боялся, что моя квартира окажется меньше, чем она. Люстра мне нравится…
Закинув голову и рассматривая хрусталь, Гийом начал снимать сюртук.
- Ты же любишь свечи.
- С ними свет приятнее… с его отсутствием. Но такие удобнее, все никак не могу обзавестись «русской лампочкой». О, твои работы? – его взгляд остановился на одной из стен, где висело несколько небольших пейзажей Галбрейта.
- Нет. Шарля.
Поэт подошел к картинам.
- Вот негодяй… мне он не подарил ни одной картинки, а мы знакомы сто лет. А твои где?
- В студии на улице Ови. Если хочешь, можем как – нибудь туда зайти. Я покажу… и подарю… Можем прямо сейчас…
Гийом сел на маленький диванчик, и несколько секунд молчал.
- Сейчас? Не хочу… А что в таком огромном доме не нашлось места, для крошечной мастерской художника?
- Дело не в месте. Отец против того, что я выбрал. Я не имел на это право. Но я решил иначе.
- Да, ты умеешь настоять на своем… я уже заметил, - Леро опустил глаза и начал теребить перстень на пальце. Он был ему немного велик, поэтому крутился совсем легко. Странно, что Гийом его еще не потерял. Жаль, если бы это случилось. Черный опал пылал невероятными огнями, и так завораживал, что иногда я не мог отвести от него взгляд. - Что за пухленький гном был с тобой вчера?
Этот вопрос, объяснил мне появление Леро. Накануне я ужинал с Мюном в «Башне». Поэт там был с Люнелем и Галбрейтом. Шарль быстро накрыл запястье приятеля ладонью, пытаясь удержать на месте, и не давая подойти к нам. Не знаю, что он ему говорил, но Гийом недовольно откинулся на кресле, так и не осуществив задуманное. А я несколько раз за вечер ловил на себе его взгляд.
- Шарль тебе не сказал?
- Сказал, что он твой друг. Марсель, да?
- Да, друг по академии.
- Тоже художник?
- Архитектор.
Я хотел сесть на диван рядом с ним, но Гийом положил руку на сиденье, предлагая, видимо место возле ног. Я делал вид, что мне это неинтересно десять секунд, больше не смог, и опустился на пол.
- Мати, если думаешь, что я ревную к этому молодому жирдяю, это не так. Снимай.
- Разве? – спросил я, стягивая с него туфлю и оставляя цепочку поцелуев на ступне. - По - моему ты пришел из – за этого.
- Просто… Галбрейт просил тебя пожалеть, и приласкать.
- Шарль… сказал тебе это?
Гийом засмеялся.
- Ну, на самом деле он требовал оставить тебя в покое, и не мучать, но видимо я все понял верно?
- Значит, пожалеть меня пришел?
- А это по - другому выглядит?
Я укусил его за палец. Леро взвизгнул, но ногу не отдернул. Мне даже показалось, что ему понравилось.
- А… Галбрейт?
- Что – Галбрейт? – переспросил я.
- Что у вас? - его пальцы снова вернулись к опалу. – Он переживает за тебя. Надоел уже с этим.
- Ничего. Мы друзья.
- О… приятная дружба, наверное? - прыснул Леро. - Пейзажи... массажи…
- Ты меня, не к Марселю, а к Шарлю приревновал?
Он скривил губы.
- Нет... просто интересно… Вы… дружите, но он старше тебя, как и я. Не любишь общаться со сверстниками?
Я пожал плечами.
- С ними не интересно.
- А твой пончик?
- Марсель? Это он липнет ко мне. Не хочу его обижать. Мюн, в общем – то неплохой парень.
- Где вы познакомились?
- В академии, я же го…
- С Галбрейтом.
- А… - я начал массировать Леро ступню. - В Барбизоне. Я приехал с приятелем по учебе, а Шарль уже отдыхал там с друзьями. Мы с Флораном часто пересекались с ним. В деревне трудно этого не сделать.
- Флораном? С тем художником… - Гийом потер бровь. – Ты про него… как – то… говорил, да?
Я, заметил его заминку. Леро не обмолвился о «Карнавале». Сожалел о неприятной истории, или не хотел ее ворошить. Хотя ко второму я склонялся больше. Я тоже ни о чем не хотел вспоминать, поэтому просто кивнул.
- Фло всегда флиртовал со мной, но я был не уверен, что это правильно, и побаивался нашей поездки. Понимал, чем она может закончиться… и все равно дал себя уговорить. Мы провели вместе несколько ночей, но далеко не зашли. Я стал его избегать. Стало как - то неловко с ним.
- А с Галбрейтом как началось?
- Да… ничего не началось, Ги. У нас не было любовной связи.
- Кто говорит о любви… - усмехнулся Леро. – Так… что там… в Барбизоне?
- В Барбизоне… Мы как – то легко сошлись... Гуляли, ходили на пленэры, обедали. Один раз он затащил меня в реку. Я боюсь воды, но Шарль настаивал, и не успокоился, пока я не залез к нему.
- Он научил тебя плавать? – с едкой интонацией спросил Гийом.
- Немного. Было страшно, и я умолял отпустить меня.
- Галбрейт видимо отпустил.
- Да, - со смешком сказал я, - но тогда было не так весело. Когда мы вернулись в гостиницу, меня еще трясло. Шарль смеялся, и обещал, что в следующий раз так не сделает. Я что – то ему ответил и покраснел. Я не заметил Флорана. Он стоял у дверей, наверное, только успев войти, и смотрел на нас. Не знаю, что он подумал. Волосы еще не успели высохнуть, да и мы выглядели немного растрепанными. Но вряд ли бы Фло поверил, что мы плавали. Больше он не подходил ко мне, а через два дня вернулся в Париж.
- Вы... еще ходили на реку?
- Несколько раз. Галбрейт держал меня, пока я не привык. Это оказалось даже приятно. Плавать, - добавил я, видя как Гийом фыркает.
- Тогда чертовски скучно.
- Не скучно, если бы я завел с ним знакомство, чтобы подобраться к тебе? Возможно, так и было? – лукаво сощурился я.
- А не проще сразу это сделать?
- Нет. Когда сходишь с ума по кому – нибудь… не проще.
- Значит, сходишь по мне с ума? – Леро тихо засмеялся.
- Я тебя люблю, Ги… Я тебя люблю.
- Знаю, мышонок… это меня, и угнетает… - прошептал Леро, перестав смеяться. Я посмотрел на него, но Гийом уже был прежним. - Я, кстати, был в Барбизоне… уговорил Галбрейт, и чуть не умер от тоски. Плохая гостиница, плохая еда, лес Фонтенбло до отказа запружен художниками. Они буквально дерутся друг с другом за подходящую полянку, и удачную панораму. Суеты больше чем на парижском рынке.
- Я ничего такого не заметил. Еда плохая, правда, вечно грязные вилки, но я лучшего и не ожидал в такой глуши. А гастрономические и эстетические прихоти можно удовлетворять в Париже, туда едут за другим.
- За чем же? – улыбаясь, поинтересовался Гийом.
- За вдохновением. Это крошечная деревенька в диком уголке природы способна его пробудить. Настоящая находка для живописца. И близко от столицы.
- Главный… ее… плюс… - прошептал Леро. – Ну, чего ты там сидишь?
- Ты же не разрешил… - начал я приподнимаясь.
- Иди сюда, Жан – Ми…
Я приблизился, и, опустив глаза, смотрел, как он медленно расстегивает пуговицы на моих брюках. Я нервно выдохнул. Леро втянул напрягшийся член в рот и начал сосать. Я стонал, запустив пальцы в его волосы. Бедра невольно двинулись навстречу. Гийом замер, но не отстранился. Осмелев, я начал толкаться в него сам, руками обхватив Леро за голову. Это было грубо. Я перестал себя контролировать, а его попытки вырваться, только сильнее заводили. Через минуту я вжался в лицо Гийома последний раз, и рычал, пока семя выхлестывало ему в горло.
Еще задыхаясь, я отпустил Леро. Он весь дрожал.
- Сделаешь это снова…
- Не сделаю…. нет, нет… - пробормотал я, опускаясь на колени, и обнимая его за ноги.
- Вообще – то я попросил… - смеясь, Леро провел рукой по волосам, пытаясь привести их в порядок, но только сильнее запутал. - Черт, прямо как мальчик… Как… теперь… Как теперь быть…
- О… - выдохнул я, замечая пятно на его ширинке. Такого с Гийомом раньше не случалось.
Стараясь не улыбнуться, я осторожно предложил Леро принести его одежду, которая осталась у меня. Он кивнул, и, скрестив руки на груди, ждал, когда я вернусь из гардеробной.
- А рубашка? – проворчал Леро переодеваясь. Брюки немного помялись, но хотя бы не выдавали недавнего происшествия.
- Испачкалась в крови... Я отдал ее постирать. Не смог отыскать… Тебе… она нужна?
Гийом пожал плечами, подошел к зеркалу, и, взяв серебряный гребешок со столика минут десять пытался придать прическе первоначальный вид. Я не видел в этом особой необходимости. Все и так было идеально, но мне нравилось смотреть, как он это делает.
Закончив возиться с волосами, поэт убрал гребень в карман, наверное, позабыв, что он мой, но я, разумеется, этого не заметил. Подошел к Леро и робко напомнил, что он обещал поцеловать.
- Вообще – то я угрожал, - мрачно сказал мужчина, но подтянул к себе и выполнил обещание, или угрозу, мне было все равно… что… было просто приятно.
Я с сожалением оторвался от его губ. Но Гийом еще не разжимал рук.
- Хочешь… можем поужинать? В «Карнавале»…
- Ни за что, - сразу отверг я, хотя мне понравилось, что он хоть что – то предложил.
- Почему? Там горячие только среды.
- Леро, сегодня среда! - со смехом сказал я.
- Разве? Тогда придумаем, куда зайти по дороге.
- В «Грот».
- А потом ко мне? - усмехнулся он. - Ладно… но ни что уже не рассчитывай.
Мы спустились вниз, и я изо всех сил старался не сиять идиотской улыбкой. Выходило плохо. Симоне сделала вид, что занята вытиранием вазочек на каминной полке, хотя дело скорее было в венецианском зеркале над камином, в котором прекрасно просматривалась лестница.
Я сделал вид, что это входит в обязанности экономки. Гийом… Гийом, ничего не делал, просто обнял меня, и вывел в холл. Я едва не задохнулся от смеха и стыда.
В гостиной что – то разбилось. Кажется, это была вазочка с каминной полки.Это были два года легкого безумия, вина, и Леро. Наверное, лучшие в моей жизни. Я кутил отцовские деньги, рисовал картины, и грезил о великом будущем живописца. Гийом тратил свои, и у него было настоящее.
