Личная жизнь Героя

Малфой

Поттер сопел рядом, уткнувшись носом в подушку, а к Драко сон не шел, хотя вымотался слизеринец до последней степени.
В голове лениво ползали мысли, перетекая одна в другую, цепляясь и сталкиваясь ассоциациями и образами.
Он все обдумал и решил. Отец и крестный всегда учили его не пренебрегать деталями в любом, самом простеньком плане. И Драко не пренебрегал. Конечно, по мере развития событий неизбежно должны были появиться какие-то побочные варианты, но главная линия собственного поведения Малфою была совершенно ясна. Он вычертил ее за сутки в камере, прикидывая, что в его силах, а что зависит от случайностей и вероятностей. От случайностей зависело много, и первым джокером, способным спутать тщательно продуманный план, был сам Гарри. Драко хорошо помнил интуитивную способность Поттера выпутываться из ловушки, какой бы идеальной она ни казалась.
Вторым джокером была Габриель Делакур. Малфой понятия не имел, как она относится к Гарри и на что способна ради грядущего брака. Кроме того, за спиной Габриель маячил весь клан Уизли, включая грязнокровку. Рыжее семейство было силой, особенно учитывая их нынешнее положение в магическом мире. Сила эта управлению не поддавалась, потому что изначально была стихийно-эмоциональной. Разум Уизли включали только постфактум. Тот же Рональд за Гарри сначала бы убил, а затем подумал о последствиях. Близнецы были хитрее, но это не означало, что для Драко результат их интриг стал бы менее катастрофичным. В данный момент Гарри на Джорджа и Фреда был зол, но учитывая его отходчивость и материальный интерес, эта ссора не продлится долго. Так что близнецов тоже нельзя сбрасывать со счетов. Грязнокровка вмешиваться не станет, пока ее не попросят. Но когда попросят… Драко предпочел бы оказаться как можно дальше от этой женщины, мало в чем уступавшей любому мужчине. Ясный трезвый ум, железная логика и потрясающая работоспособность – Малфой не сомневался, что Гермиона Уизли без труда разрушит все, им затеянное, если только получит шанс узнать о планах Драко.
Поттер завозился рядом, и Малфой повернул голову.
Растрепанные волосы, вмятинка на переносице от дужки очков, полуоткрытые губы – почти невинность, с которой резко контрастировала твердая линия скул, упрямый подбородок и не самый приятный характер, по меркам Драко, конечно.
Малфой вздохнул. Он начинал войну, абсолютно не зная, каков будет результат. Цель, конечно, оправдывала любые средства, но Драко все равно было страшно. Один неверный шаг, одна ошибка - и поправить уже ничего будет нельзя.
До помолвки оставалось меньше месяца, и за это время Драко должен был сделать все так, чтобы Поттеру некуда стало деваться. Загнанный в угол зверь мог загрызть насмерть, но Малфою тоже некуда было деваться. Судьба случайно предоставила ему шанс. Драко не имел права им не воспользоваться.


Фред Уизли

Джордж все никак не мог успокоиться, сам психовал и меня нервировал. Я редко видел братишку в таком состоянии и никак не мог понять, с чего он так переживает. Малфой обломился? Да не проблема, придумаем еще чего-нибудь, никуда Хорек не денется.
Как оказалось, дергался Джордж не зря. Не представляю, каким образом Гарри узнал про нашу аферу, но скандал он нам закатил такой, что и через пять минут после его ухода в нашем доме все стеклянные предметы звенели и дребезжали. Джордж трясущимися руками накапал себе в стакан успокоительного, чертыхнулся и схватился за огневиски, выплеснув зелье на ковер.
Я тоже плеснул в бокал выпивку и задал риторический вопрос:
- Как?
- Ты не понял, да? – Джордж одним глотком осушил стакан и сморщился. – И я сначала не сообразил, зачем Малфой эльфа в свидетели договора позвал. Думал, выпендривается Хорек.
- Домовик? – я схватился руками за голову. – Мерлиновы яйца, он же…
- Дошло? – мрачно поинтересовался братишка, выпивая вторую порцию. – Слизеринец и в аду слизеринец. Он за минуту все варианты просчитал и выбрал единственно верный. А мы уши развесили. Потому он и послал меня в камере – не сомневался, что Гарри его разыщет очень быстро, как только догадается Тори расспросить. С эльфа-то клятву о молчании не возьмешь, у него один хозяин.
- И что мы теперь делать будем? – я прошелся по комнате, чувствуя себя полным идиотом. – Малфой же Гарри окрутит в момент.
- Уже окрутил, - Джордж с размаху плюхнулся в кресло, расплескав виски на брюки. – Ты слышал, как Поттер на нас орал? Я думал, он дом на воздух поднимет от злости.
- Надо мириться с Гарри, - решительно сказал я. – Через три дня у Гермионы день рождения. За это время наш Герой остынет, возьмет магию под контроль, да и конфликтовать в Норе он не станет. Спустит все на тормозах, вот увидишь.
- Хотелось бы надеяться, - пробормотал Джордж. – Кровь из носа надо эту пиявку от Гарри отрывать. Что-то у меня нехорошие предчувствия.
У меня тоже возникли нехорошие предчувствия. Особенно когда я узнал от Гермионы подробности освобождения Малфоя. Хорек и здесь извернулся так, что гарантом его свободы оказался не Гарри, а наша невестка. Это было совсем плохо. Гермиона всегда оставалась чрезвычайно щепетильным человеком. Уговорить ее донести на Малфоя в аврорат без повода мы не смогли бы, даже обещая луну с небес. Другое дело, если бы Хорек такой повод дал – вот тут Гермиону не остановил бы никто. Но рассчитывать на то, что Малфой совершит ошибку добровольно, было верхом глупости. Кроме того, наша невестка знала, какую роль мы с братишкой сыграли во всей этой истории, и смотрела на нас очень неодобрительно.
Джордж, разумеется, напомнил ей, чья была идея упечь Малфоя в камеру, и мы хоть немного отыгрались, подтрунивая над тут же смутившейся Гермионой.
А потом в Норе появились Гарри и Габриель, и они были такой красивой парой, так подходили друг другу, что мы забыли и про ссору, и про Малфоя.


Габриель Делакур

Я не люблю этот старый шумный дом. Здесь тесно и грязно, всегда толчется масса народа, и невозможно отыскать укромный уголок для разговора. Что хорошего в этом клоповнике находит Гарри, я не понимаю и понять не пытаюсь.
Когда Гарри сказал мне, что мы будем жить в его доме на площади Гримо, мне стало дурно. Я видела это наследство Блэков один раз, и воспоминания о скрипучих лестницах, темных комнатках и засиженной мухами кухне врезались в мою память навсегда. Наверное, я не смогла справиться с эмоциями, потому что мой жених засмеялся и сказал, что дом я не узнаю. Надеюсь, нанятый Гарри дизайнер действительно профессионал в своем деле и обладает вкусом. В противном случае я заставлю моего будущего мужа продать этот дом и купить что-нибудь поприличнее.
Когда из дверей Норы нам навстречу вылетают Уизли в полном составе, у меня останавливается сердце. Сейчас, буквально через считанные секунды, меня будут обнимать, целовать, тискать, дружски пощипывать пониже спины – то есть делать все то, что в моей семье считается непристойным.
Разумеется, у меня хватает мозгов держать свое мнение при себе. Семья Уизли для Гарри значит настолько много, что я никогда не позволю себе продемонстрировать неудовольствие. Я обнимаюсь со свекровью сестры, жму руку Артуру Уизли, краснея, подставляю щеки для поцелуев Фреду и Джорджу, нежно целую сестру…
На самом деле я ненавижу, когда ко мне прикасаются. Исключение я делаю только для матушки. От потных ладоней всех остальных мне хочется немедленно вымыться или использовать очищающее заклинание. Даже когда Гарри обнимает меня за талию, я хочу отстраниться и проверить, не осталось ли на мантии грязных пятен. Вы скажете, что это болезнь? А я отвечу, что это тщательное оберегание личного пространства.
И все же я выйду замуж за Гарри. Для этого решительного поступка у меня множество причин. Гарри богат и знаменит, довольно красив и очень неглуп. Мы прекрасно смотримся вдвоем. И самое главное, он поможет мне занять то место в обществе, которого я достойна.
Я не сомневаюсь, что Гарри любит меня. Просто потому, что меня нельзя не любить. Он с обожанием смотрит на меня, любуется моими белокурыми волосами, шепчет комплименты моим прекрасным глазам, восторгается моей изящной фигурой. Все то же самое делают и другие мужчины, но слышать это от Героя волшебного мира приятней вдвойне.
На крыльцо Норы выскакивает какой-то молодой мужчина с колдоаппаратом. Кажется, это приятель Гарри и корреспондент "Еженедельного пророка”. По-моему, его зовут Колин. Я улыбаюсь так, чтобы на колдографии было видно, какие у меня ровные белые зубы, и целомудренно целую в щеку своего жениха. Колин понимает вверх большой палец, снимок удался. Гарри смеется и прижимает меня к себе так крепко, что у меня перехватывает дыхание.
Я очень хочу завизжать и оттолкнуть его, но пересиливаю себя и опускаю голову на плечо моему Герою. Я заслуживаю самого лучшего, а Гарри Поттер, без сомнения, самое лучшее, что может предложить мне этот мир.


Малфой

Когда-то, очень давно, Люциус Малфой помог одному клерку из Гринготтс избежать очень больших неприятностей, грозивших ему за маленькие аферы со счетами клиентов. За этот старый должок хитрый гоблин расплачивался до сих пор. После ареста Люциуса он рад был помочь его сыну – но не по велению души, разумеется, а в силу магической клятвы, когда-то данной Малфою-старшему.
Йеельс провел Драко вглубь дома, в небольшую комнатку, не имевшую окон, и только там зажег лампу.
- Что стряслось, милорд Малфой?
- Мне надо кое-что спрятать, - без обиняков сказал Драко, доставая из-за пазухи бархатный мешочек. – Причем это надо спрятать так, чтобы никто не cмог добраться. Ни частные сыщики, ни любители-детективы, ни аврорат. Никто.
- Спрячем, - коротко сказал гоблин. – Это все?
- Не совсем, - Драко потер пальцем нижнюю губу. – Если со мной что-то случится, этот пакет должен попасть к одному человеку и как можно быстрее.
- Что может случиться с Вашей милостью? – гоблин прищурился. – Арест, смерть, нападение, похищение?
- Да, что-то в этом роде.
Гоблин вышел, унося мешочек, а Драко без сил опустился на шаткую табуретку. Итак, первый шаг был сделан. Теперь надо набраться терпения и ждать. Никто ничего не должен заподозрить, и в первую очередь – Поттер. От того, насколько долго Герой будет пребывать в неведении, зависело многое, если не все. Правда, Драко сомневался, что ему удастся продержаться три недели. Отношения с Поттером напоминали пикник на действующем вулкане - предугадать, когда последует взрыв, невозможно. Отступиться и сбежать – поздно.
Они опять поссорились с утра, на этот раз из-за оформления спальни для новобрачных. Поттер настаивал на цветах Гриффиндора – красном и золотом. Драко утверждал, что комнату надо оформлять под невесту – в голубое и белое, потому что красный действует на нервы.
Пропустить такую подачу Поттер не мог. Он немедленно заявил, что красное действует на нервы исключительно выходцам из слизеринских подземелий, а Габи девушка умная и гриффиндорскую символику уважает. Драко разозлился и сказал, что ему совершенно без-раз-лич-но, умная девушка Габи или дура непроходимая, но в красное и золотое оформляют комнаты свиданий в борделях.
После чего ему в голову последовательно полетели: фарфоровая подставка для яиц, тарелка с недоеденной овсянкой, солонка и что-то еще, чего Драко не успел разглядеть, потому что сбежал из-за стола.
Пролетев мимо хихикающей миссис Блэк к себе на третий этаж, Драко со злостью захлопнул дверь и сидел в комнате, пока Поттер куда-то не умотался.
Только после этого Малфой оделся, взял припрятанный пакет и отправился в Ист-Энд по знакомому адресу.
Он обращался к Йеельсу несколько раз за восемь лет и всегда в случае крайней необходимости. По таким пустякам, как отсутствие денег или еды, Драко старого гоблина не беспокоил. Не считал возможным кричать "волки-волки” раньше времени.
Гоблин вернулся в комнату с какой-то странной вещью в узловатых пальцах. Приглядевшись, Драко понял, что это была грубо сработанная булавка для галстука с некрупной жемчужиной. Уколов палец и вымазав острый конец булавки в собственной крови, Йеельс самолично прицепил странное украшение чуть ниже узла на галстук Драко.
- Если что случится, просто колите себя до крови, милорд Малфой. Я сразу узнаю.
- А если убьют? И не успею? – Драко криво усмехнулся. – Авада она такая, очень быстрая.
- Убьют – она сама определит, - гоблин пододвинул Малфою перо и пергамент. – Пишите, милорд, кому пакет отправлять.
Драко вздохнул и взял перо. На очереди был второй шаг.


Поттер

В доме на площади Гримо Гарри появился только под утро.
Проводив Габриэль, которая остановилась у Билла и Флер, он вернулся в Нору и полночи праздновал примирение с близнецами. Судя по всему, Фред и Джордж раскаялись до глубины души, потому что к себе Гарри не рискнул сам добираться с помощью аппарации, настолько он был пьян. Пришлось просить трезвенника Артура.
К Малфою Гарри не стал подниматься, не было сил. И даже до спальни дойти оказалось невозможно, ноги подгибались и шли куда-то вбок. Гарри добрался до кресла, рухнул в него, непослушными пальцами ослабил галстук и провалился в сон.
Пробуждение было ужасным. Голова раскалывалась на части, во рту стоял отвратительный вкус кислятины, и мучила изжога.
Напившись зелья пополам с минеральной водой, Гарри дотащился до ванной комнаты. В доме царила тишина. То ли Малфой куда-то ушел с утра, то ли еще не проснулся. После душа, заглянув для очистки совести в спальню к любовнику, Поттер обнаружил аккуратно убранную постель и полное отсуствие следов Драко.
Позавтракав в одиночестве, Гарри припомнил вчерашнюю ссору и поморщился. Накануне он выяснил у Габриель, что ее любимые цвета – голубое с белым и серебряным. Малфой оказался прав, но признавать это не хотелось. Мысли в голове напоминали карусель, Гарри никак не мог зацепить хотя бы одну и сосредоточиться.
Бассет появился откуда-то из-за дивана, вскочил на колени к Поттеру и начал ласкаться, громко и настойчиво урча. И тут Гарри вспомнил про украденную у Малфоя наволочку. Он присвоил ее тогда без определенной цели, но сейчас ему в голову пришла идея.
Поднявшись наверх, Поттер принялся копаться в плетеном коробе для грязного белья, надеясь, что у Тори, занятого ремонтом вместе с Драко, еще не дошли руки до стирки.
Наволочка отыскалась в кармане брюк в самом низу короба. Гарри увеличил ее до прежних размеров и аккуратно расправил. Искомое нашлось быстро – тонкий светлый волос, зацепившийся за роговую пуговичку застежки. Поттер призвал с полки пустой фиал и аккуратно опустил в него добычу.
Гарри не испытывал ни малейших угрызений совести, давая задание мастеру амулетов в Лютном переулке. Малфой должен оставаться с ним до тех пор, пока Гарри этого хочет. Ни на кого не смотреть. Думать только о Гарри. Желать только Гарри. А потом, когда придет время, Поттер его освободит – кинет в огонь тонкий ремешок, в который намертво впаян волос – с той стороны, где браслет касается кожи. Это, конечно, не любовь, но Гарри не нужна любовь Драко. Просто пусть будет рядом – вспыльчивый, страстный и несвободный. Всегда возвращающийся.
"Я сделал это, потому что мне надело разыскивать Малфоя по всему Лондону и даже дальше, - сказал себе Гарри, выходя из лавки. – И мне так спокойнее, и ему безопаснее. И никакие близнецы Уизли не смогут Малфоя у меня увести, пока я сам его не отдам”.
Чудовище внутри засмеялось. Оно было абсолютно довольно. И ему нравилось новое украшение на запястье. От браслета приятно пахло кожей и властью. А еще – еле заметно – пылью и солью.


Глава 5.

Малфой

- В этом доме хоть что-нибудь останется в первозданном виде?!! – Поттер в раздражении смахнул с каминной полки тяжелый бронзовый подсвечник.
Драко поднял глаза от газеты, которую внимательно читал.
- Останется. Библиотека. Там я планирую только мягкую мебель заменить и гардины на окнах. Ну и панели на стенах отполировать, само собой.
Он снова вернулся к "Еженедельному пророку”, где на первой странице очаровательная и томная Габриель Делакур нежно целовала в щеку счастливого жениха.
Причины дурного настроения любовника Малфой прекрасно понимал. Амулет, состряпанный Гарри, не действовал.
Драко усмехнулся. Если бы Поттер сначала посоветовался с кем-нибудь поумнее… Уизли, хоть и чистокровные волшебники, вряд ли смогли бы объяснить другу все тонкости родовой магии. А вот грязнокровка, пожалуй, нашла бы нужную информацию.
Неладное Малфой почувствовал еще два дня назад, когда вернулся в дом Поттера с новыми каталогами обивочных тканей от Стокса. Прямо на пороге в лицо ударила волна теплого воздуха. Это было странно и неприятно. И очень знакомо.
Драко уже пытались привораживать, давно, еще в Хогвартсе. Нашлась одна дурочка из Хаффлпаффа, решившая таким незамысловатым образом утереть нос подружкам. Откуда было знать полукровке, что древние семьи охраняет родовая магия крови. И что любой приворот, будь то зелье, заклятие или любовный амулет, срабатывает прямо противоположным образом. Без такой защиты родовитые состоятельные наследники неизбежно становились бы жертвами мошенников и мошенниц, падких на громкие титулы и сокровища. Родовая магия не просто охраняла, но и прямо указывала на того, кто готов был посягнуть на руку и сердце чистокровного мага, не имея на это никаких прав.
Источником тепла оказался красивый кожаный ремешок на левом запястье Поттера, украшенный мелкими зеленоватыми камешками, видимо, обработанными сколами изумрудов. Драко не стал сразу интересоваться, где Гарри его приобрел. Он сделал это на следующий день, утром, заметив, как любовник непроизвольно поглаживает запястье – Малфой мог поклясться, что кожа под замысловато сплетенными полосками покраснела и страшно чешется. Хаффлпаффка, одевшая на шею зачарованный медальон с волосом Драко, мучилась от жуткой сыпи недели три, пока не догадалась разбить амулет камнем.
- Ты меняешь имидж, Поттер? Золото на кожу?
- Габи подарила, - буркнул Герой. – Специально купила в Париже.
- Неужели они так обеднели, - хмыкнул Малфой. – Этому украшению цена полтора кната.
- Много ты понимаешь, - вскинулся Поттер. – Оно стоит четыреста галлеонов!
"Ну еще бы, - весело подумал Драко. – Темномагический амулет на приворот. И я даже знаю, кто его тебе сделал, Поттер”.
Уже к вечеру второго дня рука у Гарри до локтя покраснела и распухла так, что амулет врезался в тело. Малфой поражался подобному упорству, но подсказывать Поттеру выход не спешил. Мастер Галлей, изготовлявший в Лютном переулке такие амулеты, не мог не рассказать клиенту, как избавиться от возможных последствий.
- Меня беспокоит твоя рука, Поттер, - невинно сказал Драко, закрывая газету и кидая ее на столик. – Похоже, у тебя аллергия на натуральную кожу. Зелье пробовал?
Бешеный взгляд потемневших от боли глаз и судорожное подергивание губ. Малфой вздохнул. Он вовсе не хотел, чтобы Поттер лишился руки из-за собственной глупости. Шутить с родовой магией было очень опасно.
Поднявшись с кресла, Драко подошел к любовнику и взял его за запястье. Амулет обжигал. Не в физическом – в ментальном плане. Прикосновение отозвалось в висках Малфоя тупой болью, но он нашел в себе силы дернуть завязки, подхватить кожаный браслет двумя пальцами и кинуть его в камин. Поттер даже опомниться не успел.
- Ты что делаешь?!
- Заткнись, - Драко потер лоб. – Сам потом спасибо скажешь.
На смуглой коже руки отпечаталась тонкая спираль.
- Это тебе повезло, что волос, - Малфой внимательно разглядывал след. – Была бы там капля крови – ожогом бы ты не отделался. До кости бы все разъело. А так… к помолвке заживет.


Гермиона

Иногда мне кажется, что Гарри так и не повзрослел. Только дети ведут себя с такой непосредственностью: "хочу, дай, мое…”
- Ты большой ребенок, Гарри, - я закуриваю и оглядываюсь в поисках пепельницы. – Зачем тебе понадобилось привораживать Малфоя? Он что, собирался куда-то уйти?
Гарри разглядывает руку. Опухоль давно спала, но спиралевидная метка все еще выделяется на коже багрово-синюшным пятном.
- Ну куда ему от тебя деваться, скажи мне? Он у тебя живет, ты его кормишь, платишь огромные деньги неизвестно за что. Да ты выгнать Малфоя не сможешь, а затеял еще привораживать.
- Он квартиру снял, - бурчит Гарри. – Обставил уже.
- И что дальше? – я машу рукой официанту, и он резво подбегает к нашему столику. – Два кофе с коньяком, пожалуйста. Гарри, у тебя через неделю помолвка. И на Хэллоуин свадьба. Малфой же понимает, что не может оставаться у тебя в доме до бесконечности.
- Я не хочу, чтобы он меня бросил, - с вызовом говорит мой друг.
- Раньше, чем ты сам его бросишь, - я заканчиваю фразу и вижу, как на скулах Гарри загорается румянец. – Меня не интересуют подробности ваших отношений, но мне кажется, что ты затеял опасные игры. Малфой интриган, всегда им был. И я не верю, что ему от тебя нужны только деньги. Он очень ловко умеет манипулировать окружающими. Посмотри, как он обставил Фреда с Джорджем, как вынудил меня стать гарантом его освобождения под залог. Ты говоришь, что сейчас он тихий и ласковый, что вы не ссорились уже десять дней. А я, извини меня, Гарри, не верю, что хорек способен превратиться в белую мышку. Хорьки хоть и мелкие, но хищники.
Гарри звенит ложечкой по стенкам чашки, снова подзывает официанта и просит принести бренди. Мне его жаль. По-моему, Гарри совсем запутался во всем этом. То, что он женится на Габриель по расчету, для меня не секрет. Габи красивая девочка, неглупая, она будет верна мужу не из-за чувств, а из личной выгоды. И из той же выгоды постарается сделать все, чтобы Гарри был с ней счастлив. Думаю, он тоже это понимает и не возражает против такого расклада. Но если между ними вклинится Малфой…
Я внезапно представляю себе скандал, который могут раздуть газеты, если отношения Гарри и Малфоя выплывут на свет, и мне становится очень не по себе.
Дом на площади Гримо, действительно, изменился до неузнаваемости. Светлые просторные комнаты, со вкусом подобранная мебель, спокойная цветовая гамма. Зачарованные хризантемы в напольных вазах, мягкие пушистые ковры, по которым так приятно ступать босиком, словно по молодой траве. Миссис Блэк при виде меня недовольно ворчит, но я вижу, что и ей нравится, каким стал ее бывший дом, по-крайней мере та его часть, которую видно с портрета.
Малфой постарался на славу. Пожалуй, Гарри не прогадал, заплатив ему эти тысячи. Удивительно, но дом не потерял своего уюта, не стал броско-холодным. Красота комнат нежна и по-своему беззащитна.
Я вдруг думаю о том, каким был Малфой-мэнор. Наверное, таким же ласковым и теплым для своих, приветливым для друзей. До той минуты, как Волдеморт решил сделать его своей ставкой.
- Нравится? – шепчет мне Гарри, и я киваю, не в силах произнести ни слова.
Потому что на лестнице – когда-то темной и скрипучей, а сейчас широкой и светлой - стоит Малфой и щурит на меня свои невозможные прозрачные глаза. А я всей кожей – от макушки до кончиков пальцев на ногах - чувствую исходящую от него угрозу. Так смотрит змея, замерев перед броском. И меня охватывает ощущение, что Малфой переделывал этот дом для себя и под себя.
Я поворачиваюсь к Гарри и вижу на его лице именно то, что так боялась увидеть.
Не благодарность. Не восхищение. Не любовь.
Страсть.


Драко

Грязнокровка сидит в гостиной до позднего вечера. Мне очень хочется вышвырнуть ее пинком под зад, но это не мой дом. В своем я бы ее на порог не пустил.
Они сидят и разговаривают о политике. Точнее, говорит Грейнджер, а Поттер кивает. Об Указе Визенгамота о нелюдях, которым теперь позволено жить только в резервациях – то-то порадовался бы наш покойный профессор Люпин такому обороту дела. О запрете на использование в зельях ингридиентов из человеческих тканей – теперь молодящиеся ведьмы преклонных лет понесут свои галлеоны в Ист-Энд, где плевать хотели на все запреты. О расширении списка Непростительных проклятий и включении в него калечаших заклинаний. О дополнительных полномочиях для авроров – а то им мало было разрешено на задержаниях…
Я сижу у камина, пью огневиски и думаю о том, что разговор с Поттером должен состояться сегодня. Последняя неделя перед помолвкой у него расписана поминутно, у меня просто не будет времени. Ночью в постели на эту тему особенно не поговоришь, не тот настрой.
Честно говоря, мне страшно. Храбрость и доблесть никогда не входили в список моих достоинств. Пусть другие берут города и штурмуют неприступные крепости, я предпочитаю банально подкупить охрану городских ворот. Я по натуре данаец, а не ахеец. Но сегодня придется лезть на стену, фигурально выражаясь. Рискуя получить Непростительное в лоб. Бойся-не бойся, а выбора у меня нет.
Грязнокровка переключается на обсуждение невесты Поттера. Какая Габриель умница. И какая красавица. И как великолепно она окончила Бобатон, лучшая на факультете. Грейнджер говорит неестественно громко, явно провоцируя меня на ответные реплики. Все же гриффиндорцы прямолинейны до невозможности. И Грейнджер, наверное, самая умная выпускница красно-золотого факультета за последнее десятилетие, не исключение. Она рассчитывает, что я продемонстрирую ревность? Что ж, не буду обманывать ожиданий подруги моего сожителя.
- Значит, свадьба на Хэллоуин? – я разворачиваюсь к ним вместе с креслом. – А это ничего, что на Хэллоуин погибли родители Гарри?
Поттер зеленеет, и грязнокровка успокаивающе кладет ему руку на колено.
- Браки, заключенные на Хэллоуин, считаются самыми крепкими и счастливыми, Малфой.
- То есть это выбор мисс Делакур, - я сама невинность и наивность.
- Гарри не возражал, Малфой. Нельзя скорбеть вечно, жизнь продолжается.
- Разумеется, миссис Уизли, - я прячу улыбку за бокалом. – Но все же мисс Делакур могла проявить чуть больше такта.
Возразить грязнокровке нечего и она начинает собираться домой. Слава Мерлину.
Наконец мы остаемся вдвоем. Поттер хмур, без сомнения, размышляет о моих словах. Не думаю, что ему очень нравится идея заключать брак в день памяти родителей, он просто пошел на поводу у этой красивой стервы.
- Пойдем в постель, Малфой, - Поттер встает, но я остаюсь в кресле и сую руку в карман.
- Постой, Гарри. Нам надо поговорить. Серьезно поговорить.
Ну, Драко Малфой, сейчас или никогда.
Я достаю из кармана хрустальную сферу, в которой клубится перламутровый туман, и кладу ее на столик рядом с собой, придерживая кончиками пальцев.
- Что это?
- Это думосбор, Гарри, - ну вот и все, последний шаг сделан. – Один из тридцати. Остальные спрятаны у надежного человека и в надежном месте.
Поттер опускается в кресло напротив. Кажется, до него начинает доходить.
- Ты же не захочешь, чтобы накануне свадьбы Рита Скиттер опубликовала сенсационный материал о сексуальных пристрастиях Всеобщего Героя, правда? Она ведь из тех журналистов, которые плюют на любую цензуру, если чуют клубничку. Рита в лепешку расшибется, но напечатает эти материалы.
Наверное, даже на Темного Лорда он не смотрел с такой ненавистью. Да, Поттер, это шантаж. Примитивный, как дубина неандертальца, и такой же эффективный. И я та самая гадюка, пригретая на груди. Но ты сам дал мне в руки оружие. Заклинатель змей – не твоя профессия, Поттер.
- Чего ты хочешь? Чтобы я разорвал помолвку и остался с тобой? Жить на мои деньги в моем доме? Или тебе нужны отступные? Сколько?
Глупец. Ты так ничего и не понял – ни в школе, ни за этот месяц, который прожил со мной бок о бок. А ведь у тебя был шанс. Был.
- До Хэллоуина сорок дней. У тебя есть все то, что отняли у меня, – деньги, связи, влияние. Ты добиваешься освобождения моего отца из Азкабана и разрешения для нас двоих покинуть Британию. С палочками, разумеется, и правом на полноценную магию. Как только мы с отцом оказываемся во Франции, ты получаешь все думосборы до единого. Хочешь – уничтожай, хочешь – дрочи на них, мне безразлично.
Я легонько подталкиваю сферу, и она тихо катится по столу к Грозе Волдемортов.
- Вот так, Поттер. А ты думал, что главные ценности Малфоев – банковский счет и безоглядная ебля с кем попало?
Поттер вскакивает на ноги, сжимая в одной руке думосбор, а в другой палочку. Взгляд его по настоящему страшен. Я тоже встаю и думаю о том, что вот сейчас Поттер меня пришибет Авадой, и я так и не смогу насладиться будущим скандалом.
- Если со мной что-то случится, думосборы попадут к Скиттер в течение часа. Ни веритасерум, ни легилименция тебе не помогут. Мои друзья узнают о произошедшем быстрее, чем ты их найдешь, это я тебе тоже гарантирую. У тебя сорок дней, Поттер. Или вся Британия будет в курсе, как умело ты берешь в рот и как глубоко тебе можно засадить.
И вот тут я все же ловлю грудью заклятие. Ступефаем меня швыряет назад, я впечатываюсь спиной и правым боком в каменный выступ камина и перед тем, как потерять сознание, слышу внутри мерзкий страшный хруст и перестаю чувствовать свое тело.


