Мяч и скрипка

Я услышал голоса, сразу, как только покинул школьный двор. Три парня, даже не боясь, что их могут увидеть учителя, накинулись на одного. Три бритоголовых, из тех, что расплодились в последнее время, в черных кожаных куртках. На вид им было лет по четырнадцать, не слишком здоровые. Они толкали худого паренька, я узнал его, тот учился в параллельном классе. Он был тщедушным на вид, не сопротивлялся, к тому же прижимал к груди футляр со скрипкой. Безобидный музыкант против трех злобных скинов. Я просто не мог оставить все вот так. Безмерное чувство справедливости заставило меня закипеть от праведной злости.

-Ну что скажешь, жидяра? - криво усмехнулся один из бритых парней.

Парень со скрипкой затравленно смотрел на них.

-Эй вы, придурки, - закричал я грозно, - вы чего к нему прицепились?

Бритоголовые посмотрели на меня, не отпуская свою жертву.

-Иди, иди, - сказал один из них, - тебя это не касается.

-Крутые, да? - усмехнулся я, - трое на одного. А слабо со мной подраться?

Не смотря на то, что их было трое, парни были не самыми смелыми, нападали только кучками и на тех, кто послабее, моя же внушительная фигура баскетболиста и грозный вид заставили их растеряться.

-Тебе оно надо? - не очень уверенно огрызнулся один скин.

-Пошли бы вы подальше, - сказал я зло.

Парня со скрипкой они сильно толкнули, тот упал на колени, не выпуская из рук футляр. Я невольно восхитился, как он защищает свой инструмент. Скины двинулись на меня, но пыл их остыл, когда я накостылял им по шее. Так-то, они только на вид грозные, а на самом деле сопляки и трусы. Бритые поспешно удалились, а я им еще успел крикнуть вслед, что если еще их увижу, то живого места не оставлю.

-Ты как, нормально? - спросил я у спасенного мной парня.

-Спасибо, - вымучено улыбнулся парень. Он отряхнул брюки. Я обратил внимания, что его руки были чистыми, наверное, он их тоже берег, как и скрипку.

-Да не за что, - небрежно сказал я, разглядывая его.

Парень был немного пониже, чем я, черненький, смуглый, с короткими курчавыми волосами, длинными баками на висках.

-Чего они к тебе привязались? - спросил я, кивая в сторону убежавших скинов.

-А ты не понял? - грустно спросил парень

Я покачал головой.

-Меня зовут Давид Бергман, - сказал он, - это тебе о чем-нибудь говорит?

-Чет Уиллс, - представился я, потом догадался, - ты еврей?

-Ну да, а эти типы страшно не любят евреев.

-Они придурки, - уверенно сказал я.

Давид кивнул, я понял, что ему-то от этого не легче.

-Я тебя знаю, - сказал он, - хотя, кто тебя не знает? Надежда школьной сборной.

Я усмехнулся:

-Да, ладно. А я что-то тебя не знаю. В каком ты классе?

-В "А", но естественно, что ты меня не знаешь. Я из тех, кто держится тихо.

-Ты музыкант? - я кивнул на футляр, который он крепко прижимал к груди, словно ему еще угрожала опасность.

-Ага, скрипач. Поэтому для меня главное - беречь руки и скрипку. К тому же я не умею драться.

Я согласно кивнул. Мы шли по улице, давно покинув школьный квартал. Оказалось, что Давид живет на соседней улице, поэтому нам было по пути. Признаться, он меня заинтересовал. Наверное, потому что я его раньше не знал, а я люблю новые знакомства. До этого мне не приходилось общаться ни с одним скрипачом.

-Давно ты играешь? - спросил я, вовсе не из вежливости, мне действительно было интересно, сколько можно играть на скрипке, пока не свихнешься.

-С пяти, значит - одиннадцать лет.

-И не надоело? Я хочу сказать, все кто играет на всяких классических инструментах, обычно музыку забрасывают.

-Нет, мне нравится. Наверное, это стереотип - маленький еврейский мальчик со скрипкой. Но мне действительно нравиться играть.

Мы разговорилась, как старые приятели, совсем не чувствовалось никакого барьера в общении. Удивительно, но мне было интересно с этим незнакомым парнем, он так отличался от всех моих друзей и знакомых.

-Вот и мой дом, - сказал Давид, кивая на красивый большой дом.

-Ого! - присвистнул я, - шикарно живете!

-Просто семья большая, - улыбнулся Давид.

Он от души пожал мне руку и сказал:

-Спасибо большое, Чет, что вступился за меня.

-Не за что. Если что - зови меня. Я этим бритоголовым быстро задницу надеру.

Давид улыбнулся и скрылся в дверях своего дома.

***

Как мне надоело все это. Сколько себя помню, слышу эти слова, звучащие так обидно и оскорбительно - "жид", "еврейская морда". Иногда я даже стыдился этого, к немалому огорчению своей семьи. Но дальше обидных слов и недоброжелательных взглядов никогда не заходило, а теперь, несколько недель назад появились эти проклятые фашисты, которые мне прохода не дают. Обычные ребята, не слишком смелые, не слишком умные. Вся их сила - в толпе, как бараны идут за тем, кто выкрикивает - бей, круши! Это страшно. Видеть такой тупой фанатизм в простых парнях, которые живут с тобой в одном районе, которые считают, что могут все и им все дозволено. Пока меня не били, просто шпыняли - так несколько синяков, разбитые коленки. Тетушки волнуются, спрашивают, что такое, но я же не тряпка и не плакса, чтобы жаловаться. Хотя врать я не люблю, но пришлось придумать оправдание - учусь кататься на велосипеде. Что поделать, я не из тех парней, что могут постоять за себя. Приходиться терпеть, прятаться, я не трус, но я всего лишь миролюбивый музыкант, поэтому приходиться унижаться. Странно, что этот парень, Чет, вступился за меня. Он крутой, звезда школьной баскетбольной команды, мечта всех девчонок. Он не из тех, кто будет сбегать, если ему угрожает опасность. Я всегда думал, что он не знает даже о моем существовании. Ведь Чет из тех парней, которые имеют определенный круг друзей и не охотно кого-то пускают в эту элитную группу. А вот он помог мне. Наверное, из чувства справедливости, желания помочь слабому и беспомощному. Меня это не унизило, не задело, наоборот, стало приятно, что есть такие люди, которые могут вступиться за кого-то. Я всегда так погружен в свои мечты, что, наверное, со стороны выгляжу как чудик, который только и просит о помощи всем своим видом.

Тетя Сара как всегда с беспокойством начала меня расспрашивать, где я задержался, как только я переступил порог дома. Иногда мне хотелось, чтобы ее не оказалось дома, когда я прихожу из школы. Просто уехала бы куда-нибудь на время. Я, конечно, ее очень люблю, но эта опека меня утомляет. Не такой уж я беспомощный, каким кажусь. Но тетя Сара всегда была рядом. Наверное, без ее хлопот и внимания дом перестал бы быть таким родным и уютным. Вот только врать мне приходилось ей постоянно в последнее время, и даже противно было. Но я знал, что охам и ахам конца не будет, если тетя Сара узнает, что у меня неприятности. Еще всполошит всех родных, заставит переехать куда-нибудь. Мне нужно думать не только о своей гордости, но и о том, как мои проблемы скажутся на семье.

-Ты голодный, Давид? - заботливо спросила тетя Сара. Она всегда беспокоилась о моем питании, считая, что я слишком худой. Что ж, может, она была права.

-Нет, тетя. Я лучше пойду заниматься.

-Иди, мальчик, занимайся, - с трепетом сказала тетя.

Мой музыкальный талант все считали божьим даром, поэтому мои занятия были чуть ли не священны для всех. Когда я играл, никто не смел меня потревожить. И мне нравилось это время. Я принадлежал только себя, своим мыслям, а не находился под неусыпным вниманием многочисленных родственников.

Не могу описать, что я чувствую, когда касаюсь струн смычком. Это как полет, невесомость. Будто музыка, которая разливается в воздухе, это река, и она несет меня куда-то, качая на медленных волнах. Музыка была для меня чем-то непостижимым, таинственным и вместе с тем - родным. Как я был благодарен моей маме, которая первая разглядела во мне настоящий талант и сумела поддержать мои начинания.

Скрипка печально запела. Эту мелодию я сочинил в память о матери, и играл я ее только, когда меня начинали мучительно терзать воспоминания о ней. В последнее время это случалось слишком часто. Наверное, потому что она была единственной, с кем я действительно мог поделиться всем, что творилось у меня на душе. Только она сумела бы меня понять и поддержать. Только она была для меня настоящим другом. Единственным…

А сейчас только музыка была моим другом. Она понимала меня, а я - ее. Смычок всегда был так послушен, словно сам знал, как и какие струны нужно задеть, чтобы появилось волшебство. Полированное гладкое дерево приятно касалось подбородка, и в этот момент я готов был играть вечно. Благо, что моя комната для занятий в мансарде была хорошо изолирована, так что я никого не тревожил музыкой. Но разве может музыка кому-то помешать?

***

Я ужасно вымотался после тренировки, поэтому как мешок с песком плюхнулся на скамью в раздевалке.

-Эй, Чет, ты сегодня клево играл, - сказал Кевин, - на чемпионате мы им покажем!