Мы участвовали в опасных авантюрах, и странных забавах Парижа. Расслаблялись в «Карнавале», и кайфовали в «Лозене» [3]. Мы сходили с ума в сороковых и были счастливы. Гийом допивал последний глоток своей молодости вместе со мной.
Не знаю, почему все оборвалось, но поэт ко мне охладел. Он приходил в квартиру на проспекте Томбер, которую я снял для наших встреч, раз в несколько месяцев, как в бордель, ради быстрого, и своеобразного развлечения. И если вначале что – то давал взамен, то потом даже не думал об этом.
Гийом ни к чему не принуждал, я на все соглашался сам, боясь, что иначе лишусь тех коротких, грязных мгновений с ним. Но если я был способен терпеть издевательства Леро, и даже научился получать от них удовольствие. Безразличие оказалось намного хуже, его перенести я не мог.
В последний раз, когда я был с Гийомом в «Карнавале» он даже не смотрел на меня. К нему за стол подсел какой - то мальчик, и через несколько минут оба исчезли. Проклиная Леро, я оттолкнул своего любовника.
- Сукин сын!
- Я или твой поэт? – усмехнулся Блез поправляя одежду.
Я со злостью взглянул на мужчину, которого терпел уже полгода. Я не мог сказать, что сильно страдал, проводя с ним время. Но то, что приходилось это выполнять, по прихоти Леро угнетало и унижало. Он не делал для меня ничего. И я все чаще оказывался в объятьях зеленоглазого красавца, по собственной инициативе.
Мы отдыхали с ним в Китайских банях, гостиницах или каких – нибудь сомнительных кафе. Один раз я сводил любовника на «Флору». Его пришлось для этого приодеть, и должен признать, в приличной одежде Блез выглядел весьма соблазнительно. Если бы внешность стояла для меня на первом месте, я, возможно, мог бы им увлечься. Но парню было нечем заинтересовать кроме этого. С ним стало скучно уже через месяц.
- Иди к черту, Блез! - я вернулся за столик, за которым до этого сидел с Леро.
Блез сел напротив, и разлил вино по бокалам. Я с недовольством заметил, что он взял фужер Гийома.
- Знаешь… его? – мрачно спросил я, переводя взгляд в зал.
- Пацаненка? Камиль. Недавно стал мелькать. Уходит с Леро, если они пересекаются здесь.
- Он же… сосвсем… совсем… - я запнулся. - Сколько ему?
- Не спрашивал. Но ты - то сам старше всех кого я видел с Леро, - он шлепнул меня по колену. - Вы… вообще спите?
- Что? – я посмотрел на обнаглевшего приятеля.
Блез расхохотался.
- Нет… значит. Чего липнешь к нему? Ну… поэтик… может и хороший, не разбираюсь… А так… больной старикан, и урод к тому же… Деньги что ли? У тебя самого их полно. Он даже…
- Блез, заткнись, - прошипел я, еле сдерживаясь.
- Не надоело быть его игрушкой, Жан - Мишель?
Я ничего не отвечал, и только пил.
- Никогда не сломаешься?
- Нарочно злишь меня? Смотри, как бы сам не сломался, - огрызнулся я.
Блез хмыкнул, но не уходил и чего – то ждал. Может быть, когда я напьюсь. Что ж… долго это делать ему не пришлось.
- Обещаю, сегодня о нем не вспомнишь…
- А если вспомню? - со смешком спросил я, и посмотрел на парня.
Блез улыбнулся, сверкнув жемчужными зубами и, решив, что я согласен, потянул с места. Я не сопротивлялся, только подхватил со стола недопитую Гийомом бутылку «Альбер Бишо». Если вечер был испорчен, возможно, с ночью повезет больше.Я снова обедал в «Гроте». Не часто. Едва ли четыре раза в неделю, и то лишь потому, что там подавали великолепную баранину, и вкусненькие плакетки с миндальной пастой, от которых я теперь не мог отказаться. Я даже в это как будто верил, разглядывая дом поэта сквозь панорамное окно кафе.
Я застыл с вилкой у рта и смотрел, как Леро подходит к дому, с каким – то мальчиком. Я не был уверен, что это Камиль, я едва разглядел его в «Карнавале». Впрочем, это не имело значения, с Гийомом мог быть кто угодно.
Недоев обед, я вышел из «Грота», и рассеянно прошелся по площади. Шторы в окнах Леро были опущены. Несколько минут я словно в театре ждал, когда поднимется занавес, но это представление для меня не предназначалось.
Перед дверью еще слышались приглушенные голоса, но они стихли, едва я постучал. Леро не хотел открывать. Меня это насмешило, и разозлило одновременно, даже не знаю что больше. Но я был слишком настойчив. Поэт не выдержал и открыл.
- Да хватит стучать, идиот! Ну, не понятно, что я занят?!
- Занят им, да?!
- Откуда ты… Снова следишь за мной?
Я отпихнул Леро и вошел в квартиру. Это был Камиль. Он сидел в моем любимом черном кресле с красными розочками, и пил вино.
Теперь я мог хорошенько рассмотреть мальчишку. Слегка вьющиеся волосы обрамляли нежное красивое личико и свободно падали на хрупкие плечики. Хотя паренек был еще одет, некоторые детали гардероба он уже потерял. Но я, откровенно говоря, не понимал, что Гийом собирался с ним делать.
- Тебе надо уйти, - тихо сказал я Камилю.
Он вопросительно взглянул на Леро.
- Ками, не надо уходить. Это моему другу надо… - Леро нажал на слово друг и посмотрел на меня.
- Друг никуда не уйдет, поэтому допивай вино и исчезни, пока он не помог тебе это сделать, - сказал я, садясь в соседнее кресло с золотыми розами.
- Мати, не зли меня. Ты сейчас же уйдешь… - прошипел Леро, сверкая глазами.
Камиль поставил бокал на пол и встал. Я любезно подал ему шейный платок, валявшийся на спинке кресла.
Леро пытался остановить мальчишку, но он только смеялся.
- Разберись с другом. Знаешь где найти, - бросил он, на ходу накидывая сюртучок. - Долго... ждать не буду.
Гийом с досадой шарахнул дверью за парнишкой и повернулся ко мне.
- Все испортил…
- Что я испортил? Приятный вечер?
- Ты испортил все… - откидываясь на диване, повторил Гийом.
- Увлекся этим… мальчиком? Поэтому не приходишь ко мне? Я тебе надоел? - я подошел к Леро, и опустился перед ним на колени.
- Надоел? - проворчал Гийом. - Я от тебя устал… Как можно быть таким навязчивым… я не понимаю… Да поднимись ты!
- Ги, нам же было хорошо вместе? Разве нет? Почему ты перестал ко мне приходить?
Немного подтянув его ногу к себе, я хотел прикоснуться к туфле, но поэт не позволил, и упер мне ее в грудь.
- Тебе хорошо со мной, Жан – Мишель. А я уже видеть тебя не могу. Никак понять не можешь?
- Почему? Ну, что не так? Мы не виделись целый месяц.
- Месяц? Да, я тебя чуть ли не каждый день на площади встречаю. Или это не считается? Если ты чокнутый, не надо сводить с ума меня.
- Мне нужно тебя видеть… хотя бы издалека. Я тебя люблю Гийом…
- Ты мной одержим. Это совсем другое. Боюсь, представить, что меня ждет, когда твоя одержимость пройдет.
- Она не пройдет, Ги. И эта любовь, а не одержимость, – я обхватил его колени. - Твой Камиль ушел, я могу хотя бы немного развлечь тебя…
- Не можешь.
- Раньше же мог?
Гийом вздохнул и откинул голову на спинку дивана.
- Раньше… Сейчас нет.
- А что изменилось?
- Просто… стало... скучно.
- Скучно со мной? Хорошо, что сделать, чтобы тебе не было скучно? Давай поиграем во что – нибудь, сходим в «Карнавал» или…
- Вот черт!! - Леро встал, и рывком поднял меня с пола. – Пошел вон отсюда!!
Он дотащил меня до двери, но вытолкнуть не мог, ему просто не хватало сил. Гийома это разозлило еще сильнее, а я только смеясь, укусил его за палец. Поэт в ярости вырвал руку и встряхнул кисть.
- Вот ведь дрянь! Ладно, черт с тобой!! Сиди здесь, если хочешь, пиявка! - Гийом схватил сюртук и хлопнул дверью.Я остался один. В его квартире. Это мысль приятно будоражила, и я начал медленно обследовать дом поэта. При нем я не мог этого делать, по крайней мере, так откровенно.
Я сел на колени перед кофейным столиком и минут десять с интересом разглядывал изумительные шахматы из горного хрусталя, к которым Леро не позволял прикасаться. Я закусил губу, вспоминая, как однажды взял в руки хрустального короля, чтобы получше рассмотреть, а Леро едва не убил за это, и запретил дотрагиваться до фигурок.
За год они покрылись слоем пыли, и потеряли весь блеск. Не выдержав, я начал осторожно смахивать ее бархатной тряпочкой, которую специально принес с собой. Но лучше бы не делал этого. Гийом был в бешенстве. Как будто я разбил, а не протер его любимую вещь, к которой он так небрежно относился. Наговорив что – то совершенно дикое, Леро швырнул мне в лицо тряпку. А я еще долго мял ее в руке и пытался оправдаться.
Страсть Леро к вещам меня удивляла. Порой он привязывался к ним сильнее, чем к людям. Но это, пожалуй, была, самая безобидная слабость поэта. И я с грустью ее принимал.
Я подобрал со стола шелковый шейный платок, забытый Леро еще с осени. Поднес к носу, и с наслаждением вдохнул горько - сладкий аромат «Соланж». Мне казалось странным, что Гийом чаще всего выбирал себе женские духи, но это маленькая деталь необыкновенно привлекала. Чувствуя, что от запаха уже кружится голова, я убрал платок в карман. Не думаю, что Леро когда – нибудь бы обнаружил пропажу.
Улыбаясь этому, я подошел к самой кошмарной вещи в гостиной - старинному итальянскому креслу у камина, больше претендующему на рухлядь, чем на антиквариат. Его давно надо было зашвырнуть в огонь. Отреставрировать или хотя бы отмыть, но Гийом категорически отказывался это делать, боясь стряхнуть с него пыль веков. Хотя скорее там была уже их грязь.
Иногда, в особенной задумчивости, поэт усаживался в кресло, вытягивал ноги перед камином, и делал какие – то пометки в бумагах, отвлекаясь лишь на вино, которое я подносил.
- Чувствую себя твоим виночерпием, - однажды проворчал я, наполняя бокал божоле.