Фред Уизли.

Я просыпаюсь от яркого света в комнате. У моей кровати стоит Олень и сияет, как фары приснопамятного папиного фордика.
- Буду у вас через десять минут, - мрачно сообщает мне Патронус голосом Гарри и тает.
Какое-то время лежу и пытаюсь понять, сколько сейчас времени. Часы в гостиной отбивают три четверти – двух? четырех? – и я вскакиваю на ноги, наощупь ищу халат и бегу будить Джорджа.
За окном вовсю льет дождь, и Гарри сидит у нас мокрый и несчастный. Я отправляю эльфа делать грог, заворачиваю друга в теплый плед и разжигаю камин.
- Что случилось? – голос Джорджа очень мягок.
- Я сжег портрет Вальбурги, - Гарри пытается пить, но зубы стучат о кружку, руки дрожат, и горячий грог выплескивается на плед. – Она сбежала на соседнюю картину, где морской пейзаж. И теперь сидит там на скале, вся мокрая, и плачет. И кричит, что я убийца.
- Портрет нельзя убить, - осторожно говорю я и забираю полупустую кружку.
- Причем тут портрет, - Гарри горбится в кресле. – Я Драко чуть не убил. Он сейчас в Мунго. Я оттуда прямо к вам.
Ничего себе. Я смотрю на Джорджа и вижу его совершенно обалдевшие глаза. Думаю, у меня такой же очумелый вид. Братишка присаживается на подлокотник кресла и обнимает Гарри.
- Расскажи-ка по порядку.
По порядку, конечно, не получается. Но даже из междометий и обрывков фраз я понимаю, что произошло, и меня буквально скручивает от ненависти к слизеринской гадюке. В больнице, значит? Поделом! Жаль, что совсем не убил.
- Что с ним? – Джордж взглядом просит меня молчать и аккуратно гладит Гарри по голове, как ребенка. – Что-то серьезное?
- Позвоночник… сломан, - Гарри судорожно вздыхает. – Врачи говорят, травма не магическая, через три недели встанет. Он сейчас спит. Я попросил, чтобы подольше так подержали. Но они больше… десяти дней не могут. Говорят, рискует не проснуться.
- Вот и пусть бы… вечным сном, - я не могу удержаться, и братишка смотрит на меня укоризненно. – Да что ты переживаешь? Ну трахал ты Малфоя, тоже мне, событие.
Джордж как-то странно кашляет, Гарри заливается румянцем, и я неожиданно понимаю, насколько я идиот. И до какой степени кошмарна вся ситуация. А самое страшное – это мы с братом ее спровоцировали, пытаясь шантажировать Малфоя его отцом.
- А если… Пригрози, что Люциуса убьют в Азкабане, если Малфой не отдаст думосборы.
- Фред, - Джордж досадливо качает головой. – Будь у тебя пожизненное заключение, ты бы что выбрал? Быструю смерть или гнилую камеру на десятилетия вперед? Десять дней, значит? Мало.
- Он должен как-то связываться с тем человеком, - говорю я. – И связь эта почти мгновенная. Если Малфой сказал, что не помогут ни веритасерум, ни легилименция, значит…
- Значит, это какая-то зачарованная вещь, - Джордж продолжает мою мысль. – Которой можно воспользоваться без палочки. Ты что-нибудь о таких вещах знаешь?
- Ни разу.
- Вот и я ни разу, - уныло говорит Джордж. – Так что утром идем к Гермионе. Она у нас специалист по добыче информации, да и в курсе всех этих… дел.
Гарри в нашем мозговом штурме участия не принимает. Покачивается в кресле, обхватив себя руками и безучастно смотрит в огонь. Мне безумно его жаль. Мы тоже обожглись на Малфое, но в нашем случае дело обошлось малой кровью. Гарри влип гораздо серьезнее. Репутацией в магическом мире не бросаются, а если вспомнить, что врагов у нашего друга до сих пор немало… Не всех же по лагерям и выселкам распихали. Были и такие, что сидели по своим углам в надежде присоединиться к победителю, кем бы он ни оказался. Сейчас, спустя много лет, они легко рассуждают об ошибках Дамблдора и обвиняют Гарри в лишних жертвах. В том, что Волдеморт возродился благодаря Гарри. Ищут в нашем друге остатки "чужой души” и на любую его ошибку начинают кричать о третьем пришествии Темного Лорда в образе Гарри Поттера.
Малфой, пусть и оторванный от политики, сыграл на их стороне. И если мы не найдем думосборы, то нам останется только выполнять условия проклятого слизеринца. Уговорить Комиссию Визенгамота по амнистиям восстановить Малфоев в правах и позволить им эмигрировать почти нереально. Значит, придется подкупать массу народа: Азкабанского колдомедика, чтобы официально оформил смерть Люциуса, охрану, чтобы его беспрепятственно вывезли с острова, чиновников, от которых зависит волшебная печать на магических допусках, служащих аврората, чтобы Малфоям разрешили покинуть Лондон…
Огласка неизбежна. А за оглаской неминуемо последует скандал. Куда ни кинь – всюду клин.
- Мерлиновы яйца, что же делать? – я хватаюсь за голову.
- Вешаться, - тихо шепчет Гарри, и я в ужасе понимаю, что он не видит иного выхода.


Джордж Уизли

- Я вижу только два пути, - Гермиона устало прикрывает глаза. – И ни один из них не допускает освобождения Люциуса Малфоя из Азкабана. Мы просто не можем этого сделать.
- Ну первый это понятно – найти думосборы, - Фред разливает по бокалам виски. – А второй?
- Оборотка. Подсунуть Малфою кого-то вместо Люциуса и держать его в заблуждении, пока Гарри не отдадут компромат. Потом Малфой будет бессилен что-то изменить. Да и в Британию не сможет вернуться.
Измученный бессонной ночью Гарри спит в моей комнате, а мы втроем пытаемся придумать выход. Пока что получается плохо. Где и как искать думосборы? Как Малфой связывается со своим человеком? Что это за человек и можно ли его найти? Вопросов много, а ответов пока нет. У нас всего десять суток и первые уже наполовину прошли. Когда Гарри с Роном и Гермионой разыскивали хоркруксы, у них хотя бы подсказки были. А у нас сплошное белое пятно. И в голову к Малфою, пока он спит, не залезешь. А когда проснется, может оказаться уже поздно.
Фред запускает пятерню в рыжие кудри.
- А если Малфой решит проверить – Люциус перед ним или нет? Это же элементарно – пара вопросов и он раскроет подмену.
- Значит, воспоминания придется одолжить у Малфоя-старшего, - Гермиона пожимает плечами.
- Из нас четверых легилименцией владеет только Гарри, - хмуро возражаю я. – И то еле-еле. Ему придется самому тогда Люциуса изображать перед Драко. И вообще… Чтобы так капитально овладеть чужими воспоминаниями, придется копаться в мозгах у старшего все десять дней и по двенадцать часов. Это же целая жизнь. Они оба просто свихнутся. Люциус от такого взлома уж точно с ума сойдет.
- Не велика потеря, - бурчит Фред. – В Азкабане полно сумасшедших. Одним больше, одним меньше…
- Значит, надо искать думосборы, - Гермиона ставит на столик пустой бокал. – Джордж, иди и разбуди Гарри. Мы должны обыскать весь дом на площади Гримо и квартиру Малфоя. Может быть, найдем какую-то зацепку.

Проходит три дня, но мы все так же далеки от разгадки. Мы перерыли все и не нашли даже намека на человека, к которому обратился за помощью Малфой. Гермиона нервничает, Фред злится, я схожу с ума от беспокойства, а Гарри каждый день аппарирует в больницу Святого Мунго и часами сидит у постели Драко. По-моему, он испытывает чувство вины, хотя я решительно не понимаю, за что именно.
Все наши дела летят дракону под хвост в прямом смысле этого слова. Через три дня помолвка, но Гарри ни разу не был у Габриель, отговариваясь срочными делами. Гермиона взяла на работе отпуск, разругалась с Роном, а мы с Фредом проморгали скачок цен на бирже и потеряли две сотни тысяч на разнице курсов. И все из-за белобрысого негодяя, который спокойно дрыхнет в больнице и наверняка видит счастливые сны. Гарри ему еще и отдельную палату оплачивает.
Накануне помолвки мы сидим у Гарри, накачиваемся виски и не имеем ни малейшего понятия, что делать дальше. С лестницы доносятся завывания миссис Блэк, которая давно уже перестала рыдать, зато вспомнила весь свой запас ругательств. У Гарри в доме много пейзажей, но Вальбурга облюбовала себе яблоневый сад. Она сидит там под деревом, вся усыпанная облетевшими цветами, и при виде Гарри грозит кулаком и швыряется комьями земли. По-моему, старуха просто свихнулась от злости. Гермиона в сотый раз пытается вычислить, где могут находиться думосборы. И в сотый раз вынуждена признавать свое бессилие.
- Похоже, придется идти к Люциусу в Азкабан за воспоминаниями, - Фред говорит с вымученной улыбкой, и в это время Гарри замирает, не донеся виски до рта.


Поттер

Гарри все время казалось, что разгадка где-то рядом, но ухватить ускользающую мысль не получалось. Он плохо спал все эти дни и только со снотворным зельем. Утром вставал с тяжелой головой и вместе с друзьями возобновлял планомерный обыск дома.
Неделя пролетела мгновенно, до пробуждения Драко оставалось трое суток, и завтрашний день можно было смело списывать со счетов. Вчера Гарри встречался с Габриель и обговорил с ней детали помолвки, но никакой радости от перемены статуса Поттер не испытывал. Он с удовольствием отложил бы помолвку и грядущую свадьбу. Честно говоря, на данный момент Гарри вообще предпочел бы остаться холостяком.
Больше всего он боялся, что придется применять легилименцию к Люциусу Малфою. Чужая жизнь пугала, Мерлин знает, какие тайны хранил в себе отец Драко. Они могли быть веселыми, страшными, постыдными… И каждую такую тайну Гарри пришлось бы вывернуть наизнанку, присвоить и жить с ней потом до конца дней. О том, что случится, когда обман с оборотным зельем раскроется, и Драко сообразит, как его обвели вокруг пальца, Поттеру даже думать не хотелось.
Он не желал признаваться себе, что привязался к Малфою сильнее, чем думал. Гарри преследовали воспоминания, больше похожие на сны наяву. Драко мерещился ему в каждой комнате ставшего ненавистным дома. Драко в ванной, Драко в постели, Драко в кресле у камина, Драко, оседающий на ковер без сознания… Последняя картинка впечаталась в память не хуже ожога на запястье. Она изводила, не давала спать, есть, думать. Даже чудовище в Гарри затихло и только скулило по ночам от ужаса.
Наверное, Поттеру надо было как следует напиться, чтобы ускользающая мысль вернулась в пустую после виски голову.
- Мы ничего не найдем в доме, - сказал Гарри, глядя в огонь камина. – Ничего. Мы не там ищем. Если у Драко… у Малфоя есть какая-то магическая вещь, то он должен держать ее при себе. Не собирался же он бегать по всему дому в случае чего. Она где-то в его одежде, в больнице.
Брюки и рубашку Малфоя кастелянша больницы Святого Мунго выдала Поттеру без слов – чистые и отглаженные. На столик рядом она положила небольшой кошелек, два десятка галлеонов, запонки, булавку для галстука и палочку Драко. Больше у Малфоя ничего с собой не нашлось.
Было что-то странное в вещах, лежавших на темной полировке, что-то неправильное, нелогичное. Кошелек. Деньги. Запонки. Булавка. Палочка.
- Галстук, - внезапно охрипшим голосом сказала Гермиона. – Он был в галстуке?
Они рассматривали грубо сработанную вещь так осторожно, словно булавка могла обернуться змеей и ужалить.
- Гоблины ковали, - уверенно сказал Фред. – Кустарная работа, сделана по нужде, а не для продажи или украшения. И речной жемчуг в серебро только они вставляют. Наши ювелиры используют океанский и только в оправе из золота.
- Гарри, Малфой что-нибудь говорил о знакомых гоблинах?
Поттер отрицательно покачал головой. Ему не верилось, что они нашли ключ. Но с другой стороны – зачем Драко булавка для галстука при отсутствии самого галстука? И если запонки у Малфоя – оникс в серебре, то почему в булавке жемчуг? Да еще самый дешевый, речной.
- Иголку в стоге сена искать, - задумчиво сказал Джордж. – Сколько гоблинов в магическом Лондоне? А в Британии? У нас всего два дня.
- Нам не нужны все гоблины Британии, - резко сказала Гермиона. – Гарри, послезавтра с утра ты получишь в Министерстве пропуск в Азкабан. Вспомни, чему тебя учил профессор Снейп. Ты должен выяснить у Люциуса, с кем из гоблинов он был близко знаком.
- А если Малфой познакомился с этим гоблином после ареста отца? – возразил Фред. – Тогда мы что будем делать?
- Тогда Гарри выяснит это у Драко с помощью той же легилименции. Если булавка – ключ, то Малфой уже не сможет им воспользоваться.


Габриель Делакур

Это был удивительно приятный день.
Уже с раннего утра у ограды дома Билла и Флер толпились журналисты. Помолвка – не свадьба, но тоже значимое событие. Особенно помолвка Гарри Поттера.
Мы вышли из дверей рука об руку, мой жених – теперь уже совершенно официальный - сообщил корреспондентам дату свадьбы и одел мне обручальное кольцо под вспышки колдокамер.
Кольцо я выбирала сама. В драгоценностях Гарри не разбирается, но меня это мало занимает. Главное, что он готов мне угодить и денег для этого у него достаточно.
Полюбовавшись игрой бриллиантов и глубоким цветом сапфира, я подарила Гарри нежный поцелуй. Мой жених может быть очень милым, но сегодня он был чем-то озабочен. Наверное, переживал, что мне опять не понравится его дом.
Опасения Гарри оказались напрасными. Я пришла в восторг от того, как изменилось его убогое жилище. Пожалуй, в таком можно жить. Гости бродили по комнатам, удивлялись переменам и каждый хотел что-то похожее для себя, даже Молли Уизли сказала, что ей очень нравится. Но Гарри так и не назвал того, кто поработал с оформлением комнат.
Я считаю, что это совершенно правильно. Такую красоту нельзя тиражировать.
Меня расстроило только замечание кого-то из присутствующих, что гостиная напоминает гостиную одного небезызвестного поместья. Те же теплые пастельные тона, изысканная мебель, изящные светильники на стенах и милые дорогие безделушки на каминной полке. Но Малфой-мэнор давно уже принадлежит Персивалю, там все изменилось до неузнаваемости, так что я не стала даже задумываться над этой гипотетической схожестью.
Гарри смеялся, близнецы опять всех доставали своими пошлыми шутками, а я думала о том, что этот роскошный дом через месяц станет моим. И Гарри, неотразимый в парадной мантии темно-зеленого цвета с золотым шитьем, тоже станет моим.
Я представляла себе приемы, на которых нас станут чествовать, как самую красивую и знаменитую пару Лондона, да и всей Британии. Наши поездки на дорогие курорты. Визиты по субботам к друзьям. Музыкальные вечера по средам, которые я собиралась обязательно устраивать после свадьбы.
И, в конце концов, Гарри спас от Волдеморта не только мир магов. Так почему бы нам не попасть на Рождественский прием в Букингемский дворец? Английская королева кое-чем обязана моему будущему мужу. Пожалуй, Гарри должен намекнуть Кингсли – пусть свяжется с маггловским премьер-министром по этому поводу.
Эльф Гарри сбился с ног, разнося коктейли, и я решительно сказала жениху, что надо купить еще двоих. Один – это слишком мало для такого большого дома.
Лучше бы я этого не говорила.
Я терпеть не могу Гермиону Уизли. Она слишком умна для женщины, слишком озабочена карьерой и ни-че-го не понимает в украшениях и бальных платьях. На приемы она ходит только для того, чтобы рассуждать о политике наравне с мужчинами. К тому же, она курит.
Эта женщина довела меня почти до слез, внушая, что эльфы не рабы, что их надо не покупать, а нанимать, платить им зарплату, оплачивать отпуск… Какие глупости! Есть традиции, которые нельзя нарушать. Свободный эльф – это нонсенс.
Конечно, я ей этого не сказала. Кивала, молча соглашалась. Пусть болтает. Это мой дом и порядки здесь будут такие, какие заведу я.
В разгар праздничного ужина прилетела сова. Их немало побывало сегодня в нашем будущем доме – с поздравлениями – но эта была какая-то официальная. Гарри дал ей печенье, отвязал пергамент от лапки и сломал печать.
Вы когда-нибудь видели человека, который не может дышать? Я тоже раньше не видела. Никогда.
- Гарри! – разумеется, Гермиона Уизли опомнилась первой. – Гарри, что случилось?
Он молчал. И тогда я осторожно вынула из ослабевших пальцев пергамент, развернула его и прочитала вслух:
- Два часа назад от острой сердечной недостаточности скончался Люциус Малфой.
Гермиона охнула, Фред и Джордж вскочили из-за стола, опрокинув стулья. А мой жених закрыл лицо руками и глухо сказал, ни к кому персонально не обращаясь:
- Мы никогда не докажем ему, что это просто страшное совпадение. Никогда.


Малфой

С небес, кружась, медленно летели белые хлопья. Они еще таяли на земле и в незамерзших лужах, но серый и черный мрамор памятников уже прятался под полупрозрачным слоем, который с каждой минутой становился толще и белее.
Драко присел на корточки, смахнул мокрый снег с надписи - "Люциус Малфой. Маг. 1954-2008” – и положил на нее пушистую еловую ветку с гроздью светло-коричневых шишек, перевитую серебристой лентой.
- С Рождеством, папа.
Если бы Драко мог, он бы немного поплакал на могиле отца. Но слезы кончились очень давно, много лет назад. Малфой даже не помнил, когда именно. То ли до ареста, то ли после приговора.
Он постоял еще немного, отстраненно наблюдая за тем, как на зеленые иглы и серебряную ткань налипает мокрый снег, делая их неотличимыми друг от друга, повернулся и пошел к выходу с кладбища.
За оградой маячила знакомая фигура в черной мантии. Помедлив, Драко все же вышел за ворота, и человек шагнул ему навстречу.
- Уйди, Поттер, - равнодушно сказал Малфой.
- Драко…
- Нам не о чем с тобой разговаривать.
Отвернувшись, Драко направился к железнодорожной станции по узкой тропинке, стараясь не вступать в грязь. По его подсчетам до экспресса оставалось где-то около получаса, и можно было успеть посидеть в привокзальном крохотном кафе, выпить чашку какао и немного согреться.
Он сильно мерз в последнее время. Колдомедик сказал, что это результат травмы, но Драко ему не очень верил.
Вся его жизнь с того момента, как он пришел в себя в палате больницы Святого Мунго, стала очень зябкая. Практически, ледяная.
Едва открыв глаза, Драко понял, что карточный домик его надежд рассыпался в прах. У постели сидел Поттер и рассматривал думосборы, аккуратной горкой лежавшие на прикроватном столике. Они нашли Йеельса – Грейнджер подняла какие-то архивы, проверила связи Малфоев и вышла на старого гоблина - Драко не особенно слушал рассказ Поттера. Он с самого начала был уверен, что грязнокровка все разрушит. Если бы Малфой не попал в больницу, может быть, он и смог бы справиться с ситуацией, но гриффиндорцы получили десять дней форы и использовали их на все сто процентов.
Потом Поттер сказал про отца, и мир закружился вокруг Драко и снова почернел.
Они убеждали его, что это совпадение, что каждый из четверых готов выпить веритасерум и подтвердить свою непричастность к смерти Люциуса, но Драко все равно им не верил. Понимал, что гриффиндорцы говорят правду, но не верил.
В больнице Святого Мунго Малфой пролежал до Хэллоуина и о свадьбе Поттера и Габриель Делакур узнал из газет. Накануне Поттер принес ему несколько пергаментных свитков: он забрал тело Люциуса из Азкабана и похоронил его на кладбище в Уилтшире, а для Драко оформил постоянное разрешение на выезд в эту часть Англии.
Подсознательно Малфой ожидал, что его задержат сразу после выписки из больницы, грязнокровка по-прежнему оставалась его гарантом. Но Грейнджер в очередной раз подтвердила его благонадежность, и Драко оставили в покое.
Он поселился в квартирке под крышей с видом на парк, вытребовал у Поттера своего кота и теперь проводил целые дни, стоя у окна и рассматривая голые, мокнущие под дождем деревья.
Жизнь опять потеряла смысл. У Драко не осталось ничего, за что он мог бы уцепиться.
Когда становилось совсем уж тошно, Малфой добирался в Ист-Энд, к Винсу, и сидел в его каморке в борделе, медленно накачиваясь дешевым виски и глядя в одну точку. Пару раз он снимал каких-то мальчишек, но даже секс, бывший когда-то лучшим утешением и отдыхом для души и тела, не приносил удовольствия.
Каждую субботу Драко ездил в Уилтшир, на кладбище. Аккуратно укладывал в изножье скромной серой плиты хризантемы, рассыпал вокруг хлебные крошки для птиц и тихонько рассказывал отцу обо всем, что случилось с ним за эти десять лет. О лагере, о пропадающих друзьях, о проделках Бассета, о прошлой жизни в Ист-Энде. Только о Поттере не рассказывал ничего, понимая, что Люциусу это неприятно.
Он всегда думал об отце, как о живом. Говорил с ним, как с живым, может быть, просто спящим после трудного дня. И очень боялся огорчить, почти так же, как в детстве.
Малфой-мэнор был недалеко, но Драко ни разу не попытался даже близко подойти к границе имения. Он знал, кто сейчас живет в его родном доме, и не хотел бередить старые раны.
Каждый раз, выходя с кладбища, Малфой натыкался на Поттера, караулившего его у ограды. Иногда гриффиндорец пытался поговорить, иногда предлагал аппарировать в Лондон, чтобы сэкономить время. Драко никуда не торопился и разговаривать не хотел.
Он вычеркнул Гарри из своей памяти, из своей жизни, замазал его имя самыми черными чернилами из всех, которые мог представить. Драко ничего не было нужно от Героя Британии - ни помощи, ни денег, ни внимания. Он платил за квартиру из тех десяти тысяч, которые получил за свою работу, питался в "Мантикоре” на пособие от Министерства и существовал сегодняшним днем, не думая о завтра. 

Глава 6. 

Поттер

Гарри помнил Малфоя разным: злым, ехидным, испуганным, холодным, ласковым…
Будучи подростком, Драко изо всех сил пытался копировать повадки отца, но быстро понял, что Милорд-Сама-Невозмутимость из него не получится. Он был слишком эмоционален и не умел это скрывать. Тогда Малфой в совершенстве освоил другой трюк – он начал прятать свои истинные чувства. Страх маскировал гневом, обиду - насмешкой, растерянность - манерностью.
Только на шестом курсе Гарри научился понимать, какие бури на самом деле бушевали в душе слизеринца.
Но сейчас за холодным безразличием Малфоя не было ничего, кроме пустоты.
Теперь по субботам Гарри срывался в Уилтшир в надежде поговорить с Драко. Еще раз объясниться, отвлечь от горьких мыслей, может быть даже снова наладить отношения, хотя бы просто дружеские.
Малфой разговаривать не желал. Отодвигал Гарри с дороги или обходил по обочине и, ссутулившись, шел к станции. Аппарировать в квартиру к Драко Гарри не мог. Мешало что-то необъяснимое – Поттеру все время казалось, что такой визит будет сродни насильственной легилименции.
Габриель оказалась странной, но довольно удобной женой. Она с удовольствием посещала вместе с Гарри вечеринки, устраивала в доме на площади Гримо пышные светские приемы и узкие пати для избранных и не претендовала на постель Поттера, предпочитая отдельную спальню. Ту самую, в голубых и белых тонах, из-за которой Драко так ссорился с Гарри. Сам Поттер ночевал в бывшей комнате Малфоя.
Нет, Габриель не отказывала мужу в близости, но секс с ней напоминал Гарри механическую мастурбацию без каких-либо проблесков желания. Спасали только фантазии, в которых неизменно присутствовал Драко. Впрочем, Малфой присутствовал везде, во всем доме, незримо и неизменно. В каждой комнате, на каждой лестнице, в каждом коридорчике он оставил неуловимый отпечаток своей личности – в складках драпировок, в мягком свете канделябров, в отражениях зеркал.
Габриель удивляло, что во всем доме нет ни одной картины, но Гарри категорически заявил, что никаких натюрмортов, портретов и пейзажей на стенах не будет. Перед свадьбой он самолично перетащил все картины на чердак и спрятал в большой сундук. Признаваться молодой жене, что все дело в Вальбурге Блэк, которая так и не смирилась с потерей своего портрета, Поттер не собирался. И уж тем более не хотел рисковать, давая миссис Блэк шанс появиться на какой-нибудь цветочной лужайке и рассказать юной Габриель Поттер о тайной страсти ее знаменитого мужа.
К субботним отлучкам Гарри жена относилась совершенно спокойно. Ему даже казалось, что она вздыхает с облегчением, когда Поттер надевал теплую мантию и шагал в камин. В Уилтшир он аппарировал всегда только с улицы от "Дырявого котла”.
Вид Драко – еще больше похудевшего и подурневшего – причинял почти физическую боль. На могилу отца Малфой приезжал в любую погоду. Мок под холодным дождем, ежился от ветра, но неизменно проходил две мили по раскисшей тропинке от станции к кладбищу с хризантемами в руках. И столько же обратно, сунув покрасневшие от холода кисти в карманы мантии.
Гарри не мог не заметить появившуюся небрежность в одежде – не ту, элегантно-продуманную, так свойственную Драко в юности – а обычную неряшливость человека, который перестал за собой следить и просто по привычке умывается, причесывается и одевается по утрам. Наверное, Малфой и есть забывал, потому что лицо его заострилось еще больше, и теперь на нем выделялся только длинный нос, неуловимо напоминавший Гарри нос профессора Снейпа.
Рождественскую неделю Габриель распланировала от начала до конца, но в субботу Гарри снова ушел из дома, невзирая на протестующие реплики жены, и пообещав, что к вечеру вернется.
Малфой, как обычно, был на кладбище. Сидел на корточках, не замечая мокрого снега,облепившего подол мантии, глядя куда-то в пространство и поглаживая ладонью могильный мрамор.
Вцепившись в железную ограду кладбища онемевшими пальцами и прижимаясь к ней лбом, Гарри вдруг ясно понял, что до лета Драко не доживет. Тихо угаснет, истает от тоски и одиночества, как рождественская свеча. Если бы у Гарри был хроноворот, он крутанул бы его на годы назад и не допустил бы пожизненного приговора для Люциуса Малфоя, но хроноворота у него не было. Было только огромное желание спасти Драко из той бездны, куда медленно и неотвратимо скользил слизеринец, не делая ни малейшей попытки удержаться.
Из отчаяния внезапно родилась злость – на себя, так и не решившегося заговорить с Драко за два месяца, на друзей, безоговорочно принявших сторону Гарри и не задумавшихся о чувствах Малфоя, на самого Малфоя, поставившего крест на собственной жизни.
Когда Драко вышел из ворот, Поттер решительно шагнул к нему.
- Уйди, Поттер, - равнодушно сказал Малфой.
- Драко…
- Нам не о чем с тобой разговаривать.
Драко отвернулся и пошел к станции – как и раньше, не обращая на Гарри внимания, но в этот раз Поттер не собирался предоставлять Малфоя самому себе.
В несколько шагов он догнал слизеринца, обхватил его рукой за талию, прижал к себе и аппарировал в квартиру к Драко.


