Назло

Митя смотрел, прижавшись носом к стеклу, как молодому парню мама чистила апельсин. Чистила и плакала. Слезы падали на оранжевую шкурку, на сочную мякоть. Митя облизывался и завидовал. Он тоже хотел апельсин. Но ему нельзя. Митя начал мечтать, как завтра придет мама, его мама, а не этого парня, возьмет полотенце, расправит его на коленях. И потекут под ее руками такие же яркие шкурки. И дурманящий запах ударит в нос, а рот наполнится слюной. 

Митя вздрогнул, когда по голым ногам его шваркнула холодная тряпка нянечки.
− Эт-то что еще такое?! − грозно уперла руки в широкие бедра неопрятная тетка с седыми волосами, выбившимися из-под синей косынки.
Митя спрыгнул с перевернутого ведра и бросился бежать, петляя, как заяц, хотя знал, что нянечка за ним не погонится. Впрочем, все равно у него будут проблемы. Она обязательно расскажет МарьСанне, а та опять будет ворчать, что Митя только зря тут койку занимает.
Митя знал, что зря. В больнице он был не в первый раз. И, судя по шепоту врачей, не в последний. Митя завернул за угол, чуть не свалился, подскользнувшись, больно ударился локтем и нырнул в первую же открывшуюся под напором дверь. Заполошено билось сердце. Митя часто дышал, придерживая сердце рукой, боялся, что выскочит.
В палате было темно, но кто-то лежал на одинокой постели. Митя увидел что-то белое, потом − что-то темное, испугался и дернулся прочь, но с перепугу забыл, откуда пришел, замер, тяжело дыша.
− Эй… Кто там?.. − голос был тихим и слабым.
Митя выпрямился, подтянул шорты и бочком, как котенок, двинулся к койке.
− А ты кто? − шепотом уточнил Митя.
− А ты? − кажется, голос даже пытался засмеяться, но не получилось.
В коридоре послышался звук шагов. Митя прирос к полу, дрожа. Неужели его ищут? Голос с койки, видимо, тоже так подумал:
− Эй… ныряй сюда, − едва заметное движение рукой, − тут за тумбочкой не видно…
Митя понял и быстро забился в угол между стеной и тумбочкой. Дверь палаты открылась, женщины грубо что-то спросили и ушли, получив слабый свистящий ответ со стороны койки. Митя дрожал.
− Эй… − снова движение рукой, − иди сюда…
Митя вдруг вспомнил про Кощея. Рука была такой тонкой, ногти − длинными. И почему-то красными.
− Ты не съешь меня?.. − Митя уже выбрался из спасительного угла и подошел к койке.
Кощей улыбнулся. Теперь Митя мог его рассмотреть. Парень… только волосы длинные. Светлые… Но почему-то на голове повязка. И лицо странное…
− А зачем мне тебя есть, мальчик? − Кощей улыбнулся снова. Вот так странно, половиной лица. Другая отчего-то не двигалась, была синей, распухшей.
− Ты не Кощей?.. − Митя шагнул еще ближе, рассматривая.
− Я… Валя я.
− Валя?.. − Митя нахмурился и присел на край койки, − но так девочек зовут… а ты не девочка.
− Вот и они так сказали… − Кощей закрыл глаза. Вернее, один глаз, второй у него не открывался, застыв на той, ужасной, половине лица.
Митя помолчал, потом, дрожа и боясь услышать ответ, спросил:
− Кто − они?..
Кощей тоже помолчал. Дольше. Митя даже подумал, что он уснул, но вот глаз снова открылся. По щеке скользнула слезинка. Митя заволновался.
− Люди, мальчик… − голос стал хриплым, надломанным, как веточка. Митя снова придержал сердце рукой. − А ты почему здесь?
− Я часто здесь, − Митя понял вопрос по-своему, − я тут зря.
Тонкая светлая бровь приподнялась и уткнулась в повязку, на которой были видны пятна крови. Митя вздохнул:
− Я тут зря место занимаю.
Кощей почему-то стал ругаться. Тихо, непонятно и оттого так смешно. Митя захихикал.
− Чего смеешься? − удивился Кощей.
− Ты смешно говоришь, − Митя потер худые плечи ладонями и горестно вздохнул. Он вспомнил про апельсины.
− Холодно? − Кощей чуть двинулся, − давай, забирайся под одеяло.
Митя тут же залез. Кощей был совсем не страшным, наоборот − смешным и добрым. Митя прижался к боку, оказавшемуся не холодным, а очень теплым.
− Ох… Тихо, малыш, тихо, не так сильно, − с улыбкой выдохнул Кощей, − а чего ты прячешься, а? Что натворил?
− У тебя есть апельсины? − внезапно спросил Митя, натягивая одеяло так, чтобы до самого подбородка.
− Нет…
− А у того парня были.