- Только им, Жан – Мишель? – не отрываясь от записей, поинтересовался Гийом, и выругался. У меня дрогнула рука от его слов, и вино пролилось.
- Черт! Смотри куда льешь, идиот!! – взбешенный мужчина вскочил с кресла, выплескивая из своего фужера еще больше, чем я.
- Прости… Ги… - побледнев, я следил, как вино скользит по рукописи размывая чернила.
«Ахерон» был давно готов, но Леро еще что – то не нравилось. Неделю назад поэт понес его в издательство, но передумал на полпути, и на весь день застрял в кафе, переправляя какую – то главу. Сегодня он ничего не менял, разве только пару строк, и вносил беглые пояснения своему издателю.
- Я… я не хотел… прости меня, пожалуйста…
- Прости?! Посмотри, что ты сделал, кретин!! – Гийом швырнул в меня рукопись, но промахнулся, и она разлетелась по комнате. Две страницы спланировали в камин и мгновенно вспыхнули в огне. – О, черт…
У меня перехватило дыхание от оплеухи, и я боялся поднять глаза на Леро. Только дрожал и, кусал губы, проклиная себя за безрукость.
Гийом сел в кресло и мрачно смотрел на пламя, в котором только что горели его стихи.
- Проклятье, Мати, от тебя одни неприятности. Еще… мебель испортил… – он потер пальцем пятно на сиденье.
- Я… почищу…
- Не прикасайся здесь ни к чему! И ко мне тоже! - добавил Гийом, когда я опустился на колени, и попытался дотронуться до его ног.
Я убрал руки, и едва слышно просил прощения, но Леро никак не реагировал.
- Я соберу листы, Ги? - он не ответил и я начал медленно складывать бумаги. - У тебя есть черновики?
- Есть. Но там… старый вариант. Да я и не найду ничего.
- Но ты же помнишь…
- Жан – Мишель, это была законченная работа! А теперь мне надо восстанавливать несколько страниц.
- Две, - шмыгнул носом я.
- Не хочу ни строчки. Я устал от этой поэмы. Она мне с самого начала тяжело давалась… Скажи… ты нарочно это сделал?
- Нет, конечно, Гийом! Я бы никогда не испортил тебе рукопись…
- Да? Если бы сделал нарочно, я бы тебя, пожалуй, простил, а так вряд ли.
Я вздохнул и только рассеяно перебирал в руках бумаги, пытаясь сложить по порядку. Я привык к шуткам Леро, но по – прежнему не знал, как к ним относится.
- Может быть, следует работать в кабинете, а не на собственных коленях?
- Может быть… Оставь, Мати, я сам разберу.
Я собрал листы стопкой, и хотел подняться, но Гийом покачал головой.
- И о коленях… Поднимешься с них, больше сюда не придешь.
Я в замешательстве посмотрел на Леро.
- Что? И… как мне…
- Я тебя предупредил. Бумаги… - поэт протянул руку, и ждал пока я, прощаясь с остатками гордости, на коленях подбирался к нему с поэмой. Гийом улыбнулся, и взял «Ахерон». Несколько минут он мрачно перетасовывал страницы, потом поднялся и зашвырнул рукопись в камин.
Я ахнул, и дернулся, чтобы спасти хоть что – нибудь, но Леро за волосы удержал меня на месте.
- С ума сошел? Это просто стихи.
- Это ты с ума сошел!! Зачем?! Гийом… зачем…
- В нем все равно что – то было не так. Наверное, это знак.
- Какой знак?! Это глупость какая – то…
- Мышонок, успокойся.
Леро отпустил меня, взял свой бокал, и лег на диван. Я хотел встать, но он снова покачал головой.
- Леро - ты издеваешься?!
- Развлекаюсь. Работать не над чем… Вечер освободился. Можем занять его чем – нибудь интересным, и приятным… но ты можешь уйти, если хочешь.
- Я не буду ползать вокруг тебя целый вечер!
- Это меньшее что ты сейчас должен делать, Мати, - играя фужером, произнес Гийом.
- Да ты сам уничтожил свою поэму! За что… - у меня перехватило дыхание от обиды, - за что ты так унижаешь?!
Леро не отвечал и постукивал ногтем по стеклу:
Я вечной жизни не просил,
Просил немного вдохновенья,
Прикосновенья Высших сил.
Увы, один не победил,
Чернил и перьев безвременье,
Высокомерье лишь точил.
Мне подан терпкий эликсир. Я пил,
Но поздно видимо спросил,
Кому служил мой виночерпий...
- Ну, ты нальешь мне, виночерпий?...
…Я прикоснулся пальцем к спинке ветхого кресла. Винные пятна так и остались на давно потерявшей цвет обивке. Леро не желал удалять даже их. Я не стал садиться боясь что меня укусят какие – нибудь столетние клопы или что – нибудь похуже. Взял стеклянный подсвечник и отправился в спальню.Если Леро назвал мою комнату дворцом, а меня маленьким принцем, тогда его спальня была маленьким дворцом короля. Золотая отделка с пола до потолка, старинная мебель, арфа, которую поэт именовал своей лирой, прекрасные статуи Адама и Евы и еще много других удивительных вещей превращали комнату, в настоящее произведение искусства. Единственным недостатком, которого, были весьма скромные размеры помещения.
Гийом тяготел к роскоши. Имел деньги, чтобы позволить приятные излишества, но жил в крошечной квартире на Королевской площади.
Не худшее место в Париже, его соседом был Гюго. Я бы не отказался от такого соседства. И все же Леро мог подобрать что – нибудь поинтереснее в Шоссе д’Антен. Но ему нравилось здесь. А мне нравилось у Леро больше, чем где - либо еще.
Я подошел к помпезной золотой кровати, с витиеватым изголовьем, украшенным тонкой резьбой. Золотые столбики поддерживали тяжелый балдахин, похожий на волшебный, огненный шатер. Под его укрытием я воплощал любые фантазии своего господина.
Я откинул шелковое покрывало вместе с одеялом. Погладил ладонью прохладную простынь касавшуюся его тела. Лег в постель, и улыбаясь, уткнул голову в подушку, хранящую запах Леро.
На тумбочке валялась раскрытая книга. Чуть наклонив голову, я нашел название, «Консуэло», и живо представил, как минувшим вечером, серебристые глаза поэта скользили по строкам, прежде чем сон полностью овладел им. Я дважды прочел страницы, на которых остановился Леро, и положил роман на место.
Приблизившись к окну, обрамленному золотыми гардинами, я несколько минут смотрел на залитую солнцем Королевскую площадь, на которой успел изучить каждый камень. С этой стороны мне нравилось смотреть на нее гораздо больше.
Взгляд остановился на маленьком комодике с цветочным орнаментом, целиком заставленном духами. Я понял, что долго не смогу от них оторваться.
Какие – то ароматы я узнавал, какие – то никогда не чувствовал на Леро. Я так долго их нюхал, что уже перестал различать запахи.
Меня всегда умиляла страсть Леро к парфюмерии, но я не понимал ее масштабов. Хотя если учитывать, как сильно он душился, такие запасы были не удивительны, и даже необходимы.
Оставив в покое флаконы, мои руки медленно выдвинули верхний ящичек. Чуть ли не до половины он оказался завален теми же склянками, на поверхности стояла лишь их малая часть.
Помимо них в ящике лежали, булавки для галстука, запонки без пары, несколько перстней, розовый веер, перламутровое зеркальце, и не менее сотни чайных ложечек. Я с изумлением нашел чашку из «Грота», черную, с серебряной каемкой. Блюдца не было, но возможно я просто не нашел его среди бесчисленных безделушек.
Немного порывшись, я вытянул нитку жемчуга, подцепил монокль и насчитал пятнадцать или шестнадцать помад, вызвавших некоторое недоумение, но я почти сразу нашел им объяснение. Если Леро имел неодолимое влечение к чужим вещам, то это единственное, что он мог стащить у своих шлюх.
Больше всего меня заинтересовала книжечка, обтянутая золотистой тканью. Я собрался ее открыть, но заметил собственные часы на самом дне ящика. Я забыл о книжке, в замешательстве достал их, и несколько минут держал на ладони.
Репетир не украли в «Карнавале» как сказал Леро. Вернее его зачем – то забрал Леро. Я положил часы на место. Они не имели для меня особой ценности, подаренные Гийомом, значили намного больше.
Мелькнула смешная мысль, что где – нибудь здесь валялся мой гребешок, который поэт однажды положил в карман, приняв за свой, и малахитовая пепельница, исчезнувшая из дома после его визита. И с грустью понял, что красивый серебряный портсигар, который Леро подарил на позапрошлое Рождество, был не душевным порывом, как считал я, а лишь извинением за маленькую слабость.
Я снова взял в руки книжечку. Несколько страниц помеченные 39 годом были исписаны красивым женским почерком. Я пробежал глазами по строчкам. Это был дневник, со всеми смешными девичьими печалями и тревогами наполнявшими головку какой – то юной особы, и неизвестно как очутившийся в комоде Гийома.
Впрочем, так же там оказалось и все остальное. Как я ни старался, никак не мог представить себе моего блестящего Леро жалко прячущего добычу под сюртуком. Ведь как - то же он проносил домой трофеи. Хотя возможно некоторые из них были в нем просто забыты. Я задвинул ящик, не желая об этом думать.
В углу спальни помещался массивный шкаф семнадцатого века. На его фасаде был восхитительно вырезан рубенсовский «Суд Париса». Разглядывая деревянную картину, я случайно раздвинул дверцы в стороны, и, наверное, целый час перебирал гардероб Гийома. Меня поразили в нем несколько цветных сюртуков и фраков. Я даже не представлял куда поэт мог надевать такие вещи, только если на какой – нибудь карнавал.
Поддавшись искушению, я вытащил одну рубашку, и, зарывшись в нее лицом, втянул носом самый любимый запах в мире. Запах Гийома Леро. Хотя по сути вдохнул лишь аромат духов, настолько въевшийся в ткань, что от него не избавляла даже стирка.
В брюках начало становиться тесно. Я кинул рубашку на кровать, и, надавливая на нее своим телом, получил слабое облегчение.
Я застелил постель. Бросил испорченную сорочку в корзину с грязным бельем, и вернулся в гостиную. Немного подумав, задул свечи, и расслабленный вытянулся на диване.Когда Леро вернулся, была уже глухая ночь. Я даже успел несколько раз задремать, но услышав шаги, мгновенно открыл глаза.
- Черт… Ты здесь еще… оуу… - Леро обо что – то запнулся и чуть не полетел.
- Нужно было оставить дверь не запертой? У меня нет ключа.
- И не будет. Но я бы пережил, если бы меня обокрали, а вот тебя… не уверен, что переживу. Нравится в темноте сидеть?
