ИКРА

Незадавшееся утро в пятнадцать минут третьего дня. Эта чёртова кукла снова читает морали. Я ещё не проснулся. Я ещё не справился с утренней эрекцией, а голос её уже гуляет под потолком моей конуры. У неё уйма свободного времени, поэтому она с удовольствием занимается моим воспитанием, повышая свою самооценку.
- Сколько можно дрыхнуть?
- Сколько нужно, - пробубнил я и отвернулся.
Но она достигла желаемого, хмыкнула и ушла. Выбравшись из-под одеяла, хранящего запах сна, и найдя мятые и заляпанные брызгами уличной грязи джинсы, я, игнорируя мурашки, покрывшие голый торс, побрёл на кухню. В коридоре малой племянник ползает на коленках, играя с бабусиными фарфоровыми статуэтками. Так увлечён, что не замечает меня. В комнате на диване сидят курочки: жена брата, взявшая в привычку будить меня, и её две подруги, красят ногти и оживлённо кудахчут. Увидев мою унылую морду, одна рассмеялась, вторая шепнула что-то на ухо третьей, третья махнула рукой. Вечно занятая ванна, в которой сейчас бабуля купала свои горшки с цветами, ободряя сочные листья нежной прохладной влагой из душа. Я протиснулся, задев её согбенную спину, схватил зубную щётку и пасту. На кухне накурено, окна запотели от пара и работающей газовой плиты, на которой подпрыгивает кособокая алюминиевая кастрюлька с искривленным дном. Пахнет гречневой кашей. Журчит вода. Растрёпанная мать моет посуду, в зубах сигарета, пепел сыплется в раковину, телевизор за её спиной рекламирует красивую жизнь и райское наслаждение при экономии до «не скажу сколько» процентов.
- Привет, мам…
- Привет, Лука…
- Пустишь зубы почистить? В ванной бабуля… омывает…
Она вздыхает, пропуская меня, глаза её устремляются в экран с яркими картинками незнакомой нам жизни.
Тёплая вода скатывается по лицу. Я встряхиваю головой, капли летят в стороны как от лохматой собаки. Заглядываю в холодильник. Папа пошутил. Посадил игрушечную мышь с печально задорной физиономией. Смотрит на меня. Голодная.
- В холодильнике пшик! – устало говорит мать, возьми деньги на полке, сходи, я не успела вчера.
Я вздыхаю, протягивая руку, шарю пальцами, натыкаясь на бумажки, пара монет, случайно задетых мной, скатываются, ударяются о столешницу, падают на пол. Нагибаюсь, подцепляю их, запихиваю в карман вместе с мятыми бумажками, свёрнутыми в четыре раза.
Толстый полосатый свитер с горлом, чтобы прятать в него холодный нос; зелёная шапка, напоминающая о свежей зелени, пролезающей сквозь уставшую от зимы землю; куртка с капюшоном; кожаные ботинки с плотно залёгшими морщинами, грязные, посеревшие, потускневшие, уставшие, печальные – каждодневное обмундирование городского воина.
Приход календарной весны ничуть не мешал зиме строить свои козни. Она не собиралась уходить, набирая большую силу, заимствуя её от утомившихся понурых лиц. Ноги мои устало черпали подошвами грязный снег, они скользили по бугристому льду, который ещё вчера был вязкой слякотью, держась привычного маршрута до магазина. Глаза упорно смотрели под ноги. Мысли сбивчиво скользили по льду вместе со мной. Я почти прекратил внутренний диалог, когда передо мной возникла на расстоянии метра спина какой-то женщины. Женщины – потому что ноги были вполне стройные, затянутые в аккуратные начищенные сапожки. Спину её покрывала неимоверной красоты шуба. Она была белоснежная с серо-чёрными вкраплениями пятен. Я стал думать, какому прекрасному зверю из породы кошачьих принадлежал этот даже на вид шелковистый мех. Взгляд мой упёрся в сочетание пятен посреди спины незнакомки. Я хмурился, щуря глаза, пытаясь разобрать, что мне напоминает этот рисунок, который между тем приобретал более отчётливые формы. Я уже мог различить тёмные буркалы глаз и вырисовывающуюся морду, когда порыв холодного ветра бросился в лицо вместе с кристалликами льда. Я отвернулся, зажмурившись на секунду, восстанавливая перехватившее дыхание, и когда выровнял шаг, прямо передо мной на расстоянии 30 сантиметров с шубой незнакомки стали происходить невозможные трансформации. Спину её изнутри разрывало что-то, рвущееся наружу, роскошный мех треснул в том месте, где я разглядывал игру пятен. Я наклонил голову на бок, не смея отвести взгляд. Оголённые лапы разрывали спину незнакомки изнутри, наружу вылезало что-то, оно словно рождалось в муках, исторгалось. Теперь я отчётливо различал перед собой голову животного с содранной кожей. Возможно, это когда-то был …снежный барс? Осознанным взглядом он посмотрел на меня. Я изучал его болезненную кровоточащую плоть, местами покрытую редкими пучками меха, который отнюдь не был белоснежным.
- Кто ты? – спросил я, удивляясь, что не услышал в своём голосе дрожи.
- Убей старуху… - прохрипел зверь, оголяя жёлтые клыки.
Он не приказывал, он умолял. Болью сочилось каждое его слово. Я огляделся по сторонам. Мир вокруг меня преобразился, небо больше не было серым, оно стало цвета индиго, улицы приобрели термоядерную насыщенность. Мимо быстро бежали полупрозрачные силуэты людей, они слепо семенили ногами, как спешащие сороконожки.
- Убей старуху… Освободи меня… - молило существо. Лапы зверя обвисли, голова его безвольно опала на ободранную грудь, наполовину торчащую из спины незнакомки. Женщина молниеносно повернулась на 180 градусов, обратив старое морщинистое лицо, полное ненависти, на меня.
- Какого чёрта?! – истерично заорала она.
Нет, она совсем не была молода, как казалось сначала, напоминая скорее высушенную мумию с очерченными татуажом бровями и нарисованными глазами.
- Кто ты такой, чтобы говорить с моей шубой? – вопила она, замахиваясь на меня лакированной сумочкой из кожи крокодила. Я ловко отскочил в сторону, начиная обрастать решимостью.
- Снимай шубу, алчная страшила! – рассмеялся я, глядя, как она потрясает обвислым подбородком.
- Ни за что! Шуба – мой статус! Знаешь, как сложно в наши времена держать статус, щенок? Содрать бы с тебя шкуру и обить ею мой диван! Но такого дохляка не хватит и на табуретку!
Искусственные нейлоновые волосы выбились из-под шляпки, она махала руками, продолжая замахиваться крокодиловой сумкой.
- Знаешь, чего мне стоила эта шуба? Я до сих пор выплачиваю кредит душами невинных девственников!
Она неожиданно остановилась и протянула старческую морщинистую длань к моему плечу.
- …Девственников… - прошелестела алчная старуха, коснувшись меня пальцами.
- НО ТЫ НЕ ДЕВСТВЕННИК!!! - заорала она, оттолкнув меня.
Рука её удлинилась, как удлинились и ногти, растущие прямо на глазах, на её узловатой кисти. Резким движением она вонзила всю пятерню в моё левое плечо. Ногти острыми лезвиями прошли насквозь. Чувство острой боли потонуло в непреодолимой жажде справедливого возмездия. Я ощутил значимость поступка, совершаемого мною здесь и сейчас. Ноги мои легко оторвались от земли, сузились глаза, напряглось лицо. Уверенность и сила магическими потоками окутывали меня. Правая рука нащупала шероховатое древко. Неизвестно откуда в моей руке оказался отцовский топор, стоящий в кладовке многие годы. Его древко я узнаю с закрытыми глазами.
- НЕ ДЕВСТВЕННИК! – крикнул я, и голос мой понёсся вперёд, яростно швырнув старуху.
Рука сама метнула топор…
Многоножки-люди на дикой скорости семенили мимо серыми призраками как ни в чём не бывало, топор медленно вращаясь, летел к обезумевшей цели, лицо которой искажалось, меняя эмоции. Она прогибалась, желая уйти от летящего орудия, но позвонки её от долгих веков были уже не столь подвижны. С треском топор вошёл лезвием в её бескровную голову прямо посреди лба. Старуха издала нечеловеческий свист, открыв рот так, словно красила его перед зеркалом. Стоя на коленях с горящими глазами уставившись на меня, она прохрипела:
- Кто ты такой? Мы этого так не оставим…
Шипя и конвульсивно содрогаясь, она выгнулась и спиной повалилась на асфальт. Нейлоновые жёлтые волосы веером рассыпались по поверхности. Искусственная женщина, так любившая всё натуральное, была мертва.
- Ты отомщён… - проговорил я, подойдя, и запахнул шубу на лежащем теле.
Шуба вздрогнула от прикосновения, изогнулась и, повернув ко мне ободранную голову животного, проговорила:
- Спаситель… ты пришёл…
Отталкиваясь мягкими лапами, сделав несколько кругов вокруг меня, шуба стала подниматься по воздуху и скрылась в неестественно высоком московском небе. Крокодиловая сумка тоже исчезла. Я перевёл дыхание, видя, как кайман устремился прочь, оставляя следы между зелёными сугробами.
Топор плотно засел в черепе старухи, он не поддавался. Левой рукой помочь себе я так и не смог. Кровь пропитала куртку. Упёршись грязным ботинком в её грудь, я с силой выдернул топор из бошки. В этот миг кости старухи развалились в труху, и на мостовой осталась лежать пустая морщинистая оболочка, таящая в противогололёдных реагентах.
Я, не оборачиваясь, шёл прочь, небо вновь привычно просветлело и посерело. Осмотрев плечо, я, к удивлению, подметил, что крови нет. Не смотря на тянущую боль в руке, я дошёл до магазина, набрал продуктов по списку на промасленной бумажонке. Долго стоял на кассе и, шурша целлофановыми пакетами, брёл домой под усилившимся снегопадом. Впереди на огромном стенде над головой виднелась надпись: «Животные – не одежда! Носить меха сегодня стыдно. Так одевались первобытные люди, но у них не было выбора».


II
Ноющее плечо и работающий телевизор вперемешку с голосами, доносящимися из-за межкомнатной двери, не помешали мне впасть в дрёму. Мне снился давно умерший дед, лицо которого, как мне казалось, я позабыл. Он был разозлён чем-то. Я хотел поговорить с ним, но каждый раз, когда пытался приблизиться, между нами молниеносно возникало непреодолимое расстояние. Проснулся я от того, что мой полосатый кот запрыгнул на диван и, аккуратно пройдясь по груди, ступая толстыми лапами, ткнулся вибрисами мне в лицо. Проволочные усишки щекотнули меня по коже, я улыбнулся, медленно открывая глаза. Кот настойчиво смотрел на меня, я успел почуять его особое кошачье дыхание, едва уловимое и тёплое.
- Найди Профита…
Незнакомый убаюкивающий голос донёсся до меня. Я не шевелился, глядя в кошачью морду в нескольких сантиметрах от моего лица.
- Непременно навести деда, ты нужен ему.
Со мной говорил кот. Я отчётливо осознал это, внимательно рассматривая двигающийся кошачий рот. Я не мог оторвать глаз, пытаясь понять, как он рождает человеческие звуки. Казалось, они зарождались где-то между нёбом и глоткой, пасть приоткрывалась, демонстрируя розовые десны и шершавый язык, и снова закрывалась.
- Кот… - неловко процедил я, лёжа на спине и осторожно протягивая руку к его голове.
- Найди Профита. Иди за словами на стенах… - таинственно произнёс он, лёг на грудь, подвернув передние лапы под себя, и мелодично заурчал. Чувствуя его мягкий шелковистый мех и вибрирующее урчание, волнами расходящееся по больному плечу, я снова уснул.
Когда я проснулся на следующий день, плечо почти не болело, но кошачьи слова я помнил более чем отчётливо. День предстоял неопределённый и непредсказуемый, но смутная уверенность, что мне предстоит столкнуться с чем-то, не покидала меня.
Снегопад не прекращался, городские службы явно не справлялись, хотя, скорее всего, не сильно-то и хотели. Улицы замело за ночь, коммунальщики расчищали, но ветра и циклоны добавляли всё новые и новые сантиметры осадков, упорно бросая их с силой в понурые лица.
Я помнил, что мне снился дед и помнил своё негласное обещание навестить его. Погода не способствовала прогулкам по кладбищу, но меня уже ничем нельзя было смутить.
Не встретилось мне ни одного человека, пока я шёл по главной кладбищенской аллее. Летящий снег застилал глаза, виднелись лишь колья оград и чёрные стволы старых деревьев, уходящих далеко ввысь. У входа я, тем не менее, купил красных гвоздик. Гвоздики идеально подходили для визита к деду. Ярый коммунист-атеист, лётчик испытатель, прошедший войну, суровый глава семьи, не терпящий возражений. Мне было 3 года, когда он умер. Помню лишь вязанные шерстяные носки и плитку шоколада, которые он как-то вручил мне своей грубой рабочей рукой. Хоронили его с маршем: с оркестром, с красными гвоздиками. Так мне рассказывали, по крайней мере. Я обычно навещаю его ранней весной, до Пасхи. Потому что во время Пасхи мои безумные родственники любят прийти сюда, прибраться, посидеть, выпить водочки и поколоть крашенные яйца. Странная традиция.
И сейчас, когда я с трудом добрёл, едва различив под горами снега огороженный закуток, серый покосившийся крест на его могиле вызвал на моём лице искривлённую саркастическую ухмылку. Не хотел он этого! Не желал он лежать под крестом, но поставили. Заботливые родственники-христиане! Негодовал дед в своём гробу так, что крест этот подкосило, он завалился на ограду, но простоял до сегодняшнего дня. Смахнув рукавицей шапку снега с плиты и протоптав тропинку, я водрузил гвоздики красным пятном на белоснежный покров его могилы. Стоя молча под тихо сыплющим сверху снегом и медитируя на красное пятно на белом, такое заманчиво богатое, контрастное, минорное и безысходно красивое, я уловил отдалённое рычание. В миг, когда мои уши зафиксировали этот звук, который не тонул в безмолвии зимы и этого места, небесные своды резко обрушились на меня своим глубоким цветом индиго, засасывая в непомерно далёкую высь зелёные хлопья снега, как пылесосом. Я сощурился, когда поток воздуха понёсся, хлестнув меня по скулам, чуть не сорвав шапку в тон здешнему снежному цвету. Пурпурные кладбищенские ограды изогнуло, осыпавшаяся краска ошмётками взлетела вверх, оставшись плавать где-то поверх моей головы, деревья стали ещё выше, кроны их я так и не смог разглядеть в темноте неба. Инстинктивно, словно бы мне не хватало воздуха, я слегка расстегнул молнию на вороте куртки и не спеша повернул лицо в сторону доносящегося утробного рычания.
- Знаешь, что больше всего не даёт твоему деду покоя? – спросил грубый лающий голос.
Огромная сивая псина с пятью головами глядела на меня пятью парами бездонно тёмных глаз, в черноте которых тоненьким фитильком горело пурпурное пламя. Говорила средняя голова, она была крупнее остальных. Через удлинённый волчеподобный нос шёл глубокий шрам. Ноги громадины утопали в зелёной субстанции, размеренно, хлопьями взлетающей в небо.
Цербер ждал ответа, но, так и не дождавшись, гавкнул:
- ГНЕВ!
Когда последняя буква докатилась до моего слуха, он прыгнул, преодолев несколько метров расстояния между нами, опрокинул надгробные плиты, погнул скукоженные колья оград. Прыгнул и я. Но если тварь просто рушила всё своим массивным телом и крупными когтистыми лапами, крошащими камень, то я прыгнул вверх, примостившись на одну из возвышающихся плит. Тварь зарычала, оскалив ближайшие ко мне пасти. Очередной прыжок, пурпурные скорлупки взмыли в воздух. Прыгнул и я, ощущая лёгкость гравитации. Цербер начал новый разбег, подскакивая, порушил плиту, на которой я только что стоял. Снова прыжок, снова… Сейчас я заметил, что псина покрыта пластинами, как чешуёй. Мысль о неуязвимости цербера засела в мозгу, когда я вновь отпрыгивал, уходя от удара мощных лап. Но бесценные секунды были потеряны на лишние мысли. Одна из голов вёртко выгнулась, скользнув челюстями по ноге чуть выше колена. Жгучая боль прокатилась по клеткам, я упал, покатившись, чудом не напоровшись на острые решётки, торчащие кое-где из земли. Я беспомощно поднялся на четвереньки, отплёвываясь от вездесущего зелёного пуха, когда пять голов напротив уставились на меня, дыша пластинчатой грудью.
- Дрянь… - процедил я, поднимая голову, - ты порвал мои любимые панковские джинсы. - Лицо моё исказила злорадная ухмылка. Я протянул руку к низу живота, нащупывая кожаный ремень. Он как-то легко расстегнулся, сам выскользнул змеёй, попав мне в руку. Ремень был совсем не похож на мой собственный. Я узнал в нём армейский ремень моего деда, потёртый, но крепкий с золотистой увесистой пряжкой со звездой, в центре серп и молот. Это им он порол попки непослушных сыновей. Рука метнулась, ремень взмыл и плёткой хлестко стеганул псину по груди, ударив советской пряжкой по пластинам. Тварь зарычала и отпрыгнула. Пластины её повело коррозией, они тлели и осыпались пеплом. Воспользовавшись моментом, я поднялся. Тварь бросалась из стороны в сторону, беспорядочно носясь, разрушая оставшиеся плиты, я уворачивался от её бессистемных прыжков и скалящихся голов. Покосившийся крест, знаково красный, всё ещё опирался на ограду. Я ринулся к нему, с силой выдернул его из земли, рыча от натуги. Когда цербер на миг остановился, я прицелился, замахнувшись, и запустил в него крестом. Крест вонзился в псину, пробив незащищённую грудь, глубоко вошёл в ткани. Тварь качнуло, сильные ноги потеряли равновесие, одна подогнулась, и массивное тело упало, уронив четыре головы. Средняя держалась, пронзительно сверля меня потухающими глазами.
- Он… покарает тебя… - пробулькал цербер, исторгнув чёрную кровь из пасти.
Голова мотнулась и опала. Чёрная вязкая ниточка крови всё ещё стекала с его брылей, на земле моментально превращаясь в скарлупки, скарлупки трескались, рассыпаясь в порошок. Такая же трансформация постигла тело цербера, от него отслаивались чешуйки, левитируя к небесным сводам, как листки сгоревшей бумаги над костром, улетающие с движением дыма.
Снова сыпал привычный белый снег, и редко каркали вороны. Небо просветлело, и даже снегопад утихомирился, открыв блёклые влажные стены домов и шершавые бетонные заборы. Я, прихрамывая, двигался прочь. В голове крутились напутствия кота: «Иди за словами». Я судорожно искал глазами подсказки, но внимание обманывали обычные цветные рекламы. Взгляд бегал по плакатам и стендам, но тщетно. Никакого Профита не существовало. Но я упорно брёл куда-то. Я не знаю, сколько я бесцельно бродил, когда, зло сплюнув в снег, стрельнул сигарету у недоросля-школьника, остановился и закурил, сосредотачиваясь. Опухшее серостью небо вырабатывало мелкий снежок. Я сделал несколько крепких затяжек и выбросил сигарету в сугроб. Моё внимание привлекла приоткрытая железная дверь. На ней яркой синей краской было написано одно лишь слово: «Я». Огромная буква во всю дверь, покрытая хитрым орнаментом. Я медленно подошёл, разглядывая рисунок, и заметил внизу, едва видную, заляпанную грязью быструю надпись. Это была подпись художника, как понял я. Prophet. Правый уголок рта довольно приподнялся при мысли, что я вышел на верный след. Приоткрыв скрипящую тяжёлую дверь с граффити, я заглянул во двор, в который она вела. Обычный, ничем не примечательный двор. Я вошёл под своды арки, разглядывая ободранные стены. Двинулся дальше, во дворе заметил пару тэггов этого самого Профита. Завернул за угол, прошёл двор насквозь, попал в следующую подворотню, которая вывела меня на узкую улочку. Надписи упорно вели меня куда-то. Этот Профит метил мусорные баки, столбы и стены, как уличный кот. Он коверкал свой ник, специально записывая слово с ошибками или трансформируя его до неузнаваемости, как это делали чернокожие из гарлема. Профит, Proph_eat, ProFFit, PROfeat – это всё был он. Воображение нарисовало примерный портрет человека, оставляющего цветные надписи. Это несомненно был увлечённый граффитчик в удобных свободных штанах с обилием карманов, в кенгурушке, скрывающей капюшоном его лицо, бандана на носу и замызганный рюкзак, забитый баллонами с краской. Пока я составлял его внешний и внутренний портрет, под ботинки мне бросилась надпись на асфальте. «ВИЖУ». Интуитивно оглядевшись, я пошёл дальше, понимая, что окончательно заблудился. Нога болела, а через рваную дыру в штанину задувал ветер. Постоянно сворачивая и пробираясь дворами, ведомый нанесёнными неизвестно кем закорючками, я утомлённый и бессмысленно уставший, наконец, попал в тупик. Со всех сторон на меня давили блёклые стены с тёмными окнами, в которых, казалось никто не жил. Я остановился посреди каменного колодца.
- Я ВИЖУ…
Слова раздались откуда-то, отталкиваясь от стен, резонируя, прыгая резиновым мячом. Шум ударил в уши. Я невольно зажал их ладонями. Термоядерные краски расплескались по поверхностям, вокруг меня закружили зелёные пушинки. На глухой стене передо мной возникла надпись во всевозможных оттенках синего: «Я ВИЖУ!». Я оглянулся. В глубине тёмной арки вырисовывался тощий силуэт. Заметив, что его обнаружили, силуэт вышел на свет. Это был тщедушный невысокий парень, ноги его были затянуты узкими чёрными джинсами, ступни умело обмотаны чёрным тряпьём, закрепляясь на голени. Похожее я видел на картинках с изображением японских ниндзя. Чёрный свитер с продольными синими полосками и совершенно чёрные волосы. Длинная косая чёлка полностью закрывала его глаза. Он исчез и внезапно материализовался возле моего левого плеча. Он неспешно обошёл меня кругом, разглядывая со всех сторон, пока не остановился, вопрошающе глядя, приподняв голову. Вернее я лишь догадывался, что он смотрит. Чёлка скрывала половину его лица. Мне стало неловко от ощущения пронзительности, словно от него ничего нельзя было утаить. Он видел меня насквозь. Чтобы скрыть эту неловкость я спросил:
- Ты Профит?
- Я, – ответил он, - Я знал, что ты обязательно появишься.
- Пророк? – спросил я.
Он кивнул:
- Пророк, провидец, проводник… видящий…
- Видящий… - хмыкнул с иронией я, разглядывая хрупкую сутулую фигуру, с завешанным волосами лицом. – Проводник говоришь? Тебе бы следовало самому внимательно под ноги смотреть, чтобы не пораниться. Тут вечно какая-то арматура из-под ног торчит.
Он засмеялся и поднял длинную чёлку вверх. По спине моей прошлась предательская дрожь. Такого я, пожалуй, не видел в своей жизни никогда. У парня не было глаз. Вообще. Не было ни пустых глазниц, ничего, где должны были бы располагаться глаза. Лишь гладкая поверхность кожи, не имеющая даже бровей, а посреди лица из переносицы, как у всех людей, начинался обычный прямой нос.
Он опустил волосы, словно бы всей кожей чувствуя мою конфузность, смешанную со смятением.
- Мне не нужны глаза в классическом их понимании.
- Сурово… - ежась, повёл плечами я.
- Тебя ранил Гнев. Слюна его ядовита, ты ещё толком ничего не почувствовал, но это нельзя так оставлять.
Он присел на корточки, ощупывая рваную рану. Затем достал из заднего кармана джинс маленькую жестяную баночку, снял плотную крышку. Красно-оранжевые мелкие гранулы он аккуратно взял на палец и поднёс к ране.
- Что это? – подозрительно спросил я.
- Наркотик, - невозмутимо ответил он, - его делают из икры Святой Камбалы, но он проявляет чудесные исцеляющие свойства при лечении подобных метафизических ран.
Тонкие пальцы его с гранулированным порошком коснулись истерзанной плоти. Первой волной по телу прокатилась судорога, а потом волна эйфории. Я невольно прикрыл глаза, закусив нижнюю губу. Он обработал рану и, глянув на меня несуществующими глазами, запустил пальцы с остатками порошка себе в рот. Губы его сомкнулись. Он на секунду замер, распробывая вкус порошка, перемешанного с моей кровью.
- Прав был дух… Ты пришёл… - загадочно проговорил Профит, высказав мысли вслух и поднялся с колен. – Но ты не можешь расхаживать здесь просто так. Тебе необходимо свидетельство о рождении. Вот, здесь тебе помогут. - Он протянул мне глянцевый флаер.
Я убрал его в карман куртки.
- Но… как я найду тебя?
- Я отыщу тебя сам, когда придёт время…