В последние дни Кевин не мог ни о чем другом говорить, кроме предстоящего матча. Я, конечно, тоже его ждал, но иногда просто хотелось сменить тему. Наверное, поэтому и было приятно вчера поболтать с тем парнем, и ни о чем-нибудь, а о музыке! Сказать кому, не поверят. Да, я обожаю баскетбол, но только на площадке, в остальное время мне хочется думать и о других вещах. Но не все могут это понять.

-Надерем задницу школе Бенсона, - радостно орал Кевин под душем.

Я итак знал, что надерем, а потом еще и подеремся после игры, это уже как традиция. Обидно, что игра превращается в какую-то разборку между группировками. Мне все равно, сколько побед у нашей команды. Сколько задниц мы там надрали. Меня волнует только игра, ее красота, ее азарт, скорость. Обожаю, когда тело легкое и быстрое, сжимается или распрямляется в прыжке, как тугая пружина, когда мяч делает то, что приказывают ему руки. Это стоит любых проигрышей. Игра для меня ценна только ради нее самой, а не ради престижа, от которого я уже порядком устал. И обожание девчонок я бы хотел получать не за это, а за свои личные качества. Наверное, я просто романтик. Наверное, нужно принимать все таким, как есть.

Кевин еще трепался о чем-то, кажется о свиданиях. После баскетбола, девчонки его любимая тема. Я, конечно, тоже люблю поговорить о девчонках, но только не с таким пошляком, как Кевин. Он, похоже, не знает, что девушек нужно уважать, а не только…

После душа мои волосы еще не высохли, но было уже совсем тепло, настоящее лето, мне нравилось, как теплый ветерок ласкал мои еще влажные волосы и лицо.

После занятий я отправился прямиком на баскетбольную площадку в парке. Моей усталости как не бывало. Вот где настоящая игра! С этими ребятами я встречался только здесь, просто так мы не общались, но это и не важно. Зато как они играют! Красиво, честно, не за обожание и почести. Только ради удовольствия. И усталость после такой игры была очень настоящей, но приятной. Я не спеша возвращался домой, подгоняя себя уговорами, что уроки еще не сделаны, а завтра контрольная по химии и надо хотя бы открыть учебник. Я всегда хожу пешком. Это и приятно и для здоровья полезно. Правда, квартал у нас не безопасный, особенно по вечерам, но чего мне бояться? Я же парень крутой.

Опять я увидел эту сценку, мне даже показалось, что это повтор. Только на этот раз из губы Давида текла кровь. Довольный скин заехал ему кулаком по лицу. А бедный парень только с ненавистью смотрел на них, прижимая к груди драгоценный футляр со скрипкой. И есть же на свете такие беспомощные люди, которые сами не в силах постоять за себя, а всякие уроды этим пользуются.

На этот раз мне тоже досталось, так что из носа кровь потекла, но и молодые недоумки-фашисты без хорошего мордобоя не остались. И ничего, что я один, а их трое.

Давид протянул мне носовой платок и грустно улыбнулся.

-Опять тебе пришлось вступаться за меня.

-Ну и что? - я бодро улыбнулся, - музыканты народ утонченный, а скины - тупые. К тому же это не только из-за тебя. У меня иногда просто руки чешутся прибить кого-нибудь из них.

-А я против насилия, - заявил Давид.

-Понятно, - кивнул я, - слушай, они что, к тебе все время цепляются?

-Но ведь я же все время жид, - горько усмехнулся Давид, - с этим ничего не поделаешь.

Я согласно кивнул.

-А чего ты так поздно здесь делаешь?

-У меня были занятия по музыке, - объяснил Давид.

-Далековато что-то, - задумчиво заключил я.

Улица, по которой мы сейчас шли, находилась в нескольких кварталах от нашего.

-Зато преподаватель хороший.

-Слушай, тебе ведь так опасно ходить, - вдруг решил я, - я этих типов знаю. Они иногда бывают очень злыми.

-Будто я их не знаю, - опять невесело усмехнулся Давид, - а что поделать?

-А твои родители как относятся к тому, что тебя дискриминируют?

-Слово-то какое! - улыбнулся парень, - думаешь, я такой нюня, что буду плакаться родителям? Нет, я сам как-нибудь разберусь.

-Слушай, - решил я, - раз уж мы живем рядом, то можем вместе ходить, так безопаснее.

Вот придумал, даже самому смешно стало. И Давид засмеялся.

-Ага, за ручку будем ходить, - съязвил он, - этим парням это еще больше понравится.

-Да что такого? - небрежно сказал я, - ты что всегда по одиночке ходишь? Никогда с друзьями не ходил?

-У меня нет друзей, - печально произнес парень.

Такой тоски я не видел никогда. Даже не по себе стало. Как это, нет друзей? Даже не с кем потрепаться, возвращаясь с занятий?

-Не то, чтобы вообще не было, - пояснил Давид, - ну, есть знакомые, приятели. Но это, знаешь ли, не то. У всех свои дела.

-Тогда нам в срочном порядке нужно становиться друзьями, - выпалил я. Странно, после небольшой драки у меня было какое-то легкое настроение.

-О, как просто, - усмехнулся Давид, - раз и все! Друзьями так не становятся.

-Нет, я все понимаю. Ну, не так что б друзья прямо до гроба, и в огонь и в воду друг за друга. Но ты знаешь, я теперь чувствую себя в некоторой ответственности за тебя.

-Мы в ответе за тех, кого приручили?

Я кивнул. Как непонятно, с Давидом было так легко разговаривать. Он все понимал. Наверное, именно так и становятся настоящими друзьями - встречают человека, который понимает тебя, которому не нужно лишний раз что-то объяснять, доказывать.

-Ну ладно, - кивнул Давид, - мы вроде как пока знакомые. Это ведь первый шаг к дружбе.

-Ага, большой и крепкой, - улыбнулся я, - так что? Будем ходить вместе и прикрывать спины друг друга?

Давид кивнул, потом сказал с улыбкой.

-Наверное, я бы пошел с тобой в разведку, Чет.

*****

Как классно. Вот уж представить не мог, что смогу найти общий язык с самим Четом Уиллсом. А он сам захотел, чтобы мы стали друзьями. Знаю, это звучит по-детски: "Давай дружить и защищать друг друга". В конце концов, а почему нет. Да, я и Чет - это как небо и земля. И что с того, друзьями порой становятся самые непохожие люди. По крайней мере, это противное чувство неуверенности пропало.

Некоторые люди заводят друзей очень быстро, им не нужно долго знакомиться. Так у Чета, наверное, и есть. Он общительный, и людям нравиться с ним общаться. А вот мне всегда было трудно, мне казалось, что меня не понимают, что я не похож на обычных людей. Всегда погружен в какие-то свои мечты. А люди всегда опасаются таких чудиков, как я. Опасаются тех, кто не подходит под определение обычного человека. А я обычный? Нет. И никто не обычный. Каждый человек особенный, если только он не пытается этого скрыть. Вот Чет - он изо всех сил пытается быть обычным, этаким своим в доску рубаха-парнем. А я-то знаю, по нему вижу, что такая привычная обыденность его не устраивает. Наверное, он по природе бунтарь и способен выкинуть что-то, чего от него никто не будет ожидать. А я не такой. Я хотел бы быть бунтарем, но не могу. Слишком я нерешителен, да еще и люди, которые меня любят и верят в меня - разве могу я сделать что-то, что огорчит их, не оправдает надежд. Нет, я слишком завишу от своей семьи, чтобы посметь сделать что-то, что им не понравиться.

Странно, но в общении с Четом я как будто находил эту разрядку, словно делал что-то непохожее на меня, но в тоже время совсем безобидное. Чет действительно отличался от ребят из привычной мне среды. Но, в конце концов, я жил не под стеклянным колпаком, учился в обыкновенной школе. А там таких интеллигентиков, как я - раз два, и обчелся. Надо же общаться и с реальными, как говориться, людьми.

-А чем ты кроме музыки-то занимаешь? - спросил меня Чет.

-Да почти ничем. У меня не много развлечений.

-А музыка для тебя что, развлечение или все-таки призвание?

Серьезный вопрос. Мне нравилось, что Чет часто задает серьезные вопросы. Это что-нибудь да значит. Значит, не такой уж я ненормальный, каким уже привык себя считать.

-Думаю, что все-таки призвание. А почему ты так спросил?

Чет пожал плечами.

-Не знаю. Я не слышал, как ты играешь. Но почему-то мне кажется, у тебя большой талант. А талант - это ведь здорово. Это вызывает уважение и восхищение.

-Да, наверное. А твоя игра, разве не талант?

Чет фыркнул.

-Да ты что? Как такое можно сравнивать? То музыка, искусство. А то - баскетбол.

-Разве спорт не может быть искусством? - спросил я.

-Ну, это смотря как играть.

Наверное, со стороны это выглядело забавно, даже несколько подозрительно - будто Чет провожал меня из школы, а потом еще с уроков музыки. Но это было не так. В школе он вел себя со мной так, как со своим другом. Подозреваю, что его знакомые и приятели недоумевали: "чего ты возишься с этим музыкантом?" или "с этим евреем?" Какая разница. Большинство друзей Чета пустоголовые горы мышц, на которых только и западают девчонки. Они думают, он покровительствует мне, чтобы польстить своему самолюбию. Им просто не понять, что Чет не такой, что у него еще и мозги есть, и мысли свои, которыми с кем-то хочется поделиться. Так, наверное, и получилось, что мы в лице друг друга как бы обрели родственную душу. Это хорошо, когда тебя понимают. Такого спокойствия я не чувствовал с тех пор, как умерла мама. И так хорошо, что теперь есть человек, которому можно рассказать о наболевшем, может не обо всем, не сразу. Да думаю, и у Чета есть те мысли, которыми он не со всяким может поделиться.