- Боялся, что ты увидишь свет, и снова уйдешь.
- Тогда правильно сделал. Подвинься… – я подобрал ноги, и Леро свалился на диван. Поэт был пьян, хотя я не представлял, сколько он должен был выпить для этого.
- Ты напился... Из - за меня?
- Так уж не льсти себе…
- А с кем пил? Не один же.
- С Камилем… не только пил, конечно, - добавил Леро, посмеиваясь. – Мой сладкий амурчик… Только думаю, о нем… и уже всего волнует.
- Поэтому охладел ко мне? Из – за Камиля?
- Не только из – за него, Жан – Мишель… - Гийом скинул обувь и забросил на меня ноги. - Помнешь? Я прошел, километров сто, не меньше.
Еле сдерживая радость, я начал массировать вспотевшие ступни Леро.
- Где же вы познакомились… с Камилем?
- В одном бордельчике. Ками там настоящая звезда… звездочка. Нужен адрес?
- Не нужен, - фыркнул я. – Кошмар, Гийом… Сколько ему лет?
- Тринадцать. Говорит тринадцать… но он, пожалуй… выглядит... помоложе.
- А у тебя, были… помоложе?
- Тебя это смущает? – уклончиво спросил Гийом.
- Еще как… Это странно… Что тебя в них привлекает?
- Не знаю… Что тебя привлекает во мне?
- Все… все, Гийом…
- Ну, вот и меня так же. Жаль, Мати, мы с тобой не пересеклись раньше … - со смешком произнес Леро. – Ты даже сейчас довольно миленький. Могу представить, каким ты был ангелком лет десять назад.
- Так… в этом проблема, Гийом?
- И она не решается. Хотя мы пробуем разные способы… - он ткнул меня пяткой, потому что я забыл о его ногах.
- И сколько было твоему самому молодому приятелю? – мрачно спросил я, снова разминая ему стопу.
- Уверен… что хочешь это знать?
- Ты меня пугаешь, Леро…
- А меня пугает, что новое поколение совсем не волнует поэзия. Камиль, например не знает ни одного моего стихотворения. Только имя слышал. Возмутительно.
Я тихо засмеялся.
- Странно, от него этого ждать. Но ты, конечно, исправил такой пробел в его образовании?
- Поверь, мы находим, чем себя занять наедине. Да и просвещать шлюх я как – то не горю желанием.
- Но эта, наверное, особенная раз ты столько о ней говоришь.
- Особенная - ты. А Ками просто любимая.
- Даже так… - я закусил губу. Я уже едва находил силы чтобы сдержаться, и не наговорить того о чем бы потом пожалел. - Что мне сделать, чтобы стать любимой?
Гийом вздохнул, не желая ничего объяснять, но все же ответил, видимо понимая, что я все равно повторю вопрос.
- Жан – Ми, я тебе уже все сказал... Бывают моменты, когда мне хорошо и с тобой. Можем видеться иногда. Но только когда я хочу. Не надоедай... Не ломись в дверь, и не карауль под окнами. Я перестал, есть в «Гроте» из – за тебя, а было так удобно перекусывать рядом с домом. Но мне нужно плестись полквартала на завтрак или обед, только, чтобы случайно с тобой не встретится в окрестностях. Приходится ужинать в «Карнавале», потому что это единственное место, куда ты без меня не ходишь, а еда там полная дрянь. Хотя сейчас ты и там ошиваешься. Я думал что, Блез хоть немного тебя отвлечет. Ты успокоишься, и отвяжешься, наконец. Но… ничего не изменилось. Только бросаю деньги на ветер.
- Ты… ты что платишь Блезу, чтобы он развлекал меня?
- Больше не буду. Все равно приходится снимать номера в отелях, чтобы ты меня не нашел, или скитаться по друзьям. Покупать другую квартиру не вижу смысла, если ты узнаешь адрес, все будет напрасно. Сегодня тоже нужно было остаться в гостинице. Я просто не думал, что ты просидишь здесь десять часов… Что ты делал десять часов?
- Три месяца назад в «Пандоре» была заметка, что Гийом Леро перелез по балкону к Гюго, я пытался тебя найти тогда. Я решил, что написали какую – то глупость, даже ты не мог этого сделать… Мог?
- Не знал, куда уже от тебя деться. Виктор хохотал надо мной весь вечер. А я даже сейчас не смеюсь. Ты мне не ответил…
- Я не могу без тебя жить, Гийом. Можешь посмеяться над этим.
Леро отвернулся.
- Гийом, я не могу без тебя жить, - повторил я, - не могу и не хочу…
- Да хватит уже! Я понял! Понял… - он откинул голову на спинку дивана, и надолго замолчал.
Мне показалось в темноте, что Леро заснул, но он вздохнул и заговорил.
- Была история до тебя, Мати… неприятная. Я познакомился с молоденьким поэтом. Эмиль писал прекрасные стихи… очень нежные… Он посвящал их мне. Мило, конечно… но совершенно зря. Эмиль не интересовал меня. Мальчишка, конечно, не лез в мою жизнь как ты, но успел порядочно надоесть… Я пересекся с ним в кафе, он был там с друзьями, и… подошел ко мне. Просил сделать вид, что мы знакомы, чтобы покрасоваться перед ними. Я засмеялся и ответил, что мы, знакомы, но я могу сделать что – нибудь другое. Я поцеловал его в губы, и за руку довел до своего столика, потому что Эмиль, кажется, был готов упасть в обморок после этого. Мы провели вместе ночь, и встретились еще пару раз, но потом… я просто не знал, как от него отделаться. Я пытался это объяснить, но Эмиль или не понимал, или не мог принять отказа. Умолял… не бросать его. Часами рыдал на полу в гостиной и не желал подниматься. Это было ужасно… Лежал весь в соплях, и вопил, едва я к нему прикасался. Я перестал. Иногда приходилось перешагивать через него, чтобы добраться до уборной. Я терпел эти причуды четыре месяца. А однажды не выдержал... и наговорил гадостей. Все выплеснул. Велел выметаться, и забыть дорогу в мой дом. И тогда Эмиль начал угрожать, что покончит собой, если я оборву нашу связь. Я сказал.… Сказал… что он может поступать, как ему вздумается. И что… буду рад, если так случиться. Я… наверное повторил несколько раз те слова. Слишком много раз… Спросил… какие цветы он любит и обещал прислать венок на гроб. Сто венков. Еще что – то… - Леро начал тереть переносицу. – Эмиль… прострелил… себе голову следующим вечером… из отцовского револьвера. Чарли назвал меня чудовищем, потому что я довел мальчика до этого. Только он не знал обо всех подробностях. У меня язык не повернулся признаться в том, что я сгоряча ляпнул в тот день… Мать Эмиля потом принесла записку, которую ее сын написал мне за несколько минут до смерти. Бумажка была вся в крови. Женщина трясла ее в руке, рыдала, и спрашивала: «Что это значит?», «Что это значит, месье Леро?». У них с Эмилем были очень похожие голоса. Мелодичные, как колокольчики. Они, наверное, чудесно пели…
- И что было в записке? – тихо спросил я, потому что Гийом замолк.
- В записке? Не знаю… было неприятно к ней притрагиваться, и я попросил бросить ее в камин. И мне не нужна еще одна такая история.
- Я не собираюсь убивать себя. Хотя ты делаешь все, чтобы я захотел.
- Точно не хочешь? А то был бы выход… - сказал Гийом со смешком.
Я вздохнул.
- Ты всегда сначала говоришь, а потом думаешь?
- Нет… но я часто путаю порядок этих действий.
- Мальчик умер из – за этой путаницы.
- Да, мне плевать на этого мальчика! - взорвался Гийом. - И на тебя плевать! Не я вымаливал этих отношений, а вы! Почему я должен думать о вас?! Почему?! Я не хочу!!
- Я думал… тебе нравятся делать все эти вещи со мной.
- Мне просто они нравятся, ты здесь не при чем. Поверь, легче снять шлюху и развлечься с ней, чем терпеть тебя, Мати. Или... этого Эмиля, - раздражено произнес Леро.
- Что ты терпишь то?! Я делаю все, что ты скажешь! Все! Что еще нужно?!
- Ничего. Но это даже неинтересно. Вначале ты хоть немного себя уважал. Это мне нравилось больше.
Уже не в силах подавить ярость я схватил Леро за затылок.
- Да, как мне себя уважать, делая это дерьмо для тебя?! Как?! Я тебя ненавижу, Леро! Ты понимаешь?! Ненавижу!! За все, что ты делал со мной! За «Карнавал»! Ненавижу!!
- А еще днем говорил, что любишь… Все так быстро меняется да, Мати? – мужчина смеясь смотрел на меня. - Что будешь делать с этим?
Леро не понравилось, что я делал… Грубые быстрые ласки… треск рвущейся ткани я что - то порвал, на себе или на нем. Гийом пытался меня оттолкнуть, но я только засмеялся и подмял его под себя. Поэт еще что - то всхлипнул, но больше не дергался, понимая, что я не остановлюсь, а он слишком пьян, чтобы остановить меня.
- Вот сученок… - зашипел Гийом, когда я начал делать неловкие попытки войти в его тело.
Я взял Леро за волосы и, запрокинув ему голову, прошептал в ухо, что думаю о нем. Сплюнув на руку, провел по зажатому отверстию и вдавил в него два пальца. Гийом вскрикнул и выгнулся, потому что разнашивал я его довольно грубо. Снова стал пихать член, но пока тыкался между ягодиц, не сдержался, и с протяжным стоном прижался к Леро.
- Все? даже это не смог? А то… я даже… решил занервничать.
Я со злости толкнул его в спину, и сел. Гийом перевернулся. Его ступня погладила меня по бедру.
- Не переживай, мышонок. Это проблема… пройдет со временем… Только другие начнутся.Мюн с Галбрейтом увезли меня в Динан. Я не хотел ехать, но друзья тащили едва ли не силком, и я сдался. Возможно, они были правы, и мне требовалось сменить обстановку, немного развеяться, и забыть о Леро. Хотя вряд ли последнее было возможно.
Милый городок всегда вызывал приятные воспоминания. Волшебное небо, казалось, создано к какой - нибудь сказке Леро. А живописные виды так и манили переложить их на холсты.
Мы бродили с Галбрейтом по окрестностям со своим художественным барахлом, раскидывали его на траве, и останавливали время кистью и красками.
Сначала Мюн присоединялся к нам, но вскоре перестал. Ему было скучно, он или что – то читал, или слонялся без дела, отвлекая разговорами. Один раз Марсель изобразил улицу Жерзюаль и показал нам рисунок. Шарль восхитился и заметил, что ему следовало стать художником, а не архитектором.