III
«…Wake me up, drag me out
Brake the chains that hold me bound
This sad illusion is the cause of this cry
In this wasted paradise…»
Меланхолично пел голос. Я проснулся на следующий день, в наушниках играла музыка, по-видимому, играла всю ночь, пока я спал. Отбросив плеер с наушниками в сторону, я тщетно пытался вспомнить, как добрался до дома. В горле была неимоверная сухость. Поднявшись, я побрёл в одних трусах на кухню, с которой доносились женские голоса. Мать, одарила меня неблагосклонным взглядом, бросив лишь:
- Где ты вывалялся вчера? Я понять не могу, что происходит. Джинсы порвал. – Она сурово сверлила меня взглядом. – Совершенно невменяемый, я еле стянула с тебя одежду. Хорошо, Надюша помогла.
Жена брата, игнорируя меня, допивала чай.
Я поднял графин со стола, накатил кружку воды, слегка расплескав на стол, залпом осушил её, жадно глотая.
- Где мои джинсы? – спросил я.
- Я постирала всё. Одень другие. – Ответила мать.
- Чёрт! – процедил я, вспоминая про глянцевый флаер, отданный мне Профитом.
Дикое беспокойство охватило меня. Я распахнул дверцу стиральной машины, достав мятые влажные джинсы, панически пробежал по карманам, но флаера не было.
- Ты ничего не вынимала из карманов? – округлив глаза, спросил я мать.
Она пожала плечами.
- Хм… - пфыкнула Надя, вставая из-за стола, - наркоман, - презрительно обронила она.
Голова работала, отчаянно копоша воспоминания. Я бросился в коридор, схватил куртку, обыскивая карманы. Изъял прямоугольную картонку: гладкую, глянцевую, на пурпурном фоне изображён силуэт чёрной рыбины, на обороте надпись «Бар Святой Камбалы» и адрес мелким шрифтом.
Когда я вышел на улицу, светило яркое солнце, совсем по-зимнему. Оно не грело, несмотря на середину марта. Дети резвились, громко галдя высокими голосами за оградой детского сада. Я щурился от слепящей белизны снега и лезущих в глаза лучей. Потом завернул во двор, в спасительную привычную тень. Навстречу мне по едва расчищенному асфальту молодая низкорослая мать с раскосыми глазами везла в прогулочной коляске ребёнка. Я невольно разглядывал его, приближаясь. Он жадно что-то жевал. Руки его были пухлые и заляпанные пищей. Рот в крошках. Не самый опрятный ребёнок. Он постоянно крутился, протягивая руки к матери и требуя. Она послушно доставала что-то из пакетика. Я даже разглядел заляпанную коляску, думая про себя о том, что вот так и растёт поколение, жрущее везде: в общественном транспорте, распространяя запах сервелата, в кинотеатрах, хрустя поп-корном, как собачьим кормом, в вагоне метро, удобряя тёплый душный воздух ароматизированными чипсами с луком и чесноком. Мысли мои прервались, когда узкоглазый малец неожиданным басом проговорил:
- А тебе не всё ли равно, дохляк?
Эфир закрутился, меняя привычный мир. Теперь это был не просто азиатский ребёнок. Я разглядел хищный ряд мелких зубов и маслянистую кожу нездорового цвета. Я остановился в метре, изучая его.
Он рассмеялся и продолжил:
- Ждёшь весну? Как все ждёшь, знаю. А что если она не придёт? – ехидно спросил он, так невзначай открыв рот, словно между делом. Неимоверно длинный лягушачий язык выстрелил, схватив ленивого нахохлившегося голубя, и отправил в рот, утыканный игольчатыми зубами.
Он тщательно прожевал, заглотив голубя целиком.
- Не будет весны! – рассмеялся он, сотрясая округлившимся пузом под детской одеждой, и отрыгнул утрамбованный брикет из голубиных остатков с перьями, - Будет вечная зима. Вечная масленица. Я люблю масленицу. – Он плотоядно облизнулся. – Очень забавно получится – вечные проводы никак не уходящей зимы.
Пока эмбрион-переросток солировал, мать фоновой куклой стояла позади коляски. Уродец вмиг увеличился в объёмах, при этом радостно засучив руками и ногами, резко выпрыгнул из коляски и понёсся к детской площадке, где среди зелёного пуха, гуляла чья-то глупая растерянная собака, заблудившаяся в измерениях. Малец подскочил к ней, разинув рот, который оказался гораздо более вместительным, чем я мог себе представить. Он подцепил собаку, как ковшом. Бобик только взвизгнул и пропал в его утробе. Тут же с уродцем стали происходить новые метаморфозы. Тело его увеличивалось в геометрической прогрессии. Детская одежда лопнула, обвиснув лохмотьями. Сейчас он уже был чуть больше меня, этот недоделанный злобный хотей, мистер Женьшень с обвислой грудью и жировыми отложениями.
Я начинал осознавать, что дело приобретает опасный оборот. Слова его – были не просто пустая угроза. Только вот идей, что делать с ним не было ни одной. Я безропотно стоял, наблюдая за его радостными кульбитами. И вот отрыгнутая шкура собаки вывалилась на землю.
- Говорят, Спаситель пришёл! – рассмеялся он, утерев тыльной стороной пухлой сальной руки искривлённый рот. – Думаешь, ты миссия? Знаешь, сколько тут таких было? - он поковырял пальцем в зубах, намекая на съеденных неудачников. - По мне ты лишь очередной, увлёкшийся допингами щенок! Ступай в свою зиму! Слабакам здесь не место.
- А по мне ты недоделанный выродок! – негодующе произнёс я, сведя брови. – Кто ты такой вообще, уродинка? – я намеренно уничижительно назвал его.
- Кто я?! – негодующе пробасил он. – Я самый страшный грех твоего сраного мирка! Я нескончаемая диета жирных баб! Я – чипсы к пивку, от которых вы набираете 2 кило за вечер! Я вечен!
Он бросился к своей коляске. Я закричал: «Нееет!», хотя знал, что женщина-кукла не услышит меня. Он был быстр, несмотря на сотрясающиеся складки под животом. Широченным слюнявым соплом он засосал внутрь глотки недвижимую азиатскую девицу и через пару секунд выхаркнул мне под ноги её оболочку с одеждой.
Я судорожно прикидывал, что можно сделать с этой моментально увеличивающийся в объёмах тварью. Нужно… нужно что-то острое, что-то режущее, длинное, способное разрезать массивное существо… Мысли работали, листая воспоминания. А между тем Поглотитель, как я его прозвал, превратился в брюхатого великана с огромной головой.
- Что теперь будешь делать, малявка? Не пора ли тебе попасть в мой рот?
Силой воли я увеличил расстояние между нами до сотни метров, чтобы у меня было время на раздумья и подготовку. Широко расставив ноги, я напрягся всем телом, представляя в голове то оружие, которое необходимо в данной ситуации. Не зря я шерстил интернет, разглядывая холодное оружие. Чжаньмадао, светясь холодным ледяным светом, материализовался в моих руках. Если он рубил несущуюся китайскую конницу, справится и здесь. Толстяк-переросток уже мчался на меня. Вовремя метнувшись в сторону, я подрезал ему сухожилия на правой ноге. Массивное тело рухнуло, подняв в воздух зелёный пух. Поглотитель был проворен, несмотря на вес и сочащуюся отвратительной жидкостью рану. Он прытко поднялся, махнул руками, пытаясь сгрести меня в охапку, я увернулся, быстро оказавшись за его спиной. Не теряя времени, пока он ещё не разогнулся, я взбежал по нему, как по скале, не выпуская из рук полутораметровый чжаньмадао. Рубанул. Изо всех сил. Издав протяжный вопль, как в фильмах.
- Арр-РЯяяя!!! – прокатилось под индиговым небом, и голова исполина стала плавно съезжать в сторону.
Глаза его были полны удивления и неустанно вращались. Голова скользнула, но не упала, задержавшись, вися на недорезанном шматке кожи. Но вес был велик, пластичная кожа лопнула, и голова покатилась по земле.
Солнце как-то пробралось во двор и ударило в глаза. Вокруг никого не было, только метровые сугробы и стая воробьёв радостно чирикала на кусте, а рядом на газоне лежала огромная снежная глыба, грязная и подтаявшая, лишь немногим напоминающая голову какого-то великана.
Покончив с Поглотителем, я двинулся на поиски бара, адрес которого был на флаере. Возле метро я решил поймать машину. Ко мне прытко подбежал смуглый парень, на ломанном русском предлагая машину. Я кивнул. Он прошёл между припаркованных авто и жестом пригласил меня садиться. Я приоткрыл дверцу, в лицо ударил горячий суховей. Контраст между температурой на улице и микроклиматом в машине разительно отличался. Я устроился на сиденье, пристегнулся, вдыхая иссушающий воздух горячей пустыни. Расстегнул куртку и снял шапку. Знойный смуглый юноша сел рядом, завёл машину и включил бархатную восточную музыку, которая звенела в моих ушах колокольчиками, переливаясь песнопениями. Через лобовое стекло я смотрел на дорогу. Мы ехали по жёлтой пыльной пустыне, обгоняя караванщиков с верблюдами. Яркие напевы, сочные мелкоузорчатые орнаменты бедуинов, жар, дышащий в лицо и водитель слева от меня, впавший в состояние шаманизма прямо за рулём, перенесли меня из Москвы на улицы Древней Палестины. Петляя по улочкам, он, наконец, остановился, выключил музыку, пока я рылся в карманах в поисках денег. Денег обычных я не нашёл, вместо привычных бумажек, в карманах звенели монеты. Я добыл их, разложив на ладони. Это были какие-то древние монеты, словно я выудил их из раскопок археологов. На них был изображён агнец и остроконечная звезда. Я посмотрел на водителя, протянув ему ладонь. Он кивнул. Тогда я высыпал монеты в его бедуинскую руку и вылез из машины. Оглядевшись по сторонам, я несколько раз ковырнул носком ботинка жёлтый песок. Поодаль виднелась деревянная вывеска с вырезанным силуэтом рыбы. Она покачивалась на ветру и печально скрипела. Под вывеской был низкий проход, ступеньками ведущий вниз по узкой улочке. Я пригнул голову и спустился по каменной, местами треснувшей лестнице. Она привела меня в небольшой дворик. На стене дома висела рекламная доска. На ней шрифтом, имитирующим арамейскую письменность, было начертано: «Икра Святой камбалы. Скидки».
- Пойдём… - раздался вкрадчивый голос. Я узнал его. Это был Профит.
Он прошёл под своды входа, едва задев меня плечом, обернулся и пригласительным жестом, позвал за собой в темноту. Я повиновался. Чернота обволокла меня на мгновение и стремительно растаяла. Мы стояли посреди помещения с приглушённым освещением. Вокруг за небольшими столиками сидели люди. Вернее, при беглом взгляде они показались мне обычными людьми. Впереди виднелась барная стойка. Профит уверенно зашагал, ведя меня за собой.
- Я привёл его… - тихо проговорил он молодому бармену с миндалевидными глазами цвета маслин. – Позови её.
Тот удалился, а Профит повернулся ко мне, облокотившись на стойку, втянув через трубочку из стакана фиолетовую жидкость.
- Будь любезен, она всё-таки твоя мать…
Незнание не поставило меня в тупик. Лишь проснувшийся интерес щекотал внутренности. Она появилась из темноты. Совершенно двухмерная, плоская женщина-рыба. Тело её было покрыто перламутровой сине-зелёной чешуёй, которая богато переливалась. Человеческая кожа проступала лишь на лице, шее, обнажённой груди и кистях рук. Низа её я не видел, казалось, это был хвост, но как она ходила на нём вертикально, я даже не старался понять. Голова её как накидкой была скрыта чешуёй, но человеческое лицо открыто наблюдало. Дева Камбала изучала меня холодными глазами. Глаза эти виделись всем глубоко духовными, отражающими устойчивость к мирским страстям и отсутствие чувственности, но мне они виделись пустыми и безразличными, неживыми глазами и ничего не отражающими. За спиной её я разглядел 7 гарпунов, торчащих из раненной чешуи, как напоминание о пережитой когда-то боли. Или… она постоянно испытывала боль, терзая себя, я не знал.
Она положила кисть руки на столешницу, прикрыв что-то ладонью. Пододвинув ко мне, она убрала свою тонкую руку и односложно проговорила:
- Вот…
Передо мной лежало удостоверение, напоминающее по форме студенческий билет. На пурпурной корке золочёными буквами всё той же стилистической арамейской вязью было написано «Свидетельство о рождении». Я взял свидетельство в руки и открыл на первой странице. Моя фотография 3х4: недовольное лицо, полное невозмутимости и пирсинга, грязные волосы выбились из-под зелёной шапки.
- Нигде не умеют снимать на документы, - подытожил я, усмехаясь.
Далее в графе родители числилась в пункте «мать» Дева Камбала, а графа «отец» была пуста. Я снова рассмеялся и попросил карандаш. Бармен с миндалевидными глазами услужливо бросился искать его под барной стойкой и протянул мне обрубок графитного карандаша. Сжав обрубок пальцами, я нацарапал в графе «отец» словосочетание «Святой Дух». Оставшись довольным собой, я язвительно спросил Деву Камбалу:
- Как ты можешь быть Святой и Непорочной, если я твой сын?
Она не ответила, лукаво поведя холодными глазами и слегка улыбнувшись, развернулась и ушла.
- И где ответ? – разочарованно спросил я, обращаясь к Профиту.
- Это верх неприличия и неуважения, - ответил Профит, оторвав губы от трубочки, и напиток внутри неё побежал вниз. – Хорошо, что никто не слышал, - проговорил он, качнув головой в сторону сидящих в полутьме.
- Схлопотал бы ****юлей? – не унимался я, скаля зубы.
- А как ты думаешь? Они – её паства. Истинно верующие и почитающие, причащающиеся её икрой.
- Верно… как я мог забыть… - пробурчал я, - …опиум для народа.
Профит допил фиолетовый напиток, окрасивший его губы в тон, и мы вышли через запасной вход. Он выходил прямиком в пустыню. Снаружи гулял сильный ветер, рвущий волосы Профита, оголяя его гладкие скулы и надбровные дуги. Ветер со злобой пытался сорвать с меня куртку, он катал по земле шары перекати-поле такие же фиолетовые, как губы Профита. Игнорируя непогоду, возле входа столпилась толпа страждущих, ищущих благословения Девы Камбалы, желающих причаститься её икрой.
- Интересно, - шепнул я Профиту, борясь с порывами ветра, - если бы они знали, - я кивнул на толпу, - что у меня в кармане лежит целая банка Её порошка…
- Они разорвали бы тебя на части… - закончил он, отвечая на недосказанный вопрос. С того дня, когда я столкнулся во дворе с Поглотителем, в природе произошли позитивные изменения. Солнце стало ярче и теплее, днём накаляя балкон моей комнаты. С крыш обрушивались пласты тающего снега, грохоча по карнизам и вдребезги разбиваясь о холодную землю. Надвигалась весна. Тело ощущало её на уровне корпускулов. Под дворниками припаркованных автомобилей появились глянцевые журнальчики «Флирт», предлагающие прелести для нуждающихся. Особенно реагировали на зарождающуюся весну девушки, всем показывая, как голодны они, истосковавшиеся за долгую зиму до сладострастия. Я быстро шёл в потоке спешащих людей, когда глаза мои выцепили из толпы ничем не примечательных разномастных спин девичью попу. Худая, подтянутая, плотно втиснутая в джинсы светло-салатового цвета, она источала феромоны так, что не унюхать их мог разве что человек с серьёзным нарушением обоняния и чутья. Это и называется «smells like teen spirit». И этот запах вёл меня за собой на поводке. Я лишь могу предполагать, куда бы он мог увести меня, если бы кто-то властно и одновременно с нежностью не схватил меня за плечо. Я повернул голову. На уровне глаз совсем близко было незнакомое бесполое и утончённое лицо, обрамлённое длинными чёрными волосами с приложенным пальцем к губам в знак ненарушаемого silentium’а. Что-то магнитом потащило меня, не выпуская руки из руки, пока я и незнакомка не очутились в обшарпанном подъезде старого здания, предназначенного на снос. Только здесь в лестничном проёме меж этажами, когда за треснувшим окном резко опустилось индиговое небо, незнакомка спросила:
- Не хочешь удовлетвориться?
И она распахнула плащ. Лишь длинные сапожки на шпильках и распахнутый плащ – больше на ней ничего не было. И я запоздало понял, что местоимение ОНА здесь не годится, потому что у Незнакомки был неимоверно длинный изогнувшийся дугой член. Он подрагивал, двигаясь, загибаясь сильнее, и входил в вагину, расположенную чуть выше пупка. Соски Незнакомца при этом сморщились, он облизнул губы и издал нечленораздельный стон.
- Спасибо, конечно, - насколько мог иронично, учитывая ситуацию, произнёс я, - пожалуй, как-нибудь сам справлюсь.
Незнакомец рассмеялся.
- Твои убогие потуги смешны, дорогой. А у меня есть все необходимые приспособления. Я тысячелетиями удовлетворяю себя и других так, как ты даже не можешь себе представить в самых смелых фантазиях.
- Не стоило было тащить меня сюда по такой ерунде, - брезгливо проговорил я.
- Ерунда? – вкрадчиво и томно сказал гермафродит. – У меня есть кое-что получше, для искушённых…
Гладкое скульптурное лицо исказилось, и из-за шеи Незнакомца выскользнули длинные осьминожьи щупальца с присосками.
- Он послал меня убить тебя… - торжествующе проговорил гермафродит, - но сначала я наиграюсь с тобой вдоволь. Ты будешь живой корчиться одновременно от боли, мук и сладострастия.
Он выбросил вперёд щупальца, которые секунду назад плавно колыхались за его спиной. Щупальца безрезультатно хлестнули по плиточному полу. От удара отвалилась облезающая со стен краска, лоскутками поплыв к потолку. Следующий удар щупалец был более быстрым, сорвав с меня куртку и рубаху, оголив торс.
- Слаааадкий… - протянул Незнакомец, - я насыщусь тобой без остатка.
Я опрометью понёсся вверх по ступеням, перепрыгивая индиговые лужи, сочащиеся из углов дряхлого дома. Вверх, вверх, перепрыгивая ступени. Грудь моя вздымалась от быстрого подъёма, сзади я постоянно ощущал дыхание тысячелетнего Сладострастия. Оно неспешно преследовало меня, смеясь, словно играя в любимую игру. Почему-то я был уверен, что если бы Незнакомец захотел, он молниеносно схватил бы меня своими скользкими щупальцами, запихнув их во все имеющиеся на моём теле дыры. Пути назад не было. С разгону я споткнулся о неудачно забытый кем-то трухлявый стул с облезлым сиденьем, схватился за перила, удержавшись на ногах, зло метнул стул в поднимавшегося по ступеням гермафродита. Он заслонился щупальцами, стул разлетелся на щепки. Лестница не кончалась. Виток, пролёт, ещё виток, ещё. Чего я ждал в конце бесконечной лестницы? Я лишь отсрочивал неминуемый поединок, потому что сдаваться я не собирался. Чувство собственного достоинства вкупе с унижением, испытанным при принудительном оголении и глупом длительном бегстве шипучим негодованием поднимались в груди. Самому должно быть смешно – бегу от мужика на каблуках и с вагиной на пупке. Он - обычная про*****, - успокаивал я себя, - а что делают с…
Идея, прокравшаяся в мозг незаметной мышью, была дерзка и опасна. Но попробовать стоило. Я остановился в лестничном проёме возле уходящего к далёкому потолку окна и трезвым голосом проговорил, обращаясь к пластично двигающейся твари.
- Я передумал. В конце концов, бежать некуда, - я развёл руками. – Только я хочу начать сам. Не привык, знаешь ли, чтоб меня самого…ну ты понимаешь.
Незнакомец снисходительно улыбнулся, цокая каблуками по ступенькам. Он явно был доволен собой, о чём не преминул сообщить:
- Не привык я, чтоб от меня бегали. Не беспокойся. Обещаю, тебе будет очень хорошо, а потом… Я лишь щёлкну выключателем. Это совсем не больно…
Я кивнул самому себе, подавляя брезгливость и дав существу подойти ко мне. Важно лишь было проявить свою уверенную инициативу. Я импульсивно дотронулся до его нежной руки в районе локтя и, приблизив своё лицо, горячо дыша ему в висок, прошептал какую-то скользкую пошлость, вложив в этот шёпот столько актёрской страсти, сколько мог. Он удовлетворённо закатил глаза, подставляя свою шею, щупальца затрепетали. Но вместо того, чтобы начать вожделенно целовать, я с силой толкнул его в грудь, придав ускорения своим непрекращающимся напором. Он выбил спиной надтреснутое стекло, и вылетел за пределы окна, но ловкое щупальце метнулось и схватило меня за предплечье. Меня толкнуло к разбитому окну, мелкие стёкла ранили мне тело. Тварь болталась за окном, истошно крича, изрезанная, беспомощно вращала щупальцами, хлестая по стенам, но цепляться они могли лишь за гладкую кожу. Вес твари с силой тянул меня вниз. Свободной рукой я потянулся за торчащим куском стекла и, выломав его из трухлявой рамы, всадил в приклеившееся ко мне щупальце. Скользкую конечность отсекло, я упал на холодный плиточный пол, а тварь, вереща, полетела вниз. Крик был долгий, удаляющийся и, наконец, раздался глухой удар.
Наступила тишина. Я сидел на пыльном полу, изрезанная рука кровоточила, на другой проявился большой синяк, похожий на засос. Я поднялся и высунулся из выбитого окна. Далеко на земле сломанной куклой лежало тело, картинно разбросав веером щупальца и чёрные волосы. Пустые глаза широко смотрели в никуда. Найдя обрывок своей клетчатой рубахи, я затянул порез. Шаги мои эхом раздавались в пустынном здании, когда в высоких окнах забрезжил рассвет.
В пролёте между первым и вторым этажами я нашёл свою куртку, надел её, зябко поёжившись от прохладной ткани. Обрывок рубахи насквозь пропитался кровью. Голова кружилась. Я вспомнил про жестяную баночку в кармане и, выйдя под утренний свет, опустился на колени, поставив банку перед собой, чтобы не рассыпать. Открыл её одной рукой и, взяв пригоршню, стал посыпать кровоточащую рану. Кровь пенилась, засыхая в порах кожи. Я плотно закрыл банку, убрав в карман. На пальцах оставались крупинки порошка, я поднёс пальцы к носу и резко вдохнул их.
Вернувшись утром домой, ощущая полное опустошение, я плюхнулся в кровать и тотчас же уснул.