Гарри

Я и не сомневался, что он оттолкнет меня сразу же, как только мы окажемся в его комнате. Я только не ожидал, что Малфой из своей апатии полыхнет злобой, как газовый факел – сине-рыжим пламенем. А он сделал шаг вперед, развернулся и так впечатал мне кулаком в челюсть, что меня швырнуло метра на три назад на пол. Это я его считал похудевшим и ослабевшим? Бил Малфой так, как будто брал уроки у Винса.
- Я тебе человеческим языком говорил – оставь меня в покое, - прошипела эта змея. – Что ты за мной таскаешься, Поттер? Тебя ебать, что ли, некому? Подари жене страпон!
Вот гадости говорить Малфой умел в любом состоянии. Я бы наложил на него Силенцио, но от удара палочка улетела куда-то в сторону вместе с очками.
Пожалуй, рад я был только одному – Малфой совсем не так плох, как выглядит. В остальном все было хуже некуда.
Пока я соображал, справа или слева искать свое имущество, и пытался нащупать хотя бы очки, Малфой наступил мне ботинком на кисть так, что хрустнули кости, и носком другого ударил меня под ребра.
Это было очень больно, даже сквозь зимнюю мантию и толстый свитер. Я прикусил язык, чтобы не закричать, почувствовал во рту привкус крови, и тут во мне проснулось чудовище.
Я всегда был сильнее Малфоя, всегда, даже в Хогвартсе. Даром что до одиннадцати лет жил в чулане и питался объедками Дурслей. Зато у слизеринца не было такой школы выживания и опыта кулачных драк с кузеном и его приятелями.
Этот тощий аристократ даже не подозревал, сколько существует приемов, чтобы завалить противника. Нет, я не собирался его бить. Мне хватило прошлого раза на всю оставшуюся жизнь, но проучить Малфоя стоило, чтобы не распускал руки.
Я не очень хорошо запомнил, что там было дальше. Но мы каким-то образом оказались в постели, полураздетые, и я кусал Малфоя в шею, вылизывал тонкую кожу на горле. У меня ужасно болело запястье, и я все никак не мог стащить с Драко остатки одежды.
В конце концов, он разделся сам и раздел меня.
Это выглядело как месть и, наверное, было местью, потому что он ведь все равно не простил ни меня, ни моих друзей за смерть отца, хотя мы ни в чем не были виноваты.
А мне было плевать. Мне так этого не хватало, так не хватало… Голоса, шепчущего мне на ухо тягучее "шлюююшкаа”, острых зубов, оставляющих на коже багровые полукружья, языка, сводящего с ума своими мокрыми настойчивыми прикосновениями.
Гермиона сказала бы, что я свихнулся. А я и свихнулся, совсем , потому что когда Малфой – потный и загнанно дышащий - уткнулся мне носом в шею, содрогаясь в оргазме, я обхватил его за скользкие влажные плечи и прохрипел из последних сил:
- Я люблю тебя. Мерлин, как же я тебя люблю!

Конечно, не следовало мне этого говорить. Малфой напрягся, приподнялся на локтях, заглядывая мне в лицо. Драко был так близко, что я даже без очков видел серый бархат его глаз, светлые ресницы, слипшиеся острыми стрелками от пота, горизонтальную морщинку на переносице.
- А вот этого не надо, Поттер, - сипло сказал он. – Сопли, страсти. Я от твоей ненависти не знал, куда спрятаться, любовью ты меня добьешь окончательно. Заделай своей кукле пару маленьких Поттеров и люби их до очумения.
Малфой сполз с меня и растянулся на кровати, глядя в потолок. Я поднялся и отошел к окну, чувствуя, как саднит между ягодиц перерастянутая кожа и внутри все скользко и неприятно пощипывает.
Мир стремительно белел – снегопад добрался до Лондона. Голые деревья в парке ловили белые хлопья мокрыми ветками, и на решетке окна уже налипли пушистые клочки.
За моей спиной заскрипела кровать. Наверное, Малфой уселся в любимую позу – одна нога свесилась на пол, другую Драко обхватил руками, устроив на коленке острый подбородок. Мне даже показалось, что у меня между лопаток вспухает ожог от его взгляда.
- Поттер, - неуверенно окликнул он меня. – Помоги мне найти маму, Поттер. Или узнать, что с ней случилось. Помоги, а? И я весь твой с потрохами. Буду ублажать тебя, пока живой, или пока тебе самому не надоест.
Эта манера торговаться… Меня до ужаса бесило, что Малфой ведет себя, как продавец с блошиного рынка - сделай мне вот то и за это получишь кое-что. И я ответил так грубо, как только мог:
- Тебе надо, ты и ищи.
- Мне же запрещен выезд из Лондона без разрешения аврората, и доступа к министерским архивам нет. Ты же сам знаешь.
Я обернулся. Малфой сидел именно так, как я и представлял. Только смотрел не на меня, а куда-то в стену.
- Она из Малфой-мэнора пропала? У тебя есть разрешение посещать Уилтшир. Вот доберись до своего бывшего имения и эльфов порасспрашивай, если они захотят с тобой разговаривать.
Драко скривился так, словно ему в рот влили одно из зелий нашего профессора.
- Там же этот теперь живет… Перпендикулярно-правильный Уизли. Он меня на порог не пустит.
Я опустился на корточки, нашарил на полу очки и палочку, призвал одежду. Уже застегивая мантию, я посмотрел на Малфоя. Он по-прежнему сидел на кровати – голый, тощий и с упрямо задранным подбородком.
- Твои проблемы, Малфой. По слухам, Персиваль очень даже бисексуален. Предложи ему свои услуги, глядишь, растает и согласится пустить тебя дальше порога.
Ответа я уже не услышал, потому что аппарировал из квартиры Малфоя прямо в "Дырявый котел”. Мне надо было напиться, и Габи с ее гостями и приемами могла катиться хвостороге в зад.


Малфой

После войны из сумм, реквизированных Министерством у бывших Пожирателей Смерти, выплачивались пособия вдовам, сиротам и инвалидам магической войны. Как магам, так и магглам.
Конфискованные поместья пошли с молотка в счет уплаты контрибуций самому Визенгамоту. Поначалу их пытались продавать по реальной стоимости, но мало у кого тогда были деньги, чтобы купить огромные охотничьи угодья тех же Гойлов или обширные владения Малфоев.
В конце концов, старинные замки и поместья были проданы практически за бесценок тем, кто не боялся родовых проклятий чужих семейных гнезд, разоренных войной и победителями.
Малфой до сих пор удивлялся тому, что их имение в Уилтшире купил Персиваль Уизли. То ли он был беспросветно глуп, то ли так отчаянно безрассуден. Малфой склонялся к первому варианту.
Сваливаться на голову вечному секретарю Министра Магии, как сосулька с крыши, Драко не хотел. Поэтому отправил Перси сову с вежливой просьбой разрешить ему нанести визит. Он ожидал не менее вежливого отказа, но Уизли назначил день и время встречи, и за два дня до Нового года, ровно в полдень, Малфой шагнул в камин в "Дырявом котле” со словами: "Уизли-холл”. Хотя от одного нового названия бывшего Малфой-мэнора Драко буквально скрутило от отвращения.
Персиваль ждал его в гостиной – безупречно одетый, тщательно причесанный, с гордо поднятой головой. На носу поблескивали очки в тонкой золотой оправе.
Увидев Уизли-третьего, Малфой чуть не подавился от неожиданности: манерой поведения, речью, даже одеждой Персиваль пытался подражать Люциусу. Это было так очевидно и так нелепо, что Драко на какое-то время потерял дар речи, разглядывая коричневый бархатный сюртук хозяина, изящный стек с позолоченной головой льва на рукоятке, тяжелые перстни с камнями на тонких длинных пальцах.
"Эк его Малфоями шарахнуло, - зло подумал Драко. – Хотя во вкусе этому Уизли не откажешь. Или его портному. Но неплохое состояние себе сделал Перси в Министерстве. Если, конечно, перстни не со стразами, а с натуральными камнями”.
- Чем обязан? – Уизли небрежным взмахом руки предложил Драко кресло и сам опустился в такое же – напротив.
Бесшумно появившийся эльф поднес Драко вино, и Малфой с тихим бешенством узнал фамильные бокалы Блэков, когда-то подаренные его матери Беллатрикс.
- Персиваль…
- Сэр Персиваль, - надменно перебил Малфоя Уизли.
"Уизли наш король”, – некстати вспомнилось Драко, и он тут же подумал, что если близнецы напоминали ему двух лис, Рональд Уизли – вечно печального сенбернара, то Персиваль больше всего смахивает повадками на пингвина.
- Сэр Персиваль, - поправился Малфой, хотя от подобного обращения его выворачивало наизнанку. – Я разыскиваю свою мать. Вам, должно быть, известно, что десять лет назад она исчезла из этого дома. Я знаю, что в имении сейчас служат те же самые эльфы, которые…
Он запнулся. Невозможно было продолжить фразу:”…которые когда-то служили у нас”.
Дом внезапно навалился на Драко, стены сходились, падали на него, погребая под собой, воскрешая в памяти тихий смех матери, глубокий голос отца. Звенело фамильное серебро, мягким светом переливались магические свечи в тяжелых серебряных подсвечниках, ослепительно сияли белоснежные скатерти…
Малфой рванул узел галстука, возвращая себе способность дышать.
- Разреши мне поговорить с ними, Перси! Может быть, они хоть что-то знают о маме.
Персиваль молча разглядывал его, поигрывая стеком. Затем встал, прошелся по гостиной, то ли размышляя о цене, которую стоило запросить, то ли пытаясь придать себе значимости в глазах гостя.
Драко ждал его решения, боясь пошевелиться. Он уже второй раз ломал себя, обращаясь с просьбами к людям, которых не любил и не уважал – сначала к Поттеру, теперь к Персивалю Уизли.
Те крохотные искры хорошего отношения, которые зародились в нем к Золотому Мальчику, были грубо затоптаны им же самим несколько дней назад. Теперь Малфой скорее бы умер, чем снова пошел на поклон к Поттеру. Что бы ни стояло на кону, он не мог униженно приползти к Гарри, умоляя его помочь. Просить Перси - заносчивого, вальяжного, купившего за гроши дом и все имущество семьи Малфоев - для Драко было не менее противно. Но в случае отказа оставалось пойти только к близнецам Уизли – ни Билли, ни Чарли Драко толком не знал, поэтому и просить их не мог. Уговаривать Рона стало бы бесполезной тратой времени. Младший из братьев погнал бы Драко взашей, в этом слизеринец не сомневался. А цену близнецов Малфой знал слишком хорошо и не хотел ее платить.
Он и так чувствовал себя продажной девкой в последние дни, готовясь к этому разговору и не зная, чего захочет Перси.
И поэтому оказался совсем не готов к тому, что Персиваль Уизли повернется к нему, еле заметно пожмет плечами и скажет своим невыразительным голосом:
- Спрашивай. Тебе их всех троих позвать сразу или по очереди?


Персиваль Уизли

Я наблюдал за бывшим наследником имения и не мог понять, как я должен к нему относиться. Малфой негромко расспрашивал о чем-то эльфов, хмурился, закусывал губы.
Я знал, что домовики ничего ему не расскажут. Ни-че-го. Указания на этот счет были даны им несколько дней назад, после того, как у меня полвечера просидел Гарри. Поэтому я отвернулся и пригубил вино.
Шесть лет назад я переступил порог этого дома полноправным хозяином. Он встретил меня холодом – не вымороженностью нежилых заброшенных помещений, а так, как встречают нежеланного и нелюбимого гостя.
Я бродил по анфиладам танцевальных залов и гостиных первого этажа, понимался выше – в роскошные спальни, исследовал библиотеку и рабочие кабинеты, разглядывал со смотровой площадки на крыше огромный запущенный парк. Я был здесь совсем один, если не считать домовиков, но радовался этому одиночеству и абсолютной тишине.
После Норы, после бесконечных квартир, которые мне предоставляло Министерство, этот огромный дом, больше похожий на замок, казался мне вершиной того, что можно достичь трудом и безграничным терпением.
Первое, что я велел сделать эльфам, - сложить в подвалы Уизли-холла портреты всех Малфоев, висевшие в галереях. Мне невыносимо было видеть и слышать, как они шушукаются за моей спиной – все эти длинноносые и белокурые покойники в одеждах разных эпох. Мужчины и женщины, дети, даже собаки, лежавшие у ног своих хозяев, кривили свои породистые лица и морды и отворачивались при моем приближении.
Тогда-то и появился в моем кабинете эльф с небольшим портретом в инкрустированной сапфирами рамке. Молодая девушка с книгой в руках, сидевшая боком на софе, бросила на меня равнодушный взгляд синих глаз и снова открыла небольшой томик.
- Это тоже в подвал? – спросил меня домовик, протягивая портрет.
- Кто? – пораженно спросил я, не в силах оторвать глаз от длинной изящной шеи, от золотистой косы, небрежно перекинутой на высокую, слишком откровенно декольтированную грудь, от тонкой талии, от линии бедра, угадывающегося под легкой тканью бирюзового платья.
- Нарцисса Блэк, сэр, - почтительно ответил мне эльф. – Портрет нарисован в подарок сэру Люциусу ко дню помолвки самим Мончирано.
Я знать не знал, кто такой Мончирано. И представить себе не мог, что эта прекрасная юная девушка – жена Люциуса и мать Драко Малфоя. Я ведь помнил ее совсем иной.
Истина открылась мне минутой позже. Что бы ни случилось с Нарциссой Малфой накануне Последней Битвы – пыталась ли она бежать из Имения, отправил ли ее муж подальше от охваченной войной Британии или она оставалась в своем доме – девушка на портрете в реальности была давно мертва. Как это произошло, и кто был виноват, меня мало интересовало.
Я поставил портрет Нарциссы на стол в своем кабинете.
Теперь, разбирая пачки пергаментов, я мог украдкой любоваться ею: как она читает, задумывается, отложив книгу, встает и уходит вглубь нарисованной комнаты, как пытается увидеть что-то в окне, край которого виден на картине.
Цисси – я всегда про себя называл ее только так: ”Цисси” – никогда со мной не разговаривала. Хотя я пытался, да, пытался завязать с ней беседу. Безрезультатно – она даже не удостаивала меня взглядом. Но она и никуда не уходила с картины. Никогда и никуда. Иногда просто сидела, сложив прекрасные руки на коленях, обтянутых полупрозрачным газом, и смотрела куда-то сквозь меня.
Однажды я увидел, что она плачет. А утром в "Еженедельном пророке”, который всегда прочитывал от начала и до конца, я нашел крохотную заметку о смерти старшего Малфоя. Но это было совпадение, уверен – просто совпадение. Ей никто не мог сказать об этом, а в галерее не было портрета Люциуса. Там вообще больше не было ни одного портрета – они пылились в подвалах, и я не разрешал эльфам их протирать.
На следующий день я зашел в гардеробную и долго разглядывал сюртуки, камзолы, мантии – все это когда-то принадлежало Малфою и было мне безобразно велико и широко в плечах. Я не смог бы это носить, но у меня перед глазами были образцы тонкого вкуса. Того самого, которого никогда не было в моем родном доме, который был уничтожен в зародыше бесформенными свитерами моей матери и поношенными вещами Билла и Чарльза.
Я заказал себе кое-что у Малкин. Носить это в Министерстве было невозможно, но дома меня некому было осуждать. Мои волосы вьются от природы, но я каждое утро распрямлял их заклинанием и собирал в хвост на затылке. Я завел привычку ходить со стеком – трость была слишком неудобной, и я не умел пользоваться ею с тем изяществом, которое было свойственно Люциусу. Я часами стоял перед зеркалом, выпрямившись, пока от напряженной позы не начинали болеть спина и шея. Я делал все, чтобы Цисси перестала смотреть сквозь меня, словно я был вырезан из стекла.
Мне было безразлично, что обо мне думает моя семья. Когда кто-то из них заходил ко мне в гости, я никогда не приглашал их в кабинет. Это была моя тайна, только моя. До того дня, пока ко мне не пришел Гарри.
Без приглашения. Со свойственной только ему бесцеремонностью.
Я и не подумал, что ему достаточно будет только спросить домовика, есть ли в имении портрет Нарциссы Малфой…
Мы даже выпили с Гарри за упокой. Вина из подвалов Малфоев. И я согласился выполнить его просьбу – запретить эльфам упоминать о портрете Нарциссы. Вообще запретить им хоть что-нибудь кому-нибудь говорить о ней. Не видели, не слышали, не знают. И точка.
И сейчас я разглядывал последнего из Малфоев и думал о том, что он совсем не похож на мать. Красота Цисси была совершенна, а ее сын был всего лишь неудачной копией Люциуса. Я допил вино и встал, давая понять, что визит закончен.

Персиваля Уизли мало волновали чувства Драко Малфоя. И просьбы Гарри Поттера ему тоже были безразличны. Секретарь Министра Магии был влюблен – безнадежно и безответно – и всего лишь не хотел расстраивать любимую женщину встречей с сыном. Ему было больно, когда она плакала.


Поттер

Гарри открыл опасную бритву, проверил большим пальцем остроту лезвия и аккуратно снял пену со скулы.
- Осторожнее! Мальчик мой! Ради Мерлина – осторожнее!
У зеркала был голос Молли Уизли, и Гарри скривился. Десять лет он брился только так, не используя заклинаний, и десять лет слышал одни и те же слова. Честно говоря, такая забота начинала уже поднадоедать. Зеркало было новым. Слова и интонации – старыми.
На полочке в ванной комнате стояло два фиала с лосьонами. Один принадлежал Гарри. Другой…
Протянув руку, Поттер снял голубоватый фиал, вынул пробку и налил на ладонь перламутровую жидкость. Этот холодный запах не подходил ему совершенно. Лосьон пах снегом, морозным утром, растертыми в пальцах сосновыми иглами. Раньше Гарри всегда предпочитал лосьоны на основе померанцевого масла.
Габриель поморщилась, когда он сел за стол, но ничего не сказала. Она не разговаривала с мужем с того рождественского вечера, когда Поттер вывалился из камина под ноги гостям вдребезги пьяный. Простить подобный La honte Габи не могла. Она немедленно отлучила супруга от постели и стойко молчала уже в течение недели.
Не то чтобы Гарри нужны были беседы с женой…
После визита к Перси Поттера мучила бессоница. Ко всем бедам с Малфоем добавились ежегодное отчетное собрание Совета Попечителей Хогвартса, собрание акционеров "Концерна Рыжих” и открытие новой художественной галереи. Гарри подписывал бумаги, перерезал ленточки, выступал с речами и посещал приемы. Возвращаясь домой, он без сил падал в постель и забывался коротким мучительным сном. Как правило, просыпаясь после полуночи. Провертевшись в кровати два-три часа, наконец, вставал, спускался в гостиную к камину и сидел там до утра, завернувшись в теплый плед, думая о Драко.
Гарри не сомневался, что упрямый слизеринец не прекратит поиски. Так или иначе, но он найдет людей, знавших о судьбе Нарциссы Малфой. Проблема для Драко была в том, что маги, последними видевшими его мать, принадлежали к старшему поколению Пожирателей Смерти. И все до одного либо были убиты в Последней Битве, либо находились в Азкабане, либо - как и Люциус Малфой – закончили свои дни в камерах.
Драко не мог не понимать, что будь его мать жива, она за прошедшие годы дала бы о себе знать. Скорее всего, он обманывал себя, не в силах отказаться от последней надежды. Отнимать эту надежду было жестоко. Держать Драко в заблуждении – бесчеловечно.
Просиживая ночами у погасшего камина, Гарри думал только об одном – как получить портрет Нарциссы Малфой. Перси отказался продать его, хотя Поттер предлагал любые деньги. Причин такого упрямства Гарри не понимал, и это его безумно злило. Оставался только один выход – украсть портрет из Уизли-холла, но проникнуть туда без разрешения хозяина было невозможно.
С неудовольствием глядя на Габриель, читавшую "Ведьмополитен” в кресле у камина, Гарри сердито подумал о том, что даже с портретом миссис Блэк ему было интереснее. По крайней мере, старуха не игнорировала владельца особняка. Мысль, пришедшая ему в голову при воспоминании о портрете Вальбурги, оказалась проста и гениальна одновременно.
С трудом сдерживая себя, чтобы не помчаться на чердак во всю прыть, Гарри встал из-за стола и велел эльфу убрать приборы. Габи даже головы не подняла, но Поттера это не занимало ни на ломаный кнат. Он мог бы устроить своенравной супруге веселую жизнь, но не хотел усугублять скандал.
На чердаке оказалось холодно и сыро.
Достав пейзаж со старой ведьмой, грустно сидевшей под яблоней, Гарри бережно вытер пыль с холста и прислонил картину к стене.
- Миссис Блэк, - негромко позвал он, и Вальбурга слегка повернула голову.
- Это ты, жалкое ничтожество? – на этот раз она не кричала, просто всем своим видом демонстрировала презрение к полукровке, который спрятал ее на дно старого сундука.
Гарри вздохнул. Вымолить прощение у старухи внезапно показалось ему непосильной задачей. Чудовище внутри уже хотело ответить грубостью на грубость, но Поттер крепко взял его за горло и не позволил открыть рот.
- Простите меня, миссис Блэк, - с трудом сказал он, стараясь не отводить взгляда от высокомерного лица ведьмы. – Я пришел к вам за помощью. Это не для меня. Это для Драко.


Малфой

Голова болела нещадно.
Драко не помнил, сколько дней после возвращения из Уизли-холла он пил в компании с Винсом. Два? Три? Пять?
В висках стучали паровые молоты, и кто-то противно орал над ухом. Приоткрыв один глаз, Малфой увидел Бассета, выгнувшего спину на подоконнике и выдававшего препротивное "мрррряяяууу” в адрес большой почтовой совы, сидевшей по ту сторону стекла. На тощем матрасе на полу басом похрапывал Винс.
В комнате отвратительно пахло перегаром и кошачьим дерьмом.
Сова переступила с лапы на лапу и еще раз с силой ударила клювом в оконную раму.
Постанывая от тошнотоворных взвизгов в голове и налетающего головокружения, Драко встал, обошел Винса, опираясь то на стенку, то на мебель, согнал кота с подоконника и открыл окно.
Пакет, брошенный совой на стол, был небольшим и легким. Скормив крылатому почтальону сырную галету, Малфой отпустил птицу восвояси и принялся рассматривать посылку. Отправителя на обертке не было. Внутри угадывалось нечто, свернутое в трубку.
Все же похмелье пересилило любопытство, и Малфой решил сначала привести себя в порядок. Он долго стоял под горячим душем, чувствуя, как отступает головная боль, и в тело возвращается привычная легкость. Заварив крепчайшего кофе и сделав себе несколько тостов с джемом, Драко вернулся в комнату. Винс так и не проснулся, только перевернулся на спину и раскинул большие руки, сократив и без того невеликое свободное пространство.
Малфой сел на стол, поставил чашку и тарелку с тостами рядом и взялся за посылку.
Это был небольшой холст – почти набросок – три девочки, держась за руки, кружились на полянке. Небо, трава, деревья вокруг были прорисованы легкими мазками. Только тоненькие фигурки были закончены: блондинка и две брюнетки. Нарцисса, Беллатрикс и Андромеда Блэк.
Сердце Драко пропустило удар. Холст выглядел подгнившим по краям, кое-где на краске образовались заломы. Складывалось ощущение, что он долгие годы пролежал где-то, всеми забытый.
Хоровод распался. Андромеда и Беллатрикс сели на траву и принялись плести венки. Нарцисса приблизилась к Драко из глубины картины.
- Подожди чуть-чуть, - звонко сказала девочка. – Я скоро вернусь.
Она легко убежала за пределы рисунка. Сестры проводили ее взглядами и снова занялись венками. Кажется, они тихо ссорились.
Сколько прошло времени, Малфой не знал. Минута или час, или вечность.
Из-за дерева на краю холста вышла высокая стройная девушка в бирюзовом платье. Осторожно ступая по траве, она шла к Драко, сжимая побелевшими пальцами небольшой томик. Сестры с любопытством смотрели на нее. Андромеда успела надеть венок, и Беллатрикс, не глядя, выдергивала из него торчавшие травинки.
- Мама, - прошептал Малфой и выронил холст из онемевших пальцев.
Полотно свернулось, и фигура Нарциссы Блэк исказилась, потеряла очертания. Драко закрыл лицо ладонями. Девочки на полянке. Мама с портрета, всегда стоявшего на столе у отца в рабочем кабинете.
Малфой слишком хорошо знал, в каких случаях оживают нарисованные магическими красками люди. Сердце болело так, что страшно было пошевелиться, чтобы поднять с пола картину. Беллатрикс погибла десять лет назад. Андромеда пережила своего мужа всего лишь на пару лет, когда Драко выпустили из лагеря, она уже скончалась. Значит, и Нарцисса…
Он застонал, кусая костяшки пальцев. Все, все, все было напрасно! Он не смог спасти отца, и мамы тоже не было в живых. Ничего не осталось, ничего.
Драко невидящим взглядом обвел комнату. Храпящий на полу Винсент. Бассет, яростно вылизывающий заднюю лапу, задранную к потолку. Пустые бутылки из-под огневиски в углу, разбросанная одежда. В этом настоящем не было места ни зеленой лужайке с танцующими девочками, ни задумчивой девушке с томиком сонетов в руках.
Малфой вышел из дома, бросив спящего друга. Винс так или иначе раньше трех часов дня не проспится.
Снег, заваливавший Лондон всю Рождественскую неделю, растаял сразу после Нового года. Драко шел по слякотному Косому переулку, мимо почерневших от зимней сырости стен домов, мимо грязных, заляпанных витрин – шел без цели и смысла, не замечая ничего вокруг.
Она остановился, только уткнувшись в стену, которой заканчивался какой-то тупик, куда Драко забрел. Упершись ладонями и пылающим лбом в сырые камни, он судорожно вздохнул и опустился на колени в хлюпающую грязь.
Слез не было, но их с успехом заменял дождь, крупными каплями падавший на раскисшую землю.