++++++++

Давид оказался классным парнем. Знаю, с виду он такой замухрышка, но чувствую, что это тот человек, которому я смогу рассказать все-все. А он выслушает, да еще и поможет. Я только в книжках читал про таких друзей, на которых можно по-настоящему опереться, а в жизни как-то встречать не приходилось. Наверное, не каждый подойдет для такой роли - друга. И звучит-то как, странно. В наше время какие могут быть верные друзья, правильно? Есть приятели, с которыми ты учишься, играешь, выпиваешь, ходишь на тусовки. А для души-то что? Где те верные друзья детства, с которыми мы мечтали о невероятных приключениях? Повзрослели? Да нет, это ведь не от возраста зависит. А от искренности людей по отношению друг другу. Иногда надоедает все, быть в центре внимания. Хочется простого понимания, и вряд ли его найдешь там, где тебя считают крутым парнем. Разве бывают проблемы у крутого парня, разве мучают его сомнения? Нет. А меня мучают. Потому как я живу, расту, меняюсь. Не вечно же мне быть безмозглым баскетболистом.

-Мам, ты веришь в дружбу? - невольно спросил я у матери.

-В настоящую дружбу? - мама подняла свои красивые брови, как делала, когда задумывалась.

-Ну да, в крепкую мужскую дружбу.

-А то как же. Только пол тут ни при чем. Просто есть люди, на которых ты можешь опереться в любой момент, и ты гордишься, что знаешь таких людей.

-Как Боб?

-Да, как дядя Боб. Если ему плохо, то я всегда стараюсь помочь, а когда проблемы у меня - он всегда рядом. Вот так-то.

Мама определенно много знала о жизни. Она у меня вообще замечательная. Для меня она самый близкий и дорогой человек. Я просто горжусь своей мамой. Мне все равно, считают меня маменькиным сынком или нет. Я такой и есть. С мамой мы точно настоящие друзья. Она необыкновенно понимающая. Все мои проблемы она воспринимает как свои собственные. А еще она такая деятельная, активная, решительная, умеет добиваться всего, что задумает. Иногда мне стыдно, что ей приходиться пахать, чтобы обеспечить нас двоих, но она строго запретила мне работать, сказав, что я должен уделять все время моим тренировкам. Она очень серьезно относится к моему увлечению баскетболом и считает, что у меня есть будущее в большом спорте. Не могу с ней спорить. Ее вера в меня очень помогает и вселяет уверенность.

Отца своего я не видел с шести лет. Мы о нем никогда не разговариваем. Я лишь знаю, что она прогнала его. Помню, как он возвращался с работы, пьяный вдрызг, усаживал меня к себе на колени, обдавая лицо дыханием, пропахшим дешевым виски, и начинал разглагольствовать:

-Знаешь, Джеки, настоящему мужчине просто необходимо время от времени выпить. Это святое…

Только это "время от времени" повторялось чуть ли не каждый день Я помню, какой усталой и измученной была тогда моя мама, как она ругалась каждый день с отцом. Она всегда держалась смело и уверенно, никогда не позволяла отцу себя ударить, унизить. Не понимаю, как они смоги прожить вместе восемь лет. В один прекрасный день ей надоело все это терпеть, и мама просто прогнала отца из дома. Потом они развелись, мы переехали. И больше я о нем никогда не слышал, и даже рад был, что этот алкаш не будет портить жизнь моей матери. Дядя Боб, муж сестры моей матери, тогда очень нам помог с новым жильем, с работой для мамы. Он всегда был не просто родственником, но и близким другом. Мама моя, получив свободу, словно расправила плечи. Она стала спокойной, уверенной, даже помолодела, и теперь выглядела как двадцатилетняя девушка, ну ничуть не вру. Нас с ней иногда принимают за парочку влюбленных, когда мы ходим по улице, взявшись за руки. И меня гордость распирает от сознания, что это - моя мать! Сейчас она работает секретарем в престижной фирме, работа ей нравиться, и получает неплохо. Подозреваю, у нее роман с шефом, но она не говорит со мной об этом, может, стыдится. Я просто хочу, чтобы она не растрачивала себя, а нашла стоящего мужика, который будет ее ценить и уважать.

Мама готовила салат, а я пытался ухватить кусочек помидора из чашки. Она шлепнула меня по руке.

-А ну-ка брысь. Нечего хватать из чашки, подожди, пока я приготовлю.

-Тебе помочь? - участливо спросил я.

Но мама как всегда отказалась.

-Тебя опасно подпускать к приготовлению еды. Не твое это дело.

-Мам, слушай, я познакомился с парнем. Он еврей, и его этим постоянно попрекают.

-И что?

-Ну, что, разве это плохо - быть евреем? Почему их так не любят?

-Не знаю, - мама задумалась, - иногда люди бывают очень жестоки. Иногда - просто непримиримыми националистами. Почему-то многие не любят, когда кто-то не похож на них.

-Но это же тупо, - возмутился я.

-Согласна. Но с этим ничего не поделаешь. А ты, оказывается, у меня такой справедливый, Джек.

-Не называй меня Джек, - скривился я, - терпеть не могу это имя.

-Ну ладно, Чет, - поморщилась мама, а она не любила мое прозвище, - так что ты там говорил о каком-то парне?

-А, его зовут Давид. Мы недавно познакомились. Его достают скинхэды, я уже два раза их гонял. А он музыкант, понятное дело, постоять за себя не может.

-А ты, как Робин Гуд, защищаешь униженных и угнетенных, - пошутила мама.

-Ну не смейся, что такого.

-Нет, я не смеюсь. Это хорошо. Значит удалось мне в тебе воспитать порядочного и честного человека. Так что за скинхэды, кто это?

-Да нацисты это. Придурки, - зло сказал я, - стадо баранов, вот они кто.

-Неужели такие типы сейчас есть? - удивилась мама.

-Ты как с луны свалилась. Да таких типов полно. У них в нашем районе своя группировка.

Мама покачала головой, сокрушаясь о современным нравах. Иногда она казалась мне чересчур наивной. Старалась видеть в людях только хорошее. Может это и неплохо, но только странно, после ее-то непростой жизни.

Мало-мальски я сделал уроки. Учебный год подходил к концу, а я думать не мог об учебе. Мне было жаль огорчать мать своими оценками, но ничего поделать не мог. Иногда я действительно чувствовал себя тупым. Наверное, Давид учится хорошо. Может попросить его со мной позаниматься. В конце концов, должны же друзья помогать друг другу.

******

За ужином собралась вся наша большая семья - отец, дедушка Иосиф, тетя Сара, тетя Ребекка, пришел дядя Аарон со своей женой Элен, дядя Натан, мой брат Исаак. Как всегда мы прочитали молитву и приступили к еде. Даже ужин в нашей семье казался каким-то ритуалом. Наша семья такая религиозная и традиционная, даже иногда это надоедает. Но что я могу поделать, так уж у нас принято. Всегда так было. Не могу же я ослушаться. Мне приходилось вести себя так и делать то, что от меня ожидали.

После ужина дедушка курил трубку и что-то рассказывал. Я помню, как в детстве слушал со своими двоюродными братьями и сестрами его истории, в основном из Талмуда. Дедушка был не просто религиозным. Он был жутким сионистом, и не любил никого, особенно американцев. Мне кажется, это ничем не лучше того национализма, с каким приходиться сталкиваться мне. Но я не спорил с дедушкой. Из уважения, может, из жалости. Дедушка был таким старым, наверное, уже слабо соображал. Но я любил его слушать. От его ровного голоса веяло спокойствием, непоколебимой уверенностью. Тетки возились на кухне, отец со своими братьями обсуждали свои дела, наш семейный бизнес. Предполагалось, что все перейдет и нам, но ни я, ни мой брат Исаак бизнесом не интересовались. Да и кузены мои тоже. Но мне, по крайней мере, это было простительно, ведь я музыкант. Исаак хотел стать юристом и сейчас учился в университете. Отец очень нами гордился. И я был очень рад, что могу оправдать его надежды.

С Исааком мы не были особо близки, хотя он любил потрепаться о своей жизни в общежитии. Папа бы очень удивился, узнав, что его сынок не такой уж скромный и благообразный, каким казался на вид. Но я не думал его осуждать. В конце концов, Исаак уже взрослый, ему самому решать, как жить, что делать. А Исаак любил гульнуть и частенько мне докладывал о своих похождения. Да еще и ждал от меня ответной откровенности. К сожалению, мне нечего было рассказать, даже если бы я хотел.

Сколько я себя помню, наша семья всегда держалась вместе, вместе ужинали, ходили в синагогу, отмечали праздники. И в горе, и в радости. Думаю, это хорошо, что есть на кого опереться в трудный момент. После смерти мамы, мы все еще сильнее сблизились. Правда, иногда хотелось вырваться из этого размерного, привычного хода вещей, но у меня бы на это решимости не хватило. Так что приходилось вести себя, как примерному мальчику. Таким я и был всегда.