V
Проснувшись днём, я пообедал под неустанным сверлящим взглядом матери и отправился пройтись, дабы выветрить болезненные сновидения. Всё тело отчего-то ломило, в груди прокатывалась неопознанного характера тревога, я старался глубоко дышать и, когда тревога достигала апогея, я сжимал пальцы до хруста, останавливая дыхание. Солнце грело темечко под шапкой, я остановился и стянул шапку с головы, ожидая, что прохладный весенний воздух остудит мысли. Изъяв жестяную баночку из кармана, я долго смотрел на изображение рыбы на крышке. И, решившись, положил на язык несколько гранул.
Аккуратно ступая, с лёгкостью перепрыгивая лужи, я быстро двигался, когда в переулке возле метро ко мне обратился человек среднего возраста. Он налетел на меня и, подняв взгляд из-под прозрачных овальных стёкол очков, проговорил:
- Прости… Ты ведь Лука?
- Откуда Вы знаете меня? – спросил я, изучая его лицо, ища в нём знакомые черты. Но либо я совершенно не помнил этого человека, либо он слишком изменился с нашей последней встречи.
Губы его превратились в ниточку от улыбки.
- Тебя все знают. Ты нынче … суперзвезда… - с оттенком мистики добавил он.
Я продолжал изучать его: сутулый, худощавый, горбатый нос, очки, блестящая лысина, обрамлённая тёмными волосами, влажные белёсые глаза. Вид и энергетика выдавала в нём представителя скорее технической интеллигенции, нежели творческой.
- Посмотри… - хитро сказал он, поведя в сторону одними лишь слезящимися глазами.
Проследив за его взглядом, я увидел, как у покосившейся низкой ограды, шелушащейся краской, жмутся друг к другу пучеглазые низкорослые существа с изогнутыми когтями на босых ногах.
- Мелкие бесы панически тебя боятся, - ответил он, - после того, как ты убил четверых моих собратьев.
Возможно, глаза мои метнули молнии, потому что мелкие бесы бросились на утёк, а на месте, где они только что жались, едва справляясь с дрожью, натекли индиговые лужи, в которые падала пурпурная краска с искорёженной ограды. Я отвернулся, не скрывая брезгливости во взгляде. Вместо представителя технической интеллигенции рядом со мной стояла косматая тварь с мелкими рогами. Его выпуклые креветочные глаза уставились на меня из-под косматых шевелящихся бровей. Я оглядел его сверху вниз: рубаха с бродячим декольте, короткие штаны, к поясу которого была привязана тыквенная фляжка, и косматые босые ноги, обутые в сабо, ногти на пальцах загибались вовнутрь.
- Ты знаешь, зачем я пришёл к тебе? – вкрадчиво вопросил он.
- Чтобы убить меня… - прошептал я.
- Нет, - ответствовал он, - я не такой кровожадный, как мои собратья. Но, как ни крути, ты убил их, и я требую сатисфакции. Но не торопись доставать из-за спины очередной режущий инструмент.
- А что ты предлагаешь?
- Выпить со мной. – Брови от предвкушения зашевелились быстрее. – Всё крайне просто. Мы пьём. Кто кого перепьёт, тот и победил.
Я неуверенно кивнул. Он уныло повёл меня к ближайшей рюмочной. Внутри было накурено, у столиков почти недвижимо стояли существа, когда-то бывшие людьми. Языки их, похожие на змеиные, были опущены в странную зелёную жидкость. Глаза остекленели, лица припухли и покрылись синевой.
- Они поддались мне… - пояснил мой креветочноокий приятель. – Какая печа-а-аль, - протянул он, приглашая меня за стол у стены, махнул когтистой лапой, подозвав разносчика.
- Ты так ловко разделался с моими собратьями, что я впервые за несколько веков вышел из уныния, что мне совсем не свойственно. Ты понимаешь… - он играл словами.
А между тем на стол встали две высокие стеклянные колбы с зелёной жидкостью.
- И…как принято, первый тост – за знакомство! – он схватил лапищей колбу и осушил её до дна.
Я последовал его примеру. Иного не оставалось.
Между тем он начал углубляться в разговоры, будучи любителем развести демагогию, он болтал и философствовал, критиковал, жаловался, придумывал теории и сам же их опровергал. Выпив 5 колб с зелёным пойлом, отвратительным на вкус, я, к своему удивлению, заметил, что не пьянею. Должно быть, причиной тому была икра Святой Камбалы, которой я так удачно причастился заранее.
- Вот как жить в такой стране? Вот тебе как?
Я молчал, внимательно сверля его взглядом, сосредотачиваясь на деталях и окружении, не давая ему затащить меня в рутину размышлений. Я чувствовал, что в его словах были спрятаны капканы, которые прищемив палец, отхватят руку.
- Валить отсюда надо. Только куда? - Он пытался вовлечь меня в рассуждения, - Нас нигде не ждут. Разве что…в Австралии – осваивать необъятные просторы пустынь, выращивать страусов. Но мы-то с тобой знаем, что это не вариант. Там ведь депрессивные кенгуру сами бросаются под колёса проезжающих фур. В ночи, когда их одолевает уныние, они понимают, что выхода нет, от себя не убежишь. Так вот они, влекомые инстинктом, находят одинокие трассы посреди пустыни, прыгают под колёса. И… хрысть! – он издал хлюпающий звук, - их внутренности разбрасывает по капоту. А главное, всем всё равно. Людям плевать. Люди, они по природе своей, злые. Знаешь, вот тебя любят сейчас, обожают, возносят! – лапищи его артистично поднялись, демонстрируя помпезность, - Ты считай, Святой! Или нет? – он хитро пробуравил меня круглым глазом, - А завтра они узнают тебя получше, возненавидят и, глядишь, прибьют к позорному кресту. – Он сплюнул на кафельный пол, слюна зашипела, разъев в месте плевка воронку, как от упавшего снаряда. – Но не переживай, потом они снова возведут тебя в ранг Миссии, потому что на Руси любят великомучеников. Только ты с этого ничего не получишь.
Он причмокнул и осушил колбу, какую по счёту я уже не мог сказать. Мне пришлось последовать его примеру.
- У нас тут неспокойно стало за последние годы. Тут из-за банды феминисток-рецидивисток такой сыр-бор разгорелся. Шлялись без свидетельств. А это не порядок. Это не по уставу. Так и не знают до сих пор, что с ними делать. Поймали их в храме этом вашем пафосном, - он снова с омерзением сплюнул на пол, - назвали содеянное «непотребством». А бабёнки в цветных масках ноги позадирали - баловство малолетское. Так вот повязали их - а они без свидетельств. У нас непотребства творить, как и чудеса, можно только засвидетельствованным Самими. Вариантов-то немного. Два. Вот у тебя что в графе отец написано?
- Не вижу связи между моей графой и твоими феминистками, - съязвил я.
- А я расскажу…
Я достал свидетельство, раскрыв на листке, где были вписаны родители.
Рогатый постучал когтём по столу.
- Какая связь говоришь? А такая. В графе «отец» - пусто.
Я посмотрел на лист. В графе матери неизменно значилась Дева Камбала с вклеенной фотографией, но моё карандашное хулиганство про «святого духа» пропало, не оставив и следа.
- Вот... - подытожил пучеглазый, - не по уставу потому что. Не канон. Отца никто никогда в глаза не видел, и запрет есть на изображения его и упоминание всуе. – Он прохрипел, давясь, но продолжил, - а в храме том, где девки бесчинствовали Его фэйс во весь купол забабахали. Выводы сам делай…
- Ваш Бог не прошёл фэйс-контроль… - устало рассмеялся я, взбалтывая в колбе гнусную жижу.
Рогач поперхнулся, закашлялся. Он долго и мучительно кряхтел, стуча кулаком по торчащей из-под рубахи волосатой груди, и прохрипел:
- Это Вашшш… - и он зашёлся исступлённым кашлем, - Наш… Лукавый… но он…не обрёл ещё истинную силу… - задыхаясь, исповедовался он.
Я понимал, что он взболтнул лишнее. Что-то важное было в его словах. Они душили его, бурля. Он продолжал натужно кашлять, схватившись за горло и уменьшаясь на глазах.
Он проиграл эту дуэль. Выйдя из прокуренной рюмочной, я вдохнул полной грудью. На дворе был вечер. Рюмочная закрывалась. Я побрёл к дому, лишь сейчас ощущая тяжесть в голове, спутанность в языке и вялость в ногах.