Винсент

Я, в общем, когда проснулся, Драко уже не было. Убежал куда-то.
Я как глаза открыл, сразу понял, что надо пожрать и отлить побыстрее. Ну сначала отлить, конечно. Сделал свои дела, короче, и пошел на кухню. Сэндвичи себе соорудил - шесть штук, тостов еще парочку, какао в кружку налил и вернулся в комнату. Я же большой, мне много есть надо, а Драко не жадный.
Я его люблю сильно, ага, Малфоя-то. Не в том-этом смысле, а вообще. Убить за него могу. Правда. Он как-то в наш бордель пришел с пареньком, ко мне пришел, навестить-выпить. А у нас в зале как раз кое-кто из министерских сидел. Ну и вякнула какая-то тварь, мол, извращенцы-недобитки, дворянское отродье.
Если бы Драко на мне вовремя не повис – размазал бы тварь по стенке, как комара.
Я Малфою потом сказал: "Чего, мол, остановил-то. Врезал бы я этому шпаку для ума”.
А он мне: "Винс, у меня не так много друзей, чтобы я ими разбрасывался. Грега и Блейза вполне достаточно”.
Грег, да. Вот тоже горе. Нас же раньше Драко выпустили, и мыкались мы с Грегом по Ист-Энду. А я же говорю – мы большие, нам еды много надо. Одежда опять же. Той мелочи, что Министерство платило, на неделю-другую с трудом хватало. Ну Грег и не выдержал. Дал кому-то в Косом переулке по башке, отнял кошелек, а тут авроры. Так и сел за грабеж. И еще радовался, сказал мне на свидании, что в тюряге три раза в день кормят.
Хорошо, что я как раз в бордель вышибалой тогда устроился. Нелегально, конечно, да кто в нашем квартале на это смотрит. Зато жратва от пуза, и деньжат хозяйка подкидывает время от времени.
Драко у нас плохо было. Колдовать нельзя, а к работе тяжелой он совсем неприспособленный. Я боялся, что он как Панси станет. Совсем же скурвилась девка.
Это хорошо, что Малфоя тогда Поттер подобрал. Я, правда, гриффов не люблю. А уж Поттера так и вообще. Но он Драко денег дал много и работу. И по-моему у них что-то такое было, потому что Драко изнутри аж засветился поначалу. Я тогда еще подумал, что в одиночку Поттер лучше, чем со своей компанией.
Жаль, ошибся я.
Из Святого Мунго Драко вернулся хуже, чем из лагеря. Спина у него болела, руки все еще дрожали. Ну и уставал он поначалу очень. Потом расходился, конечно, отошел немного. Про сэра Люциуса мне рассказал. Я тогда сильно расстроился. Плакал даже. Мои-то тоже сидят. И сидеть им до конца, в общем-то.
И вот я ел сэндвичи, пил какао, и ждал Драко у него дома. И смотрю – темнеет уже, а его все нет и нет. Я всегда боюсь, когда темно и Драко нет. Драться-то он умеет, да только в Косом переулке или в Лютном с нашей магией делать нечего.
Совсем уже я собрался бежать на улицу на розыски, как слышу – ключи звякают. Ну я Бассета с рук спихнул и в коридор.
Честно говоря, я сначала подумал, что Драко избили. Мокрый, грязный, оборванный. Потом пригляделся – не, просто пьяный такой, что еле на ногах стоит. И замерзший, как ледышка.
Ну я его на руки и в ванную. Тесно там у него, конечно, но я справился. Стянул с Драко рванье все, выкинул на фиг, самого в горячую воду сунул оттаивать. Чай ему липовый заварил. Меня мама всегда липовым чаем поила, когда я в детстве замерзал, чтобы не простыл.
Потом в одеяло его завернул и на кровать положил. А Драко как в ванной уснул, так даже и не проснулся. Ну я побродил немного еще по квартире, порядок кое-как навел и пошел к себе в Ист-Энд. И пива себе купил по дороге, потому что голова сильно болела, а от антипохмельного меня сразу в сон тянет.


Фред Уизли

Не ладилось у Гарри с Габриель, не ладилось. Все это видели. Мы же думали, она как Флер – умница, красавица, верная, влюбленная.
Или все дело было в Гарри? Билл-то Флер любит. А Гарри на Габи было наплевать. Он после свадьбы даже вид перестал делать, что она ему нравится. И я уверен, что тут без Малфоя не обошлось. Хорек всегда умел крючки жертве засаживать. Знаете, есть такой вид браконьерства? Когда рыбу не на спиннинг ловят, а на "бахрому”. То есть от берега к берегу канат и на нем леска бахромой висит с крючками по всей длине. Рыба на нерест идет и всем корпусом в это дерьмо. Ни вперед, ни назад, только еще больше застревает.
Вот и Малфой так же. Гарри в нем насмерть застрял. И ведь нашел же, кому на жизнь жаловаться – Джорджу. А тот сам по уши увязший в том же самом. Только еще безнадежнее, клятву-то никто не отменял.
Смотрел я на эту пару страдальцев, смотрел, плюнул и потащил их развлекаться. Что мы, в самом деле, приключений на свою задницу не найдем?
Сколько гей-баров в Лондоне? Правильно, считать собьешься. Но нам надо было зарулить именно туда, где сидел этот гребаный слизеринец. И не один ведь сидел, а с пацаном. Ничего такой парнишка, приятненький. Только Гарри – и Джорджа заодно – при виде этой сладкой парочки затрясло.
Малфой по нам взглядом скользнул и отвернулся. Я быстро к бару слетал, от хастлеров местных по дороге отбился, прихватил три "Космополитена” и своим парням вручил. Чтобы расслабились.
Потом за выпивкой Джордж ходил, потом Гарри, потом снова Джордж… Коктейль не огневиски, конечно, не "Старый Огден”, но если их пять штук подряд выпить, то тоже с катушек слетаешь.
Вот я и слетел.
Малфой куда-то вышел, в сортир, наверное. А я к мальчонке. Не соблаговолит ли юный джентльмен составить пару на танцполе другому молодому и состоятельному джентльмену.
Разумеется, юный джентльмен не возражал. Шлюхам только фунты покажи, они за этими бумажками как зомби пойдут. На край земли. Как крысы за дудочкой.
На танцполе я с Фабианом не задержался, конечно. Вытащил его в коридорчик, к стеночке притиснул. Кожей чувствовал – Гарри с Джорджем где-то рядом под разиллюзионными чарами.
Малфой нарисовался аккурат в тот момент, когда я ощупывал задницу парня на предмет потрахать.
Мы-то планировали, что Хорек в драку полезет за своего мальчишку, а он только длинным носом повел и усмехнулся так гаденько. "Поттер, - говорит. – Вылезай, я же знаю, что ты здесь”.
Как Гарри на него смотрел! Я бы на месте Малфоя всю жизнь Мерлина благодарил, но разве эта слизеринская змея ценит хорошее отношение?
- Нравится? – и на Фабиана кивает. – Дарю, Поттер, пользуйся.
Наверное, Гарри боялся его опять изувечить. Зато я не боялся. Нам по условиям клятвы трахать Малфоя было нельзя. А вот про мордобой Хорек забыл упомянуть.
И когда Гарри аппарировал – то ли домой, то ли еще куда, не знаю – я от души дал Малфою в челюсть. И пока он на полу барахтался, а Джордж Фабиана придерживал, чтобы не сбежал, я Хорька уцепил за его белобрысый хвост, приподнял и сказал, очень тихо и спокойно сказал:
- Отказывайся от клятвы. Прямо сейчас. А то убью на хрен, Малфой.
Он, конечно, возражал, но я добавил ему пару раз ботинками по ребрам.
Не то чтобы я хотел его трахнуть. Но лишний страх Малфою бы не помешал. Да и опустить его перед пацаном было нужно. Мы и так слишком долго сдерживались, его еще после шантажа следовало отмудохать, как Бог черепаху. За все переживания Гарри.
Только он все равно от клятвы не отказался. Смотрел на меня снизу вверх и смеялся. И из губы у него кровь текла и на рубашку капала.
Я знал, что он не станет Гарри жаловаться. Если бы меня Джордж от Малфоя не оттащил, лежать бы Хорьку опять на коечке в Мунго. Но братишка у меня, видать, в святые записался, потому что через несколько секунд мы с ним были уже дома. А спустя пару мгновений Джордж так мне врезал, что я успел только увидеть звездочки на темном потолке и тут же отключился.


Гарри

Тошно мне. И чем дальше, тем хуже. Я смотрю на себя в зеркало, которое уже дребезжит от комплиментов и заботы, и все пытаюсь найти в отражении мальчишку, впервые перешагнувшего порог величественного замка, где ему предстояло провести семь лет.
У мужчины по ту сторону стекла упрямые скулы, пухлые губы и зеленоватые глаза. Трехдневная щетина на подбородке. Короткая – не по магической моде – стрижка и элегантные очки в тонкой золотой оправе.
А еще еле заметный шрам на лбу. Наверное, шрам – единственное, что до сих пор связывает меня с тем мальчиком, наивно думавшим, что достаточно уничтожить зло, персонифицированное в некоем темном маге, и все станут счастливы. Немедленно, в ту же секунду. Жестокие станут добрыми, подлые – порядочными, лицемерные – искренними.
Жизнь разбивает иллюзии так же верно, как Авада Кедавра разбивает человеческую душу.
Я только сейчас начинаю понимать, что имел в виду Малфой, называя меня полукровкой. Я-то всегда думал, что это упрек за мать, рожденную магглами.
Во мне нет цельности. Той, которая есть в Драко. И во всех Уизли. И в Гермионе. Я полукровка и поэтому всю жизнь разрываюсь между двумя берегами.
Между магами и магглами.
Между Гриффиндором и Слизерином.
Между добром и злом.
Между ненавистью и любовью.
Меня, как щепку, несет и бьет о камни, я никак не могу выплыть на мелководье.
Он снится мне каждую ночь, и я просыпаюсь с мокрым пятном на пижамных штанах, словно четырнадцатилетний подросток. Я убиваю его в своих снах, и от вида дымящейся крови на пальцах мое тело скручивает оргазм. Хорошо, что у нас с Габриель разные спальни. Хорошо, что я никогда не забываю наложить на двери заглушающие чары.
Я стал за ним следить. Отыскал на чердаке отцовскую мантию и теперь каждое утро караулю Малфоя у дверей его дома. Он нечасто выходит на улицу, и маршрут его движения почти всегда одинаков –небольшой продуктовый магазинчик на углу, где Малфой покупает себе какую-то еду, парк, который виден из окон его студии, подъезд. Иногда он идет через весь Ист-Энд к Крэббу и остается у него ночевать. Несколько раз Малфой возвращался домой с этим мальчишкой, Фабианом. Я представлял их себе в постели, и мне очень хотелось ворваться в квартиру, оглушить Драко заклятием и убить его любовника. Медленно убить, наслаждаясь ужасом в серых глазах. Наслаждаясь его страхом. Не Круциатусами, нет. Голыми руками. Вырывая кровавые куски из упругого юного тела. Бросая их к ногам Малфоя.
Теперь я боюсь своих желаний. Мой зверь, мое чудовище жаждет смерти и мести, мне все труднее с ним справляться.
Странно, но я даже попытался спросить совета не у живых, а у мертвых.
Я поехал в Уилтшир, на могилу Люциуса. Без цветов, с полными карманами конопляного семени для синиц и воробьев. Простоял там до темноты, пытаясь узнать ответы. Но, может быть, у меня просто не было правильных вопросов?
Я выследил этого Фабиана. Упрятать его в каталажку на десять дней не составило труда – как и большинство молодых парней в Ист-Энде, он приторговывал запрещенными зельями и перепродавал темные артефакты. Всякие там медальоны на сглаз или любовный приворот.
Он получил бы три месяца исправительных работ, но щенку еще не было семнадцати.
Тюремный парикмахер передал мне прядь русых волос, которые я спрятал в портмоне.
Конечно, это была непроходимая глупость – явиться к Малфою под чужой личиной. И с двумя запасными флаконами Многосущного зелья в кармане. Но я не мог больше выдерживать это невыносимое напряжение. Мне надо было видеть Малфоя, разговаривать с ним, касаться его.
Хозяин встретил меня неласково – не меня, Фабиана. Видимо, парень никогда раньше не приходил к Малфою сам. Драко налил мне чай со сливками, принес на тарелке сэндвич и занял свое привычное место у окна.
Я не хотел есть – я хотел трахаться. Банально лечь под этого равнодушного мерзавца, разглядывающего тучи над Лондоном. Отсосать ему, раздвинуть перед ним ноги, все, что угодно – только не это отстраненное ледяное молчание.
Я физически ощущал, как истекает мое время, минута за минутой, водой из ладони, песком в стеклянной колбе. Эти капли и песчинки засыпали меня с головой, топили своим неумолимым и неостановимым напором.
Я залез к Малфою на колени и начал его целовать: глаза, нос, скулы, губы, покрытые трещинами. Спустился к шее, расстегнул пуговицы на рубашке и слегка покусал за плечи.
Драко обнимал меня, положив ладони на лопатки и легонько поглаживая. И все равно смотрел куда-то поверх моей головы. А я даже не чувствовал, возбужден он или нет. Мне ничего не оставалось, кроме как сползти с коленей на пол и устроиться у Малфоя между бедер.
Он посмотрел на меня как-то странно и улыбнулся.
- В ванную иди, ребенок. Я скоро.
Малфой называл его ребенком! Ну еще бы – одиннадцать лет разницы. И мальчишке не было даже семнадцати. По-хорошему, это был срок за растление, но в Ист-Энде на панель попадали достаточно рано. И это никого не волновало в Министерстве. Хотя для одного конкретного Малфоя они запросто могли бы сделать исключение.
Ванная – это была фора. Я мог выпить еще один фиал с Многосущным, и продлить этот самообман еще на один час.
Почему я был так уверен, что он меня не расколет? На что надеялся? Наверное, на то, что Малфой не погонит меня из постели, когда действие зелья закончится.
Он был уже во мне, на мне, и я привычно падал спиной вниз в эту пропасть, полную огня и тумана, теряя ощущение тела, становясь наслаждением, стекая потом на сбитые простыни, вырываясь криком из пересохшей глотки… Я даже не понял сначала, что все прекратилось, не услышал сказанных мне в лицо слов. Я все еще падал, падал, падал, и уже обдирал кожу до крови о два колючих слова.
- Где Фабиан?
Но я все еще был им, этим мальчиком, я чувствовал чужое тело – такое по-змеиному гибкое и ловкое, такое юное и свежее.
А Малфой нависал надо мной – неподвижный и яростный – и я знал, что под чужой маской он видит меня. И я не мог ему сказать, что мальчишка в тюрьме, и только изгибался, прижатый к постели, стараясь заставить Драко двигаться.
Зная, понимая, ни секунды не сомневаясь в том, что когда все закончится, Малфой растопчет меня окончательно.


Гермиона

Второй день я сижу над архивами. Дела бывших Пожирателей Смерти. Папка за папкой, пергамент за пергаментом. Старших не беру – практически все они густо замазаны кровью жертв и сидят по "тяжелым” статьям.
Меня интересует младшее поколение, мои ровесники. Статья везде одна и та же – нелояльность к действующей власти. И штамп приговора: "Неблагонадежен”.
Неблагонадежность обошлась слизеринцам в месяцы лагерей, поражение в правах, конфискации, выселки. Более-менее серьезная статья только у Малфоя – пособничество. Никаких смягчающих обстоятельств, обвинения занимают шесть листов пергамента. На фоне тщательно записанной речи прокурора выступление защитника выглядит невразумительным лепетом пятилетнего ребенка.
Вычитываю дело Малфоя, как юрист, и поражаюсь. Судя по всему, адвокат даже не пытался опровергнуть статьи, больше упирал на юный возраст преступника и призывал не губить его молодость в лагере. И, разумеется, эти призывы пропали втуне. Для Визенгамота на скамье подсудимых сидел Малфой, а старший или младший – не имело значения. Если бы Малфоя защищала я, то уж постаралась бы привести в защиту факты, а не давить на эмоции. В речи прокурора тоже хватает эмоций, и вот как раз их присяжные учли.
От бесконечных листов с текстами болят глаза, и я вспоминаю бабушкин рецепт: примочки из спитого чая.
Я сижу, положив на уставшие веки влажные тряпочки, и думаю о том, что приговоры были неоправданно жестокими. Что могли противопоставить вчерашние дети власти своих родителей? Что мог противопоставить Малфой шантажу Волдеморта? Да ничего. Лояльность к власти для всех слизеринцев означала отречение от семей. Нас перед таким выбором жизнь не ставила.
Я усмехаюсь. Гермиона Уизли, выискивающая оправдания для Драко Малфоя. Кому могло придти такое в голову десять лет назад? Да даже полгода назад я не сомневалась в справедливости Высокого суда Магов.
Я пытаюсь представить себя, живущую в лачуге на нищенское пособие, лишенную магии и возможности заниматься любимым делом, - и не могу. А ведь у меня даже в такой ситуации был бы выход – жить с родителями в обычном мире. Но куда было сбежать этим чистокровкам? У них не осталось ни родных очагов, ни близких людей. И каждому из моих сокурсников пришлось выживать в одиночку.
Я ничего не сказала Гарри. И мужу тоже ничего не сказала. Вполне могу представить себе их реакцию – Гермиона готовит законопроект о реабилитации для неблагонадежных. Причем, по личной инициативе. Рон и Гарри тут же вспомнят эльфов, дурацкие колпаки, дурацкую ассоциацию… Только люди не эльфы. И мне не пятнадцать лет. И я твердо знаю – каждый должен получить свой шанс на свободу.
Не хочу признаваться себе в том, что причина моей сегодняшней работы - глухая борьба между Гарри и Малфоем. Нет, не так. Борьба Малфоя за свою независимость. От Гарри, от меня, от близнецов, от Министерства. Удивительно, что именно Малфой не сломался, а я ведь всегда считала его хлюпиком и ничтожеством. Он первым должен был сгинуть в Ист-Энде – и он первым вырвался из трущоб. Пусть по воле случая, но Малфою удалось переломить ход событий в свою пользу.
Я не знаю, что происходит между ним и Гарри. Я вижу только надводную часть айсберга. Но и этого мне хватает с лихвой.
Может быть, еще одна причина моей работы – банальный стыд. И в этом я тоже не хочу себе признаваться. Гермиона Уизли очень хорошо научилась избегать разговоров со своей совестью. Впрочем, для юриста, работающего на власть, это естественно. Но когда, в какой момент это стало естественным для меня?
Я стаскиваю с век примочки и со вздохом возвращаюсь к рабочему столу. На часах давно заполночь, и мой муж уже потерял надежду дождаться меня в спальне. Я слышу, как он похрапывает, и этот домашний, привычный звук неожиданно успокаивает. У меня все хорошо. И у моих родных и друзей тоже все хорошо. Но у Гарри – единственного, неповторимого в своем роде Гарри – все плохо. И то, что я делаю, я делаю не ради Малфоя, Забини или Паркинсон. Я делаю это ради Гарри.
Потому что любовь возможна только между равными.


Малфой

Драко сидел на подоконнике, обхватив руками колени, и бездумно смотрел, как из темноты за окном вылетают капли дождя и разбиваются мелкими брызгами на каменном карнизе.
За спиной что-то невнятно проборомотали, причмокнув губами, и Малфой обернулся, прищурившись.
Поттер спал, обхватив руками подушку и прижавшись к ней щекой. Одеяло сползло куда-то вниз, сбившись неопрятным комом и опутывая сильные гладкие икры. Палочка валялась на полу у кровати рядом с мокрым полотенцем и ботинками.
Драко покачал головой, с кривой ухмылкой глядя на гриффиндорское недоразумение, и снова отвернулся к окну.
Неладное он почувствовал уже в ту минуту, когда Фабиан пришел сам. Обычно мальчишка предпочитал с полчаса поломаться, это была своеобразная игра, принимаемая обоими, как необходимая увертюра к собственно действу. Затем кусочки мозаики пошли складываться один к одному – Фаби никогда не отказывался от еды, никогда первым не лез ласкаться и никогда даже не пытался сделать Драко минет. И он ненавидел, когда его называли ребенком.
Пять лет назад Малфой отбил замученного тощего мальчишку у пьяного в грязь папаши-сквиба, который решил выместить на сыне все горести своей пропащей жизни.
Драко привел пацаненка домой, смазал синяки и ушибы бальзамом, накормил, чем Мерлин послал, и уложил спать. Альтруистом Малфой не был, но к детям Портового проезда относился приблизительно так же, как к бездомным котятам и щенкам. Это взрослые могли за себя постоять, а детеныш при любом раскладе оставался детенышем.
Утром за Фаби пришла мать – такая же забитая и замученная, как ее сын. Робко поблагодарила за заботу и предложила стирать и гладить Драко белье. Бесплатно. Малфой милостиво согласился, но все последующие годы неизменно совал Дафне в узловатые состиранные пальцы три-четыре сикля, хорошо зная, как тяжело живется этой рано постаревшей с мужем-пьяницей ведьме.
А Фабиан стал прибегать к Драко по вечерам, когда отец заявлялся домой в невменяемом состоянии.
Их связь началась совершенно неожиданно для Малфоя. Ему самому и в голову бы не пришло посягать на мальчишку. Не то чтобы Драко чтил законы, просто он привык к Фаби приблизительно так же, как привык к Бассету. Время от времени Малфой приводил в свою лачугу парней и при этом совершенно не принимал во внимание тот факт, что за ним следят очень внимательные голубые глаза.
К тому времени Фаби вырос в стройного шестнадцатилетнего юношу, довольно милого, достаточно самоуверенного и, как все подростки Портового проезда, много знающего и понимающего. Но Драко по привычке относился к нему, как к несмышленышу, и в один сырой туманный вечер Фаби решил доказать своему старшему другу, насколько тот заблуждается.
Доказательство оказалось настолько весомым, что восхищенный подобной наглостью Малфой разрешил Фаби все, чего пареньку хотелось уже два с небольшим года.
Нельзя сказать, что фантазия Фабиана была слишком уж изощренной. Он находился в том смешном возрасте, когда удовольствие получают не от процесса, а от результата. Малфоя такое положение забавляло, он между делом учил юного любовника некоторым премудростям однополой любви, но прекрасно понимал, что ценить эти премудрости Фаби начнет еще не скоро.
Поэтому когда Фабиан ни с того ни с сего решил попробовать себя в роли пассива, чего раньше никогда за ним не наблюдалось, Драко уже точно знал, с кем имеет дело. И выбрал для своего вопроса самое удобное время.
То, что Фаби куковал в аврорате, Малфоя не удивило. Это случалось не в первый раз, и хотя он всячески пытался убедить мальчишку не связываться с торговцами запрещенными зельями, упрямый подросток предпочитал зарабатывать деньги несложным и опасным способом.
А вот явившийся под Многосущным зельем Поттер Малфоя изумил несказанно. Это было чревато для гриффиндорца многими моральными неудобствами, это было глупо и это было совершенно нерационально. Не зная, сколько времени он проведет в чужой постели, Поттер рисковал сменить украденный облик на свой собственный в самый неподходящий момент.
Собственно, Драко вообще отказался заниматься сексом с Поттером до возвращения его внешности, оставив нахала изнывать от неудовлетворенного желания на долгих двадцать минут. Не помогли ни угрозы, ни жалобное нытье – забавно, что в облике Фаби умолять и упрашивать Поттер не стеснялся. Малфой превратился в кремень, закопался в одеяло животом вниз и, скрипя зубами, все же выдержал характер.
Потом они оба сошли с ума на несколько часов, и под конец вымотанный Поттер отключился прямо под Малфоем, а Драко, все же сумевший на ватных ногах доползти до душа, сидел теперь на подоконнике, мерз и невесело размышлял о том, что трахаться с сумасшедшим миллионером становится дурной привычкой сродни зависимости от зелья Удачи.


Поттер

Поттер проснулся от солнца, бившего в лицо, и сначала разозлился на Тори, не задернувшего шторы в спальне. И только потом вспомнил, что он не дома.
Малфой спал, приоткрыв рот. Во сне его лицо казалось по-юношески невинным и слегка печальным. Не удержавшись, Гарри провел пальцем по светлой брови, взъерошивая короткие волоски. Малфой всхрапнул и перевернулся на другой бок.
Потянувшись всем телом, Поттер осторожно откатился на край кровати и тихо встал, пытаясь нашарить какую-то обувь. Ничего, кроме разношенных шлепанцев, под ногу не попалось.
По-хорошему, надо было уходить. Гарри впервые со времени женитьбы не ночевал дома и понятия не имел, как на это отреагирует Габи. Ей, конечно, было все равно, это Поттер понимал, но требовалось соблюдать приличия.
С другой стороны, уходить не хотелось. Хотелось снова залезть под одеяло к Драко, обнять его покрепче и так лежать долго-долго. До вечера. С перерывами на секс.
Почему вчера Малфой не выгнал его из квартиры взашей, Гарри не понимал. Размышлять на эту тему было муторно – Поттер предпочел бы думать, что он небезразличен Драко. Хотя сам он на месте Малфоя развернулся бы во всю ширь своей двойственной души. Впрочем, слизеринец тоже потоптался по чужому самолюбию, заставив Гарри умолять и выпрашивать.
Поттер даже зажмурился, подумав о том, как за несколько месяцев переменились роли в их маленьком спектакле. Что там говорила Гермиона – вляпался? Действительно, вляпался. В Малфоя.
Слово "любовь” Гарри боялся не только произносить, но даже думать. Слишком много шрамов это понятие оставило на нем много лет назад. Родители, которых он не мог не любить, и которые сберегли его своей любовью. Сириус, любивший своего крестника и отдавший за него жизнь. Дамблдор, веривший в Гарри и любивший мальчика-сироту, которому судьба предназначила сыграть главную роль в истории магической Британии. Профессор Снейп, ради любви к матери Гарри ставший его персональным ангелом-хранителем. Любовь, любовь, любовь…
Они все умирали ради любви, даже не подозревая, чем их гибель становилась для испуганного одинокого подростка. Страх потери въелся под кожу, проник в кровь, отравил само сознание. И пусть сейчас немедленная гибель не угрожала никому из тех, кто оставался Гарри дорог, он интуитивно боялся прилепиться к кому-то слишком сильно. Боялся боли, боялся одиночества, боялся самого страха.
Он не хотел даже иметь детей, потому что дети – это была уже черезчур сильная привязанность, с которой никак нельзя было бы совладать. Юношеские мечты – дом, сад, любимая женщина, сыновья и дочери за большим круглым столом – все это дотла сгорело в непреодолимом ужасе перед возможной случайной смертью близких людей.
Насколько проще было думать о Малфое, как о простом увлечении. Как о хорошем полноценном сексе, о способе удовлетворить свои тайные желания. Для светской жизни и газет – Габи, для души – друзья, для тела – Драко. Такой расклад казался Поттеру единственно возможным и единственно правильным. Он позволял делить себя на неравные части, не опасаясь потерять все сразу и целиком.
"В моей жизни есть еще очень много важных и необходимых вещей, кроме Драко Малфоя, - твердил себе Гарри, выходя из квартиры. – Я не могу позволить ему захватить себя без остатка. Существуют обязательства, приличия, в конце концов”.
Дом на площади Гримо неожиданно показался ему пустым и гулким, как бочка из-под вина. Крикни – и по комнатам загуляет эхо, бесконечно отражаясь от стен. Габриель или спала, или ушла куда-то, но в столовой ее не оказалось. Гарри сел за стол и вызвал Тори.
Опостылевшая овсянка с тостами не лезла в горло, кофе показался совсем уж отвратительным, а солнечные лучи, плясавшие на полированных поверхностях стола и камина, резали глаза.
Гарри забился в кресло, стоявшее в самом дальнем углу и схватился за газету, надеясь отвлечься от мыслей биржевым котировками. Он поднял голову только тогда, когда дверь в столовую открылась, впуская бледную заплаканну жену.
Поттер приготовился к скандалу, на которые Габриель оказалась мастерицей, но она без сил опустилась в кресло, комкая в тонких пальцах кружевной платочек.
- Гарри, - в прекрасных глазах появились слезы и быстро покатились по нежным щекам. – Гарри, я беременна.