Чет попросил меня помочь ему по математике. Не знаю, почему он решил, что я в ней разбираюсь, я, конечно, учусь хорошо, стараюсь, но больше из-за прилежности и зубрежки, а не потому что понимаю. Он предложил пойти позаниматься в какое-то спокойное место. Этим местом оказался берег небольшой речки, совсем недалеко от города. Я удивился, потому что даже не знал о существовании такого места.

-Здесь мы в детстве строили запруду, - сказал Чет, - пытались рыбу ловить, он тут уже сто лет ничего не водится.

-Интересно, как же тут можно заниматься математикой? - удивился я.

-А что? Тут спокойно, - невозмутимо сказал Чет.

-Спокойно, но неудобно. Мы что, будем сидеть на траве, а тетради на колени положим?

-Да, так и сделаем, - Чет задумчиво посмотрел на речку, - сейчас бы искупаться.

-Холодно еще, - я поежился, глядя на воду, она казалась мне ледяной.

-Самое то, - уверенно заявил мой друг, стягивая с себя футболку.

-Ты, правда, решил купаться? - удивился я.

-Конечно, - Чет стянул кроссовки и носки и уже принялся за джинсы, - а ты не хочешь искупаться?

-Нет, - покачал головой я, - я не такой закаленный.

Чет весело кинулся в воду и тут же закричал, как ошпаренный.

-Черт! Как холодно!

Я засмеялся, качая головой.

-Я же предупреждал.

Но парень еще поплескался, думаю, из упорства, потом влез, отряхиваясь.

-Не забрызгай меня, - раздраженно прикрикнул я.

Мне казалось, что математикой Чет совсем не хочет заниматься. Он присел под дерево, сложив ноги по-турецки. Кожа его покрылась от холода пупырышками.

-Где ты успел так загореть? - спросил он меня.

-Я не загорал, я такой и есть.

-Странно, - удивился он, - а я все лето загораю, но никак не могу загореть.

-Мы будем сегодня заниматься? - напомнил я ему о цели нашего прихода сюда.

-Что-то не хочется. Слушай, а сыграй что-нибудь, - попросил он.

-Сыграть? - недоверчиво переспросил я.

-Ага, мне хочется послушать.

Я с сомнением посмотрел на него, а потом потянулся к своему футляру. Со скрипкой я никогда не расставался. Я щелкнул замками и вытащил инструмент.

++++++++

Давид с таким трепетом достал скрипку, что я понял - она очень дорога ему. Нет, не из-за стоимости инструмента, хотя наверняка он стоит очень много, просто для него эта вещь действительно много значит, как для меня мой мяч. Я ожидал, что мелодия будет красивой, но это мягко сказано. Мелодия была необыкновенной. Медленной, печальной. Она вызывала в памяти какие-то приятные, но смутные образы, которые я никак не мог разглядеть. Смычок летал над струнами, мне казалось, даже к ним не прикасаясь, а музыка лилась отовсюду - из воздуха, из солнца, из воды. Лицо Давида было очень увлеченным и… красивым. Да, именно красивым, вдохновленным. Я просто не мог не восхищаться. Он, наверное, прислушивался к музыке, льющейся с небес, а потом передавал ее. Сейчас я выглядел как очарованный ребенок, который впервые увидел Диснейленд. И я действительно впервые слышал так близко что-то такое красивое, нежное, непередаваемое, непонятное. Я восхищался в этот момент Давидом, тем, что он мог создавать такое!

Музыка плавно оборвалась, стихая и теряясь в тишине. Мы немного посидели молча, потом я с восторгом произнес.

-Красиво! Ничего такого я никогда не слышал. Правда.

-Я знаю, - улыбнулся Давид, - я мало кому это играю.

-Это ты сочинил?

Давид кивнул.

-Здорово! А как это возможно? Как это у тебя выходит?

-Что?

-Ну, как ты пишешь музыку, как играешь? Это сложно?

-Нет, это приятно, - лицо Давида стало озаренным и романтичным, - это так естественно, как будто музыка создана для меня, а я для нее. Ты выглядишь потрясенным, - усмехнулся он.

-Ну, это слабо сказано. Я обалдел!

-Я так и подумал!

Мы рассмеялись.

-Странно, никогда бы не подумал, что ты из тех, кому может нравится такая музыка, - задумчиво произнес Давид.

-Я тоже так не думал, - улыбнулся я, - я никогда раньше такую и не слушал. Я люблю рок. Но это…, - я не мог найти нужных слов, - это просто красиво. У тебя талант, Давид.

-Как ты можешь это так уверенно говорить, если не разбираешься в такой музыке? - удивился он.

-А я не знаю. Мне так кажется. Это я тебе как слушатель говорю. Если твоя музыка производит такое впечатление, значит у тебя талант.

-Скоро я буду участвовать в конкурсе молодых музыкантов.

-Ух ты, - обрадовался я, - а у меня скоро важный мачт среди школьных сборных. Будем друг за друга болеть.

-Это я могу за тебя болеть, - поправил Давид, - а в том конкурсе, в котором я буду участвовать, болеть не нужно.

-Нужно, - уверенно заявил я, - раз конкурс, значит нужно болеть.

-Слушай, ты еще не окоченел? - спросил вдруг с беспокойством Давид.

Я понял, что дрожу. После холодной воды, ветер казался еще холоднее.

-А это что? - Давид указал на солдатский медальон у меня на шее - две металлических пластинки на цепочке, - настоящие?

-Ага, - я повертел медальон в руках, - это мой счастливый талисман. Они моего кузена, Билла, он служил в ВВС. А потом отдал их мне. Он пошел служить в полиции и погиб два года назад при выполнении задания. Я их никогда не снимаю.

-Никогда, никогда? - удивился Давид, я кивнул, - даже?…

-Даже тогда, - ответил я, и мы рассмеялись.

-У меня тоже есть счастливый медальон.

Давид вытащил из-под рубашки шестиконечную звездочку на тонкой цепочке.

-Это что?

-Звезда Давида.

-В честь тебя? - спросил я.

-Нет, в честь древнего царя. Это иудейский символ.

-Как крест?

-Вроде того. Но не совсем.

-Ты такой религиозный? - удивился я.

-Не сказал бы. Просто его подарила мне мама, и он мне очень дорог. Она умерла, - грустно добавил Давид.

-Извини, - неловко сказал я.

-За что? Ты разве виноват?

-Ну, просто заставил тебя говорить на грустную тему.

-Нет, все нормально.

Я поближе посмотрел на звезду. Она была серебряной, тоненькой, аккуратная работа.

-Это тоже вроде талисмана, - сказал Давид, - я не сказал бы, что верю в ее силу. Просто эта вещь мне дорога. Хотя на самом деле наша семья очень религиозная.

-А ты, значит, нет, - заключил я.

-Я верующий, но не настолько, как хотелось бы моим родным.

-Я тоже верующий, - сказал я, - но не сильно, в церковь не хожу. Зачем? Вера - это ведь что-то личное.

-Странная у нас тема для разговора, - заключил Давид.

Я согласился.

-Давно я на такие серьезные темы ни с кем не разговаривал. Даже странно.

-Ты все-таки оденься, - беспокойно сказал Давид, - простудишься. Еще ведь не лето.

-Эх, скорее бы лето, - мечтательно произнес я, натягивая джинсы, - еще целый месяц учиться.

-Да, а у тебя все в таком заброшенном состоянии. Ты собираешься думать об учебе? Мы вообще-то математикой пытались заняться, - напомнил он.

-Что-то не хочется, - я не стал надевать футболку. Развалился на траве, заложив руки за голову, и мечтательно посмотрел на небо, - сыграй еще что-нибудь.

Давид охотно кивнул.

-Что-нибудь классическое?

-Что-нибудь свое национальное, - улыбнулся я.

********

После занятий я отправился на школьную площадку, где ребята играли в баскетбол. Я и раньше иногда смотрел на их игру. Но тогда еще не знал Чета. Теперь же я мог уверенно сказать, что он мой друг. Но чувства, когда я смотрел на его игру, оставались прежними. Это была смесь и зависти, и восхищения. Я любовался им, потому что и сам хотел быть таким же - сильным, красивым, веселым и общительным. Все восхищенные взгляды были направлены на Чета, и казалось, ему не нужно прилагать особого труда, чтобы привлечь к себе внимания. У меня такого никогда не было, но в тайне я хотел.

Чет весь отдался игре, ловко двигался по площадке, словно летал, не касаясь кроссовками бетона, оранжевый мяч слушался каждой его команды. Чет красиво уводил его, умело подавал, забрасывал в корзину. И это единение, которое чувствовалось во всей команде, ни с чем не сравнимое. Ребята действовали, как один организм, словно читая мысли друг друга, заранее зная, что должен делать каждый. Все они были, как на подбор - высокие, гибкие, хорошо развитые. От этого я сам себе казался ошибкой природы. На трибунах кучками сидели восторженные девчонки, с обожанием глядя на голубоглазого блондина, героя их грез - Чета Уиллса. Смутно, глубоко в душе я тоже этого хотел - этих восхищенных взглядов и мечтательных вздохов, адресованных мне. Но, увы, я не из тех, о ком грезят девчонки. Я не жалуюсь, и не особо переживаю. В свои шестнадцать я остаюсь совершенно равнодушным к таким вещам, меня не мучают неудовлетворенные желания, и даже сам удивляюсь такой своей апатии. Но внимание красивых девушек в любом случае приятно, даже такому равнодушному к чувствам парню, как я. У Чета, наверное, проблем с девушками не бывает. По слухам, он не меняет их, как перчатки, но и особым постоянством не отличается. Хотя, я не склонен верить слухам, а с Четом разговоров о женском поле у нас не было. Наверное, он приберегает меня для серьезных разговоров.