VI
Когда я проснулся, Профит сидел на крае моей кровати и гладил кота. Почувствовав спиной моё пробуждение, он повернулся и проговорил:
- Я дежурил, чтобы тебя не беспокоили. Вый зол и ищет тебя. Он силён, я боялся – он ворвётся в твои сновидения. Вчера ты погубил пятого его слугу. И этот пьяница ляпнул больше, чем имел на это право.
- Кто этот Вый? – спросил я, приподнявшись на локте и продирая глаза.
- Он седьмой. И он – нечто большее, чем просто седьмой. Он невоплощённый…
Профит как всегда говорил загадками, ответы на которые я должен был найти сам.
- И? – я нахмурил брови, снимая влажную потную майку.
- Тебе не уйти от него. Он прислал метку.
Я проследил за движением его головы, ища, где она может располагаться. Но Профит приподнялся, видя мою растерянность, подошёл ближе и положил руку мне на шею.
- Здесь. – Приглушённо сказал он, - Он был здесь. Я почувствовал и пришёл.
Окончательно проснувшись и протрезвев, я стал рыться в тумбочке, нашёл небольшое зеркало. В отражении маячил чёрный перевёрнутый крест.
- Что теперь? – спросил я, ощупывая татуировку, появившуюся на моей коже в одночасье.
- Мне придётся отвести тебя к нему. – Печально ответил Профит.
- Мне придётся убить его! - С твёрдым убеждением проговорил я.
- У него есть единственная слабость… - вкрадчиво начал Профит, - он боится поражения. Он знает, что проиграть нельзя, потому что на кон поставлено слишком многое. Он не готов к смерти.
Я хмыкнул.
- Не слишком-то это обнадёживает.
- Выверенное безрассудство спасёт тебя… - пролепетал Профит и, отвернувшись, снова стал наглаживать кота, - Одевайся. Нам пора.
Мы незаметно вышли из подъезда на улицу, индиговые лужи на ярком жёлтом песке неприветливо расходились кругами. Колючий ветер веял в лицо, песчинками забиваясь в ресницах, бровях, спутанный волосах. Ботинки в брызгах от мартовской грязи сейчас ступали по песчаным насыпям. Закутанные в ткани бедуины без лиц редкими фигурами проплывали мимо. Я едва различал знакомые здания. Они потонули в песке почти наполовину, некоторые покосились, как «пизанские башни». Фиолетовые верблюжьи колючки торчали из песка. Профит отломил одну, иссушенную солнцем колючку, и отправил в рот. Он с хрустом надкусил её, расплывшись в улыбке, и тут же прядь его иссиня-чёрных волос окрасилась фиолетовым. Его расслабленность слегка подбодрила меня. Немного уверенности в себе мне не помешало бы. Я последовал его шальному примеру, сорвав колючку и сунув в рот. Приторный сок растёкся по языку. Профит рассмеялся, показывая пальцем мне на волосы. Фиолетовая прядь свисала на глаза.
Мы преодолевали барханы цвета ацтекского золота и вскоре спустились вниз на уходящую к горизонту улицу, поднимающуюся в гору. Песок не засыпал её. Лишь индиговые лужи разливались по асфальту. Мы долго шли в гору по ней, но, увидев на бетонной стене нарисованный пурпурной краской перевёрнутый крест, свернули во двор. Там оказался ничем не примечательный тупик с сетчатым забором. Профит вскинул указательный палец. Я поднял голову. Погнутая пожарная лестница вела вверх.
- Ты уверен? – спросил я, не имея никакого желания лезть ввысь. С детства не слишком-то люблю высоту.
Он кивнул. Я ухватился, подтянулся, забравшись на первую перекладину.
- Ты… - посмотрев на Профита, стоящего внизу, я отчего-то понял, что дальше он не пойдёт со мной. Это не его война. Я не знал, куда иду и что будет со мной, но уже сейчас испытал ноющую тоску по этому существу в чёрном свитере с синими полосками.
- Мне нельзя… - печально проговорил он.
Но я уже знал это.
- Я вернусь… - уверенно сказал я, сильнее сжав руками ржавую перекладину.
Я поднимался вверх. Долго. Бесконечно долго. Мне уже начало казаться, что в реальном мире сменилось несколько поколений, а я всё лезу ввысь. Край крыши неожиданно вырос перед моим носом. Ступив на плоскую поверхность, местами покрытую вездесущими лужами, я посмотрел вниз, но как ни вглядывался, земли не разглядел. Оглядев крышу, которая по размеру была похожа на гигантскую парковку, заметил далёкую фигуру. Она ожидала меня, обдуваемая песчаным суховеем. Твёрдым шагом я направился к ней.
Фигура, не дожидаясь, тоже пошла мне навстречу. Она делала уверенные быстрые шаги. В такт, в ритм, нога в ногу с моими.
- Ты Вый? – крикнул я, словно бы песчаный ветер проглатывал звуки.
Остановившись напротив, фигура откинула капюшон пурпурного плаща… Это… это был я.
- Удивлён? – спросил Он, лукаво подняв бровь.
- Это не твоё лицо, - проговорил я, выдавливая каждое слово.
- Как и не твоё, - язвил Он. – Так чьё же оно? Ты ворвался в мой мир, посеял смуту. Все кричат: «Миссия пришёл!» - Он театрально развёл руки в стороны. – Поубивал моих подопечных. Возгордился собой… не так ли? Нравится? – хитро улыбаясь уголком рта, Он ожидал от меня чего-то.
- Зачем я тебе? Зачем метка?
В этот миг шея зачесалась, покалывая, напоминая о перевёрнутом кресте.
- Я скажу тебе, но потом… если будет «потом». Не начинай, если не уверен, что готов дойти до конца. Кое-кто ещё хочет свести счёты с тобой. - Он рассмеялся и отступил назад в непроглядное облако золотистой пыли.
Как только пола плаща Выя скрылась в пылевой завесе, ко мне вышло нечто уродливое. Существо было кособокое, скрюченное, кефозно-скалиозное, на двух тонких и длинных ногах помещалось обнажённое женское тело с проступающими рёбрами, 3 пары костистых длинных рук, тонкая шея, оканчивающаяся головой в форме разностороннего треугольника, пара неодинаковых глаз под углом в 45 градусов. Ассиметричное лицо, искажённое… Я искал в мыслях, чем же оно может быть искажено, и вдруг осознал.
- Зависть… - процедил я себе под нос.
- Не могу понять… твоя к нему или его к тебе, - хихикнула она, прихрамывая и надвигаясь.
Она долила масла в огонь, разожжённый Выем. Я готов был порубить всех местных уродов на куски. Но начать сегодня стоило с неё.
- Мой крестовый поход ещё не окончен! – заорал я.
Искривлённая тварь завопила воплем баньши и метнулась, выбросив вперёд руки, стремясь ухватить меня за шею. Я отклонился назад, избегая её взвившихся плетьми рук. Ладонь почувствовала тепло самурайского меча. Позолоченная цуба с изображением карпа блеснула, когда я молниеносно выхватил катану из ножен. Всю свою праведную ярость я направил на остриё клинка. Тварь выводила пируэты, вращая руками в безумном танце. Я наступал. Но руки-крылья били, яростно свистя в воздухе. Когти её рассекли мне губу. Я ощутил медный привкус крови во рту, а смерч из рук вновь двигался на меня. Клинок рассёк воздушное пространство перед собой, и первая рука баньши отлетела в сторону. Из раны хлынула зелёная кровь, попала мне в лицо, защипала кожу. Зависть вопила, сотрясая крышу. Звук её голоса резонировал в барабанных перепонках, готовый разорвать их. Я мучительно сжал уши, отступая, на минуту оглохнув. И она бросилась, ожесточённо лупя руками, прорезая воздух. Я с холодным расчётом двигался вокруг неё. Настал момент, и я вновь рубанул. Вторая рука покатилась в сторону. Тварь орала и, как мельница, крутила «лопостями». Я отскакивал, прогибался, высекал искры от бетонного покрытия, промахиваясь, когда она вёртко угрём уходила от удара. Я начинал понимать её нехитрую стратегию, вернее отсутствие таковой. Очередной пируэт, обманный бросок и неожиданный выпад принесли мне сразу два трофея. Две руки отвалились, орошая крышу зелёной жидкостью. Теперь тварь была совсем не страшна, скорее убога. Обычная, двурукая, горбатая, измученная. Мне стало жаль её, когда она издала истошный вопль, столь пронзительный, полный печали и тоски, что на закалённого в боях воина должна была напасть глубинная и непреодолимая слабость. Но я снова рубанул. Пятая рука упала в лужу, забрызгав густой мутной жижей мои потрёпанные джинсы. Тварь повалилась на спину, поджав ноги, истекая зеленью. Сил, чтобы кричать, у неё не осталось. Она лишь поскуливала, попискивала… душераздирающе, мучительно, страшно. Минутная слабость породила довод о бессмысленности содеянного. Подозрения и догадки обрушились на меня… Пока не появился Он. Аплодируя, подошёл, остановившись возле меня, сокрушённо стоящего над изуродованным телом, которое было ещё живо…


VII
- Ты доказал. Теперь я вижу, что ты и вправду тот, кто есть.
- Спаситель?.. - Усмехнулся я. – Но… кого я спас?
Вый повёл желваками на скулах и с силой вдавил каблук ботинка в кривое лицо едва живой Зависти. Кости хрустнули, писк затих, и тело её расслабилось.
- Я долго ждал тебя. Ты даже не можешь представить сколько. Так не умеют ждать любовники. – Он искривил рот в подобии улыбки. – Теперь мы воссоединимся.
Уверенное лицо, внешне такое же как у меня, но отчего-то чужое, носило неизгладимый воодушевлённый взгляд фанатика, вот-вот готового впасть в состояние крайней экзальтации.
- Ты и я. Мы воссоединимся, обретя истинную власть. Воплотим… - Он не договорил свою пламенную речь.
- Лукавый… - процедил я. – Наконец, я понял…
- Отдай себя добровольно! – хищно распахнув глаза, требовал Он. – Это Величайшая цель. Она реальна. Не будет тебя, не будет меня. Возродится Он. В этом теле… - Он всё-таки указал на меня рукой, закованной в пурпурную перчатку из неведомого зверя. Значит, моё тело реально. Подделка здесь Он.
Я рассмеялся, согнувшись пополам, не выпуская катаны из руки.
- Вы все здесь только спите и видите, что я вам отдамся…
- Иначе мне придётся низвергнуть тебя, забрав то, что необходимо Ему.
- Попробуй. – Проговорил я сквозь зубы.
Откуда-то налетела песчаная буря, хлестая колкими песчинками по незащищённым одеждой участкам кожи. Я тщетно закрывался от них. Мир пропал в золотистом песке.
- Это не твой мир, не тебе диктовать правила! – закричал Вый. Голос его доносился отовсюду. Когда ветер стих, я понял, что нахожусь посреди пустыни, ботинки погружались в песок. Пальцы обоих рук покоились на двух изогнутых кинжалах. Я сосредоточено ждал, вслушиваясь в колыхания аэра.
Он появился из ниоткуда, пурпурным смерчем налетев на меня. Два лезвия в Его руках сверкнули, оставляя в воздухе после себя пурпурные сполохи. Предугадывая каждый выпад, шаг, взмах, удар, поворот, укол, прыжок, Вый оттеснял меня, не давая никаких шансов. Лезвия Его парных клинков пылали нетерпением и жаждой крови. Как долго они не испивали её, настоящую, человеческую! От ожесточённых нападений я едва увёртывался, но с успехом отражал их. Мы словно репетировали перед зеркалом. Бой с тенью продолжался неостановимо, яростно и безрезультатно. Противник был неуловим, Он выдавал финт за финтом, а мне оставалось лишь избегать ударов, вертясь рыбиной на сковороде. Я воспользовался коротким преимуществом, когда, уходя от клинков, упал на колени и, кувырнувшись, вскочил слева от него. Теперь наступила моя очередь пробивать Его оборону. Он лишь улыбнулся, продолжая с лёгкостью отмахиваться, как от назойливой мухи.
- Я твой демон, твоя Гордыня, твоё отражение. Тот, кем бы ты мог стать.
Он ликовал и наслаждался, смеясь надо мной, унижая. Глаза его говорили, потоком выпуская в мою голову безмолвную мыслеречь. С какой силой Он уважал меня за пройденный путь, с такой же презирал за отказ.
- Ты - не я, - сквозь сжатые зубы процедил я простую истину.
Наши клинки сошлись, заскрежетали, отскочили и вновь закружились. Пустыня преисполнилась танцами, скользящими ударами, плавными и одновременно быстрыми движениями, мельканием блестящих лезвий. Мы бились ранеными птицами, полы его плаща взмывали от бега, разбрасывая пурпурные перья. Мы становились частью истории, которая бесконечно жива, а её герои вынуждены не прекращать своё действо, дабы легенда существовала вечно. Время остановилось. Песчинки его застряли в сухом воздухе, вакуум и тишина обволокли меня, когда я вспомнил слова Профита, осознав, что должен сделать. Откровение снизошло на меня, как и уверенность в том, что это истинно единственный вариант. Вый исчез из поля зрения, применив какую-то хитрую уловку. Он испарился как фокусник в цирке шапито. Я искал его глазами, быстро оглядываясь, ожидая укола в любую минуту. И понял- вот мой единственный шанс. Я закрыл глаза, вслушиваясь в воздушные потоки и глубоко дыша, вбирая энергию ирреальности, которая стала для меня местом Перерождения. Я готов был отдать себя этому месту, но ценой лишь Его жизни. Если я буду низвергнут, то лишь вместе с ним. Иное недопустимо.
Я слушал…и слышал. Чутьё моё обострилось. Я ждал.
Нежное дуновение и лёгкое колыхание воздуха за спиной известили меня о Его появлении. Он бы не стал мешкать, не стал и я. Он атаковал из-за спины в миг, когда и я, не разворачиваясь, с силой ударил обоими клинками, пригнувшись и подавшись вперёд. Перемещения прекратились. Я не двигался, пытаясь понять, что произошло. Я ощутил вес, напирающий на меня сзади, и только тогда позволил себе открыть глаза. Схватившись пальцами за рукав моей куртки, Вый оседал на песок. Лицо его хранило отпечаток разочарования и удивления, когда он упал, а пурпурный плащ кровавым пятном расстелился под ним. Песок под ногами стал осыпаться куда-то вниз, будто через огромное сито, в котором мы находились. Я неловко повёл рукой по шейным позвонкам, инстинктивно пытаясь увериться в том, что Он промахнулся. Я знал, куда бы он ударил так, чтобы наверняка. Эта была бы лучшая стратегия – напасть со спины, метнуться невидимкой и перерезать горло. «АКУЛа промахнулась, а ЛУКА нет…» - я рассмеялся этой мысли, тряхнув головой. Песчинки уносились из-под ног, как содержимое песочных часов, словно кто-то умелой рукой, перевернул их вверх тормашками.
Мне предстоял долгий путь…
Когда я очнулся, перебирая в голове последние события, попытался вспомнить, отрубился ли от жажды или же потерял сознание от переутомления. Кожей щеки я ощутил знакомую поверхность своего дивана, а напротив меня горел экран с надписью:

GAME OVER

И ниже вопрос:

ВЫЙТИ ИЗ ИГРЫ?