Малфой

Эту лавку в Лютном переулке Драко присмотрел довольно давно, но прежде, чем начать действовать, он тщательно выяснил кое-какие существенные детали.
На внимательное изучение Магического Уложения о наказаниях у Малфоя ушел почти месяц. Торопиться было некуда, как раз наоборот – следовало занять мозги чем-то серьезным, чтобы не думать о смерти родителей. Драко даже выложил пять десятков галлеонов юристу за подробную одноразовую консультацию.
Как раз в тот день, когда Поттер свалился Малфою, как снег на голову, Драко принял окончательное решение.
Он не воспринял утренний побег Поттера, как трагедию. Пожалуй, даже вздохнул с облегчением. Поттер избавил его от необходимости что-то говорить, в очередной раз выяснять отношения. Ушел и ушел, захочет – придет снова, с этим Малфой уже смирился. В конце концов, они получали от секса взаимное удовольствие, хотя бы в постели придя к определенному согласию. До тех пор, пока Драко устраивало такое положение дел, бунтовать он не собирался.
Гораздо больше мысли Малфоя занимало то, что он намеревался сделать.
Министерство запрещало Драко работать. Но оно не запрещало ему приобретать какой-то бизнес – хоть цветочный магазин, хоть лавку сладостей. Видимо, спецы из Министерства и подумать не могли о том, что кто-то из лишенцев настолько разбогатеет, что сможет завести собственное дело.
Лавка зелий в Лютном продавалась за четыре тысячи галлеонов, как было сказано в объявлении - "со всем содержимым и клиентурой”. Малфой сильно сомневался по поводу клиентуры, и "все содержимое” тоже требовало уточнения.
Он отправился к хозяину лавки с самого утра и весь день провел в лаборатории, расположенной в задней комнате, выясняя, какие запасы зелий и ингридиентов там имеются.
Запасы впечатляли. А бывший хозяин, как выяснилось, очень посредственный зельевар, готов был работать на Драко за процент от прибыли.
Ассистент Малфою требовался позарез. Сам он прекрасно разбирался в зельях – благодаря крестному – но с магией у Драко были напряженные отношения. Ассистент, способный разжечь и поддерживать магический огонь, закладывать ингридиенты в нужном порядке в готовящиеся зелья и перемешивать эти зелья соответствующим образом, был Малфою необходим, как воздух.
К вечеру Драко стал счастливым обладателем собственного дела. И у него еще оставалось почти две тысячи галлеонов, которыми он мог распоряжаться относительно свободно. Еще одну тысячу Малфой отложил на черный день.
Первым делом он собирался привести в порядок приобретенное сокровище – отмыть окна, стены и полы, сменить вывеску, придать лавке более-менее респектабельный вид.
Вывеска была заказана художнику, чья мастерская располагалась неподалеку. Драко не собирался писать на ней свое имя, поэтому скромную надпись "Зелья” должна была украсить только светящаяся колба.
На отмывание и отскребание грязи в лавке и застарелых потеков и ожогов на стойке Драко потратил неделю. Бывший хозяин – а ныне ассистент Эрни – помогал Малфою по мере сил, но без особого энтузиазма. Драко злился, покрикивал, но до скандала дело пока не доводил, понимая, что без Эрни мало что сможет сделать. Тем не менее, для себя слизеринец решил, что при первом удобном случае выставит лодыря за дверь.
Случай подвернулся быстро.
В воскресенье Драко решил устроить себе выходной и отправился к Винсу, чтобы отпраздновать приобретение. Они отлично посидели в "Помоне”, а на выходе столкнулись с Панси, которая забрела в паб погреться и выпить горячего сливочного пива.
Решение Малфой принял мгновенно. Панси, как и сам Драко, не имела права работать. Но открытая Драко лазейка в законе позволяла многое. Например, оформить на бывшую сокурсницу часть бизнеса. И на законных основаниях объявить ее совладелицей. В отличие от Малфоя, Паркинсон не лишили права на магию. Она знала зелья намного хуже Драко, но была достаточно педантичной в работе, это он помнил еще по Хогвартсу.
Драко обговорил с Панси все детали дальнейшего сотрудничества, назначил ей встречу у нотариуса на следующий день и вернулся домой в преотличном настроении.
Почему-то теперь он был уверен, что черная полоса в его жизни закончилась. Драко очень хотелось верить, что навсегда. 

Глава 7. 

Панси

Сказать, что я боялась начинать работать у Драко, – ничего не сказать. Я тряслась, как Гремучая ива под осенним ветром. Мне все время казалось, что меня узнают. Напрасно Драко меня убеждал, говорил, что без косметики и в скромной рабочей мантии я выгляжу совсем иначе. Я все равно боялась. Намекающих взглядов, непристойных предложений.
А ничего и не было. За первую неделю в нашу лавку зашло от силы десять человек. Почти все они покупали зелье от простуды, ни один из них даже не посмотрел мне в лицо. Когда Драко подсчитал выручку, я испугалась, что он решит закончить с этим безнадежным делом, и я снова окажусь на улице. Но Драко только усмехнулся и хлопнул меня по заднице.
- Прорвемся, малыш, - сказал он и ушел давать рекламу в "Еженедельный Пророк”.
Я молча поудивлялась его оптимизму, но послушно отправилась варить заживляющее зелье, запасы которого у нас подходили к концу. Зелье было простенькое, оно всегда мне удавалось без проблем, и я заодно поставила на огонь котел для антипохмельного. Основу я могла сварить сама, а ингридиенты – измельченные и порезанные по всем правилам – мне еще с утра приготовил Драко.
К концу второй недели десять человек в день были для нас уже нормой. И в субботу Драко выдал мне двадцать пять галлеонов – мою "прибыль”.
Недаром профессор Снейп считал, что Малфой прирожденный зельевар. Зелья у него выходили легкие, светящиеся, особенно те, которые предназначались для детей. Мы оглянуться не успели, как у нас уже образовалась постоянная клиентура: молодые ведьмочки-мамы, солидные ведьмы-бабушки, пожилые маги, обремененные мудростью и болезнями.
К концу февраля Драко вернул в лавку Эрни – стоять за прилавком и следить за порядком. Эрни и правда был лодырем, но лодырем честным. На него можно было положиться, и мы с Малфоем теперь целыми днями варили зелья в лаборатории, а моя еженедельная выручка составляла уже около трехсот галлеонов. Еще в начале зимы мне и пригрезиться не могла такая огромная сумма, а теперь у меня была новая мантия, прочные сапожки, и я даже купила себе милые сережки с горным хрусталем – недорогие, но очень милые.
Потом к нам стали приходить с рецептами от колдомедиков. Я опять начала бояться, что мы с Драко что-то сделаем неправильно, но мой патрон был спокоен, как Нагайна зимой. И опять оказался прав. Библиотека в лаборатории росла, как на дрожжах – по-моему, Драко всю прибыль тратил на книги по алхимии.
Он умел так сварить зелье, что оно приобретало собственное "лицо”, ту неуловимую изюминку, которая отличает работу талантливого мастера от работы ремесленника. Глядя, как Драко сосредоточенно режет корешки и травы, чистит шкурки, отмеряет нужное количество настоек и вытяжек, я начинала понимать профессора Снейпа. Он растил из своего крестника мастера, он видел то, что так и не разглядел в Драко Слагхорн – интуицию зельевара.
А еще мне казалось, что загружая себя работой с раннего утра и до позднего вечера, мой друг старается отвлечься от каких-то невеселых мыслей. Я знала о его потерях – по субботам Драко всегда уезжал в Уилтшир – но думал Малфой не о родителях. С их смертью он смирился, как все мы смирились с потерей своих близкой и нашей незавидной участью лишенцев. Драко угнетало что-то другое.
В середине весны к нам зачастили авроратские проверки. Два, а то и три раза в неделю они переворачивали лавку в поисках запрещенных зелий, и мы до поздней ночи втроем приводили все в порядок. Драко несколько раз ходил в аврорат, собирал рекомендации от колдомедиков, завел в лавке Книгу Благодарности, но все было напрасно. Казалось, аврорам доставляет удовольствие швырять на пол старинные фолианты, "случайно” ронять фиалы с готовыми зельями, рассыпать редкие ингредиенты, которые после этого можно было только выбросить.
Драко ни разу не повысил голоса, не высказал своего неудовольствия, но я-то видела, что он держится из последних сил. Когда во время очередного обыска какой-то аврор перевернул котел с зельем, которое мы настаивали почти месяц для больницы Святого Мунго, и уничтожил работу стоимостью в полтысячи галлеонов, Малфой не выдержал.
Стоя посреди лаборатории, которая после проверки больше напоминала поле битвы, он попросил меня принести пергамент и перо.
Я знала, кому он будет писать. От произвола авроров нас мог защитить только один человек. Я очень не хотела, чтобы Драко просил его о помощи. Я очень боялась, что в помощи нам откажут. Но видеть Драко, со слезами на глазах поднимающего с пола мокрый, растоптанный свиток с рецептом "Феликс Фелицис” я тоже не могла.
И я принесла пергамент, и перо, и даже сама сходила в соседнюю лавку, чтобы отправить сову Поттеру.


Эрни

Я его сразу узнал – верите? – с первого взгляда.
Он ворвался в нашу лавку, стремительный и прекрасный, и я потерял дар речи, потому что до этого видел Великого Героя только на колдографиях в "Еженедельном пророке”, а тут он стоял передо мной живьем, с палочкой в руке, в своих знаменитых очках, и смотрел на мистера Малфоя, а тот смотрел на него, и мисс Панси тоже на него смотрела, у нее кривились губы, а я совсем растерялся и не знал, куда поставить фиал, который держал в руке.
- Каждый раз я зарекаюсь обращаться к тебе за помощью, Поттер, и каждый раз нарушаю свои же обещания.
А я и не подозревал, что они знакомы, да еще так близко, что мистер Малфой может вот так вот запросто к мистеру Гарри Поттеру, а тот стоял и смотрел, не отрываясь, и молчал, и во взгляде у него было что-то такое неопределенное, а мистер Малфой усмехнулся, и мне совсем не понравилась эта усмешка, а мистер Поттер, наконец, огляделся по сторонам, сел на табурет и спросил:
- Что у тебя стряслось? – а я-то видел, что он хотел сказать что-то совсем другое, но в последний момент передумал.
- У нас устраивают обыски, каждую неделю, - мистер Малфой тоже сел и устало вздохнул. – Не знаю, что они хотят найти, но ущерб от этих визитов господ из Аврората перекрывает прибыль нашей лавки. Ты можешь как-то повлиять на ситуацию, чтобы нас оставили в покое?
- Не знаю, - мистер Поттер задумался. – Вряд ли, Драко. Я вообще стараюсь в политику не лезть. А в работу спецслужб тем более. У них свои мотивы.
Мистер Малфой встал и прошелся по комнате, и мисс Панси следила за ним такими глазами, что я как-то сразу понял – она потеряла всякую надежду, вот сразу после слов мистера Поттера потеряла – и теперь только хочет, чтобы мистер Малфой не сорвался, потому что с Нашим Героем нельзя ссориться, он же великий маг, а у мистера Малфоя магии меньше, чем у флобберчервя, и мисс Панси очень страшно за него.
- Поправь меня, если я ошибаюсь, Поттер, - мистер Малфой присел на подоконник и скрестил руки на груди. – Именно в ведении Рональда Уизли находятся те группы, которые устраивают у нас погромы? Он ведь работает начальником отдела по выявлению использования запрещеной магии?
- Ну, допустим, - мистер Поттер сказал это очень нехотя, и мне тоже стало как-то нехорошо. – Но я не имею права вмешиваться в его работу, Драко.
- Я не прошу тебя вмешиваться, - у мистера Малфоя опасно сузились глаза, и мое "нехорошо” немедленно превратилось в "отвратительно”. – Я всего лишь прошу тебя с ним поговорить и объяснить, что мы варим только разрешенные лицензионные зелья. У меня договор с больницей Святого Мунго, у меня подписанные страховочные листы с двумя десятками колдомедиков. Мы ни в чем не нарушаем закон, Поттер, неужели это сложно понять? Зачем было нужно устраивать этот террор?
Я все смотрел на мисс Панси, которая так вцепилась в стойку, что у нее даже пальчики побелели, такие красивые пальчики, я десятки раз любовался, как ловко она этими пальчиками держит черпаки и ложечки, как нежно они обхватывают за горлышко хрустальные фиалы и пробирки, а сейчас эти пальчики напоминали когти хищной птицы, и выражение лица у мисс Панси было, как у разъяренной горгульи, а взглядом она могла бы убить, и мне захотелось спрятаться за стойкой, потому что я стал понимать, что ничего хорошего из визита Великого Гарри Поттера не выйдет, а все станет еще хуже.
- Никто вам террора не устраивал, - мистер Поттер тоже встал, и смотрел на мистера Малфоя так, что мне плакать хотелось. – Вы темные маги, вы лишены прави и всегда будете под подозрением. Чего ты не понимаешь в ситуации, Малфой?
- Значит, по твоей логике, за ошибки, совершенные в юности, мы должны будем расплачиваться всю жизнь? – голос у мистера Малфоя был обманчиво тихим, но за моей спиной задрожали на полке фиалы, и я инстинктивно слегка присел. – Вы никогда не позволите нам хотя бы немного выбраться из того дерьма, куда нас сунули? Ни мне, ни вот ей, ни тому же Винсу? Не вернуть себе украденные у нас состояния, а хотя бы просто достойно жить? Мы обречены прозябать в трущобах, просить подаяние, идти на содержание к богатым и порядочным – так, что ли? Без права обжалования приговоров, вынесенных десять лет назад? И ты, такой известный, богатый, влиятельный, даже пальцем не пошевелишь, чтобы нам хотя бы чуть-чуть помочь?
- Я уже помог! - голос мистера Поттера взвился, как огонь в сухом лесу. – Вот это все, Малфой, приобретено на мои деньги, между прочим! Но я не могу теперь из-за тебя лезть в каждую дырку! Я вытащил тебя из Ист-Энда, так почему бы тебе теперь самому не справляться со своими проблемами? Или ты опять готов предложить свои услуги?
И вот на этом месте мисс Панси как раз и не выдержала.
Она подскочила к мистеру Поттеру, схватила его за отвороты мантии и толкнула назад.
А сзади стояла табуретка.
И мистер Поттер за эту табуретку зацепился, взмахнул руками и упал назад.
И остался лежать так.
А мистер Малфой как-то странно рассмеялся, горлом, и сказал:
- Панси, дорогая моя, ну разве могут слизеринцы позволить себе быть такими несдержанными? Гриффиндор такого не прощает.
Он подошел к мистеру Поттеру, похлопал его по щекам, и когда мистер Гарри Поттер открыл глаза, мистер Малфой очень невежливо поднял его за шиворот, подтащил к дверям и вытолкнул наружу.
Потом мистер Малфой взял из кассы деньги и разделил их поровну между мной и мисс Панси.
- До понедельника вы оба свободны. Я постараюсь разобраться с нашими проблемами.
- А если ты не разберешься, Драко, - у мисс Панси дрожали губы. – Что тогда?
- Тогда будешь носить мне передачи в Азкабан, - сухо ответил мистер Малфой и вышел на улицу.


Гермиона

Я никогда раньше не бывала в "Помоне” . Оказывается, у них очень неплохая кухня и замечательные десерты.
Заказанный Малфоем столик был уютно расположен в нише рядом с окном, а от зала нас отделяла тонкая ажурная решетка, по которой вился душистый горошек, весь усыпанный бледно-розовыми и голубыми цветами.
- Миссис Уизли, не могли бы вы порекомендовать мне хорошего, но доступного простым смертным адвоката?
Вежливый Малфой – это было что-то сверхъестественное. Не хамил, не ехидничал, и вообще вел себя, как джентльмен. Таким он мне нравился гораздо больше, чем в своем привычном обличии.
- Давай будем проще, Драко, - сказала я. – Может быть, ты пересилишь себя и сможешь называть меня по имени? Нам обоим будет легче, я уверена.
А вот улыбка у него была замечательная. Не фирменная усмешечка, а просто улыбка. Все-таки, мы повзрослели, если можем друг другу просто улыбаться и без напряжения произносить имена.
- Согласен, - Малфой прищурился. – В конце концов, мы не первый день знакомы. Гермиона, я хочу подать иск против аврората.
Я смотрела на него во все глаза. Нет, он не был сумасшедшим, очевидно. А когда Малфой рассказал мне про обыски и бесчинства авроров, то я сразу же поняла, что мы можем использовать ситуацию в наших общих целях. Я ведь готовила запрос в Министерство по поводу восстановления в правах неблагонадежных магов, и приведенные Драко факты мне бы очень пригодились. А судебное дело, которое собирался затеять Малфой, в случае победы давало мне большие преимущества.
И самым интересным было то, что выиграть процесс Драко мог с большой долей вероятности. Правда, это наносило довольно серьезный удар по престижу аврората и, конкретно, по Рону, но в данном ситуации это было во благо. Я и сама в последнее время нередко сталкивалась с произволом силовиков, пыталась рассказать об этом мужу, но Рональда так заела ежедневная текучка, что он от меня просто отмахивался. Вот и посмотрим, сможет ли он отмахнуться от иска, предъявленного его ведомству.
Поразмышляв, стоит ли говорить Малфою о моем проекте, я пришла к выводу, что стоит. Драко был из тех людей, кто никому не скажет лишнего, зато может сильно помочь с подбором фактического материала. А факты мне были очень нужны.
Чего я ожидала от Малфоя? Недоверия, скепсиса, бурной радости? Хотя бурной радости вряд ли, Драко никогда не демонстрировал на людях своих чувств. А он взял мою руку и поцеловал мне пальцы. Мне, грязнокровке, лохматой гриффиндорской заучке.
Мерлин знает, сколько комплексов я приобрела в свое время в Хогвартсе благодаря Малфою и его компании. И только я знаю, сколько ночей проревела, выслушав накануне оскорбительные и несправедливые замечания о моих способностях мага.
Всю жизнь я только и делала, что доказывала себе – себе, а не другим – что я настоящая ведьма, сильная, умная, знающая. Что я талантливее многих, что моя магическая сила далеко превосходит средний уровень, что моя нечистокровность не порок и не клеймо.
Я добилась многого и при этом знала, что способна подняться на еще более высокий уровень в обществе. Меня уважали, боялись, любили, со мной считались. Мое положение и авторитет в Министерстве были непререкамыми…
Но именно это тихое, молчаливое признание Малфоем меня, грязнокровки - человеком – разом сломало все мои страхи, комплексы и тщательно скрываемую неуверенность в себе.
Его сухие губы поставили на мне невидимую печать – равная – и теперь я могла свернуть горы и осушить океаны.
- Мы сделаем это вместе, Драко, - сказала я, стараясь скрыть предательскую дрожь в голосе. – Мы объединим твой иск и мой проект. Я привлеку прессу. Ситуация с неблагонадежными магами зашла слишком далеко. Пора ломать это дело к чертовой матери. Наш мир погряз в средневековых представлениях, он топчется на месте.
- Когда там выборы нового Министра Магии, через полтора года? – Малфой опять улыбался. – Гермиона, ты хотя бы отдаленно представляешь себе, какой по силе электорат получишь в том случае, если твой проект будет принят?
Я смотрела на него во все глаза. Я ведь никогда не думала о том, чтобы баллотироваться в Министры. Нет, мечтала, конечно, но как-то так… очень отвлеченно. Я ведь… нечистокровная, а ни разу еще Министром Магии не становился магглорожденный маг. Или… женщина.
- Миссис Гермиона Уизли-Грейнджер, Министр Магии, - Малфой прищелкнул языком. – Звучит, а?
- Звучит, - согласилась я. – Но сначала мы должны выиграть твое дело и провести мой закон об амнистии неблагонадежным магам.
- У тебя есть для меня подходящий адвокат?
- Есть, - решительно сказала я. – Твоим адвокатом буду я.


Поттер

У Гарри третий день болела голова – он довольно сильно ударился, падая на пол, и теперь затылок неприятно ныл. Да и на улицу Малфой выкинул Поттера не слишком-то вежливо и аккуратно, так что на ребрах в результате темнела пара приличных синяков.
Габриель лежала в постели и капризничала, гоняя эльфа то за фруктами, то за пирожными, то за соками. Беременность протекала легко, у жены не было даже намека на токсикоз, но она весь день изображала из себя тяжелобольную, заводя Гарри до точки кипения. Он сдерживался, вел себя предельно вежливо, всячески старался угодить, но в душе поселилось тоскливое ощущение приговоренного к смерти.
До беременности Габриель Гарри еще мог обманывать себя тем, что любой брак можно расторгнуть. Даже такой, как у него, рассчитанный на восторженную публику. Сейчас он клял себя последними словами, что даже не подумал предохраняться, ложась в постель с Габи. Нет, конечно, он прекрасно знал о том, что в браке неминуемо рождаются дети. Но его голова в те недели была занята совсем другим. Он думал только о Малфое и о своих отношениях со слизеринцем, относясь к браку с Габриель, как к ширме.
Закрывать глаза на беременность жены Гарри уже не мог. К будущему ребенку он испытывал двойственные чувства.
С одной стороны, он боялся и не хотел становиться отцом. Ребенок привязывал его к семье навсегда, без малейшего шанса на свободу. Герой Британии просто не имел права бросить жену с ребенком, даже назначив им миллионное содержание.
С другой стороны, при мысли о ребенке в животе приятно щекотало, Гарри представлял себе крохотное существо, похожее на него и на Габи одновременно, и почему-то тоже в очках.
Было это пробуждающимся отцовством или простым любопытством – Поттер не знал. Но отдавал себе отчет в том, что метаться в треугольнике Малфой-Габриель-ребенок он больше не может.
Надо было выбирать, и выбор обещал быть болезненным.
В лавке Драко Гарри попытался разорвать ту неощутимую, но очень прочную связь между собой и Малфоем. Грубостью, отказом – любыми, доступными Поттеру способами. Он знал, что Драко вынуждают обращаться к нему крайние обстоятельства – проблемы попроще Малфой решал сам, в этом Гарри успел убедиться. Значит, надо было дать понять Драко, что на Поттера он не должен рассчитывать вообще никогда.
Со своей стороны Гарри надеялся, что тщательно лелеемая обида поможет ему самому справиться с тягой к Драко. Он прокручивал в воспоминаниях, как Малфой тащил его к двери, не давая встать, как выталкивал за порог, под ноги случайным прохожим. Это было очень унизительно, Гарри шипел сквозь зубы от ненависти к слизеринцу, но по-прежнему ничего не мог с собой поделать.
Малфой продолжал ему сниться, тело продолжало жаждать, а ноющая Габи раздражала так, что даже развод с беременной женой переставал казаться выходом. Проще было убить.

Статья в "Еженедельном пророке” о произволе, творимом аврорскими подразделениями на местах, подписанная "П.Паркс” с комментариями юрисконсульта Министерства Гермионы Уизли, где перечислялись все статьи Магического законодательства, нарушенные аврорами, ввергла Поттера в состояние шока. Он ни минуты не сомневался в авторстве статьи – так манипулировать словами и столь ловко расставлять акценты мог только Малфой. Но тогда получалось, что на тропу войны слизеринец вышел в связке с Гермионой. Значит, она вступала в открытое противостояние с собственным мужем.
- Дура, - презрительно сказала Габи, тоже прочитавшая статью за завтраком. – Бросит ее Уизли и будет прав. Кто же плюет против ветра?
С трудом удержавшись от уточнения, кто из двух женщин большая дура, Гарри вызвал Гермиону по каминной сети.
- Я очень занята, Гарри, - ответила ему молодая женщина, явно отвлекаясь на кого-то в кабинете. – Что ты хотел узнать?
Узнать Поттеру хотелось многое, но выдавить из себя он смог только два вопроса:
- Ты что, заодно с Малфоем? А как же Рон?
- Причем здесь Рон, Гарри? Закон един для всех, и я намерена добиваться его строгого соблюдения по отношению ко всем гражданам магической Британии без исключения.
Выпалив эту тираду, Гермиона разорвала связь, оставив Поттера сидеть на полу перед камином и гадать, чем же Малфой умудрился пронять подругу Гарри, раз она так решительно выступает в его защиту.
Чудовище внутри шевельнулось и укусило за сердце, пуская по венам ядовитый огонь ревности.


Джордж Уизли

Шоковое состояние у нас длилось недолго. На смену ему пришла ярость. Братишка метался по дому, расшвыривая попадающиеся на пути стулья и размахивая газетой. Слова из Фреда вылетали сплошь нецензурные. В конце концов, он затормозился где-то на середине лестницы и воззвал ко мне:
- Как она могла?!
Да вот так. Наша невестка способна и не на такие выходки. Я об этом Фреду так и сказал:
- Ты что, Гермиону не знаешь? Это же вечный борец за права воздушных шариков.
- Но с Малфоем?!
- Да ей просто некого сейчас защищать, вот и уцепилась за лишенцев.
На самом-то деле я чувства братишки разделял. Такие, как Хорек, просто обязаны были сидеть в той заднице, куда их отправили по приговору суда. Сидеть и не дергаться. И уж всяко не заявлять о своих правах.
Нет, конкуренции мы не боялись – куда этим нищим с нами тягаться, да еще без стартовых капиталов. Однако прорыв Малфоя впечатлял. Понятное дело, без Гарри у него ничего бы не вышло, но я готов был прозакладывать все свои акции на то, что пронырливый слизеринец потащит за собой своих приятелей. А те, в свою очередь, остальных. Через десять-двадцать лет мы будем иметь стремительно набирающую силу группу из "бывших”. И к Трелони не ходи – лидером у них опять будет Малфой.
Я-то ведь никогда не обольщался на тему того, что слизеринцы все эгоисты и живут по законам джунглей. Они не хуже нас умели прикрывать друг другу спины в случае необходимости. И в данный конкретный момент у них как раз и была такая необходимость.
Проблема была в том, что их как раз с детства готовили к лидерству – в финансах, бизнесе, науке. Они ждали своего шанса, и Гарри – кинув Малфою эти разнесчастные тысячи – этот шанс им предоставил. За четыре месяца Хорек добился многого и, главное, сумел каким-то образом перетянуть на свою сторону нашу невестку. А уж хватка у Гермионы была бульдожья, мы это знали лучше многих.
- Что будем делать? – Фред уселся на ступеньки лестницы и с отвращением отшвырнул "Еженедельный пророк”.
- А надо что-то делать? – я пожал плечами. – Ну вернут лишенцам их права, разрешат пользоваться магией. Мы в таком отрыве, что можем ничего не опасаться. Не все же такие удачливые, как Малфой.
- Спорим? – Фред прищурился. – Через три года Малфой будет сидеть в Визенгамоте. Во главе какой-нибудь оппозиционной партии.
- Иди ты, - сказал я.
- А ты что думаешь, его папаша в зельевары готовил? Малфоя еще Гарри и финансировать будет, помяни мое слово. А Гермиона обеспечит юридическую поддержку.
Ну до таких кошмарных фантазий мог дойти только Фред, конечно. Хотя, если вдуматься, слова братишки были не лишены смысла. Малфой обладал удивительной способностью влезать в любой зад без смазки. Я как об этом подумал – меня на хохот пробило. Фред сначал разобиделся, но я ему объяснил, в чем дело, и мы посмеялись вдвоем. Хотя смеяться было не над чем. Я почему-то предвидел, что Рона выходка жены не обрадует.
В Норе царил бедлам. Отец хватался за голову, мама ходила с оскорбленным видом, Джинни носилась по дому не хуже взбесившегося снитча. Рон аппарировал ближе к вечеру один и сидел задумчив и неразговорчив. Мы допрашивали его всей семьей, но так и не поняли, как он относится к поступку Гермионы.
А потом появился Гарри. И вот он точно был безумно зол – на весь мир, по-моему. Потому что орать на Рона начал уже в дверях. Мы с Фредом переглянулись и сбежали от этой бури подальше, точнее, просто спрятались в отцовском сарае, где хранилось всякое маггловское барахло.
Фред уселся на железную белую коробку, которую отец называл сушильной машиной, почесал в затылке и призвал из кухни бутылку пива.
- Знаешь, братец Фодж, - задумчиво сказал он мне. – А ведь это ревность.
Я отнял у него бутылку, стащил пробку и отхлебнул приличный глоток. Безвкусное оно было, это пиво. Лучше бы Фред огневиски призвал.
- Ага, - подтвердил я. – Ревность. Только Малфой не по этой части.
- Лучше бы он был по этой части, - горько сказал Фред. – Тогда мы бы знали, что делать и как с этим бороться. А если Гермиона выступает за идею…
Выступающая за идею Гермиона – это было самым страшным, что только можно себе представить. Потому что в этом случае остановить миссис Гермиону Уизли не смог бы даже лорд Волдеморт.
Не к ночи будь помянут.