Потный и довольный Чет подошел ко мне, нас разделяла решетка, ограждающая площадку.

-Привет, Давид, - ослепительно улыбнулся он. Если бы я сам не видел на лице этого парня серьезного и задумчивого выражения, то думал бы, что он всю жизнь улыбается такой голливудской улыбкой.

-Привет, - кивнул я, - ты хорошо играл.

-Хорошо? - сощурился он, - да я божественно играл, - Чет рассмеялся, - сегодня у нас сплошные тренировки. Скоро матч.

Я согласно покачал головой. Теперь Чет много времени тренировался, готовясь к предстоящему матчу, который имел для него большое значение.

-Будешь болеть за нас?

-Я не болельщик, вообще-то.

-Да брось ты. Это же твоя школа, ты просто обязан болеть за нашу команду.

-Если хочешь, - неуверенно произнес я, - но только ради тебя.

-И на том спасибо, - опять во весь рот улыбнулся парень.

-Эй, Чет, ты че там застрял? - позвал его товарищ по команде.

-Ты извини, мне идти надо, - виновато сказал Чет.

-Конечно, конечно, - согласился я.

В такие моменты Чет казался мне очень далеким, посторонним. Но я знал, что он очень ценит меня и уважает. Просто и его остальным друзьям тоже требовалось внимание Чета.

+++++++

Я уговорил Давида пойти купаться. День был очень теплым, было бы обидно упустить такую возможность. Я упорно не хотел дожидаться лета. Давид неуверенно разделся, он стоял у воды, трогая ее кончиками пальцев, не решаясь войти в речку. Я уже по пояс зашел в воду, глубже здесь и не было, и с интересом смотрел на него. Может в этом есть что-то ненормальное, но, по-моему, все парни смотрят друг на друга, сравнивая свои физические качества. Мы не видели ничего такого, чтобы "и на людей посмотреть и себя показать". Давид был удивительно хорошо развит для музыканта. Я даже не ожидал. Худощавый, это точно, но никак не дохляк. Скорее - стройный и грациозный. Ничуть не хуже меня. В одежде он казался более хрупким, наверное, потому что носил аккуратные белые рубашечки, жилетки. А сейчас казался вполне приличным парнем, такому не грех девчонок покадрить.

-Ты чего возишься? - позвал я его, - лезь в воду скорее.

Давид медленно вошел в реку, задерживая дыхание. Все же, вода была еще очень холодной.

Я подплыл к нему и стал шутливо брызгаться. Он смешно заслонялся руками.

-Хватит, - попросил он, смеясь, - холодно.

-Так ты не стой, плавай.

Долго плавать мы не стали. Давид вылез первым. Он упал на траву, растянулся, раскинув руки и уткнувшись лицом в землю. Я присел рядом.

-Клевое место, - сказал он.

Я согласился.

-Помню, мы с ребятами в детстве летом отсюда не вылезали. Даже ночевали в палатках на берегу. Такая романтика была.

Он посмотрел на меня из-под полу прикрытых век. Ресницы у него было длинные и пышные. Он забавно ими хлопал, словно пытаясь стряхнуть капли воды.

-И куда же делась романтика? - спросил он.

-Не знаю, - я прилег на траву, - наверное, мы все выросли. А жаль. Детство - это золотая пора. У меня было замечательное детство, полное открытие и приключений. Мы были большими фантазерами и вечно что-то выдумывали, куда-то стремились, мечтали. Помню, как-то, нам было лет по девять, мы пошли вверх по течению, вдоль берега. Кто-то сказал, что эта река впадает в озеро. Мы отправились его искать. Рюкзаки взяли, палатки. Настоящий поход устроили.

-Нашли озеро? - лениво спросил Давид, солнце его разморило, мне казалось, он сейчас уснет.

-Нет, чуть в лесу не заблудились. А там оказались сплошные болота, а не озеро.

-Все равно, это здорово, - сказал Давид, - вам было весело и интересно, и вы верили в свою затею.

-А ты? У тебя было веселое детство, или все время на скрипке пиликал?

Давид засмеялся.

-Да, наверное, больше пиликал. Я, конечно, играл с приятелями, кузенами, но таких авантюр не устраивали. Мы были послушными мальчиками.

-Слушай, а тебе это не надоело? - спросил я его серьезно.

-Что именно?

-Быть таким примерным? Не хочется что-нибудь этакое выкинуть?

-Бывает, - Давид лег на бок и положил руку под голову, - но у меня смелости не хватает. К тому же, не хочу огорчать свою многочисленную родню.

-Я бы свихнулся, если б у меня было столько нянек и опекунов.

-А я привык. Я всегда был несамостоятельным.

-Это не так плохо, - решил я, - значит, о тебе заботятся. И все-таки, сейчас такой возраст, когда нужно делать то, что хочется, а жалеть потом.

Он задумчиво посмотрел на меня, словно размышляя над моими словами, но ничего не сказал.

-Скоро твой концерт? - спросил я.

-Через неделю.

-Жду, не дождусь.

-Придется тебе надеть костюм и галстук, - предупредил он.

-Чего? - изумился я.

-А ты как думал? Там все интеллигентные и утонченные люди будут. А ты что, собирался в джинсах и кроссовках заявиться?

-Нет, не думал об это как-то. Тогда на мой матч тебе придется надеть футболку и джинсы, - решил я.

-Да, а еще кепку и кроссовки, - подхватил он.

Мы рассмеялись. Потом я предложил:

-Еще окунемся?

-Ну, уж нет, - замотал головой Давид.

-Пошли, - я угрожающе сдвинул брови, - а то я тебя сам в воду затащу.

-Только попробуй, - предупредил он и кинулся к воде.

В костюме и галстуке я чувствовал себя явно не в своей тарелке. Постоянно поправлял неудобный предмет на шее. Мама мне так тщательно завязывала его утром, довольная, что, наконец, я прилично оделся. Если б не ее старания, я бы давно его снял. Все равно я не выглядел так аккуратно и строго, как народ вокруг. Некоторые типы даже фраки надели, наверное, это конкурсанты. А женщины все в вечерних платьях. Попадались хорошенькие девчушки, но я чувствовал себя слишком неуверенно, чтобы разглядывать их.

Давид выглядел взволнованным, когда вышел на сцену. Он увидел кого-то в зале, наверное, своих родных, кивнул им, улыбнулся. Потом уверенно прислонил скрипку к плечу, прижался к ней подбородком, поднял смычок… Эта была та самая мелодия, которую он играл на речке. Давид сомневался, стоит ли ее исполнять, но я его убедил, и был очень этим горд. Сейчас она звучала немного иначе, но все равно великолепно. Мне хотелось глаза закрыть, чтобы музыка играла прямо в голове. Но я сдержался. Вместо этого смотрел на Давида. Он был таким одухотворенным, и это производило впечатление. Я гордился им, на самом деле. Думал, какой у меня замечательный друг. Необыкновенный, талантливый. Удивительный, красивый… Кажется, меня куда-то понесло. Я, конечно, не мог отрицать, что Давид был красивым парнем, но меня, как его друга это по-моему совсем не должно волновать. Это странно, но сейчас, когда я смотрел на Давида, то чувствовал, будто вижу его впервые, словно мы и не были знакомы уже три недели. Сейчас он был совершенно незнакомым, далеким, непонятным. Это меня волновало, удивляло, пугало. Этот стройный и хрупкий парень, играющий на скрипке, затрагивал какие-то незнакомые струны моей души. Я не знал, что это, мог только подозревать… Это не очень мне нравилось…

-Привет, Чет, - довольный Давид подошел ко мне в просторном фойе, когда народ уже начал расходиться.

-Привет, - улыбнулся я, глядя на его сияющее лицо, - и чего ты радуешься? Ты же не победил?

-Ну и что, - пожал плечами Давид, - я играл свою музыку, а людям нравилось. Это самое главное. Мне плевать, что я не получил приз.

Это было словно отзвуком моих собственных мыслей.

-Ты не согласен? - настойчиво спросил Давид.

Он пристально посмотрел на меня.

-Согласен. И все равно, ты играл лучше всех, я уверен.

-Спасибо за мнение. Только жюри с тобой не согласилось.

-Да пошли они, - небрежно ответил я, потом осекся, выжидая, не обиться ли Давид, он не обиделся, только мягко улыбнулся, - все равно ты классно играл, - я похлопал его по плечу.

-Мне надо идти, - виновато сказал Давид, - родственники ждут.

-Ладно, только теперь твоя очередь за меня болеть.

-Уж вы-то победите?

-Не сомневайся! - гордо сказал я.

******

Чет поторопился с заверениями, в финале их команда проиграла, но отрыв был - всего два очка, которые противник заработал на последних секундах. Все равно наши играли очень хорошо, мастерски. Немного не повезло, но ведь это игра! Чет был очень доволен, ну еще бы - он забил двенадцать голов! Товарищи по команде хотели его даже на руках качать, но он отказался, потому что они не выиграли. Какая-то смазливая девчонка кинулась Чету на шею, принялась его целовать. Но он мягко отстранил ее, смеясь, говоря "не сейчас". Потом баскетболисты и их болельщики отправились отмечать вместе с победителями успешную игру в какой-то клуб. Чет позвал меня, но я отказался. Я чувствовал себя неуютно и неуместно в этой компании. Друзья Чета снисходительно улыбались, тоже звали меня.