ДА НЕТ

Осталось лишь поставить галочку…


Забыв о цели, я брёл по осеннему городу. Яркие листья падали под ноги, стремясь быть растоптанными, впечатанными в дорожное покрытие, стать колоритными принтами на тёмно-сером влажном асфальте. В воздухе пахло лесными клопами, арбузами и сырой землёй. Мне вспомнился покосившийся деревенский сортир, поросший вокруг кустами с малиной. Перед мысленным взором тут же возник малолетний и худосочный я, тянущий руки к ягодам. Листья кололи кожу на руках, глаза жадно шарили по листве, пальцы выхватывали ягоды, не заметив лесного клопа. Он лопался под нечаянным нажатием моих пальцев, обдавая едким и одновременно бодрящим запахом. И сейчас этот осенний аромат клопов в воздухе остро напомнил о лесе и свежести. Я глубоко вдохнул, выпустив ртом тёплый пар. Я огляделся по сторонам, прикинув сколько времени.
Хотелось есть, а дома наверняка мать готовит обед. Я потёр холодные руки, спешно сунув их в карманы куртки. Бряцнула мелочь в карманах. Вынув несколько шершавых бумажек, я лениво пересчитал деньги, вырученные в комиссионке за пару зарубежных дисков, которые я сдал пару недель назад и о которых, казалось, благополучно позабыл. Так, не желая гулять под накрапывающим дождиком, который внезапно припустил, я решил спуститься в метро. Сырой и прохладный воздух сменился душным и ватным. Гнилостное подземелье отражалось в пустых глазницах толпы, которая, толкаясь, медленно просачивалась на эскалатор. Я замедлил внутренние процессы, стараясь меньше и тише дышать, чтобы социальный тлен не проник в лёгкие. Пусть он осядет в носу, запутавшись в мелких волосках. Его потом легко вымыть струёй из-под крана.
Расфокусировав взор и, словно бы, впав в кратковременный анабиоз, я съехал вниз на эскалаторе, прошёл на платформу, вошёл в раскрывшиеся передо мной двери подошедшего поезда. Яркий свет в вагоне нарушил мою внутреннюю медитацию. У противоположных дверей стоял крупный лесной клоп ростом с высокого человека. Клоп смешно скрестил две ноги, как балерина, готовая взмыть в прыжке, средняя пара ног безвольно болталась вдоль крупного туловища, а верхние конечности он скрестил на груди.
Поезд тронулся, меня шатнуло прямо на клопа. Верхняя пара его конечностей ловко остановила моё дальнейшее падение.
- Аккуратней… - проскрипел он, опираясь щитом ярко-зелёной спины о поручень.
- Спасибо, - процедил я, разглядывая его хитиновый панцирь, испещрённый рытвинами. – Вот почему пахнет лесной осенью… - задумчиво проговорил я себе под нос.
Но клоп расслышал мои слова и мистически проскрежетал, шевельнув усиками:
- Это всё альдегиды в секрете… они близки к феромонам… - он коснулся конечностью своего нагрудного щитка.
Я разглядел на его членистоногой конечности жидкость. И пока я размышлял над его словами, он шустро обмазал ею мою куртку, добавив лишь:
- Тебе пригодится сегодня…
- Феромоны… - загипнотизировано произнёс я, глядя в своё отражение в мутном стекле вагона.
Когда я очнулся от пространных размышлений, клоп уже вышел, а поезд начинал набирать скорость, входя в тоннель. Сердце замерло внутри, обдав внутренности кипятком. Я почувствовал лёгкое волнение и уставился на маячащую перед глазами надпись «НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ». В темноте тоннеля за стеклом неслись мимо гусеницы проводов. От их мелькания начинала кружиться голова, и я сосредоточился на своём отражении. Лицо тонуло в тени от кепки, поверх которой был надвинут капюшон. Лицо казалось бледным из-за холодного света ламп.
Поезд начал тормозить, а я предвкушал появление платформы, желая быстрее выйти на свет, вдохнуть полной грудью, выдохнуть ватный воздух подземки. Толпа услужливо вынесла меня из вагона, потащила наверх навстречу осеннему небу. Я достиг турникетов, когда сочное рыжее пятно кольнуло моё боковое зрение. Я невольно остановился, устремив взгляд к той, чью голову одарил поцелуй Иуды. Кто-то толкнул меня, выругавшись, но я замер, игнорируя скользяще-подталкивающие прикосновения.
Она сидела на подоконнике возле широкого стекла, смотря на улицу. Поджав ноги к подбородку и обхватив руками колени. Свободные джинсы, зауженные книзу, и сиреневые гетры, слегка прикрывающие красные кеды, рыжие волосы лёгкими волнами падали на цветную куртку, лицо щедро обсыпали веснушки цвета октябрьских листьев и опавших каштанов. Аккуратный острый подбородок она опустила на колени, и вновь отвернулась к окну.
Кто-то сильнее подтолкнул меня, я прошёл через турникет, выйдя на улицу.
Уйти? Так просто уйти? Нет. Я не мог, мне слишком сильно хотелось разглядеть её лицо. Я остановился у окна, силясь не смотреть прямиком на неё. Порывшись в карманах, выудил пачку сигарет, едва не выронив её на влажный асфальт, руки тряслись. Холодные неловкие пальцы с трудом вытянули сигарету из пачки. Ветер, бросающий в глаза мелкую дождевую взвесь, заглушал пламя зажигалки. Я заслонился капюшоном, наконец, прикурив. Но, когда я вновь посмотрел в окно, рыжая незнакомка пропала. Внутри что-то начало вскипать, заходясь пеной разочарования и волнения. Я вглядывался внутрь вестибюля, ища яркое пятно, буйную «Джинджер». Но тщетно. Я резко развернулся, готовый искать её среди потока выходящих из метро, но я не был готов увидеть её прямо перед собой. Она стояла передо мной, подняв взгляд шоколадно-коричневых глаз на меня. Плавным движением она вытянула провод с наушниками цвета лесного клопа из-под пышных волос.
- Прости, можно мне… сигарету? – неуверенно спросила она.
Я кивнул, протянув ей пачку. Тонкие девичьи пальчики вынули сигарету. Зажигалка в моих руках напрочь отказывалась воспламеняться. Я лишь бессильно щёлкал ею, она искрила, но не разгоралась.
- Чёрт… по-видимому сдохла, - просипел я, зажав зубами тлеющую сигарету. – Прикури от моей, - хитро улыбнулся я, наклоняясь. Она не испугалась, не отпрянула в неловкости, последовав моему предложению.
Затем мы оба выпрямились, выпуская дым в серое небо.
- Надеюсь, твой парень этого не видел, - усмехнулся я.
- Парень? – переспросила она, сведя брови на переносице.
- Я бы не стал опаздывать на его месте.
Она рассмеялась.
- Я никого не жду, если ты об этом. Просто… - она задумалась, - иногда где угодно лучше, чем дома…
- Бывает, - невнятно ответил я, разглядывая морщины на ботинках.
Она уйдёт. Докурит и уйдёт. Отправится в свой холодный дом. И я больше никогда её не увижу.
- Может… - начал я, пойдём пожрём куда-нибудь? – я посмотрел ей в лицо.
Она молчала. Наверняка сомневалась, раздумывая над предложением.
- Просто если честно, я дико жрать хочу. Вообще я живу здесь неподалёку… - слова вырвались, и я подумал, что она тотчас откажется, - но можно посидеть ещё где-нибудь, если хочешь.
Она игриво искоса осмотрела меня, заглядывая под капюшон.
- Почему ты прячешь лицо? – вдруг спросила она.
- Не прячу. Просто холодно, - поведя плечами, ответил я, но ощущая её колебания, скинул капюшон, явив печальным улицам крашеные синие волосы, выбивающиеся из-под кепки. Потом импульсивно, снял и кепку, тряхнув головой. – Пожалуй, так тебе будет проще составить фоторобот.
- Как мне тебя звать? – улыбнулась она.
- Лука, - ответил я, водрузив кепку обратно на голову. - Моя мама готовит мировые супы.
- Ты считаешь, я могу довериться тебе? – лицо её на миг стало очень серьёзным.
- Ты можешь рассчитывать на мировой суп наверняка.
Я намеренно ушёл от скользкого вопроса, дав скользкий ответ. Я успел было пожалеть, что язык мой не выдал уверенный положительный ответ, но она согласилась.
- Хорошо, - сказала она, поправив лямку рюкзака на плече.
Мы перешли через дорогу, завернули на узкую улицу и прошли в тихий двор, где на кусте возле подъезда громко вопили всклокоченные воробьи.
Требовательный звонок. Мать открыла дверь, с интересом разглядывая незнакомку, которую я протолкнул в дверь перед собой.
- Привет, мам.
- Здравствуйте, - скромно проговорила моя рыжеволосая спутница.
И тут-то я и вспомнил, что так и не узнал её имени, не спросил, как мне её называть.
В квартире царил привычный дурдом. Из комнаты доносился гомон телевизора. Племянник катался по коридору на трёхколёсном велосипеде, громко изображая гоночную машину. Вкусно пахло едой и базиликом. Мать, молча, достала из шкафа тапочки для гостьи и удалилась в комнату, бросив через плечо:
- Суп на плите. Горячий ещё.
Она устала… Как же она устала. Я ощутил её утомление, оно слышалась в голосе, читалось в движениях. Я утомил её. Колючая досада проскребла по внутренностям. Но сейчас не время было впадать в меланхолию. Я провёл свою знакомую на кухню.
- Твоё имя. Ты не сказала мне… - промямлил я, орудуя половником.
- Зови меня Соррел.
- Ник? – переспросил я, - Какая-то героиня или персонаж?
- Щавель, - с улыбкой ответила она. – Мне так больше нравится, чем просто Рыжая.
- Ммм… недурственно, - хмыкнул я.
- Я… не думала, что у тебя большая семья… - заговорщицки произнесла она, дуя на ложку с супом.
Полосатый кот по-хозяйски зашёл на кухню и прыгнул на колени Соррел, тем самым спас меня от разговоров про семью. Она гладила его, искрясь от удовольствия, а кот меж тем уставился на меня. Он что-то безмолвно повторял вельветовым ртом, но я не умею читать по губам, тем более кошачьим. Кот получил дозу ласки от её рук и убежал, как свойственно котам.
- А ты… - начал я, - не ладишь с родителями? Я…правильно понял?
Она перестала жевать, понуро уставившись в тарелку с супом.
- Я с отчимом не лажу. Но сейчас должно стать лучше. Я собираюсь переехать и жить одна. Но это не слишком приятно… когда тебя никто не ждёт.
Тоска, исходящая от неё, просочилась мне под свитер, щипнула холодом. Я поёжился, инстинктивно обхватив себя руками. За окном раскачивались ветви. Я вздохнул, вспоминая про клопа в метро и феромоны, которые мне сегодня вряд ли помогли. Я положил голову на стол, ковыряя пальцем край плёнки, отклеившийся от ДСП’шной столешницы. «Щавелевая» девушка легко коснулась моей руки. Тонкие бархатистые пальцы её медленно двигались от запястья к косточкам моих пальцев.
- У тебя такие ледяные руки, - произнесла она.
- Зато горячее сердце, - ответил я, оторвав взор от созерцания испорченной столешницы.
Импульсивно перехватив её руку, я сжал её, не желая выпускать из холодной ладони. Она дёрнулась, но стерпела эту грубость с моей стороны.
- Оставайся, - требовательно проговорил я.
Она отвернула голову к окну, задумчиво глядя на колышущиеся деревья, покрытые изморосью.
- Не сегодня. – Печально прошептала она.
Глухо тикали часы, за стеной бубнили персонажи мультфильмов, а кухня медленно погружалась в сумерки. Темнело. Я уже не различал её бешено ярких волос, их обволокла сизо-синяя мгла. Она краской стекла с моих волос, растворилась в тёплом воздухе, затопила глаза.
- Мне пора… - наконец произнесла она, нарушив долгое молчание.
- Я провожу, - прохрипел я, чувствуя, что сумеречная краска затекла мне в голосовые связки.
Она поднялась. Я за ней. Сумеречная квартира, свет от телевизора пляшет на стене. Эхо в подъезде от хлопка двери. Промозглая влага беспрерывно сыплется сверху.
Теперь она ведёт меня, как пса на поводке. Мы садимся в трамвай. Приникаем к заднему стеклу. На запотевшем окне она рисует закорючки. Скрипучий голос объявляет остановки. Названия их неразличимы. Выходим, следуя по остывшим следам, смытым дождём. В хмуром дворе, освещённом фонарём, я смотрю на неё, поражаясь, как она красива. Утомлённо-куртуазная дерзость дрожью пробегает по ногам, мурашками царапает голени, альпинистом карабкается вверх, достигая затылка.
Скромное «Спасибо, что проводил…» терзает как щипцы.
- Одним «спасибо» ты не отделаешься, - говорю я, сжав холодными пальцами её плечо.
Так тяжело отпустить её. Женщины приходят, женщины уходят, но от этого ещё сложнее дать ей уйти. И, видя, как она замерла в нерешительности, я рискнул попробовать вкус её губ. Она не из тех сладких девочек с приторным привкусом. Вкус её был пряным, как корица. Меня не насытило лёгкое прикосновение, и я решительно выдвинул язык на освоение вкусовых пространств её нёба и языка. Я ощутил, как напряглись мышцы на её теле, как участился пульс, покрывая щёки алыми отсветами. Но она взяла себя в руки, оторвав нежный рот от грубости моих обветренных губ.
- Прости, мне, правда, пора… - она искала что-то в моих глазах, - Мы ведь…увидимся завтра?
Я кивнул, разжимая пальцы, судорожно вцепившиеся в её куртку. Я ещё чувствовал запах жасмина от её волос, ещё ощущал шероховатость её куртки на подушечках пальцев, но она уже не принадлежала мне, скрывшись за толстой кирпичной стеной.
Я понуро плюхнулся на холодное сиденье в полупустом трамвае, достал жестяную баночку из внутреннего кармана куртки, ярко оранжевые гранулы порошка напомнили мне о ней, о щавелевой деве, припудренной солнцем. Икра Святой Камбалы почти закончилась. Я высыпал несколько гранул на ладонь и отправил в рот, желая заглушить вкус корицы, так будоражащий меня.
«Ты ведь не ангел, спустившийся с небес»…


***
В комнате было так серо и тускло, что я никак не мог понять, сколько времени. Выбравшись из-под тёплого одеяла, я, ёжась, подошёл к окну. По-видимому, было раннее утро. Дворники мели непослушные жёлтые листья.
- Не время для влюблённости… - раздался знакомый мелодичный голос. Я обернулся. Полосатый кот сидел на ещё тёплом одеяле и, щурясь, смотрел на меня. – Она странная. Что-то с ней не так, – добавил он, разжёвывая слова плюшевой пастью.
- А я…не странный? Со мной всё ТАК?! - с вызовом спросил я.
- Ты – другое дело. – Спорил кот.
Я хмыкнул с презрением:
- Ну, конечно… Я уже не Мессия. Всё что мог, я сделал.
- Звучит как оправдание, - усмехнулся кот. – И позволь напомнить – ты отмечен. – Он сверкнул глазами цвета осени и стал вылизывать свою пушистую холку.
Намёк я понял, дотронувшись до шеи, где напоминанием служила татуировка с перевёрнутым крестом.
- Ты давно не навещал Мать, - добавил кот, спрыгивая с дивана и направляясь к неплотно закрытой двери, с трудом лапой он приоткрыл её, проскользнув гибким телом в коридор.
- Мать… - хмыкнул я, тряхнув нечесаными синими волосами.
Но, тем не менее, собравшись, я вышел из дома. Навещать Святую Камбалу – дело непростое. К этой встрече я не мог не подготовиться. На лестничной площадке между этажами я вдохнул горстку Её икры и выкурил у подъезда сигарету.
Подошвы кед немного прилипали к индиговому асфальту, словно бы он был намазан гудроном. Тени людских сороконожек на бешеной скорости проносились мимо. В лазурно-синее небо на горизонте стреляли острые трубы, выпуская в воздух нежно-розовый дым. Листья несло вверх, под облака. Профит встретил меня в арке одной из подворотен. В синей темноте он стоял, прислонившись к стене. Почувствовав моё приближение, он вышел вперёд.
- Мы…так давно не виделись… - произнёс он.
Я кивнул, зная, что он всё понимает без глупых слов. Он порывисто обнял меня. И я понял, что, пожалуй, чертовски соскучился. Стоило мысли о чертях проскользнуть в голову, как мелкие бесы моментально материализовались, прыгая по стенам и пискливо хохоча.
- Брысь! – прикрикнул я.
Они россыпью бросились в стороны, прячась в тенях. Лишь белоснежные белки глаз их светились в темноте.
- Мне кажется, без цветов не обойтись, - вслух подумал я, твёрдо решив зайти в цветочный киоск.
По пути мы наткнулись на небольшую стеклянную лавку, где хозяин-бедуин в чалме и с обширными чёрными усами радостно приветствовал нас.
- Цветы для особы? – спросил он с акцентом.
- Для канонизированной особы, - ответил я, усмехнувшись.
- Тогда одними цветами не обойтись, - заметил продавец.
- Розы и сельди, - встрял Профит. – Непременно розы и сельди.
Я, недоумевая, воззрился на него, но, не желая впадать в тонкую полемику касательно символики и атрибутики, промолчал. Пораскинув мозгами, пока бедуин суетливо бегал по лавке и упаковывал букет, я счёл, что розы и сельди - это самое уместное сочетание.
Профит кинул на прилавок пару монет с агнцем и забрал букет из роз и сельдей.
- Она переехала, - проговорил Профит, ведя меня подворотнями. – Хочет спокойной жизни.
- Вполне логично, - прикинул я, - всё время торчать в баре – так и спиться можно.
- Ты всё так же циничен и остр на язык.
- А ты всё так же самурайски предан? – хохотнул я.
- Тебе – да, - не задумываясь, ответил он.
Проскрипев ржавой железной дверью, тронутой глубокой коррозией, мы вошли в маленький узкий двор, похожий на колодец. На балконах сушилась одежда, а из окон доносились фортепианные гаммы.
- Мы пришли, - коротко сказал Профит.
Дом дышал вековой старостью и, распахнув хоть и потрескавшуюся, но плотную дубовую дверь цвета сочной лазури, приглашал внутрь. Подъезд изнутри был окрашен изумрудной краской, местами осыпающейся. Лифта не было. По лестнице мы поднялись на 3-ий этаж. Профит уверенно свернул к обшарпанной двери с нарисованным детской рукой голубем. В том месте, где положено голубю иметь бусину-глаз, располагался дверной глазок. Я нажал на кнопку звонка, тот вместо звона издал членораздельную речь: «Входите, не заперто». Звуки фортепиано разносились именно из этой квартиры. Толкнув дверь, мы прошли в коридор. Лакированный паркетный пол и «провансовые» обои с цветочками изрядно пожелтели. Мелодия громко неслась из открытых дверей большой комнаты, она завихрялась, сворачивая в коридор, выбрасывая потоком воздуха цветастых амадин. Они беспомощно хлопали крыльями, выравнивая полёт, с трудом входили в поворот, летя нам навстречу. Я рефлекторно заслонил ладонью лицо, чувствуя, как амадины пролетают над головой, касаясь крыльями моих волос. Выписывая сложные пируэты, они проносились мимо, вылетая из распахнутого кухонного окна. На ощупь, преодолевая коридорные метры и поток ошеломлённых птиц, стремящихся обрести свободу, мы прошли в большую комнату. Шикарная люстра на потолке вращала гранями хрусталя по принципу диско-шара, от неё отражался уличный свет, распуская солнечных зайцев, которые весело скакали по комнате. Святая Дева Камбала самозабвенно играла на рояле цвета лазурного неба, в тон её чешуе, в тон моих крашеных волос. Руки её порхали подобно красочным амадинам в квартире. С полузакрытыми глазами она играла «Сонату-Фантазию» Скрябина. В углу комнаты возле широкого окна на танкетке с изогнутыми ножками сидел… сидел, вжавшись в угол, сам… Скрябин, насколько я мог судить по залихватским усам и бородёнке, торчащей с острого подбородка. Одной рукой он заслонял лицо, второй ковырял обои с цветочками, кроша ими на паркетный пол. Он плакал. Я явственно видел его изумрудные слёзы, которые скатывались по скулам, застревали в усах, в бородке. Редкие капли падали на пол, застывая круглыми брызгами краски.
Думаю, Святая Камбала почувствовала жалость, которую я тщательно сдерживал, но которая просочилась сквозь поры кожи, и туманной струйкой поползла к Скрябину. Дева тут же остановилась. Рояль смолк, и она обратила свой холодный взгляд на меня.
- Так вот ты любишь свою Мать, - с укором сказала она. – Так на пенсию быстрее выйдешь, чем дождёшься от тебя визита вежливости.
Убрав рыбий хвост с педали рояля, она протянула мне свою голубоватую и холодную кисть руки. Я неумело поцеловал ей руку, коснулся её гладкой и красивой кисти. Профит суетливо протянул мне купленный букет, который я тут же вручил Святой Камбале. Губы её приняли улыбку, которой позавидовала бы Джоконда Леонардо.
- Я прощаю тебя, - пропела она и повернулась на крутящемся стульчике. – Милый, я не просто так хотела увидеть тебя. Вчера ты… встретил девушку, отмеченную поцелуем Иуды. И хотела бы предостеречь тебя.
- Что вы всё время хотите от меня?! – не выдержал я, перебив её, - Я не Мессия больше. Я не давал обета безбрачия и плевать хотел на ваши долбанные Заветы и доктрины. Я лишь делаю, что считаю нужным.
Она положила букет на рояль и подняла тонкие руки, желая унять моё раздражение.
- Я ничего не навязываю тебе. Ты всё решаешь сам. Я лишь предупреждаю тебя об опасности, исходящей от неё.
- Отлично, - я мотнул головой. – Я понял.
- Ну что ж…она развела руками и поднялась.
Мать протянула ко мне левую руку, плавно, словно выполняла какое-то сложное сакральное и оттого мистическое па, она перевернула кисть внутренней стороной и поднесла тонкий палец к моим губам. Крупная ярко-оранжевая икринка цвета волос «щавелевой девы» оказалась у меня на кончике языка. Я, не сомневаясь, отправил её в рот. Она лопнула на зубах, обдав язык пряным соком с привкусом гвоздики и корицы.
- Она твоя… твой…крест… - рассмеялась она и села обратно за рояль, вознеся кисти над клавишами.
Я понял, что визит окончен и вышел в коридор. В спину уже начали биться быстрые амадины, подталкивая меня к двери. Я поспешно вышел вон, сбежав по ступенькам в колодец двора. Почувствовав на себе чужой взгляд, я обернулся. Профит стоял в дверном проёме. Вся его фигура сквозила печалью. Зная, что при отсутствии глаз как таковых, он всё равно прекрасно видит, я помахал ему, желая приободрить, и направился прочь.
Погода улучшилась по сравнению с утром. Вылезло солнце, прогрев и высушив асфальт. Подошвы кед подбрасывали сухие листья, измеряя метраж тротуаров. Я зашёл в заполненный людьми «фаст-фудовый» ресторан. Взял раскалённый чёрный чай и «трёхкотлетный бургер». Я собирался зайти сегодня к ней, а если её не окажется дома – то обязательно дождаться. Середина дня. Город спешит на всех скоростях, стараясь нагнать время, потраченное на обеденный перерыв. Машины уже выстроились в пробки, гудят на перекрёстке. Вопль сирен. Сизые выхлопы в воздух. Я решаю идти пешком. Здесь не так уж и далеко. Ноги и глаза помнят маршрут. Жму на мелкие кнопки в сотовом телефоне, набираю ей сообщение. Путаю буквы, зло исправляю на нужные. Отправляю, не надеясь на скорый ответ, убирая телефон в карман куртки. Но он вибрирует, страшным голосом извещая «Теперь я убью больше!». Кто-то из спешащих прохожих одаривает меня испуганно-осуждающим взглядом. Я криво улыбаюсь. На это и было рассчитано. Чтобы вы смотрели на меня по-взрослому, укоризненно или пугались в тишине, вздрагивали в пустых трамваях. А это всего лишь я на заднем сиденье и грамотный антисоциальный сигнал о полученных сообщениях.
Пишет, чтобы заходил. Дома. А я и не надеялся на такое везение. Серый дом из бетона, холодный подъезд с запахом гнилых грибов, лужа мочи под лестницей, рекламные листки разбросаны по плиткам пола, выжженная кнопка вызова лифта, скрежещущий тросами «телепортатор» открывает исписанную утробу, внутри - заляпанное зеркало и нацарапанный крестик на кнопке 6-ого этажа. Он запирает меня в своих недрах и, потрясывая, везёт вверх. На этаже по трафарету выведена красной краской цифра «6». Кто-то рядом нетвёрдой рукой дорисовал ещё две шестёрки. Смеюсь одними губами. В приоткрытое пространство двери выглядывает рыжая голова.
- Я не ожидала… - растерянно произнесла она, не скрывая довольного лица.
Я всё ещё ощущаю трепет амадиновых крыльев за спиной, они толкают меня под лопатки вперёд, к ней, и я не могу сопротивляться этому природному порыву, не вдохнуть запах жасмина от её волос. Я заключаю её в объятья, едва касаясь губами её нежной шеи. Дыхание моё легко дотрагивается до кожи на поверхности уха, нижней челюсти, подбородке. Оно согревает и щекочет мельчайшие волоски. Веки её полузакрыты, пушистые ресницы трепещут, как птахи за моей спиной. Она едва дышит, робко, слегка приоткрыв рот. Она кажется невесомой, схватившейся за расстёгнутые края моей куртки, словно за верёвочные качели, девчонкой. Она раскачивается на волнах моих чувств и смеётся во весь голос. Она отклоняется назад, прогибая спину, чтобы вновь с силой наклониться вперёд, хватая губами губы. Окрылённые, мы летим куда-то, теряя одежду, словно осыпающиеся перья. И вот она уже лежит на спине. Комканное белоснежное одеяло под ней напоминает раковину, из которой только что вышла обнажённая Венера с рыжими волнистыми волосами, падающими на нежно-розовые соски, которые съёжились от желания, холода и испуга неловкости, на лице её - лёгкое стеснение и одновременно самолюбование, как и в застывшей фигуре. Она невинно приглашает смотреть на неё и восхищаться. И я не спешу, проводя пальцами по её коже. Миллиметр за миллиметром. Она раскрывается мне навстречу подобно цветку, жаждущему опыления, колыхая лепестками. Но как только я перехожу к непосредственной активности в её сторону, с ней резко происходят перемены. Я вижу, как она неподдельно хочет того же что и я, но тело её несогласно, оно сопротивляется. Как если бы наступала ночь, цветок закрывался в бутон, запрещая пиршество сладострастия. Аккуратная тонкая бровь её изогнулась в мимике боли. Она тихонечко застонала. Я склонился к её уху и послал в него шёлковый шёпот.
- Ты девственница?
- Да… - ответили её губы.
Я не остановился, но ей становилось всё больней, да и я не ощущал, что хоть сколько-нибудь двигаюсь в правильном направлении к овладению цветком. Что-то определённо было не так. Мысль сомнения закралась мне в голову, но я стремительно отмёл её, не желая сдаваться. Ощущая себя жонглёром цирка-шапито, я крутил её во все стороны, менял ракурсы и позиции, но ничего не менялось. Скованной она определённо не была, но всё шло не так. А проще выражаясь - не шло никак… И… я рассмеялся. Упав уставшим обнажённым телом рядом с ней, я рассмеялся. Конечно, я смеялся не над ней, да и, пожалуй, не над собой, а над неким сложным мистическо-кармическим смыслом этой насмешливой ситуации. Когда я повернул голову к ней, она была готова разрыдаться.
- Это… - прошептала она, заставляя бусины слёз держаться на поверхности глаз, - всё…
- Что всё? – с улыбкой спросил я, приподнявшись на локте.
- Я такая тебе не нужна. Ты не будешь со мной возиться.
- Ну, я, как любитель сложных испытаний, вряд ли тебя обрадую скорым отказом. Ты так просто от меня не избавишься.
Я запустил руки в её пушистые волосы, продолжая целовать. Мягкими и невесомыми движениями, она гладила мне затылок. Это расслабляло. Я потянул мятое одеяло, спутанное в пододеяльнике, и накрыл нас. Она легко убаюкала меня. Я не знаю, сколько по времени я дремал, скорее всего, недолго. Звук мучительного стона разбудил меня. Сердце моё бешено заколотилось. Я распахнул глаза и увидел, что Соррел стонет во сне. Она стонала всё громче, вжавшись в кровать, я дотронулся до её разгорячённого тела, но она не просыпалась. Я приподнялся и увидел отвратительную тварь, которая что-то делала у неё между ног.
- Бля-ать! – вырвалось у меня. Тварь услышала мою взволнованную ругань и оторвалась от того, чем занималась. В этот момент я увидел скользкий длинный змеиный язык, торчавший изо рта, человеческого рта. Голова твари, человеческая голова, но от того не менее омерзительная. Лысоватая физиономия в очках была покрыта оспинами и крепилась к длинному червеобразному телу, похожему на дождевого червя и змея одновременно. Мразь посмотрела на меня и, изогнувшись, приподнялась над кроватью. Я невольно попятился, но, нащупав, локтём подушку, молниеносно метнул её в червяка. Подушка попала ему точно между глаз. Стеклянные очки соскочили, повиснув на одном ухе существа.
- Тебя здесь быть не должно! – не скрывая удивления, сказал червь.
Он явно не заметил меня под одеялом. По-видимому, он здесь не впервой, смекнул я.
- Тебя здесь быть не должно! – первичная беспомощность проходила.
Я рванул одеяло, пытаясь накинуть его на червяка, но он был шустр. Мне удалось слегка упеленать его, но он ожесточённо сопротивлялся, извивался, кряхтел. Я крепко держал его сквозь одеяло. Мне казалось, что ему не выскользнуть, но он выкинул финт. Каким-то образом он выскользнул из хватки и в мгновение ока очутился в коридоре. Я, в чём мать родила, бросился за ним, но он метнулся к дырке в вентиляционную шахту. Я успел лишь увидеть конец его хвоста. Ошеломлённый я вернулся в комнату и нашёл на полу под одеялом слинялую кожу червяка. Я дотронулся до неё указательным пальцам, и она распалась во прах.
Соррел всё ещё лежала на кровати и не двигалась. Я забеспокоился, дивясь, как она не проснулась из-за грохота и возни. Но она мерно дышала. Я тихонько коснулся её руки. Посмотрел на бледное лицо, усеянное веснушками, и решил разбудить её.
- Проснись… - как можно спокойнее произнёс я, однако, волнение в голосе не проходило. – Проснись, - настойчиво повторил я, ощутимее взяв её за плечо.
Она открыла глаза и, сощурив их, спросила:
- Сколько времени?.. Голова почему-то кружится…
- Надо одеться, - не найдя лучшего довода, сказал я, - ты замёрзла. Одеяло…сползло.
Врать я… научился. Естественно, говорить ей про червя-переростка в комнате, который делал болезненный акт языком в её вагине, не стоило. Эту историю я приберегу для более подготовленных знатоков бестиария.
Она оделась и села на край кровати, беспомощно смотря перед собой. Рядом я. Мы как два подобных треугольника, застыли в беспомощных позах. Я потирал руки, пытаясь найти правильные слова. Она же, бедняга, наверняка винила себя, считая, что я впал в меланхолический неадекват из-за того, что она «закомплексованная девственница».
- Прости… - проговорила она.
- Тебе просто надо расслабиться, - я произнёс шаблонную фразу. Ничего лучше на ум не пришло.
- Скоро отчим придёт с работы.
- Насрать на него. – Ответил я. Сейчас какой-то там отчим, злой родитель или недородитель волновал меня меньше всего.
Она пододвинулась ко мне и уткнулась мне в живот, опустив голову мне на колени. Я гладил её по волосам, изучая родинки на её плече, которое пикантно торчало из-под растянутой кофты.
- Ты не представляешь… я ждала именно тебя… - произнесла она.
И не смотря на время и то, что быстро темнело, я не смог заставить себя встать и уйти. Отчим почему-то так и не пришёл. И я даже знал причину. Я был уверен… что он не придёт… пока я здесь…