Драко

Нас оставили в покое. Прошло уже две недели с момента публикации в "Пророке”, и с тех пор порога нашей лавки не переступил ни один аврор. Панси торжествует, Эрни все набирается смелости пригласить ее на ужин, а меня не оставляет тревога. Мне постоянно кажется, что это затишье перед бурей, которая сметет нас с лица земли.
Несколько раз заходила Грейнджер. Я, наверное, никогда не привыкну называть ее по фамилии мужа. Честно говоря, я вообще не понимаю, что она нашла в Уизли.
Свое отношение к грязнокровке я вынужден был пересмотреть. Я никогда не отказывал ей в уме, и успех Грейнджер в карьере считаю вполне закономерным. Но то упорство, с которым она бросилась нас защищать, не может не вызывать уважения. Хотя, с другой стороны, Грейнджер честолюбива и прекрасно понимает, что на процессе по делу "неблагонадежных” сделает себе имя. Что ж, я отдаю ей должное – все мы используем друг друга в качестве ступенек. Иногда ловлю себя на мысли, что вместе с Грейнджер мог бы свернуть горы.
Дела у нас опять идут неплохо. Весна в Лондоне промозглая, и если лето будет таким же, мы на одном только Перечном зелье получим приличный доход. На моем счете в Гринготтс лежит уже пять тысяч галлеонов, и я подумываю о том, чтобы снять небольшое помещение по соседству. Есть у меня идеи по поводу открытия кондитерской… Миллисента была бы там при деле, а то мается одна в своем поместье – ни родных, ни друзей, только десяток приблудных кошек и дворняг. И Винса бы я ей в помощники пристроил. В борделе работа ненадежная – прижмут авроры "Болотные огни” рано или поздно. Да и Фаби место бы нашлось.
Странно, но я скучаю по… Поттеру. Этот безбашенный герой умудрился довольно прочно поселиться в моем подсознании. Днем мне не до воспоминаний, но когда вечером я возвращаюсь к себе, мысли накатывают, как прилив на берег в лунную ночь.
Все в моей квартире когда-то принадлежало Поттеру. Кроме, разве что, Бассета. Даже я сам – и не могу сказать, что дни у Гарри в доме были худшими в моей жизни. А ночи уж точно были лучшими. Пожалуй, никто и никогда не отдавался мне с такой страстью и так… до конца. Но с того времени между мной и Поттером возникло так много преград, что они напоминают мне зачарованную ограду какого-нибудь замка. Куда ни ткнись – везде тебя встретят отравленные шипы.
Время от времени колдографии Поттера с женой появляются в "Еженедельном Пророке”. Беременность Габриель еще не бросается в глаза, но даже под свободной мантией, присмотревшись, можно увидеть ее округлившийся живот. Поттеры ждут мальчика, и наша отвязная пресса вовсю обсуждает, на кого будет похож ребенок. Я не сомневаюсь, что на Гарри. Его бандитские гены перебьют любую вейлу, хоть чистокровную, хоть не очень.
Пытаюсь время от времени представить себе своего сына. Возможно, я был бы неплохим отцом. Хотя – наверняка – очень плохим мужем. Но, скорее всего, род Малфоев закончится на мне и канет в небытие. Когда я думаю об этом, то не испытываю сожалений, только легкую горечь. Что я мог бы оставить своим детям? Опороченное имя? Лавку в Лютном переулке? Воспоминания о былой славе рода? Серую плиту на кладбище в Уилтшире?
Рисунок с тремя девочками висит на стене в красивой рамке. Иногда туда приходит девушка с того портрета. Я не могу называть ее мамой, она слишком юна, даже младше меня сегодняшнего. И она всегда молчит, только следит за мной печальными глазами. Я хотел бы спросить, где и как она умерла, но язык прилипает к гортани – и не получается вымолвить ни слова. Пока я не знаю обстоятельств маминой смерти, Нарцисса остается для меня живой.
День за днем стекло моего окна заливает дождь. Я засыпаю под стук тяжелых капель по раме и просыпаюсь под него. Но парк за окном зазеленел, и я все-таки верю, что рано или поздно меня разбудит солнце.


Панси

Эти двое заявились к нам под вечер. Два мага – румяные, мордатенькие, на вид лет двадцати. Они потоптались у прилавка, рассматривая полки, и попросили позвать хозяина.
Драко в этот вечер не было. Он что-то там мудрил с Грейнджер и "Пророком”, так что я сказала посетителям, что хозяин будет только завтра с утра. И поинтересовалась, что молодые люди хотят купить.
Парочка переглянулась и выложила мне открытым текстом – что.
У меня сердце ушло в пятки. Нет, конечно же, я знала про серых магов. Про то, что все в Лютном им платят. Но нас не трогали несколько месяцев, и я было подумала, что рэкет обойдет нас стороной. А они просто ждали, пока мы раскрутимся. Потом у нас постоянно торчали авроры. Но сейчас нас и служители закона оставили в покое. Для серых это выглядело верным признаком стабильного бизнеса. И они пришли за данью.
Зная Драко, можно было не сомневаться, что он встанет на дыбы. Не тот он был человек, чтобы уступать насилию. Прожив в Ист-энде столько лет и насмотревшись там на всевозможные мерзости, он до сих пор болезненно переносил вмешательство в свои дела. Сказывались гены отца, который никому не позволял собой управлять. Кроме Лорда, конечно.
А я бы заплатила. Просто ради душевного спокойствия, чтобы быть уверенной в завтрашнем дне. Серые никогда не резали куриц, несущих золотые яйца, но с непокорными расправлялись жестоко.
Парни давно уже ушли, а я все сидела за прилавком в полном отупении и думала, что спокойные дни закончились.
Утром я все рассказала Драко. Он уселся на прилавок и задумался, а потом позвал Эрни. Уцепив за галстук, подтащил к себе.
- К тебе серые приходили?
- Нет, - наш маленький приятель был перепуган до заикания. – Не успели, да я же себе в убыток работал.
- Так, - Драко отпустил его и задумчиво поскреб подбородок. – В аврорат идти за помощью бессмысленно, тем более, после статьи в "Пророке”. Но как же хорошо серые время выбрали – точно знали, что нам деваться теперь некуда. Придется платить, против власти и рэкета одновременно нам не выстоять.
- А если… - Эрни искательно заглянул ему в глаза. – А если Гарри Поттера попросить?
Драко на Эрни так посмотрел… Все же фирменный взгляд Малфоев – это что-то. Мне даже весело стало, хотя веселиться не было повода. Но откровенное желание Эрни спрятаться под прилавок от гнева босса выглядело до ужаса забавным.
- Сколько они запросили, Панси?
- Сказали, что пока двести галлеонов в месяц, а там видно будет.
- Мерлиновы яйца! – вот теперь я видела, что Драко расстроился.
Сумма только на первый взгляд была небольшой. Но у серых со временем всегда возрастали аппетиты, а о планах Драко открыть кондитерскую я знала. Можно было не сомневаться, что через полгода "взнос” нам удвоят, а то и утроят.
- Не того ты боишься, Панси, - сковзь зубы сказал мне Малфой. – Деньги - ладно, деньги мы заработаем. А вот если они потребуют от нас платить натурой…
Я сначала не поняла, что Драко имеет в виду. Натурой? Нас? У меня на лице недоумение было написано, наверное, и Малфой так на меня взглянул… как на полную дуру.
В общем, хоть и с опозданием, но до меня дошло. Запрещенные зелья – вот о чем Драко подумал. Не сможем платить золотом – заставят варить для них яды и привороты-отвороты. И тогда мы завязнем так, что останется только продавать дело и возвращаться в Ист-Энд. Да не факт, что нас там оставят в покое.
- Мы вляпались, да? – я очень старалась не заплакать, правда.
Драко запустил пятерню в челку и откинул ее назад – так знакомо и так привычно.
- Прорвемся, малыш, - сказал он беспечно. – Не переживай. Прорвемся.


Винсент

Само собой, я знал, кто на Драко давит. Чтобы вышибала в борделе, да не знал местных авторитетов?
Драко ко мне пришел, уселся на стол, поболтал ногами… Когда ему надо о деле спросить, он всегда так – сначала молчит и по сторонам глазеет, а потом уже начинает спрашивать. И в этот раз точно так же:
- Как дела, Винс?
А как у меня дела? Да все по-прежнему. Бляди ноги раздвигают, а я их от слишком ретивых клиентов охраняю. Ну и сторожу, чтобы сами не разбежались.
- Чего узнать-то хотел? - спрашиваю.
Драко на меня глаза скосил, подбородок поскреб.
- Кто в Лютном хозяйничает? – говорит. – Ко мне пара трясунов приходила.
Ну, кто в Лютном хозяин… Чен, ясное дело. У него там все лавки под рукой.
- Боба Чен, - отвечаю. – А что – много запросили?
- Да не то, чтобы много…
Вижу – задумался Драко, глаза в одну точку, пальцы на коленке сплел. Соображает, значит. Ну, я ему подсказываю:
- Чен к нам каждый вторник приходит. У него тут девочка. К восьми вечера, как часы. В девять отваливает.
- Поговорить с ним можно?
А чего ж не поговорить? Пошли мы с Драко к Мадам. Она Драко-то тоже знает, даже уговаривала его лет шесть назад поработать. Но Малфой у нас умный, понимает, что если в бордель попал – назад дороги не будет. Чихнуть не успеешь – с ног до головы в долгах за стол и крышу. Всю жизнь плати и не расплатишься. Так что он сразу отказался, но очень вежливо, типа – честь, кровь и все такое. Мол, и рад бы в наш рай попасть, но папа из Азкабана выйдет, убьет отпрыска на хрен. Мадам у нас тетка умная, не хуже МакГонагалл, сразу все поняла и от Драко отстала. Сообразила, что не по зубам он ей.
Драко с ней договорился, что Мадам Чену на ушко кое-что шепнет в следующий вторник, и пошел ко мне в закуток пиво пить. О делах поболтали, о том, о сем. Вижу – невеселый он сидит, совсем невеселый. Пиво пьет, как тыквенный сок. Я осторожно так его спрашиваю:
- С Поттером-то у тебя как?
- Никак, - отвечает, а сам совсем уже смурной. – С Поттером у меня никак и без Поттера у меня никак, Винс.
А вот этого я точно не ожидал. Чтобы Драко, да по кому-то убивался? По нему сохли – было дело, особенно девчонки в Хоге. Только он никому никогда ничего не обещал и по жизни шагал легонько, как фея Маб по цветам. Все у него было просто, даже со своей любовью к парням Драко никогда не заморачивался. Хотя… на Поттере он еще в Хоге был зациклен, с первого курса. Но кто из наших на Поттере не был зациклен? Мы же его всем факультетом уесть пытались.
Почесал я в затылке и подумал, что рано или поздно всех достает. Я, если бы не война, женился бы на Миллисент, и жили бы мы у нас в поместье тихо да спокойно. Очень она мне нравилась всегда. Только сейчас-то мне ни жену, ни детишек не прокормить. Самому еле на жизнь хватает. Так что Милли в имении у себя, а я тут, в швейцарской. Встречаемся, конечно, иногда.
Тут меня Драко от мыслей о Миллисенте отвлек.
- Винс, - говорит. – А ведь завтра у этих праздник.
А я и забыл. Совсем забыл. Для нас, конечно, никакой не праздник. Это у них – Великая Победа, фейерверки, гуляния… А мы своих поминаем. Кто не дожил или в Азкабане парится.
Тут я опять в затылке почесал. И огневиски принес. Оно у нас дрянное, конечно, до "Старого Огдена” далеко, но помянуть в самый раз.
Помянули мы раз, второй, третий. За моих выпили, пока живых. Потом за Люциуса с Нарциссой, которые уже там, где никаких проблем нет.
В общем, вытребовал у меня Драко пергамент и сову, что-то там написал и отправил ее. Я даже спрашивать не стал – кому. И так все понятно.
Только Поттер все равно не пришел. И сова без ответа вернулась. Драко до полуночи ждал, а потом я его у себя в комнатке спать уложил. Посидел рядышком, взял пергамент и тоже кое-что написал. Все, что я о Поттере думал, думаю и думать буду.
Выпустил птицу и пошел с чистой совестью спать.


Гарри

"Поттер, мне плохо”.

А кому хорошо? Мне?
Завтрашний день у меня расписан с утра до ночи.
10 часов - встреча со студентами в Хогвартсе. Речь.
12 часов – митинг у могилы Альбуса Дамблдора. Речь.
13 часов – торжественный обед в Хогвартсе со студентами, преподавателями и членами Попечительского совета.
15 часов – открытие выставки художественной колдографии в Галерее современного магического искусства. Речь.
17 часов – торжественное собрание в Министерстве Магии. Речь.
19 часов – прием в Министерстве.

И закончится этот гребанный прием глубоко заполночь. Поэтому сегодня вечеринка накануне Дня памяти у меня в особняке. Двести человек толпятся по комнатам и лестницам, пьют, веселятся и вспоминают день Битвы. Габи чувствует себя, как рыба в воде, несмотря на беременность. Порхает от группы к группе, с теми целуется, с этими обнимается.
Тори получил суровый приказ складывать всю корреспонденцию у меня в кабинете. Читать поздравления мне некогда. Так что я, когда он мне пергамент в гостиную притащил, чуть за уши не оттаскал непослушного эльфа.
В результате я подпираю стену и в одиночку надираюсь огневиски. Потому что больше всего на свете я хочу немедленно аппарировать к Драко. И не могу. Сейчас – не могу.
Я вижу, как сквозь толпу ко мне пробирается Гермиона. Разговаривать мне не хочется – я уверен, что она сейчас заведет бодягу о своем законопроекте, но ошибаюсь. К счастью, ошибаюсь.
- Гарри, - Гермиона на ходу подхватывает со столика бокал с Очень Шипучим Лимонадом. – Если у тебя спросят, ты должен подтвердить, что подарил Малфою те десять тысяч.
- С чего бы это? – бурчу я и делаю приличный глоток огневиски. – И с какой стати мне их ему дарить?
- С любой, - Гермиона устало отводит со лба прядь волос. – День рождения, память о школьных годах, сам придумай что-нибудь. Только с Драко договорись о версии. Чтобы он ее тоже подтвердил.
- Зачем? – я терпеть не могу, когда меня пытаются использовать втемную.
- Затем, что ему запрещено работать. Если выяснится, что деньги он получил за оформление твоего дома, у него все конфискуют, а сам он окажется за решеткой.
- А если я скажу, что за эти деньги он со мной трахался, это тоже будет считаться работой?
- Гарри!
Да, я сволочь, я в курсе. Потому что мне тоже плохо. Мне так плохо, что мой эльф боится подходить ко мне ближе, чем на три метра. Он помнит тот маленький ураган, который я устроил здесь несколько месяцев назад. Только дура Габи ничего не замечает. Ее вполне устраивают наряды, драгоценности и приемы. Завтрак в постель и орхидеи зимой. Самые дорогие колдомедики и самые модные шляпницы. Она попала в рай и не собирается отсюда съезжать. Габриель Поттер совершенно безразлично, что ее как бы муж каждый вечер проводит в компании с бутылкой огневиски. И что он напрочь забыл дорогу в спальню жены.
- Придумай сама, почему я дал Малфою десять тысяч. День рождения отпадает, мы встретились в конце лета.
- Тогда пусть это будет пожертвованием, - решительно говорит Гермиона. – Благотворительностью.
Я представляю себе гримасу Драко при слове "благотворительность” и хмыкаю. Впрочем, я ведь с самого начала именно это и собирался сделать – заняться благотворительностью по отношению к бывшему сокурснику. Не моя вина, что он начал выпендриваться. И мне пришлось нанять его на работу. Да уж, в умении обманывать себя со мной мало кто может потягаться.
Вечер тянется и тянется, а после полуночи глупый Тори приносит мне еще одно письмо. Я не знаю, смеяться мне или плакать. Представляю, как Винсент, высунув от усердия толстый язык, сочиняет мне послание, и все-таки смеюсь. Негромко, для себя. Потому что если мне чего-то и не хватает в этой поганой жизни, так это полноценной истерики на глазах у изумленной публики.
Хватаю за ухо Тори и прошу его передать хозяйке, что ее муж отправился проветрить голову от алкоголя. Затем выхожу на улицу и аппарирую в квартиру к Драко.

Там темно и тихо. Бассет соскакивает с кровати и лезет обтираться о мои брюки. На редкость настырный кот, весь в хозяина. Если бы он мне еще сказал, где хозяин шляется в такое время…
Прикидываю варианты и аппарирую в "Болотные огни”.
Сменщик Крэбба отводит меня в его каморку в подвале.
В комнатушке стоит резкий запах перегара – что эта пара друзей тут пила не понятно, но, очевидно, какую-то дешевую гадость. Винсент спит на матрасе в углу, а Драко на кровати. Я присаживаюсь на край и в слабеньком свете Люмоса разглядываю его лицо. Я соскучился. Я очень соскучился и уже понимаю, что завтрашний праздник обойдется без меня. В конце концов, толкать дежурные речи в состоянии любой желающий. Пусть Габи попросят, она с радостью.
Я обнимаю Драко за плечи, приподнимая его с постели, и произношу заклятие аппарации, четко представляя себе кровать в его комнате, накрытую серым покрывалом.
Рывок… Бассет с мявом шарахается из-под нас… Малфой открывает заспанные глаза, хлопает своими бесцветными ресницами и неуверенно произносит мое имя.


Поттер. Малфой.

Луна заглядывала в комнату через высокое полукруглое окно, отражалась в зеркале на стене, рассыпала призрачные блики по стенам.
В ее неверном свете волосы Драко казались такими светлыми, что сливались с белой наволочкой подушки. Сложив руки у любовника на груди и опираясь на них подбородком, Поттер молча слушал историю послевоенной жизни Малфоя и его друзей.

О том, как Драко рвался из лагеря на волю, единственным счастьем почитая возможность оказаться на свободе.
И как свобода обернулась голодом и нищетой.
Как все приходилось делать без магии, и Драко плакал по ночам, уткнувшись лицом в старый волчий полушубок, брошенный на голые доски пола и первые месяцы заменявший ему постель.
Как болели стертые в кровь пальцы после стирки, а единственной едой была подгоревшая овсянка из замызганного котелка.
Как Драко первый и последний раз вышел на улицу, чтобы заработать на кусок хлеба.
Как однажды ночью услышал жалобный писк и, оторвав доску крыльца, вытащил оттуда застрявшего котенка – мокрого, грязного и блохастого.
Как на последние кнаты покупал пинту молока для еле живого заморыша и кормил его из соски.
Как Винсент выхаживал самого Драко, подхватившего пневмонию и горевшего в жесточайшей лихорадке.
Как постепенно пришли равнодушие и отчетливое понимание безнадежности любой борьбы с системой, не подкрепленной достаточным количеством галлеонов.
Как однажды, в совершенно беспросветный осенний вечер, Драко взял в руки нож, провел острием поперек запястья и даже не почувствовал боли, а только безмерное удивление, что он оказался способен и на это.
Как у него не получилось умереть, потому что кровь сворачивалась слишком быстро, и Драко просто уснул от слабости, а проснулся с чувством стыда за свое малодушие.
Как они все – каждый по своему – научились выживать в этом мире, жестоком и несправедливом к побежденным.
И что теперь, когда удача по-прежнему стоит к слизеринцам задом, Драко готов отвесить ей приличный пинок, чтобы раз и навсегда заставить изменить эту позу.

Сходя с ума от нежности и жалости, Гарри потянулся к тонким губам, в первый раз за эти месяцы вознося хвалу Мерлину. За то, что решил тогда перекусить в "Мантикоре”. За чудовище, возжелавшее Драко вопреки здравому смыслу. За эту комнату, залитую лунным светом. За тонкие, но сильные руки, подтянувшие Гарри повыше. За жадный рот, выпивающий все силы. За ночь, все расставляющую по своим местам… За все, что уже случилось с ними или должно было случиться в будущем.
- По понедельникам, средам и субботам, да, Поттер? – горько сказал Драко. – Два часа между заседанием Попечительского совета или Совета Директоров и вечерним приемом в Министерстве.
- Я не могу оставить семью, - Гарри уткнулся носом и губами в солоноватую от пота кожу.
- Думаешь, я этого не понимаю? - ладонь Драко легла на взлохмаченный затылок Поттера. – Семья – это святое. Я бы никогда не посягнул.
- Многие так…живут, - Гарри поднял голову, пытаясь понять выражение лица Малфоя. – Семья и любовница… любовник.
- Я - не многие, - задумчиво ответил Драко. – И ты тоже не многие. Ты вообще единственный в своем роде.
Чтобы задать следующий вопрос, Гарри понадобилось собрать в кулак все свое мужество. Наверное, во всем была виновата луна, делившая на черное и белое все вокруг, не признававшая цветов и оттенков. И Гарри спросил, замирая от сладкого ужаса, переполнявшего сердце.
- Ты меня любишь?
Лунный свет отразился в серой радужке глаз, делая их неестественно прозрачными и почти нечеловеческими, а затем канул в черые дыры зрачков.
- Нет, - резко ответил Малфой. – Не люблю. Но жить без тебя мне уже трудно. 

Глава 8. 

Рон Уизли

Я ее предупреждал, что ничего не выйдет. Но таких упрямиц, как Гермиона, надо поискать.
Она просиживала полночи с архивами, потом ложилась спать на два-три часа и утром шла на работу с черными кругами вокруг глаз. Переубедить ее не было никакой возможности.
Полбеды, что она решила защищать права лишенцев. Но она связалась с Малфоем, а Хорек всегда приносил одни несчастья.
Для начала я по полной программе получил дома – от мамы и папы, от близнецов, а на закуску от Гарри. Джинни молчала, но я предпочел бы услышать от нее хотя бы слово, а не видеть ярость на ее лице. Злость мою сестру не красит.
Что я мог сказать им всем? Гермиона со мной в своих делах не советуется. Это не означает, что я живу у нее под каблуком, просто у нас несколько разные сферы деятельности и точки приложения усилий.
На следующий день я уже в Министерстве кое-что выслушал лично от Кингсли. Из его пламенной речи я уяснил для себя одно – непотребством в Аврорате будут заниматься, но никаких перемен для лишенцев это за собой не повлечет. Негласно это значило: делай свое дело, Рональд, а твою своенравную супругу мы укоротим.
Вечером я попытался объяснить ситуацию Гермионе, но она даже слушать меня не стала. Как я потом выяснил – готовила иск против неправомочных действий представителей закона в отношении частных предпринимателей. Это я потом у нее на столе документы посмотрел, когда Гермиона ушла ужин готовить. Частные предприниматели. Ну да – Малфой и Паркинсон, лишенцы.
Умная у меня жена, но временами дура дурой. С нашей системой воевать - все равно, что плевать против ветра. И даже не ветра – урагана.
Я, конечно, у себя распорядился, чтобы лавку эту дурацкую в покое оставили. Я ведь не знал, что туда авроры по два раза в неделю наведываются – у меня других забот хватало. Мы как раз тогда готовили операцию против нелегальных торговцев зельями в Ист-Энде. Вот Малфой с подружкой и попали под раздачу. Кстати, я не был уверен, что они ни при чем. Как ни крути, оба темные маги, а Малфой еще и зельевар приличный. Даром, что магии лишен. Паркинсон-то в качестве помощницы ему в самый раз, они еще в Хоге друг друга с полслова понимали.
В общем, слежку за ними я распорядился установить, на всякий случай. Тем более, как выяснилось, Малфой в бордель один захаживал, а где шлюхи – там всегда кругом криминал вертится. Осведомители у нас везде имелись, так что когда мне донесли, что Хорек договорился о встрече с Бобой Ченом, я сразу понял, что дело тут нечисто.
Ревность? Нет, ревности в этом не было. Надо знать мою жену – если она решит, что все кончено, то придет и скажет. Да и про Малфоя у меня информация имелась кое-какая. Так что ревности не было.
Я просто боялся за Гермиону. Она всегда немного идеализировала представителей "нашей” власти. Воины света, так сказать, непорочные, как архангелы с пылающими мечами.
Я-то варился в этой кухне изнутри. Гермиона общалась со следователями в зале Суда, где все было чинно и пристойно. А я – в камерах, где из последственных выбивали признания далеко не всегда законными методами. Формально тот же веритасерум мы имели право использовать только с согласия подозреваемых. На деле – его вливали в глотки всем подряд. Argumentum baculinum у нас давно уже считался наиболее действенным способом получения доказательств.
Конечно, Гермиона не была наивной девочкой, но она рассчитывала победить систему с помощью закона. Как юрист, она трактовала статьи кодекса всегда однозначно – в соответствии с буквой, так сказать. А в аврорате предпочитали трактовки в соответствии с духом. Наши жернова готовы были перетереть в пыль любого, посягнувшего на их неумолимое вращение.
Так что я согласился бы на все, лишь бы разорвать эту внезапно появившуюся связку "Гермиона-Малфой”.
Слизеринец плясал на лезвии ножа. Понимал ли он это? Думаю, да. Недаром столько лет и близко не подходил к криминалу. Я понятия не имел, зачем ему именно сейчас понадобился Чен. Соображения, конечно, у меня были. Но они входили в резкое противоречие с моими намерениями.
Я не испытывал к Малфою личной неприязни. Если разобраться, его вина многолетней давности была ничтожна. Вряд ли стоит сажать человка в лагерь и лишать всех прав пожизненно только за то, что он по натуре поганец. Но мне надо было успеть защитить свою жену от Системы. И сделать это я мог только одним способом – утопить Малфоя до того, как ситуация станет необратимой.