-Да ладно, Давид, пойдем, развлечемся. Не вечно же тебе на скрипке пилить.

После этого идти с ними мне совсем расхотелось. Чет понимающе кивнул, обхватил за талию свою подругу, и они отвалили. А я грустно поплелся домой. Сейчас мне было как-то одиноко, опять я почувствовал себя лишним. Никогда мне не найти общего языка с этими ребятами. Они в своем мире, а я в своем.

-Эй, юдэ, - услышал я грубый голос позади.

Даже оборачиваться не нужно было, я уже знал, кого там увижу. Здорового, белобрысого коротко стриженого парня, в черной кожаной куртке. Он выглядел очень злым, но держался спокойно, словно выжидал чего-то. Впрочем, недолго. Он не стал ничего говорить, объяснять, ругаться. Просто надвинулся на меня и больно ударил кулаком в живот, потом ногой…

Мне было так плохо, страшно. Я чувствовал себя раздавленным. Домой идти не хотелось. Что скажет отец или тетя Сара, когда увидят меня в таком состоянии? Было не так больно, как обидно. Когда придет конец этому кошмару? Неужели мне всю жизнь придется это терпеть? Так несправедливо… Я хотел спрятаться куда-нибудь подальше, чтобы меня никто не нашел. Если бы только Чет был рядом… При чем тут Чет? Я разозлился на себя. Что он, моя нянька? Не может же он постоянно защищать меня. Он мой друг, а не телохранитель. Нет, это мои проблемы. Мне с этим жить.

Домой я вернулся, когда стемнело. Позвонил из автомата, сказал отцу, что задержусь у друга. А сам ходил несколько часов вокруг своего дома, ожидая, пока в нем погаснут все огни. Потом на цыпочках пробрался внутрь и поскорее залез в ванную. На свое тело смотреть даже не хотелось. Но вроде ничего сломано не было. Губы разбиты, бровь рассечена, огромный синяк на животе, который жутко болел. Мне захотелось расплакаться. Я не плакал с тех самых пор, как умерла мама. Слезы сами подступил к глазам, не спрашивая, хочу я их или нет. Мне было тяжело, я был сейчас самым одиноким человеком на свете…

+++++++

-Да что с тобой? - недовольно спросила Джил, она сидела передо мной на коленях на полу машины, я развалился на заднем сиденье, - ты где сейчас? По-моему, точно не со мной.

-Извини, Джил, - сказал я виновато, застегивая молнию на джинсах, - что-то я не в настроении.

Джил недоверчиво посмотрела на меня.

-Да что такое, что я не так сделала?

-Ты тут ни при чем, - я ласково погладил ее по щеке, - просто что-то я устал после игры. Хочется завалиться спать.

Джил обиженно надула губы и сказала:

-Тогда отвези меня домой.

-Детка, ну не злись.

-Я не злюсь, и не называй меня деткой.

Я видел, что она злиться. С Джил я встречался уже второй месяц и научился угадывать ее настроения. Я видел, что она сердиться, но не мог ей ничего предложить. Ощущал я себя погано, не знаю почему, чувствовалось, что что-то я не сделал, или неправильно сделал. А тут еще и Джил обиделась. Я, конечно, ее не любил, но и обижать не хотел. Все-таки она была моей девчонкой и очень мне нравилась. Только сегодня что-то не так пошло. Я отвез девушку домой. Да, машина Роя явно сегодня не понадобится. Я положил голову на руль, пытаясь задуматься, что же произошло. Почему с Джил ничего не вышло? Она как будто сегодня стало чужой и незнакомой для меня, и необыкновенно раздражающей. Ее голос, ее ярко накрашенные губы… что-то не так…

И вот в чем штука… Я переживал из-за Давида. Некрасиво как-то получилось, будто я его кинул. Но ведь прекрасно знал, что шумная тусовка - это не для него. И все равно, мне казалось, что я его обидел. Как-то нехорошо вышло. Стоп… Неужели я так переживаю из-за Давида, что даже возбудиться не смог? Это уж чересчур. Я тряхнул головой, отгоняя дурацкие мысли. Странно он влияет на меня в последнее время, странно я воспринимаю его, очень странно…

Мне чуть плохо не стало, когда я увидел его. В понедельник Давид не пришел в школу. Я подумал, что случилось что-то или он заболел, потому что для Давида немыслимо прогулять уроки. Я пошел к нему домой. Открыла сморщенная злобная на вид тетка с подозрительным взглядом. Давид говорил, что это тетя Ребекка. Он мне рассказывал обо всей своей семье. У них имена, прямо будто все из Библии взяты. Тетка Давида недоверчиво посмотрела на меня. Потом покачала головой и тихо, будто боясь, что кто-то посторонний услышит, сказала:

-Что-то случилось с ним. А Давид не говорит что. Ни мне, ни отцу, ни Саре. Мы очень беспокоимся, кажется, у него неприятности. Поговори с ним, - уже просила она, взгляд ее стал таким затравленным, умоляющим, - может тебе он расскажет, что случилось.

Я поднимался по лестнице наверх, было нехорошо, какое-то неприятное подозрение закралось в душу.

И вот я его увидел… Губы разбиты, покрыты еле зажившей корочкой, на виске огромный синяк, а глаза такие печальные… первым моим желанием было обнять его и успокоить, вторым - убить того, кто это сделал. Но сейчас я не стал задумываться и удивляться этим порывам. Я сел на край кровати Давида, он сел напротив, на стул. Мы некоторое время молча смотрели друг на друга, потом он виновато отвел взгляд.

-Кто это сделал? - выдавил я.

-Не знаю, - обречено ответил Давид, - я его впервые видел. Какой-то здоровяк. Мало ли…

-Черт, - я вскочил с кровати, - я найду его и так отделаю…

-Чет, не кипятись, - посоветовал Давид, - чего ты так разошелся?

Я с непониманием смотрел на него. Потом, сам не знаю зачем, взял его за подбородок и поднял его лицо.

-Но что он с тобой сделал… А я не смог тебе помочь.

-Не надо себя винить, Чет, - Давид недовольно высвободился из моих рук, - ты тут не при чем.

-Я пообещал, что буду тебя защищать…

-Чет, это было глупо…

-Нет, не глупо, - оборвал его я, - для меня это очень важно.

-Ладно, Чет, - устало сказал Давид, - забудь. Подумаешь, побили. Как-нибудь переживу.

Мне стало невыносимо, когда я увидел его покорную обреченность. Он уже смирился и был готов терпеть. А я весь кипел. Но что тут можно сделать? Мир ведь не изменить.

Но почему-то боль Давида отозвалась внутри моей собственной. Я как будто предал его, подвел, не выполнил обещания. Я знаю, что он меня в этом и не думал винить. Но зато я сам себя ругал.

Давида я не видел уже неделю. В это время я прошел через столько терзаний и сомнений. Жаль, что его не было рядом и не с кем было поделиться, но в то же время - хорошо, что не было… То, что произошло с ним заставило меня крепко задуматься. Почему мне так хочется его уберечь? Почему так необходимо его защищать, откуда взялось это покровительство? Чувство ответственности за него? Это жалость? Нет. Что же? … Ответ сам напрашивался, но я его упорно отметал. Это было неправильно и непонятно. Хотелось поскорее увидеться с Давидом, чтобы во всем разобраться. Он отлеживался дома. Я не заходил больше, но звонил каждый день. Он обижался, что я не прихожу, но иначе я не мог... А что бы вы почувствовали, осознав однажды, что ваш лучший друг стал для вас кем-то еще, кем-то более близким, значительным. Надо ли говорить, что с тех пор я не то что на Джил, вообще ни на кого смотреть не мог. Какой из этого следует вывод? Мне нравится Давид, потому что он занимательный, интересный, чуткий, отзывчивый, слабый, нуждающийся во мне… потому что он необыкновенный, таинственный, талантливый, красивый, одухотворенный, чистый, робкий… Я бесконечно перебирал его достоинства, а потом замер, обомлев… Что же это получается? Я влюбился в него? Это смешно? Он мой друг, я забочусь о нем, но это не значит… Почему-то, мысль о том, что он тоже парень меня не смутила.

Получается, я педик?… Вот это уже интересно? Где это я дал слабину, позволив себе увлечься Давидом? Разве раньше мне нравились парни? Конечно, я смотрел на своих друзей в душе, но только чисто из интереса, лучше они, чем я или хуже. Ведь это ничего не значит, верно? Никогда парни меня не возбуждали, если уж спускаться в более низменную плоскость, а не говорить о чувствах. А Давид? Наверное, это всегда было во мне, но проявилось только благодаря ему.

-Ты как? - спросил я его. Сегодня Давил впервые пришел в школу после "болезни".

-Да ничего, - он спокойно улыбался.

И что бы вы думали. Сердечко мое часто забилось. Я искал ответ на свой вопрос и нашел - меня влекло к Давиду. Да, банально, пошло, грязно, порочно, как угодно.

После недельной "разлуки" я как будто заново на него посмотрел, Давид остался тем же. Страшная травма его не подломила. А вот я уже по-другому смотрел на него. Не знаю, влюбился я или нет, вот только хотелось прижать его к себе, никому не позволяя его обидеть.