***
Ночь была лунная. Мне плохо спалось. Я ворочался на диване, тщетно пытаясь расслабиться. Как только сон приближался, маня мягким туманом, тело вздрагивало, наполняясь паническим жаром. И всё начиналось по новой. Я снова долго успокаивал расшатанные нервы, лежал, не шевелясь, как хитрый охотник, подстерегающий сон. Ночь мучила меня, то и дело подкидывая нелицеприятные воспоминания. Лишь ранним утром, когда в квартире зашевелились родственники, я, наконец, смог уснуть. Вполне логично, что проснувшись, я почувствовал себя ватной ёлочной игрушкой. Сделав усилие над собой, я поднялся, думая лишь о своём важном деле. Профита следовало найти незамедлительно. Пока ещё был день. Контрастный душ привёл меня в чувства. Выйдя из ванной, я, к своему удивлению, обнаружил на кухне Профита. Он по-свойски сидел за обеденным столом, положив тонкие руки перед собой. Я воровски огляделся, переживая, не заметят ли его домашние, но в квартире было на редкость тихо. В одном полотенце на бёдрах, с непросушенными волосами, едва касающимися плеч, я подошёл ближе и тихо сказал, чтобы никто кроме Профита не услышал меня:
- Ты не представляешь, насколько ты мне нужен сейчас.
- Я знаю. – Ответил Профит. – Поэтому я здесь.
- Как ты узнал? – растерянно спросил я.
- Твои истерические эманации и мысли фонили всю ночь. Я плохо спал. Возможно, надо было явиться раньше.
- Слушай, я вообще не привык рассказывать о своих… - я замялся, - интимных переживаниях сексуального плана, но… - я подбирал слова, всматриваясь в неэмоциональное лицо, закрытое косой чёрной чёлкой. – Какой-то червь делал куннилиингус моей девушке, пока мы спали. – Выпалил я.
- Она получала от этого удовольствие? – невозмутимо спросил Профит.
- Это обывательский интерес или?.. – смутился я, сжав челюсти.
- Без этого знания я не смогу понять, какой из демонов посещал её, и что ему нужно.
- Нет. – Коротко ответил я, - Она девственница и… вскрыть её мне так и не удалось, - исповедался я.
Профит поднялся.
- Это не инкуб, как я сначала думал. Эта срань с низших уровней, - загадочно сказал он, - Нам придётся пойти к специалисту. Одевайся, - процедил он, и мне показалось, что он посмотрел «невидимым взором» на моё влажное полотенце на бёдрах.
Пока я напяливал джинсы и сушил голову, Профит терпеливо ждал.
- Что ещё за специалист? – переспросил я, выходя из подъезда дома.
- Друг. Парень живёт в дрянном квартале и отлично изучил низших тварей. Знает их разновидности, знает их привычки и особенности, знает, как их искать и отлавливать.
Я кивнул, а Профит, одетый в свой неизменный чёрный свитер с синими полосками, вёл меня по преображённому городу. Высокие дома, страдающие от обратной перспективы, склонялись над нами, изучая, и заслоняя небесный ультрамарин. Улицы стали уже в несколько раз, превратившись в тесные проходы. Индиговые лужи под ногами, затхлый, душный запах канализационных труб и красные мусорные баки, в которых рылись мелкие животные, отчасти напоминающие крыс – обстановка «нижнего города». Что-то чёрной тенью бросилось у меня из-под ног и застыло в нескольких шагах, прижимаясь меховой спиной к фундаменту нависающего здания. Огромные ультрамариновые глаза уставились на меня. Животное зашипело низким тембром, показав утыканный несколькими рядами игольчатых зубов рот. Я непроизвольно остановился.
- Не бойся, - улыбнулся Профит, - это ниппер. Он не нападёт. От тебя пахнет мылом.
Я нахмурил брови, смутившись, но продолжил ходьбу.
- То есть… хочешь сказать, что если бы утром я не помылся, то сейчас этот ниппер вцепился бы в меня?
Профит кивнул и улыбнулся:
- При таком раскладе, я бы спугнул его до того, как мы приблизились.
Я мотнул головой и, перепрыгнул через липкую индиговую лужу, в которой трепыхалась пара красных жучков. Обрывки газетной периодики зависли в воздухе. И от моего прыжка они колыхнулись в сторону и медленно поплыли вверх, туда, где куполом сходились крыши домов.
- Я должен предупредить тебя. Совсем забыл, - заметил Профит, оправдываясь.
- На счёт чего?
- Парень этот…специалист… - Профит подбирал слова.
- О чём опять ты мне не сказал? - с упрёком проговорил я.
- Как бы тебе объяснить… - Профит коснулся кончика носа. Он явно был немного взволнован. – Он нормальный парень, в целом обычный, но сейчас фаза луны… я думаю, ты заметил, тоже ведь плохо спал…
- Я плохо спал по иным причинам, не зависящим от фазы луны, - рассержено перебил я.
- Это спорный вопрос, - не согласился Профит, - но… у этого парня облик зависит от фазы луны. И сейчас как раз, вот как назло, - эмоционально добавил он, - он находится в нечеловеческом облике.
- А в облике кого? – напористо спросил я.
- По-вашему… это ликантроп.
- Хм, - усмехнулся я, - оборотень. Это меня не слишком пугает. Разве что следует напрячься, если он кидается на людей и занимается каннибализмом, - пошутил я, надеясь, что это не правда.
- Мне бы хотелось, чтобы ты был… потолерентнее… - попросил Профит. – Он действительно может тебе помочь в данном щекотливом вопросе.
Специалист жил в пятиэтажной «хрущёвке», которая пряталась под сводами промышленных зданий. Тёмное нутро пятиэтажки пахло стряпнёй. Ликантроп жил под самой крышей, на последнем этаже, где на лестничной площадке скопилась индиговая лужа из-за подтекающей крыши. Я требовательно постучал в дверь. Послышались шаркающие шаги, стукнул засов. На пороге стоял двухметровый человекопёс в фартуке. Нелепое зрелище, учитывая, что на переднике был напечатан накаченный мужской торс. Анатомически оборотень был практически человек, лишь шею его украшала собачья голова с заострёнными ушами, как у добермана и ноги его были с по-собачьи вывернутыми суставами. Тело его было покрыто гладкой и короткой чёрной шерстью. Ликантроп окинул нас быстрым взглядом, нелепо стряхнул с вполне человеческих, но мохнатых рук, воду, вытер их об передник и низким голосом сказал:
- Ребят, пройдите в комнату. Я сейчас.
Он тут же скрылся за поворотом стены. Профит послушно прошел в комнату и сел на диван перед включённым широким телевизором. Это была холостяцкая однокомнатная квартира, выходящая окнами на северную сторону, но солнце хитро попадало в окна, отражаясь от глянцевой поверхности промышленного здания напротив. Комната была небольшая, но комфортная. По содержимому его стола я бы скорее решил, что она принадлежит какому-нибудь геймеру или программисту. А Профит, как я заметил, чувствовал себя как дома. Он тут же переключил пультом режим в телевизоре и, усевшись удобнее, взял джойстик от приставки. Складывалось ощущение, что он бывал здесь много раз. Я вышел из комнаты и направился на кухню.
Лучи отражённого солнца уютно падали на мебель. Человекопёс в своём нелепом фартуке стоял возле раковины, в которой плескалась вода. Он чистил картошку, выковыривая глазки. Картошка при этом адски визжала, издавая пронзительный писк, всякий раз, когда он погружал короткое лезвие острого ножика в её фиолетовую плоть. Я опёрся на дверной косяк, наблюдая за ним.
- Паршивую картошку продали, - пробурчал он, приподняв брыли и оголив клыки цвета слоновой кости, - видишь, сколько глазков? – недовольно спросил он, показывая на вытянутой руке следующую картофелину. Картофелина, секунду назад бывшая вполне однородного фиолетового цвета, вдруг распахнула несколько несимметричных глаз разного размера и язвительно засвистела.
- Дерьмо собачье! – не выдержал я, затыкая уши.
- Э-э! Поаккуратнее на поворотах, - пробасил ликантроп, - я бы попросил выбирать выражения.
- Извини, - ответил я, поздно опомнившись, что передо мной стоит двухметровый мускулистый «доберман».
- Это последняя, - выдохнул он, бросив картофелину в кипящую воду, и его вытянутая морда приобрела удовлетворенное выражение.
Он вымыл руки-лапы под водой, скоро вытер их о фартук, и протянул мне руку для пожатия.
- Так вот ты какой, Миссия… - брыли его сложились в подобии дружественной улыбки, - про тебя столько всего болтали тут.
- Мне не нравится эта статусность. Я хочу обычной жизни. – Я заглянул в глаза Анубиса, как я сам успел прозвать ликантропа, - но мне, видишь ли, очень мешают черви-переростки в моей постели.
- А вот тут поподробнее… - серьёзно проговорил он, жестом предлагая присесть. – Тебе плеснуть? - осведомился он между делом, потрясая початой бутылкой, на которой был изображён Иисус со сложенными ладонями в молитве, возвышенно закативший глаза.
- Слышал от… - замялся я, поглядывая на бутылку с водкой, - одного знакомого, что «Миссия» в первой половине дня пагубно влияет на потенцию, - я приподнял уголок рта в шутливой ухмылке.
- Всё врут, подлецы, - он оскалил пасть и резким движением лапы-руки закинул содержимое стопки в горло. – Зарычав, он показал клыки и вновь потряс бутылкой перед моими глазами.
Я кивнул, решив, что пойло должно немного расслабить меня. Намечался деликатный разговор.
Картошка хлюпала в кастрюле на плите, а я исповедовался перед человекопсом. Он спокойно выслушал мой рассказ, потом задал интересующие вопросы. Всё, что мог откопать в своих воспоминаниях, я выдал, надеясь, что любая мелочь поможет. Анубис замолчал, морда его приобрела задумчивое выражение. С минуту мы сидели в тишине, слушая бульканье на плите, потом он причмокнул и сказал:
- Низший демон. Змей. Питается жизненной и сексуальной энергией девственницы, высасывая её непосредственно из матки жертвы. – Он вдруг вскинул руку, показывая на меня пальцем, - Ты знал, что магическая сила женщины – в её матке? И то, что девственницы подобны мощной электростанции, вырабатывают энергию в огромных количествах?
Я замотал головой.
- А твоя ещё и рыжая. Ты знаешь, что у рыжих женских особей огромная сексуальная энергия? Это всё из-за их нечестивого родоначальника. Рыжая – это чистый и почти неисчерпаемый колодец для него. Этот вид демонов питается энергией исключительно девственниц.
- А если её лишить… - я не договорил.
Он отрицательно замотал головой.
- Насколько мне не изменяет память - у тебя не получилось, - ехидно оскалился он. - Демон никогда не допустит тебя до неё. Ты ничего не сможешь с ней сделать, пока не ликвидируешь демона. Она принадлежит ему.
- Какая-то чушь собачья!
- Твою-то мать! – подскочил на табуретке Анубис, - Если ты не доверяешь мне, то иди к рыбине и сиди на её хвостах. Я не обязан прочищать тебе мозги и выслушивать, что собаки – дураки! – эмоционально выпалил он.
- Остынь… - мне было стыдно, я приподнялся, положив руку на его плечо. – Остынь, чувак.
Он послушался. Налил себе ещё стопарь «Мессии» и влил в пасть.
- У меня есть причина злиться на тебя, но я помогу тебе в этом деле. Может, тогда… кое-кто, наконец, перестанет… - он икнул, - смотреть в твою сторону.
Я ни черта не понял из его последней фразы, спустив всё на алкоголь. Анубис явно не умел пить. Уж это-то я заметил.
- Так как быть? – спросил я, желая получить инструкцию к действию, пока он был ещё относительно трезв.
- Идти на охоту. Я подготовлю всё необходимое. Завтра. Ночью.