Драко

Мерлин свидетель, меньше всего мне нужна была любовь Поттера. И любовь к Поттеру мне тоже была не нужна. В моей жизни было столько проблем, что увеличивать их количество было верхом глупости.
Только что я мог поделать с ним и со своим сердцем? Я ведь так и не смог разобраться – когда именно Поттер стал мне необходим. Не до такой степени, конечно, как пишут в глупых романах – как вода или воздух – а как…ну, не знаю. Как небо над головой, как земля под ногами.
Его отсутствие в моей жизни делало ее пресной, как становится пресной еда без соли. Просто знать, что он есть, что он рядом – спит, уткнувшись носом мне в плечо, закинув на меня руки-ноги, горячий, влажный… мой.
И в то же время Гарри был бесконечно далек. У него текла какая-то своя жизнь, где на первом месте стояли семья, друзья, затем бизнес и общественный долг… и только потом – я.
Нет, разумеется, он мог чем-то для меня пожертвовать, временно, как сегодня, например. Сорваться из дома, от гостей. Но я был уверен, что утром он извинится, не глядя мне в глаза, и аппарирует по своим общественным делам.
Я не имел права ничего от него требовать. Ни-че-го! Максимум – таких вот неловких спонтанных свиданий или дурацкой "любви по расписанию”. Потому что там – на другой стороне – был нерожденный еще ребенок, и я не мог лишать его отца.
Я ведь сказал Гарри чистую правду – семья всегда была для меня неприкосновенна. Меня так воспитали, и я не видел никаких оснований ставить свои чувства выше.
Он даже завтракать не стал. Оделся, торопливо чмокнул меня в губы и исчез. Да, насыщенный день, Гарри сам мне накануне об этом сказал. Речи, приемы…
На душе было гадко. Я чувствовал себя использованной вещью. Собственно, я не придавал значения обещаниям Гарри – потому что точно знал, что он их не выполнит. Просто обидно было опять оказаться правым.
Поднялся с постели я только после полудня и то с трудом. Не хотелоcь ничего – ни есть, ни пить, ни даже шевелиться. Я всегда боялся этих приступов апатии и равнодушия. В такие дни все валилось из рук, а спектр желаний сужался до самых примитивных: спать, выпить, отлить…
Я заставил себя перекусить, одеться и выйти на улицу. Косой переулок был разукрашен гирляндами и цветами, отовсюду звучала музыка, кое-где маги танцевали и пели, в небо взлетали воздушные шары и фейерверки…
Брел по улице и сам себе казался черным жуком в праздничном букете. Даже не знаю, каким образом я оказался около Галереи. Там уже толпился народ, корреспонденты из "Пророка”, "Ведьмополитена” и еще каких-то газет занимали места около красиво украшенной трибуны, увитой лентами. Часы над входом пробили три, и к Галерее с легкими хлопками стали аппарировать участники шоу: директор Галереи, несколько колдофотографов… Последним появился Гарри в обнимку с Габриель.
Газеты не врали – они были очень красивой парой. Мужественный Герой и элегантная полувейла, немедленно приковавшая к себе взгляды мужчин. По-моему, она специально надела мантию, не скрывавшую, а подчеркивающую уже заметный живот. Я прикинул срок – Габриель была на седьмом месяце. Выходило забавно. Гарри родился тридцать первого июля, значит, зачат он был на Хэллоуин. Если Поттер умудрился обрюхатить жену сразу после свадьбы…
- Дорогие друзья! – голос Гарри, уcиленный Сонорусом, разнесся над толпой, перекрывая шквал аплодиментов.
Я развернулся и медленно пошел прочь. Мне нечего было делать в этой праздничной суматохе. В четыре двадцать с Кинг Кросс уходил экспресс на Уилтшир. Хризантем в цветочной лавке не было, и я купил охапку кроваво-красных гвоздик – сочных и упругих.


Фред Уизли

Это должно было случиться рано или поздно.
Джордж отошел куда-то с отцом, а я болтал с Джастином о том, о сем.
- Слушай, а ты в курсе, что… - и Финч-Флетчли замолк, провожая взглядом Гарри, который нес для Габриель бокал крюшона.
- Что?
- Да ничего, - Джастин захихикал. – Забавно это все, вот что я тебе скажу.
До конца вечера сплетню о сексуальных предпочтениях Гарри я слышал еще три раза. И каждый раз упоминался Малфой. Как потом оказалось, Джордж тоже их наслушался. И отец.
Утренний выпуск "Еженедельного пророка” был посвящен торжествам по случаю праздника Победы. Но кое-что в пафосных официозных статьях меня насторожило. Было в них нечто мутное, неопределимо-грязное. Какие-то скользкие неясные намеки на то, что за ярким фасадом жизни национального Героя творятся странные дела. Что его брак отнюдь не так безмятежен, как Гарри хочет это показать. Что ничто человеческое ему не чуждо. И что это "человеческое” довольно неприглядно.
Имени Малфоя в статье не упоминалось, зато вскользь говорилось о некоем молодом человеке, бывшем сокурснике Гарри, с которым Героя связывают слишком уж нежные отношения. И что этот молодой человек – представитель древнего благородного рода, тесно сотрудничавшего в свое время с Волдемортом.
Наш мирок слишком маленький и замкнутый, чтобы подобное могло остаться незамеченным. Биржа отреагировала незамедлительно – за день торгов котировки "Концерна Рыжих” упали сразу на двенадцать пунктов. А вечером того же дня "Лондонский сплетник” "вдруг” выдал статью о Малфое-младшем, точнее, о неожиданном появлении слизеринца в обществе после десяти лет забвения.
Конечно, по приемам и вечеринкам Малфой не ходил. Но его процветающий бизнес, неизвестно на чьи деньги организованный, был расписан в статье в превосходных тонах. И тот факт, что Драко не скрывает своей гомосексуальности, – тоже.
Джордж хватался за голову и призывал на Малфоя тридцать три несчастья. А я размышлял об иске против аврората, буквально на днях принятом Визенгамотом к рассмотрению, о законопроекте Гермионы и о жизни Гарри, которая летела ко всем чертям из-за Хорька.
Когда в Норе появился мрачный Рон, то по выражению его лица я понял, что дела еще хуже, чем мы думаем.
Разумеется, существование серых магов ни для кого не было тайной за семью печатями. Нас рэкет не касался, мы находились слишком высоко, чтобы эти шакалы могли нас достать. Но если Малфой был связан с одним из Серых Лордов, то в пределах досягаемости оказывался Гарри. А вместе с ним и мы. Какое-нибудь журналистское расследование, поданное под соответствующим соусом, могло нанести нам ощутимый удар. И никакое последующее опровержение не спасло бы нас от падения стоимости акций.
Мерлиновы яйца! Гарри был слишком крупной фигурой в этой игре, чтобы позволять себе такие связи.
Рон первым вслух высказал то, о чем я запрещал себе думать с той вечеринки в Министерстве.
- Нет человека – нет проблемы.
Это было абсолютно правильно и очень справедливо. Я представил себе Малфоя, лежащего на земле, каменно-холодного, белого и совершенно мертвого. Виновного только в том, что девять месяцев назад Гарри решил затащить его в свою постель, а затем умудрился влюбиться. Малфоя, которого наша невестка собиралась использовать в качестве ступеньки в своей карьере политика. Малфоя, который с кровью выдрался из Ист-Энда сам и теперь всеми силами тащил оттуда близких ему людей. Малфоя, вопреки всему оставшегося человеком, и волей судьбы втянутого в этот смертельный круговорот власти, денег и преступности.
Я посмотрел на Джорджа и понял, что он тоже вспоминает, какими мягкими были губы Драко тогда, под трибунами Слизерина. И как пахла его светлая кожа – легкой горечью умирающих осенних листьев.
- Нет, - сказал я Рону. – В конце концов, этот мир достаточно велик, чтобы он мог исчезнуть в нем живым и навсегда.
- Хорошо, - кивнул мне брат. – Но что мы можем ему предложить за это исчезновение? Ты ведь не думаешь, что Малфой уедет просто так.
- Магию, - хрипло ответил за меня Джордж. – Мы предложим ему вернуть магию.
- Дело ваше, - пожал плечами Рональд и усмехнулся. – Хотя я уверен, что он согласится и просто на жизнь.


Винсент

От Чена Драко вернулся мрачнее тучи. Что-то у них не срослось там. Я, само собой, расспрашивать не стал, поинтересовался просто:
- Выпьешь?
Он только головой помотал. Не до выпивки, мол. Влез в мое кресло с ногами, сложился вдвое и задумался. Если Драко думает с таким выражением лица… Короче, вышел я из швейцарской на цыпочках и пошел к дверям на свой пост. И Чен как раз мимо – шарк-шарк. Даром, что маленький и хлипкий, мне до плеча не достает. Лично я его боюсь. До колик и дрожи в коленках. Ну вот как Уизел пауков боялся, где-то так. Потому что Чен хуже любого паука. И надо быть Драко, чтобы надеяться с ним договориться. Лорд наш в свое время к серым пытался подкатиться. Только плевали они на всех Темных Лордов вместе взятых. Чен с ним даже разговаривать не стал. Передал через Нотта, что их политика не интересует, а власти у них у самих достаточно. В общем-то, так оно и было. Где сейчас Темный Лорд, а где Чен. То-то и оно.
Ну я в струнку вытянулся – вроде как почетного гостя провожаю, а Боба около меня шаг замедлил, посмотрел с интересом и говорит:
- Передай своему приятелю, что мальчики десятого мая придут. И чтобы без глупостей с авроратом. Каждый день просрочки – пятьдесят процентов к сумме.
Мне аж плохо стало. На моей памяти никому такую пеню не назначали. Ну десять там, ну двадцать. Наша Мадам вообще всего пять процентов пени имеет. Это как же Чена надо было разозлить-то…
Проводил я его и бегом назад, к Драко.
- Родной, - спрашиваю. – Ты что Бобе наговорил такого, что тебя так за задницу-то взяли?
Нет, я знал, конечно, что Малфой с головой не дружит, если его взбесить как следует. Но даже я не ожидал, что он в состоянии назвать Чена гнилой мандаринкой. Бобу Чена – гнилой мандаринкой, а? Мерлин с ним, что китаец и полукровка. Так ведь силища за ним какая стоит!
- Драко, - нежно так ему говорю, как тяжелобольному. – Ты свихнулся? Он же тебя с овсянкой сожрет и не заметит.
А Малфой бровь, значит, вверх и эдак задумчиво мне:
- Подавится, Винс, подавится. Знаешь такую поговорку? Нельзя жрать в три горла из трех тарелок.
Разволновался я, пробку с бутылки огневиски ободрал и прямо из горлышка основательно отхлебнул. Я ведь совершенно точно знал, что к Поттеру Драко за помощью не пойдет. Он еще после проблем с аврорами зарекся у всеобщего Героя заступничества искать. И в аврорат обращаться тоже было бессмысленно – на этом уровне у Чена давно все схвачено.
А кто еще мог бы Драко из этой задницы за три дня без потерь вытащить, я понятия не имел.


Джордж Уизли

Я знал, что Хорек наглец, но не предполагал, что до такой степени.
Он прислал нам с Фредом сову и назначил встречу в "Помоне”. Мерлином клянусь, я не хотел идти. Да и простывший я был здорово – третий день чихал, как простуженный гиппопотам. Но братишка меня уговорил, мол, прощупаем почву, что там Малфой опять задумал, какие гадости. То, что нам сказал Рон, тоже ведь нельзя было сбрасывать со счетов, мы же сами собирались уговорить Хорька исчезнуть с горизонта. Вот и случай удобный Малфою намекнуть, что в Британии ему делать нечего.
Драко сидел у бара на высоком табурете, закинув ногу на ногу, барабанил пальцами по бокалу с оранжадом, и глаз от него отвести было невозможно. Я не знаю, как он умудрялся так выглядеть. Ничего сверхъестественного на нем не было. Простая светлая рубашка с коротким рукавом, волосы лентой перехвачены. Свободные летние брюки и легкие мокасины. Можно было ставить бриллиант в десять карат против кната, что куплено все это было в "Магической моде”, а не пошито на заказ у мадам Малкин. А мы все равно рядом с Хорьком смотрелись босяками.
- Я готов разорвать нашу клятву, - сказал Малфой вместо приветствия, и у меня вся "Помона” закачалась перед глазами – вместе с клиентами, столами и бутылками.
Не знаю, как выглядел я, а Фред сразу стойку сделал. Я не сомневался – он тут же забыл и про слова Рона, и про сплетни в желтой прессе, и про то, что мы Хорька хотели подальше отправить. Как охотничий пес, братишка видел перед собой неосторожную куропатку и готовился ее схватить. Он даже говорить по-человечески немедленно разучился, только какие-то странные звуки издавал горлом. Будь Фред анимагом – точно бы сейчас в собачьем виде отчаянно вилял хвостом. И Малфой это понял. И усмехнулся. И прищурился поверх своего бокала.
Не то чтобы Хорек мог вить из нас веревки. Но он еще в доме Гарри сообразил, что наше с братишкой слабое место – похоть. И, похоже, собирался этим воспользоваться. Или решил, что две синицы Уизли в руках лучше, чем один журавль Поттер в небе.
Мы пересели за столик, и вот тут-то Малфой нам и сказал, что меняет магическую клятву на партнерство в его крохотном бизнесе и логотип ”Концерна Рыжих” на вывеске.
Нам с Фредом его вонючие зелья были сто лет не нужны, но за возможность затащить Малфоя в постель при первом же удобном случае, не боясь при этом, что нас придушит собственная клятва, я был готов ему нашу эмблему самолично нарисовать на дверях. А Драко еще пообещал, что в лавке выделит прилавок под наши парфюмерные разработки. Не Бог весть что, но он предложил выставлять у себя в Лютном те товары, которые было невыгодно продавать через сеть магазинов, - остатки крупных оптовых партий. То, что застревало у нас на складах и что мы не могли впихнуть мелким лавочникам под реализацию.
Фред на Малфоя смотрел и разве что слюни на стол не пускал. Я понять не мог – когда ж его так проняло. В последнюю встречу Драко от братишки досталось, и что-то я никакой страсти не заметил. Скорее, наоборот, Фред его тогда прибить был готов за Гарри. Что изменилось и почему я этого не заметил?
Документы были подготовлены Гермионой, это было очевидно. Наша невестка мастерица четких формулировок, не позволяющих двойных толкований. Фред подмахнул пергаменты не глядя. Я, в общем-то, тоже, так как знал, что Гермиона не допустит ущерба нашим интересам. Последним расписался Драко. Искры, проскочившие между ним и Фредом, зафиксировали разрыв магической Клятвы. После чего наш новоиспеченный партнер встал, положил на стол несколько галлеонов за оранжад и кофе и поинтересовался, когда будет логотип.
Фред немедленно пообещал, что завтра же с утра. Малфой с достоинством раскланялся, распрощался до завтра и пошел к выходу.
Я смотрел ему вслед, и мне отчего-то казалось, что нас с братцем интересно и со вкусом поимели. Вот только не понятно было, как именно. В конце концов, я вычихал эти мысли из головы и предложил Фреду выпить за открытый доступ к телу. О предупреждении Рона мы так и не вспомнили.


Драко

Просто удивительно, как на Уизли действовал адресный афродизиак. Жаль, что Джордж был с соплями и свою порцию феромонов недополучил. Зато на Фреда посмотреть было приятно.
Мы с Панси убили на зелье почти сутки, и эффект оказался впечатляющим. Можно было быть совершенно уверенным, что от лавки Чен отстанет. С полугосударственной мафией серая мафия связываться не рискнет. Правда, моя личная безопасность по-прежнему оставалась под угрозой. И дело тут было не в близнецах.
Чен оскорблений не прощал, и передо мной вставала дилемма выбора.
Я мог приползти к Бобе, посыпая голову пеплом, повиниться и вымолить прощение. А мог дать ему понять, что принадлежу Поттеру, и трогать меня не рекомендуется. Кланяться хитрому злопамятному азиату не хотелось. Я, конечно, в Ист-Энде много кому кланялся и за восемь лет не переломился. Но, с другой стороны, не использовать газетные сплетни в свою пользу было глупо. Правда, тут я подставлял уже Поттера. Он, заметим, в состоянии выбраться из любой ситуации, но втягивать Гарри во все это мне совсем не хотелось.
К сожалению, я прекрасно понимал, что лизанием ботинок Чену дело не ограничится. Этот паук не привык отпускать своих жертв на свободу. Так что объясняя, как я страшно сожалею о собственной грубости, следовало намекнуть, что статейки Скиттер недалеки от истины. Намекать требовалось аккуратно, чтобы Чен никоим образом не заподозрил, что я нечто большее, чем прихоть Героя.
Правда, я и сам был не особенно в этом уверен.
Девятого вечером логотип "Концерна Рыжих” переливался на вывеске, дверях и витринах моей лавки всеми цветами радуги. Близнецы сработали оперативно – центральный прилавок, который я выделил под их неликвид, был завален всевозможной косметикой для магов и ведьм всех возрастов. Начиная от фигурного детского мыла в виде рыбок, дельфинов и гадов морских, самостоятельно взбивающего в ванной пену всевозможных фруктовых ароматов, и заканчивая ароматизаторами для бород. Странно, что в "Помоне” близнецы не распознали ловушки. Видимо, слишком сильно у них кое-где свербило.
Панси с Эрни суетились в лавке, расставляя товары и левитируя в подсобку коробки, надписывая ценники и развешивая по стенам рекламные постеры Уизли. Из каждого угла на меня теперь смотрели одинаковые физиономии, подмигивали, ухмылялись и протягивали на лопатообразных ладонях новые товары. От обилия рыжих шевелюр меня замутило, и я пошел в лабораторию.
Следовало еще подумать, как избавиться от назойливого внимания близнецов. Я ни минуты не сомневался, что теперь, когда братьев не удерживает магическая Клятва, они станут очень настойчивы. И не потому, что влюблены, а просто из спортивного азарта. Я вообще сомневался, что эта парочка способна на любовь к кому-нибудь, кроме себя. Но слишком долго их держал мой поводок, а вчера я его своими руками снял.
Как я и ожидал, бойцы Чена близко к лавке не подошли – поглазели на вывеску снаружи и аппарировали. А я стал готовиться к визиту важного гостя. Бросил в угол лаборатории скомканные газеты, сверху кинул "Ведьмополитен”. Ну и ветоши немного, травы какой-то пересохшей. Мусор у меня в углу лежит. Му-сор. И не имеет никакого значения, что журнал половиной страницы из-под всей этой грязи торчит, как раз моей фотографией.
Только ничего этого мне не понадобилось. Видимо, фортуна решила кинуть на забытых ею слизеринцев благосклонный взгляд.
За пятнадцать минут до того, как Чен вошел в лавку в сопровождении своих телохранителей, к нам заявился Гарри. Нет, он не лез целоваться и обниматься. Не до такой степени Поттер мог забыться в присутствии посторонних. Он просто стоял рядом, говорил мне какие-то тихие пустяки о том, как неплохо бы было вдвоем на недельку съездить на какой-нибудь курорт, снять там домик у моря, валяться на песке и бездельничать под жарким солнышком. Говорил и гладил пальцем меня по тыльной стороне ладони. При этом все, что он думал и чувствовал, было написано на его физиономии.
И в этот момент появился Чен, которому одного взгляда хватило на раздраженно обернувшегося Гарри, чтобы понять – здесь больше ловить нечего. Боба, может быть, и был мстительным и жадным, но он не был дураком. Ломать и портить собственность Того-Самого-Поттера не стоило, так как последствия могли оказаться непредсказуемыми. Кроме того, со стен жизнерадостно скалились Уизли во всех видах, а в центре помещения переливался светом их прилавок. И это тоже было серьезным аргументом.
Чен неторопливо подошел к Панси, обмершей от ужаса, небрежно ткнул пальцем в зелье Сна без Сновидений и попросил завернуть.
Когда дверь с колокольчиком захлопнулась, я понял, что меня не держат ноги. С трудом я дошагал до стула, сел, не обращая внимания на изумленный взгляд Гарри, и закрыл глаза. Поттер даже не подозревал, что только что, вероятнее всего, спас мне жизнь. Он понятия не имел, кто такой Боба Чен.
Я перевел дух, посмотрел на растерянного Гарри, перевел взгляд на Панси и слабо ей улыбнулся. Ну не было у меня сил шутить или ехидничать. А хотелось обхватить Поттера за пояс и уткнуться ему лицом в живот. Как-то я себя спокойнее чувствовал рядом с ним. И это было очень неожиданное и непривычное ощущение.


Гермиона

Когда Министр Магии в третий раз вернул мне законопроект внутриминистерской почтой, я сгребла документы в охапку и пошла к Кингсли лично.
Ничего хорошего из этого, разумеется, не вышло.
- Дорогая моя Гермиона! – Шеклболт стиснул меня в объятиях так, что кости захрустели. – Это просто прекрасно, что ты ко мне зашла! У меня для тебя есть изумительно интересное дело!
Обычно Министр такой суетливостью не отличался, как раз наоборот, был суров и немногословен. И я сразу заподозрила неладное.
Кингсли усадил меня в кресло, потребовал у секретаря чай и сдобное печенье, принялся расспрашивать о семье, о здоровье. Я машинально отвечала на вопросы и все ждала, когда же он перейдет к главному.
К главному мы перешли только через час. Шеклболт положил руку на принесенную мной папку, откашлялся, по-отечески заглянул мне в лицо.
- Оставила бы ты это дело, моя дорогая. Посуди сама – ну зачем молодому перспективному юристу лишенцы-преступники.
- Они не преступники, - в горле у меня пересохло, и я торопливо отхлебнула глоток приторного чая. – Преступники сидят в Азкабане. Люди, которым я пытаюсь вернуть гражданские права, ни в чем перед законом не виноваты, кроме того, что их родные служили Темному Лорду. Их обвинили в неблагонадежности, но она ничем не была доказана. Дети не должны отвечать за грехи родителей.
Кингсли встал и прошелся по кабинету, заложив руки за спину. Теперь он совсем не походил на любящего дядюшку – передо мной был Министр, политик до мозга костей.
- Скажи мне, - неожиданно спросил он. – Ты в курсе общей стоимости имущества, конфискованного у бывших Пожирателей Смерти?
Я была в курсе. Настолько в курсе, что от вида цифр со многими нулями у меня начиналась головная боль. Только владения и имущество Малфоев стоили многие миллионы, не говоря уже о конфискованных счетах. А таких, как Малфои, были десятки.
Шеклболт остановился и оперся о стол, нависая надо мной.
- Как только твой законопроект будет принят, все эти змееныши на законных основаниях потребуют возврата конфискованных угодий и замков, счетов, артефактов и имущества. Ты отдаешь себе отчет, что это грозит обвалом нашей экономике? Мы слишком много вложили в послевоенное восстановление страны, мы выплачиваем огромное количество пособий вдовам, сиротам и инвалидам, включая магглов.
- Плоха та экономика, что держится на имуществе, конфискованном по итогам войны. Что мы будем делать, когда деньги Пожирателей Смерти закончатся? Начнем новую войну?
- Ну, не все так плохо, - Шеклболт усмехнулся. – Но выплатить компенсации детям Пожирателей мы не сможем.
- Законопроект предусматривает…
- Твой законопроект, - перебил меня Кингсли. – Предусматривает возврат всех прав тем, кого необоснованно обвинили в неблагонадежности нашему правительству. Ты предлагаешь полную реабилитацию. Реабилитация предполагает пересмотр приговоров и, как следствие, возврат незаконно конфискованных ценностей. Неужели ты думаешь, что Паркинсоны или Буллстроуды не пойдут на следующий же день в суд?
Мне нечего было ему ответить. Министр был прав. Незаконность конфискаций вытекала из незаконности уголовного преследования. А суммы по совокупности были запредельными.
- Гермиона, - Министр откашлялся и вытер влажную от пота голову большим платком в красную клетку. – Мне недолго осталось сидеть в этом кресле. Мои полномочия истекают в будущем году. Я уже немолод и хотел бы оставить этот пост умному знающему политику. Если ты сейчас восстановишь против себя Визенгамот этим законопроектом – а так и случится – то никаких шансов на выборах у тебя не будет. Оставь в покое лишенцев, подумай о собственных перспективах. Тяга к всеобщей справедливости – это прекрасно. Но Министр должен исходить из государственных интересов.
Шеклболт тоже предлагал мне власть! Но у него было гораздо больше возможностей, чем у Драко Малфоя. У Кингсли в руках были рычаги давления на общество. У Малфоя – только признательность тех, кому я могла бы вернуть доброе имя. Я мучительно размышляла над тем, как мне следует поступить. Визенгамот никогда не утвердит мой законопроект. Но при любом исходе ко мне станут относиться с опаской. Большая политика никогда не опирается на справедливость и всеобщее благо, хотя и декларирует их постоянно. Что-что, а это я хорошо знала.
- Кстати, - Кингсли добродушно улыбнулся. – Иск Малфоя к аврорату принят на рассмотрение. Если я не ошибаюсь, там речь идет о возмещении морального и материального ущерба. Думаю, в этом вопросе Визенгамот поступит по справедливости. Только я прошу тебя лично – лично! – найти для Малфоя хорошего адвоката. Судебные издержки будут оплачены государством.
Итак, мне предлагалась власть, а Драко – деньги. Скорее всего, довольно приличные. Настаивать на своем дальше было бессмысленно. Это ничего бы не изменило, а результат мог оказаться намного хуже для нас обоих.
Я кивнула, и моя, ночами выстраданная папка, полетела в камин. Я смотрела на веселое рыжее пламя, пергамент за пергаментом сжиравшее будущее десятков людей, их детей и внуков, и в голове у меня вертелось только одно слово.
"Простите. Простите. Простите…”


Фред Уизли

Джордж совершил ошибку. Он не должен был рассказывать Рону об истинной подоплеке отношений Гарри и Малфоя. Я всегда говорил, что наше единственное отличие с братишкой, – реакция на алкоголь. Я становлюсь немотивированно агрессивным, а Джордж – безмерно болтливым.
Само собой, Рон тут же сделал стойку. "А когда? И сколько заплатил? Много сделал? Вы уверены?”
Пока я двадцать раз шлялся от столика к барной стойке и назад, Джордж выболтал нашему младшему братцу все, что знал. А сколько придумал – даже я не сказал бы точно. И про нелегальную работу Малфоя у Гарри, и про то, что они трахались, и про шантаж с думосборами.
Утром Джордж сказал, что ни тролля лысого не помнит. Да и у меня в памяти были приличные провалы. Так что когда Рон прислал нам аврорской совой расшифрованный текст думосбора с просьбой заверить его, я за голову схватился. Пьяные мы были или трезвые – кого это теперь волновало? Я знал Рона, я неоднократно видел, как он с настырностью бойцовой собаки дожимает противника, пока тот не вскидывает лапки вверх. Я настолько не завидовал Малфою, что готов был его предупредить: Рональд вышел на тропу войны.
При всем при том мы понятия не имели, зачем Рону это нужно. Личная жизнь Гарри не касалась его никаким боком, газеты третью неделю мусолили сплетню об отношениях Малфоя с национальным героем Британии, так что это был уже секрет полишинеля. Габи отнеслась к сенсации абсолютно равнодушно, ее беспокоило только собственное тело, потерявшее изящные формы. Новость быстро приелась всем, потому что Гарри на нее никак не реагировал. Даже биржа, которую лихорадило первые дни, успокоилась, и стоимость акций нашего концерна вновь вернулась к прежнему уровню. Малфой процветал в своей лавке, мы еле-еле успевали отправлять ему свой неликвид.
Джордж пытался объяснить все застарелой неприязнью, но и эта версия не выдерживала критики. Рон был вспыльчивым, он мог разозлиться, взбеситься – но мстительность никогда не являлась чертой его характера. Сводить счеты через одиннадцать лет? Нет, Рон точно не был способен на такое.
В конце концов, мы решили, что брат просто собирает досье на Малфоя, чтобы каким-то образом держать того в узде. Мало ли что взбредет в голову хитроумному слизеринцу. Джордж даже хотел немножко пошантажировать Малфоя, чтобы затащить к нам в постель. Братишка все не мог отказаться от своей идеи фикс, зацепил его Хорек за живое.
Нет, я тоже не возражал бы, но ни секунды не сомневался, что Малфой немедленно все расскажет Гарри.
Наверное, нам надо было предупредить Драко. Надо. Мы ведь не ожидали, что все так повернется. Может быть, он успел бы как-то подготовиться. Но мы все откладывали и откладывали, а потом уже стало как-то странно рассказывать о разговоре с Роном, который произошел неделю назад, две недели, три…
Ничего ведь не менялось. Малфой спокойно зарабатывал на свой кусок хлеба с маслом, газеты заткнулись, и папарацци уже не караулили Гарри у дверей лавки. Мы научились спокойно разговаривать с Паркинсон и не рвались набить морду Крэббу, который нередко забредал к Малфою занять денег или просто пообедать. Биржа, как это и бывает в разгар лета, встала, торги шли вяло, новых контрактов почти не заключалось. И мы успокоились, даже решили после дня рождения Гарри смотаться на пару недель куда-нибудь на острова Океании, поплескаться в лагунах, понырять за жемчугом с аборигенами. Дорогое удовольствие, но мы могли себе это позволить. Джордж даже загорелся привезти Драко жемчужину, самолично добытую в морских глубинах. Подкупить хотел, не иначе. Или прощения попросить таким странным образом.
Никуда мы не поехали. Потому что восьмого июля в десять вечера в камине появилась рыжеволосая головка Гермионы.
- Парни, - сказала наша невестка, и ее голос был полон тревоги. – У Габриель преждевременные роды. Она с Гарри в больнице Святого Мунго. Я сейчас тоже отправляюсь туда. Было бы неплохо, если бы вы поддержали своего друга. Он в приемном покое и сходит с ума.
И мы подорвались в больницу. 


