Бумажный кораблик

Захожу в раздевалку и торможу на месте, потому что вижу ее, стоящую ко мне спиной, обтянутой тонкой розовой спортивной кофтой.
- Привет, - говорю я, сумка падает с плеча, она бросает на меня взгляд, полный равнодушия, и вдруг меняет демотиватор на своем лице с «Ты для меня пустое место» на «Ой, что-то знакомое…».
- Привет.
Она распрямляется, стаскивая пальцами черный трикотаж своих штанишек по ногам вниз, чтобы наверху не было складок.
- Ничего так брючки, - роняю я, расстегивая молнию на куртке.
- На распродаже купила, - улыбается она, даря мне две неглубокие продолговатые ямки на щеках, и, наверное, хорошее настроение до конца дня.
- А где? – спрашиваю я, - Хау мач?
- Правда, нравится?
Нет, мне не нравится, я такие штаны ненавижу, черные и трикотажные, жесть просто, потому что тебе больше подошли бы светлые, немного расклешенные от колен, и вместо розовой кофты, в которой ты выглядишь, как пацан-шестиклассник, я вижу на твоем теле что-то темно-серое, обтягивающее, с глубоким вырезом, потому что шея, шея, да.
- Было около семи тысяч, сейчас четыре, а брала в торговом центре.
- Тебе идет.
Она снова поворачивается ко мне спиной и, прогнувшись, с улыбкой смотрит на меня из-за плеча.
Я бросаю куртку на пол, подхожу к ней и разворачиваю к себе лицом. В раздевалке никого нет, только мы, и затихающий шум голосов, растекающийся по школьным коридорам.
Захлопнулись двери в классы, до сих пор остававшиеся открытыми.
Сейчас я мужчина, и мое сердце бьется между нижней челюстью и кадыком. Я провожу руками по ее предплечьям, трогаю ее холодные пальцы, кажущиеся влажными, словно она только что вынула их из-под крана с холодной водой. От нее пахнет горячим чаем и мягкой булочкой, которые я буду ставить утром на стол, а потом наваливаться на нее, теплую, спящую, залезать руками по одеяло и, став беспощадным мстителем, хватать за задницу до тех пор, пока не получу лихой пяткой в глаз.
Пока она будет отрывать от булки кусочки и засовывать их в рот, пока будет отрешенно смотреть в окно, я расчешу ее волосы, а потом сяду напротив и, отняв у нее сигарету, недовольно отвернусь, когда она попытается сесть на мои колени. Будешь курить - врежу, скажу я, и, затягиваясь, буду смотреть, как она красит ресницы, натягивает джинсы, привстав на мыски, а потом носится по квартире, бросая в рюкзак все, что ей может понадобиться.
- Где зарядка?
- Я не видела! – прокричу я из другой комнаты, судорожно проверяя сумку, черт, все ли бумаги я собрала.
- Я же просила ее не брать!
- Я не брала.
Она будет психовать, серые глаза станут в три раза больше, слезы вот-вот смоют ее лицо, и тогда я замечу торчащий из бокового кармашка рюкзака черный шнур.
- Плохо искала.
- Ну, у меня же есть ты.
Наше утро непременно будет таким, несмотря на то, что моя квартира после утренних сборов станет похожа на городскую свалку. Она выбежит на лестничную площадку, бросив мне:
- Закрой дверь, ладно?
Наше утро непременно будет таким, не иначе. Я так четко представила ее, заходящую в ванную комнату в моей растянутой белой футболке, что сама поверила в это. Ведь будет же дыхание в ухо, волосы на шее, убранные ее легкой рукой, живот, прижатый к моей спине, я за столом, она, стоящая сзади, и вдруг негромкое:
- У нас еще есть немного времени.
Это будет выпускной вечер, все напьются, как черти, и только мы постараемся остаться в своем уме хотя бы до капота моей «Тойоты», куда она бросит сначала себя, а потом меня, рванув за черный пиджак, купленный на распродаже.
- Нас видит весь двор, - скажет она, забрасывая ногу мне на талию.
- Двойка тебе с занесением в трудовую.
- Иди сюда.
Ее помада будет пахнуть вишней, а мой блеск для губ останется на ободке стакана, из которого я выпью мартини. Наши запахи собьются в тонкий букет, в красно-желтое сочетание бликов и пятен с добавлением синего и золотого, и будет сплошная эклектика, диффузия между моим ртом и ее солнечным сплетением, психоделия в глазах, обрызганных неоновым светом дурацкой вывески над обшарпанным подъездом.
«Стоматология для всех».
Суки. В такой момент про зубы, о.
Чудо мое, ты ведь не знаешь, как мне было трудно. Извиваясь на капоте нашей, уже нашей машины, ты ловишь ртом мои обещания, но ведь я никогда их не сдержу. Это будет слишком, понимаешь? Я не объясню вселенной, что я чувствую, видя тебя с парнем из параллельного класса, я не смогу замазать синяки, оставленные твоими равнодушными взглядами на моей душе.

- А у вас утром занятий нет? – спрашивает она, подхватывая с пола рюкзак.
Я оглядываюсь, раздевалка пуста, я сейчас ее поцелую, я больше не могу.
- Нет, у меня «окно», - отвечаю я и трогаю пальцем черный шнур зарядника, свисающий из кармашка ее рюкзака.
- Ой, спаси-и-ибо, - тянет она, - А я его всё утро искала.
- Знаю, - опускаю я глаза, - Но у тебя же есть я.
Она замолкает, не понимая, смотрит на меня и неожиданно прикасается к моему плечу.
- Классно пахнете. Как называется?
- Ланком.
- Ва-ау…
Она быстро выходит из раздевалки, даже не спросив, а почему я оставляю куртку здесь, а не в учительской.
Сто раз я хотела сделать, десять раз упускала возможность, всю жизнь надеялась, а сегодня умерла. Ей всего семнадцать, а мне, прости, господи, сорок два. «Титаник» по сравнению с ней бумажный кораблик, я не выплыву, а ее спасут, и мне уже ампутировали легкие, до кучи прихватив мой спасательный жилет и... вот такая аллегория.

Замаскировав дыру в сердце приветливой улыбкой, я вхожу в учительскую, здороваюсь, беру свою чашку и иду к кулеру, чтобы выпить холодной воды, проглотить две таблетки аспирина и утопить головную боль в пустоте длинного дня.