***
Вечером я снова направился к ней, не желая оставлять Соррел одну. Она встретила меня в пустой прихожей. Она была одета в тунику, а волосы её были влажные. Я дотронулся до её горячего бедра, и она поднялась на мыски, чтобы поцеловать меня. Босоногая. Только что принимала душ. От неё ещё пахло шампунем.
- Ты… такая соблазнительная, рыжая. Если бы я был праведным христианином – провозгласил бы на тебя анафему… - вкрадчиво проговорил я в её бархатистое ухо и запустил руку под тунику, скользя пальцами по внутренней стороне её бедра.
- У тебя изощрённые комплименты, - вполголоса ответила она, улыбаясь уголками губ.
- Переезжай ко мне, - предложил я.
- Но… - О, как я не хотел слышать от неё сомнений, оправданий и неуверенности!
- Не нужно ничего особенного с собой набирать. Просто побудь со мной какое-то время. Ну, пожалуйста… - проныл я, не останавливая игру пальцев по её внутренним струнам.
И она согласилась. Согласилась лишь на один день. На одну ночь. Но этого казалось мне вполне достаточно. Я мысленно ощутил торжество, не сомневаясь в своей будущей победе.
Я привёл её домой. Домашние умело скрывали свои эмоции, не придавая лишнего внимания моим гостям. В конце концов, они видывали многое за годы моего пребывания в старших классах школы, да и позже, чего скрывать. Сейчас в их глазах я был бездельным прожигателем жизни без постоянного места работы, и появление девушки, на ночь глядя, – было вполне логичным и естественным.
Я впустил её в свою сумрачную комнату, не затрудняясь, чтобы включить свет. Её силуэт был безмерно идеален на фоне незашторенного окна, такого же одинокого, оголённого, как мои внутренние провода, надломленные, искрящиеся, готовые с секунды на секунду воспламениться. Я хотел растворить её в этой темноте, чтобы она впиталась в моё опустошённое тело, как эта ночь, как мрак, сокрытый в моей душе. Но солнце её волос прорезало мою ночь, солнце её ослепляло. Я горел, я сгорал дотла всякий раз, когда она одаривала меня взглядом своих глаз, обдавала теплом дыхания, нежностью касаний. Я сжигал сам себя, я горел вместе с моим внутренним Богом. Она убивала его во мне. Вот он горит, горит на кресте. Иголки по телу, взбираются по затылку, покалывают татуировку на шее. Это ли не любовь, когда исчезает всё, сгорает за ненадобностью? Губительно больно и опьяняюще прекрасно! Мы как антонимы друг друга, цвета на контрасте, колючее и мягкое, дикое и домашнее, как возбуждение и спокойствие, холодное и горячее, тьма и свет. Мы взаимоисключали схожести, неся каждый свою миссию, играя свою исключительную роль в жизни друг друга.
Капли дождя, брякающие по карнизу нотами расстроенного фортепиано, усмиряли мои взбудораженные мысли. Разложенный холостяцкий диван молчал в тёмной тишине комнаты, пружины его не скрипели, не танцевали ритмичный клубный танец. Он застыл как сама ночь, погрузившись в туман, как наши фигуры, одетые, лежащие на «пионерском» расстоянии, умиротворённые и почти недвижимые. Лишь волосы наши спутались. Рыжие проникали в синие, красные оттенки огня гасли в ультрамариновом холоде, каштановые отблески вспыхивали в кобальтовом море, как лучи надежды.
Она уснула. Я сел на край дивана, звучно, резко вдохнул порошок из жбана и поставил его на тумбочку. Ночное небо окрасилось пурпуром, и я понял, что пора… Мне предстояла охота.
Анубис ждал меня у подъезда. Он был одет в кожаные мотоциклетные брюки, на поясе у него висела верёвка, нож и небольшая сумка, словно бы под какие-то инструменты. Невдалеке стоял чёрно-красный спортивный мотоцикл. Анубис кивнул «доберманьей» головой, чтобы я следовал за ним. Сев на мотоцикл, он вручил мне рогатый шлем, с открытыми пазухами для глаз, носа и рта. Нахлобучив демоническую маску на голову, я сел позади него и нерешительно коснулся его мохнатой спины, ощутив, какая у него короткая и одновременно гладкая шерсть.
- Держись крепче, - рявкнул он, чувствуя мою неуверенность.
Мотор забурчал, и стальная стрела рванулась вперёд. Мы стремительно гнали по чудовищно узким улочкам, едва не цепляя мятые мусорные баки, скользя по индиговым лужам, которые сейчас отражали нелепое пурпурное небо, мы чудом входили в крутые повороты на 90 градусов. Дыхание моё срывалось, когда быстрые потоки влажного воздуха врывались в нос. Я беспомощно, по-рыбьи, открывал рот, понимая, что вот-вот задохнусь. Я уткнулся шлемом в шерстяную спину Анубиса и закрыл глаза, отдаваясь во власть его мастерства и везения. Ехали мы недолго. Анубис сбавил скорость, дав мне возможность отпрянуть от его спины, и заглушил мотор. Я сбросил рогатую маску, отдав её Анубису, и внимательно осмотрелся. Это был ничем непримечательный тёмный проулок, где между домами виднелся проход во двор, заставленный пурпурными мусорными баками. Глухая тишина немного пугала. Лишь оборванные объявления шелестели на стенах при полном штиле. С низкого карниза слетел проснувшийся голубь.
- Пур-пурпур… - проворковал он, поднимаясь в устрашающее небо.
- Нам придётся спуститься в канализацию под её домом, - пояснил Анубис и полез в мотоциклетный ящик. – Змеи обычно живут в канализации недалеко от жилища жертвы.
Анубис добыл из ящика накрытую полотнищем клетку и строго посмотрел на меня.
- Что в ней? Приманка? – бросил догадку я.
- Да. – Он сдёрнул ткань.
В клетке зашипел небольшой чёрный зверёк. Ниппер. Я видел похожего на улице. Сейчас я заметил, что он скорее напоминает лемура, нежели крысу или кошку.
- Ниппер? – спросил я.
- Это мой домашний питомец. - Пояснил Анубис и, предупреждая дальнейшие расспросы, добавил, - Будем приманивать им голодного змея. Если в течение суток кормить ниппера сушёным имбирём, который нипперы очень любят, кстати, то они начинают пахнуть, как самка-девственница.
Про себя я тут же подметил, что животное, пожалуй, доминирует в моём искусном друге, когда он назвал человеческую особь «самкой», но ничто человеческое ему было не чуждо. Он протянул мохнатую руку-лапу к клетке, а ниппер открыл свою многоуровневую игольчатую пасть и высунул длинный тонкий язычок, лизнув лапищу хозяина. Я качнул головой, удивляясь умильной картине.
- Ему не грозит опасность? – поинтересовался я.
- Нет, - Анубис уверенно растянул брыли в подобии улыбки, - я же не оставлю его совсем одного со змеем-переростком.
Анубис сунул клетку с ниппером подмышку и прошёл сквозь щель между домами в небольшой квадратный двор, заваленный мусором. Кособокие баки корчились от обратной перспективы, мелкий мусор парил в воздухе, а железные трубы, из которых капала на асфальт индиговая вязкая жидкость, содрогались глухим звоном при каждом нашем шаге.
- Вот этот… - сказал Анубис, поставив клетку с ниппером на асфальт, и наклонился к водосточному люку. – Помоги.
Я согнулся, просунув кончики пальцев в щель между люком и асфальтом, и потянул. Люк был тяжёлый. Вдвоём мы еле-еле сдвинули его в сторону. Анубис стряхнул с шерстяного лба выступивший пот и по-собачьи высунул язык, пытаясь отдышаться. Первым в круглое отверстие, из которого проникал желтовато-зелёный холодный свет, спустился Анубис. Я сел на край, свесив ноги вниз и, прицелившись, спрыгнул. Здесь пахло закисшими фруктами. Длинные кишки труб уходили во все стороны. По стенам тянулись длинными лентами трубы поуже. Я, скорее, ожидал кромешной темноты, луж по колено и гор дерьма вперемешку с кишащими крысами-мутантами, но здесь было почти уютно. Разве что лампы по периметру широкой трубы давали холодный гнилостный свет и беспрерывно пощёлкивали, мигая.
- Дискотечно… - попытался пошутить я.
Анубис зажал подмышкой своего «приятеля» в клетке и достал из сумки на ремне потёртую мятую карту. Она с шорохом раскрылась в его лапах, поразив меня сложнейшим орнаментом переплетений чертежа. Я непроизвольно присвистнул.
- Дойдём до точки, которую я отметил, и оставим ниппера там. – Пояснил Анубис.
Я старался идти тише, без разговоров, без шуршаний. Я чётко двигался прямо по следам Анубиса, дыша ему в спину. Я настолько увлёкся этим планомерным и ровным вышагиванием, что почти забыл о сути нашего движения. Когда он резко остановился, я едва не впечатался в его массивное рослое тело.
- Тсс, - недовольно оскалился он, поведя острыми купированными ушами.
Знаками, какими в боевиках обычно общаются спецназовцы на заданиях, он дал понять мне, чтобы я оставался на месте. Сам же, сгруппировавшись, он крался вперёд и скрылся за угол. Я ждал. Через минуту ожидания я стал подумывать, что никогда не выберусь из канализации, даже имей я его карту. А уж если он решит меня здесь бросить, я, возможно, не умру, но превращусь во «французского мерда» («р» - утрированно картавое). Я ещё раз повторил про себя слово «мерд», прочувствовав его, представляя, как низко бы я пал, выживая в катакомбах.
- Дерьмовая жизнь, - раздался сзади меня голос. Это был Анубис. – Дерьмовое занятие – примерять на себя подобные роли.
- Ты… читаешь мысли? – смутился я.
- Нет. Всё написано у тебя на лице. – Усмехнулся он. – Я оставил ниппера недалеко. Теперь будем наблюдать.
Он присел на пол. Я сел рядом с ним. Он выудил прибор, похожий на карманную приставку. Экран транслировал клетку ниппера и то, что происходило вокруг.
- Умно, - подметил я.
Он довольно сощурился.
- Это надолго. Возьми, - он протянул мне прибор, - Наблюдай. Если увидишь что-то странное – буди.
- Ты спать собрался? – удивился я.
Анубис ничуть не смутился, откинул голову на плавно закругляющуюся стену и закрыл глаза. Позавидовав умению ликантропа расслабляться в неудобной позе и в подобных ситуациях, я сосредоточился на мелком экране. Изображение периодически поводило рябью. Я видел, как ниппер тёмным пятном сначала суетился в клетке, потом сел вылизывать гениталии. Картинка страшно пикселила, а постоянно мигающие лампы добавляли существенные помехи при наблюдении. Время тянулось медленно, а глаза между тем уставали. Я выругался, глядя как мерной, недвижной статуей воссел гордый Анубис. Сейчас он был живым египетским изваянием, застывшим в вековой медитации. В левом углу экрана светились цифры часов. Я понял, что всё это действительно надолго и привалился спиной к стене. Немыслимо долго, невозможно нудно. Пиксели на экране начинали доводить меня до боли в затылке, до ощущения, что в голове моей, как в зрелом яблоке копошатся червяки. Я не мог уже сосредоточиться на изображении, которое регулярно мигало гнусным зеленоватым светом и подрагивало. Мысли о червяках стали почти осязаемыми. Мне казалось, что ещё немного, и череп мой лопнет, а мозги вперемешку с червями разлетятся по бетонным стенам, забрызгав моего приятеля-ликантропа. И в этот момент, когда я готов был запаниковать от навязчивых ощущений и безысходности, червь материализовался на мониторе прибора. Я толкнул Анубиса локтём, попав ему под рёбра. Тот охнул и глянул на экран. Моментально спокойствие покинуло его. Мышцы его напряглись, и он бросился вперёд. Я за ним, свернули за угол, ещё поворот. Стремительный спринт. Впереди я различаю маячащее мучнистое тело, замершее над ниппером в клетке. Ниппер пронзительно верещит. Змей-червь, по-видимому, в недоумении. Застыл. Наконец, увидел нас, но поздно. Анубис мастерски метнул лассо. Оно охамутало змея, стянув петлёй его скользкое бледное тело. Он извивался, подбрасывая себя дугой, как дикий бык. И, помня недавние события в комнате Соррел, я с разбегу прыгнул на него, боясь, что он снова выскользнет и уйдёт. Он подбрасывал меня, пытаясь скинуть с себя, хлестал концом хвоста. Удары его приходились мне по спине, по бокам. Я почти прочувствовал себя ковбоем на родео, когда он вновь подкинул меня вверх, но потом вдруг истошно закричал. Я отлетел в сторону, видя, что змей упал, скрутившись клубком. Анубис стоял над ним, держа в руке нож. Под ногами ликантропа лежал отрубленный кусок змеиного хвоста.
- За что? – проплакал червь-переросток.
- Но… это не он! – спохватился я, разглядев, наконец, голову змея. – Это не он! – закричал я, поднимаясь.
- Я не он! – истерично вторил змей.
Щекастая и пухлая физиономия искажалась муками боли и, возможно, несправедливости.
- Так вас здесь много что ли? – я не нашёл ничего лучшего, чтобы спросить.
- Канализация большая. Она простирается на весь город, - проохал пойманный червь, - но в этом районе обычно охочусь не я, а…другой…. – он страдальчески посмотрел мне в глаза, - он сильный. Все боятся заходить на его территорию, но сейчас он ушёл.
- Что значит ушёл? Он был здесь буквально вчера! – недоверчиво рявкнул Анубис, демонстративно поигрывая ножом.
- Был, - голос змея дрогнул, - он был, но сегодня я не почувствовал его присутствия, я унюхал лишь аромат старой девы…
Я изогнул бровь, глянув тайком на нетронутую клетку с ниппером.
- Как это старой? – возмутился Анубис, как будто его это как-то оскорбило.
- Здесь пахнет старой девой, - скромно и как будто застенчиво произнёс змей.
- Вот ведь! – рассерженно всплеснул руками Анубис, - обманул торгаш. Уверял, что имбирь свежий… Свежий… - скаля зубы, промямлил он, - А он старый… - ликантроп зарычал, поведя острыми ушами.
- А где этот? Который ушёл? Знаешь куда? – спросил я.
Змей отрицательно затряс головой.
- Я не знаю. И вам не советую искать его. Он очень сильный и… древний. Мне говорили, что он настолько стар, что… был пастухом Жанны Д’Арк.
- Пастухом? – переспросил я.
- Да… образно выражаясь, пас её, как овцу. Жрал, по-нашему. – Пояснил Анубис. – Значит, на рыжих специализируется.
В тоннеле трубы нависла тишина. Лампочки мигали, червь плакал, сжавшись в комок.
- Что со мной будет? – боязливо спросил он.
Анубис посмотрел на меня, дав понять, что решать мне.
- Он ведь ничего больше не знает? Значит, он нам не пригодится. – Сделал вывод я.
Змей от этих слов захныкал, вжавшись в покатую стену.
- Отпусти его. – Решил я.
- Отпустить? – удивился Анубис. – Это как-то… Это что?
- Это закон равновесия. Политика невмешательства. Называй, как хочешь. Он для меня ни хороший, ни плохой. Он создан таким… для чего-то. Отпусти его, я сказал.
Червь оживился, не веря своим ушам.
- Как знаешь, - Анубис отрезал ножом верёвку и бросил свирепый взгляд на червя, - Улепётывай, пока я не передумал.
Червь напрягся всем телом. Лицо его покраснело от натуги, потом раздался щелчок, и я увидел, что на месте отрубленного хвоста, вырос новый, свежий, нежного розового оттенка. Змей задвигался и пополз прочь. Анубис направился к клетке с ниппером, который пищал, приветствуя хозяина, ликантроп начал любезничать с шерстяным комком, сюсюкать, словно бы минуту назад не был грозным и решительным зверем, готовым без сожалений раскромсать червяка-переростка. А я смотрел вслед удаляющемуся ползучему существу. Змей остановился на секунду, обернулся… И я мысленно, но отчётливо услышал его «Спасибо».
Анубис вывел нас из подземелья в тот же самый квадратный двор, где был оставлен мотоцикл. Была ещё глубокая ночь, хотя мне казалось, что мы провели в трубах канализации добрых 5 или 6 часов. Анубис услужливо решил доставить меня домой тем же способом. Мы больше не разговаривали. Я ощущал утомление. И, нахлобучив шлем-маску, впал в размышления. Одно мне было ясно совершенно точно – охота не удалась.
Я лениво разулся, прошёл по тёмному коридору в комнату, на ощупь пробрался к дивану, снял рубашку и тихонько лёг на диван рядом с Соррел. Она спала. Почувствовав шевеления, она, не просыпаясь, перевернулась на бок, лицом ко мне. Лёгкое касание её дыхания на моей коже заставило меня поклясться, что я обязательно найду её змея, даже если придётся перевернуть этот мир с ног на голову.
Раскачиваясь на качелях сна, я впал в серые сновидения без сюжета и смысла, они так и не смогли захватить меня, потому что в уши мои ворвался кошачий крик. Я нехотя повернулся. Крик раздался вновь. Я пробурчал что-то невнятное, желая запустить в кота чем-нибудь, что нащупаю возле себя. И это полусонное ощупывание породило понимание, что Соррел нет рядом. Кот не унимался. Я с трудом разлепил глаза, плохо видя в потёмках. Бесконечность этой ночи наводила на гнетущие мысли. Я потянул руку и включил лампу. Мятое бельё на диване, кое-как брошенные вещи, тонкое запястье Соррел покоится на крае дивана, а сама она съехала на пол. Я касаюсь её руки, но она расслаблена, как тряпка. Я кидаюсь к ней и вижу, что она лежит на полу, глаза закрыты, из носа вытекла капля крови и застыла, едва коснувшись губы. Я опускаюсь рядом с ней на колени, тело её тёплое, но совершенно мягкое, как разваренный овощ. Я замечаю, что панический жар охватывает меня, кипятком подливает к затылку. Руки трясутся. Я не могу понять, что с ней произошло, но замечаю свою жестяную банку из-под икры. Она валяется рядом, на дне пара мелких горошин-гранул. Было больше. Было. Я чётко помню, как помню и то, что оставил банку на тумбочке. В бушующей и закипающей голове бурлящим потоком выстраивается картина логических связей.
- Дурочка… - вырывается из меня. Голос свой я не узнаю.
Что делать? Что делать? Я не имею право на ошибку. Вызывать ей медиков? Рассказывать байки про то, что она передознулась икрой? Да нас обоих упекут в наркологическую клинику, где ей… не помогут. Они не помогут. Мысли мои суетились, лились напалмом, пытаясь выиграть доли секунды, чтобы не опоздать. Только бы не опоздать.
- Маа-мауууу! – завывает кот.
- Мать! - опрометчиво выкрикиваю я, надеясь, что не разбудил дома никого.
Ну, конечно. Она должна знать, что с этим делать. Я суетливо надеваю рубаху, не могу справиться ни с одной пуговицей. Застёгиваю косо на одну, надеваю куртку, ища в ней листочек с новым адресом Камбалы, который всучил мне Профит. Роняю бумажки на пол. Вот он. Аккуратно закутываю Соррел в плед, поднимаю на руки. Она кажется невесомой, лёгкой, как кошка. Я несу её к двери, вслушиваясь параллельно в ночную жизнь квартиры. Тихо. Я приоткрываю дверь ногой, стараюсь бесшумно, но быстро преодолеть метры коридора. Ноги засовываю в ботинки, сражаюсь с дверным замком. Быстрее на лестницу, вниз, не задерживаясь. Изловчившись, мизинцем жму кнопку. Раздаётся синтетический писк, выпихиваю тяжёлую дверь ногой. Она с грохотом возвращается на своё место. Надо как-то добраться. Дороги пусты. Но слух мой обострился, я слышу далёкий гул мотора, выбегаю к краю тротуара. В конце улицы появляется покоцанная Volvo 90-ых годов. Она останавливается, и я вижу, что за рулём сидит Профит. Он протягивает тонкую руку, чтобы открыть заевшую дверцу. Я, насколько возможно, аккуратно кладу Соррел на заднее сиденье и утрамбовываюсь сам. Профит не задаёт вопросов. Везёт нас к Матери. Если б я был примитивно религиозен, назвал бы его Ангелом Хранителем. Но сущность его гораздо более глубока и многогранна. Он всегда делал больше, чем того следовало… для Пророка. И сейчас он «пилотировал» по городу, готовящемуся к пробуждению. Машина была стара, а Профит явно был не лучшим водителем. Но, учитывая ситуацию, я бы согласился даже на то, чтобы мой собственный кот сел за руль. К счастью, подобного абсурда не случилось. Профит, по крайней мере, дотягивался ногами до педалей тормоза и газа. Припарковывался он в спешке, рывками, задев задним бампером парковочный столб. Я сгрёб Соррел в охапку, вылезая, стукнулся затылком, выругался, подхватил кукольную Соррел на руки, едва не потеряв свисающий плед, успевший подмести собой асфальт. Далее по знакомому маршруту к подъезду. Оглянулся на Профита, возившегося с цепным заграждением.