Глава 9. 

Гермиона

Я очень боялась разговора с Драко. Понимала, что Малфой рационалист и меня не осудит, когда я объясню ситуацию. Что предпочтет синицу в руках – возмещение ущерба – журавлю в небе в виде реабилитации.
И все равно я боялась. Неуловимой презрительной тени, которая могла мелькнуть в глазах Малфоя: не оправдала надежд, хвастунишка гриффиндорская.
- Что ж, - задумчиво сказал он мне при встрече. – Я на это даже не надеялся. Так ты говоришь, Шеппард хороший адвокат? Когда начинается рассмотрение дела против аврората?
- Через неделю, - я старалась не смотреть ему в лицо. – Я вчера отдала Джейку все документы. Он обещал к среде ознакомиться и составить линию поведения.
- Меня в зал суда, конечно, не пустят, - Драко усмехнулся.
Я могла только развести руками. Но Шеппард и правда был одним из лучших адвокатов. На него можно было твердо рассчитывать.
Я не удивилась тому, что иск Малфоя был удовлетворен практически без сопротивления – все заседание Визенгамота уложилось в двадцать минут. Шеппард зачитал список претензий, нарушенных статей Магического кодекса и сумму, в которую мы трое определили нанесенный ущерб – материальный и моральный. Маги дружно проголосовали "за”, и состояние Малфоя увеличилось на двадцать тысяч галеонов. Без сомнений, Шеклболт неплохо обработал членов Визенгамота.
Мне все время казалось, что я что-то упускаю. Что-то очень важное. Не то чтобы я не верила Министру… Просто почему-то я все время ждала какой-то катастрофы с Гарри и Драко. Их отношения и ситуация вокруг зависли в некоей неопределенности. На первый взгляд все шло хорошо. И на второй, и на третий… Малфой и Гарри встречались два-три раза в неделю, Габи это не интересовало, близнецы отцепились от Драко и относительно мирно с ним сотрудничали, газетам надоело трепать имя Гарри и они переключились на европейский банковский кризис.
А я все никак не могла отделаться от ощущения затишья перед ураганом. Наверное, я даже жалела, что так презирала уроки Трелони. Мне бы очень сейчас помог какой-нибудь магический кристалл.
Восьмого июля выдался чудесный день: теплый, безветренный. Вечером я пошла в Косой переулок – просто погулять, подумать. У меня редко выдавались такие тихие вечера, когда Рон был на работе, а я – совершенно свободна. Я покормила голубей на площади, посидела в "Помоне”, которая мне очень полюбилась, и решила навестить Гарри и Габи.
Габриель была дома одна. На вопрос: ”А где Гарри?” только скривилась и неопределенно махнула рукой. Мне показалась странной ее поза – напряженная, словно внутри что-то сильно болело. Но у меня ведь нет детей, и мне даже в голову не пришло, что у Габи схватки. Она сказала, что, наверное, переела ранних персиков, и поэтому у нее болит живот.
Забеспокоилась я лишь тогда, когда Габриель начала стонать, вскакивать с кресла и метаться по комнате. Я немедленно вызвала по каминной связи Флер. Слава Мерлину, она оказалась дома. Выслушав мои сбивчивые объяснения, Флер охнула и сказала, что идет к нам.
Гарри мы вытаскивали от Малфоя уже из больницы. Он аппарировал в приемный покой вспотевший и взлохмаченный. По-моему, даже причесаться забыл. И тут же помчался в палату, куда его, естественно, не пустили.
И вот тут начался кошмар. Вбив себе в голову, что преждевременные роды у Габи – его и только его вина – Гарри начал сходить с ума у нас на глазах. Он бегал по приемному покою от стены к стене, бормотал, что во всем виноват, что никогда себе не простит – и глаза у него были совершенно безумные. Флер попыталась напоить его водой – Гарри шарахнул стакан об стену. Я попросила у молодой ведьмы успокоительное – его постигла та же участь.
Гарри в чем-то кому-то неразборчиво клялся, проклинал себя, Драко, магию, почему-то Волдеморта… Даже Флер, уже имевшая троих детей, не могла припомнить, чтобы Билл так вел себя во время ее первых родов.
От полной безвыходности я позвала в больницу близнецов.
Они примчались через десять минут с огневиски, силком влили в Гарри полбутылки, и только после этого он успокоился, тихо сел в угол и заплакал.
Я отправила Рону сову, объяснила, где нахожусь, и попросила его прийти. Наверное, он был очень занят на работе, потому что появился в больнице только через два часа. И тоже с огневиски, которое пришлось очень кстати. Бутылку близнецов мы к тому времени уже опустошили.
Малыш Гарри и Габи появился на свет утром, когда солнце уже вовсю светило в окна.
- Мальчик, - радостно сказал нам врач. – Поздравляю тебя, Гарри.
Конечно, счастливый папа бросился в палату любоваться первенцем. Я вышла на улицу передохнуть и на противоположной стороне увидела знакомую тощую фигуру.
Малфой стоял, запрокинув голову вверх, и не изменил позы, даже когда я подошла к нему.
- Ну что? – он говорил как-то глухо. – Все в порядке?
- Да, - ответила я, чувствуя неимоверную усталость. – Мальчик. Сказали, очень похож на Гарри.
- Вот и славно, - пробормотал Драко. – Передай Гарри мои поздравления.
Он повернулся и пошел прочь, а мне почему-то показалось, что я вижу его в последний раз.


Гарри

Мне редко удавалось провести вместе с Драко больше двух-трех часов подряд. Он работал в лавке, мое свободное время жрали официоз и всевозможные представительства.
Так что тот день я запомнил очень хорошо.
Мы встретились в ”Мантикоре”. Не понятно, чем Малфою так полюбилась эта обшарпанная забегаловка, но завтракать он ходил только туда. Было одиннадцать утра, солнце висело почти в зените раскаленным блином, даже голуби попрятались в тень, и мы решили вернуться в квартиру Драко. Заскочили по дороге в "Лучшие вина”, прихватили там первую попавшуюся бутылку какой-то красной кислятины, которую Драко предпочитал всем остальным, и аппарировали к нему.
Почему-то всегда мы приземлялись прямиком на постель. Мне это нравилось, а Малфой каждый раз боялся придавить Бассета. Впрочем, в тот день кот спал в кресле.
Разумеется, Малфой первым делом полез в душ. А я, соскучившись через пять минут, начал возиться с Бассетом, и в результате подлая зверюга расцарапала мне руку от локтя до кисти. Драко появился как раз вовремя, чтобы спасти мерзавца от неминуемой расплаты.
- До чего же ты, Поттер, любишь мучить животных, - укоризненно сказал он мне, отнимая Бассета.
Я молча показал ему кровоточащую царапину.
- Сам виноват, - категорично заявил мне Малфой. – Залечи и иди сполоснись.
Когда я вернулся, окно было занавешено от солнца, кот выдворен на кухню, а на столике у кровати стояли два бокала, открытая бутылка и тарелочка с нарезанными яблоками.
Малфой валялся на кровати и декламировал очередные стихи:
- Молчи... Я сыт по горло этой кровью.
Ах, милый мой, здесь снова пахнет бойней
И никому нет дела до любви!
И счастья нет... И все, что нам осталось, -
Рожденная из пепла пустоты,
Дурная страсть, и ласковая ярость,
И легкость чувств, и важность суеты,
И совершенных форм мятежный хаос!
И в явственном бреду, в слепящей тьме,
В звенящей тишине ужели мне
Приснится наяву все тот же сон:
Я не любим, но как же я влюблен!
- Это что? – спросил я и завалился к нему под бок. – Сам написал?
- Шекспир, неуч, - ласково ответил Драко и поцеловал меня куда-то в висок. – Просто ужас, до чего же ты невежда.
- Недосуг было учиться, - пробормотал я, поворачиваясь и обхватывая его за плечи.
- Ну разумеется, - хмыкнул этот сноб. – Десять лет речи на митингах и презентациях толкать – чертову уйму времени отнимает. Где там было с классикой ознакомиться.
Я хотел разозлиться, но Драко полез целоваться, и стало не до обид.
Просто удивительно – мы встречались уже так долго, а для меня каждый раз был, как первый. С той разницей, что мне теперь не требовались игрушки. Мне хватало губ Драко, его чутких пальцев, его ласкового языка, запаха его светлых волос и тонкой кожи. Я слизывал капли пота, стекавшие с его шеи на грудь, и они опьяняли не хуже эльфийского вина.
Я хотел… я никогда раньше этого не делал и боялся разочароваться. Но это должно было как-то отличаться от того, что я испытывал с женщинами.
В тот день я захотел взять Драко - сам. Сравнить – как это – когда сверху, а не снизу. В чем отличие ощущений. А еще мне казалось, что после этого он окончательно будет мой. Навсегда и не смотря ни на что. Чудовище внутри меня давно уже превратилось в нечто, напоминающее помесь кролика и собаки. Оно виляло хвостом, ластилось, лизало хозяйские руки и страшно трусило.
Драко никогда не был легилиментом, и я понятия не имел, как он догадался.
- Хочешь? – спросил он, придерживая мое лицо ласковыми ладонями, от которых неуловимо пахло травами.
Я мог только кивнуть. Слов не было.
- Помнишь, как? – Драко откинулся на спину и пошарил на столике. – Только не спеши.
Мне в руку лег теплый тюбик. Он был совсем новый – Малфой купил его в обычном маггловском секс-шопе. Почему-то он не хотел варить любрикант в своей лавке. Стеснялся, что ли.
Я надеялся, что справлюсь. Драко столько раз делал это со мной, но я к тому моменту обычно почти не соображал, где нахожусь, и что происходит. Просто отдавался его языку и пальцам, теряя остатки разума.
Если я и причинил ему боль своей неопытностью, то Малфой ничем это не показал. С перепугу я использовал чуть ли не половину тюбика, и когда оказался внутри, там было жарко и очень скользко от смазки. Пальцы у меня тоже были скользкие, я никак не мог удержать Драко за бедра, и тогда он обхватил меня ногами за пояс и сам подался ко мне, впуская до конца.
Это было… момент истины, вот что это было. Полное, абсолютное слияние. Звезды под плотно зажмуренными веками. Пожар внутри и вовне. Я не сомневался, что от пальцев Драко, вцепившегося в мои предплечья, останутся синяки, но мне было наплевать. Я готов был щипать себя в этих местах сам, чтобы сохранить память о происходившем как можно дольше.
Драко снова дернул меня к себе, заставляя двигаться, и я превратился в секс-машину. В огромный, распухший от желания шатун. В таран, пробивающий стену крепости. Кажется, я что-то кричал, а Малфой ругался так грязно, как можно было научиться только в трущобах Ист-Энда. У меня по лицу текли слезы, смешанные с потом. Я исходил ими, я топился, как жир на раскаленной сковороде, и все, что я видел – широко раскрытые темные глаза Драко и крепко сжатые мелкие острые зубы. И волосы, разметавшиеся по мокрой от пота подушке.

Меня разбудила сова, отчаянно долбившая клювом по решетке окна. Вставать не хотелось, я нашарил на полу у кровати палочку и распахнул створки заклинанием.
Записка, торопливо написанная Гермионой, отправила меня в нокаут. Я не помнил, как одевался, я даже Драко ничего не сказал, решив, что все объясню потом. Но в голове у меня почему-то занозой засела одна мысль – это наказание. За равнодушие к Габриель, за украденные для свиданий с Драко часы, за этот день, за мое мгновенное пожелание за секунду до оргазма: ”как было бы хорошо, будь я свободен”.
Аппарировать в таком состоянии было самоубийством. Но у меня как-то получилось. Мне казалось – все вокруг знают, откуда я появился в приемном покое больницы Святого Мунго. От меня за милю несло спермой и похотью. Чужой постелью и чужим мужчиной, мирно спавшим в эти минуты в ворохе пропотевших простыней.
Когда появились близнецы, я впервые не смог отличить Фреда от Джорджа. Они напоили меня чем-то, от чего горло перехватило, и из глаз потекли слезы.
Наверное, я оплакивал нашу с Драко любовь. Или себя, запутавшегося между женой и любовником. Или всю эту гребанную жизнь, которую я так бездарно просрал, ради имиджа связав себя с нелюбимой равнодушной женщиной.
А потом, через сто лет, которые я провел в страхе и отчаянии, из дверей вышел врач и радостно сказал мне:
- Мальчик. Поздравляю тебя, Гарри.
И я понял, что там, наверху, меня простили.


Рон

Пожалуй, это был самый подходящий момент.
Я сложил в сумку все, что приготовил, и аппарировал к дому, где жил Малфой. Мне пришлось довольно долго стучать в дверь, прежде, чем он открыл ее – заспанный, растрепанный, в одних трусах… непривычный. Я ведь его давно не видел, последний раз – десять или одиннадцать лет назад, после заседания суда, когда Малфой получил свой срок в лагере.
Я отодвинул Малфоя с дороги и прошел в комнату. Пахло разлитым вином, потом и сексом. Оглядевшись, я спихнул со стула какие-то вещи и сел. Малфой вошел следом и встал у стены, скрестив руки на груди. Если он и удивился моему приходу, то вида не подал совершенно.
- У тебя есть сутки, - сказал я ему. – Через сутки тебя не должно быть в стране. Мне безразлично, куда именно ты уедешь, но если рискнешь и останешься в Британии, неважно, в какой именно дыре, – я тебя посажу.
- С какой стати я должен уезжать? – голос у Малфоя был хриплым, то ли со сна, то ли от злости.
Я вытащил из сумки папку и кинул ее на стол.
- Ознакомься. Здесь достаточно фактов, чтобы привлечь тебя к ответственности по трем статьям Магического кодекса, как минимум. По совокупности потянут лет на двадцать. Незаконная работа, шантаж, связи с серыми магами.
- Нет у меня никаких связей с серыми магами, - Малфой даже руки к папке не протянул.
- Это ты суду будешь доказывать, а не мне. Но даже если докажешь – от остального тебе не отвертеться. Кстати, я еще не решил – деньги ты от Гарри за что получал? За незаконную работу или за нелегальную проституцию? Или за все вместе?
Малфой молчал, разглядывая меня. Я снова открыл сумку.
- Заметь, Малфой, насколько я добр. Просто не хочу, чтобы имя Гарри опять трепали газеты. Если бы дело было только в тебе, вместо меня здесь сейчас сидели бы авроры. Вот это – разрешение на выезд из страны. А в этом футляре – незарегистрированная в Британии волшебная палочка. На ней нет никаких ограничений по магии, но в полную силу она работает только за пределами страны. Я даю тебе шанс, один. Ты меня знаешь.
Конечно, дело было не в Гарри. Плевать я хотел на его личную жизнь - с кем он там спит и кому за это платит, меня не интересовало. Три недели назад меня вызвал Шеклболт и совершенно однозначно потребовал, чтобы я разобрался с женой. Я и раньше подозревал, что наш Министр тот еще волчара, но за эти годы впервые увидел, как он показывает зубы своим. Гермиона устраивала его только в нынешнем качестве – главный юрисконсульт Министерства. Он категорически не желал видеть ее в оппозиции, да еще и в одной связке с Малфоем. Мне хорошо были знакомы последние настроения Визенгамота – поговаривали, что у Министра слишком много власти, что наша экономика находится в состоянии стагнации, что галлеон неотвратимо падает по отношению к английскому фунту… На фоне недовольства политикой Министра поднимали головы и те, кого не устраивали его действия в отношении чистокровных семей.
Отец нередко обсуждал со мной то, что происходит в кулуарах Визенгамота. Проблема была в том, что наша семья слишком сильно оказалась связана именно с нынешним Министром. Наполеоновские планы Гермионы о министерском кресле не имели под собой оснований – свалив Шеклболта, Визенгамот избрал бы нового Министра из своих. Магглорожденная волшебница никогда бы не стала для этих магов достойной кандидатурой на такой важный пост. Но со своим извечным стремлением ко всеобщей справедливости Гермиона могла раскачать лодку слишком сильно.
Конечно, сейчас Малфой был никем. Обычный лишенец, которому повезло залезть в постель к одному из столпов общества. Но я достаточно хорошо знал, насколько Хорек умел приспосабливать обстоятельства к себе и использовать окружающих для своей выгоды. Я не хотел, чтобы Гермиона стала его орудием в ближайшем будущем. Малфои всегда вылезали из своих проблем по чужим головам, не заботясь о тех, кого топят в своем восхождении к вершинам. Он уже скомпрометировал Гарри в глазах общества, но Поттер был и оставался победителем Волдеморта. Со временем ему бы все простили и все забыли. А Гермиона своего положения добилась самоотверженным трудом. И я не желал видеть, как ее сломают.
- Выбирай, Малфой, - сказал я. – Срок в Азкабане или добровольная пожизненная эмиграция. В ближайшие сутки Гарри будет не до тебя. Исчезни из его жизни, и я забуду о том, что лежит в этой папке. И запомни – никаких встреч с Гарри, никаких разговоров. Ни сейчас, ни в будущем. Я тебя и на луне достану, если что. Захочешь прихватить с собой кого-то из приятелей – дело твое. Пришлешь сову – выправлю разрешение. На Паркинсон, на Крэбба. Или на мальчишку твоего, мне безразлично.
Я знал, что он уедет. Один или нет, но уедет. Чувство самосохранения у Малфоев было развито достаточно сильно. Пригрози я ему смертью – и Хорек уперся бы всеми лапами. Но Азкабан – это было совсем иное.
Дожидаться ответа я не собирался. Оставил на столе разрешение, палочку, встал и пошел на выход мимо Малфоя. У двери сказал ему, не оглядываясь:
- Сутки, Малфой.
Он промолчал.


Малфой

Все было готово, но Драко никак не мог собраться с силами и выйти из дома. Бассет недовольно мяукал в клетке и пытался отцарапать решетку, закрывающую выход. В окно уже заглядывала луна, а Драко все сидел на развороченной постели и вспоминал минувший день.
Ему казалось, что с момента разговора с Уизли прошла целая вечность. Рыжий не оставил ему выбора – Драко слишком хорошо понимал, что это не пустые угрозы. Только история с шантажом Гарри тянула на полноценный срок. Особенно сейчас, когда их связь перестала быть секретом.
Собирать вещи Драко начал почти сразу после ухода Уизли. Все имущество уместилось в одну сумку. Оставив ее у стола, Малфой оделся и пошел к больнице. Он не рассчитывал увидеть Гарри, просто не мог не узнать, все ли там в порядке.
К счастью, Гермиона вышла на улицу, и Драко спросил у нее. Все было чудесно – у Гарри родился сын. В какой-то момент Малфою захотелось рассказать ей все – про визит Уизли накануне вечером, про угрозы, про то, что Драко заставляют уехать…
За стеклянными дверями приемного покоя маячили три огненно-рыжие шевелюры. Малфой развернулся и пошел прочь.
В Гринготтс он оформил международные аккредитивы на двадцать тысяч галлеонов, показав гоблину разрешение на выезд из Британии, оставшиеся двадцать шесть решил пока не трогать. В конце концов, у него было время до вечера зайти в банк еще раз.
Панси уже открыла лавку. Эрни возился в задней комнате. Драко подошел к прилавку, облокотился на него и придержал подругу за рукав мантии.
- Я уезжаю, Панси, - слова давались с трудом. – Пока не знаю, куда именно. Ты хотела бы поехать со мной?
Она так растерялась, что опустилась на табурет, глядя на Драко испуганными глазами.
- Что случилось?
- Неважно, - нетерпеливо ответил Малфой. – Поедешь?
Молодая женщина нерешительно оглянулась на дверь, за которой Эрни напевал какую-то песенку, расставляя по местам коробки с товарами.
- Понятно, - устало сказал Драко. – Тогда собирайся и пойдем к нотариусу. Надеюсь, вы с Эрни не прогорите. В крайнем случае, Уизли помогут удержаться на плаву. Они не такие мерзавцы, какими пытаются казаться.

Винсент таскал ящики с огневиски и сливочным пивом для бара, шутил с Мадам и сам же смеялся над своими шутками.
- Ну куда я поеду, Драко, - виновато прогудел он. – Скоро Грега выпустят, Милли опять же…
Он стоял с ящиком в руках, не зная, куда его деть – то ли поставить на землю, то ли отнести в бар и вернуться к другу.
- И потом, мне здесь нравится. Да и языка я европейского не знаю.
- Хорошо, Винс, - тихо сказал Малфой. – Я понимаю. Ты к отцу в Уилтшир заглядывай, ладно? Хотя бы иногда.
Они неловко помолчали, а когда из бара нетерпеливо закричала Мадам, Драко обнял друга за шею и на мгновение прижался щекой к небритому побородку.
- Береги себя, Винс. И Грега с Милли береги. Ну, иди, хозяйка зовет.

Фабиана Драко не нашел. Наверное, он опять гулял где-то со своими приятелями. Или сидел в участке.
На исходе дня Малфой еще раз зашел в Гринготтс. Перевел по десять тысяч на счета Панси и Винсента, открыл счет для Фаби на оставшиеся шесть и попросил гоблина разослать уведомления через пару суток.
В кармане мантии оставалось еще несколько десятков галлеонов, и Малфой вспомнил, что не ел со вчерашнего вечера.
В "Мантикоре” было дымно и шумно, гремела музыка. Кто-то в голос хохотал у стойки, кто-то жаловался на жизнь случайному соседу по столику. Драко сел в самый дальний угол, заказал огневиски и бифштекс с кровью. Аппетита не было, но он заставил себя поесть и вернулся домой, когда на улице начали зажигаться фонари.
Все дела были переделаны. Оставалось забрать из квартиры вещи и кота, вернуть ключи хозяйке и…
Драко не знал, что будет после этого многозначительного "и”. Он должен был отправиться по каминной сети в Манчестер, оттуда – в любую европейскую столицу уже полноценным магом. Если Уизли не обманул, то в Европе Малфой сможет пользоваться волшебством в полном объеме. Но эта многолетняя мечта казалась сейчас мелкой и совершенно ненужной, потому что здесь, в Британии, Драко оставлял много больше. Здесь оставались друзья, могила отца, молодость, счастье…
Весь день он старался не думать о Гарри. О том, что все закончилось. Сумасшедший год, вместивший в себя так много: ненависть и страсть, отчаяние и надежду, любовь и потери. Дебет не сходился с кредитом – сейчас Драко многое отдал бы за одну, последнюю встречу с Поттером. За возможность обнять, прижать к себе, заглянуть в шальные веселые глаза.
За право сказать так и не сказанное "люблю”.
Драко встал, перекинул через плечо ремень от сумки, взял в руку клетку с притихшим Бассетом и положил в карман ключи. Тянуть дальше было бессмысленно. Рон прав – Гарри не придет. Скорее всего, он на радостях пьет сейчас в компании всех Уизли, отмечая рождение сына. В лучшем случае, он вспомнит о Драко только завтра. Или через неделю. Или вообще не вспомнит. Сам Драко, случись ему делать выбор между ребенком и любовником, выбрал бы ребенка.
В "Дырявом котле” все столики оказались пусты, и Малфой порадовался, что свидетелей его бегства из Лондона не будет. Не хотелось оставлять за спиной пересуды и сплетни о том, куда исчез любовник самого знаменитого мага Британии последних трех десятилетий.
Аврор-таможенник Манчестерского международного портала придирчиво изучил документы Драко, равнодушно перерыл сумку, заглянул в клетку к Бассету.
- Куда направляемся?
- Париж, - спокойно ответил Драко, разглядывая прыщавую физиономию аврора.
Уточнять конечный пункт назначения он не собирался. Но это определенно должен был быть край земли.


Эпилог 

- В этот раз поваленными оградами не отделаемся! - перекрикивая вой ветра проорал высокий мужчина в штормовке.
- Это точно! – крикнул в ответ Малфой, поворачиваясь спиной к ветру, чтобы вздохнуть.
На Пакавау надвигался тайфун. Он гнал по небу тучи, дождь налетал волнами, заливая глаза, с деревьев обламывались ветви и листья.
Драко заскочил в бар и обессилено прислонился к двери, сотрясавшейся от порывов шторма.
Три чертовых года Малфой торчал в этой дыре, но подобного не помнил. Впрочем, тайфуна такой силы не помнил даже Койо, невозмутимо протиравший бокалы за стойкой, а он прожил в Пакавау всю свою жизнь.
Высушив себя заклинанием, Драко сел на барный табурет. Койо молча поставил перед ним бокал с огневиски.
- Не представляю, что сейчас творится в маггловской части города, - пробормотал Драко, отпивая глоток. – Там, наверное, все крыши уже посрывало. Триста миль в час, ничего себе, ветерок.
Койо пожал плечами. Он вообще был неразговорчив, временами Драко раздражала его непробиваемость. В конце концов, хозяину можно было и ответить.
Взяв бокал, Малфой подошел к окну. По улице неслись потоки воды. Коттеджи вдоль дороги защищали мощные заклинания, но даже они не всегда спасали – то тут, то там звенело разбившееся стекло или хлопала сорванная с петель дверь. За сохранность своего бара Драко был спокоен, а вот газон перед входом уже покрывал всевозможный мусор – обрывки газет, обломившиеся ветки. Всю эту грязь прибило ветром к фундаменту, распластало по мокрой траве.
- Кто только имена этим тайфунам придумывает, - раздраженно сказал Драко. – Это ж надо так назвать – Фелипе. Он такой же Фелипе, как я - испанская инфанта.
Койо еле слышно фыркнул за спиной.
Какой-то сумасшедший брел по улице по колено в воде, упрямо нагибаясь против ветра. К груди псих прижимал ребенка, цеплявшегося за ворот куртки.
- Ненормальный, - буркнул Малфой. – Турист, наверное. Откуда его к нам занесло? С тайфуном, что ли?
Туристы в Пакавау обычно не заглядывали. Драко потому и обосновался в этом крохотном городишке – спрятавшись от большого мира там, где новые люди появлялись раз в два, а то и в три десятилетия. Единственная улочка магического Пакавау состояла из нескольких десятков коттеджей, лавки, где продавалось все на свете – от продуктов до мебели, крохотной гостиницы на пять номеров, пустовавшей большую часть времени и бара, купленного Малфоем у прежних хозяев, переселившихся в Веллингтон поближе к цивилизации. Сто пятнадцать магов – мужчин, женщин и детей. Несколько европецев, остальные – японцы и гавайцы, да еще трое колдунов-аборигенов, вот и все население.
Человек на дороге не был местным жителем. Местные никогда бы не вышли на улицу в такую погоду без крайней необходимости. Драко присмотрелся внимательнее, выронил из рук бокал и бросился наружу, несказанно удивив Койо. Гаваец даже оставил свое занятие и подошел к окну выяснить, что же такое случилось.
Они стояли посреди дороги, не обращая внимания на ветер и дождь. Хозяин обнимал странного человека, по-прежнему державшего на руках ребенка. Койо хмыкнул и вернулся за стойку. Разлил по бокалам огневиски, заклинанием вскипятил молоко и налил его в широкую чашку. На отдельную тарелку положил бисквиты и печенье. Зажег свечи и подвесил их в воздухе над столиком у окна.

"Надо их позвать, пока молоко не остыло”, - подумал Койо и неторопливо пошел к двери.