Я не гомик. Что со мной? Мне не нравятся парни… конечно, не нравятся. Только Давид… Меня никогда не возбуждали голые парни. Но стоило мне увидеть, как две пуговки на аккуратной белой рубашки Давида расстегнуты… Нет, мне это неинтересно… У него такие необычные глаза, темно-карие, почти черные. И волосы черные, мелко вьющиеся, мягкие на вид… И ресницы пушистые, и губы тонкие, почти сливающиеся с его смуглой кожей… Он заставляет думать о морях средиземноморья, о теплом солнце, о песке, где так приятно валяться… Значит, я гомик. Точно, самый настоящий. Меня влечет к другому парню. Как еще это называется? Меня это не испугало, просто сильно удивило. Удивило то, что мне просто хотелось быть рядом с Давидом, укрыть его от любой опасности. А спать с ним?… Мне даже в голову такое не приходило. Хотя… кого я обманываю?…

-Чет, что с тобой? Ты какой-то странный. Скрытный. Как улитка в раковине? - удивленно спрашивал Давид.

Эх, приятель, если б ты только знал. Да, я смирился. Просто взял, да смирился. Ну не кончать же жизнь самоубийством из-за того, что я голубой. Что в этом такого? Меня другое больше всего волновало - как быть с Давидом? Должен ли он знать? Сможет ли он понять? Принять? Ответить? В последнем я очень сомневался. Его воспитали в такой религиозной семье, где, наверное, все разговоры о сексе под запретом. А уж гомосексуализм - и подавно. Я решил, будь что будет. Пустил все своим ходом. Я не буду гнать лошадей, но и сдерживаться не буду. Если уж что-то и выйдет, значит, так и должно быть…

******

С Четом творилось что-то непонятное. Он как будто избегал меня, винил себя за то, что со мной случилось. Даже подойти близко боялся, будто я рассыплюсь. Это было странно. Неужели его так сильно тронуло это, что он так переживал?

Родственникам я так и не сказал, что случилось, как они меня ни пытали. Просто сказал - подрался. Конечно, они не поверили, особенно отец, он-то понимал, что драться бы я не стал, просто меня избили. Но я сказал, что уже взрослый, да и мужчине самому нужно разбираться со своими проблемами. Пришлось им с этим согласиться. Думали, этого больше не повторится. Они же не знали, что я периодически подвергаюсь гонениям.

И все-таки я очень беспокоился за Чета. Он как-то изменился, только я не мог понять, как. Смотрел на меня странно, внимательно, будто вглядывался. От вопросов уклонялся. Я решил его не доставать. Может, у него проблемы, которыми он не может со мной поделиться, хотя он говорил, что может рассказать мне то, что никому другому бы не рассказал. Но значит тут что-то исключительное. Я не навязчивый, не привык вмешиваться, если меня не просят.

-Чет, что такое? - все-таки я не выдержал и снова спросил.

Он с грустью посмотрел на меня. Пожалуй, в его глазах было еще что-то, только я не понял. Неужели, я уже не его друг, может, ему надоело со мной возиться, я ведь такой жалкий и беспомощный. Хотя он теперь всегда провожал меня с моих вечерних занятий, стал еще осторожнее. Оглядывался постоянно, ожидая опасности с любой стороны. Мне даже смешно немного было. Этот несчастный случай он воспринял более остро, чем я. Ведь это было явным проявлением заботы. Тогда почему он стал таким отчужденным? Я весь измучился этими вопросами, а ответа не находил. Решил, постепенно разберусь. Все забудется, утрясется, Чет успокоится.

В субботу вся наша семья отправилась в синагогу. Не очень-то я это любил, но не спорил. Конечно, молиться мне было не в тягость, но я не чувствовал необходимого священного трепета, каковой должен непременно испытывать, вознося молитву. Раввин говорил, что молитва - это общение с Всевышним, только мне не казалось, что он меня слышит. Дедушка бы очень огорчился, узнав о моем прохладной отношении к религии, но не мог же я притворятся, хотя ничего ему особо и не рассказывал. Делал то, чего от меня требовали. Традиции есть традиции, их приходиться чтить, даже если не очень хочется. Должно быть всем приходиться жить по каким-то правилам, не обязательным, но необходимым. Тетя Сара все пыталась обратить мое внимание на хорошенькую девочку Елизавету из порядочной семьи наших знакомых. С каких это пор она стала подсматривать мне невесту? Мне вроде как рано еще. Или просто я об этом не думал?

Странное дело, я как-то совсем не обращал внимания на девчонок. Они мне, конечно, нравились, но для своего возраста я воспринимал их довольно прохладно. А тут даже тетя, такая старомодная и правильная, считает, что мне нужно уже подумать о девушках, о свиданиях. Наверное, это правильно, в жизни ведь есть не только музыка. Но почему-то, все, что привычно для обычного, нормального парня в моем возрасте, для меня как-то далеко, не интересует меня. Я как будто живу в своем мирке, и смотрю на все через толстое стекло. Странное ощущение. Просто после того, как Чет стал держаться отчужденно, я стал тоже чувствовать себя чужаком для всех, как и раньше. Все что творилось вокруг, мало меня интересовало. Что бы Чет ни говорил, но все же я чудик.

++++++++

Я с ума сходил. Наверное, не стоило допускать этого, а надо было бороться, как только я почувствовал влечение к нему. Но я так спокойно и естественно это принял, что теперь думать ни о ком другом не могу.

Я расстался с Джил, просто не мог ее больше видеть. Она стала скандалить, обвиняла меня, что я ей воспользовался, а теперь кидаю. Но все было совсем наоборот. Это она мной пользовалась, поднимала свой престиж в глазах подруг, встречаясь с самым классным и красивым парнем. Это не мои слова, а тех девушек, которые были со мной. Им нужен был только этот придуманный миф, а не я сам. Ни в одной девушке я не мог найти тех качеств, которые мне хотелось бы видеть. Поэтому и расставался с ними часто, поэтому и никогда им ничего не обещал. Мне понятна обида Джил, но не понятны ее упреки.

Может, я неправильно поступил? Стоило забыться с ней, чтобы не думать о Давиде. Но я позволил себе влюбиться в него и теперь только о нем и думал. Мне так хотелось увидеть его. Он сказал, что с субботу они пойдут в синагогу, и я бродил вокруг в надежде увидеть его. Увидел, но подойти не решился. Он был таким далеким в окружении родных, и таким милым в своей ермолке. Захотелось немедленно схватить его и обнять.

Ну вот, я теперь по уши вляпался. Сам виноват. Позволил ему так глубоко запасть мне в душу. Но Давид тут ни при чем, не нужно его обвинять, он-то ничего не знает о моих низменных желаниях. Я старался держаться с ним, как прежде, чтобы он ничего не заметил, но получалась холодность, и он переживал от моего невнимания, думая, что я больше не хочу быть его другом. Хочу, очень хочу, но теперь уже не просто другом… Прости меня, Давид.

Я не выдержал и позвал его в воскресенье на речку, надеялся, он не согласится, и был очень счастлив, когда он сказал, что пойдет. Совсем спятил, Чет.

Давид лежал на траве рядом со мной, мы так и не брали покрывало. Берег был покрыт очень мягкой молоденькой травой. Боже, как мне хотелось собрать с его губ капельки воды. Надо было срочно отвлечься. Я стал рассказывать какую-то чепуху.

-Когда мне было десять лет, мой друг Сэм где-то отрыл карту сокровищ, которые спрятаны в нашем городе.

-А откуда в нашем городе сокровища? - с удивленной улыбкой спросил Давид. Ему всегда нравилось, когда я рассказывал о своих детских выходках.

-Их запрятал какой-то бандит. Я уже не помню его имя. Но его процесс был в то время главной темой. Он грабил банки и ювелирные магазины. Его взяли, а награбленное так и не нашли. А Сэм поклялся, что нашел в сарае этого парня карту, на которой указано, где этот бандит зарыл сокровища. И мы уши распустили.

Давид прыснул.

-Ну вы даете, надо же было в такое поверить.

-Но мы же были детьми, а дети во все верят. Нам просто хотелось приключения. Как в книжках.

-И что дальше было? - с интересом спросил Давид.

Он лежал на боку, подперев голову рукой. Я старался не смотреть на него, но его голое, покрытое каплями воды тело, неизменно притягивало мой взгляд. Я сделал вид, что рассматриваю траву, на маленьком пространстве между нами.

-Мы взяли лопаты, и пошли на старую свалку, где, судя по карте, были зарыты сокровища. Тогда было такое жаркое лето. Мы потом обливались и от жары умирали, но упорно копали. Хотелось бросить, плюнуть на все, но никто не хотел признаваться, что идет на попятную. Мы бы так всю свалку перерыли, если б к вечеру там не появился сторож.

Давид улыбнулся.

-Он вас нагнал?

-Не просто. Мы оттуда пулей вылетели, лопаты побросали. Сторож-то с ружьем был. Сказал, что пристрелит нас, если мы еще туда сунемся. Так вот и закончились наши эпохальные поиски.

Давид уже вовсю хохотал.

-Ничего смешного, - я сделал обиженное лицо, чтобы скрыть, как мне нравился его смех.

Через некоторое время я ему признался:

-Я тебя видел вчера возле вашей церкви.

-Синагоги, - поправил Давид.

-У тебя был забавный вид в своей ермолке, тебе еще бы эти, - я покрутил у виска.

-Пейсы, - подсказал Давид.

-Ага. Как у деда твоего.

Он засмеялся.