Я ничего не сказал и просто пожал плечами. Набросок хоть и был неплох, но на такую оценку, явно не претендовал. Может, мне не хотелось этого признавать.
Раскинувшись на траве, я уныло смотрел в зеленое небо. Становилось прохладно, а может мы слишком давно были на пленэре. Время летело незаметно.
Несколько раз мои глаза соскальзывали на Галбрейта, колдовавшего над мольбертом. Художник, задумчиво, оставлял осторожные мазки на холсте. Потом замирал, внимательно вглядываясь в картину, и снова прикасался кистью к чудесной панораме Динана, которую собирался подарить искусству.
Ветер соблазнительно развевал его волосы. Шарль иногда смахивал их с лица, или просто не обращал внимания. Ему шел этот беспорядок на голове. Я понял, что слишком долго смотрю на друга, и отвернулся.
- Шарль, мне скучно…
- Ты устал?
- И хочу есть… Понимаю что тебе это не нужно, но я все – таки человек в отличии от тебя. Пошли, поедим в «Констанции»… Пошли, Шарль, или я съем твою акварель.
- Ты - лентяй, Мати, - заметил Шарль, не отрываясь от работы.
- Нет, просто голодный…
- Возьми яблоко. Их полно в сумке.
- Меня уже тошнит от твоих яблок, - проворчал я. - Хочется нормальной еды. Пирожок хотя бы.
- Пирожок, - передразнил художник. - Смотри не превратись в Мюна. Он все толще и толще с каждым днем. Помню, когда ты меня с ним познакомил, он был даже ничего.
- А я… ничего, Шарль?
Галбрейт не ответил, сложил кисти и взглянул на меня.
- Ладно, ты прав, можно сходить пообедать, я вроде тоже проголодался.
- Поужинать, Шарль… - возразил я. - Мы пропустили обед.
- Ты сегодня думаешь только о еде.
- Ну, это лучше чем, думать...
- О Леро?
- О Леро… - повторил я, перекатываясь на живот, и запустил пальцы в траву. - Завтра у него день рождение.
- У Марселя?
- У Леро. Он говорил, что обычно не празднует, но уже дважды проводил его со мной. Это ведь что – то значит?
Шарль кашлянул.
- Наверное. И как… проводили?
- В «Серенаде». Такое место приятное. Романтичное. Даже странно было сидеть там с Гийомом.
- Ты поэтому не хотел ехать? Надеялся, что он снова позовет?
Я наклонил голову.
- Ну… не только. Но я обещал Мюну еще давно, и ты уговаривал… Гийома это очень обидит? Хотя он последнее время не особенно - то хотел меня видеть. Совсем не хотел… можно сказать…
Галбрейт не отвечал, вытер руки тряпкой, и лег рядом. Я немного напрягся, но не стал отодвигаться. От Шарля пахло яблоками, акварелью, и каким - то горьким ароматом из комода Леро, но это было не удивительно, поэт, собрал в нем все запахи Парижа. Подперев щеку рукой, художник смотрел на меня.
- Значит, он водил тебя в «Серенаду»?
- Ты там был?
- Очень давно. С Леро. Они еще держат там белых птиц под потолком? Так и не узнал их название.
- Да, держат, - медленно сказал я, вспоминая просторный кремово - розовый зал, со столиками, накрытыми голубыми скатертями, цветы в розовом хрустале, и белый рояль у голубых рам окон. Серебристые клетки были подвешены к самому потолку, и сверху доносились нежные переливы птичьих трелей, которые были даже приятнее лившейся по залу музыки.
В «Серенаде» сохранились не только птицы, но и забавная традиция целовать того кого привел с собой, поэтому обычно там ужинали влюбленные парочки. Наверное, это было написано на моем лице, потому что Галбрейт улыбнулся.
- Леро это показалось очень смешным. Ресторан недавно открылся, и не все знали о таких нюансах.
- Шуточка в его стиле, - хмуро согласился я. – Ты… ее поддержал?
- Целовал ли я Леро в ресторане? – художник провел пальцем по нижнему веку, убирая соринку. - Нет, конечно. Никто не заставляет это делать, но им же нужно чем – то удивлять клиентов, всем это нравится. И там, правда, приятно посидеть, не то, что в «Гроте». Я называл его «Склепом», когда Леро таскал меня туда завтракать.
- Склеп! - усмехнулся я, вспоминая последний завтрак с Леро.
В то утро он ни словом, не обмолвился о ночном эпизоде на диване. Не помнил, или делал вид, и предложил полистать рукопись, которую собирался нести в издательство.
Посмеиваясь, поэт смотрел, как я с трепетом перебираю листы, испещренные отрывистым, чуть пляшущим почерком. Некоторые слова и предложения были зачеркнуты по три - четыре раза, косые стрелки соединяли совершенно разрозненные куски. Я даже не все мог прочесть, но сам Леро как – то это разбирал. На одной странице засох след от чашки кофе.
- Ги, это восхитительно, но ты не хочешь переписать черновик?
- Я переписал.
- Это - переписанное?
- Фабрис поймет. Я и хуже носил. Пошли, поедим, только не растеряй листы по дороге.
Гийом оделся и вывел меня из квартиры, потому что я не отрывал головы от рукописи, торопливо глотая строчку за строчкой. Леро редко давал что – нибудь посмотреть, только если я умолял, а он уставал от меня отмахиваться.
Я читал в «Гроте» пока мы ели.
- Дочитаешь, когда выйдет книга… - Леро хотел забрать поэму, но я не отдавал.
- Нет… Ги… дай еще минутку… Это же совсем другое…
- Что другое – то? – он нетерпеливо застучал ложечкой по блюдцу.
- Ну, как что… Я первый читаю «Прелюдию» Гийома Леро… Это невероятно… Видеть твои почерк… Чувствовать твои мысли… живые, меняющиеся… Как будто прикасаюсь к волшебству или какой – то великой тайне… - прошептал я, переворачивая страницу. Еще один след от кофе, и жирных пальцев немного смутил мое воодушевление, и я только вздохнул.
- О, да в тебе умер поэт, - сказал Гийом со смешком.
Я покраснел и взглянул на Леро.
- Я… пробовал писать еще в академии. Но не особенно… выходило.
- Покажешь?
- Нет, конечно… - пробормотал я, лихорадочно скользя глазами по строчкам. – Мои стихи никуда не годятся… Я тогда с ума сходил по твоим… и пытался подражать… Быстро это бросил. Зачем позориться…
- Ладно, давай сюда. Ну? - Леро вырвал рукопись. – Кстати первым «Прелюдию» читал Ками. Вернее я ему… Бедняжка умеет только считать. Деньги и время… даже лучше меня.
- Почему?
- Такие навыки в его профессии вероятно полезнее.
- Да, почему ему показал, а не мне?! – дрожа от обиды, спросил я. - Ты едва знаешь этого мальчишку. Или думаешь, ему есть дело до чего – то кроме твоего кошелька?
- Думаю, это не твое дело, Мати, - Леро постучал стопкой бумаг по столу, выравнивая края. - И мы все обсудили вчера. А если исчезнешь хотя бы на пару дней, я буду очень благодарен. Понял меня?
- И что мне делать?
- У тебя совсем нет своей жизни? Погуляй с Блезом или Мюном! Рисуй! Ты же вроде художник, а ты только околачиваешься возле меня, и моего дома. Найди себе занятие, наконец! - Гийом сунул рукопись под мышку. - Увижу на неделе где – нибудь поблизости, можешь больше не приходить. Ты услышал, Жан - Мишель?
- Да, Гийом, - тихо сказал я. – Все… услышал…
Я мрачно смотрел, как Леро торопливо пересекает Королевскую площадь. В глазах защипало, и я уже не мог, как следует разглядеть фигуру поэта сквозь темное стекло.
Я подозвал официанта. Заказал бокал вина и, отвернувшись от окна, разглядывал пустое кафе, жутковатую живопись Босха, и каменных демонов за столиками. Это место как нельзя лучше отражало мое настроение.Я напомнил Шарлю, что он обещал сходить в «Констанцию».
- Я подумал, Жан – Мишель, - Галбрейт положил руку мне на плечо, - может, останемся здесь?
- Здесь?
- Никогда не спал под открытым небом?
- Спал, мне не понравилось, - поморщился я, вспоминая случайную ночевку на Адене ле Руа, когда караулил Леро. На следующий день я слег и три дня валялся в кровати с жаром. Повторять подобную историю не хотелось.
- А я люблю. Чувствуешь такое единение с природой.
Я, смеясь, заметил, что это больше похоже на бродяжничество. Но вспомнил, что Галбрейт так делал в Барбизоне, пока, наконец, не простудился, и последние несколько дней до возвращения в Париж не провел в постели, кашляя и хлюпая носом. Я носил ему горячий чай, мед и булочки с яблоком и корицей, единственные, что там подавали.
- Двое бродяг… художников… - улыбнулся Шарль.
- Ты серьезно? Мы же замерзнем ночью.
- Я взял плед.
- Ну… не знаю, - с сомнением сказал я. - Еще не настолько тепло. Мы заболеем.
- Ладно… ты прав. Слишком холодно, - Галбрейт откинулся на спину. – Небо… какое странное сегодня… Хотя и вчера тоже… Как в «Таинственном королевстве». Помнишь у Леро?
- Помню, - я стал выдергивать травинки, пока не выщипал их до проплешины на земле, – первый раз читал, когда был подростком. Почему я не познакомился с ним тогда…
- Какая разница, Жан – Мишель… - вздохнул Шарль, прикрывая лоб ладонью. – Леро бы охладел к тебе очень быстро. А ты бы теперь так же лежал и страдал по нему. Еще бы больнее было.
- Не знаю… Мне сейчас плохо… - прошептал я, - а с ним… с ним еще хуже. Не знаю чем все закончиться. Наверное, я сойду с ума. Уже сошел.
- Ты влюблен… хотя это одно и тоже.
- И не знаю, что с этим делать… - тихо добавил я.
- Зато Леро, знает. Будет мучать тебя, пока ему не надоест.
- Ему надоело.
- Пользуйся этим, - усмехнулся Галбрейт. - Он редко кого отпускает от себя.
- Ты говорил, что с ним тяжело сохранить отношения.
- Тяжело, но если они ему необходимы, он это сделает. Мне хотелось его убить в свое время, а сейчас мы снова как будто… друзья.
- Из – за чего вы поссорились?
