Стокриновые сны

- Это так делается? – спросил Алекс. – Я был во множестве вселенных и миров, но с земным мужчиной в первый раз.

- Да, так, - ответил я. – Главное, не останавливайся. Если что, я тебе подскажу по ходу дела.

Алекс прильнул ко мне, меня подхватил вихрь яркого цвета, и я вновь очнулся дома, незадолго до трелей будильника. У меня было полное ощущение, что я только что занимался сексом, и долго. По телу еще пробегал легкий ток наслаждения. Я немного понежился под одеялом. Что за странное лекарство!
С той ночи я приходил в Замок каждый день.

Меня все больше захватывал призрачный мир, где не было ни боли, ни стыда, ни болезней.

Я бродил по Замку, с готовностью открывавшему передо мной двери то в великолепную благоухающую оранжерею, то в библиотеку, где вместе с книгами и свитками на языках таким странных, что начинала кружиться голова, хранились кристаллы и необъяснимые для меня устройства с информацией, то на кухню, где меня всегда ждало именно то, чем я хотел подкрепиться.

Алекс не всегда был со мной всю ночь, но мы неизменно завершали мое пребывание близостью. Он оказался талантливым учеником – его мягко светящееся медовое тело не знало ни усталости, ни напряжения, и мы не торопясь испробовали все, что я когда-то хотел осуществить с партнером.
Иногда мы разговаривали.

- Я – Страж, или, можно сказать, Воин Равновесия, - мечтательно рассказывал мой друг, вытянувшись на травке у озера. – Понимаешь, чтобы замыслы Творца осуществлялись именно так, как были задуманы, нужно равновесие между Добром и Злом. Иначе Ось Творения отклоняется, Нити Замыслов путаются, Время, там, где оно есть, бежит вспять, а Пространство закручивается вихрями. Так уж устроено.

-Тогда я подлежу уничтожению, - заметил я. – Гомосексуал с ВИЧ – явно не порождение света.

- Кто тебе это сказал? – спросил Алекс.

-В моем мире так думают многие, - с горечью ответил я. – Трудно в это не поверить, когда со всех сторон слышишь, что ты – зло. Или что ты болен, и тебя нужно лечить.

- Ты живешь в жестоком мире, - с глубокой печалью проговорил Алекс. – Не ты болен, а твой мир.
Мы помолчали.

- А как же дети? – спросил мой друг. – Я знаю, что и у детей в твоем мире бывает ВИЧ.

- О них не говорят, - сказал я. – Понимаешь, на нас обращают внимание только потому, что мы мужчины и любим мужчин. До детей никому нет дела. Их не замечают. Думаешь, мой мир таким задумал Творец?
На миг мне показалось, что Алекс обиделся, но он ласково ответил:

- Творец никогда не бывает жесток. То, что происходит в твоей реальности, творится людьми по их собственной воле. Великое Равновесие Добра и Зла нарушено, поэтому и возможны страдания. Понимаешь? Шаг за шагом многие люди ушли так далеко от понимания истинной ценности человеческой жизни, что уже не могут вернуться к доброте и состраданию.

Он нежно дотронулся до моей руки:

- И ты уходишь от добра, мой милый – ведь ты боишься любить.

- Да, я не хочу больше никого любить – это слишком больно. Я выживаю, не живу. Почему я не могу остаться в Замке? Я умру, если останусь?

- Нет, - ответил Алекс, - ты не умрешь, но не выполнишь своего предназначения на Земле. Если ты останешься, непоправимо порвутся важные Нити Творения. Но выбор за тобой.

- Тогда приходи ко мне, - поддразнил я его. – В мой мир. Попробуй пожить там.

- Я приду, - серьезно сказал Алекс. – Я приду, Женя, когда ты будешь готов полюбить.

Ночь проходила за ночью, складываясь сначала в один месяц, потом во второй. Я работал, немного занимался в спортзале, ждал вечера, чтобы лечь спать. Я ничем не интересовался. Никто меня не волновал. Я вступил в абсолютное одиночество, которое оставляло меня только по ту сторону Тумана.
Я знал, что Алекс – порождение моего сознания, и исчезнет, если побочные эффекты Стокрина прекратятся. Так что же мне было влюбляться в фантазию, в грезу?! И все же каждый день я поглядывал на часы, мысленно подгоняя время, чтобы поскорее оказаться в объятиях моего друга.

Настала роковая ночь, и во сне Алекс спросил меня:

- Женя, я хоть что-нибудь для тебя значу?

У меня заныло сердце. Мне хотелось сказать ему, что вопреки здравому смыслу он мне дорог, как только может быть дорог любимый человек.

Я не решился сказать ему, что люблю его.

- Ты – моя фантазия, - ответил я. – Что может значить фантазия?!

Он заплакал.

Мир вокруг нас задрожал, по Замку словно прошла ударная волна, горестно вскрикнула флейта, и я очнулся дома, посреди ночи, с чувством жуткой, невосполнимой потери. Мне тут же захотелось броситься обратно, сказать Алексу, что я полюбил его, что я больше не боюсь любить. Но я не смог заснуть и курил до утра на холодной темной кухне – в моем мире стоял февраль.

Не хочу вспоминать, как я прожил день перед следующей ночью.

Я боялся, что не усну, и лучше бы я не засыпал – в ту ночь я вновь очутился перед Потоком, но тот застыл, и я увидел свое отражение в непроницаемой зеркальной стене.

Я не мог попасть к Алексу.

Меня охватила смертная тоска. В моей жизни не было смысла, и не потому, что я жил с ВИЧ. Я был трусом, побоявшимся признаться в любви. Я хотел избежать боли, но только причинил себе еще большую боль.
Настало утро, серое и холодное. Нужно было собираться на работу.

Ночью выпал снег, и, выйдя из подъезда, я побрел по мокрой холодной жиже.

Мне было все равно.