-Я не такой ортодоксальный еврей, как мой дед. Я и ермолку-то только в синагогу одеваю.

-Все равно, видок у тебя был клевый.

-Не издевайся, - надулся Давид.

-Я не издеваюсь, - сказал я виновато, - ну извини.

Мы молча смотрели в глаза друг другу, сейчас мне казалось, что он что-то чувствует, но вроде он ничего не понял. Это и радовало меня, и огорчало. Я не знал, как мне признаться ему. И молчать уже не мог. Его близость сводила меня с ума, я покоя не находил. Даже злился на себя. Чет Уиллс, звезда школьной баскетбольной команды, кумир всех девчонок влюбился в скромного еврейского скрипача и даже не знает, как ему признаться. Я всегда в таких делах был решительным, никогда не терялся, но с Давидом было все по-другому. А если бы все было как обычно, то он бы меня так не волновал.

-Ты какой-то странный в последние дни, - заметил Давид.

-Ты мне уже говорил, - недовольно сказал я.

-Говорил, но ты мне ничего не объяснил.

-С девушкой я расстался, - нашел я оправдание, не думаю, что самое удачное.

-А извини. Ты переживаешь, а я тут лезу.

Если б ты знал, из-за чего я переживаю, то не тебе нужно было б извиняться. Я с трудом себя сдерживал, чтобы не коснуться его, черт! Это даже удивительно. Впервые простая близость кого-то так сильно меня волновала. И не могу сказать, что это было неприятно. Это было волнительно, необычно, странно. Даже хотелось продлить эту неопределенность ради таких новых эмоций.

Домой мы возвращались уже поздно вечером, когда почти стемнело. В середине мая ночи удивительные, теплые, ласковые, после дневной, почти летней жары. Я шел рядом с Давидом, ощущая телом жар, исходящий от него - он здорово погрелся на солнышке и загорел.

-Ты вообще думаешь учиться, скоро год закончится, - немного упрекнул меня Давид.

-Как раз сейчас такое время, когда учиться не хочется, - лениво признался я.

-А тебе, по-моему, никогда не хочется, так?

Я виновато улыбнулся.

-Следующий год выпускной, так что ты старайся, - посоветовал он.

Так приятно, что он волнуется о моем будущем.

-Ты решил, куда будешь поступать? - спросил я.

-В консерваторию, это уже точно, - сказал Давид, - я хочу стать профессиональным музыкантом.

-Играть в театре?

-В театре или в опере. Это было бы здорово! А ты куда пойдешь учиться?

-Мне все равно, лишь бы там была баскетбольная команда.

Давид засмеялся.

-У тебя не голова, а баскетбольный мяч. Может тебе в НБА вступить?

-Я думал об этом, но это пока только мечта.

-Но ты хочешь серьезно заниматься спортом?

-Ага, - кивнул я, - тренер говорит, у меня большое будущее. Мама уже видит меня звездой НБА. Говорит, когда я стану знаменитым, буду присылать ей пригласительные на свои игры, а она будет сидеть в первом ряду и болеть за меня. Представляешь, этакая старушка-болельщица.

Мы расхохотались. Сегодня я только и делаю, что заставляю Давида смеяться, все бы хорошо, если б меня это так не мучило.

-Какая сладкая парочка, - услышал я позади неприятный голос.

Черт, ну надо же, опять нарвались на скинов. Меня это уже начало раздражать.

Ребята были не те, с которыми я уже дрался. Их было двое, но они были поздоровее, позлее. Их улыбки не выражали ничего хорошего. Я посмотрел на Давида, он побледнел и нервно сжал губы. Кажется, он узнал кого-то из этих парней. Наверное, того, кто его избил. Я очень-очень разозлился. Этих типов я не боялся. Не такие уж они опасные, какими кажутся, если умеешь постоять за себя. А я умел.

-Что, юдэ, нашел себе дружка? - противно рассмеялся один.

-Давид, отойди подальше, держись поближе к стене, - прошептал я.

-Ты хочешь с ними драться? - испугался он.

Я кивком заставил его отойти подальше.

-Слышь, приятель, - сказал мне скин, - тебя мы бить не будем, ты нам не нужен.

Видимо, моя англосаксонская внешность не вызывала у них неприязни, а может, мой грозный и решительный вид не очень их вдохновлял. Я всегда считал, что скины - трусы. Попался бы мне один, то сразу бы в штаны наложил. Да даже эти двое не очень уверены сейчас.

-А не пошли бы вы, - сказал я, - или со мной деритесь, или катитесь отсюда.

-Защищаешь своего дружка, - мерзко хохотнул тот, что поменьше, - или подружку?

Это меня задело, словно искра в мозгу пробежала. Я кинулся на них. Сам не понял, как моментально вырубил одного, потом повалил второго. Он вскочил, стал нападать на меня. Яростно, но не очень удачно. Задел кулаком несколько раз по лицу, но мой удар кулаком в грудь заставил его опять свалиться на землю.

-Педик чертов, - прохрипел он.

Меня как заклинило, я кинулся на него и с силой пнул ногой в живот.

-Зиг хайль, - с ненавистью произнес я.

-Чет, - испуганно подбежал ко мне Давид, - там еще, они сюда идут.

И точно, подкрепление неумолимо приближалось. Думать было некогда.

-Бежим! - я схватил Давида за руку и потянул за собой.

Я так в жизни не бегал. Преследователи почти не отставали, но и близко не приближались. Надо было срочно отрываться. Давид уже задыхался. Он не привык к таким физическим нагрузкам. Мы забежали в какую-то узкую щель между двумя старыми кирпичными домами. Затаили дыхание. Давиду было тяжело, я видел, но он старался вести себя тихо. Скины промчались мимо. Мы еще немного постояли, выжидая, когда опасность минует. Но я уже и забыл о ней. Я смотрел на Давида, его веки был плотно сжаты, а губы приоткрыты, он тяжело дышал, и его мягкое дыхание касалось моего лица. Я больше не мог себя сдерживать, больше не мог соображать.

Я прижал ладони к стене по обе стороны от его плеч. Давид открыл глаза и удивленно посмотрел на меня. Не знаю, что он увидел в моих глазах, но это его испугало.

-Чет, ты чего?… - нерешительно произнес он.

Я не позволил ему договорить, просто воспользовался ситуацией, прижался к нему губами и скользнул языком в приоткрытый рот. От изумления он замер, не двигаясь, не дыша. Я осторожно и сильно его целовал, не ожидая ответа. Его губы были такими нежными, сладкими, мне они казались карамелью, которая медленно таяла на моих губах. И я чувствовал по его изумленному оцепенению, что это был его первый поцелуй. Как же я был счастлив, что именно я поцеловал его впервые. Давид оттолкнул меня, очень сильно, я ошеломленно посмотрел на него, когда ударился спиной о противоположную стенку. Давид выскочил из проулка и побежал по улице. В смятении я не знал, что делать, понимал ведь, что неправильно поступил. Но раздумывать не стал и кинулся за ним.

Поблизости находилась автобусная остановка, на которой я и заметил Давида. К несчастью, автобус уже подъехал.

-Подожди, Давид! - крикнул я.

Он обернулся, увидел меня. Быстро вскочил в автобус, и тот успел закрыть двери прежде, чем я подбежал. В окне я увидел укоряющее и сердитое лицо Давида…

*****

Мне казалось, сердце бьется так сильно, что сейчас разорвет грудную клетку. Я спрятался с головой под одеяло. Щеки мои горели. Губы тоже. Я не мог поверить. Чет поцеловал меня. Чет, мой друг, любимец всех девушек, поцеловал меня. Мне казалось, меня предали. Как он мог? Это невероятно. Я впервые в жизни целовался, и целовался с парнем! С Четом! Хотя, разве можно это так назвать? Я ведь не ответил на его поцелуй. Не умел, не хотел, да я просто опешил и не знал, что делать. А теперь мне стало страшно. Что теперь будет? Мы ведь не сможем больше быть друзьями. Как я ему в глаза посмотрю? Да и как он посмеет подойти ко мне. Лучше выкинуть это из головы. Это нехорошо, вот и все, что я знаю.

Чет, зачем ты так? Теперь ведь мы просто не сможем быть друзьями. Друзья не целуются, парни не целуются, если только они не голубые. А я не голубой. Это очень, очень неправильно. И если Чету нравятся парни, пусть поищет кого-то другого. Только не меня. Я из порядочной, строгой, религиозной семьи, и я считаю, что гомосексуализм, это плохо.

Нет, я не считаю так, просто это те непреложные истины, которые я всегда знал. И так заведено в моей семье. А я поступаю так, как хочет моя семья. Да о чем я думаю? Я и не собирался целоваться с ним, он сам меня поцеловал. Я не хотел. Но это не было противно. И это был мой первый поцелуй. Как же так?…

-Давид, постой!

Я услышал голос Чета. Он не постыдился приблизиться ко мне в коридоре школы.

-Отстань от меня, Чет, - недовольно сказал я, отворачиваясь от него.

-Подожди, Давид, - попросил Чет. Он выглядел очень несчастным, но мне не было его жаль, я злился.

-Чего тебе?

-Давай поговорим.

-Нет, я не хочу. После того, что… - я даже не мог об этом вслух сказать. К тому же, вокруг было много народу, который то и дело смотрел на нас, - в общем, я не хочу с тобой разговаривать.

-Не убегай, Давид, - закричал Чет.

Но я убежал, не слушая его.