- Это была не ссора… это было оскорбление… - Шарль не продолжал, но видя, с каким вниманием, я слушаю, все же решился. – Оскорбление… и предательство. Леро соблазнил мою младшую сестренку Кристину. Я привез его к матери в Соулен. Огромная ошибка. Поэт очаровал всю семью, особенно Крис... Леро не смутил ни ее нежный возраст, ни наша дружба. Конечно, это полностью моя вина. Я забыл, что слабости управляют его жизнью чаще рассудка. Но я просто доверял ему больше, чем нужно.
- Что было в Соулене, Шарль? – спросил я, потому что художник снова молчал.
- Леро… жил у нас две недели… Один раз я поднялся с постели слишком рано, и видел, как Кристина, полуодетая выходила из комнаты Леро. Мы перебудили весь дом, я бил его пока он еще мог держаться на ногах. Мерзавец на коленях клялся, что не тронул девочку, и она сама пришла к нему в спальню, но я не верил. Сестра тоже все подтвердила. Леро некуда было деваться, но он все равно стоял на своем. Даже если Крис лгала у них что – то было, этого Леро не мог скрыть. Но такие детали уже не имели значения.
Я не стал говорить, что Леро возможно не солгал, и вряд ли спал с Кристиной по - крайней мере, как Шарль себе это понимал, или вообще понимают нормальные люди.
Я хорошо представил себе маленькую девочку восхищенную, и влюбленную в поэта. Ее робкие попытки обратить на себя внимание, и отчаянный шаг, когда она сама идет к нему в комнату.
Леро злится, и пытается выгнать незваную гостью. Вероятно, он бы не был так категоричен, не будь она сестрой Галбрейта. Но поклонница настойчива, а Леро никогда не обладал твердостью, чтобы пресечь это на корню. Он медленно сдается позволяя что – нибудь несерьезное, странное, грязное… Фантазия уносила меня все дальше и дальше, пока я не понял, что нужно остановиться.
- И как вы это решили?
Галбрейт чуть нахмурился.
- Как это можно было решить? Через неделю их обвенчали в Соулене. Я не собирался это затягивать. О свадьбе мало говорили. В Англии вообще мало говорят. Все было очень тихо. Через год сестра родила ему ребенка. Мальчик родился слабенький, но выжил, а Кристина... Ей было тринадцать, хрупкое тело не было готово к родам. Крис… потеряла много крови… - Шарль запнулся, и отвернулся. – Сейчас… Анри - Вивьену шесть… Он живет с моей мамой и старшими сестрами. Они хорошо о нем заботятся.
- Шарль, это, наверное, самое невероятное, что я мог услышать о Леро. Значит, он ездит в Лондон к сыну… Просто он говорил, что возит туда Жерома на лечение.
- Наверное, просто заодно. Но Одли хорошая клиника. Люнелю повезло. Ему всегда становится лучше после Одли. Правда для Леро эти поездки почти бессмысленны, мать не дает ему видеться с Анри – Вивьеном. Раньше он еще пытался этого добиться, сейчас, кажется, смирился. Они пересекаются в Соулене на прогулках, как случайные прохожие, или в церкви на службе.
- Мальчик не знает что Леро его отец?
- Знает. Один раз на прогулке Леро отобрал его у гувернантки, и провел с ним целый день. Он ему сказал.
- Гийом собирался забрать ребенка?
- Не знаю. Мне он сказал, что хотел побыть с сыном. Но думаю, просто вовремя опомнился. Наверное, понял, что от этого будет всем хуже. И в первую очередь Анри – Вивьену.
- Почему ты не поговоришь с матерью, чтобы она позволила им общаться?
- Потому что считаю, это правильным.
Я вскинул глаза на Шарля. Его губы дернулись.
- Худшего примера, чем Леро для ребенка, найти трудно. Я бы не хотел, чтобы он принимал участие в воспитании сына. Я бы даже опасался оставлять Анри – Вивьена наедине с Леро, учитывая его пристрастия, - Галбрейт поднялся. - Будем собираться, Мати? Ты, кажется, умирал от голода.
- Да, будем… - рассеянно сказал я глядя, как Шарль складывает наши мольберты.Мы сидели на белой веранде в «Констанции» на набережной Ранс. Я любовался Динаном, мерцанием реки под бронзовым небом, и лезвием луны, зацепившимся за шпиль базилики Сен – Совер. Мне было хорошо и спокойно здесь с Шарлем. Подальше от Парижа и Леро.
Я даже пожалел, что не отозвался на его предложение заночевать в лесу. Но вряд ли это было хорошей идеей, мы бы, правда, замерзли. Май выдался холодным, и довольно капризным, да и едва ли Галбрейт предложил это всерьез.
- Леро бы здесь понравилось, они пихают корицу во все подряд, - проворчал Галбрейт, намазывая мед на плакетку, хотя в них редко добавляли даже сахар.
Я улыбнулся, от ее запаха у меня кружилась голова, напоминая о Гийоме.
- Только если этим, - я швырнул птицам, суетившимся у ног, крошки от лимонного пирога, - а потом он бы умер тут от скуки.
- Да, нет, Леро любит такие местечки. Мы ездили в Барбизон, и он был в таком восторге, что я не мог его оттуда увезти. Я плюнул и уехал один, у меня были дела в Париже. А Леро ничего не мешало изучать в лесу каждую тропинку и полянку. Он застрял в деревне почти на два месяца. Свои сказки Леро писал на пеньках Фонтенбло. Один раз мы заночевали на опушке под кроной бука. Был конец августа. Небо фантастически переливалось звездами. А может, у меня просто кружилась голова от вина, которым мы грелись, поэтому все смешалось и казалось невероятно красивым. «Звезды нами любуются», - тихо смеялся Леро, глядя в небо. Утром поэт был не в таком хорошем настроении. Он подхватил насморк и обвинял во всем меня, хотя сам предложил это… - Шарль кашлянул, и кивнул на мой бокал. - А ты, Жан – Мишель, нашел прекрасный способ развеивать скуку. Это уже третий, а раньше ты едва притрагивался к вину.
- Раньше много чего не делал… - мрачно сказал я, крутя фужер с шато д´Икем в руке.
Я понял, что ни одно слово Леро нельзя брать на веру, но возможно такое отношение у него было только ко мне.
- А сказки он писал для Анри – Вивьена, вероятно?
- Нет, это было за два или три года до той поездки в Соулен. Наверное, просто атмосфера способствовала, - художник налил себе еще чаю, и сделал маленький глоток. - Потом да, уже для Анри - Вивьена, хотя и не читал ему никогда.
- Понятно. Анри – Вивьен… Странно, что Леро не назвал сына Гийомом, было бы очень похоже на него, - проворчал я.
- Ты прав. Он назвал его Анри, своим первым именем.
- Анри - Гийом? Я не знал… - растерянно произнес я.
- Вы не особенно много говорите, да?
Я посмотрел на Галбрейта не понимая как расценивать эти слова. С его уст они звучали как насмешка. Хотя почему бы и нет. Я знал Леро три года. И ничего не знал о нем. Мы не обсуждали ничего важнее последних сплетен или премьер в театре. Он только раз обмолвился об Эмиле, но это было все, что он мне доверил о себе, и то лишь потому, что сравнил с ним.
- Его звали Анри в детстве. Гийом Леро маска, которую он надевает для общества.
- С тобой он ее снимает? И какой он на самом деле?
- Милый.
- Милый? – засмеялся я. - Это, наверное, последнее качество которое я бы мог приписать Гийому. В нем нет ничего милого. Он все время улыбается, но это просто проявление его психических проблем. А так Леро грубый, жестокий, язвительный эгоист!
- Он просто хочет им быть, - возразил Шарль.
- И у него получается. Со мной он только такой.
- Может быть, ты тоже виноват в этом? Он говорил, что ты довольно навязчиво себя ведешь. Впрочем, в этом вы похожи.
- Если Леро такой замечательный, почему не хочешь чтобы он воспитывал Анри – Вивьена?
- Я просто сказал, что он милый, - заметил Шарль, - а еще, непредсказуемый, безответственный, и абсолютно безнравственный. Этого достаточно, чтобы бояться доверить ему ребенка.
- Галбрейт … а он с тобой всем делится, да? – с досадой спросил я.
Никогда не думал, что Гийом настолько близок с Шарлем. Но, кажется, он не был близок только со мной. Леро относился ко мне не серьезнее чем к случайному знакомому, с которым можно развеять скуку. Последнее время, я начинал терять даже эту привилегию.
- Не всем. Мы просто давно друг друга знаем. Что - то хочешь спросить?
Я покусал губу.
- Нет. Ну… Он что – нибудь говорил обо мне?
Шарль откинулся на кресле и смотрел на меня.
- Говорил, что ты… забавный.
- Забавный или забавляю его?
- Может быть тебе лучше спросить у него?
- Я знаю, что он ответит… Но я не об этом. Гийом говорил что - нибудь еще… что - нибудь, ну… - я замолчал, не зная как общаться с Галбрейтом на подобную тему. Я потер бровь. - Что - нибудь такое обо мне…
- Постели мы не касаемся, Жан – Мишель, если ты об этом.
Я чуть расслабился, не хотелось, чтобы друг, знал какие у нас отношения с Леро. Впрочем Гийом, мог что – нибудь сказать Шарлю мне назло, а художник был слишком тактичен, чтобы упоминать об этом.
Я хотел налить себе шато, но взгляд Галбрейта меня остановил, и я с раздражением поставил бутылку на столик.
- Вино никогда ничего не решало, Мати.
- Я и не пытаюсь решать… - проворчал я. - Просто забываюсь. И вообще ты зануда, Шарль.
- Знаю, Мати. Но это лучше чем быть…
Он не договорил, потому что я перебил:
- Алкоголиком? Это хотел сказать?
- Это. Ты напиваешься каждый день. Считаешь, нет повода для беспокойства?
- Нет, - я скрестил руки на груди. – А если и есть, тебе что за дело? Это моя жизнь.
- Твоя, но я не хочу, чтобы ты ее разрушил. Есть люди, которым нельзя пить. Тебе или мне нельзя.
- А что такое? Становишься человеком, когда выпьешь? – насмешливо поинтересовался я, и тут же покраснел.
В памяти всплыл вечер у Галбрейта, вино и поцелуй, которым он остановил мою истерику из – за Леро. Если бы художник был трезвым, вряд ли бы он воспользовался этим способом. Еще я подумал, что сейчас бы проявил больше энтузиазма, в подобной ситуации.
- Да… немного, - согласился он.
Должно быть, становилось прохладнее. Галбрейт чуть ежась, грел ладони о чашку, и не отводил глаза от безмятежной реки. Мне было жарко. Назло Шарлю я почти опустошил бутылку. Но вместо желанной легкости, чувствовал лишь досаду и горечь.
- Как изменить его отношение к себе? - почти шепотом спросил я.
- Забудь о нем.