- Иди, - крикнул он, - она ждёт.
Дева Камбала с бледно-голубым взволнованным лицом встретила меня на лестничной площадке, жестами направила меня внутрь квартиры, в маленькую комнату. Я положил Соррел на узкий диван с подлокотниками.
Камбала заперла дверь за мной и зашторила окно.
- Что ты творишь? – зло и колко произнесла она, чешуи на её подбородке гневно шевельнулись. Она не повысила голос, но дала понять, как разочарована. Хоть она и была Святая, но сейчас эмоции проступили наружу.
Мне нечего было ответить ей. Я не уследил. Я был слишком расслаблен и отвлечён на иные вещи.
Дева нагнулась к Соррел. Она стёрла кровь с её верхней губы и попробовала на вкус. Затем она приоткрыла её веки, ощупала пульс и быстро осмотрела кончики волос.
- Она… - проскрипел я, пытаясь выдавить вопрос, но Камбала предвосхитила мои вопросы. Впрочем, так уже бывало.
- Она не умрёт. Но надо понять, где она сейчас. Это не в моих силах, но у меня есть кое-кто, кто умеет различать тропы сознания.
- Она точно не откинется, если мы будем долго возиться? Может, ей вкатить что-нибудь? – путано спросил я, растерянно поглядывая на бесчувственную Соррел.
- Вкатить! – усмехнулась она, словно бы ей не нравился звук этого слова. – Свои мирские манеры и привычки оставь для людей с низким уровнем духовности. - Она хмыкнула, покачав головой. Вот и её я разочаровал. Не ожидала она от меня беспечности, неуверенности, глупости.
- Тогда объясни мне, почему я жру, нюхаю, разве что, ****ь, в жопу себе не засунул, а она от пары граммов твоей икры, впала в… - я не мог подобрать слова.
- Потому что она дальний потомок Сатаны! Посмотри на её волосы, идиот! Почему тебе, как второкласснику надо говорить напрямую? Ты прекрасно знаешь табу. Читай символы! – прикрикнула она.
Да. Такую Мать я ещё не видел. Вынести мою небезупречность она не могла.
- Я говорила тебе быть осторожным. Это значит, не себя оберегать, а её.
- Я только этим и занимался всё это время…
- Ну, конечно, - она грозно посмотрела мне в глаза, обдав ледяным взглядом. – Сиди здесь. Я позвоню кое-кому.
Вильнув хвостовым плавником, она «выплыла» из комнаты. Я смотрел на бледное лицо Соррел, подсчитывая веснушки на её носу, теребил кольцо её локона и слушал голос Камбалы, доносящийся из коридора. Затем она вошла и сказала, что некто прибудет с минуты на минуту. Так и вышло. В дверь позвонили, послышались шаги по паркету и в небольшую комнатку, в которую уже начинал проникать утренний свет, вошёл иллитид. Он был ростом немногим выше меня, на нём было твидовое пальто, кепи на голове, а вместо носа из лица росли вьющиеся отростки длинных щупальцев, бородой свисающих на грудь.
- Кто набедокурил? – как добрый учитель спросил он.
Камбала плавным жестом указала на меня.
- Сейчас разберёмся, - добавил он, сняв пальто, остался в строгом английском костюме, попросил помыть руки. Камбала подставила ему на тумбочку небольшой тазик с водой и положила полотенце.
Я, разумеется, читал в книжках про иллитидов, и слава их была отнюдь не добрая. Я должен был знать наверняка.
- Вы… иллитид? – замявшись, спросил я.
- Не совсем так, молодой человек. Я разве похож на гуманоида с пурпуной кожей? - улыбнулся он, - Нет… это всего лишь байки. Поглотитель Сознания к вашим услугам. – Он поклонился.
- У меня не слишком скромный вопрос…
- Я знаю, что вы хотите у меня спросить. Мне задают его веками и отнюдь не в скромной форме. Да, я читаю мысли живых существ и нет, я не питаюсь их мозгами. Я не высосу мозги вашей драгоценной, я… - он подыскивал слова, - безусловно, запущу свои щупальца в её мозги, но лишь с одной целью - проследить, куда она ушла, где сейчас находится её сознание. Могу вас заверить в двух вещах. Зрелище это - не для слабонервных, оно крайне длительно, неприятно и пугающе. Поэтому вам придётся удалиться, чтобы вы не стали со мной драться, к примеру, и тем самым не навредили юной госпоже, так как мы будем с ней в тесном псионическом контакте. И второе – на её дальнейшей жизни моё оперативное вмешательство никак не отразиться. Считайте меня бескровным нейрохирургом. – Он улыбнулся, щупальца его игриво подтянулись к подбородку.
Я сжал тёплую руку Соррел и направился на выход из комнаты, сказав на ходу Поглотителю:
- Считайте, что вы меня убедили.
Камбала сделала страдальческое лицо, как на иконах и нежно добавила:
- Побудь где-нибудь. Я пришлю за тобой Профита.
Ничего не оставалось делать, как уйти. Я ощущал вялость в теле, ватность в ногах и подумал, что стопка «Миссии» могла бы немного взбодрить меня. У Анубиса уж точно стоит где-нибудь на кухне одна бутылочка. В состоянии крайней задумчивости я брёл по улицам, вихляя закоулками, перелез через пару заборов, чтобы сократить расстояние. Промышленные здания из красного кирпича печально смотрели тёмными окнами в рассвет. Мир словно бы опустел. И только галки клекотали, запутавшись в ветвях. Я поднялся пешком на последний и этаж и толкнул дверь, она гостеприимно распахнулась, в нос мне ударил запах перегара. Издалека доносились тихие всхлипывания. Это показалось мне странным. С Анубисом мы расстались посреди ночи. Я предполагал, что он спит и, пройдя по коридору к комнате, настойчиво постучал о деревянный косяк.
- Дома? – спросил я, деликатно не заглядывая внутрь.
Но никто не ответил, а всхлипывание продолжалось. Под ноги мне выкатилась пустая бутылка из-под «Мессии». Я не выдержал и вошел в дверной проём. В комнате на диване сидела гигантская улитка! Тело её было нежно-кремового цвета с коричневым рисунком. Она почти вся вылезла из раковины, покоившейся на диванных подушках. По-видимому, рыдала именно улитка. Завидев меня, она сократила своё эластичное тело, завибрировав кожаными складками.
- Не смотри на меня! Не смотри на меня такого! – закричала улитка голосом Анубиса.
Первая мысль моя была – что улитка каким-то непостижимым образом съела Анубиса, но не успела переварить, и его ещё можно достать из её недр. Но истина меня, пожалуй что, шокировала.
- Анубис? – неуверенно спросил я.
Улитка зашевелила жгутиками-щупальцами, устремив взор на меня.
- Не смотри… - взмолилась она.
- Что толку, если я уже увидел? – сказал я, - Ты можешь вернуть обратно облик вервольфа?
- Могу. Только когда выйду из депрессии. – Прорыдал он.
- Что за ерунду ты несёшь? Что произошло вообще? Несколько часов назад мы виделись, и у тебя всё было отлично! – импульсивно сказал я.
- Не было ничего отлично! – закричала улитка, приподняв половину туловища вверх, и активно зашевелила передними усиками-щупальцами.
- Всё пропало! – снова закричал он. – Ты ничего не понимаешь! Это была моя надежда. Я должен был помочь тебе в этом деле. Быстро поймать твоего червя и вуаля – ты и твоя девица воссоединились бы.
- Тебе с этого какой прок? – удивился я.
- А то ты не видишь. Скажи, что не видишь, что Профит как привязанный карманный самурай ходит по твоим пятам и восторженно смотрит тебе в рот!
- Профит здесь причём? – логика улиткообразного Анубиса к пониманию мне не давалась.
- Притом, что я его люблю, а он как платонический олух ходит за тобой! – надрывалась улитка.
- Оп-па… прелесть какая, - вырвалось у меня.
Я застыл посреди комнаты, обдумывая ситуацию. Улитка-Анубис продолжал всхлипывать, пытаясь спрятаться под покрывало.
- Что ни день – сплошные неожиданности. – Сказал я вслух. - Мало того вервольф-ликантроп допился до состояния виноградного слизня, и в довершении картины он гей, влюблённый в абсолютно безглазого эмо-парня, который в свою очередь платонически любит меня, а я не могу лишить свою девушку девственности по причине червя-извращенца. – Я запустил пятерню в волосы, массажируя уставшую голову, о здоровье которой я уже начинал беспокоиться.
- Пока у него будет хоть какая-то надежда, он никогда не посмотрит в мою сторону! – зарыдала улитка. – Он воспринимает меня как друга, но это просто невозможно. А что если твоя девица вообще не придёт в сознание? Или мы никогда не поймаем этого змея?! Всё зря! Всё зря!!! – зарыдал он, повторяя вновь и вновь, что всё зря.
Я не мог больше слушать его истерику. Алкоголь действительно превратил его в депрессирующего слизняка-меланхолика. От его вида и непрекращающегося потока параноидальных фраз внутри меня вспыхивала ярость. Я не стал гасить её, наоборот позволив вылиться наружу. Я приблизился и стал лупить улитку по «щекам». Я отвешивал ему одну оплеуху за другой. Он надрывно плакал. Голова его болталась от моих ударов из стороны в сторону.
- Приди в себя! – орал я, не останавливаясь.
Когда голова улитки с запутавшимися между собой жгутиками упала на спинку дивана, я остановился, глубоко и быстро дыша.
Анубис больше не всхлипывал, он оторвал от дивана свою голову и произнёс.
- У меня нет надежды.
Вцелом, я прекрасно его понимал, но время он выбрал не самое лучшее.
- Я не помог тебе, - продолжал он. – У меня ничего не получилось, а потому что не от души, а в личных корыстных целях. И теперь… У меня душа болит… - закончил он.
- Ты только не вздумай сказать это медикам. Они тебя вмиг в дурку упрячат. Считается, что у нас души ни у кого не осталось. Её у нас тщательно с детства выкорчёвывают. Кому с аденоидами вырезают, кому с гландами прижигают, кому с аппендиксом…
Улитка-Анубис закивал.
- Твоя паранойя непрофессиональна, - улыбнулся я.
В этот момент в комнату вбежал Профит, затормозив подошвами по линолеуму.
- Собирайтесь оба. Мать требует вас. – Выпалил он.
Улитку-Анубиса он словно не увидел, либо видывал и не такие метаморфозы своего шерстяного друга.
- Дайте мне пять минут. Пять! – умоляюще сказала улитка, сползая с дивана.
Профит недовольно вздохнул, мотнув головой, запустил тонкое запястье в карман джинс и бросил на диван маленький пузырёк.
- Пять минут, - вымолвил он и направился в коридор.
Я окинул Анубиса, который всё ещё был виноградным слизнем, сочувствующим взглядом и направился следом за Профитом.
- Что за пузырёк? – спросил я, когда мы спустились и сели в машину.
- Антиопохмелин, - коротко ответил он.
- Не первый раз с ним такое? – поинтересовался я.
- С чего такое участие? – недовольно спросил Профит.
Впервые я слышал от него подобные слова да ещё сказанные таким тоном. Мне это не понравилось, и я не преминул ему об этом сообщить.
- Злишься? Может, стоит уже разобраться со своим другом? Какой ты на хрен Пророк, если не видишь дальше собственного носа? Эй! – я щёлкнул пальцами у него перед носом.
После недолгой и неуютной паузы, Профит ответил, понуро повесив голову, так что чёрная чёлка мотнулась из стороны в сторону.
- Ты должен заняться проблемами своего реального мира. Наши судьбы – не в твоих руках.
- Тогда почему, - я крепко сжал челюсти, - вы помогаете решать мои проблемы? Почему я не могу вмешиваться в ваши? Разве мы не друзья? – проорал я.
Я готов был врезать ему, чтобы он очнулся, чтобы больше никогда не говорил мне, что я чужой им, что я принадлежу иному миру. По-видимому, он прочёл мои мысли или предвидел, что я хочу сделать и сказать.
- Потому что твои проблемы требуют неотлагательного решения. Они серьёзней наших.
- Соррел? – спросил я одними губами, понимая, на что он намекает.
Профит не ответил, положив руки на руль. Заскрипела машинная дверца. Анубис, в привычном для меня состоянии вервольфа, согнулся в три погибели и пролез на заднее сиденье, громко хлопнув дверцей.
- Лучше бы я повёз нас. Водила ты паршивый, - высказался Анубис.
- Ты пьян. – Ответил Профит.
- Уже нет. А ты слепой, как крот.
- Ты не умеешь держать себя в руках.
Анубис фыркнул, отогнув собачьи брыли. После короткого пикирования, Профит резко вдавил педаль газа в проржавевший пол Volvo так, что нам с Анубисом пришлось вцепиться в обшивку салона.
Город уже жил утренней жизнью. Профит рывками вёз нас какими-то дворами, отчаянно избегая широких улиц. Мне было исключительно ясно, почему. С его умениями и навыками за руль лучше не садиться.
- Гляди лучше! – завопил Анубис, когда Профит едва успел затормозить перед бабушкой с собакой.
Бабушка выругалась как сапожник, погрозила сумкой и прокричала: «Чтоб вас черти побрали!».
Я скрючил кислую физиономию. Черти были совершенно ни к чему. Однако, мелкие бесы бросились из-под колёс, неуёмно хохоча и дразнясь.
- Ненавижу старческие проклятья, - малодушно вырвалось у меня.
Анубис хмыкнул и оскалил пасть в улыбке:
- Это стиль вождения Профита - «Сбили тётю – простите!».
Приколы не смешили. Колкое предчувствие не покидало меня. Страх скрёб внутренности, тёк по артериям. Мне это не нравилось.
И когда мы вошли в маленькую комнату с занавешенным окном, где всё ещё лежала Соррел без сознания, я заранее знал ответ. Я мечтал, чтобы мой страх был ошибочным, однако, лица Святой Камбалы и Поглотителя Сознания я без труда прочёл. Для этого не нужно было быть Профитом.
- Всё плохо? – сходу спросил я.
Дева Камбала опустила веки, шевельнув мелкими чешуйками вокруг глаз.
- Нам кое-что удалось, но это не облегчило дела.
Поглотитель Сознания вышел вперёд и менторским тоном проговорил:
- Она ушла слишком далеко. Нам её оттуда не достать. Никак.
- Куда? Ты же говорил, что она будет жить! – заорал я, метнувшись в его сторону, схватил за лацкан холёного пиджака. Профит бросился ко мне. Но Мать остановила его одним лишь холодным взглядом.
- Ты обещал! Куда она могла уйти? Откуда не возвращаются?! – я тянул его за пиджак.
Иллитид не распустил рук, не отбросил меня в сторону. Он терпеливо сносил моё наглое «Тыканье ему», мои стенания и физическое воздействие.
- Сядь, пожалуйста. Я объясню. – Поглотитель спокойным жестом указал мне на потёртое кресло.
Я отцепился от его пиджака и послушно сел, глядя на Соррел, распростёртую на диванчике.
- Ты готов выслушать? – спросил Поглотитель, складывая щупальца на груди.
Я кивнул, силясь сдержать боль, нарастающую с каждым его словом.
- Сознание её кто-то увёл на Глубинный демонический уровень. Мы не можем пройти туда. – Он оглядел присутствующих. - Таков Закон. Равновесие. Ни один смертный не может пройти туда просто так.
- Просто так? – с печальной усмешкой спросил я. – А если не как турист? Если не просто так?
- Ты не понимаешь, о чём говоришь! – вырвалось у Матери.
- Значит… как-то можно? – напирал я, видя её тревогу.
Все молчали. Анубис отвернулся, уперев лоб в стену.
- Что я должен сделать, чтобы попасть туда? – заорал я, подскочив с кресла. Но Поглотитель осадил меня, положив уверенную руку на моё плечо. Я послушно сел обратно.
- Ты… должен… - процедил он, - …как бы умереть.
Пули его слов продырявили мой больной, от продолжительной ночи, череп. Они застряли в мозгу, вызывая первоначальное отторжение. Я не слишком-то стремился умирать. В планах моих этого не было.
- Это типа понарошку, - подметил Поглотитель.
- Разве понарошку умирают? – выдавил я.
- Всё будет зависеть от того, найдёшь ли ты в себе силы пройти этим путём, вытащить её и вернуться самому, не затерявшись в серых просторах. – Пояснил Поглотитель. - «Умри вовремя!» - писал Ницше. Это не более, чем метафора, друг мой. – Продолжал Поглотитель.
Я и сам понимал эту метафору, придавая ей вариативность смыслов. Смерть - как союзник для живых, напоминающая, кто мы и для чего здесь. Смерть частицы нас самих, как необходимая жертва для тех, кто стремится к «горизонту». Умереть, чтобы родиться.
- Значит, всё зависит от меня? – спросил я, выбравшись из раздумий.
- Несомненно, - проговорил Поглотитель.
- Значит… Я согласен, - сердце бешено забилось, обдав жаром внутренности. Мне, чёрт побери, было страшно, как никогда. Я осознанно шёл на это, но уверенности и бесстрашия не прибавилось.
Мать выглядела подавлено, но активизировалась, давая команды моим спутникам.
- Тогда везите каталку из кладовки. Там на полке сверху стерильные инструменты и одноразовые шприцы, - сказала она, не сумев скрыть свою растерянность, тщательно затушёвываемую инициативной деятельностью и знанием, что необходимо. Всем вымыть руки и надеть халаты. – Скомандовала она.
Хотелось убежать прочь, проснуться от этого душераздирающего сна, вернуться обратно. Нереально. Ступив в воду, сухим не выйдешь. Я не Иисус, чтобы ходить по воде. Я никогда в это не верил. Не верил в себя. Не верю.
- Мы верим, - услышал я в голове голос Профита, который не чурался влезть в мои мысли.
- Что делать-то? – промямлил я, снимая куртку, готовый смиренно отдаться в руки судьбы.
Профит и Анубис вкатили каталку, к которой на длинном стержне был прикреплен прожектор.
- Ложись, - скомандовал Поглотитель, облачаясь в халат лазурного цвета.
Я послушно залез на каталку и лёг. Анубис включил яркий свет прожектора, режущий глаза. Я отвернулся, концентрируя взгляд на Соррел. Она была совсем рядом, внизу…лишь протяни руку.
- Я найду тебя. Ты только дождись. – Прошептал я.
Четыре фигуры в лазурных халатах и таких же небесного цвета масках возвысились надо мной.
- Помница, ты просил «вкатить» что-нибудь, - припомнила Дева Камбала мои собственные слова. – «Вкатим». – Она вздохнула и достала шприц.
Профит поджёг горелку и поднёс столовую ложку, заполненную гранулами икры Святой Камбалы к огню. Язык пламени облизывал ложку. Она темнела. Содержимое запузырилось, забурлило, приобретя пурпурный оттенок. Затем Камбала набрала содержимое в шприц и приблизилась.
- Распорите рукав, - скомандовала она, - И Анубис легко прорезал ножом ткань на моей левой руке.
Профит вылил на ватку какую-то голубую жидкость и смазал мне сгиб руки.
- Ну, - выдохнула Мать, - Поехали…
Тонкая игла вошла в кожу, легко нашла вену. В шприц хлынула моя тёмная кровь, смешалась с пурпуром и под напором вернулась в вену, обновлённая, освящённая. В глазах потемнело, затем зрение вернулось. Оно стало размытое и блёклое. Фигуры в небесно голубых халатах и масках казались нависшими надо мной гуманоидами. Я ощущал, как теряю своё Я, расплываясь, как силуэты фигур надо мной.
- Как? – спросил я.