− И ты украл?
− Нет! − возмутился таким вопросом Митя, − я просто смотрел… А она меня − тряпкой…
Кощей тихо засмеялся и выдохнул:
− За посмотреть у нас уже детей тряпками бьют…
− Меня Митя зовут, − зачем-то сказал Митя и повернул голову, рассматривая подбородок со светлой щетиной, − а почему у тебя такое лицо? Почему ты здесь?
Кощей почему-то долго молчал, потом неуверенно, со своей этой странной кривой улыбкой, спросил:
− А тебя мама искать не будет?
− А мама у Боженьки на облачке… Я с другими детьми в доме живу…
Кощей выдохнул тихо-тихо, но Митя лежал совсем рядом, а потому ему было слышно:
− Господи…
Митя отчего-то смутился. Про Боженьку он сказал то, что ему самому говорили несколько лет назад, когда мамы не стало. Он не думал, что Кощей верит в седого мудреца, живущего на небе, а потому решил, что как-то обидел его.
− Извини…
− Нет, Митя… все в порядке. А я здесь… потому, что людям не нравится то, как я выгляжу.
− Ммм… − Митя с сомнением окинул взглядом Кощея.
− Нет, не только сейчас. А вообще… понимаешь… я родился мальчиком, как и ты… Но я внутри, вот тут… девочка.
− Разве так бывает?
− Да вот случилось… И я стал одеваться как девочка.
− О! Поэтому у тебя длинные волосы? − Митя прижался к Кощею, чтобы было теплее и приятней рассказывать.
− Да… я ходил на каблуках, в юбках… Но не всем это нравилось. И меня… поймали. Побили. Сильно.
В глазах Кощея снова появились слезы. Митя сопел и молчал, понимая, что тот не рассказывает, насколько сильно его били, чтобы ему, Мите, не было страшно. Он был благодарен Кощею за это.
− А теперь я должен вернуться туда…
− Но ты можешь не быть девочкой. И тебя не будут бить.
− Знаю… но это как всю жизнь прятаться. Вот ты бы прятался всю жизнь здесь, за тумбочкой? Нет? Вот и я не хочу. Я живу в маленьком-маленьком городе… Меньше этого. У нас там и больницы нормальной нет. Там все друг друга знают… И поэтому меня будут бить снова и снова, Митя… Даже если я снова обрежу волосы и не стану ходить на каблуках и в юбке.
− Но почему они так делают? Отец Сергий вот тоже в юбке ходит! И волосы у него длинные!
Кощей улыбнулся.
− Да уж. Но отец Сергий не говорит, что он девочка, понимаешь?
− А что в этом такого? Я тоже могу сказать, что я девочка…
− Не нужно. Ты бы сам понял, если бы был таким как я… Понимаешь, Митя, люди не любят тех, кто от них отличается.
− Но ведь все отличаются друг от друга! У меня вот темные волосы, а у тебя − светлые… МарьСанна худая, а нянечка − толстая…
− Вот ты все понимаешь. А другие − нет. Им не нравится, что кто-то так отличается от них. Вот даже ты… Ты отличаешься. Тебя не бьют в том твоем доме?
Митя моргнул и затих, начиная понимать, о чем говорил Кощей.
− Иногда… Потому что я часто болею и бываю тут… а тут хорошо кормят, можно даже смотреть телевизор… А что ты будешь делать, когда вернешься домой?
− Все равно буду ходить в юбке… Назло.
− Назло? Это как?
− Ну, − Кощей задумчиво смотрел в потолок, − это вопреки чему-то. То есть… Они меня бьют и обижают, но я все равно буду это делать, понимаешь?
− Да! Я тоже буду! Я буду смотреть на апельсины!
Кощей засмеялся и кивнул:
− Ты очень хороший… А теперь беги к себе, чтобы никто тебя не стал с собаками разыскивать.
Митя кивнул и сполз с постели, медленно пошлепал к двери. Уже нажав на ручку, обернулся:
− Ты будешь очень красивой девочкой… Валя.
Он быстро убежал. Пробегая мимо той самой палаты, Митя снова прижался носом к стеклу, хотя женщины с апельсинами там не было уже. Он просто делал это назло.
Через неделю он не мог встать с койки. Сердце билось в тощей груди так сильно, а Митя не мог даже прижать его рукой, как обычно, чтобы оно не выпрыгнуло. Хмурые врачи переговаривались у окна, даже не пытаясь понижать голоса:
− Да не выживет пацан, зря его сюда, надо было сразу в столицу…
− Нужен он там, конечно, он четыре года туда-сюда по больницам шастает, а толку?
Митя почувствовал, как запахло апельсинами. Может, к нему в гости пришел Валя? В юбке, с длинными волосами… принес ему апельсины.
− Я выживу! − вдруг громко сказал мальчик, − я назло выживу, ясно?!