- Не могу. Я его люблю…
- Нет, забудь о нем на какое – то время, - мягко улыбнулся Шарль, - и он вспомнит о тебе.
- Вряд ли вспомнит.
- Ты же знаешь, где найти Леро. Он шутил, что ты сутками осаждаешь его дом.
- Он не шутил. Я это делал, - я пожал плечами, что бы хоть как – то разбавить изумление, написанное на лице друга, - поэтому боюсь, твой способ не сработает. Гийом просто вздохнет с облегчением, и все.
- В таком случае это сведет его с ума. Леро необходимо внимание, и восхищение, если ты его этого лишишь, он не успокоится, пока не вернет их.
Я с сомнением покачал головой, и стал ковырять ногтем щербинку на столе.
- Он хоть раз кого – нибудь любил? Он вообще способен на это?
- Думаю, да, - тихо сказал Шарль, - себя например, он точно любит.Галбрейт сел за рояль и несколько минут обдумывал что сыграть.
- Что нибудь – из Баха, - робко попросил Марсель.
Шарль кивнул, и зазвучала «Кофейная кантата».
Сегодня был последний день в Динане, и погода распорядилась так, что бы мы провели его в доме. Дождь лил с утра. Мы проспали почти до обеда. Потом слонялись по мюновской библиотеки. Марсель что – то рассказывал. Шарль рисовал в альбоме, и иногда отзывался, вяло поддерживая беседу. Ему вполне хватало карандаша и бумаги, чтобы не скучать, но Мюну было тоскливо. Он, не отчаиваясь, продолжал болтовню, хотя подозреваю, Галбрейт давно потерял нить разговора.
Я даже не делал вид, что слушаю приятеля, и, устроившись в кресле с бокалом вина, листал сборник Леро.
Небо посветлело, и мы вышли, прогуляться. Но едва успели отойти от дома, как дождь снова зарядил. Мокрые и злые, обвиняя во всем Галбрейта, которому захотелось пройтись, мы вернулись в дом, и больше не доверяли кратковременным передышкам дождя.
Мягко и лениво подкрался вечер. Гостиная была наполнена бархатным светом свечей и великолепной музыкой. Я с Марселем с удовольствием цедил шато О – Брион. Галбрейта было не уговорить, он и так позволил себе бокал вина за ужином, но вдвоем нам с Мюном это удалось.
Шарль сделал несколько глотков, и поставил фужер на рояль. Вино расслабило его. Обычная мрачность художника улетучилась. Он смеялся, вспоминал какие – то забавные истории из молодости, и снова играл. Таким Галбрейт нравился мне намного больше. Я выпил не один бокал, поэтому не понял, что именно сказал вслух. Шарль, поглощенный игрой к счастью этого не заметил.
Мюн и я с восхищением смотрели на него. Только восхищение было разной природы.
Я надеялся, что нам с Галбрейтом еще удастся провести ночь где – нибудь в окрестностях Динана. Но к вечеру погода безнадежно портилась, и я оставил эту затею.
Хотелось, чтобы Марсель, наконец, ушел спать и оставил меня наедине с Шарлем. Но он этого не делал, а моих взглядов совершенно не понимал.
- Чудесно! Ты просто волшебник, Шарль! – то и дело восклицал Мюн, с горящими глазами. - Почему ты не стал пианистом?
- Марсель, я не имею особенной тяги к музыке, просто немного учили в детстве. Могу иногда поиграть для друзей. А ты хотел?
- У меня плохой слух, поэтому не обучали, но всегда мечтал об этом. А к роялю даже не давали прикоснуться. Наверное, боялись, что я его испорчу, и он просто тут пылился. На нем никто не играл до тебя.
- О… Тогда поиграй сейчас.
- Я же не умею, - обиженно сказал Марсель.
- Я покажу. Ты сможешь. Садись.
Галбрейт уступил архитектору место. Мюн просиял и сел за рояль. Погладил клавиши, и робко нажал на одну толстым пальцем.
- А что будем играть, Шарль?
- Сейчас сам узнаешь.
Галбрейт взял свое вино и указывал Мюну, что нужно делать. Через полчаса я уже вполне мог узнать «Лунную сонату». Слабо и неуверенно, но Марсель ее сыграл. У него была поразительная память. Но возможно еще у Шарля было ангельское терпение.
Смеясь, он стоял за спиной Мюна и руководил игрой. Почему я не попросил Галбрейта о музыкальном уроке, с досадой подумал я, глядя как Шарль невольно прижимается к Марселю. Но сейчас заикаться об этом было уже глупо.
- Тренируйся, музыкант, - Шарль хлопнул его по плечу и поставил пустой бокал на рояль. - Я иду спать.
- Только десять часов, - разочарованно протянул я. - Шарль, посиди еще.
- Нам рано вставать, - ладонь Галбрейта на секунду прикоснулась к моему плечу, и меня бросило в жар, - не засиживайтесь, мальчики.
- Шарль! Я забыл тут кусочек… - жалобно крякнул Марсель.
- Мюн, ты справишься сам, - отозвался Галбрейт, не оборачиваясь.
Через двадцать минут я решил последовать совету Шарля. Взял бутылку сотерна из мюновского бара и, оставив приятеля развлекаться с роялем, поднялся на второй этаж, где были наши комнаты.
Шарль немного удивился, увидев меня, но я начал сбивчиво говорить о Леро, откровенно пользуясь им как предлогом, чтобы провести вечер наедине с другом. Галбрейт только вздохнул. За две недели ему, наверное, надоели эти разговоры. Художник устало слушал и цедил вино, от которого даже не стал отказываться.
Было уже далеко за полночь. Вино закончилось, терпение Шарля, кажется тоже, и он начал мягко меня выпроваживать. Я делал вид, что не замечаю намеков, но Шарль просто поднял меня с дивана и повел к дверям.
- Хочешь выгнать? Или… потрогать? – хихикнул я. – Хочешь, Шарль?
- Что ты несешь? – проворчал Галбрейт.
Я откинул голову ему на плечо и прошептал, что я был бы не против.
- Мати, ты напился в хлам. Успокойся. Да иди уже, наконец! Или мне тащить тебя на себе?
- Значит, хочешь потрогать, - хохоча, резюмировал я. - Подсказать, где лучше? Могу на тебе… - Я скользнул ладонью по его ширинке и сполз на колени. – Давай расслаблю, Шарль…
- Хватит, слышишь? - Галбрейт рывком поднял меня на ноги. – Ложись спать.
- Лягу с тобой… под тебя… Хочешь? Как… хочешь? – я кусал его за шею, и пытался добраться до губ, но художник, только смеясь, отворачивался.
- Перестань… Жан – Мишель…
- Сам справишься с этим? – я сжал его потвердевший член сквозь брюки, и немного помял. – Или все – таки помочь?
Я подтолкнул Галбрейта к дивану, и несколько минут уговаривал, потому что он еще сопротивлялся.
- Завтра… что будем делать? – хрипло спросил Шарль, не давая слишком рьяно проявлять любовное рвение, но уже не останавливая.
- Меня больше волнует, что мы делаем сейчас… Тебя нет? – выдохнул я ему в ухо.
Галбрейт со смешком отвернулся, и больше не мешал. Через пару минут его пальцы сомкнулись на моей шее, и потянули к коленям.- Вы поссорились с Шарлем? - тихо спросил Марсель, видя, что всю дорогу до Парижа мы едва смотрим друг на друга.
- Не знаю… Мы же не поссорились, Галбрейт? – уже громче спросил я.
Художник посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я улыбнулся. Хотя было совсем не смешно. Я злился на себя, за то, что перешел черту, на Галбрейта который это позволил, и на Марселя, не отходившего от нас ни на шаг, и не дававшего поговорить с другом. Я надеялся еще другом. Казалось, если мы с Шарлем не выясним все сейчас, то не сможем этого никогда.
- Пожалуй, был спорный момент, - вздохнул я, вспоминая прошедшую ночь, близость, и странное признание в темноте, на которое ответил ужасной глупостью. Если мне было неловко, не представляю, как должен был чувствовать себя Шарль.
- А в чем спор? – полюбопытствовал Марсель.
- Может ли быть дружба между двумя художниками или это невозможно?
- При условии, что оба хорошие может, - наконец произнес Шарль, следя за проплывающими за окном пейзажами.
- Я - плохой?
- Посредственный.
Я хмыкнул, пытаясь понять на какой счет это записывать.
- Мне казалось, тебе нравилось, как я пишу. Последний этюд, например?
- Этюды хорошие, но дальше ты все портишь. А когда указывают на ошибки, ты их игнорируешь. Я и перестал. А последний… это уже моя ошибка.
- Ты был от него в восторге, - напомнил я, трогая шею, на которой остались синяки от его пальцев.
- Восторг… ну, как сказать, скорее голод по искусству. Даже твои этюды, Мати, могут за него сойти. Не возражаете, если я посплю?
- Не выспался? Ты же лег раньше нас, - удивился Мюн, взглянув на Шарля, но он уже не отвечал. - А что за чудесный этюд, Жан - Мишель? Покажешь?
Галбрейт фыркнул, не открывая глаз.
- Вряд ли из – него когда - нибудь выйдет картина, так что думаю не стоит, - проворчал я, скрещивая руки на груди. - Я тоже подремлю, Марсель. Разбудишь, когда будем в Париже?
- Конечно, Жан – Мишель. Я почитаю, - он полез за книгой, - «Консуэлло». Чудесный романчик.
- О… - протянул я, вспоминая страницы Санд в постели Леро, - ну, читай, раз чудесный.Я открыл глаза и снова закрыл. Странно, но я был у Леро. Я растер лицо руками, сел, и несколько минут приходил в себя. Я сильно напился. Не первый раз. Но первый не из – за Леро.
Последняя ночь в Динане не давала покоя. Я думал о том, как ее перешагнуть, но Шарль был не готов на это. Ему было легче совсем отказаться от меня, чем довольствоваться, тем, что я мог предложить.
Накануне я заходил к нему домой. Но разговора не вышло. Было неловко. Я бормотал какие – то глупости, Шарль рассеяно слушал, и даже не пытался помочь. Нам обоим стало легче, когда я ушел.
Чувствуя досаду и злость я отправился в Марильи, где нашел много интересных местечек. Пил в каждом, и даже не помнил, как добрался до Леро. Кажется, я сказал это вслух.
- Ты и не добрался, тебя принесли три ужасно не симпатичных мушкетера, - раздался за спиной голос Гийома.
Запахло кофе с корицей. Он поставил на столик поднос с голубым фарфором, и банку из толстого синего стекла, доверху набитую любимым коричным печеньем.
- Я был один…
- Значит, обзавелся приятелями, - предположил Леро, весело жуя печенье. - У тебя все вещи на месте?
Я потянулся за сюртуком, и проверил карманы. Мои часы и мешочек, который я приготовил для Леро, и таскал с собой целую неделю, остались на месте.
- Да.
- А деньги?
- Их уже не было в Марильи.
- Ну, может быть тебе заплатили… за приятно проведенное время? – насмешливо поинтересовался Леро, стряхивая с рук крошки.
Я разозлился, но слова Гийома были, не так далеки от истины. Тело ныло и подсказывало развитие прошедшей ночи. Я надеялся что из – за Леро, раз оказался у него. Но поэт никогда не хотел этого от меня. Хотя думать так было, конечно, приятнее.
- Почему меня… притащили сюда?
- Я твоих друзей об этом же спросил. Они сказали, что ты назвал этот адрес. Видимо помнишь его лучше, чем свой. Ты был с ними в «Карнавале»?
- Нет, в «Синей Магнолии»… Или где – то еще… не помню… - я сделал глоток кофе. Захотелось немедленно его выплюнуть. Я уже терпеть не мог корицы, а с медом это пойло превращалось в настоящую отраву.
- Черт тебя раздери, Мати! Зачем на пол то… Весь дом… изгадил…
- Не могу пить такую гадость, - я откинулся на диване.
Тошнило не только от кофе, а еще от тяжелого парфюма, которым Леро залил всю комнату. Запах стоял чудовищный.
Вечер восстанавливался фрагментами. В «Магнолии», я познакомился с какой – то кампанией, но не помнил ни имен, ни лиц. Кажется, это заведение было последним, что я посетил в Марильи. На нем деньги закончились.
- Понравился бордель?
- Как бордель?
- Я пошутил… просто низкопробный кабачок с комнатками наверху. Давно по таким шляешься?
- Как с тобой связался, так и… - проворчал я, прижал пальцы к глазам и выругался.
Я начал вспоминать подробности ночного кутежа, и комнатку наверху. Им даже не приходилось меня держать, только вертеть для удобства. Если бы я назвал свой адрес, возможно, парни развлеклись бы со мной еще ночью. Я превратил тело в настоящую выгребную яму. Было противно от самого себя.
- Жестко пожевали? – хмыкнул Леро.
- Ги… я могу у тебя помыться? – уныло спросил я.
- Вообще не помешало бы, но обойдешься. Это не номер в отеле. Одевайся и катись уже к себе.
Я вздохнул, и, сжав в руке помятый сюртук, поднялся с дивана.
- Уходишь?
- Ну, ты же сказал, катится.
- Да, я просто не подумал… что ты так сразу это сделаешь. Мойся, и сходим позавтракать. Все равно еще все закрыто, - Гийом зевнул, и потянулся к кофейнику.
Я улыбнулся, но тут же вспомнил, что у меня нет денег.
- Ты меня, разоришь, Жан - Ми, но я куплю тебе завтрак.
- Я верну тебе… А почему на мне твоя рубашка? – вдруг с удивлением заметил я.
- Тебя тошнило полночи. Она в корзинке. Забирай вместе с ней.
Я покраснел и закусил губу, представив в каком отвратительном виде, был перед Леро.
- Ги… извини… - я помялся, - извини, что… тебе пришлось возиться со мной… Спасибо…
- Выбора не было, - поморщился Леро. - Мойся, уже. От тебя правда попахивает. Еле терплю.В «Гроте» кроме нас никого не было. Заведение только открылось и еще радовало свежестью и тишиной, поэтому по утрам мне здесь особенно нравилось. Мрачный, но необычный интерьер, бесшумные, невозмутимые официанты, и приличная еда. А большое дымчатое окно, сквозь которое никогда не проникало робкое парижское солнце, было просто находкой для наблюдателя, каким мне приходилось быть.
Сейчас стекло медленно покрывалось темными каплями.
- Дождь.
- Дождь… «...И солнце, как мертвец, одетый в саван серый…» [4]. Льет всю неделю. Ни одного светлого дня не было… Как, кстати, съездили в Динан? – поинтересовался Леро, ковыряя вилкой омлет.
- Хорошо... Милое местечко. Люблю там бывать. Первый раз тоже ездил в мае.
- А как же мой… день рождения? – Гийом отодвинул тарелку и взял булочку. - Ты забыл.
- Не забыл… Просто… Мюн уговорил меня. Да, и ты сам запретил к тебе приближаться. Я купил тебе подарок, - я поспешно достал красный бархатный мешочек и протянул ему.
- Запонки? У тебя нет фантазии. Уже две пары от тебя.
- И ты ни одни не носишь.
- Не хочу, - Гийом вынул украшение и положил на ладонь. - Может быть, эти буду… Что за серый камушек?
- Дымчатый кварц. Они недорогие, но так подходят к твоим глазам... Я не удержался.
- К глазам, - фыркнул поэт, засучивая рукава. - Ты нашел правильное место, чтобы их подарить.
- Да, я случайно… Может быть не надо надевать здесь?
- Почему? Поможешь?
Я застегнул ему манжеты. Леро спрятал свои кругленькие, золотые запонки, в мешочек, засунул его в карман, и повертел запястьями, изучая камни.
- Интересный цвет… но я люблю голубой. Галбрейт с вами ездил, да?
- Сначала не хотел, но Марсель обещал ему невероятные виды окрестностей, и он не устоял.
- Почему мне никто ничего не обещал?
Я немного растерялся.
- А ты что хотел поехать?
- Нет, но вы даже не спросили.
- Ги, ты что… Ты что обиделся? Но это Мюн позвал нас, он с тобой не особенно дружит.
- Он и с Галбрейтом не особенно дружит, но позвал же его... - Гийом стал жевать булочку с ежевикой. Джем измазал ему губы, и поэт провел по ним языком, совершенно завораживая этим движением. - А вот у вас как раз особенная дружба с Галбрейтом.
- Самая обыкновенная, Гийом… - я невольно отвел взгляд, вспоминая, как мы ее оборвали. - Я закажу нам еще вина?
- Ну…
- Я же сказал, что верну деньги.
- Я не про это. За завтраком я еще как – то не пью... Может быть лучше кофе?
- Какая разница. Кофе не поможет, - выдохнул я, кладя голову на стол. - Мне плохо, Леро…
- А чего так напился - то вчера? - усмехнулся Гийом. - Из – за меня?
- Я могу пить с тобой, но не из – за тебя.
- Ясно. Заказывай, что хочешь. Только… я потом не хочу слышать всякую чушь, что я тебя спаиваю, и все такое в подобном духе. Ты прекрасно справляешься с этой задачей сам.
- Я тебе такого… Шарль что ли… как он надоел с этим. Я сам решаю, что мне делать. А Галбрейт старый зануда.
- Точно. А этот старик еще на шесть лет младше меня, но хорошо я хоть не зануда, правда?
- Гийом, нет… - я выпрямился и посмотрел на поэта. - Я не считаю тебя старым. Ты хорошо выглядишь, лучше, чем Шарль. Даже забываю, что ты старше, - заверил я, подзывая официанта, и заказывая бокал шабли.
- Хорошо выгляжу… Вот он верный признак старости… И я тебе просто нравлюсь.
- Да, нет… просто ты… потрясающий, Ги.
- Потрясающий? Это что еще за словечко? – полюбопытствовал Леро, жуя булку.
- Я думал, по словам у нас мастер ты.
Леро засмеялся.
- Так говорят в Шоссе д’Антен?
- И уже давно. Но ты в своем «болоте» [5] вряд ли бы об этом узнал, - с иронией сказал я.
- Я иногда бываю в Париже, - улыбнулся поэт. - Это что – то вроде неотразимого?
- Да, наверное, - я подался к нему через стол. - Ты - неотразимый.
- Ну, а ты липучий как пиявка.
- Шарлю ты говорил, что я забавный.
- А ты слишком много говоришь о Шарле, - сделав последний глоток кофе, заметил Леро. - Только и делаешь, что сосешь мою кровь.
- Только ее? И тебе же нравится, когда я сосу… что – нибудь…
- Ну, как тебе сказать, Мати. Ты…что, Мати! - Леро дернулся, потому что я соскользнул на пол, и подвинул его кресло к столу. Черная скатерть прикрывала меня от посторонних взглядов. - Ты сдурел совсем? Поднимись… Поднимись, идиот! Это не «Карнавал»…
- Здесь никого нет.
- Официанты не в счет?
- Это просто мебель, не думай об этом…
- Меб… Мати… - он пытался избавиться от меня, но не мог, - я не хочу... Слышишь? Не хочу… Тебя смутило что я надел запонки на людях, а ты… Да что ты делаешь, маленькая дрянь…
Леро еще что – то говорил, пока не понял, что это бессмысленно. Я оставил несколько быстрых поцелуев на его щиколотках, желая разогреть, но это было не нужно. Обстановка разожгла Гийома, хоть он и делал вид, что ему не нравится.
- Вино для месье Мати… - раздался сверху голос официанта.
- М… мой друг ушел… оставьте, Франсуа, я выпью… и это тоже… - глухо пробормотал Гийом, когда звякнули приборы на тарелках.
- Я только хотел убрать… простите. Может быть, принести что - нибудь еще, месье Леро?
- Нет, нет, ничего не надо… Спасибо… вот… пожалуйста…
Гийом полез в карман и чем – то зашелестел. Кажется, Франсуа хорошо заработал на нас.
Зазвенел колокольчик, начали заходить посетители. Леро нервно вздохнул, и залпом выпил мое вино, за завтраком.
- Мати, ты потом очень пожалеешь о том, что сейчас делаешь.
- Могу перестать, Ги… - я чуть отстранился, но пальцы Леро оказались у меня в волосах, и больше не допускали такой возможности…
- Дай подняться, - резко сказал я, потому что поэт не позволял мне этого сделать, - Гийом, дай…
- Не вздумай, - Леро торопливо застегивался. - Я уйду, потом ты.
- Как я это сделаю? Сюда подойдут убирать. Леро…
- Ты сказал не думать об этом, вот я и не думаю. Разбирайся сам. Да, можешь считать, что оплатил свой завтрак. Так себе оплата, конечно.
Я вышел из «Грота» с пылающим лицом. Прошлая ночь, это утро… все это время. Что я делал… Два года с Леро у меня было ощущение, что я лечу в пропасть. Я наслаждался полетом, но сейчас достиг дна, и от удара словно очнулся.
Зависимость от Гийома Леро разрушала мою жизнь. Я окончательно потерял себя в блуде и алкоголе. Отчаянно нуждаясь в смелости и легкости, которые дарило вино, я уже не желал жить без него, и делал глупости одну за другой. Я уже не погибал. Я погиб…